В Камышин мы плывём по Волге на пароходе. С открытым ртом стою у машинного отделения. Папа объяснил, что это работает сердце парохода и, не выдержав жары, ушёл на палубу. А я простояла до большой остановки. Забегали матросы, и я ушла к папе смотреть, как толстенными верёвками привязывают к причалу наш пароход. Утром папа поднимает меня до рассвета. Одеваюсь, и идём с ним на палубу встречать рассвет. Зачарованные, смотрим, как рождается солнце, как по тёмно – синей воде от, показавшегося на горизонте, кусочка солнца к нашему пароходу бежит алая дорожка. Очень хочется потрогать её рукой.
Камышин пятидесятых годов - уютный и мягкий, от песка затянувшего улицы. Это папина родина. Здесь живёт тётя Макрида с дочкой Лидой, моей двоюродной сестрой, которая старше на три года. На три года умнее и сильнее. К тому же она горожанка, а я – деревенская девочка. Кругозор, по маминому выражению, у неё шире моего, и, когда ссоримся, она говорит в мой адрес много обидных слов, самое сильное из которых – остолоп. На остолопа у меня перехватывает дыхание, кажется, большего оскорбления и придумать невозможно. Отвечаю ей «антилопой», хотя и понимаю, что это слабо. Остолоп – непонятное и ругательное, а антилопа – красивое животное. Но по звучанию немного сходно. Ещё Лида умеет очень странно драться. Расставляет в разные стороны руки и кружится, как карусель. А поскольку родители учат меня, что человек должен уметь постоять за себя и, в случае правоты, не сдаваться – я стою, не сдаваясь. И бываю бита. Но ещё родители не любят, когда ябедничают. Доносчик, для них, последний человек. Поэтому при взрослых мы всегда две милые девочки-сестрёнки.
В тот наш приезд произошёл печальный случай. Меня сдали под опеку Лиды, а у неё свои дела, друзья. Я ещё маленькая и не очень-то интересно таскать меня всюду за собой. Иногда она отлучалась «ненадолго», прося посидеть около дома, пока она вернётся. Но сидеть без дела на одном месте скучно. И я шла на Волгу, которая рядом, рукой подать. Или просто гуляла по посёлку. Он небольшой и очень странный. Там не было домов, только землянки. Посёлок так и назывался – «Землянки». Мне это слово было знакомо по военной песне, которую пела мама: «И поёт мне в землянке гармонь»… Потом, когда построили Волжскую ГЭС, людей переселили. Им дали участки, и они построили хорошие дома в новом посёлке Нефтебазы. Но это позже, а пока они живут в землянках, как на войне.
В одну из моих одиноких прогулок, по утопающему в песке посёлку, я увидела огромную красивую собаку, и направилась к ней, познакомиться. Тогда ещё не знала, что собаки бывают кусачие. В деревне меня часто сопровождала целая свора лохматых друзей и каждая норовила допрыгнуть до моего лица, чтобы лизнуть в щёку, губы - куда придётся. Незнакомая собака восприняла мою вольность за наглость, а может за покушение на её жизнь. Она страшно оскалилась и зарычала. А в моей голове пронеслось: «Да это не собака, а волк». На секунду оцепенела, а потом заорала и бросилась бежать. «Волк» настиг меня в несколько прыжков и вцепился в ногу. Я упала лицом вниз на кучу шлака и битого стекла - на пути оказалась свалка стекольного завода. На визг и рычание сбежались люди. Испуганную содеянным собаку поймали, не менее испуганные, хозяева. Она всегда была у них на цепи, а в тот день оторвалась и сбежала. Меня подняли и понесли домой с криком: «Собака покусала ребёнка». Из землянки выбежал папа с незнакомым, искажённым ужасом лицом. Меня переложили на его руки и так, держа на вытянутых руках, он добежал со мной до ближайшей больницы. Я была в крови с головы до ног, но не плакала. Помнила папины слова о раненых солдатах и нюнях. В больнице мои раны промыли и прочистили. Вытащили впившиеся осколки стекла. Оказалось, что укус только один – на ноге, но уколы пришлось вытерпеть все, сколько было положено. Неожиданно открылся мамин обман. Её частое: «Как бы, не было столбняка», я воспринимала буквально и при каждой царапине требовала сделать противостолбнячный укол. Мама протирала ваткой кожу, брала шприц, просила не смотреть. Я отворачивалась и даже зажмуривала глаза. Она дотрагивалась до кожи иглой и говорила: «Всё». Те, противостолбнячные не шли ни в какое сравнение с настоящими, и я догадалась, что мамины уколы были «понарошку».
После случившегося папа вспомнил, что обещал мне купить кукольную кроватку. Я снова в «Детском мире», снова разбегаются мои глаза. Но, если куклу мы выбирали вместе с мамой – советовались, спорили, и она волновалась не меньше меня, то здесь у папы был отстранённый вид. Он обещал игрушку и купит любую, чтобы я не выбрала. Не знаю, что со мной произошло, но из всего великолепия я выбрала не нужную мне маленькую резиновую птичку с пищалкой на брюшке. Перед тем как заплатить за неё, папа изменил своему принципу ничего не навязывать и предоставлять свободу выбора. Приподняв в изумлении брови, он поинтересовался – уверена ли я, что мне нужна эта игрушка, ведь шли – то мы за кроваткой. Но я сделала вид – без этой голубой птички с розовым брюшком жить дальше не смогу. Он пожал плечами и заплатил. Выходим из магазина, и я знаю, что кроватки у моей любимой Зои не будет никогда. Из-за моего глупого упрямства. Дрожащим, от огорчения, голосом попросила купить эскимо. Как будто горе можно было заесть мороженым.
http://www.proza.ru/2013/02/04/1590