Жорж Антан, или 7 дней революции

Жорж Антан, или семь дней Революции

                "Они погибли, если ваше сердце
                За человечество отвыкло биться".
                Фридрих Шиллер, "Дон Карлос".

Посвящается просто хорошему человеку, Г.А.

Лион спал. Такой шумный и деятельный днем, сейчас казалось, что город вымер.  Лишь в одном доме по улице Тюпан горел свет, однако и он был тусклый, едва заметный; такой свет могло издавать только пламя свечи. Внешне это загадочное строение ничем не выделялось среди прочих, но здесь, за этими толстыми дверями, за плотными занавесками происходили важные события. Войдем в дом. Внутри также тихо, как и на улице; кажется странным, что здесь вообще кто-то есть. Гостиная, хорошо убранная, но довольно скромная, тоже пуста, однако именно здесь стоит свеча, издающая то мрачное сияние, которое можно было видеть с улицы. Мерно тикали часы, одинокая ветка стучалась в окно от резких порывов ветра.
Однако что это? Из-за двери, скрытой большим зеркалом мы слышим какие-то звуки. Это тихий, но оживленный разговор, вернее, дискуссия. И вправду, в потайной комнате без окон, но освещенной довольно хорошо, за круглым дубовым столом сидят девять мужчин: кто-то задумчиво покачивая головой, кто-то в нерешительности кусая губы, а кто - барабаня пальцами по столу. Это была передышка после долгого спора.
- Хорошо, - вдруг сказал один из них, - возможно, ты прав. Поддержки у нас недостаточно, но так ли мы бессильны, Ленуар? Жорж прав, если мы вступим в борьбу, народ будет с нами.
- Народ? Что такое народ? Это всего лишь толпа, масса! Оружие – вот что важно!
Тут человек, прежде сидевший, склонив голову, поднялся с места и окинул всех решительным взглядом. Это был мужчина лет тридцати пяти, обладавший тем типом мужественной красоты, которая с возрастом становится все заметнее. Его голос, глубокий, но мягкий, заставил всех собравшихся замереть и внимать.
- Послушайте, друзья мои! Довольно сомнений. Довольно обещаний. «Париж должен дать санкцию»! Какое дело Парижу до нас? Разве парижане дохнут с голоду как мухи? Разве парижане вдыхают смрад, распространяемый владельцами фабрик? А им все мало; эти павлины ходят в шелках, едят с серебра, в то время как под их окнами воют от боли и лишений женщины, которые трудятся во имя обогащения их кармана! Неужели вам не надоело это терпеть? Вчера я узнал, что еще двое рабочих скончались от голода, а этим несчастным было не больше тридцати!
На некоторое время воцарилось молчание, лишь огонь, мерно потрескивал в камине. Однако спустя полминуты тот, кого звали Ленуаром, тоже поднялся с места и ответил:
- Ты очень убедителен, Жорж, это, впрочем, как обычно, но предлагая подобное, ты лишь доказываешь свою неопытность! Нельзя вот так вот, из простого желания разжечь пламя народной революции, бросаться в бой. Представь, если мы выступим сейчас, плохо подготовленные, полетят головы, и твоя будет первой!
- Слишком высоко оценивая свою жизнь, - проговорил сквозь зубы Жорж, и лицо его стало бледным и презрительным, -  ты предлагаешь довольствоваться тем, что мы видим? Ах да, конечно, лично у нас с вами, друзья мои, всего достаточно, благо, мы не рабочие! У нас есть Общество прав человека ? Господь с вами, это не наше дело! Пускай себе бастуют, пускай выходят на баррикады, у них есть свои профессиональные организации!
Он выдержал небольшую паузу, потом снова обвел всех присутствовавших внимательным взглядом. Тут его темные глаза, будто перенявшие интенсивность пламени огня в камине, впились в глаза Ленуара. Чело его нахмурилось, губы невольно сжались. Ленуар молча выдержал пытку, которую выдерживали немногие. Только после этого Жорж продолжил:
- Какой смысл прикрываться высокими ценностями, какой смысл кричать о Республике на всех углах, если не хочешь воплотить мечты в реальность? Посмотрите на Лион! Днем и ночью он стонет от невыносимых условий, что создали промышленники! Посмотрите на наш город, он задыхается от грязи! Неужели вы хотите созерцать это и дальше? Неужели ваша душа не беснуется, видя произвол?
