Fiat Justitia, кн. 2, 4

Борис Аксюзов
 4. In omnia paratus. 
                Готов ко всему (лат).

  Сонная девушка в ночной рубашке открыла ему дверь и сказала:
  - Проходите, Елена Анатольевна еще не ложились.
  - А вас как зовут? – спросил он шепотом.
  - Татьяна, а фамилия, между прочим, Ларина, - совсем не гордясь, безучастно ответила она.
  - А меня – Сан Саныч.  Извините, что беспокою вас в такое позднее время.
  - Чего уж там, - махнула девушка рукой и ушла, переваливаясь, как утка, с ноги на ногу.
   Саня на цыпочках прошел по коридору. Свет горел только в комнате справа, и оттуда же доносилась тихая музыка.
  Он прислушался. Оркестр Поля Мориа играл мелодию из «Шербурских зонтиков». И ему сразу вспомнилось, как  в пору их студенчества поклонник  хард-рока Гриша Ясколко, подвыпив и глумясь над старомодными вкусами однокурсниц,  разбил пластинку с этой музыкой на чьем-то дне рождения. Лена сказала ему: «Дурак!» и пошла к выходу, но потом вдруг развернулась и влепила Грише  такую пощечину, что он два дня стеснялся ходить в институт.
  И еще он вспомнил, как она говорила: «У меня устаревшие вкусы. Я люблю все красивое и вечное».   
  Саня осторожно заглянул в освещенную комнату и вздрогнул: Лена стояла у накрытого стола в длинном вечернем платье, поправляя прическу, красивая и улыбающаяся.
 Он пошел к ней, как во сне, не отрывая глаз от ее счастливого лица.
  - Здравствуй, - сказал он.
  - Здравствуй, - ответила  она шепотом. – Гроза прошла?
  - Еще давно. На небе уже звезды и луна умытая.
  - Я знала, что дождь скоро закончится, и ты обязательно прилетишь.  Мне даже стало лучше. Ты видишь: я сама накрыла на стол и привела себя в порядок. У нас  с тобой сегодня будет торжественный ужин.
  - Скорее завтрак.
  Он показал ей на часы: был четвертый час утра.
  - Какая разница? – пожала она плечами. – Я загадала еще позавчера: если ты позвонишь мне с дороги,  у нас  с тобой начнется новая жизнь. Не продолжение той, когда мы любили и ссорились, а совсем другая… Я не знаю, какой она будет, а только чувствую: мы оба в ней будем счастливы. Правда?
  - Да.
  - Ну вот, мы и начнем ее с  праздничного ужина... ладно, пусть – завтрака. По этому случаю я попросила Татьяну купить шампанского, а так как я терпеть его не могу из-за брызг в носу, то еще и мою любимую вишневую наливку.
  Саня слушал ее,  и ему не верилось, что все это говорит его любимая женщина, которая совсем недавно была так далека от него. Она подошла и обняла его, и все, чем жил он до этого,  ушло в небытие… 
  Саня проснулся, когда часы показывали два часа дня, и на улице ярко светило солнце. За окном сидел веселый воробей, поминутно встряхивая крыльями и беспрестанно чирикая. Он высыхал после вчерашнего дождя и радовался солнцу.
  Лена спала, свернувшись в калачик и чему-то улыбаясь во сне…
  Саня вспомнил, что обещал Президенту  позвонить и справиться о здоровье своих пациенток.  Он достал из кармана список номеров, который ему на прощанье сунул предусмотрительный Владимир Ильич. Звонить самому Президенту у него не хватило смелости, и он набрал номер его домашнего врача.
  - А,  господин Санников! – радостно приветствовал его Вениамин Львович,  и Саня впервые услышал в его голосе теплые нотки, свойственные людям, освободившимся от невзгод. – А мы уже заждались вашего звонка.
  - Кто это – мы?
  - А все мы. Господин Президент, Премьер и  я, ваш покорный слуга. Владимир  Васильевич только что звонил из Белого Дома, спрашивал о вас. А Дмитрий Алексеевич так вчера переволновался, что сегодня даже в Кремль не поехал, работает дома.
  - С документами? – шутливо спросил Саня.
  - С какими документами? – не понял Вениамин Львович, но тут же уловил его шутку и рассмеялся.   – Нет,  он этим не увлекается. В данный момент он принимает у себя губернатора. Кажется, Псковской области.
