Две исторические справки :
В 1707 году в Москве был открыт первый госпиталь. Руководил ими доктор медицины Лейденского университета (Голландия) Н. Бидлоо. В XVIII - начале XIX в. едва ли не большую часть военных врачей составляли иностранцы или российские подданные иностранного происхождения
После Отечественной войны 1812 года в Россию попал одеколон, где российские парфюмеры добавили к нему три эфирных масла: бергамотное, лимонное и нероли, и назвали ТРОЙНОЙ
**********************************************************
Не важно по чьему приказу и с какой-такой надобностью взводу гусар было предписано явиться в губернский город N, только гусары хоть и ни во всём дисциплинированные, однако ж люди они военные;приказ есть приказ, лошадей шпорами по бокам и вперёд!
Когда до города оставался какой-то десяток вёрст, ротмистр Удальцов подал команду спешиться. Гусары в недоумении. Ведь в городе том они не были. Только ротмистр в нём не один год прослужил. И с его слов там жизнь! Бьёт ключом! И без них?! Им не терпится, да и езды-то осталось всего-ничего. Они к ротмистру с распросами, к чему, мол, привал ? Ротмистр и сам вроде любитель развлечений, в городе многих знает, ещё больше там знают его, казалось бы должен был дать команду с рыси в голоп, а тут?
Терпеливо выслушав недовольства подчинённых, Удальцов выждал пока гусары остынут, а уж тогда всё и объяснил. Оказывается, лихо они скакали, да к тому же не всегда дорогами. Где прохожий тропку какую подскажет, где брод, чтоб дорогу скоротать. Вобщем в полку их ждут только послезавтра.
-А явимся мы сегодня, где гарантия, что нас тут же в казармах не запрут? Не под арест, понятно, но вдруг за территорию полка, как новобранцам, выходить запретят? А так, видите, вон какая-то деревенька. Станем рядом, зашлём гонца в город за пуншем c шампанским, а барышень, глядишь и тут найдём. А нет, так хоть и просто отдохнём от полковничьих глаз подальше.
Возражений особых он не услышал, на том и порешили. Бивак разбили, пошли гонца искать. Из своих-то в город кого-то посылать опасно. Гусары народ известный. Жители города, небось, каждого гарнизонного корнета в лицо знают. А появится не знакомый, обязательно хоть кто-то с вопросами приставать станет. Вот и остаётся деревенского за правиантом снаряжать. Деньги есть, лошадь, ежели что, дадим, телегу за бутылку шампанского отдолжим. Это не вопрос. Вопрос кого найти, что б не шибко уговаривать. Лето ведь. Все в работе.
-А я кажется, знаю кого.- обрадованный своей сообразительности воскликнул поручик.- Кто в деревне всегда на своём месте?
- Не уж-то батюшку? - робко спросил корнет.
-Как можно, корнет? Кузнеца! Ни ему пахать ни ему сеять. Стучи себе молотом по наковальне, вот и вся его забота.
И верно. Принято. Где тут кузнец? Нашли. Молод, крепок, бороду не носит. Эдакий хлопЕц-удалец. То, что надо!
К ротмистру привели.
- Как звать- величать? - спрашивает ротмистр.
-Емельян.- отвечает кузнец. А сам при этом гусар разглядывает.
В городе бывал, гусар видал, а вот что б средь них сидеть да разговаривать.. Глядит, всё подмечает. А как гитару увидел, тут уж чуть руки к ней не потянул. Очень его душа к музыке лежала. Сам в том же городе на ярмарке бродячему музыканту в тридорого заплатил, что б тот ему свою лиру, которую в народе крестьянской называют, продал. Лира она по названию лира. А так, одной рукой колёсико крутишь, другой клавиши нажимаешь, вот тебе и аккомпанемент для пения. А петь Емельян любил. Под лиру. А как под гитару поют не слышал. Страсть как хочется послушать. Токма разве ж гусары позволят?
Ротмистр сразу подметил, на что кузнец зарится. Тут же понял, чем его взять.