- Уж не ставишь ли ты под сомнение наши взгляды и верность Обществу? – спросил другой человек, судя по выражению лица которого можно было сказать, что тот полностью поддерживает Ленуара. – Мы не менее пламенные революционеры, чем ты, но рубить с плеча, ей-богу, очень неразумно. Посмотри, вот это цифры того, что мы имеем. Вот это, - тут он прочертил на карте окружность, - примерная зона наших действий, а здесь – правительственные войска. А теперь скажи, о какой революции может идти речь? Даже если, как ты говоришь, не сегодня-завтра начнется забастовка и, допустим, наше Общество ее возглавит, значит ли это, что начнется Революция? Судя по оценкам, данным на официальном заседании Общества, большинство вообще против вооруженных столкновений. И мютюэлисты  тоже!
- Друзья, - вдруг молвил человек, до этого безмолвно наблюдавший за словесным поединком, - я согласен с Жоржем. Официальному руководству, как и Парижу, до нас нет дела. И я думаю, что солдаты не станут стрелять в народ, ведь солдатычасть этого народа, у них есть сердца!
- Глупости! Солдаты не сложат оружия, потому что их долг – охранять монархию!
- Значит,  - вспылив, воскликнул Жорж, в порыве вспрыгнув со стула с такой силой, что он с грохотом опрокинулся назад, - вы не собираетесь реагировать на народные волнения. Я не желаю быть клятвопреступником. Обещая людям помочь, я это сделаю, даже если для этого мне придется пожертвовать собой!
На некоторое время повисло молчание. Собравшиеся с немым изумлением начали изучать взволнованное лицо своего соратника. В нем действительно появилось какое-то новое непередаваемое выражение. Глаза его, темные, глубокие, всегда такие внимательные и спокойные, теперь зажглись особым пламенем отчаянья и решимости одновременно, бледное лицо приняло гримасу нетерпения, искреннего желания действовать.
- Послушайте, - с усмешкой произнес Ленуар, прерывая общее молчание, - у меня возникает ощущение, что нигде, кроме как у нас в Обществе, больше нет столько мечтателей. Полиция и войска на стороне повстанцев, разжигание революции за два дня…откройте глаза! Даже если вам это удастся, вы проиграете!
Жорж остановился. Медленно повернувшись к оппоненту, он снова смерил его взглядом, полным неприязни, но ничего не ответил на это оскорбление. Он стремительно вышел из комнаты, оставив заговорщиков сидеть в полном молчании.
Пребывая в своих размышлениях, он не заметил, как спустя некоторое время вслед за ним вышел Шарль Мортье, его старый товарищ, почти брат. Это был мужчина примерно одного возраста с Жоржем. У него было скуластое худое лицо, волевые глаза, орлиный нос. В этом человеке сразу можно было распознать воина, предводителя, полководца. Приблизившись к своему товарищу, Шарль тихим голосом молвил:
- Пускай ждут распоряжений, это их дело. Мы и сами справимся, правда, дружище?
Жорж до сих пор был погружен в свои мысли. Лицо его выражало тоску и досаду. Словно не слыша своего друга, он произнес:
- Они хотят, чтобы Париж дал им свое одобрение, но пока оно придет, если вообще придет, все уже будет решено. Смею предположить, не в пользу рабочих.
Тогда Мортье взял Антана за плечи, добился, чтобы взгляд того наконец-то обратился к нему и проникновенным голосом произнес:
- Тогда забудем о них, Жорж! Пускай они ждут санкции, мы же будем действовать. Будем распространять листовки на улице, призывать народ не бояться дать отпор правительству и аристократии!
- Листовки? Кто же осмелиться их напечатать?
- Все уже сделано! И только попробуй после этого заявить, что твой брат Шарло непредусмотрителен!
