Дерево

Черных Анастасия Алексеевна
Стояла зима. Вокруг белая тишина, только падающий снег нарушал замерзшую природу своим падением. Безмолвие усиливалось еще и моим окружением, а окружение мое состояло из могильных плит. Плиты тянулись во все четыре стороны, и взгляд не охватывал их конца.
Я стоял напротив одной из таких могил, держал в руках цветы, но не решался их положить. Прошло уже десять лет, как это случилось. Мне тридцать три года, а человеку, который лежит под землей, было двадцать три. Сколько бы ни прошло моего времени, для него все одно.
Я взглянул на машину, стоящую на дороге, в ней сидела моя жена - замечательная женщина (она терпеливо меня ждет), я благодарен ей за это, ибо не могу остановить запустившуюся пленку в моей голове. Я не виделся с ним десять лет, и вот я здесь стою с цветами в руках напротив его могилы и смотрю кино своей жизни под зимнюю тишину и хлопья падающего снега.

Я познакомился с Димой еще в детском саду. Это был щуплый мальчуган, с вечно растрепанными русыми волосами, с постоянной полуулыбкой на губах и глазами полными постоянных мыслей, так они блестели.
Все мальчишки играли с мячом и я вместе с ними. Само ощущение опьяняющего задора, духа соперничества и возможность доказать другим, что ты лучше, переполнял каждого из нас. Однако Дима был не такой.
В нашей группе была черепаха. Обычная, ничем не примечательная рептилия. В первое время черепаха была диковинкой для всех. Все ее брали в руки, вертели и стучали по панцирю, в общем, мучили из любопытства, как могли. Только Дима этого не делал ни разу. Он только смотрел на черепаху, пока другие с ней забавлялись.
И вот именно в тот день, когда все мальчишки играли в мяч, воспитательница вынесла черепаху на воздух и доверила ее Диме, так как он считался самым ответственным из всех (пока черепаху не мучили именно он за ней и ухаживал). Дима взял черепаху из рук воспитательницы и, положив ее на траву, сам сел на корточки, чтобы наблюдать за ней.
Я был захвачен игрой и желанием победить, но от меня не укрылось то, как Дима смотрел на черепаху, его выражение лица. Мне стало настолько любопытно, что я вышел из игры (чем вызвал возгласы возмущения) и подошел к Диме. Он не поднял на меня взгляд, когда я подошел, а продолжал наблюдать за черепахой. Рептилия медленно и методично жевала траву. Я также присел на корточки и смотрел то на черепаху, то на Диму. В его взгляде было столько внимания, словно он ловил каждое движение мускул жующего существа.
Я начал терять терпение, да и ноги затекли, хотелось ткнуть эту медлительную штуку палкой, как неожиданно Дима сказал:
- Черепаха это время. Обращаешь внимание, оно медленное до невозможности, как только отвернешься, оно пронесется мимо.
Когда он это сказал, то поднял свой взгляд и посмотрел мне прямо в глаза. Именно тогда я почувствовал что-то. «Это взгляд полон мыслей», - так я подумал в тот момент. Что мог понимать я в прошлом о таком понятии, как время, такой мелкий и «зеленый», еще не познавший-то ничего? А может и наоборот именно поэтому? Потому что еще не стал взрослым, и время для меня не более чем вода из-под крана.
А этот знал. Уже в таком юном возрасте Дима словно прожил не одну жизнь, и я понял значение его улыбки, когда он общался со старшими. Кажется, мама говорила что-то об «улыбке полной иронии».

Одна сцена фильма сменялась на другую. Я помню нашу школу, а точнее, школьный двор. Наша школа, так сказать, устроила «День природы», мы не только убирали территорию (как в субботник), но и сажали деревья. Каждая семья предоставила на каждого ребенка по дереву. Получилось настолько изрядное количество, что, думаю, мы чуть ли не две трети города усеяли деревьями.
Я попал с Димой в один класс. Нам было по пятнадцать лет, восьмой класс, подготовка к экзаменам, потому меня раздражала эта трата времени, я не был лучшим учеником, учеба мне давалась с трудом. Дима же, наоборот, был только рад, его очень расстраивали точные науки. Все в классе называли его «философом».
Пусть я дружил с ним с детсада, но я не понимал его до конца. Он вызывал во мне любопытство, граничащее с черной завистью. Его манера говорить, поведение и действия всегда были так внезапны, спонтанны и приводили к неожиданному результату, что шокировало окружающих. Казалось, что он парит над землей, настолько был светлым и глубоким его взгляд, как и его свободные движения.
Честно скажу, я держался за него. Рядом с ним мне становилось легче дышать, несмотря на темные чувства, что я периодически испытывал. Думаю, он понимал мою зависть и своими отвлеченными на разные темы разговорами лечил меня. Он лечил меня своим присутствием от самого себя.
Я помню тот день, потому что мы сажали деревья, я уже говорил об этом. Мы вдвоем нашли место между двумя дорогами, такую разделяющую аллею из травы, Дима захотел посадить дерево именно сюда, я не возражал, хотя в тот момент место показалось мне неудачным, как-никак грязный воздух от выхлопов и земля не ахти, но Дима настоял.