  - Бог ему в помощь! – искренне пожелал Саня, и эти слова вызвали у доктора новый  приступ веселья.
   - Как там наши дамы? - спросил Санников, когда Вениамин Львович утих и бесцеремонно высморкался,  не убирая трубки.
    - Отлично, - радостно сообщил доктор.  – Вы знаете, я их не узнаю. Куда делись их нервы? Может, вы и меня отправите к Морфею на пару суток? Был бы вам очень признателен.
  - К вашему сведению, уважаемый Вениамин Львович, к Морфею, как вы изволили выразиться, отправил их не я.  Мне удалось только вытащить этих достойных дам из его стариковских объятий.
  - Но кто-то  заставил или что-то заставило их спать? – почти закричал доктор. – Как могут две здоровые женщины  одновременно,  - я  подчеркиваю – одновременно! – вдруг провалиться в непонятный сон, который не описан ни в одной книге за тысячи лет существования медицины?  И только один человек, а именно, вы, господин Санников,  смог их разбудить. Как могло такое произойти? 
  - Сам удивляюсь, -  начал отшучиваться Саня. – Я однажды  в цирке непонятно как разбудил прямо в клетке со львами пьяного дрессировщика. А потом пошло – поехало…
  Вениамин Львович не оценил Санину шутку и спросил:
  - Кто вы по профессии, Сан Саныч? Можно, я буду  вас так называть?
  - Извольте. Весь мир знает меня именно под этим именем. А по профессии я – учитель. Неужели вам не доложили об этом наши чуткие органы безопасности?
    - Кому-то они, может быть,  и доложили, а я с ними предпочитаю дел не иметь,  -  несколько обиженно ответил доктор. – Кстати, куда я могу вам позвонить? Никто не знает вашего номера телефона.
  - Потому что у меня его пока нет. Мой мобильник вчера умер, не выдержав, вероятно, полета на истребителе, а живу я сейчас в подвешенном состоянии: нынче здесь, завтра там. Так что на связь с вами я буду выходить сам, утром и вечером. До свидания.
  - С кем это ты говорил? – раздался сзади голос Лены, и ее теплые руки обняли его за шею.
  - С домашним врачом Президента Российской Федерации, Вениамином Львовичем. Фамилии не знаю, - ответил Саня, решив, что с сегодняшнего дня он будет говорить ей только правду, о чем бы она не спросила.
  - Да? – безразлично сказала она и сразу переключилась на другую тему, словно разговоры с людьми из Кремля были для нее не внове.  – Ты есть хочешь? А я очень. Только Татьяна сегодня  выходная, у нее занятия в техникуме. Сбегай в магазин сам. Купи полуфабрикаты, какие тебе  нравятся.
  - А тебе?
  - А мне никакие не нравятся. Я люблю жареную картошку и салат из свежих помидоров. Но  это очень долго и дорого.
  - Теперь ты не должна так говорить. И даже думать.  Теперь у тебя есть я. Пока, чтобы не умереть с голоду, прими это, - он обнял и поцеловал ее в губы, - и это…
   Саня взял со стола оставшийся кусочек сыра и засунул ей в рот.
  -  И больше ни-ни.  Жди жареную картошку и салат из свежих овощей.   
     Он летел в магазин, как на крыльях.  Еще на лестнице он услышал голос Улафа,  но даже он не заставил его замедлить бег.
  - Я в курсе того, что ты задумал, - тягуче говорил швед. – Считаю, что ты все сделал правильно.  Продумай тщательно, о чем ты будешь говорить на  встрече с Президентом и Премьером. И как будешь себя вести. От этого многое зависит. Сейчас, как я вижу, ты занят другим, ты счастлив, и тебе не до того, что ты затеял. Но помни об этом.
   - Конечно, Улаф! – радостно прокричал Саня. – Конечно, я буду помнить. Но сейчас я бегу в магазин за картошкой и помидорами для моей любимой женщины. Ты это можешь понять?
  Улаф рассмеялся:
   - Могу, Сан Саныч, могу. Не такой уж я и старик. Привет от Даны. Она в восторге, как ты разобрался с этими двумя женщинами.
   Любимое блюдо Лены было готово через сорок пять минут.
  - Учитель должен во всем укладываться в это время. Иначе – он не учитель, - торжественно провозгласил Саня, разливая по бокалам остатки шампанского.