Неосведомленный читатель наверняка захочет знать, что стало причиной разлада между сторонниками одних и тех же идей. Что ж, начнем по порядку. Лион в 1834 году представлял собой некий улей. Несмотря на свободы, дарованные еще так недавно, население страдало прежде всего от ненасытного желания промышленников и аристократов наживиться, разбогатеть еще больше за счет рабочих и ткачей. Уменьшение заработной платы, ухудшение условий труда приводило к увеличению процента заболеваемости; голодные рабочие собирались у домов богатых промышленников и осыпали тех негодующими возгласами.
Однако и политическая сторона вопроса стала волновать умы. При содействии министра Тьера правительство занялось подготовкой закона о запрете каких бы то ни было профессиональных или политических объединений. Естественно, такой шаг не мог остаться незамеченным и Общество прав человека – самая влиятельная республиканская организация того времени, громко протестовала против такого решения, прямо противоречащего всем демократическим принципам.
Само Общество нельзя было назвать однородной организацией. Здесь было как бы две ложи: официальная (законная) и тайная. В каждой из них существовали как противники радикальных мер, так и сторонники и как ни странно, и тех и других было почти поровну. Именно поэтому к Обществу стало пропадать доверие: его члены просто не могли договориться между собой и зачастую принимали абсурдные решения. Скорее всего, как и в любой другой организации такого типа, здесь присутствовали те, кому действительно были близки принципы свободы и справедливости, за которые они радели всей душой и те, кому хотелось выглядеть в глазах других пламенными демократами.
Наш герой, Жорж Антан, был членом тайной секции Общества и придерживался крайних левых принципов. Однако он не был ни аристократом, как можно было подумать, видя правильные черты его лица, аккуратные руки и повадки, ни рабочим. Он был мелким буржуа, горожанином. У Жоржа был достаток, небольшой, но постоянный и, казалось бы, он мог этим успокоиться, выгодно жениться и выбросить из головы все те страсти, что сейчас в ней бушевали, но он не мог. Тот самый Антан, на которого невольно засматривались женщины, который был причиной любовных терзаний у представительниц слабого пола, не мог думать ни о чем, кроме своей страны, своего города. Будучи идеалистом, а вернее сказать, человеком, стремящимся к идеалу, он хотел, чтобы все в мире стали не менее справедливыми и честными, чем он сам. Несмотря на его высказывания в стиле якобинцев времен начала Великой французской революции, он вовсе не был жесток. Предлагая кардинальные меры, а именно вооруженное восстание, Жорж никоим образом не хотел пустого кровопролития, но разве существовал другой способ призвать виновных к ответу? Жорж любил свой народ и искренне хотел ему помочь. Движимый высокими идеями добра и справедливости, он не любил искать компромиссов и этим зачастую сам себе противоречил, потому как сердце у него было доброе. Его мировоззрение трудно было определить: когда нужно было внушить уверенность в своей правоте или утешить кого-то, он становился оптимистом; в минуты душевного разлада – наоборот. В обычные же дни он сохранял свое невозмутимое спокойствие и мудрость, которые позволяли ему судить обо всем беспристрастно. Он любил рисковать своей жизнью, если знал, что риск оправдан. Жорж предпочитал ставить перед собой максимально сложную цель и безоглядно стремиться к ней. Пока еще этот человек мог мечтать и надеяться.
Идея с призывом к Революции воспламенила воображение Антана: он понимал, насколько трудно будет осуществить задуманное, но, привыкший к трудностям, Жорж не сомневался в успехе. На следующий же день он самоотверженно принялся исполнять задуманное. Добровольцы, которые были набраны при содействии Мортье, разделились на группы и отправились в разные части города. Центральная часть: Префектура, площадь Якобинцев, Белькур, – самое опасное задание, - Жорж взял на себя. Пытаясь ничем не выделяться и не привлекать внимания полиции, он молча раздавал листовки с призывами. Прохожие, совершенно разные, от оборванцев до зажиточных горожан, также молча брали эти листовки, с удивлением оглядывая Антана с ног до головы. К вечеру, когда дело было сделано, Жорж вернулся к себе на улицу Тюпан. Он чувствовал, как напряжение его понемногу уходит. Оставшись в тишине, он похвалил себя за предусмотрительность и устало опустился на кровать, чтобы дать своим уставшим от долгой ходьбы ногам отдых. Внезапно он услышал стук в дверь. Громовой голос крикнул:
- Открывай, Антан, это полиция!
