Глава двадцать третья
ОТКУДА СЧАСТЬЕ ИЛИ УТЕРЯННЫЕ ИДЕАЛЫ
Редко кому из проживших большую часть своей жизни не приходил в голову вопрос: а правильно ли я прожил жизнь на этой земле, всё ли смог сделать, на что был способен?
Вопрос очень интересный.
За ним, как правило, следует анализ ушедших лет и, чаще всего, неутешительные выводы.
Начинается самоедство, стенания по поводу несбывшихся мечтаний, несбывшегося счастья, а иногда и поиск виновных в неудавшейся собственной жизни.
О последнем сразу скажу: виновных в своей неудавшейся жизни искать не надо. Если кто и виноват – то только мы сами. Бок о бок с каждым человеком по жизни шагает выбор. Я бы даже сказал – широкий выбор. Задача каждого – осознанно выбрать то, что соответствует его способностям, его мировоззрению, интеллекту, желанию, наконец. Хотя это последнее должно быть сопоставимо с его возможностями, что не так уж и часто случается в жизни.
Зато чаще бывает так, что решения принимаются за нас другими людьми, когда мы целиком полагаемся на них, советуясь с ними, либо эти другие люди навязывают его нам, как это часто делают родители, считая, что делают своим детям добро.
Но так ли счастливо проживают свою жизнь те, кто постоянно обращаются за помощью, за советами, ступая по жизни проторенной другими дорогой?
Внешне эти люди кажутся счастливыми и даже вызывают зависть у тех, кто не лишен амбиций, но не способен их реализовать самостоятельно. То есть: подайте счастье на блюдечке с голубой каёмочкой.
Счастье, созданное чужими руками, неощущаемо.
Ощущение счастья – откуда ему появиться?
Во всяком случае, не с первым криком младенца, появившегося из утробы матери. Разве что, наоравшись, припав материнской груди, насосавшись взахлёб живительного эликсира, а затем, уткнувшись в тёплый вулканчик маминой груди, расплыться в улыбке полного удовлетворения тем миром, в который он только что вошёл.
Это первое, ещё неосознанное, счастье. Но ощущаемое.
С каждым прожитым днём это ощущение усиливается и перерастает в потребность, очень стойкую потребность. Круг источников удовольствия с каждым днём расширяется, и к одному году маленький человечек уже хорошо различает, что такое хорошо и что такое плохо. Всё, что хорошо – это счастье. Хорошего на этом отрезке гораздо больше. Плохо – это когда мокрые пелёнки или мама чуть замешкалась со своим вкусным молочком. В это детское время на ребёнка направлено внимание всего окружающего его человечества и только с единственной целью: сделать ему
хорошо, доставить ему счастье. Встав на ноги, человечек всё чаще сам знакомится с тем, что означает плохо. И, оказывается, его не так уж и мало, гораздо больше, чем хорошего. Процесс познания плохого, как ни странно может показаться, идёт гораздо интенсивнее, чем познание хорошего. Хорошему человека учат, а плохое он постигает сам, и этот самостоятельный процесс познания гораздо более эффективен.
«Величайший и талантливейший поэт нашей советской эпохи» в своём стихотворении «Что такое хорошо и что такое плохо» на образе крошки-сына показал осознанное стремление ребёнка определиться с понятиями «хорошо» и «плохо». На самом деле ребёнок гораздо раньше, ещё не научившись говорить, хорошо различает эти понятия в доступном ему мире, основываясь, как на собственных ощущениях, так и на получаемых им, большей частью по биологическим каналам, информативных посылах от матери и влюблённых в него бабушек и дедушек, если они постоянно
находятся рядом с ребёнком. И к тому возрасту, в котором крошка-сын задаёт вопрос отцу, что такое хорошо и что такое плохо, он уже должен прекрасно разбираться в этих категориях. Впрочем, во времена Маяковского детям не уделяли столько много внимания, особенно в «пролетарских» семьях, поэтому стихотворение это было более актуально для взрослых, особенно родителей, чем для детей.
