(Вариации на тему романа А.Дюма "Двадцать лет спустя")
Мадам, - сказал Атос, - простите мою слабость, для каждого человека настает пора, когда он начинает жить в своих детях.
Герцогиня улыбнулась полунасмешливо, полунежно.
«Ах, как трогательно! Кто б мог подумать, что та ночь получит такое продолжение!» - подумала она, но вслух сказала другое:
- Граф, я опасаюсь, что вы стали приверженцем двора. Нет ли у вас уже голубой ленты в кармане?
- Да, мадам, у меня есть лента ордена Подвязки, пожалованная мне королем Карлом Первым за несколько дней до его смерти.
- Итак, надо становиться старухой, - сказала герцогиня задумчиво.
Но при этом она не забыла, как бы невзначай, бросить выразительный взгляд на сидящего рядом мужчину.
Атос взял ее руку и поцеловал.
Она вздохнула, глядя на него.
Она ждала продолжения, но граф молчал, и - более того! - оставил ее руку в покое. Герцогиня начала потихоньку раздражаться, ей хотелось, чтоб граф сам проявил инициативу. Но, похоже, придется его подтолкнуть.
- Граф, - сказала она, - Бражелон, должно быть, прекрасное поместье. Вы человек со вкусом; там, должно быть, лес, вода, цветы.
Она снова вздохнула и подперла свою прелестную голову кокетливо изогнутой рукой, все еще восхитительной формы и белизны.
Взгляд, устремленный на графа, требовал комплимента.
- Мадам, что вы тут такое говорите? Никогда я не видел Вас такой молодой, никогда я не видел Вас более красивой.
Она покачала головой.
Ей хотелось услышать приглашение, высказанное откровенно, и желательно с жаром. Но граф был по-прежнему спокойно-вежлив.
- Виконт де Бражелон остается в Париже? - спросила она.
Ну, хоть этот намек он поймет? Виконт в Париже, а мы…
- Что Вы об этом думаете?
Герцогиня с надеждой глянула на собеседника, но его взгляд был почти равнодушен.
Она почувствовала желание его разозлить.
- Оставьте виконта мне.
- Ни за что, мадам. Если вы забыли историю Эдипа, то я хорошо ее помню.
Герцогиня чуть улыбнулась и, не теряя темпа, сказала:
- В самом деле, вы очень милы, граф, и я бы с удовольствием погостила месяц в Бражелоне.
- А вы не боитесь, что у меня будет много завистников, герцогиня? - спросил любезно Атос.
- Нет, граф, я поеду туда инкогнито, под именем Мари Мишон.
Ей было немного досадно, что пришлось почти напрашиваться, но ведь он согласился! Она, во всяком случае, посчитала это согласием и с радостью услышала:
- Вы очаровательны, мадам.
Ну, наконец-то! Готов!
Они еще поговорили о Рауле, герцогиню это не особо интересовало, но граф так сентиментален!
После заключения мира мадам де Шеврез нечего было делать в Париже, но она решила подождать две-три недели. Не может же она так сразу броситься за графом, пусть он подождет, да и в поместье наверняка будут сделаны приготовления. Так что она великодушно решила дать ему время.
К тому же у нее возник план. Он знает ее как женщину, способную заинтриговать, что ж, она не хочет его разочаровывать. Она действительно поедет как Мари Мишон!
Три недели герцогиня провела в радостном возбуждении. Наконец, она решила, что уже пора.
Предупреждать графа незачем.
Во-первых, не может быть сомнения, что он ее ждет.
Во-вторых, если она его предупредит, то переодевание в Мари Мишон не имеет смысла.
Одетая в довольно скромное дорожное платье своей камеристки, герцогиня снова чувствовала себя двадцатипятилетней заговорщицей. Правда, за ней ехали лакеи с изрядным количеством сундуков, но это не важно.
Добравшись до Блуа, она позаботилась подробно узнать дорогу, и все рассчитала. Лакеи и сундуки остались в небольшой деревушке, куда из Бражелона можно было легко послать гонца.
Сама же мадам отважно двинулась дальше. Правда, верхом, как в былые времена, она ехать не рискнула, да и переодеваться в мужское платье тоже. Достаточно и этого одеяния, которое она про себя назвала «вдовьим».
Нанять карету попроще в деревушке было немыслимо – их там не было вовсе, свою же герцогиня показывать не хотела – иначе весь маскарад полетит к черту.
Ее отвезли на повозке, каких герцогиня отродясь не видела. Но деваться было некуда – пришлось терпеть. Хорошо, что недолго.
Герцогиня, хоть и шокированная, все же не потеряла игривого настроения. Войдя в роль, она с упоением стала рассказывать вознице, что она бывшая белошвейка Мари Мишон, удалившаяся на покой после смерти мужа, почтенного негоцианта, весьма удачно начинавшего, но разорившегося перед смертью. Ее страшно забавляло, что возница сочувственно кивал головой, не подозревая, что сочувствует покойному герцогу де Люиню, чье имя вряд ли вызвало бы у него сожаление, если бы герцогиня его упомянула.
Когда они прибыли, герцогиня навесила на лицо самую лукавую улыбку и приготовилась увидеть ошеломленное и счастливое лицо графа де Ла Фер.
Но лукавая улыбка осталась невостребованной – графа дома не было.
Герцогиня растерялась.
Вышедший навстречу слуга предложил «почтенной даме» обождать. Она с ужасом поняла, что ее приняли за прислугу, которая ищет места.