  - Не понимаю, почему ты раньше кормил  меня пельменями, - сказала Лена, уплетая дымящуюся картошку. – Ты же прекрасно умеешь готовить.
  - Потому, - сказал Саня, - что не хотел приучать тебя к роскоши. Но теперь я коренным образом изменил свои взгляды, и буду выполнять любое твое желание.   
 
  …  Каждый день он звонил доктору, чтобы узнать о здоровье «милых дам», хотя и знал, что с ними все будет в порядке. Гораздо больше его тревожило состояние Лены. Он решил перевезти ее к себе, так как видел, что она втайне от него тяготится проживанием в этой роскошной, но чужой квартире, с которой у нее, вероятно, были связаны какие-то неприятные воспоминания.  Он заметил, что она всегда сидит в одном и том же месте одной и той же комнаты: за столом перед телевизором. Спали они здесь же на диване. А между тем в квартире было целых пять комнат, не считая этой, и одна  краше другой.
  Саня  съездил к себе на Пятницкую, уныло осмотрел свою сирую комнату с ободранными обоями, но все-таки решил на следующей неделе устроить для Лены  новоселье.
  Когда он сказал ей об этом, она обрадовалась, стала вспоминать вечера,  которые они проводили вместе в его квартире, и пожалела лишь о том, что придется расстаться с  Татьяной:
  - Куда она теперь денется? Девчонка из глухого села на Смоленщине, родители пьют беспробудно. А она решила поступать в Москве в институт. И знаешь, в какой? В наш, родненький.  Ясное дело, провалилась. Поступила в какой-то непонятный техникум, или, как  сейчас говорят, колледж, связанный с коммунальным хозяйством. Там готовят горничных для гостиниц, поэтому на достаточно хорошем уровне учат английскому языку.  Стипендии там не платят. Живет она за счет денег, что плачу ей я. А теперь что с ней будет? Жить она, конечно, останется здесь: квартиру кому-то надо охранять. А вот на что жить?...
   - Что-нибудь придумаем, - успокоил ее Саня, - с голоду не умрет.
   - Ты что, Рокфеллер? Или Абрамович? – улыбнулась Лена. – Меня жареной картошкой с помидорами кормишь, Татьяне обещаешь поддержку. С каких это доходов?
   Вопрос был уместен и животрепещущ: денег, которые дал ему в Баден-Бадене Улаф,  могло хватить еще от силы на месяц. А дальше…
  На всякий случай он зашел в редакцию, где ему выдали в качестве зарплаты мизерную сумму, которой могло хватить на покупку пяти булок хлеба, и сказали, что журнал,  по всей видимости, не будет выходить ни осенью, ни зимой.
  «Возьму учеников, - решил он. – Что может быть доходнее и благороднее репетиторства?».   Но для того, чтобы принимать у себя учеников, надо было перебраться на свою квартиру, и он обратил всю свою энергию и средства на этот аспект его новой и счастливой жизни. Он нанял женщину, которая целую неделю скребла и мыла его апартаменты, но, когда они переехали, Лена сразу принялась за новую уборку. Саня не перечил ей, так как знал, что Лене полезен сейчас любой вид деятельности. Теперь она уже не просила  его сходить в магазин, а сама делала покупки и готовила пищу.
  - После каникул выйду на работу,  - сказала она однажды, и его сердце заплясало от радости: значит, со здоровьем у нее все в порядке.
  Но внезапно  наступили черные дни.
  Утром, после одиннадцати они  пили чай. Лена  налила в чашку заварку и взяла в руку чайник с кипятком, как тот вдруг рухнул на пол. Лена обессилено откинулась на спинку стула и побледнела.
  - Ну, вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - сказала она, через силу стараясь улыбнуться.
  Она не смогла даже встать и дойти до дивана, и он донес ее туда на руках. Потом бинтовал ее обожженную ногу и не мог избавиться от ужаса, охватившего его: неужели ее болезнь неизлечима? 
  Дня  через три ей стало лучше, но только за счет того, что она непрестанно пила какие-то таблетки и микстуры, от которых порой ей становилось дурно. Она начала ходить по комнате, но Саня понимал, что это ненадолго, что ухудшение может повториться и, возможно, в более тяжелом варианте.
  И тогда он решил действовать сразу в двух направлениях: через Улафа  и своего нового знакомого, Вениамина Львовича.