Я это к тому, что счастье формируется в раннем детстве. На весь оставшийся твой век.
Осознание счастья приходит к маленькому человеку однажды летним утром, когда, проснувшись на охапке сена, лежащей на некрашеном полу из широченных сосновых досок, застланной самотканой льняной простыней, в только что построенном доме, он оказывается в сказочном мире, наполненном солнечным светом и теплом, льющимися из окон; такими привычными, не замечаемыми раньше звуками деревенского бытия: мычанием, блеянием, кудахтаньем, хрюканьем; запахами свежеструганных стен и досок и ещё чего-то вкусного, тянущегося от печи, у которой управляется его мама.
А потом будет длинный-длинный летний день, и столько в нём разного, значительного, захватывающего, да так, что к вечеру уже еле волочишь ноги, и, ухватив скудного ужина, снопом валишься на ту же льняную простыню, но уже на свежей, до одури, охапке сена с одной только мыслью: скорее бы наступило завтра. Завтра казалось невероятно далёким: вот завтра куда-то пойдём,
ну, хоть бы в тот же Пропойск, но как же далеко это завтра, это ж столько ждать, как же пережить это длинное сегодня?
На самом же деле время бежит так же, как бежало и тысячу лет назад, но в детстве этот бег нам кажется медленным.
И вот тебе уже десять лет, у тебя всё больше обязанностей, сопряжённых отнюдь не со счастливой действительностью.
А действительность состояла в том, что появиться счастью в каких-нибудь десять лет, когда прошло еще только пять лет после войны, да ещё в деревне, почти начисто сожженной этой самой войной, еле-еле отходящей от объятий её раскалённых чужеземных железных лап, но тут же схваченной за горло родными налоговыми руками Родины, чтобы не дай Бог, не только лишний, но и самый последний кусочек, даже не хлеба, – картошки! – не проглотил ребёнок из этой самой деревни в нищие послевоенные годы, – было неоткуда.
Родина за первую послевоенную пятилетку залечила раны, нанесенные войной, – так через пять лет после войны писалось в школьных учебниках – и мы учили нашу новейшую историю, субъектами которой были сами, и отвечали на уроках так, как было написано в этих учебниках, а не то, что происходило в нашей жизни, на наших глазах. Мы были уверены, что у нас счастливое детство, потому что букварь и учебники «Родная мова» и «Родная речь» (какая из них роднее?) были напичканы рассказиками и рассказами о такой счастливой жизни советских детей, что не читать их было невозможно; они легко запоминались наизусть, как запоминаются сказки, потому что это и на самом деле были сказки, в которые всегда и легко верится.
И всё-таки было счастье. Было. Счастье ходить босиком по теплой земле. Впрочем, по холодной тоже, начиная с радостно обнажавшихся в апреле взгорий между рекой и деревней, – у нас их называли гривками. Это были давным-давно намытые водой и покрытые выщипанным овцами травяным ковром огромные песчаные дюны, обнажённые ослепительно белым песком со стороны,
обращённой к старому руслу реки. Или шлёпать, утопая по щиколотку в серый песчаный пух, взбитый шинами знаменитых лесовозов ЗИС-5, на Нижней дороге вдоль Высоких Ляд. Да хоть бы и по раскалённому песку размолотых телегами полевых дорог – всё равно осталось в ногах счастливое ощущение тёплой земли.
Счастье – бродить по сосновому бору, собирать сначала ягоды, потом грибы, и это – целое лето, долгое, как жизнь.
Счастье – ожидание праздников: Пасхи – этого наиболее яркого, желанного и трепетного праздника, потому что он наступал после долгой-долгой зимы, означал приход тепла и скорого лета; Троицы, которая завершала мучительную посевную – всё посеяно-посажено, домашняя живность вольно пасётся на зелёных просторах в долине Сожа, выпадает время привести в порядок двор, дом – на
Троицу должно всё сверкать чистотой, дом и внутри и снаружи должен быть украшен зелёными ветками, за которыми мы, дети, ходили в то самое Вяжное, где вязали наши отцы плоты – там бушевали заросли молодых клёнов, ясеней и много ещё какой благородной растительности. Украсить своё подворье лучше других – это было нашей заботой. Были и другие счастливые летние праздники, например, Медовый Спас или Маковей, который отмечался походом в деревню Клины к Синему Колодезю или Святой
Кринице, о которой сложено немало легенд.