- А что, Емеля, ни как на гитаре играешь?
- Вот чего нет, того нет..- смутился Емельян.
- А хочешь попробовать?
- Куда уж мне с моими-то пальцами. А вот послушать послушал бы.- Не решительно отвечает кузнец.
- А это хоть до утра, коль моё поручение выполнишь.- предлагает ротмистр.- Телегу найдёшь?
Молчит кузнец, не понимает. А ротмистр поясняет:
-Коли найдёшь, коня мы тебе выделим, сьездишь в город. Я тебе письмо дам. Где бордель знаешь? А не знаешь, любого гусара спросишь, подскажет. Для чего тебе, не объясняй. Найдёшь там мадмуазель Фи-фи и конверт мой передашь. Что тебе вынесут, то сюда и привезёшь. А после с нами хоть до утра. Слово гусара!
Как тут отказаться, когда такое предлагают! В одной компании с гусарами гитару слушать!
- Эт мы мигом! - соглашается Емельян.- И лошадка у меня имеется, только старая она, а ваши вона какие! На любой из них к вечеру обернусь.
На любой, да не на любой. Если какую лошадь в жизни ни кто не запрягал, с ней намучаешься. Емельян про это знал, но очень уж захотелось на радостях прокатиться с шиком! "Уж я то на него управу найду" - подумал кузнец, выбрав самого статного скакуна.
Пока он у себя на дворе коня запрягал , ротмистр письмо написал, вместе с деньгами в конверт вложил. После кузнецу вручил и даже счастливого пути пожелал.
На то, как Емельян туда-сюда ездил отвлекаться не стоит. Сьездил, спросил, нашёл, передал, загрузил, вернулся. Да! Всё ж таки про поездку упомянуть придёться. В городе-то дороги булыжником выложены, а конь, чего-то тягать, не обученый. То на дыбы, то не в ту сторону повернуть наровит. От такого своего поведения одна подкова и отвалилась.
Вернулся наш кузнец, значит, стоит перед ротмистром, в одной руке обратное письмо от мамзели, в другой подкова, сам носом шмыгает. Ротмистр письмо прочёл, ухмыльнулся довольно, на кузнеца глянул.
- Прощенья просим, - шмыгает кузнец и подкову показывает.- Вы не извольте беспокоиться, я ж кузнец...
- Да брось, Емеля, печалится по пустякам! - успакаивает кузнеца ротмистр. - Понятно, что подкову приладить сумеешь. Было б чего сопли распускать.
- Да сопли у меня не из-за подковы.- обьяснет Емельян. - Я ж хотел как скорее, вот и гнал в город с ветерком. Продуло, видать. От того и сопли.
Гусары при виде "гостинцев" довольные. Их на шутки и потянуло.
- Уехал с ветерком- вернулся с триперком.- смеётся корнет.
- Насморк у меня. - не понимая шутку, говорит Емеля.
-Да видим, что насморк. Не французский ли? -подхватил поручик .- В городе был? В бордель заходил? Не уж-то тамошние барышни все с насморком?
- Какой-такой французский?- не понимает Емеля.- что за триперок?
- Господин ротмистр, - обращается к Удальцову поручик.- Что ж вы Емелю не предупредили?
-Успокойтесь, господа. Я мадмуазель Фи-фи не превый год знаю. Репутацией своего борделя дорожит не меньше, чем мы офицерской честью. - и Емеле:
- Не слушай ты их. На радостях шутить извлоят. Насморк это насморк, а трипер это...
И объяснил кузнецу в подробностях, что это, как это и откуда...Уж и краснел Емельян и в кулак кашлял от смущения, срамной-то какой трипер тот, будь он не ладен. А тут ещё гусары вспоминать стали, кто, где и при каких обстоятельствах насморк тот подхватывал. Молчал Емельян, молчал, да не выдержал:
- Да как можно, господа хорошие? Молодые, здоровые и должно быть в церкву ходите, а такими делами занимаетесь. И где это видано пуншу с шампанским будним днём пить? Аль у вас праздник какой?
