Глава 8
В которой Пьетро просыпается от своего сна и узнаёт кое-что о римской политике
И вот, Ангел Господень предстал, и свет осиял темницу… и цепи упали с рук его.
Деяния Апостолов, 12:7
1240, 23 августа, Рим
Когда Пьетро с болью и не без усилий открыл глаза, его взгляд наткнулся на низкий сводчатый потолок.
«Где я? Что здесь делаю? Почему всё тело так болит?» — думал Пьетро.
Он вдруг понял, что лежит на каменном полу. Помогая себе руками, он с трудом приподнялся и, подвинувшись, прислонился к каменной стене. Он находился в небольшом помещении, напоминающем монашескую келью, но несравненно грязнее. Из маленького окошка под самым потолком лился нестройный свет. Утро? Вечер?
Внезапно на противоположной стене Пьетро заметил большой крест — тень от решётки чертила его на стене, и крест, казалось, плыл в тихом свете. У Пьетро на глаза навернулись слёзы. Он понял, что его Спаситель напоминает ему, что Он с ним, и что всё находится под Его зорким оком. Пьетро очень обрадовался этой мысли. Он почувствовал, как к нему возвращаются силы, и перевёл взгляд со стен на своё собственное тело, осторожно ощупал руками голову. На макушке была огромная шишка, а всё тело ломило. Но Пьетро ничего не помнил — упал ли он откуда, побили ли его? Он подумал, что хорошо было бы умыться, и эта мысль, как вспышка, выхватила из его памяти трёхглавое чудовище в купальне. Неужели это был не сон?
Внезапно Пьетро вспомнил про грамоту императора, и его руки потянулись к тому месту, где было зашито письмо. Его сердце дрогнуло: шов был вспорот, и грамоты на месте не оказалось. Без этой грамоты папа вряд ли примет его, простого крестьянина. А это значит, что Пьетро подвёл своих братьев, которые так надеялись на него, так молились за него. Это даже могло пошатнуть их веру в то, что Господь благоволит избранному им пути.
Пьетро встал на колени и стал молиться. В силу установившейся с детских лет привычки молился Пьетро и говорил с Богом постоянно. На этот раз он просто кричал Ему:
— Боже мой, что такое я сделал? Чем прогневил Тебя? Прости меня, в чём слукавило сердце моё. Не попусти, чтобы из-за моего греха, моей немощи пострадали братья мои!
Он ещё долго молился, исследовал своё сердце, и всё больше приходил к внутренней убеждённости в том, что всё случившееся с ним должно было иметь какую-то причину, какую-то цель. Но голова его гудела, и ему тяжело было собраться с мыслями.
Встав с молитвы, он, пошатываясь, подошёл к двери и попытался её открыть, но она не поддавалась. Значит, он действительно находился в тюрьме. Зловоние, исходящее из угла камеры, где стоял большой глиняный горшок, служащий туалетом, подтверждало его грустную догадку.
Пьетро стал стучать. Он хотел знать, каким образом здесь оказался и что сталось с его письмом. Но как ни бил Пьетро в тяжёлую дверь, обшитую листами бронзы, на его стук никто не пришёл. Выбившись из сил, Пьетро опустился на грязную солому, служившую узникам постелью. Делать было больше нечего, и Пьетро лёг на спину, с трудом расправил тело, каждый член которого испытывал сейчас боль. Он закрыл глаза и продолжил свой разговор с Богом, который унёс его далеко за пределы тесной камеры, в мир свободы, в его лесную келью, к его возлюбленным братьям. «Если бы только я смог что-то сделать для них! — взмолился Пьетро. — Господи, пошли нам избавление!»
Из полусна Пьетро вывел звук приближающихся шагов. Лязгнул замок, тяжёлая дверь распахнулась, и в камеру вошёл человек, облачённый как монах, со связкой ключей на поясе и с факелом в руке. «Наверное, — мелькнуло в голове у Пьетро, — я нахожусь в монастырской тюрьме». Пьетро хотел что-то сказать монаху, спросить его о чём-то, но тот не обращал на него никакого внимания, вставляя факел в отверстие в стене.