В ночь накануне праздника возле Криницы совершался торжественный молебен, после чего вода в ней становилась целительной, и этим пользовались многочисленные паломники из самых разных мест не только Белоруссии, но и России и Украины. Особенно много их было в послевоенные годы: давали знать о себе долго не заживавшие фронтовые раны. К Синему Колодезю и съезжались лечить в Святой воде страшные, гноящиеся, иногда кишащие червями, раны недавние Победители. Хорошо помню сидящего на бережку вытока криницы безногого молодого мужчину в гимнастёрке с опущенными в воду жуткими обрубками ног.
Это не было чудом. Вода реально помогала заживлению ран. Святая или не святая, но если кому-то из местных жителей случалось поранить, например, ногу, – ходили-то почти все босиком, – то достаточно было немного постоять в речке, вытекающей из Криницы, чтобы через небольшое время рана начала затягиваться и назавтра страдалец уже забывал об этой ране, даже если она была
и довольно серьёзная. В хрущёвские времена, когда на «Нашего Никиту Сергеевича» нашла очередная придурь, и в который раз в истории страны победившего социализма развернулась борьба с отягощавшими страну пережитками прошлого, мешавшими догнать и перегнать Америку по мясу и молоку, Синий Колодезь собирались чуть ли не засыпать. Во всяком случае, ломали светлые коммунистические головы – как избавиться от этого чуда природы. Слава Богу, не успели: сам Никита Сергеевич
засы;пался в своих безумных прожектах. Сегодня уже не топчут посевы паломники вокруг Святой Криницы: уровень загрязнения радионуклидами не позволяет использовать земли в Клинах, как и в Кремянке, в качестве сельскохозяйственных угодий. К Синему Колодезю проложили дорогу. Не Бог весть, какую. Но скоро собираются возвести мост через Сож на месте нынешнего временного понтонного моста, а, стало быть, улучшится и дорога.
Вот тогда возникнет реальная угроза Святой Кринице. И сейчас нагрузка от ежедневно приезжающих к источнику автомобилей (исключая зиму и весеннее-осеннюю распутицу) велика. А что будет, когда эта нагрузка многократно возрастёт? Наша коммунистическая история ничему не учит – можно вспомнить многие памятники природы и архитектуры, попавшие под защиту государства и приказавших долго жить.
Но самым желанным событием в этот день был традиционный обед у моей тёти Анисьи, на котором присутствовали все родственники, прибывшие на праздник Медового Спаса в Клины. Это был, пожалуй, единственный случай в году, когда собиралась вместе чуть ли не вся наша родня, и это тоже было счастьем – чувствовать себя в такой большой родне. Ну, а если учесть, что главным угощением на этом сборе был мёд, то этот день был одним из самых счастливых в нашем детстве. Мёду было много и
разного. К середине августа цвело всё, что могло быть источником нектара для пчёл, а их дядя Иван – муж тёти Анисьи – держал десятка два ульев, и к Медовому Спасу мёду было – залейся. Впрочем, и в сотах мёду было – завались. Добавьте к этому желанному лакомству гору свежих огурцов, которые в Клинах росли на славу, не то, что в Кремянке, а нет более подходящего сочетания: мёд и свежий огурец (малосольный тоже!) – и вы поймёте, что такое настоящий медовый праздник.
