На Византию опустилась полночь, а в Риме жгли факелы и гудели. По улицам проволочили преступника, под крики римских мужчин и стоны римских женщин. Сегодня священный суд должен был решать его судьбу - настолько глубоки и бескорыстны были преступления, которые он совершил.
Его волочили к площади двое громадных стражников. Еще четверо их сопровождали, освещая дорогу. Перед площадью толпился народ, и страже пришлось прокладывать путь через них. Из толпы высунулась рука и схватила конвоира, тащившего пленника слева, за руку. Стражник смачно харкнул в толпу, и рука отпустила его.
Весь город грохотал от грязной ругани, распутства и блуда, который растекся этой знаменательной ночью по улочкам. Люди орали, дрались и трахались, и всему этому нужно было немедленно положить конец - поэтому стража так яростно прорывалась на площадь, где уже заседал состав Священного Римского Суда, в составе девяти человек.
Узник был худосочен, длинноволос и довольно хорош собой, если бы не платок, не к месту торчащий из заднего кармана туники. О прическе подобной мечтали многие женщины Рима - а мужчинам мечтать об этом было не положено, потому что у них сразу заводились вши. Поэтому мужчины Рима ненавидели узника и называли его ведьмой и сраным германским хиппи. Он был совсем молодой, и, возможно, еще даже не умел ездить на коне.
Стража бросила пленника на камни площади лицом вперед, но ловкий парень выставил вперед руки и предотвратил катастрофу. Когда он поднялся на ноги, он показался всем еще более красивым, чем прежде, чем вызвал у масс народных истерику.
Перед ним на девяти стульях сидели девять судей, среди них - трое кардиналов, трое лавочников, два артиста из Колизея и один парень, которого просто случайно вытянули из толпы. Кардиналы смотрели очень сурово.
- Ребят, - сказал подсудимый.
- Вас зовут Александр? - замогильным голосом спросил один из кардиналов. Другие кардиналы закивали головой.
- Да, - согласился подсудимый тихо и аккуратно.
- Это тебя, собака, обвиняют в преступлениях, таких как, - второй кардинал, постарше и с более красным лицом, прокашлялся и развернул свиток, - таких как воровство благовоний из лавки при храме; бег в раздетом виде по залам базилики Константина с криками "Аве, Цезарь, твое благородие!"; ношение в статусе мужчины прически, соответствующей женскому статусу, поскольку у мужчин при такой прическе появляются вши; прелюбодеяние на балконе дома своего друга с сестрой своего друга в полуденный час; склонение священнослужителей к распутству путем подбрасывания в храм обнаженной девицы с огромными сиськами; поджигание церквей с помощью ладана; воровство домашних животных?
Настала глубокая, всеобъемлющая тишина. Народ, которому было известно только про прическу, замер в обработке только что полученной информации. Подсудимый мило улыбнулся и негромко сказал:
- Нет.
- То есть как нет? - один из артистов вскочил со стула и немедленно взыграл мускулами, - ты хочешь сказать, что не знаешь, какой кретин украл моего льва и посадил его в поезд до Парижа с просьбой к проводнику "Пассажир спит, его не беспокоить"?
- Не, - подсудимый сделал удивленные глаза, - не знаю.
- Ты хочешь сказать, что не любезничал с моей сестрой при свете дня на балконе, не читал ей стихов Плиния и не пил с ней раскрепощающие римские вина? - прошипел парень, которого просто вытянули из толпы, девятый судья.
- Молодой человек, я вас не знаю, - значительно сказал подсудимый. Девятый судья открыл рот.
- Ты, пес... - всхрипнул кардинал, но его задушил кашель.
- Так, ребята, давайте успокоимся, - предложил подсудимый.
- Из моей лавки пропали благовония, гной собаки, - прорычал один из лавочников, лысый и невысокий, но очень злой, - а от тебя так и разит святым духом, и бабы из толпы так и рвутся сюда, дабы ты им на руке погадал, гнида.
- Я просто красивый, - объяснил подсудимый вполне резонно. Глаза лавочника налились кровью и он заплакал.
- Меня ты не обманешь, демон, - полушепотом проговорил третий кардинал, самый уставший и молодой из троих, - я сам был в храме, когда ты внес туда римлянку с невероятным достатком в теле, бросил ее на пол, и святые отцы тотчас позабыли службу и вспомнили молодость.