В эту секунду Жорж, уже успевший подняться, убитый наповал этим неожиданным визитом, снова упал на кровать. Неподвижный тревожный взгляд его сосредоточился на двери, губы побледнели. «Что же делать?», - крутилось у него в голове. И вот, когда в третий раз непрошенный гость повторил свое приказание, Антан в который раз встал с места и стремительно побежал вверх по лестнице, предварительно проверив, хорошо ли закрыта дверь в потайную комнату. Здесь он выбрался на крышу и посмотрел вниз. У входа стояло пять или шесть человек, одетых в полицейскую форму; они пытались высадить дверь. И что дальше? Впусти он этих людей, а они явно пришли с опасными намерениями, Жоржу не удастся спастись. Не впусти – тогда необходимо спрятаться. Но куда? Он снова выглянул в окно и устремил взор в уже сереющую высь, умоляя небо даровать ему знак. В этот момент взгляд его упал на приоткрытое окно соседа. Обладая сильными ловкими руками, он без труда перебрался на другую крышу и с легкостью проник в соседний дом. Как только Жорж появился в комнате, раздался легкий вскрик. Это оказалась служанка, которая в тот момент убиралась в спальне хозяина. Он зажал ей рот и прошептал свое имя. Она, увидев Антана, раскраснелась и пробормотала:
- Ах, месье Жорж, вы меня так напугали…
- Послушай, красавица, согласишься ли ты мне помочь? – спросил он, взволнованно схватив ее за руки и устремив на нее таинственный взгляд темных глаз.
Девушка кокетливо улыбнулась, с наигранной скромностью опустила глаза и ответила:
- Когда вы так просите, устоять невозможно.
- Там, на улице, меня дожидается целый отряд служителей порядка. Если ты согласишься передать от меня записку одному очень важному человеку, я буду считать себя обязанным тебе до конца дней своих. Ты согласна?
Как она могла отказать, когда на нее были устремлены такие умоляюще-страстные глаза, когда ее просили таким трепетным голосом? Девушка согласилась. Она принесла нашему покорителю сердец письменные принадлежности, и он, быстро нацарапал:

«У меня дома полиция, мне нужно на время спрятаться, видимо, я дал им возможность выследить себя, хотя и был осторожен. Предупреди остальных.
Ж.А.»
После этого Жорж поспешно поцеловал горничную в щеку, сказал ей несколько приятных слов (с такой интонацией, что та смутилась по-настоящему) и бросился к окну. Полиция уже справилась с дверью и ворвалась в дом Антана. Пользуясь возможностью скрыться незамеченным, он спокойно вышел от соседа и исчез в бесконечной череде переулков.

По улицам мерно грохотали телеги, старые лошади уныло вышагивали между домами, морозный февральский воздух леденил дыхание. Городок Сен-Сир, маленький, с узкими зелеными улочками на сельский манер, очень отличался от Лиона, несмотря на то, что между ними было всего каких-то полтора лье. Люди здесь были еще не так заражены идеями Республики, хотя, конечно же, поддерживали их полностью. Из аккуратного домика, находящегося в глубине одной из тех милых сельских улочек, вышел Жорж. Лицо его выражало еще большую озабоченность, чем обыкновенно. На сегодня был назначен день стачки: день, когда одновременно остановятся все станки, день, когда рабочие будут отстаивать свое право на человеческие условия труда. Это было началом чего-то очень важного, и Жорж знал это. Вчера ему пришло письмо от Мортье, которое гласило, что Общество все еще не решается предпринять никаких действий и видные руководители его, что еще катастрофичнее, даже против этой забастовки. Это было прямым оскорблением чувств Жоржа. Как! Он, человек совести, понимающий, какие надежды простой народ возлагает на его соратников, терзался этим явным предательством тех идеалов, к которым должны были стремиться все члены Общества! Он был раздражен, зол, ему не терпелось объявиться в Лионе, разбудить народ, повести его за собой! Какие страсти кипели в его душе! Как невыносимо было думать, что теперь каждый мальчишка на улице будет смотреть на него, как на одного из предателей!