Да, праздники, конечно, запоминались. Но в памяти осталось много других счастливых мгновений, которыми отмечаются счастливые дни, месяцы, годы. Другое дело, что мы далеко не всегда оставляем в своей памяти эти счастливые мгновения, закрепляя в ней совершенно обратные им явления, будучи затем убеждены, что ничего хорошего в жизни не было. Человеку дана память не для того, чтобы он складывал в неё только такие
события в своей жизни, которые производили на него резко отрицательное воздействие. Конечно, жизненные неудачи, удары судьбы потрясают человека гораздо сильнее, чем отражение луча восходящего солнца в капле росы, но своей судьбой человек в силах управлять и делать свою жизнь он может хоть бы и «с товарища Дзержинского», а вот «видеть солнце порой предрассветной», да ещё и «услыхать соловья на рассвете» – способен не каждый. Видеть, слышать и беречь в памяти то, что даётся тебе Богом – это ли не величайшее счастье для человека. К сожалению, каждое новое поколение людей всё меньше внимания обращает на
окружающий обыденный мир, но всё больше стремится произвести впечатление на своё окружение, стремясь «выбиться в люди», более того, стать «выше» других, прослыть знаменитостью, принеся при этом в жертву любовь к ближним. И устремляется молодёжь в погоню за «птицей счастья», которую чаще всего так и не удаётся поймать. А если кто и поймал, то оказывается, что это вовсе не та птица, за которой стоило гнаться, увела эта
птица человека от его настоящего счастья, и становится ему тогда «мучительно больно за бесцельно прожитые годы».
(Нет, что ни говорите, а в стихах и прозе классиков «социалистического реализма» были здравые мысли!)
Больше всего мне жаль детей, которых родители буквально с пелёнок выталкивают на большую сцену, где они орут и кривляются, подражая взрослым, на всех этих «евровидениях», «фабриках звёзд» и всевозможных «телешоу». Такие дети, рано взрослея, лишают себя счастливого детства и, познав рано успех и славу, и так же рано исчерпав свои возможности, оказываются вне праздника жизни, к которому они привыкли и без которого их жизнь немыслима. Разочарование, стрессы, наркотики – вот их будущее.
Не надо отнимать у детей детство. Детства у ребёнка должно быть много. Но это вовсе не означает, что детство должно длиться долго. Маленький счастливый человек, подрастая, сам почувствует насыщение детством; вовремя и легко начнёт переход во взрослое состояние.
Приобретённое в детстве ощущение счастья переходит в осознание счастья. Оно остаётся с человеком навсегда и, как правило, ведёт его по жизни той дорогой, которую выстроили детские ощущения счастливого бытия.
Другое дело – человек сосредоточен на достижении какой-то своей цели, думая, что она и является вершиной его счастья. И бьётся, бедняга, всю свою жизнь, а вершины-то этой, в его понимании, так и не достиг. А всё то, что он считал второстепенным в своей жизни, проходило мимо него незамеченным, а, между тем, это второстепенное как раз и составляло главное в его жизни: Любовь, Семья, Природа и всё, связанное с этими тремя основными ипостасями Человека. Такое чаще всего случается с
представителями мира искусств. Особенно с артистами. Жить на виду у людей, обнажаясь душевно и, чего греха таить, физически – составляет смысл жизни многих жриц и жрецов Мельпомены. И как часто мы видим в последнее время, как муза трагедии, которой так беззаветно эти люди служили всю свою жизнь, на сцене или в кино, жестоко обходится с ними на исходе их жизни. Жизнь, как говорится, прошла мимо...
Впрочем, о чём это я?
Можно ли осуждать этих людей, проживших свою жизнь так, как им хотелось, и оставшихся довольными этой своей прожитой жизнью? Не обязательно, умирая, почувствовать себя счастливым, осознав, что вся жизнь была отдана «борьбе за освобождение человечества». Кроме такой борьбы, есть множество причин остаться довольным прожитой жизнью, например, когда ты не причинил хотя бы ничтожной подлости ближнему.
Хотя подлость ничтожной не бывает: подлость – она и есть подлость.
Однако и праведников среди нас вряд ли найдёшь. Так уж устроена наша жизнь: либо ты, живя этой жизнью, принимаешь её жёсткий диктат, в котором есть место всему – и хорошему, и плохому, либо ты уходишь от неё в себя, оставаясь наедине с собой, что очень непросто: ангелом всё равно не станешь.
На Земле ангелам места нет.