- А что такого-то? Это моя кузина. Она когда клубники наестся досыта, ей тесно в одежде становится, она снимает все и засыпает. А тут мама говорит - сходи с кузиной в храм, ну я и сходил.
- Но в базилике я видел тебя голым не потому, что твоя мать, грешная падшая женщина... - начал первый злой кардинал.
- В какой базилике? - не понял подсудимый.
- В базилике Константина, где вы изволили полоскать в светлом воздухе свои чресла, сударь, - кивнул второй кардинал. Остальные два кардинала тоже закивали.
- Я не изволил, - отказался подсудимый.
- А что ты делал, собака?! - взревел первый кардинал.
- Не знаю, - пожал плечами подсудимый. Кардинал упал на стул, тяжело дыша.
- Ты не хочешь рассказать нам хотя бы что-нибудь, что позволит умереть тебе быстро и с удовольствием от покаяния, а не медленно и в камине священных зал? - спросил второй кардинал.
- Не хочу, - отказался подсудимый. Он сказал это, словно ребенок. Умный ребенок.
- А что ты предпочитаешь, *** собачий - вертеться на колу, чтобы он щекотал твое брюшко изнутри, или жариться во фритюрнице императора вместе со всей своей спесью? - просипел второй лавочник, лысый и ранимый. У него украли кота.
- Я предпочитаю римское темное, - честно отвечал подсудимый.
- Мне кажется, он очень искренний человек! - возник вдруг девятый судья, - давайте отпустим его.
К девятому судье подошли стражники. Один из них харкнул ему в лицо, затем его увели. Кардиналы закивали.
- Почему он не может быть искренним? Возможно, мы поймали не того человека, - задумчиво протянул третий лавочник, с густыми каштановыми волосами.
- Посмотри на него, - прорычал первый лысый злой лавочник, - от него разит благодатью, и волосы у этого собачьего семени как у моей греческой бабки. Его на вилы надо, и петрушку удобрять.
- Ты не говорил, что у тебя бабка - грек, - удивленно протянул лысый ранимый лавочник, - сдается мне, этот парень не виноват ни в чем.
- Причем тут моя бабка, сукины вы дети?! - удар по колену позволил стулу под лысым злым лавочником сломаться. Он был опозорен; сгорбившись под тяжестью разочарования, он сел на место ушедшего девятого судьи.
- Молодые и неблагочестивые свиньи, не забывайте, что этот человек принес в храм пышнотелую языческую богиню, вследствие чего святые отцы потеряли головы, но обрели кое-что другое, - протянул усталый молодой третий кардинал.
- По мне, это не грех совсем, - поддержал второй артист Колизея, - ну, подумаешь, льва украл. Это с кем не бывает? У кого из вас не крали льва? - спросил он присутствующих, - сейчас львов постоянно крадут. Ты ему гриву расчесываешь, кормишь его рагу с овощами, купаешь в бане вместе с патрициями, разрешаешь даже срать в свой нужник - и в один прекрасный день твоего льва, чистого, красивого, с нежной душой, угоняет какой-то мудак. Мне кажется, этот парень совсем не похож на человека, который может угнать льва, - он кивнул на подсудимого.
- Ну, впрочем, да, - согласился первый артист Колизея, встал и взыграл мускулами, - коли так, верно судишь, я впрочем льва всегда второго про запас имею, на случай, если первого украдут. Он в сарае у меня хранится. Пойду, покормлю - к следующей декаде на ноги встанет.
- А, ****ь вас картузом, сукины дети! - взревел первый злой лавочник, - большинство поддерживает этого благоухающего огрызка собаки. Ну и черт с вами. Когда он начнет воровать ваших баб, я посмотрю на вас презрительно, господа мои.
- Мне плевать, пусть он идет, - вздохнул третий усталый кардинал и заснул. Другие двое закивали.
- Помни, собака, сегодня тебе повезло, но в другой раз суд не будет к тебе милосерден, - пригрозил первый кардинал пальцем подсудимому. Подсудимый засмеялся осторожно и, улыбаясь, сказал:
- Хорошо.
Этой ночью Рим сгорел.