Мы подождали, пока поток машин уймется и перебежали дорогу, выкопали достаточно глубокую яму, посадили дерево и забросали ее выкопанной землей вперемешку с взятым с собой свежим торфом. Дело завершилось только после того, как мы полили дерево, ох и тяжело это все таскать с собой было! Усталые и довольные, мы сидели на траве и смотрели на дерево, по обе стороны от нас проносились машины. Я не выдержал и спросил друга:
- Почему все-таки именно это место?
И опять я увидел это задумчивое, отрешенное выражение лица и взгляд. Он спокойно ответил:
- Так похоже на весы.
Меня, помню, удивило это сравнение, ведь я лично не видел никаких весов в этом дереве. Он улыбнулся моему замешательству и, смотря на дерево, объяснил свою мысль:
- Дерево – это стержень. Потоки машин по обе стороны – это чаши весов. Чаши склоняются беспрерывно туда-сюда, но стержень неподвижен, абсолютен. Возникает аллегория с природой; как бы цивилизация не охватывала ее с двух сторон, загоняя в петлю, природа абсолютна, она нас изничтожит рано или поздно.
Я долго сидел молча, иногда искоса поглядывая на Диму, как всегда его мысли мне чужды и непонятный, но потому так притягательны. Я никогда не смотрел так на вещи, зачем? Живи себе настоящим и все дела!
Это был последний наш с ним такой диалог, до конца школы, дальше экзамены с институтом, наши дороги разошлись в разные стороны.

Следующая наша встреча состоялась только тогда, когда нам стало по двадцать два года, сразу после окончания института.
Я совмещал учебу и работу. Работал в преуспевающей фирме, так что, несмотря на выпуск, нагретое рабочее место у меня имелось. Мои стремления и планы на будущее по понятиям других имели критерий среднестатистического человека: работа (не особо важна какая) с достаточно высокой заработной платой, чтобы позволить себе отдельное проживание, тем самым дающая мне полную независимость. Так у меня и сложилось. Я был самодостаточен не по годам, так скажем, успешен, и имел популярность и у девушек. Жизнь моя только началась, а я во всю вкушал, да и вкусил, ее плоды.
В такие периоды особенно высокого душевного подъема я вспоминал Диму. «Вот уж кто действительно поднялся, так это он!» - так я думал. Ведь с его-то необычными мыслями он наверняка сделал себе карьеру в культурной среде. Его способность подмечать то, что не видят другие, позволит ему уже не просто парить, а летать над землей!
Кто бы мог подумать, что жизнь распорядится иначе…
Как-то мы своей компанией пошли в кафе отмечать день рождения одного из сотрудников. Нас собралось человек восемь. Кафе ничем не примечательное, но рядом с работой.
Вечер в самом разгаре. Пиво и водка лились рекой, закуски сметались со стола, мы несмотря на свой не столь низкий статус отмечали в столь простом месте, как старые приятели, а не соперники в какой-то степени по продажам. Не знаю, что заставило меня бросить взгляд на дверь, видимо, само провидение, но в ту самую минуту, как я бросил взгляд, вошел Дима, которого я не видел со школы.
Кружка пива так и зависла у меня на пути. Он был еще с кем-то, но я не обратил на него внимание, мой взгляд был прикован к вошедшему Диме.
Период института его искалечил. От того возвышенного человека не осталось и следа. Он сильно похудел, рубашка на нем висела, как и брюки, только ремень и не позволял им с него свалиться. Волосы в хаотичном состоянии, не ухоженные, трехдневная щетина и уже появившиеся морщины, в его-то возрасте! (как вы помните, мы ровесники). Ироничная улыбка сменилась на нервную, но больше всего меня шокировали его глаза. Взгляд, волнующий мысль, потух, стал каким-то нездоровым, я бы даже сказал затравленным.
Дима с кем-то сел за дальний столик ко мне спиной. Я все никак не мог прекратить пялиться на него. Не могу объяснить, что двигало мной в тот момент, но я извинился перед коллегами и подошел к Диминому столику.
Я подошел к ним, пожилой мужчина (а именно он был спутником Димы) обратил на меня внимание, что я стою за спиной Димы в нерешительности начать разговор.
- Вы что-то хотели? – обратился ко мне старик.
Дима обернулся и посмотрел на меня. В его взгляде читалось удивление, но ни капли узнавания.
Мне стало плохо. Я и так стоял, как последний дурак, помешавший диалогу двух людей, уже все кафе начало коситься в мою сторону. Мои ладони вспотели, голова заболела, стало дурно. И что я разнервничался, как баба? Ну не узнал человек бывшего одноклассника и детсадовца, столько лет прошло, так и Дима изменился за это время, очень сильно!
Я взял себя в руки, подавил дурноту и заговорил, обращаясь к Диме:
- Я Костя Лавин. Мы с тобой учились в одном классе до самого выпускного и ходили в одну детсадовскую группу, - и добавил ни к селу ни к городу, - ты так изменился, Димка!
Старик перевел взгляд на Диму, в них стоял вопрос. Дима же все также смотрел на меня неузнавающим и удивленным взглядом, я уже подумал сказать, что обознался, как тот поднялся и, похлопав меня по плечу, улыбнулся той старой, до боли знакомой ироничной улыбкой:
- Да, давненько дело было, Костя. Садись, я тебя моему отцу представлю.