  Саня начал с него: личный врач Президента России внушал ему больше доверия, чем, например,  малийский колдун Нгамбо Ачоа, и казался ему ближе, хотя вызвать  африканского  целителя  было проще, чем кремлевского эскулапа. 
  Тем не менее, Вениамин Львович отозвался сразу. Саня, занятый переездом не звонил ему недели две, и доктор сразу пожурил его за это. Он сказал, что даже Президент был обеспокоен его молчанием и велел передать ему, что он продолжает выискивать время для встречи с ним.
  «Блажен, кто верует», - равнодушно  подумал Саня: теперь его мысли были полностью заняты другим.
  Он попросил доктора о встрече, но тот ответил, что буквально через час отбывает с Президентом на юг и пробудет там с неделю. Но о его просьбе он будет обязательно помнить и по возвращении позвонит ему по телефону, который он, наконец, узнал.
  Вечером Санников, усталый и расстроенный, вызвал Улафа.
  - Мне очень нужна ваша  помощь, - передал он ему, стоя у окна и наблюдая, как неудержимо катится по Пятницкой железный поток. – Моя жена очень больна.
  Он так и сказал – моя жена, потому что у его  были теперь только такие слова, когда он думал или говорил о Лене.
  - Это синдром Паркинсона, - продолжал он, чувствуя себя маленьким и потерянным перед навалившейся на него бедой. -  Врачи осторожничают в прогнозах, но я вижу сам, что ей становится хуже и хуже. Собери, пожалуйста, Совет. Я хочу знать, что скажут наши мудрецы.
  - Хорошо, - сразу же согласился Улаф и добавил: - Но почему ты сам не хочешь посоветоваться с Нгамбо Ачоа или с Будур Сином?
  - Не знаю, - честно признался  Саня. – Наверное, я боюсь услышать что-то страшное. Поэтому, ты скажешь мне сам, что решит Совет. Я даже не буду подслушивать.
  Этот разговор состоялся вечером, и всю ночь Саня не спал, ожидая вестей от Улафа.
  Тот вышел на связь  рано утром, тон его голоса был бодр и оптимистичен:
  - Ты знаешь, наши мудрецы даже повздорили о методах лечения твоей жены. Но в одном они твердо уверены: ее можно вылечить. И даже добиться лучших результатов, чем у Мохаммеда Али. Ты знаешь, что этот чемпион тоже страдает  синдромом Паркинсона? Но вот уже с десяток лет чувствует  себя не то, что прекрасно, но, скажем так, неплохо. Впрочем, послушай лучше Будур Сина.
  - Здравствуй, сын наш, - услышал он голос тибетского монаха. – Уважаемый Президент не совсем прав. Достопочтенный Нгамбо – великий колдун и целитель. Но он так вторгается в человеческую суть, что  его пациенты после излечения становятся как бы другими людьми, теряют многие свои свойства, присущие только им. А ведь именно эти качества и делают человека неповторимым и вечным. Я ничуть не сомневался, что Нгамбо излечит нашу сестру, но… Не хочу тебя пугать, но после ее выздоровления ты можешь ее не узнать. Мой путь лечения труднее и дольше, но он естественен и безопасен. И мы пришли к выводу, что лечить Лену буду я.  Время не терпит, поэтому слушай меня внимательно. Через две недели Лена должна быть у меня. От вас зависит только одно: получить загранпаспорт, если у нее его нет.  Все остальное сделаю я сам. Жду твоих сообщений. До  связи. 
    Он посмотрел на диван. Лена спала, свернувшись, как всегда, калачиком. Во сне она вздрагивала и морщила лоб.
   - Лен, проснись, -  сказал он негромко, и она тут же открыла глаза.
  - Спасибо, что разбудил, - улыбнулась ему она. – Снилась какая-то чертовщина. Будто меня избрали вождем племени папуасов на Новой Гвинее. Представляешь? Я танцевала с туземцами какой-то дикий танец. Ноги, которые меня не хотят слушаться, выписывали такое, что я только диву давалась.
  - Сон в руку, - сказал Саня и погладил  ее  холодное плечо. – Ты скоро поедешь лечиться. А вернувшись, станцуешь этот папуасский танец наяву. Хорошо?
  - Хорошо, - покорно согласилась она. -  А куда я поеду?
  - Я отправляю тебя в Тибет.
  - Это что, так санаторий называется?