Смеются гусары :
- А у нас каждый день- праздник. Как сказал генерал Лассаль: «Гусар, который не убит в 30 лет - не гусар " Потому жить и торопимся.
Топчется Емельян, как быть не знает. И с гусарами не согласен и уходить не хочется. Тут ему корнет своим вопросом помог:
- А что, Емеля, квас с россолом у тебя имеется?
- Знамо дело. А вам на что? У вас таперичя всего и так в достатке.- отвечает кузнец.
- А принеси-ка ты нам. Мы тебя настоящим гусарским напитком угостим. Посидишь с нами до утра, глядишь и сам на жизнь друтими глазами смотреть станешь.
Вернулся Емельян к своей избе, лошадь распрёг, квасу с россолом, как гусары просили, прихватил и вернулся к ним гитару слушать. А у гусар уже веселье в разгаре. Пьют шампанское по-гусарски: одни прямо из горлышка, другие соревнуются, кто аккуратней горлышко саблей срежет. И при этом брань такая, что средь сволочей такой не слыхивал. Хоть ты уши затыкай. Батюшки на них нету! Он бы им языки укоротил! Не взаправду, конечно, но нравоучениями.
А как завидели Емелю с квасом и рассолом из под огурцов и вовсе, как дети малые, каждый на свой лад кричать стали. Не бранно, да и не по-русски. Квас в ведро слили, в него шампанское лить стали, объяснили Емеле, что ежели когда надумает сам гусарский напиток сделать, то именно шампанское в квас, а не наоборот. А если ещё и рассол туда же, то по ихнему это "кактель" называется.
Сами пьют и Емелю выпить уговаривают. Не выпью, думает Емеля, прогонят и гитару не услышу. Выпил раз, выпил два, потом ещё и ещё. Совсем захмелел с непривычки. Уже и прилечь потянуло.
И тут гусары запели! Хмель, как рукой сняло! Песен таких не слышал да и половину слов не понимал, но так песни те его тронули, что хоть сам в гусары просись! А гитара в руках гусара, что девка бестыдная: то томно стонет, то насмехается.
Ах, гусары! Ух, гусары! Эх, гусары...
Вернулся Емеля в избу под утро и сразу спать завалился. Снилась ему гитара, cама поющая то "Ради бога трубку дай..." то "Где друзья минувших лет..." Емеля к ней во сне руки тянет, а гусары кричат ему:" Не тронь! Убери на хер руки! Триперная она! Насморк у неё! Французский!!!" И всё суют ему бокалы с "кактелем". Он пьёт, и пьёт, и пьёт, а напиться не может.
Открыл глаза Емеля и не понимает, спит он или всё ещё во сне. Гусары вот они! Стоят перед ним, улыбаются, как ни в чём не бывало. Один в руке подкову вертит и спрашивает:
- Ну, как, Емеля, подняться можешь? Подкову приладить сумеешь?
Хоть и дурно Емеле, а куда денешься? Хош не хош, а придётся. Обещал. Пошли...
Толи от впечатлений ночных, толи от напитка ихнего, но ни как Емеля собраться не может. Руки трясутся, мысли мечутся, а тут ещё и скакун на месте стоять не желает. Только, казалось, кузнец наконец-то подкову приладил, как жеребец копытом ему да промежду ног! Да так, что... ну мужики-то почти все в курсе, а женщинам толком и не объяснишь.
Палец кололи? И что? Ойкали. На ногу чего нибудь роняли? И как? Кричали? А вот когда мужику между ног и не обязательно копытом, то почему-то паралич голосовых связок наступает. Да такой, что даже "б...ь" из себя выдавить не каждому удаётся. Тихо так по полу катаешься себе, ни тебе мыслей каких, ни причитаний. Злость с обидой. И чуть-чуть недоумения: как так? и что теперь?
Вот и Емеля лежит, а гусары гадают:
- omelette?
- Nain. In Spiegelei
- Nо! Uova fritte.
И только самый юный гусар их прервал:
- Да какая разница, господа, омлет там или яичница? Да хоть гоголь-моголь, ему ваши познания в языках не помогут. Делать-то чего?