Я вздохнул с облегчением, узнал все-таки. Но все же я мельком заметил в Диминых глазах недовольство на мой неожиданный визит. Меня это немного задело.
Взяв стул у соседнего столика, я подсел к ним. Старик и я познакомились без Диминого вмешательства:
- Павел Андреевич, программист. Отец Димы.
Только теперь я рассмотрел его лучше. Поношенный, но чистый деловой костюм, пальцы человека долго работающего за компьютером, как и его осанка, в общем, человек офиса. Дима разлил принесенную водку официантом, и мы втроем выпила за встречу после стольких лет и разговорились.
Честно сказать, я мало что помню от этого вечера, кроме самой встречи с Димой. В основном он и отец рассказывали о своей работе, и если старик мало-мальски увлеченно, то Дима вяло и апатично. Чувствовался какой-то накал между ними, и похоже Дима собирался что-то сказать важное отцу, это объясняло недовольный взгляд в начале и последующие. Но я не обращал на них внимание, я упивался нашей встречей, возможностью кидать на него взгляды, слушать его голос. Давно у меня такого не было, не думал, что скучаю по старому другу так сильно.
У вас наверняка возник вопрос: почему же я раньше его не искал? Не было потребности. Вот так вот, ее просто не было. Не увидь я его в этом кафе, я бы просто вспоминал его периодически, но не более. Тут же, увидев его, возникла потребность в его обществе, в его целебном на меня воздействии. Откуда я мог знать, что Дима так сильно изменится и наша встреча зайдет так далеко?

После той встречи в кафе я больше не терял связи с Димой. Теперь мы общались, как раньше. Встречались выпить после работы и раз в месяц по выходным гоняли в клуб.
Я не буду повторять, что Дима изменился, только заметил, что изменения явно случились в институте. Такой вывод я сделал из-за ухода от тему про институт, Дима замыкался и становился еще более нервным, виновато отводил взгляд. Как я понял, отношения с отцом у него испортились в этот же период времени. Выбор специальности, как и дальнейшей жизни Димы, явно заслуга старика.
На встречах наши диалоги состояли в основном о прошлом, работе, спорте, ставках и личной жизни…
Тут моя пленка немного стерлась. У нас было достаточно встреч и проведенного вместе времени или с компанией. Оно, безусловно, повлияло на нас, но я не хочу акцентрировать на них свое внимание. Моя память перенесла меня к точке пуска всех наших последующих отношений.
Как-то вечером мы собрались с Димой выпить после работы. Я отправил ему SMS, что буду в кафе (котором состоялась наше первая встреча) на нашем постоянно месте. Пришел я на удивление раньше Димы, обычно всегда было наоборот, это он ждал меня. Что ж, я сел за столик, заказал выпить на двоих и закуски и, расслабившись от рабочего времени, попивал принесенное официантом пиво, чуть ли не развалившись на стуле. Заказ уже принесли, а Димы все не было. У нас была договоренность ждать друг друга после исполненного заказа примерно час и если что уходить, чтобы не звонить друг другу, мало ли какие трудности могут возникнуть на работе, а возможности сообщить нет. Мы же не щепетильные влюбленные, в конце концов!
Я нахмурился от такого поворота мыслей. Со мной стала происходить какая-то чертовщина. Встречи с Димой я стал ждать с каким-то тайным чувством нетерпения. Когда к нему подходили девушки, меня это раздражало. Думаю, не нужно объяснять, что со мной происходило, я и сам это понимал, но признаться самому себе я все никак не мог.
Вот и Дима объявился! Я уже было хотел приветственно ему помахать, но моя рука зависла в воздухе из-за выражения Диминого лица. Глаза его запали, он словно постарел лет на десять, шел тяжело и устало, вокруг него сама атмосфера почернела. Он отодвинул стул, тяжело опустился на него, молча налил себе кружку пива и залпом выпив ее как-то печально посмотрел мне в глаза:
- Я говорил с отцом. Сказал ему о своих предпочтениях.
У меня в горле пересохло. Волосы на затылке встали дыбом. Вкус закуски приобрел тошнотворный привкус:
- То есть?...
Дима облокотился об стол и так посмотрел мне в глаза со своей ироничной улыбкой, что меня бросило в жар, как какую-то девушку, засыпанную комплиментами настойчивого ухажера:
- Ты меня понял.
Я быстро налил себе еще пива и, пригубив его, отвернулся, стал осматривать других посетителей, не мог посмотреть Диме в глаза, я весь еще горел. В принципе я подозревал об этом. Столь натянутые отношения с отцом были явно вызваны не только работой, но и личными проблемами, просто я не знал их характер. Но, наблюдая за тем, как Дима оценивает мужчин, и этот еле заметный заинтересованный блеск в глазах говорил мне о многом. А возможно, я замечал его заинтересованность в других мужчинах, потому что и сам стал в нем заинтересован и потому ловил каждое его, не адресованное мне, движение, взгляд, жесты и слова…
- Пора домой.
Дима вырвал меня из моих мыслей, я встал следом за ним и, оставив плату за заказ с приличными чаевыми, быстро последовал за удаляющимся другом.
