Изредка, пугающе громко, раздавались сильные выстрелы, отражавшиеся звоном посуды, стоявшей в старом самодельном буфете. Дребезжали несколько мгновений и стекла... Крепкая зима!
Схваченный обьятиями 35 градусного мороза, добротно сколоченный крестьянский дом, сопротивлялся, покряхтывал, освобождаясь от ледяных цепей. Новые, смолистые с желтизной мощные брёвна покрылись морщинами пока немногочисленных трещин и эта борьба продлится ещё долго, очень долго, жаль только, что победитель уже известен...
Колеблющееся пламя русской печи, стоявшей справа от входа, в отдельные моменты успевало выхватить из темноты деревянную колыбель с верёвками, уходившими вверх в темноту, большой струганый стол, посредине под льня-ной салфеткой круглый крестьянский хлеб и две тарелки с ложками /в то вре-мя вилки были только у богатых/.
В хате никого не было, но кто-то отсутствовал недолго – колыбель ещё чуть покачивалась. Сквозь потрескивание еловых поленьев слышалось ровное сопение. Творение любви человеческой спало.
Согнутая под тяжестью большой вязанки дров, в хату вошла мать. Русые волосы выбились из-под платка, прилипли к мокрому лбу. Она осторожно полено за поленом положила дрова за печь, но не всё вышло гладко - от стука проснулся малыш, но не заплакал, задвигался, открыл глаза. Она подошла, наклонилась, улыбка расцветила её красивое лицо. Сбросив платок и кожух, взяла сына на руки, села под образа и начала кормить грудью.
Никогда и никто ещё не создал полного описания этой библейской картины - кормящая мать!
Густые, тёмно-русые волосы лежали на плечах, шёлковым водопадом скаты-ваясь на спину, где были перехвачены зелёной тесёмкой. Лёгкий наклон головы говорил о любви и нежности к этому пыхтящему комочку. Кончики бровей, чуть загнутые книзу, большие серые глаза, прямой, тонкий нос с небольшой горбинкой, бледная кожа, благостное выражение лица делали её схожей с молодой женщиной, изображённой на иконе и окружённой золотистым окладом. Волосы только у той были неестественно чёрные, да и находилась она высоко над всеми, там, где не властвует Время.
Красивая шея переходила в округлые полные плечи и нежнейшую грудь, достойных кисти Великих Мастеров. Сын ужинал, впитывая в себя материнскую Любовь и всё лучшее, чем обладала эта совершенная женщина. Такой красивой и должен был бы запомнить он свою счастливую маму...
Но то ли Судьба, то ли Перст прервали этот священный союз.
До родов, радостный отец выехал на своей лошади на далёкие заработки – зимний вывоз леса. Далеко...очень далеко он был...и не успел, приехал только на похороны любимой жены, отдавшей ему своего последнего пятого ребёнка. Подорвавшись и простыв на тяжёлой крестьянской работе, она слегла и также тихо, как жила, ушла из этого мира, сжимая в одной руке подаренную любимым мужем заколку, в другой - тёплую ладошку крошечного сына – свой последний подарок мужу.
Вот так явился на свет мой отец - из Света рождения в Мрак главной потери!
На вопрос о матери, уже девяностолетний, говорит:
- Ничего не помню, но очень красивая была. Ощущение этого осталось... Теплоту её тела, рук... Как первый хлеб, как первую весну...Святая была, ви-димо. Ношу её в сердце до конца.
После паузы загадочно:
- Там видно будет...