Впрочем, людям тоже места на ней мало осталось.
Это я так, к слову.
С другой стороны: «Человек создан для счастья, как птица для полёта».
Только счастье само по себе редко прилетает к человеку. А если и прилетает, то так же легко и улетает. Только созданное своими руками, своими силами, волей, стремлением, становится, в конце концов, тем духовно-нравственным багажом, который дорог человеку и который остаётся с ним до конца его жизни. При условии, что сделанное им не навредило ничему человеческому.
И всё же, всё же...
Высшее счастье на этой грешной земле – любить.
Человек, не переживший, не знавший любви, не испытал полного счастья. В этом случае можно говорить, что он прожил жизнь зря.
Любовь – божественный дар. Как и кому он достаётся – загадка. Вроде бы каждый человек достоин любви. Но в какой мере? Вот в этом вопросе кроется, на мой взгляд, разгадка многих житейских драм и даже трагедий. И не только житейских, но и более высокого порядка.
О любви сочинено, поставлено, снято безличь книг, спектаклей, фильмов. Но это малая толика того, что совершается в жизни между двумя половинками человечества, и в ней лишь единичные примеры достойны того, чтобы служить «примерами для подражания», а точнее, примерами для восхищения.
В жизни любовь гораздо сложнее и разнообразнее, чем «в кино». Но у нас на глазах разворачиваются и всё настойчивее популяризируются с помощью телевидения пошленькие историйки «любви» многочисленных «звёзд», «примадонн», успешных бизнесменов, а то и вовсе даже реальных воров в законе.
Ну, задумайтесь, люди: очередная, двадцать пятая или тридцатая «любовь» какой-нибудь стремительно молодеющей «примадонны» – это что, любовь? И уж, тем более, к молодому человеку почти в два раза моложе себя, развратно любимой?
Каким бы талантливым ни был человек, и как бы ни был снисходителен народ к слабостям этого человека из-за любви к его талантам, всё же нельзя позволять себе больше, чем «позволено Юпитеру». Увы, сегодня сплошь и рядом мы видим
просто безобразные примеры попрания святости любви, и часто – с благословения служителей церкви. И, как следствие, некая бывшая «балерина без комплексов» публично на телевидении оскорбляет служителя церкви, предлагая тому снять с себя рясу и «одеть штаны». При этом на шее балерины – массивный золотой крест напоказ. Святотатство. А телевидение – весьма популярный российский канал, – экзальтированно всё это показывает, рассказывает: ах, какая женщина, ах какая!
Ни стыда, ни совести у «балерины», ни намёка на нравственность у авторов телепередачи.
Зато рейтинг знаменитости у «балерин», «примадонн» и прочих «звёзд» после таких телепередач подскакивает на новую высоту. Они счастливы, что выставили своё грязное бельё на показ обществу. «Общество» в восторге.
Оказывается, счастье – это не только, когда тебя понимают, но и когда не понимают.
Разные полюса счастья.
Почему так поменялись полюса счастья? В чём причина деградации любви, как основы счастья любого человека?
Вы, наверно, удивитесь, но я вижу причину в теории и практике так называемого гендерного равенства. Ирония здесь относится не к равенству полов, а к тому, как это равенство модно называть на «русском» языке. Как, впрочем, и многое другое. Но это отдельная тема.
Так вот, на мой взгляд, никакого равенства полов в том смысле, как это предполагает преподносимая нам теория гендерного равенства, быть не может. И многовековая практика это только подтверждает.
Во все времена женщина была источником и оплотом нравственности в семье. Семья, в свою очередь, формировала общественную нравственность. Это аксиома. Нельзя не согласиться с трактовкой Фридрихом Энгельсом роли семьи в жизни общества и государства.
Да кто ж сегодня станет изучать классика марксизма-энгельсизма. Но как только общество начинает жить «лучше и веселей», так сразу на передний край жизни выходит женщина. И никакого тебе гендерного равенства. Женщина берет быка за рога. То есть мужчина затыкается за пояс «успешной женщины», а то и вовсе
выбрасывается ею за пределы её бытия. Мужчина для такой женщины становится в лучшем случае объектом поиска создаваемого ею образа, который она может так и не найти. Реальные мужчины в жизни такой женщины – всего лишь партнёры. Семья, брак для такой женщины отходят на второй план.