Дима быстрым шагом удалялся от меня, я не отставал. Так мы и шли: он от меня, я за ним. Я знал, что если потеряю его из виду сейчас, мы больше не увидимся. Он пересечет все возможности связаться с ним, словно рассказав о своих предпочтениях, он боялся, что я его начну презирать, считать омерзительным, а потому он решил первым оборвать нить, так меньше боли и противного чувства к самому себе. Но я ведь тоже…
Я нагнал его и, схватив за руку, резко дернул, чтобы он остановился. Я перестарался, ибо Дима упал на меня, на его лице читалось удивление моим поступком и страх ощущения тепла моей руки.
- Пойдем ко мне? – выпалил я ни с того ни с сего, да так громко, что прохожие, и так на нас косившиеся, начали в наглую глазеть.
Мое лицо наверно стало краснее красного цвета светофора, и жар был такой, что мне стало дурно. Я крепче сжал руку Димы, но не смотрел на него, а продолжал пялиться на обувь. Мое смущение было безграничным. Осознание того, что мне нравится мужчина, поразило меня не так сильно, как я думал. Меня смущало, что понял я это только теперь, что это не кто-нибудь, а именно Дима, что чувства взаимны! И пусть общественность со всеми своими моральными правилами и нормами катится к дьяволу! Что я не человек что ли? Я полюбил лучшего друга мужчину и не стыжусь этого и…
Я вздрогнул от заливистого Диминого смеха. Он смеялся заразительно, от души и облегченно, словно ноша, которую он носил на своей спине долгое время, упала и, поняв глупость своего поступка, он почувствовал облегчение и радость.
- Конечно. Пойдем к тебе, – вызывающе ответил Дима и, стиснув мою руку, потащил меня в сторону моего дома (он знал, где я живу). Дима оглядывался, таща меня за собой и улыбался своей фирменной улыбкой. Лукаво искрились его глаза. Я чувствовал себя крайне неловко из-за происходящего. И в тоже время все вокруг отошло на второй план. У меня по телу бегали мурашки от удовольствия и острого желания.
Не обращая внимание на косящихся, перешептывающихся, в лицо оскорбляющих людей мы дошли до моего дома, взлетели на пятый этаж (думаю, опасно было заходить в лифт). Я быстро открывал двери от своей квартиры, Дима мою руку не отпускал, нас просто разрывало от потребности оказаться в закрытом помещении, скрытом от посторонних глаз и наброситься друг на друга.
Наконец дверь поддалась, мы ворвались в прихожую, как только дверь захлопнулась, я набросился на Диму, прижал того к двери с дикой жаждой и, стиснув в объятиях, поцеловал. Поцелуй двух мужчин в корне отличается от ранее ощущаемого мной с женщинами. Дима приоткрыл рот и наши языки сплелись между собой, что произвело взрыв у меня в паху и полностью отшибло голову. Дима с проворством снял с меня пальто, расстегнул рубашки и брюки.
Я отстранился, тяжело дыша, внизу у меня все сводило от эрекции. Судорожно сглотнув, я промолвил:
- Пошли в кровать.
Дима играл роль пассива, но именно он меня направлял. Он повел меня в спальню полураздетого, изнывающего от похоти, в глазах его я отчетливо видел нетерпение. Как только мы оказались в спальне, я стянул с Димы одежду, резко и немного грубо, но Дима только дразнил меня, поглаживая кожу внизу живота и облизывая мое ухо. Полностью его раздев, я сам скинул с себя остатки одежды. Дима теперь голый лег на кровать, снял с себя очки и положив их на тумбочку, раздвинул ноги, чтобы я его рассмотрел как можно лучше (свет мы включили!) облизнулся и посмотрел мне в глаза, в которых явно читалось «Бери меня», я пропал.
Уже прошло десять лет, а я до сих пор вспоминаю наш первый раз, помню все так, словно мы расстались вчера. Помню, как мы ласкали друг друга, целовались, как я его брал до полного изнеможения, и мне все равно было мало. Как более опытный в однополых отношениях, Дима все равно вел меня, указывал на свои чувствительные точки и предпочтения в постели, и позволял себя ублажать, даже когда полностью выбивался из сил.
Так закончился наш вечер в кафе, где в итоге наши разветвленные в разные стороны дороги сошлись в одну. Уже поздно ночью, лежа в постели, Дима поведал о своем откровенном разговоре с отцом подробно и все вроде должно было закончиться хорошо, несмотря на то, что однополые отношения подразумевают собой трудности. Я думал они преодолимы вместе с любимым, это же естественно, но нет. Все только началось…

Я помню то оставшееся у нас время в серых тонах, полностью перешедшее в черный.
Эйфория первого раза прошла, и наши отношения перешли на новой уровень. Теперь мы официально были друг для друга любовниками, наша связь крепла день ото дня. Я себя уже без Димы не представлял, как и он без меня. Но в тоже время в наш общий мир пробралась трещина, и незаметно для нас построенный наш мир рассыпался.
Сказывалось многое: отец Димы конкретно презирал сына, что сильно задевало его. Кроме отца, у него никого не было, и он делал все для него, чтобы заслужить его любовь, даже отрекшись от собственных желаний и устремлений, как он мне признался позднее. С моей же точки зрения, Дима полностью прогнулся за отца, задушив свое собственное «я».