  Саня рассмеялся:
   - Нет. Тебя будут лечить в Тибетском национальном округе Китайской народной республики.
  - Ты это серьезно?  А почему так далеко? И без тебя…
  - Там живет мой друг, тибетский монах Будур - Син. Он сказал, что обязательно вылечит тебя. А я прилечу к тебе чуть позже.  У тебя есть загранпаспорт?
  - Откуда? Я дальше Сергиева Посада никуда не ездила.
  - Ты сможешь пройти сегодня со мною в ОВИР?
  - Сейчас проверю.
 Она откинула одеяло, спустила ноги с дивана и, обняв Саню за плечи, стала осторожно вставать.
  - Ой, - радостно воскликнула она, - кажется, смогу! Танец в джунглях пошел мне на пользу.
  «Это Ачоа, - догадался Саня. – Он уступил Будуру приоритет в лечении, но не смог отказаться от возможности хоть чуть-чуть помочь ей». 
  Из паспортной службы они вернулись ни с чем: ждать надо было  больше месяца, а чтобы ускорить этот процесс, нужны были деньги, и немалые. Обратиться к Улафу он уже не мог: ведь  в Баден-Бадене  тот явно ссудил ему свои кровные, честно заработанные доллары. Никаких других доходов у организации не было.
  Он повесил  на автобусной остановке  объявление о репетиторстве, но пока никто не отзывался. Впервые за годы своего сознательного существования ему стало по-настоящему страшно. Лене становилось все хуже и хуже, а у них не было денег даже на лекарства, которые ей помогали какое-то время.
  Спасение пришло, откуда он его не ждал. Вечером раздался звонок и помолодевший на юге голос Вениамина Львовича бодро спросил:
   - Так что за просьба была у вас ко мне,  молодой человек?
   - Все уже утряслось, - ответил Саня, не расположенный сейчас вести долгие разговоры. – Я просто хотел проконсультироваться у вас по поводу болезни моей жены. Но всю необходимую консультацию я уже получил. Извините за беспокойство.
  - Сразу бы сказали, я бы вам целый консилиум на  дому организовал,  - сразу расстроился доктор. – Смелее надо быть, батенька, напористей. Сам вон какое дело сотворил, а мне постеснялся два слова по телефону сказать: нужна, мол, врачебная консультация. Да, кстати. Почему это вы,  Сан Саныч, деньги не изволите получить. Вам за работу плюс командировочные начислили солидную сумму, а вы и нос не кажете.
  - А куда я его должен казать?
  - Сейчас я вам продиктую адресок, и вы немедленно езжайте туда. Они мой телефон оборвали уже. Там же написано: за медицинские услуги, вот они меня и долбят: кто такой господин Санников и почему он денег не получает.
 С Саниных плеч свалилась гора, потому что именно в предыдущую ночь у него мелькнула мысль снова обратиться к Улафу.  Правда утром ему было стыдно, но кто знает, а не созреет ли эта мысль окончательно следующей ночью?   
  Сумма, которую он получил в администрации Президента,                действительно была солидной, и уже на следующий день он вышел на связь с Будур Сином:
  - Паспорт у нас есть. Что делать дальше?
   Монах начал инструктировать его словно по бумажке:
  - Завтра у входа в ресторан «Пекин» вас будет ждать китаец в форме швейцара. Вы подъедете на такси, он откроет вам дверцу и ты дашь ему  десять рублей. Запомни: десять. Сейчас у вас такой мизерной суммы швейцарам таких ресторанов, как «Пекин»  уже не предлагают, и поэтому это будет хорошим условным знаком. Он будет отказываться, и тогда сунешь ему банкноту вместе с паспортом в его нагрудный карман. Ты понял меня?
  - Да, понял. Но к чему эти шпионские штучки?
  - Это не штучки. Это безопасность твоей жены, у которой нет такой защиты, как у тебя. До связи.
  Так как у них теперь была куча денег, то сразу после передачи паспорта швейцару они зашли в ресторан и впервые в жизни отведали китайской кухни.
  Лене она не понравилась, и Саня не упустил случая подшутить над ней:
  - Привыкай, родная. Теперь тебе долго придется питаться на сей манер.
  Но его шутка вызвала у нее неожиданную реакцию. Она бросила на стол палочки, которыми неумело  ковырялась в утке по-пекински, и сказала со слезами на глазах:
  - Я готова питаться хоть саксаулом, лишь бы только ты скорей прилетел в этот  неведомый Тибет.