Призадумались гусары, а тут и Емеля наконец-то голос подал:
- Уж лучше б ваш трипер, чем такая удовольствия.....- и портки испуганно с себя стягивает.
Глядит на место, то что гусары для трипера берегут и причитает:
- И по што к Варваре сватался? И верхом на лошади больше не ездок. И по двору не ходок. И есть придётся с опаской. Не ровён час живот прихватит, это ж что ж тогда? Нужник вона где! Портков не напасёсся...
Ротмистр понимает, что в этой неприятности есть и его вина. Не может гусар товарища в беде бросить. Потому кузнеца успокаевает:
- Ты, Емеля, главное сутки потерпи. А после запрягай телегу и дуй в город. Я тебя к нам в лазарет как-нибудь пристрою. Глядишь за недельку другую на ноги тебя и поставят.
- Какой лазарет? Какая неделька? - сипит Емеля.- Я уж лучше к бабке...
Прервал его ротмистр:
-Такое дело травами да отварами не вылечишь. Тут доктор нужен. А то что в лазарете остаться придётся, так
скотины у тебя нет. В огороде и без тебя всё как росло так и дальше рости будет.
- А собака?
- А.что собака? Отвяжи, чай с голоду не помрёт. Ты только вымойся, чистое одень . Да и вот ещё.- и достаёт ротмистр флягу да ложит рядом с Емелей. - это одеколон. На случай, если в наш лазарет пристроить сумею. Ты уж им набрызгайся, не скупись. ДокторА наши мужика от гусара по запаху враз отличат.
Помогли гусары кузнецу до кровати добраться. Попрощались, да на утро и ускакали в свой губернский город N.
Утомились читаючи? А вель всё это была только присказка. Иначе к чему тогда справки исторические привёл? Фамилию голландца запомнили? Кто гусар лечил знаете? Название одеколона не забыли? Вот! Но об них позже...
********************************
Ну, что...Лежит кузнец Емельян, не шевелится. А как не шевелится, так вроде и жить можно. Болей почти что и нет, разве что жар в штанах. Эх, кабы зимой такая оказия приключилась бы, кое-как наносил бы льда, обложил бы omlette ( вроде так поручик ушиб назвал?) ледышками, глядишь и обошлось бы. А так шутки плохи. Придётся ехать в ентот ихний лазарет. А может всё-таки не придётся? Оттянул Емеля штаны, на сей раз внимательно в них заглянул. Охо-хо-хо... Утешай себя не утешай, а баклажаны и те по меньше, да по светлее будут.
Вскоре и есть Емеле захотелось, а ещё больше жажда одолела, но лежит Емеля смирно, на чудо надеется. Сам себя весёлыми думками отвлекает. Не заметил, как и уснул. И снова ему гусарские забавы приснились и будто сидят гусары почти что кругом на большой такой подкове, а Емеля в ней посерёдке, зачем-то широко раскинув ноги. Гусары поют и подначивают Емельяна: спляши кузнец, тряхни баклажанами. Емеля во сне отнекиваться, не умею, мол, да и трясти не чем. Тут подходит к нему скакун и человечьим голосом: " Щас будет! Веришь? " - и копытом землю бьёт, ту что у Емели между ног. Потом высоко- высоко копыто поднимает. Понял Емеля, что жеребец не шутит, тут же ноги сомкнул и от боли проснулся.. А за оконцем уже и светает. Встал он кое-как, да пошёл в дорогу собираться.
Долго ли, коротко ли кузнец собирался, а только вот он уже и на телеге. В чистом, одеколоном от него за версту несёт. Лошадь бредёт, рядом собачонка семенит. Увязалась не прогнать. Сам кузнец колёсико крутит, клавиши нажимает, гусарскую песню подбирает. Лиру свою на тот случай прихватил, ежели в лазарет положат . Делать-то там чего? А так оно веселее, не позволят лиру крутить, так и не отнимут на совсем-то. Вернут. Всё ж гусарский лазарет. Гусары хоть и баламуты, но широки душой, чужого им не надо. Это Емельян в одну ночь понял.