Дима так же рассказал, что он боялся встречаться со мной, будучи студентом. Не только из-за тайной любви, хоть это и была основная причина, но ему было противно показаться мне, посмотреть мне в глаза и увидеть в них разочарование с примесью презрения на то, чем он стал в итоге.
Так тянулись наши дни. Мы держались друг за друга, пока наши родные отрекались от нас, презирали и высмеивали, как и общество в целом. Общественность давит индивидуалистов и проявляется это не только в гонении нам подобных не вписывающихся в общую массу, это проявляется и во многом другом, но моя история не об этом…
Больше всего Диму стало давить отношение моей семьи ко мне, он считал себя виноватым. Вина того, что моя родня ополчилась на меня, что я выбрал мужчину вместо женщины (!) терзала и душила его изнутри. Я уверял его, что все образуется, что со временем нас примут (ну или смиряться с неизбежностью), я не тешил его надеждой на полное понимание и любовью с распростертыми объятиями близких, такого просто не будет, я это знал. А потому, я давал ему крупицы того, чего можно добиться самим и временем.
  Но все разрушил один эпизод, лишив Диму покоя.

Эпизод этот произошел летним днем, я помню этот день так отчетливо, что каждый раз, когда он всплывает в моей памяти, я вздрагиваю и покрываюсь холодным потом, меня трясет, как после кошмара…
Солнечный день. Медленно плывут по небу облака, легкий ветерок колышет листья деревьев, создавая успокаивающий звук. Мы шли на ужин к моей семье с Димой. Так получилось, что несмотря на громкие и яростные протесты моего отца, мама пригласила нас обоих на своей день рождения, где собрались только близкие люди. Она настояла на нашем приходе, сказав, что не будет делать праздник без нас.
Из всех близких людей, окружающих нас, только мама более-менее благосклонно относилась к нашим отношениям. «Ничего сделать я уже не могу, придется смириться» так она говорила с нервной улыбкой.
Дима очень нервничал. Его отношения с отцом испортились окончательно. Утром произошла одна из многих их стычек, кончившаяся швырянием предметов. Я собственно не хотел брать Диму, о чем сказал своей маме, да и Диме тоже. Но оба уперлись, как бараны. Мама непременно хотела видеть нас вместе на семейном мероприятии (раз Дима теперь неотъемлемая часть моей жизни), а Дима, несмотря на утренний скандал, пожелал непременно присутствовать. Он словно делал вызов самому себе, своей внутренней борьбе.
  Мой отец и старшая сестра не видели Диму, в отличие от мамы. Я действительно признался своей семье в своих сексуальных предпочтениях и рассказал о своем друге детства. Родня его знает, но помнит только мальчика по школьному периоду, а потому для них это был шок. Так что это был не просто день рождения мамы, но и официальное представление Димы в качестве моего партнера моей семье.
Добравшись до многоэтажного здания, где моя семья проживала в четырехкомнатной квартире, мы остановились. Я обернулся к Диме, шедшего немного поодаль от меня. Он был бледен, и его глаза бегали от беспокойства, на губах застыла ироничная улыбочка.
Увидев его таким, я хотел схватить его за руку и утащить домой, наплевав на всех. Моя интуиция кричала, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, но я заставил ее замолчать. Рано или поздно это нужно будет сделать, просто не сейчас, не в этой обстановке, полной праздника и издевки…
Но в итоге я набрал номер нашей квартиры в домофоне, он позвонил три раза, нам молча открыли, мы вошли в подъезд. Не проронив друг другу ни слова, мы зашли в лифт, я нажал нужный этаж, лифт тронулся. Я хотел взять Димину руку и ободряюще сжать ее, но он не позволил. Его взгляд вдруг стал жестким и напряженным, он словно весь внутренне собрался. Я невольно легко улыбнулся  отвернувшись.
Наш этаж. Мы вышли из лифта, прошли по светлому коридору и оказались напротив двери моего дома. Необходимость звонить в звонок отсутствовала, дверь определенно открыта, раз нас впустили в здание.
Я взялся за ручку, прислушался к своей интуиции, она по-прежнему панически кричала остановить эту затею и бежать без оглядки, но вот я нажал на ручку, открыл дверь, и мы вошли в прихожую.

Моя память запечатлела последующие моменты, как фотографии. Обрывочные образы, которые рассматривать можно, сложив в кинофильм.
Мы оказались в прихожей. Я позвал маму. Голоса в гостиной смолкли. Из комнаты не вышел, а выбежал отец. Мама кричала, чтобы он остановился. Лицо отца побагровело от бешенства, глаза налились кровью, вены на шее вздулись. Он кинулся на Диму с зажатой бутылкой виски в руках. Я пришел в себя от шока и схватил отца за руку. Дима сполз по двери вне себя от ужаса. Отец орал оскорбления, сыпля ими без остановки на нас обоих. Бледная мама кинулась помочь мне умерить отца. Отец ее отшвырнул. Мама ударилась головой. К ней подбежала сестра с разбитой губой, видимо до нашего прихода она за нас вступилась. Отец вырвался из моей хватки. Замахнулся на сжавшегося Диму. Я его собой закрыл. Удар бутылкой пришелся на мою голову. Ничего, кроме боли и вкуса крови с виски, на губах. Темнота.