Не заботясь о себе, о своей будущности, этот отважный человек пришпорил коня и во весь опор домчался до Лиона, чтобы увидеть все своими глазами. На улицах Лиона царило странное оживление, но какое-то смутное, устрашающее. Жорж вышел к площади Терро и увидел кучку демонстрантов, выкрикивающих антиправительственные лозунги. Желая смыть с себя пятно чужого позора, он присоединился к этим людям и произнес речь:
- Граждане! Правительство не раз доказало, что боится нас! Оно передвинуло войска поближе к Лиону, чтобы все видеть. Оно думает, что сможет контролировать нас, людей Республики! Ходят слухи, что Тьер готовит закон о запрете объединений! Неужели мы дадим попрать свою свободу? Неужели промолчим, граждане! Вспомните, как ваши отцы проливали кровь во славу Республики: они ничего не боялись, не бойтесь и вы! Хватит терпеть произвол! Они грабят нас, морят голодом, а сами живут в роскошных особняках и едят с дорогих приборов! Этому пора положить конец! Что нам могут дать эти предатели народного дела, кроме обещаний помочь? Все эти организации боятся взять на себя ответственность, потому что не верят в благополучный исход дела! Зато когда народными руками свершится переворот, они тут же подымут знамя демократии и станут героями! Не дадим обмануть себя, друзья! Республика или смерть!
Эта речь произвела огромное впечатление на слушателей, они трижды прокричали последнюю фразу Жоржа, а затем каждый норовил пожать ему руку, прикоснуться к этому пламенному оратору. Во время своей речи он снова был так невольно живописен, так горделиво холоден, что даже тот, кто до сих пор не проявлял жгучего интереса к происходящему, словно завороженный, следил за каждым его движением. Громкий голос Жоржа разносился по площади, заставляя прохожих останавливаться и внимать ему. Когда он спустился со своего пьедестала, - какого-то ящика, который вынесли сюда протестующие, - народ едва ли не нес его на руках. Однако триумф был недолгим. Солдаты, выстроившиеся вдоль фасада Ратуши внезапно стали стягивать кольцо. Теперь уже никого не интересовал недавний герой: началось волнение, люди стали толкать друг друга в животном желании поскорее спасти свою жизнь. Один Жорж, до сих пор еще не успокоившийся, до сих пор глубоко обиженный поведением своих соратников, вышел вперед, безоружный, выкрикивая свой лозунг. Боялся ли он в этот момент за свою жизнь? Отнюдь. Он был заражен волнением, в нем кипела кровь, ему необходимо было действовать. Здравый смысл улетучился; Жорж Антан стал воплощением революции.
Однако столь сумасбродная выходка едва не стоила ему жизни. Когда  теснимая толпа отошла к улице Сен-Мари-де-Терро, кто-то из солдат осмелился выстрелить и пуля чудом не попала в грудь нашего безумца. Только тогда, вместе с этим выстрелом, Жорж очнулся и понял, что уже ничего не поправить. От этого выстрела гул в толпе усилился, толкотня достигла своего апогея и Жорж почувствовал, как кто-то сильно сдавил его грудь так, что стало трудно дышать. Этот остервенелый ужас перед смертью больше нельзя было терпеть, поэтому, медленно продвигаясь в страшной сутолоке, наш герой из первых рядов очутился в последних. Толпа, похожая на стадо, гонимое на убой, замяла его, оттеснила, и он бросился через бесконечные узкие переулки наутек. Однако везде уже были расставлены солдаты, они ловили участников протеста и уводили их в тюрьму. Добежав до тупика улицы Капуцинов, Жорж остановился, пытаясь отдышаться. За ним была погоня, но куда скрыться? Он огляделся в диком волнении. Солдаты приближались. Жорж уже мысленно готовился к смерти, однако тут кто-то схватил его за руку. Какая-то девушка жестом указала на отворенную дверь своего дома. Антан, не теряя времени, бросился туда. Только оказавшись в относительной  безопасности, он смог разглядеть лицо своей спасительницы. Это была молодая особа лет восемнадцати, чрезвычайно худенькая и бледная. Судя по одежде, она была работницей, а судя по комплекции – страдала от голода. Проникнувшись к ней огромной симпатией и благодарностью, Жорж взял ее за руку и почтительно пожал ее почти прозрачную руку.