Успешная карьера становится их целью в жизни. Какая уж тут нравственность, если для достижения этой цели все средства хороши, в том числе и исключительно женские. А таких женщин нынче – каждая третья. И число их растёт стремительно. Вот вам и гендерное равенство.
«Из всех средств массовой информации важнейшим для нас является телевидение» – так сказал бы Владимир Ленин, доживи он до появления хотя бы самой первой передачи зарождавшегося «центрального телевидения». И точно так же, как с кино, вышла бы у вождя мирового пролетариата неувязочка: и кино, и телевидение, в конце концов, вышли из-под контроля единственно верной идеологии и стали важнейшими не только «для нас», но для
всех, даже тех, кто «нашу» идеологию и на дух не переносит. И крутят по многочисленным телевизионным каналам сериалы с «успешными» героинями, в самое «смотрибельное» время показываются шоу с полуголыми девицами, трясущими своими прелестями, – больше ничего они не умеют делать профессионально – зазывают на «фабрики звёзд», в, прости Господи, какие-то «дома» и прочие шоу с полосканием грязного белья типа «пусть говорят» или «детектор лжи».
Не ханжествую. Сам не без греха. Но как-то стыдно бывает за все те помои с преимущественным участием женщин, что выливаются в телевизионный эфир.
Опять «гендерное равенство»?
Не может быть равенства различных существ по своему
анатомическому строению, физиологическим функциям, физическим возможностям, душевно-нравственному устройству и ещё по многим качествам, присущим только одному либо противоположному полу! Противоположному – не равному!
Пусть будут равные политические права у женщин и мужчин, но зачем же женщине штангу поднимать?!
В Природе во всём соблюдается гармония, взаимосвязанность, равновесие.
Как только эта триада нарушается, исчезает вид. Либо трансформируется в новый. Хуже или лучше прежнего – это чья чаша перетянет.
Вам нужен пример?
Будьте любезны.
Нарастающая «геизация» общества – это что, не трансформация?
Гей-парады, воинствующие движения «сексуальных меньшинств», бравирование нетрадиционной сексуальной ориентацией – это ли не результат «гендерного равенства»?
Что-то уж слишком прямолинейно понимается многими представителями, как одной, так и другой половины человечества равенство полов.
Будем надеяться, что какая-то часть человечества перебесится, а другая часть не даст пропасть или трансформироваться человечеству в «нечто» среднего рода.
Женщина – оплот рода людского. И только от неё зависит, куда повернёт человечество. Это вовсе не означает возврат к матриархату. Но, так же, как в древности женщина была хранительницей домашнего очага, сегодня она должна быть хранительницей нравственности. В этом заключается её главное назначение на этой грешной земле. Нравственность – категория настолько тонкая, хрупкая, многогранная, насколько и уязвимая. Поэтому управлять ею под силу только женщине.
Часто наблюдаю на улицах, в супермаркетах, в общественном транспорте поведение молодых мам с детьми. В редких случаях – это поведение двух равных по разуму индивидов. Я не оговорился: равных по разуму. Равных в том смысле, что разум маленького человечка способен с каждым прожитым им днём приближаться к уровню разума его мамы, а разум матери способен снизойти до того, чтобы понять, что в данный момент необходимо и доступно её ребёнку. То есть должен происходить обмен информацией между
матерью и ребёнком в диапазоне взаимопонимания. При этом диапазон взаимопонимания должен расширяться буквально на глазах, ибо способность ребёнка к познанию гораздо богаче, чем взрослого человека. Но ребёнка нужно учить, с ним нужно общаться постоянно и долго, на равных по восходящему принципу, не забывая, что если что-то взрослым кажется само собой разумеющимся, то ребёнок этого ещё не знает, а маме и в голову не приходит ему объяснить.
