Дороги на Севере заслуживают отдельного упоминания. Эти артерии, рассыпаясь сетью капилляров, способствуют перемещению, как самих живых существ, так и грузов, обеспечивающих их трудовую деятельность и существование по просторам Северного организма, позволяя ему выжить. В некоторых местах эти дороги неожиданно прерываются, упираясь в береговую черту с одиноким причалом в конце. Там дорога переходит в свою морскую часть, чтобы где-то в отдалённом портопункте снова рассыпаться по земле очень непрочной и реденькой сеточкой.
Поскольку даже оседлое существование на Севере протекает в значительно более экстремальных условиях, чем в самой захудалой и не обустроенной среднеполосной деревеньке, то перемещение по дорогам превращается там в серьёзное мероприятие связанное, порой с риском для жизни.
Бригада, базировавшаяся в Порту-Владимире организационно подчинялась дивизии, расположенной в г. Полярном. Официальная дорога из точки «П1» в точку «П2» выглядела таким образом: сначала час на катере до посёлка Ведяево, потом на автобусе до Мурманска часа два-три, другим автобусом до Североморска час-полтора, пешком до причала около получаса, потом катером до портопункта Кислая губа часа два с заходами в разные посёлки, и, наконец, автобусом до самого Полярного где-то полчасика. Если учесть нестыковки в расписаниях средств передвижения, то на дорогу уходил практически весь день. Перемещения людей и грузов между этими точками происходили достаточно регулярно: то оформить и подписать документы, то получить запчасти, то сдать что-то в ремонт, то просто на выволочку к начальству. Иногда портовые корабли заходили в Полярный по какой-то нужде и застревали там надолго, оставляя свои семьи в одиночестве. Выходные, которые изредка предоставлялись офицерам, были весьма не длинны, и тратить их большую часть на дорогу было обидно. Существовала между Видяево и Полярным полуофициальная дорога, общественный транспорт по ней не ходил, но если повезёт, то может попасться по дороге одинокий самосвал с песчанного карьера или какая-нибудь другая попутка хоть на какой-то кусочек пути. Если везение не сопутствовало предприятию, то пеший путь, длиной около тридцати километров преодолевался часов за шесть. Отпускают, например, офицерика часов в семь вечера в пятницу, велят в понедельник к подъёму флага явиться, вот он и рискует, на ночь глядя. В условиях полярного дня это было не так обременительно, даже красиво: солнце светит, какая-никакая растительность, валуны ледникового периода, подножный корм вдоль дороги, да и попутки летом попадались чаще - то охотники, то рыболовы, то браконьеры, то просто загулявшие колхозные рыбаки за водкой поедут. Совсем другое дело пускаться в этот путь Полярной ночью: холод, темень кромешная, дорогу заснеженную видно плохо, да и голодные росомахи не редкость. На это были способны только настоящие романтики увлекавшиеся в детстве Джеком Лондоном с его «Белым безмолвием», или Александром Грином. Как говориться: «Хотел бы я посмотреть на того, кто рискнёт пройти из Зурбагана в Гель-Гью ближним проливом при сильном Зюйд-Весте с полным грузом».
Подготовка к сложному переходу была проста – пол-литра самого калорийного продукта, т.е. спирта и что-нибудь взбадривающее на закуску, например сырую луковицу, Беломор и пару коробков спичек. Главным на переходе было правильно рассчитать силы, поскольку останавливаться можно только для дозаправки и прикуривания. Ошибаются те, кто, сидя в тёплых столицах, придумал называть водку, смешанную с шампанским «Полярным сиянием». По праву это название может иметь только один напиток – спирт, налитый в сделанный из окружающего снега стаканчик, который, после опрокидывания его в окоченевшую ротовую полость, становится ещё и закуской. Не многие решались на такое путешествие, те же, кто рискнул и преодолел этот путь, смело могли прокалывать ухо серьгой, как обогнувшие мыс Горн.
Как-то в феврале собрался капитан-лейтенант Дорофеев, он же Дорик, получить, сданный в Полярном на ремонт, блок аппаратуры опознавания. Посылать за малюсеньким блоком целый грузовик было не совсем разумно, а других машин в тот момент в портовом гараже не оказалось. Тогда решили поручить ему «заодно» забрать из ремонта какой-то дизель. Назначили его старшим на машине и послали в путь-дорогу. В Полярном он быстро забрал свой блок, а вот с получением дизеля провозился до конца дня. Поскольку выход корабля, которому не хватало его запчасти, был назначен на утро, то решили ехать короткой дорогой, чтобы успеть к последнему катеру. Время поджимало, ехали быстро, а состояние дороги было отвратительное даже по северным меркам. В какой-то момент они не увидели поворота дороги и, продолжив двигаться в прямом направлении, вылетели в тундру. От сильного удара Дорик, пробив лобовое стекло, выпорхнул наружу. На ровном снежном просторе лежал единственный на всём обозримом пространстве булыжник, именно его и определила Дорику судьба, как точку приземления. От сильнейшего удара, утратившая в процессе полёта головной убор, его башка треснула, и он потерял сознание. Водитель, успевший выпрыгнуть в открытую дверь, оказался на удивление цел, невредим и расторопен. Он снял с себя тельняшку, обмотал ею окровавленную голову своего временного начальника, сверху нахлобучил шапку и затолкал пришедшего в себя Дорика в кабину. Машина не заводилась, никакой связи не было, и ждать, собственно, было нечего. По всей видимости, судьба решила, что переборщила с булыжником и послала Дорику спасение в виде нетрезвых подводников на «Жигулях», загруженных под завязку водкой. Они доставили подранка в видяевский госпиталь, с которого начался его долгий путь к выздоровлению и возвращению в строй. Вернулся Дорик из своих скитаний только к лету с металлической пластиной в черепе, прикрытой накладкой из профессионально подобранных по цвету искусственных волос. Вернулся, оформил отпуск и улетел в Питер на встречу выпускников.
Чтобы не позорить своим нетрезвым видом высокое звание советских офицеров на сборище в Петродворце, бывшие выпускники пришли без формы, т.е. устранили единственное ограничение на своём пути к потере человеческого вида. Пили по - серьёзному, Дорику же довелось выпить с каждым ещё и за своё счастливое спасение. Наутро никто не помнил, что делали, где теряли боевых друзей, как расстались.
Открыв глаза, Дорик был удивлён тем, что снова находится на казённых простынях в больничной палате. Его окружали кряхтящие, кашляющие и как-то не по - больничному матерящиеся люди. Он не сразу понял, что именно вызвало у него ассоциацию с тифозным бараком, а когда понял, то чуть снова не потерял сознание. Вокруг него все люди были пострижены наголо... Он оказался в вытрезвителе.
Покачиваясь, Дорик добрёл до сортира и, разглядев в осколке мутного зеркала своё лысое отражение с выбритыми искусственными волосами на макушке, заплакал.
Весь оставшийся отпуск он посвятил формированию своего нового образа, т.е. выращиванию растительности на голове и изготовлению новой искусственной накладки, но как ни старался утраченного качества добиться не смог. «Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги…»
_______________________________
фото Елены Ищенко. О. Шалим