- Спасибо вам, сударыня. Я не могу надолго здесь задерживаться, за мной погоня. Я служитель Революции и могу принести вам несчастье. Скажите мне ваше имя, чтобы я знал, кого мне вспоминать в молитвах.
- Элен Дюке, - молвила она, поспешно вынимая бледную тонкую руку из его ладоней. – Вы правы, вам нужно бежать. Воспользуйтесь этой лестницей, она ведет в подвал. Оттуда по длинному проходу вы сможете попасть на набережную Сен-Винсен! Храни вас Бог!
Как только Жорж прыгнул в отверстый люк, он услышал, как в дом ворвались солдаты и грубо потребовали от девушки выдать беглеца. Она что-то тихо ответила, затем послышался странный звук, будто бы от удара. Антан остановился на ступенях. Какое-то странное чувство заставило его снова подняться и послушать, что происходит наверху.
- Мерзавка! Отвечай, куда ты его спрятала! Я знаю, что он здесь! – кричал хриплый голос.
- Ослеп ты что ли, роялистская крыса, кроме меня здесь никого нет! – крикнула отважная девушка, но голос ее предательски дрожал от слез.
- Забирайте ее, посидит в тюрьме – поумнеет, - приказал мужской голос.
Душа Жоржа взбунтовалась. Риск, которому он решился себя подвергнуть, был полностью оправдан: он не мог позволить, чтобы из-за него пострадал тот, кто оказал ему помощь. Будучи человеком принципа, он тут же поднялся, одним ударом открыл крышку люка и вырвался наружу почти безоружный, с одним лишь пистолем и складным ножом. На секунду воцарилось молчание: солдаты опешили от его неожиданного и невыгодного для себя появления беглеца. Пользуясь этим замешательством, Жорж  накинулся на противника, что стоял ближе всех к нему. Это было словно знаком к действию. Тут же на него начали градом падать удары со всех сторон, но обладая выносливым телом, наш герой не обращал на это внимания. Вот он уже обезвредил двоих солдат и принялся за третьего.
Замечая, что в сражении верх берет Антан, девушка, которую в тот момент бесцеремонно сжимал в стальных тисках тот, кто с ней до этого так грубо разговаривал, попыталась вырваться. Однако попытка ее не увенчалась успехом. Командир отряда, а это был именно он, сильно осадил, дал пощечину ее и вскрикнул:
-  Уймись, продажная оборванка! Сядешь в тюрьму за пособничество!
Услышав это оскорбительное высказывание, Жорж стал с еще большим ожесточением наносить удары. В тот момент он думал не о себе, не о своей чести, не о Республике. Сейчас весь мир для него воплотился в одной этой девушке, которую он просто обязан был вырвать из лап солдат. Однако борьба его продолжалась недолго: силы были явно неравны. Скрутив обессиленного Жоржа, они выволокли его из дома едва живого, а дальше наступила ночь, точнее, так тогда показалось нашему герою. Последнее, что он помнил, как его спасительница истошно закричала, умоляя о помощи, затем послышался звук удара и все смолкло.

Район Прескиль (Presqu’ile), центр Лиона, представлял собой полуостров, наподобие острова Сите в Париже, и располагался между реками Роной и Соной у их слияния. Самым внушительным и устрашающим здесь была огороженная высоким забором группа строений – тюрьмы Перраш. Они были построены совсем недавно, и одними из первых «постояльцев» были несчастные, пострадавшие от волнений 1831 года. За этим зловещим каменным забором находилось две тюрьмы: Сен-Жозеф и Сен-Поль. Это место называли «котлом дьявола». Прошло уже два месяца, как наш герой томился здесь. Ориентируясь во времени лишь по положению солнца, он с трудом понимал, сколько дней он находится здесь. Именно здесь, за этими толстыми стенами, оставшись наедине с собой, Жорж едва не сошел с ума, и причиной тому было не только одиночество. Ему смутно начало казаться, что он делал что-то не так, и осознание этого доставляло ему какой-то внутренний дискомфорт. С одной стороны, он поступал в соответствии со своими убеждениями, а с другой – он перестал себя чувствовать тем ярым якобинцем, каким был. Что стало тому причиной? Его арест? А может, арест той девушки, что пожертвовала собой ради него? Пока что он не мог понять, но внутри него начали происходить какие-то странные изменения, в которых он и сам не мог разобраться. Он не знал, что творится по ту сторону высокой тюремной стены, и что его самогоудивляло еще больше – не стремился этого узнать.
