Властолюбивый кукловод

Анпилогова Ксения
I

Читая о первой встрече Набокова с его будущей женой Верой Слоним, я наткнулась на очаровавшую меня подробность: «На тот бал она пришла в чёрной маске с волчьим профилем». Сотни картинок тут же всплыли перед глазами, пробудились сотни ассоциаций. Таинственность, обожаемая готическая красота, благородство Веры Набоковой и загадочность – вот, что сулила мне такая вещь. К счастью, бурным течениям воспламенившей меня идеи было куда прибиться…И, подгоняя маршрутку суровыми мысленными пенделями, я помчалась к Николаю.
Занятию этого человека, несмотря на профессионализм и несомненность таланта, никогда не дано было выбраться за рамки простого увлечения. Мало кто вообще знает, что обычный, разве что немного сутулый, продавец радующих пустяков в пределах родных стен является настоящим Властелином маскарадного мира. С ним мы познакомились в магазине подарков. В тот день я упорно доказывала владельцу, что «купить вон ту великолепную венецианскую маску мне жизненно необходимо прямо сейчас, ну и что что вы уже закрываетесь!» Такой энтузиазм подкупил понимающего Николая, и он разрешил наш спор, попросив меня подождать до завтра и пообещав, что «найдёт маску гораздо краше этой». Отчего-то поверив ему, я пришла туда же на следующий день. И стала обладателем настоящего чуда.

II
Первая встреча Николая с масками произошла ещё в детстве – когда он наблюдал за блистанием мамы-актрисы, скромно спрятавшись в бездонную утробу театрального занавеса. Однажды ему посчастливилось стать свидетелем бал-маскарада. Женские взгляды, спрятанные тенями всевозможных масок… Невыразимая черта между реальностью и перфомансом, – это настолько поразило 7-летнего мальчика, что после представления он впервые заплакал навзрыд. Конечно, реветь было стыдно, ведь не хотелось компрометировать маму, но домой уходить без кусочка того чудесного таинства не хотелось ещё больше. Итогом получасовых стенаний и уговоров стала маска, расшитая золотыми, словно капельки солнца, пайетками. Ею он дорожит больше всего – как памятью о через два года умершей матери, как первым экспонатом его удивительной масочной коллекции…
III
Руки Николая работают быстро, точно зная своё дело. Ещё быстрей на всё реагирует мысль, силой фантазии уносимая к самым щедрым кладезям небесного вдохновения. «Чёрный волчий профиль», – всё, что я сказала ему о той маске, зная, что уже через мгновение на моём лице выступят видимые только ему очертания будущего разделителя миров. Сделав нужные измерения, он попросил подождать на кухне, гостеприимно разрешив «уничтожить всё, что есть в холодильнике». Ввиду природной скромности, кудесник не любил, когда кто-то наблюдал за работой или (не дай Боже!) расплёскивался хвалебной одой после изготовления маски. Лучшей наградой для него был какой-нибудь рассказ о традициях проведения маскарадов или же  любое упоминание о его любимых детищах в литературе, ведь сам Николай читать не особо любил. Сегодня я пришла к нему с набоковской «Встречей», начало которой как раз и было:
И ночь текла, и плыли молча
в её атласные струи
той чёрной маски профиль волчий
 и губы нежные твои.
Стоически отказавшись от кухонных вкусняшек, я решила полностью заучить это стихотворение. Но строки упрямо выпадали сразу после прочтения. Голова была забита другим: вот Николай, самобытный творец истинной красоты, создающий сейчас очередное продление вечности. Ему бы блистать! Показывать людям свои чудеса! Приумножать притягательность загадочной женской души... Но кто узнает о нём в нашем маленьком городском муравейнике, обитатели которого редко поднимают голову к небу, слишком согнувшись под тяжестью собственных работ и забот. Разве он сможет достучаться до них? А если и сможет, если и выйдет на уровень муравейника общероссийского, пусть даже станет знаменитым…Ему ли прыгать под жернова рыночных законов, не признающими ни красоты, ни совести?! Ответом на все раздумья была чёрная пустота глазниц висящей на противоположной стене маски.
IV
«Ну вот, кажется закончил», – просто сказал Николай, держа в руках воплощённую мечту. От маски веяло таинственностью, готической красотой, благородством Веры Набоковой и… ещё бОльшей грустью, всё по той же сковывающей причине. «Сегодня без стихов, ладно, дружище? Я завтра наведаюсь в гости!» – кособоко извинилась я и стремительно направилась к выходу.


«Пожалуй, именно про него», – думала я уже дома, перебирая по струнам:

Муравейник живёт,
Кто-то лапку сломал, не в счёт.
А до свадьбы заживёт,
А помрёт - так помрёт.

И было неудивительно, что в тот момент чёрная маска с волчьим профилем понимающе свалилась с соседнего стула.