Они познакомились вслепую.
Она любила гулять в этом парке с большими тенистыми деревьями. Душа в нем отдыхала. А на душе было тяжело. Она только что изменила свою жизнь, порвав длительные отношения, на которые возлагала большие надежды. Но надежды не сбылись и отношения стали цепями, тянущими вниз… А она хотела наверх, у нее были большие планы, и она разорвала цепи, она взлетела, но раны еще болели. Она сидела на лавочке и слушала плеер, было темно, а фонари не зажгли. В наушниках звучал «Наутилиус»:
- Без права на надежду? - голос раздался совсем рядом, но было темно и лица не видно.
- С верою в любовь, - ответила она.
- Что здесь делаешь?, - вопрос прозвучал нелепо, но она почему-то хотела с ним говорить, и она ответила:
-Гуляю. Люблю здесь гулять.
- Я тоже люблю этот парк. Здесь время будто останавливается, и кажется, что все можно изменить… Всю свою никчемную жизнь…
- Ты недоволен своей жизнью?
- Нет.
- Так измени!
- Поздно…
- Ты прав. Поздно. Пора домой, - прервала она его, не дав договорить.
Она поднялась с лавочки, включила плеер и ушла вдоль аллей. Она ушла, ни потому что было поздно и ни, потому что ей был неинтересен собеседник. Она ушла, потому что не захотела услышать продолжение его фразы. Она почти знала, что он хотел сказать, но пока он это не сказал, у нее оставалась надежда.
***
На следующий вечер, когда уже стемнело, она снова пришла на то же самое место. И сердце ее радостно застучало, когда глаза разобрали силуэт, сидящий на лавочке. Она подошла, даже не пытаясь рассмотреть его, и села рядом.
- Привет. Я тебя ждал.
- Привет. А я знала, что ты меня ждешь.
Их разговор был подобен ветру: легок, беззаботен и постоянно менял направление. Только он почему-то никак ни хотел коснуться самого главного, будто воронкой урагана оберегал то, что терзало обоих, но произнесено не было.
Их встречи стали постоянными, но не обыденными. Они, словно дети на празднике дня рождения, каждый день снимали с души друг друга разноцветные слои оберточной бумаги, не уставая удивляться и радоваться тому, что внутри. Но дни шли, а до подарка они не спешили добраться, но слоев оставалось все меньше, и финал был близок.
Однажды он не пришел. Она весь вечер отсидела на лавочке, всматриваясь в проходящие силуэты. Вечер прошел, и она побрела домой. В холодной постели на заплаканной подушке она мечтала только об одном: еще раз увидеть его, чтобы сказать, то, о чем так и не успела.
На завтра он снова не пришел. И послезавтра. Она каждый день приходила в тот парк и, проходя мимо лавочки, с грустью смотрела на ее одиночество. Темнеть стало позже, и время их встреч уже перестало быть непроглядным. Она тщетно пыталась его разглядеть среди прохожих, ведь она так ни разу и не увидела его лица.
И день изо дня она проходила мимо, ожидая чуда, но так, ни разу и не присела на эту лавочку без него.
Однажды она проснулась утром и твердо решила, что больше не пойдет в этот проклятый парк. И не пошла. Но ее хватило лишь на пару дней, и она снова вернулась туда, а там было пусто…
Время лечит, и боль умолкла. Боль затаилась и легла на дно. На душе стало пусто, а прогулки мимо заветной лавочки стали привычкой. Она проходила, поглаживая взглядом пустые дощечки, что когда-то были милее рая, потом острее копий ада, а теперь просто деревяшками с потрескавшейся краской. А однажды, она не узнала свою лавочку: она играла на заходящем солнце глянцем свежей краски яркого желтого цвета.
- Ну, вот и все, - подумала она, проходя мимо, - Воспоминаний больше не осталось, начинается новая жизнь.
Но отойдя от лавочки метров двадцать, она словно забыла свои мысли, и на следующий день снова вернулась к ней. Было светло, а лавочка не была пуста.
- Наконец-то она перестала быть одинокой, - подумала она про свою лавочку, которая пустовала вот уже третий месяц. По привычке, она прошла мимо, как вдруг за спиной услышала знакомый голос:
- Я вернулся… К тебе…
Она обернулась и первый раз посмотрела ему в глаза. Она увидела там грусть и радость, стоящих в обнимку.
Она села рядом.
- Это мои, - сказал он, взглядом указывая на двух мальчуганов, спорящих, кто из них первым скатится с горки.
Надежда умерла в это мгновенье. Теперь можно было сказать все. Но все слова, которые все эти месяцы жили в ее голове, вдруг стали бессмысленными и, словно стая воробье, испуганная кошкой, вылетели из головы, осталось только:
- Я люблю тебя.
- Я тебя тоже очень люблю, но…
- Не продолжай, пожалуйста, не надо.
В это мгновение больше всего на свете она хотела коснуться его губ, раствориться в его объятьях, отдаться ему без остатка, хотя бы один раз…
- Ни в этой жизни.
***
В комнате с белым потолком сегодня стояла не только Тишина, здесь была еще одна гостья, которую позвали не в свой час.
Стакан с водой. Наполовину полный. Пластиковая баночка. Наполовину пустая. Стук часов громче раскатов молнии.
На белой простыне она лежала такая же белая и смотрела в белый потолок.
«Нам нельзя быть вместе в этой жизни, зато там мы обязательно будем рядом. Я не могу больше ждать здесь. Это невыносимо. Я подожду тебя там. Я буду ждать вечность, но я стану твоей. Мне больше ничего не надо. Только ты и я…»
На бледных губах застыла улыбка, синие, как небо, глаза спрятались за веки. Она была так красива и так счастлива, как никогда в своей жизни. Она верила.
Впервые за вечность Смерть рыдала. Она еще никогда не была так красива. Всегда безжалостная и жестокая, сегодня даже она, не могла лишить ее надежды.
Ведь, кому, как ни Смерти, знать, что там ничего нет.