Падающие осколки в темноте. Несмотря на то, что во тьме нет света, осколки сияют и переливаются множеством цветов, словно поймали в себя солнечный луч и передают его свет друг другу. А еще в этой тьме идет красный дождь.
В самом начале своей истории я сказал, что встретился с Димой спустя десять лет. Мне осталось рассказать последние главы моей истории.
Очнулся я в больнице, среди розово-бежевых стен, запаха затхлости и лекарств, осыпающимся потолком и тусклого света комнаты. Типичная русская больница. Я только опустил ноги на пол, как в палату зашел врач, а за ним моя семья. Мама все еще в праздничной одежде, подтекшей тушью и нервной дрожью в руках. Сестра с разбитой губой и взглядом полного облегчения, а позади них стоял протрезвевший отец, слегка бледный, хмурым жестким лицом, поджатыми губами руками в карманах.
Врач сказал что, несмотря на удар, ничего серьезного мне не грозит. Удар пришелся на лобную долю, бутылка оказалась не столько дорого виски (а следовательно, и качества стекла оставляло желать лучшего, что меня и спасло). Бутылка наполовину пустая в итоге разбилась, и ее осколки оцарапали мне лоб, не более. Отключился же я больше от подскочившего давления, ну и плюс удар. В итоге меня ждет от силы день отдыха в больнице, и я свободен, как ветер. Меня можно было и в больницу не привозить, отлежался бы дома, обработали царапины и вся любовь, однако мама и сестра так перепугались, а отец впал в ступор, что вызвали скорую и несмотря на протесты и толковые объяснения санитаров в ненадобности моей госпитализации, я оказался где нахожусь – в больнице.
Врач улыбнулся, пожал мне руку, попрощался с неимоверно благодарными родственниками и вышел из палаты. Как только врач вышел, я задал вопрос, который меня беспокоил и тем самым не дал семье заговорить первой:
- Где Дима?
Лицо отца дрогнуло от самых неприятных чувств, и он вышел, хлопнув дверью. Даже после произошедшего инцидента он не собирался мириться с положившимся положением вещей. Мама устало и, еле сдерживая легкую улыбку, присела рядом со мной на кровать, сжала мою руку в своей, но ничего не сказала, а все продолжала смотреть на меня с материнской любовью. Сестра же, скрестив руки на груди, ответила на мой вопрос:
  - Мы от неожиданности твоей отключкой и позабыли про него совсем. Он с нами до больницы доехал, дождался оглашения диагноза врача и сразу же ушел, не стал ждать, когда ты проснешься, братец. Так что он ушел минут сорок назад.
- Ясно.
Мы еще втроем поговорили между собой, больше вопрос с Димой я не поднимал, решил отложить этот момент на потом, когда мама успокоиться (сестра и отец явно уже пришли в норму).
То, что Дима ушел, меня не расстроило. Я в какой-то степени понимаю его состояние… все мы так говорим, что понимаем, но, по-моему, ни черта мы не понимаем другого человека. Только можно подстроиться под его волну и биоритм, но стать самой этой же волной нам не дано никогда.
Как только моя семья удалилась, я попытался связаться с Димой. Трубка была отключена. Я даже звонил ему домой, что довольно глупо, учитывая его отношения с отцом, но особых мест у него не было, я не знал таких, по крайней мере. Никто не взял трубку.
Так и прошел мой «день отдыха» в больнице, я весь день пытался связаться с дорогим мне человеком, но так и не связался. И так продолжалось на протяжении десяти лет.

После того дня изменилось кардинально все. Оно и до этого повернулось на все триста шестьдесят градусов, но в этот раз жизнь сделала еще один такой оборот.
Сколько бы я не пытался, я не смог найти Диму. Он словно в воду канул, стер сам факт своего существования. Ни один из наших общих знакомых не знал, куда он делся и куда вообще мог податься. Я даже сунулся к его отцу, слабо надеясь, что хотя бы он знает, куда пропал Дима. Меня встретили, мягко скажем, нерадушно. Крики и брань, и все таком же духе в итоге ничего мне не дали, только осознание того, что я начал отчаиваться, раз сунулся к последнему человеку, которому мог пойти Дима.
Каждый месяц был подобен пытке, я уже не знал, куда и к кому мне обратиться. Логично, конечно, принять решение обратиться в полицию, если ты не можешь найти человека несколько дней, а прошли уже месяцы, но я, как последний идиот, оттягивал свое заявление о пропаже. Я все надеялся, сам искал и рассчитывал, что все образумиться. В общем, превратился в тряпку половую, как многие из вас подумали, но я верил и боролся за то, что все еще можно вернуть, что наше время снова наберет свой ход и разбившиеся часы заработают. В итоге все кончилось тем, что я сломался и пошел в участок.
Поразительно, какое рвение проявили оперативники в поисках пропавшего, я даже такого не ожидал. У меня такое впечатление сложилось, что убийцы и маньяки перевелись, а заниматься банальностями, типа кражи и взлома, у оперативников нет желания. Работа развернулась масштабная. Проверили все возможные пути для покидания страны через черный ход. Возможности пребывания в стране инкогнито. И самое последнее, что крайне мне не понравилось, все заявления о найденных и неопознанных трупах.