Как-то стою в очереди к банкомату. Мы ж не можем без очередей. Вот и очереди к окошкам касс на предприятиях перенесли к банкоматам. Смысл-то очереди остался, но зато унижение как бы исчезло: не надо, униженно наклонившись, совать голову в крохотное зарешёченное окошко, чтобы расписаться в ведомости и получив зарплату, пересчитать её, «не отходя от кассы». Возле банкомата испытываешь, наоборот, гордость: достаёшь эдак небрежно «из широких штанин» «MasterCard», играючи, нажимаешь
кнопки, забираешь выскочившие «из табакерки» купюры, и, даже не пересчитывая их, – крупные, они чувствуются в пальцах – небрежно кидаешь в кошелёк. Лепота! А пока надо отстоять в очереди. Так вот, передо мной стояла молодая мама с девочкой лет двух. Стояние в очереди – это не для детей. Ребёнок должен постоянно двигаться, вот девочка и нашла приемлемый для
неё способ: она то залезала на несколько ступенек бетонного крыльца, где был вмонтирован в стену дома банкомат, то сползала с этого крыльца на землю, держась за стальные прутья-стойки перил. Занятие довольно опасное для дитяти такого возраста.
Мама несколько раз одёргивала дочку каждый раз с нарастающей грубостью, но та продолжала свои опасные упражнения. Я не выдержал и, как можно мягче, посоветовал маме объяснить дочери, что она может упасть, разбиться, ей будет больно. Мама с недоверчивым удивлением посмотрела на меня, но после очередного трюка дочери собралась с силами и объяснила ей, что с ней может произойти, причем, в точности повторила мои слова. Надо было видеть теперь уже совсем другое удивление молодой мамы, когда дочка её успокоилась и больше не лезла на крыльцо, найдя себе более безопасное занятие на лужайке рядом.
- Детям нужно объяснять даже очевидные для взрослых вещи, они ведь не знают того, что взрослым само по себе понятно, – сказал я молодой маме.
- Я как-то не думала об этом, – растерянно произнесла она в ответ.
- Тогда откуда же знать об этом ребёнку? – спросил я.
- Действительно...
Может, пойдёт на пользу и матери, и её ребёнку этот эпизод. Хорошо бы. Мне доводится вступать в такие разговоры преимущественно с мамами, потому что молодых пап практически не встречаешь гуляющими с маленькими детьми.
О правильном воспитании подрастающего поколения написаны «тысячи тонн словесной руды», отсняты тысячи километров киноплёнки, но коэффициент полезного действия всех этих наставлений в жизни очень низок. Отсутствует практика воспитания. Сегодня семьи очень маленькие, а каждая семья замкнута на самоё себя – результат урбанизации. Впрочем, в деревнях сегодня тоже не увидишь больших семей, как и самих больших деревень. Слияние города с деревней, о котором так долго говорили большевики, совершилось!
Вспомните, я уже писал, что деревня – основа общественной нравственности.
На каком-то отрезке истории – известно, на каком – мы потеряли высокую духовность и нравственность своего народа и причин тому много, но в основе их лежит одна: «мы наш, мы новый мир построим». Построили. И продолжаем строить.
Придём ли мы к тому счастью, о котором извечно мечтали «рабочие и крестьяне», проливая кровь свою и своих сородичей на полях сражений гражданской войны, вытягивая из себя жилы на колхозных полях и стройках индустриализации,
устилая телами своих сыновей поля сражений войны Отечественной, ностальгируя шестьдесят пять лет по этой войне? Построили, спустя эти шестьдесят пять, лет лучшую жизнь, чем была она до войны?
Нет, потому что строя одно, уничтожали другое: Веру, Надежду, Любовь.
Не непосредственно, даже наоборот, возвеличивали и то, и другое, и третье. Но получили, как всегда, разрушение.
Теперь лихорадочно ищем идеалы, которые объединили бы нацию, точнее, народ, населяющий страну Беларусь.
А чего их искать – они валяются под ногами.
Окончание: http://www.proza.ru/2013/01/30/1392