А вот и город. И где полк стоит, люди добрые подсказали. Слез Емеля с телеги поохивая да постанывая, попросил служивого, что б тот ротмистра Удальцова позвал. Ну раз мужик и звание и фамилию знает, отчего не позвать? Жди, приезжий. Ежели тот в полку, кликнем. Не обманул ротмистр. И пришёл и узнал. Мало того, так ещё и обрадовался:
- Хорошо, что послушал и приехал. А то ведь тебя корнет в карты выграл.
-Как так? - не понимает Емеля.
- Гусары на то и гусары, что на все дела шустрые. Сообразили, что явись кто из них в лазарет, доктора их в лицо-то не знают. На том хитрость свою и придумали. Ты к докторам пойдёшь, вроде как только что прибывший корнет. А по всем правилам, заболевшего новоявленного обязательно в карантин определить полагается . Ну, то есть палата у тебя будет отдельная. Лежи себе безбоязнено, попровляйся.
- А ежели выпытывать чего, аль распрашивать станут?- испуганно спрашивает Емеля.
- Уж за это не переживай, доктора у нас, как тот Бидлоо, по-русски не бельмеса. Больше по своему, да на пальцах.
Так что подъезжай с другой стороны и жди. Корнет тебе сам форму принесёт, там в кустах и переоденешься.
Что тут делать? И страшно Емеле, а только обратной дороги нет. Уедет- гусар подведёт. Они ж к нему с заботой. А он что же, мужичина не благодарная? Поехал, куда велено. А там и корнет. Радостный-то какой! Оно и понятно. Это ж пока Емеля под его именем будет в лазарете лежать, корнет уууух! отведёт душеньку да не с одной душечкой.
Быстренько, на сколько емелина теперешняя расторопность позволяла, корнет кузнецу помог переодется. Исподнее менять не стали, потому как одеколон-то почти весь на исподнее Емеля и перевёл. Чуток только на волосы брызнул, да по щекам растёр. Объяснил корнет куда идти, как представиться. За коня, говорит, не беспокойся, а лиру свою в котомку что ли спрячь. Видно не будет, ни кто и спрашивать не станет. У докторов для лишних вопросов слов русских маловато. А об остальном ротмистр докторов предупредил, объяснил, что за беда c "корнетом" приключилась, так что не бойся.
- Выздаравливать особо не торопись. - шутливо напутствует Емелю корнет. Подмигнул Емеле, по плечу хлопнул, лицом к лазарету развернул, в спину подтолкнул, c Богом!
Зашёл "гусар" Емеля в лазарет, как корнет объяснил, cначала по коридору прямо, а потом на лево. Вот она и дверь, перед которой Емеля про жар в штанах забыл. Такой его от страху озноб взял, что как давече, носом шмыгать начал. Постучался, дверь открыл. Глядит. Сидят за столом трое. Все в белом. Тот, что по серёдке вроде и к себе машет, а говорит-то:
-Nаher. (нем. -ближе)
Растерялся Емеля. Уж каких только слов за ту ночь средь гусар не наслушался! Но, то гусары, а это доктора. Стоит, топчется. Тут и разговор с ротмистром припомнился. Как он там говорил:" Доктора наши, как быдло" ? Пока он вспоминал, всё тот же доктор ему:
- Я говорить "ближе". - и опять к себе рукой машет.
Сделал Емеля шаг, а сам уж и не рад, что на такое дело согласился. Снова остановился. И доктор ведь, вроде как издеваться надумал:
-нах унд нах, - говорит, а рукой-то снова к себе зовёт. (Nach und nach нем. мало-помалу, постепенно)
-Как на ху...? - удивляется Емеля.- Совсем? Или за дверями подождать? Ежели помешал и не вовремя, так вы извиняйте, браниться-то на что?
-Я сказать "мало-помалу". Вам же болеть? - говорит всё тот же. И голосом вроде не злым.
Решился Емеля, совсем близко подошёл.