Прошло еще несколько месяцев и оперативники пришли к банальному выводу: человек просто канул в небытие. Ни одной зацепки.
Довольно сложно описать мое состояние после неудачной работы следствия. Моя семья вся издергалась, наблюдая за моим медленным, но верным гниением. Я даже нанимал частных сыщиков, но никто ничего не нашел. Программист чертов! – думал я. Так организовал свой побег, что и не найти теперь его вообще. На смену горю и боли пришел гнев. Я был просто в бешенстве! Безхребетник несчастный! Как только запахло жареным, так сразу тикать! Ведь в школе так же получилось. Ведь он просто скрылся от меня, задушив свои чувства ко мне! И в этот раз тоже!
Наверное, моя история уже затянулась, но такова жизнь. Изжеванная и растянутая жвачка, но я не могу не рассказать, как было мне паршиво, и это состояние паршивости длилось несколько лет, пока я не встретил Сару, свою жену и мою подругу, ту, которой я рассказал свою историю, и она меня приняла и теперь остается подле меня и сейчас.

Я должен рассказать еще немного, уже прошел финал моей истории, и идут последние секунды фильма, где режиссер обостряет внимание зрителя больше всего.
Я стою около могилы своего любовника и друга с цветами в руках, спустя десять лет, почти пять из которых я потратил на его поиски. Как же я оказался здесь? Как же в итоге я его нашел? Все решил один телефонный звонок.
Я сидел у себя в кабинете, просматривая рабочие документы. Приоткрытое окно в комнату впустило морозный воздух и пару снежинок. Рядом со мной стояла чашка горячего кофе, принесенная женой. Свет настольной лампы падал на стол и полуосвещал комнату, обставленную книгами и документами, да небольшой старый диван со спящим на нем котом. Простая рабоче-домашняя идиллия. Раздался звонок. Я не глядя, кто собственно звонит, взял трубку, полностью уверенный, что в такой поздний час могли позвонить только с работы:
- Алло. Слушаю.
- … Это Павел Андреевич, программист. Отец Димы.
Я замер. Просто заморозился на время, как ледяная статуя. Температура моего тела упала до нуля. Стало невыносимо холодно. Я выдохнул с трудом, дыхание перехватило:
- Слушаю.
- Ростовское кладбище. Четвертая могила у дороги. Думаю, ты захочешь знать, - старик говорил спокойным, будничным голосом, как диктор новостей.
Что за слова такие незнакомые? Кладбище? Могила? О чем он вообще?! Непонятные, незнакомые слова.
Я не заметил, как в комнату вошла Сара, чтобы принести мне закуску к кофе. Увидев мое лицо, она поставила поднос едой, присела на диван и обеспокоенно ждала окончания разговора.
- О чем т… О чем вы говорите? К-какое кладбище?
- Хм я похоронил его месяца три назад. Тебе я не собирался говорить, но… - повисла гнетущая тишина, старик явно боролся сам с собой. – В общем, я все сказал…
- Погоди! – я непроизвольно перешла на «ты» от шока и растерянности. – Как, как он умер? Почему?! Где?!
- Он явно где-то жил все это время, – я прямо почувствовал, как он гадко ухмыляется, – а помер от обморожения. Спился, педик! – громкий звук бросаемой трубки и монотонные гудки.
- Кто это был? – спросила Сара нервным голосом, она гладила кота, чтобы себя успокоить.
  - Отец Димы, - еле выдавил я из себя, - мне нужно поехать туда.
- Я с тобой, - решительно ответила мне жена и вышла из комнаты собираться, тем самым перекрывая мои возражения. Она все поняла сразу, что случилось самое худшее для меня, мои страхи подтвердились, и оставлять меня одного она была не намерена.
А я все сидел, вцепившись в ручки кресла до такой степени, что заболели руки и побелели костяшки пальцев. Меня оглушила тишина, и только телефонные гудки въелись в мой мозг и стучали не переставая. Я сжал зубы, что аж челюсть свело, и процедил, еле сдерживая бешенство:
- Ублюдок!

Сборы заняли много времени. Сара собралась удивительно быстро (что само по себе говорит о многом). Я же одевался медленно, как деревянный, трещал и ломался, жалобно скрипя. За это время моя жена завела, согрела машину и вывела ее из гаража.
Я вышел из дома, жена уступила мне место за рулем. Наверное, вы подумаете, что в моем состоянии высокий риск въехать в столб. Я так же думал, но это на самое деле не так. Когда я за рулем, дорога отключает во мне все остальное, а мне это было необходимо именно сейчас, пока я не приехал на кладбище.
Пока мы ехали, стояла тишина. Снег летел в стекло, кружа в невиданном танце, вечер окутал город своим одеялом из редких звезд,  включенные фонари рассеивали мрак и освещали немногих прохожих, что еще гуляли или же спешили по своим делам.
Сара попросила остановиться около цветочного магазина, я не стал спорить, а молча выполнил просьбу. Пока моя жена ходила за цветами, я все никак не мог отойти от услышанного. Меня трясло при мысли, что Дима лежит под слоем земли и снега. Как он существовал все это время, как так?!