  - Привет, - удивился он.  – Я же сказал тебе, что прилечу, как только улажу свои дела. Это будет очень скоро.
  Она даже не спросила, о каких делах идет речь. А он ждал именно этого. Если бы она поинтересовалась его делами, то этой ночью он обязательно рассказал бы ей все…. 
  Будур-Син заговорил через три дня:
  - Завтра вы пойдете в ресторан «Пекин»…
  - Мы уже были там, - похвастался  Саня. – Там кормят не очень вкусно и дорого.
  - Я знаю о вашем посещении ресторана, - сухо ответил ему монах. – На этот раз вы сядете за столик у входа, в правом углу. При расчете дай официанту  крупную купюру, чтобы он мог дать тебе сдачу. Вместе с  нею и счетом будут лежать паспорт с  открытой визой  и билет на авиарейс Москва – Пекин. Там ее встретят, и после этого ты можешь ни о чем не беспокоиться: она полностью поступает под мою опеку. О ее здоровье я буду сообщать тебе регулярно,  не менее одного раза  в три дня. До связи.
     Сане показалось, что ресторан «Пекин» только для того и работает, чтобы Лена улетела в Китай ….
  Наступала середина лета. Над Москвой  зависло злорадное оранжевое солнце, над улицами и площадями – добротный удушающий смог, над толпами людей – тупое безразличие кризисных бед.
  Таксист, который вез их в Шереметьево,  был  безгранично счастлив: не позже чем завтра его должны были выдворить из Москвы в солнечный Азербайджан. Чуткая миграционная служба на пятый год его пребывания в столице демократической  России  разнюхала-таки, что он работает здесь без разрешения. И теперь, предвкушая  встречу со своей большой и дружной семьей, он пел песни Бюль-Бюль Оглы и громко рассказывал приличные анекдоты про  глупых армян. Только в самом конце пути, уже въезжая на стоянку, он неожиданно спросил неизвестно кого,  а,  скорее всего, самого себя:
  - Слушай, а ты не знаешь, на что я там буду жить?
    Подавая Сане чемодан из багажника, он задал еще один вопрос, вероятно просто из любопытства:
  - Куда летишь?
  - Я жену в Китай провожаю, - ответил Саня.
  - Хорошо, наверное в Китае, - вздохнул таксист. – Народу много, такси мало. Лиц кавказской национальности совсем нету. Зачем им меня трогать?
   Едва они вошли в зал отправления, как раздался  голос объявивший о регистрации на рейс до Пекина.  Лена растерянно взглянула в Санино лицо и спросила:
  - Так скоро? А я думала, мы еще побудем вместе… Хотя бы с полчаса
  По ее щеке уже бежала крупная слеза, а она, заглядывая ему в глаза, продолжала спрашивать:
  - Ты правда скоро прилетишь? Правда?
  - Да – ответил он кратко, и она поверила ему и сквозь слезы улыбнулась:
  - И мы будем снова вместе…. И где?  На Тибете!  Страшно подумать…
  Саня не стал дожидаться, когда взлетит ее самолет. Он махнул ей рукой, когда она скрылась  в глубине «зеленого» коридора, и Лена ответила ему тем же. Он вышел на площадь и пошел   на остановку  электрички: денег на такси у него уже не было.
  Дома было пусто и холодно: с северо-запада на Москву набегала черная шквалистая туча. Ему захотелось закрыть наглухо двери и окна, напиться  и ждать конца света.
  «Почему ты не улетел вместе с ней? - спрашивал он себя, стоя у окна, по стеклу которого уже били крупные капли. – Неужели ты надеешься что-то изменить в этой жизни?  Здесь все уже отлажено до последнего винтика. И лучше всего вертится машина одурачивания людей. Механизм,  выверенный веками. А ты хочешь добиться справедливости за какие-то дни…. Нет, завтра же свяжусь с Будуром и лечу в Тибет. Там Ленка. И никаких проблем».
  За спиной зазвонил телефон. Он не хотел отвечать кому то ни было, но звонки звучали  настойчиво и долго, и он  подошел к столу и поднял трубку.
  Вежливый голос в ней сказал, явно следя за своей интонацией и дикцией:
  - Александр Александрович Санников. С вами сейчас будет говорить Президент Российской Федерации….