- Да Вы присядьте пока что, - стараясь быть любезным, сказал он. – В Ваши лета уже не постоишь.
Возница, не спешивший уезжать, время от времени бросал на герцогиню заинтересованные взгляды. А потом… подмигнул.
Герцогиню передернуло.
Он добродушно заметил:
- Да Вы не подумайте чего. Я вот тоже – вдовец. Если Вы тут останетесь, мог бы и позаботиться об одинокой женщине.
Герцогиня онемела.
Слуга поддержал товарища:
- Тут место хорошее, и хозяин солидный. Правда, хозяйки нет.
Возница усмехнулся:
- Да были желающие. Перед графом чуть не голышом ходили, бесстыдницы. Помнишь, одна…
Слуга нахмурился – он не собирался обсуждать личную жизнь хозяина.
За его спиной раздалось кряхтение, и к ним подошла старуха с большой пустой корзиной.
- Если б одна! – с ходу подключилась она. – Уж каких только штук не выкидывали, чтоб графу-то в постель залезть! Да только на что ему такие, которых всякий может…
Слуга возмущенно оборвал старуху:
- Да замолчи, Симона!
Он выразительно поглядел на старуху и показал глазами на герцогиню.
Старуху это не обескуражило:
- И что? Мадам со мной согласится, кому нужны такие, что под всякого ложатся? Неужто граф себе не найдет кого получше, коли ему понадобится? Ведь так, мадам?
Герцогиня инстинктивно подняла руку к лицу, совершенно забыв, что веера у нее нет.
Возница поспешил вмешаться:
- Ты, Симона, попридержи язык. Мадам подумает, что тут все эээ… легкомысленные, а она, сразу видно, женщина почтенная, …хотя как на свой возраст очень даже ничего – у нас таких красивых вдовушек нет.
Он опять подмигнул, давая понять, что это комплимент.
Слуга поднял голову:
- Вроде едут, а ну, Тома, глянь!
Тот повернулся в сторону дороги:
- Да, точно, граф.
Герцогиня вздрогнула. Она схватила Тома за руку.
- Поедемте, скорее!
Возчик удивленно и радостно глянул на герцогиню, но та не дала ему и слова сказать.
- Скорее!
Тот шутливо развел руками: мол, слово дамы - закон.
Теперь герцогиня молила Бога, чтоб они разминулись с графом.
Бросив в деревушке недоумевающего Тома, она помчалась на опушку рощицы, где оставила свою карету.
Только в Париже она попыталась собраться с мыслями. Граф ее не видел. Если глупые слуги будут болтать, так они ее не знают… Боже! Она же назвала себя! Мари Мишон! Если граф заикнется кто такая Мари Мишон, то завтра весь Орлеаннэ будет умирать со смеху! «Почтенная в летах вдова» на которую польстился возчик!
Герцогиня покрылась холодным потом.
Она решительно не знала, что теперь делать.
Несколько дней она не выходила, ожидая, сама не зная чего. Потом нервы ее не выдержали и она помчалась к Рамбуйе, чтоб найти Арамиса и заставить его хоть что-нибудь узнать.
Аббат только что вернулся из Нормандии и пребывал в исключительно приподнятом настроении. Они долго обменивались любезностями. Прямо спрашивать о графе она не рискнула, а намеков аббат решительно не понимал. Герцогиня немного успокоилась – во всяком случае, об этом не говорят.
Арамис, любезно сопроводив даму до кареты, задумчиво смотрел ей вслед.
«Неужели Атос с ней опять…»
Он нахмурился: «Нет, не может быть… но почему она так им интересуется? Граф дал ей повод?…»
Мысль об этом почему-то была ему неприятна.
Весь последующий день она не давала ему покоя, и он ни на чем не мог сосредоточиться.
«Атос не мог, он бы не стал…» - но в памяти всплывала собственная молчаливая снисходительность, с которой он слушал о визитах друга к герцогине. Атос мог принять это за одобрение и негласное поощрение.
«В конце концов, он – мужчина, а герцогине есть чем заинтересовать… - Арамис почувствовал, что краснеет: думать такое о графе было противно. – Нет, он не мог… Ну. а если вдруг? Вдруг? Он же не понимает, с кем связался! Я должен его удержать. Надо ему написать! Нет, это долго».
Арамис стремительно вскочил – в конце концов, до Блуа не так уж и далеко.
Всю дорогу он запрещал себе думать на эту тему, но предательское «вдруг» то и дело всплывало в мозгу, и он начинал погонять коня, который и так мчался на пределе своих возможностей.
В Бражелоне аббата хорошо знали и встретили во всей любезностью. Арамис стремительно понесся во двор – граф, стоя у клумбы, любовался своими драгоценными ирисами.
Услышав шаги, он обернулся.
Взгляд его был а б с о л ю т н о безмятежным.
Арамис почувствовал себя дураком и впервые в жизни обрадовался этому ощущению.
- Д’Эрбле? Вы здесь? – радость графа была неподдельно искренней. – Надеюсь, ничего не случилось?
Арамис подавил в себе совершенно нелепое желание погладить графа по голове.
С облегчением вздохнув, он ответил:
- Я просто был неподалеку, и решил заехать.
- Вы вовремя, я как раз собирался обедать. Идемте в дом. Я очень рад Вас видеть.
- Я тоже, граф, невероятно рад был Вас увидеть. Рад, как никогда. Идемте.
Никакое «вдруг» больше не нарушало душевного спокойствия аббата д’Эрбле.