Семнадцатого и восемнадцатого февраля прошло несколько протестов на площади Префектуры, перед Ратушей, на площади Терро. Предсказания Мортье сбывались: драгуны выражали поддержку населению, а это значило, что если революция все же начнется, у восставших будет возможность на успех.
В апреле шесть мютюэлистов, привлеченных за организацию стачки предстали перед судом. Этот процесс вызвал много шума: представители всех организаций вышли ко Дворцу Правосудия и на площадь Сен-Жан. Люди демонстрировали солидарность с осужденными.
В этот момент, пользуясь всеобщим замешательством, Мортье решил действовать. Один важный чиновник, ведущий дела по округу, испугался за свою жизнь и имущество. В обмен на приличное вознаграждение и гарантии неприкосновенности, он замолвил слово перед судьей, и Жорж благополучно вышел из места своего заточения. Надо признать, что наш герой переродился. Будучи и раньше немного замкнутым и задумчивым, сейчас Антан вообще не нуждался в обществе. Какие-то мысли терзали его, заставляли мучиться, страдать. Пока что он и сам не понимал, что такое с ним происходит, а потому молчаливо пожимал плечами на все расспросы друзей.
Девятого апреля во дворе судебного трибунала, на площадях и главных улицах появились толпы народу, требующие смены режима, улучшения условий труда и жизни, соблюдения  демократических принципов. Зараженный всеобщим волнением, Жорж присоединился к Мортье: вместе они распространяли листовки с текстом «Свобода, равенство, братство или смерть!» Жорж был втянут в бешеный водоворот каких-то событий, в которых сам толком не разобрался, но которые не могли не волновать его. С бесстрастием, даже, можно сказать, в странном опьянении, он выполнял поручения Мортье, нисколько не опасаясь за свою жизнь, не раздумывая о целесообразности своих действий. Пока что ему трудно было объяснить, что с ним случилось в Перраше, и он старался не думать об этой странной тяжести в душе.
На площади Сен-Жан, где стояла огромная толпа протестующих, началась перестрелка. Обезумевшие от волнения и страха люди бежали в разных направлениях строить баррикады. Революция начиналась.
В этот самый момент Шарль и Жорж находились на площади Префектуры. Они вместе со своими соратниками поспешили укрыться в одной из ближайших улиц, в пассаж л’Арг, что на самом углу улицы Мерсьер. После того, как была вынесена вся деревянная мебель с первых этажей домов, люди стали выбрасывать кровати, шкафы, доски из окон. К двенадцати часам баррикада на улице Мерсьер была готова.
- Ну, что, друг мой, готов ли сразиться за свои идеи? – спросил Мортье, обнимая Жоржа за плечи.
- Я не был бы собой, если бы не хотел, - с улыбкой ответил тот.
Настал долгожданный момент: или все изменится или они умрут. Да нет же, кто думал о смерти, видя, что подкрепление с площади Префектуры уже подтянулось, а баррикада такая крепкая? Жорж пребывал в радостном волнении. Он был уверен, что на совесть укрепленный пункт трудно будет взять. Когда к позициям подошли солдаты и открыли огонь, наш герой даже почувствовал легкую дрожь в ногах, но не от страха, а от радостного волнения. Он отважно бегал от позиции к позиции, отдавал приказы, помогал заряжать то немногое оружие, что у них было. Кругом замертво падали его соратники, но Жорж ничего этого не замечал. В его душе воцарилось то странное возбуждение, которое заставляет действовать без оглядки, без раздумий. Однако столь героическая оборона пассажа л’Арг, вынуждена была окончиться потерями гораздо большими. Генерал Эймар, главнокомандующий правительственными войсками, решил предпринять невиданную доселе попытку вытравить отважных мятежников с улицы: он отдал приказ взорвать угловое здание! В два часа дня первая петарда взорвалась, унеся с собой много жизней. Поднялось густое облако пыли и дыма, который затруднял дыхание и резал глаза.
