Мы встретились с ней возле больших окон Центрального. Встретились, как будто и не было ничего ранее. Годы не тронули её; все так же изысканно одета, тонкие запястья обрамляют кружева матерчатых перчаток, чёрное пальтишко сидит на ее хрупком теле, будто проектировалось лучшими мастерами из тех стран, что мы не видали. Её улыбка всё так же сдержана, её взгляд всё так же опасен для всех моих покойных двойников.
Одна из сломанных костей моей грудной клетки вращалась по часовой стрелке, издавая характерное костяное тиканье. Я знал, что она слышит каждую секунду, этот ад гостеприимен для нас. Я извлёк из кармана свёрток, размотал тряпьё – в лучах заката засверкали два шприца с болотно-зелёной жидкостью.
- Я пел о мести, пока шёл на встречу с тобой.
- Может хоть месть, может хоть что-то чистое мы разделим на двоих?
- Нет. Никогда я не буду колоть себе такое.
- Ладно, давай мне моё.
Её кукольная ручонка выхватила шприц. Сопя, как упрямый ребёнок, она сбросила плащ на влажный асфальт, оголила бледную кожу в районе локтя левой руки и сделала себе инъекцию, прямо на виду у прохожих:
- Ты думал, я шутила?
- Я знал, что ты сможешь. Я принёс два шприца, но, пойми же, от своей дозы я по-прежнему отказываюсь.
- Значит, ты отказываешься (её зрачки выдавали тяжёлое действие препарата), отказываешься? Дай мне сюда второй шприц.
- Ты и так уже близка к финалу. Как подросток из подвала, смотришь на меня, принимая за благодетеля, за взрослого, глупого сластолюбивца, у которого есть сердце, связи и кошелёк.
Я погнул иглу у второго шприца и отдал ей со словами «держи, если настаиваешь». Она отломала иголку и выдавила содержимое шприца себе в рот.
Мы держались за руки и были прежними, пока сон не зашёлся от кашля, спровоцированного вращением часовой стрелки в груди.