Оторва... часть вторая

Надежда Опескина
     Накануне Рождественского сочельника, пятого января, проводили в последний путь Наталью. Народу было мало. Несколько сослуживцев её, соседи и друзья Милки.   Панихиду отслужили, неспешно всё делали. Милка осунулась личиком, попрежнему не плакала, смотрела на всех отрешённым взглядом и стала походить на птенца-несмышлёныша, не понимающего где он и что дальше делать. Мир вмиг стал чужим, холодным. Ян-чех не отходил ни на шаг, предугадывая каждое её желание без слов, только по взгляду. Поминали Наталью в кафе, тут уж народу прибавилось. Кто оплачивал всё, откуда у сироты пятнадцатилетней деньги взялись - никто не знал, но  дорогущий гроб для матери и поминки указывали на большие расходы. Друзья собрались в доме Милки.  До её возвращения с поминок в доме чей-то заботливой рукой был наведён порядок. Ночь провели без разговоров и без сна. Не шёл сон. О городских новостях не говорили, боясь реакции Милки.

     Новостей было много. По-прежнему версией смерти был сердечный приступ. Что-то скрывали местные милицейские, но и приехавшие из столицы следаки правду говорить не хотели или получили наказ не будоражить общественность. Это мыслимое ли дело, чтобы прокурора такого ранга не уберегли. Или его честность уже всем поднадоела и местным, и столичным. Не вписался прокурор в новое время.

     В Рождественский сочельник  была назначена гражданская панихида по прокурору города.  Отпевать в церкви не стали, не пожелали жена и дети его. С утра потёк ручеёк людской к городскому дворцу культуры. Многие дивились как скромно оформлен зал. Поскупились организаторы панихиды на цветы. В зале группами стояли акулы местного бизнеса. Вновь пришедшие представители этого класса не спешили к телу усопшего. Увидев знакомых, начинали лобызаться и поздравлять друг друга с наступающим Рождеством, потом подходили к гробу, возлагая пару гвоздик   Жена принимала соболезнования, поддерживаемая дочерью, сетуя  на тяжелые проблемы в будущей жизни. Её успокаивали, обещая не оставить семью без помощи, она благодарила благодетелей. В фойе дворца царила атмосфера оживления, на многих лицах сияла улыбка, то там, то тут раздавались радостные приветствия. Толпа хаотично двигалась по залу, народ с улицы уже не допускался.

     По внезапно затихшему залу стало понятно, что на входе происходит что-то необычное, все взоры были направлены туда. Многие шёпотом спрашивали, что происходит там, на входе. Милицейские пытались не пустить кого-то в зал, но потом отступили. Толпа расступилась и все увидели группу молодых людей, одетых в строгие чёрные костюмы, а впереди шла Оторва прокурорская, как привыкли называть Милку в городе. Была она одета во всё чёрное, неся в руках огромную охапку красных роз. Цветы несли и парни, идущие за ней стеной. От сочетание чёрных одежд и охапок красных роз веяло скорбью и печалью. Милка подошла, наклонилась и поцеловала отца в лоб.  Друзья  принесёнными розами обряжали пьедестал. Часть парней  встали за спиной Милки и до конца панихиды не отходили. Другие,  разделив  толпу на две части, образовали проход к пьедесталу.   С лиц присутствующих улыбки были стёрты. Милицейские поняли, что парни готовы к более решительным действиям и, боясь спровоцировать потасовку, покинули зал, следя за порядком на улице. Народу шло много, приходили делегации рабочих с местных заводов, звучали траурные речи.  Милка застывшим взором оглядывала толпу, вглядываясь в лица, как-будто искала кого. Всякий, на ком останавливался её взгляд, старался не смотреть ей в глаза. Было в её взгляде столько ненависти, что становилось не по себе. Многие спешили по-тихому покинуть дворец.

     С приходом Милки изменился порядок траурной церемонии. Её друзья, молодая поросль, несла на своих плечах гроб с телом покойного. Процессия растянулась на много кварталов, парализовав движение. Водители стоящих у обочин машин  провожали уходящего дружными гудками. Город плакал вместе с Милкой. Замешательство произошло и на кладбище, когда процессия пошла не в сторону подготовленной властью могилы. Милка приняла решение похоронить отца рядом с матерью, заранее позаботившись об этом. И  уже ничто не могло ей помешать в этом.  Поминки также разделились. Городской бомонд - в ресторане гостиницы.  Некоторые не пришли, страшась за свою жизнь, другие поспешили побыстрее покинуть мероприятие. Милка с друзьями организовала поминки в рабочей столовой. Народ шёл допоздна, было сказано много теплых слов. К Милке подходили, обнимали, говорили ободряющие слова...