Вслед за ним в комнату вошёл другой человек — пожилой римлянин, вместе с которым в комнату, казалось, влился особенный воздух. Одет он был просто, но не без некоторой изысканности, так что даже Пьетро, который не был искушён в моде, каким-то образом почувствовал, что эта кажущаяся простота стоит немалых денег. Впрочем, возможно, это чувство исходило не столько из-за одежды, сколько из-за внутреннего величия этого статного старца. Сердце Пьетро затрепетало — он знал, что явился его избавитель. Ему даже показалось, что он видел этого человека раньше — во сне, возможно? Он и сейчас сомневался — не снится ли ему всё это? На всякий случай он ущипнул себя за руку.
Этот быстрый жест не укрылся от седовласого старца. Он тихо улыбнулся, дал знак тюремщику удалиться и пристально посмотрел на Пьетро, который успел подняться на ноги и теперь приветствовал своего гостя низким поклоном.
— Так ты и есть тот самый Пьетро из Мурроне, святой отшельник, человек Божий? — спросил он, с любопытством разглядывая Пьетро, представлявшего собой довольно жалкое зрелище: его волосы и борода скомкались от застывшей крови, под левым глазом красовался огромный, чернеющий синяк, а серая ряса была разорвана в нескольких местах.
Пьетро упал на колени.
— Прошу тебя, Божий человек, кто бы ты ни был, не величай меня так, ибо я вовсе не тот, о ком ты говоришь. Я — человек, грешник, Пьетро, живущий в Мурроне, спасающийся с прочими в горах. Никто не свят, как только Бог!
— А папа? — неожиданно спросил старец.
Пьетро на мгновение замер. Что ответить этому человеку? Скажет он ему, что папа и вправду свят, — и тогда нарушит Слово. Если же признает обратное, ему могла грозить смертная казнь — именно такими вопросами, слышал он, и занималась новоучреждённая Инквизициа. Пьетро должен быть честен, но мудр. Он внимательно посмотрел на старца.
— И за Первосвященника надобно было жертву за грех приносить, — сказал Пьетро.
Старец посмотрел на него с растущим уважением.
— А ты умнее, чем кажешься, Пьетро из Мурроне. И намного опаснее.
Пьетро вздрогнул. Неужели он ошибся? Неужели его подвели его внутренние очи? Старец, заметив его реакцию, дружественно, почти доверительно улыбнулся.
— Меня тебе нечего бояться.
— Кто ты? — осторожно спросил его Пьетро. — Может, я слышал твоё доброе имя?
— Имя моё, и моего отца, наверняка, слышал даже такой затворник, как ты, Пьетро, — снова улыбнулся старец. — Я — кардинал Джованни Колонна.
Пьетро упал на колени и низко склонил голову. Кардинал Джованни Колонна! В ту пору кардиналов было немного, не более двадцати, потому их имена знали все римляне, а о наиболее известных слухи доходили и до самых далёких уголков — пусть даже с большим запозданием.
Колонна-младший — называли его, несмотря на солидный уже возраст. Пьетро прежде слышал и о нём, и о его дяде — знаменитом кардинале Джованни ди Сан Паоло, или Джованни Колонна-старшем, который прославился своей благотворительностью и миротворчеством, но прежде всего — дружбой с Франциском Ассизским. До скита Пьетро доносились также слухи о том, что Колонны в Риме популярнее самого Понтифика, что вызывало, согласно злым языкам, гнев и недовольство папы Григория.
Пьетро не знал того, о чём знал каждый в Риме: что папская булла In Coena Domini являлась, по сути, выпадом против семейства Колонна — отлучением их от Церкви. Но отлучения этого никто всерьёз не принял, и оба Колонна продолжали находиться на самых влиятельных постах в курии. Этот в высшей степени интересный феномен не был обязан своим происхождением терпимости пап, но выстроился благодаря их тонкой политической игре. Дело в том, что у пап был ещё один, не менее грозный и куда более коварный враг — семейство Орсини, которое, в свою очередь, являлось традиционным врагом рода Колонна. Благодаря этим двум родам в папской курии установилось зыбкое равновесие, малейшие колебания которого моментально влияли на общую обстановку в коллегии кардиналов. Всего этого Пьетро не знал и знать не мог.