Сара вернулась с цветами, села в машину и мы тронулись.
Кладбище встретило нас молчанием. Хотя как еще оно могло нас встретить? Часы посещения еще не закончились, несмотря на время, плюс зимой темнело намного раньше. Я проехал дальше парковки, тусклый фонарь горел рядом с церквушкой. Она была уже закрыта, ее безупречно белые стены с золотыми куполами обрамленные снегом несмотря на темноту нагоняли на меня еще больше печали со злостью одновременно.
Я остановил машину у тропинки, ведущей в глубь кладбища. Сара протянула мне цветы, когда я собирался уже выйти из машины и, поддерживающее улыбнувшись, сказала:
- Я подожду в машине. Иди.
Я кротко кивнул, взял цветы и вышел в зимний вечер, медленным шагом, слушая хруст снега и ловя на себя снежинки, шел к могиле Димы.

Вот и все. Моя история, мой кинофильм закончился. Я тяжело закрыл глаза, на меня навалилась усталость и в тоже время какой-то груз упал с моих плеч. Я наконец пришел к нему, но слишком поздно, теперь ничего уже не сделать. Мертвым нет дела до переживаний живых. Что я могу? Позвонить отцу Димы и наорать на него? Что орать-то? Почему он так относился к сыну, почему практически раздавил его индивидуальность и только при мне он стал становиться прежним? Или же выплеснуть свою злость на родных? Особенно на отца, который в прямом смысле разбил наше счастье, которое мы только начали склеивать заново? Все это уже не имеет никакого значения.
Я глубоко вдыхал морозный воздух, что грудь начинала болеть и выдыхал горячий пар. У меня осталась от Димы единственная вещь, помимо памяти. Я ощутил острую потребность съездить туда, увидеть плод нашего совместного усилия.
Я положил цветы на могилу и сразу же пошел к машине, сил больше не осталось здесь находиться.
- Как ты? – спросила меня Сара, как только я сел в машину. Я вымученно улыбнулся, сжал ее протянутую руку.
- Ничего, ничего… Мне нужно съездить еще кое-куда, я завезу тебя домой.
Сара пристально смотрела мне в глаза. Она хотела быть сейчас со мной, но понимала, что мне необходимо куда-то поехать в неизвестное ей место одному. В свой тайный уголок.
За что я люблю и ценю свою жену, так это за понимание и терпение, которое она мне дарила. Не думаю, что есть много женщин, которые стерпят подобное прошлое вообще, не будут чувствовать ревность (мертвые крепко держат живых), а протянут руку помощи в столь необходимую в такую минуту.
В машине тихо играло радио, какая-то не вод ситуацию заводная попса, что создавала ощущение бредовости происходящего. Сара смотрела в окно, на летящий снег и меняющийся знакомый пейзаж. Так успокаивает смотреть и делать что-то столь привычное и постоянное, это не позволяет хаосу тебя поглотить. Так и я вел машину, делая привычные движения, меня это успокаивало, я почти пришел в норму.
  Я довез Сару до дома, она вышла из машины и махнув рукой типа «Езжай куда хотел» пошла к дому, на ходу поправляя дубленку. Я проводил ее взглядом до самой двери, пока она не зашла в дом, и только после этого завел машину.
Наша школа не особо-то изменилась, не знаю, правда, что внутри, заходить я не собирался (да и не смог бы), но внешне все осталось как прежде. Четырехэтажное прямоугольное здание с крыльцом и клумбами цветов, окруженное забором и деревьями. Поставив машину, я пошел к нашему с Димой дереву, что мы вместе посадили, наше совместное усилие и единственная вещь, что он мне оставил.
Поток машин сильно поредел, наступила ночь все-таки, я спокойно перешел дорогу под свет фонарей, под поднявшийся ветер, несущий снежинки мне в лицо. И вот я стою рядом с деревом, что за время моего отсутствия стало с меня ростом. Еще такое молодое и юное деревце по сравнению со мной. Хоть мне сейчас только за тридцать, я чувствовал, что стал стариком. Я коснулся деревца, его голых веток, его жесткую кору и мне стало совсем хорошо. Оно словно забрало у меня печаль и ощущение безысходности, и в эту минуту я подумал, как же хорошо жить! Меня дома, в нашем доме ждет любящая женщина, тепло и уют очага. У меня есть работа, которая заставляет меня расти и совершенствоваться. Как же хорошо все-таки! Я непроизвольно заплакал, не навзрыд и истерично, а просто по щекам потекла горячая слеза. Стало нестерпимо жарко, но эта жара доказывает мои чувства. Я все еще люблю его и не забуду. Он был и есть важной частью моей жизни, а молодое дерево доказательно Диминой жизни, как и моей памяти. Бог свидетель я делал все, что мог и все что не мог, чтобы он получил только самое лучшее, но моих усилий явно не хватило.
Улица вокруг опустела, свет и тишина. Как только я уйду отсюда, начнется моя жизнь с нового старта, со смирением Диминой смерти.
Я вытер слезы рукавом, прокашлялся от перехватившего легкие морозного воздуха и, развернувшись спиной к дереву, пошел к машине, к своей жене, к своей жизни.