     На девятый день после похорон начался отстрел авторитетов и акул бизнеса. Первым пал известный в городе воровской авторитет Арсен. Он не был женат, имел подругу. Вот она и рассказала, что ему позвонил кто-то из знакомых и он вышел поговорить. Выстрелов никто не слышал.Когда Арсен не вернулся,то она всполошилась, позвонила  его подельникам. Те приехали к дому подруги и нашли Арсена  у подъезда с пулей в сердце.  Через пару дней на крыльце своего банка был застрелен местный банковский воротила. И опять метким выстрелом в сердце,  как предположили милицейские, из проезжающей автомашины. Следаки рвали и метали, но ничего кроме двух гильз из неизвестного пистолета "Макаров" не нашли.  Город замер от страха. Никто из богатеньких не ходил в гости, многие усилили свою охрану. Двое из заправил бизнеса свалились с инфарктом, но лечение проходили на дому, отказавшись от госпитализации.

     Местные следаки начали разрабатывать версию об участии Милки во всех делах, но московские эту версию зарубили на корню. Побоялись позора. Чтобы такое замутить какие деньжища  надо иметь.  Откуда им взяться у сироты-малолетки . Исполняющий обязанности прокурора вдруг подал в отставку по состоянию здоровья Дом Милки был под постоянным наблюдением. Стерегли её и днём, и ночью. Всегда на виду, а отстрел продолжался...

     На девять дней собрались друзья Милки в её доме. Приходили люди, поминали и молча уходили. Не хватало духа говорить  этой девочке,оставшейся без всякой поддержки,  слова утешения. Исхудавшая, бледная Милка смотрела на всех своими огромными глазами, в которых была боль и страх за своё будущее.

     На десятый день после похорон матери нагрянули представители из отдела опеки с готовым решением отправить Милку в детский дом, сдав её собственный дом в аренду до  совершеннолетия. Но не тут то было. Нашёлся у Милки защитник, пожелавший стать  опекуном. Это был отец Яна-чеха. Рабочий по профессии, но очень уважаемый в городе человек, избираемый в депутатский корпус шестой год подряд. Ретировались представители мэрские. С этим авторитетом не поспоришь, он правду везде найдёт, к любой власти достучится. Отговорить его не получится. Рабочая жилка была в нём, крепкая.

     Неожиданной для многих была смерть мэра города, ни с того ,ни с сего покончил он со своей жизнью райской, поменяв её на петлю из собственного галстука накануне сорока дней гибели прокурора. Поговаривали, что был дан ход документам о его махинациях с бюджетными деньгами. И документы те, якобы, ещё прокурор направлял в Москву.

     Незамеченным осталось только одно событие. Поздно ночью в дом Яна-чеха постучали. Выйдя на улицу, Ян увидел джип и трёх парней около него. Парни молча открыли багажник...Там лежал изуродованный Костя. Видно долго мордовали парня, живого места не осталось. За что, про что убивали - говорить не захотели. Одно сказали те парни, что просил  Костя тело его передать Милке и сказать на словах, что вину перед ней он искупил. Как смог, как получилось. А ещё просил Милку и Яна похоронить его в деревеньке под Курском рядом с могилой деда. Джип принадлежал Косте и парни растворились в ночи, оставив джип с телом.

     В эту же ночь, из южного города выехали три машины с молодыми парнями и седоволосой девчонкой. В одной из машин лежал Костя,  одетый во всё новое  и завёрнутый в ковёр, снятый со стены. Никто и нигде их не останавливал до самой деревни. Там  пожилой мужчина, знавший хорошо  деда Кости, сколотил добротный гроб. После похорон и поминок мужчина, узнав, что седоволосую девушку зовут Милкой, протянул ей конверт, который он получил накунуне по почте от Кости. Мужчина не мог понять с чего это парень ему письмо написал. В письме  Костя просил, чтобы это письмо попало лично в руки девушке по имени Милка со странной фамилией Оторва.В письме было несколько слов:
- Прости,любимая! Прага. И непонятные цифры.

     Будоражили город слухи о пропаже воровского общака. Погибший Арсен был не простым вором в законе, а смотрящим  и общак был за ним. За годы его правления вырос общак весьма значительно. Именно при Арсене крышевание местного бизнеса приняло небывалый размах и деньги в общак текли неиссякаемым ручьём,теперь он исчез. Подозрение пало на подругу Арсена, но она не созналась даже забитая насмерть.

     Милка с Яном из города уехали, а следом и их друзья.  Долго стоял одиноко её дом, но потом нашёлся у городской власти предлог снести его , уплатив владельцу стоимость, однако владелец не сыскался.

...Прошло десять лет. О тех событиях все уже давно забыли, но однажды вернувшийся из путешествия по Европе местный предприниматель  привез новость.

     В Праге он сидел на берегу реки Влтавы в ожидании прогулочного пароходика. На берегу мужчина и мальчик лет девяти кормили лебедей. Подъехало такси. Из него вышла красивая, молодая дама и позвала на русском языке :

- Костя, Ян, достаточно, пора и вам самим  пообедать. Уже поздно, надо ещё собирать вещи,  скоро ехать в аэропорт, мы можем опоздать.

     Рассказавший об этом эпизоде предприниматель божился, что дама эта была прокурорская Оторва, Милка Грошева.

    Братки, давно понявшие, что воровской общак - дело рук Кости, кинулись в Прагу. Но женщина с фамилией Грошева нигде не засветилась, как и Ян-чех.

    Много с тех пор воды утекло. Появлялись в городе и другие оторвы, но не было среди них такой как Милка - правильной, прокурорской.