— Так что же с тобой случилось, Пьетро из Мурроне? — спросил кардинал, поднимая Пьетро с колен и заглядывая ему в глаза.
— Какие-то бандиты напали на меня, избили и украли очень важное письмо.
— И кому оно предназначалось?
Пьетро посмотрел на кардинала.
— Папе, — прошептал он. Разве могли у него быть секреты от такого человека, как кардинал Джованни Колонна? — А как, — с любопытством глядя на старца, — вы узнали обо мне?
Кардинал распахнул свою тонкую тунику и откуда-то изнутри достал знакомый Пьетро листок бумаги.
— Письмо! — воскликнул Пьетро. — Слава Богу! Оно цело!
— Воздай лучше Богу славу за то, что ты сам остался цел, — сказал старец, всё ещё не отдавая Пьетро письма. — Это письмо могло — и может ещё — стоить тебе жизни. И не только тебе одному, как я понимаю из его содержания, но и твоим братьям.
Пьетро вздрогнул. Как? Каким образом он мог подвергнуть опасности своих братьев?
— Если бы это письмо попало к папе, — тихо продолжил старец, — тебя бы тотчас закололи, а твои братья попали бы на самый верх длинного списка еретиков, от коих Его Святейшество стремится избавить Церковь.
Пьетро не верил, не хотел верить услышанному. Почему бы папа вдруг сделался его врагом? И какое отношение к этому имеет письмо? Отвечая на его немой вопрос, кардинал произнёс:
— Вот и видно, что ты отшельник и ничего не знаешь о том, что происходит в Риме. Всем давно уже известно, что с недавних пор император Фридрих возглавил тот список, о котором я тебе только что сказал.
Пьетро с недоумением посмотрел на кардинала.
— Папа ненавидит императора по одной простой причине — он охотится за его короной и землями, — объяснил он ошарашенному Пьетро. — Когда Фридрих занемог в Отранто, папа поспешил отлучить его от Церкви, надеясь, что тот вскоре умрёт и тогда папа сам сможет занять императорский престол. Но Фридрих неожиданно для всех пошёл на поправку и вскоре, чтобы доказать свою преданность Церкви, отправился в Святую землю, где одержал ряд решительных побед и совершенно почистил пёрышки. Оттуда он ещё страшнее для папы, чем из Германии. Поэтому все друзья императора сделались врагами папы. Понимаешь ли ты теперь, Пьетро из Мурроне? — завершил он, протягивая злосчастное письмо.
Пьетро взял письмо, не вымолвив при этом ни звука. Он не знал, что ему думать, чему верить.
— Так что ты намереваешься делать с этим письмом? — спросил кардинал.
Пьетро ещё немного постоял, раздумывая, и наконец ответил, протягивая письмо обратно кардиналу.
— Я доверяю вам судьбу этого письма. Точно так же, как я доверяю вам и мою жизнь, если она нужна вам.
Кардинал забрал письмо. Складки у его губ открыли Пьетро, что кардинал остался доволен его решением.
— Вот и хорошо, брат Пьетро, — сказал он, поднося письмо к горящему факелу. Бумага быстро почернела и вспыхнула ярким пламенем.
Пьетро зажмурился. Он ещё сомневался в правоте своего поступка.
— Почему, — спросил он, когда письмо догорело на полу и кардинал раскидал пепел носком сапога, — почему вы это сделали? Почему вы это для меня делаете, я хотел сказать?
— Ты уже не веришь в римское бескорыстие? — засмеялся кардинал. — Сколько тебе лет, Пьетро? — спросил он уже серьёзным голосом.
— Тридцать один, — смущённо ответил Пьетро. Большинство считало его гораздо более старым.