- Показывать, что болеть..просит доктор.
И стыдно Емеле такое да на всеобщее обозрение. Глаза закрыл, штаны спустил. Слышит, как доктор рядышком сопит. "Видать разглядывает. Хорошо хоть не трогает" -думает Емеля. И вдруг слышит: " Трипель!" (Tripel нем.- тройной)
От услышаного Емеля глаза не просто раскрыл, а даже выпучил.
-Какой трипер? Откуда? Это вам ротмистр сказал? - запинаясь и шмыгая носом спрашивает Емеля.
А доктора только улыбаются, что-то, каждый на свой лад, лапочат, тоже носами потягивают. Емеле от их улыбок совсем обидно стало. Он к докторам с объяснениями:
- Не знаю, что вам господин ротмистр наговорил, но дело-то как было...
-noch pist sie, tripel - настаивает доктор. (noch pist ihr нем.- тем не менее)
- Ну господа хорошие! Вот не ожидал! - совсем закипает Емеля.- То что, носом шмыгаю, так это обыкновенный насморк. Наш! Росейский! Вы внимательней гляньте. - и другого доктора за рукав тянет и к " баклажанам" нагибает. А тот вроде и смотреть не желает. Так, взгляд бросил и своим колегам:
- Тре пюр. (Tr;s pur (фр. трэ пюр) - очень ясно)
У Емели и речь отнялась. Вот те и подлечился. Третий лекарь так-сяк по-русски пробует объяснить:
Тре пюр - ээээ ми все понимать.
- Да что тут понимать? Не уж то не видно? - не как не угомонится Емеля.
- Видно, видно, видно. - соглашаются доктора.
- А что ж вы тогда : не пист ди, трипер....
- А, йа, - говорит, тот что по серёдке,- трипель. Тройной. Да?
-Кто тройной?
- Одеколён. Ми заметить, гусар любит одеколён.
Совсем Емелю доктора запутали. Он уже их и не слушает. Мозги напрягает. Откуда у него трипер? При чём тут одеколон? И кто тройной? И тут вдруг вспомнил! Когда гусары с ним прощались, все ему руку жали, а ротмистр к тому же трижды его в уста поцеловал! Не уж то через лобзания Емеле трипер передался? А как подробно, да со знанием дела ротмистр ему про заразу францусскую расказывал!
Покуда Емеля вспоминал да руссуждал, доктора между собой посовещались, после позвали санитара, чтобы тот проводил Емелю в палату. Накинул Емельян на плечо ктомку с лирой крестьянской да и побрёл за санитаром на лечение ложиться. Только не спокойно Емеле, от чего его и как лечить собираются не ясно...
Хоть и зол Емеля не только на докторов, но и на ротмистра, однако когда в палату зашёл, обида на ротмистра чуток поугасла. Не обманул Удальцов, в палате и в самом деле только одна койка. И тумбочка одна, и табуретка, и вешалка. Пока Емеля на койку ту устраивался, санитар бумажку докторскую прочёл, сходил куда-то, принёс баночек-скляночек всяких, бинтов, пилюлей разной величины. Две с капейку, одну почти что с рубль. Выпил Емеля пилюли, позволил санитару, где надо помазать, а где забинтовать, да как-то почти совсем успокоился. Будь что будет, думает. А как поесть принесли, кузнец и вовсе повеселел.
Достал из котомки лиру свою крестьянскую и давай по тихонечку дальше песню гусарскую на клавишах подбирать. Только заиграл, как слышит под окном кто-то поскуливает. В раскорячку к окну. А там собачонка евоная! Нашла, шельма! Вот ведь задала задачу. Куда её теперь? А к себе под койку, вот только сама она до окна не допрыгнет. У санитара помощи не попросишь. Что, как санитар докторам доложит, попрут из лазарету обоих. А попрут, куда идтить? Где лошадка-то не ведомо.
