Каждый день я ходил через вечерний рынок. В это время людей почти нет, ибо торговать в пустующем порту не выгодно, а рыба сама себя ловить не будет. Поэтому все в море. С утра нет смысла ловить рыбу, потому что в 6:30 АМ грузовые корабли покидают большую гавань и направляют сюда своих пьяных капитанов. Их шум (кораблей, а иногда и капитанов) спугивает не только самых бесстрашных чаек, но и тупую рыбу.
Поэтому все в море.
Стройные ряды оторопевших гомункулов выстроились в расползшуюся линию и безглазо свистели под прибрежный ветерок - кучи снастей, омытых пресной водой из того красного шланга. Дощечки от пожеланий процветания рынку перестукивались на ветру, и иероглифы китайской забегаловки на них терялись в приглушённом уже почти ночном свечении. Одинокая проститутка, опираясь об угол на стыке улиц, развернула упаковку от творожного лакомства и откусила два кусочка. Ей захотелось покурить, она подошла к одинокому рыбаку и спросила курит ли он. Он спросил, сосёт ли она, и они удалились в чернеющий пролёт, где видны только тени всего того, что там находится, благодаря фонарному свечению. Их очертания мелькают перед глазами. Теперь это не совсем две одинокие тени. Но два одиноких человека. Творожная шлюха и ментоловый рыбак.
Здесь обитает кошка серой масти, которая ест не мясо, но вермишель. Желательно пережаренную. Однажды, в последний день школьных занятий, я брёл так же по пустующему рынку и увидел, как та (кошка, а может и вермишель) маячит вдоль опустошённых рыбьих лотков. Подойдя поближе, я увидел, что кошка вытаскивает отвратительно пахнущую рыбу и тащит к пирсу. Я бежал за ней, а она не обращала на меня никакого внимания, держа в зубах карпа с отваливающейся чешуёй. Я поскользнулся на чешуе и упал на каменную дорожку, поранив колено.
Кошка обернулась, но через секунду двинулась дальше и перешла на трусцу. Возле самой воды она пустила рыбу в море. Я перекатился к правой стороне пирса и заметил, как кошка отсчитывает время, кивая головой каждые две секунды. Через какое-то количество её киваний в воде запенилось место, куда упал разложившийся карп. Кошка вздохнула и достала из шерстяного кармана маленький бонг. Просидели так до глубокой ночи в тех же позах, в каких были. Наконец кошка повернула ко мне голову и спросила, который час. Помолчав и посмотрев на небо, я сказал, что не знаю, который час. Кошка вздохнула и сказала, что я ни на что не годен. В ту ночь я узнал, что кошки умеют не только курить сальвию, но и долго молчать…
Мне надо спешить. Если мачеха узнает, что я застрял в районе порта, то сразу натравит туда своих цепных псов. Я украл велосипед задержавшейся проститутки. Как только я увидел, как шёлковая тень рыбака выползает из пролёта – сразу двинул в сторону загородной дороги. Вдогонку мне бросился аромат сырости ментола и слабое веяние просроченного творога. Пришлось ехать по заросшим неосвещённым аллеям, недалеко от казённых виноградников. У заграждений порхали сиреневые бабочки, ветер сдувал их в сторону дороги под велосипедные колёса. В те минуты мне думалось легко. Мысли шли последовательно и чётко, я был уверен в своих действиях.
Я знал, куда мне ехать. Я помнил, что есть неподалёку один город, где меня точно никто не будет искать, даже ненавистная семья. Что-то на «Н» или на «Р». Я не помнил тогда. Сейчас я вижу неподалёку от места, где лежит теперь велосипед, поцарапанный указатель. В ночи не разобрать букв, но я точно знаю, что это именно тот город, где я смогу совершить немало подвигов. Ну, или просто найти вторую половину. Надеюсь там хоть кто-то, как и я сам, знает о кошках больше, чем о спящих комках шерсти.