— Тридцать один, — повторил кардинал. — Иисус вышел на служение в этом возрасте. А брату Франциску из Ассизи было двадцать восемь лет, когда мой отец — его называют моим дядей — кардинал Джованни Колонна-старший его встретил. Он тогда, подобно тебе, пришёл в Рим, чтобы узаконить свой орден. Тогда этот самовлюблённый нахал Лотарио дей Конти, сделавшийся папой Иннокентием III, выгнал Франциска с позором, заявив, что его «Устав» годится разве что свиньям. А отец, слушавший то же, что слушал дей Конти, поверил Франциску. Он последовал за этим молодым человеком, нашёл его на улице в полном отчаянии, не знающим, куда идти и что делать. Отец поддержал его, повёл к себе домой, а потом всячески ходатайствовал за него, оберегая всё ещё внезаконный орден от гонений. Мой отец замечательный человек — справедливый и милосердный, хотя мог быть и жёстким, даже жестоким. На свои деньги он построил много больниц и приютов, его усилиями был предотвращён ряд кровавых междоусобных войн. Но это уже мало кто помнит, а скоро и совсем никто не вспомнит… А вот ты, молодой отшельник, — кардинал заглянул Пьетро в глаза, — ты что слышал о моём отце?
Пьетро несколько смутился.
— Да, я слышал о нём как о друге Франциска и что он построил много больниц для бедных, а братья-францисканцы трудились в них.
— Вот видишь, — задумчиво произнёс кардинал. — Если бы не Франциск, о моём отце и не вспомнили бы. А вообще, — добавил он, — прошло не так много времени со дня смерти брата Франциска, а как изменился его орден. Франциск сейчас и не узнал бы его. Впрочем, может, я не прав, и, может, не всё так плохо… Отвечу наконец на твой вопрос, зачем я тебе помогаю, в чём моя корысть, — улыбнулся кардинал Джованни. — Я хочу, если ты мне позволишь, стать для тебя тем, чем стал для Франциска мой отец. Желаю помочь тебе и твоему ордену стать на ноги. И, может быть, спустя много лет кто-то и помянет меня добрым словом и именем, вспоминая твоё имя, Пьетро из Мурроне. В этом есть, признаюсь, немного римской гордыни, но у кого её нет?
Последние несколько часов привнесли столько перемен в жизнь Пьетро, что он пребывал в растерянности. Кроме того, его члены ныли, а в голове гудело. Но теперь он точно видел, каким чудесным образом Бог спас его и братию. Позднее он ещё подумает над всем тем, что сказал ему кардинал Колонна. Но и теперь уже Пьетро ясно видел, что это был человек, которого в его жизнь послал Бог. Говорить Пьетро уже не мог. Он хотел опуститься на колени перед своим спасителем, но кардинал удержал его.
— Зачем всё это? Ты чище и лучше меня, Пьетро. Впрочем, — он осмотрел его сочувственно, — не столь уж ты и чист. Пойдём-ка поскорее ко мне домой. Там тебя помоют, и накормят, и позаботятся о твоих ранах. А потом мы с тобой ещё поговорим — о многом поговорим. Ну, пойдём же.
Пьетро сделал шаг к двери, но как будто что-то вспомнил и остановился.
— А как к вам попало это письмо?
— Я его выкупил у людей Главного, — тихо сказал кардинал. — У меня с ними уговор такой. Они знают, что Главный им бы всё равно ничего за это письмо не заплатил. Вот они и пришли ко мне.
— А Главный — это кто? — недоумевающе спросил Пьетро.
— Главный — это тот, которого ты видел в купальне, — испытующе взглянул на Пьетро кардинал.
Пьетро тут же вспомнил обрюзгшую седую голову, искажённый в гримасе гнева рот и слова: «Выбейте-ка душу из этого вора!»
— А кто этот человек?
— Как? — удивлённо посмотрел на него кардинал. — Ты ещё не догадался? Это и был Его Святейшество, папа Григорий со своими конкубинками. Их у него целый гарем. Ну, пойдём же, Пьетро из Мурроне. Ты поедешь по Риму в карете. Тем более, идти ты, как я вижу, не можешь.