Решил Емеля на хитрость пойти. Хоть семь потов с него сошло, однако ж сумел табуретку за окно выставить. За ногу её простынкой привязал, а как собачонка с неё на подоконик запрыгнула, он табуретку назад притянул. И снова на койке устроился и дальше музицирует. Емеля тихонько песню напевает, cобачонка вокруг вьётся, "гусару" подскуливает.
Только видать не совсем и тихо они песню гусарскую тянули. Потому как дверь в палату отворилась, а в ней доктора: француз с итальянцем. Итальянец удивляется, он же не знает, что у кузнеца здоровья, что у троих гусар. Молотом махать, не саблей горлышки с бутылок сшибать. Гусару после процедур должно было бы сделаться слабо, потому и спрашвает:
- Ви не Debile? (Debile ит.-слабо)
- Слышал Емеля, как гусары слово это не раз употребляли, что оно значит спрашивать не решился, но из разговора сам догадался: дебил по хуже дурака.
- За что это вы меня обзываете? - расстроился Емеля.
-No, no.- машет руками итальянец.- Я не обзывать. Я не любить обижать. Я сам есть эээ гарбато! ( Garbato ит. вежливый, деликатный)
Присмотрелся Емеля.
-Не видали вы горбатых По нашим меркам, так, чуток сутулый. Так что ж теперь...
Но итальянец перебивает, пальцем в лиру тычет и чуть ли не визжит:
-Lyra pagana ! (ит, -крестьянская лира)
- Ну, да! - еле сдерживается Емеля.- сдаётся мне, вам всё пагано, что не по вашему. Что русскому хорошо- то немцу смерть.
Тут француз за итальянца вступиться решил, Емелю похвалить, мол, как "корнет" такую известную песню и не под гитару, а под лиру:
Колега просто удивляться, что лира погана и мюзик профан ( фр- светская музыка)
Емеле всё уже на русский лад слышится. Потому когда итальянец ткнул пальцем на вертящуюся собачонку и спросил:"suo ballo?" Емеля не стерпел: (итал. -её танец)
- Дв это вы меня уже зае..ли! А мы ещё на барина обижаемся, что иной раз быдлом нас называет! Прав ротмистр, вы и есть самое настоящее быдло не русское!
Кладёт свою лиру и к докторам. Те к дверям пятятся, итальянец руки вперёд вытянул, мол, успокойся "корнет", уходим мы, уходим:
- Лашаре, корнет, лашаре... (ит.оставлять,покидать,отпускать)
Доктора за дверь, а Емеля давай форму надевать. Пешком пойду, ползком поползу, но что б немчюра францусская меня дебилом, профаном, лошарой! Не бывать этому! А лечиться я и у бабки Матрёны могу. У неё ни один ещё не помер. И я сдюжу.
Так рассуждаючи по той же табуретке Емеля собачонку за окно спустил и сам по ней из палаты наружу. А собачонка вперёд побежала, да всё на Емелю оглядывается, вроде как за собой зовёт. Емеле разницы нету, куда идти. Лишь бы от лазарета по дальше. Он сам, как собачонка, за своей собакой волочится. Она-то его и привела туда, где корнет лошадку емелину пристроил. Вот это дело! На телеге не пешком, к вечеру он уже и в своей деревне. Там все с ног сбились. Он-то ни кому знать не дал, куда и зачем поехал. Постыдился правду сказать, а врать, хоть и не смертный грех, а всё ж таки не гоже.
Не гоже,а пришлось. Почему в форме? Так это на службу средь ночи забрали. Будет он теперь гусарским кузнецом. А отпустили потому как у них там кузни нету. Сами по надобности приезжать будут. Так что ему, как полковому кузнецу, форма по уставу положена. Так всем и баил. Только бабке Матрёне пришлось всё как было рассказать. А потому как на неё одну теперь и надежда. Ни кто к нему, понятно, не приезжал. Гусары-то своих не бросают, значит и корнету где-то новую форму справить сумели. Вот так и стал кузнец Емельян в округе зваться гусаром. Одна бабка Матрёна его иначе называла. Но Емеля на неё не в обиде, потому как её пиявки это вам не французские пилюли, что только против ихнего же насморка и годятся.