Жорж, находившийся довольно далеко от места происшествия, поспешил туда, чтобы оказать помощь в восстановлении баррикад, однако едва только он приблизился к разрушенному угловому зданию, он увидел знакомый камзол, заваленный каменными осколками. В его глазах застыл ужас, руки мгновенно похолодели. Он с остервенением, вызванным страхом, принялся разгребать завал, чтобы успеть спасти Мортье, если тот жив. Однако по счастью, его товарищ еще дышал, а после того, как Жорж плеснул ему в лицо немного воды, он и вовсе раскрыл глаза.
- Ну, ты и напугал меня, дружище! – отирая пот с пыльного лба, пробормотал Жорж, радостно обнимая товарища. – Если бы я потерял тебя…я бы не перенес этого!
Шарль слабо улыбнулся в ответ и молвил:
- Тебе нельзя погибать, ты нужен Родине. Знаешь, несмотря на то, что сегодня мы проиграли, этот проигрыш был на грани победы. И ты, друг, был главным героем дня. Говорю тебе это как солдат.
Подобная похвала согрела душу Антана. Гордость за самого себя, за свои поступки охватила его. Однако к ночи все оживление нашего героя сошло на нет. Когда рассеялся дым, рассеялся и азарт Жоржа. Он оглядел поле брани, и его передернуло. Сколько жестокости было в прошедшей схватке! Сколько тупой ненависти в этом генерале Эймаре и ему подобным! Какая низость своими же руками разрушать город, в котором ты родился и жил! И все ради чего? Чтобы истребить истину, чтобы заставить ее служить безнравственным, бессовестным принципам? И это дети одного народа! Позже стали доходить слухи, что не только в той части города прогремели взрывы. От этого возникли пожары, принесшие огромные разрушения. Всю ночь Жорж и Шарль восстанавливали баррикады, выкапывали рвы. Ближе к шести часам утра, после долгой напряженной работы, они дали себе отдохнуть.
- Ты знаешь, Шарль, - молвил тогда Антан, - мне не по душе эта кровавая бойня, в которой мы вынуждены участвовать. Нет, - поправился он, замечая на себе удивленный взгляд товарища, - конечно, я знал, что революций без жестокости не бывает, но все происходило так быстро, что я не успевал подумать. А теперь, после того, как все произошло, я хочу спросить у самого себя: что со мной случилось? Знаешь, еще несколько часов назад я был окрылен, а теперь голова моя гудит от мыслей! – задумчиво произнес Жорж тихим голосом.
- Да забудь ты эти глупости, ты просто устал! – с легким зевком, прикрывая глаза, ответил Шарль. – То, что произошло, должно было произойти и именно так, а не иначе. Когда я говорил, что солдаты перейдут на нашу сторону, я не имел в виду Эймара – бездушную злобную скотину. Этот не успокоится, пока не снесет весь город до основания. Давай спать, у нас есть всего пара часов.
С этими словами Мортье отвернулся и, кажется, спустя минуту по-настоящему уснул. Однако напряжение, не отпускавшее нашего героя до сих пор, не давало ему прикрыть глаза, ведь даже закрывая их, он слышал крики раненых и видел океаны крови и лишений, наводняющих улицы Лиона.

Кругом стояла мертвая тишина. Следы отчаянного сражения полностью изменили облик Лиона: то были и развороченные витрины, и неубранные трупы рабочих, и разрушенные дома. По итогам первого дня, несмотря на перевес в пользу правительства, повстанцы занимали большую часть города. К восьми часам со всех сторон стал доноситься звук набата и битва продолжилась. Это было похоже на бесконечное безумство: ожесточение, с которым боролись повстанцы с роялистами, горы трупов, огонь, смертельно разящий свинец… Жорж все еще, не понимая собственных чувств, примерно исполнял свои революционные обязанности, но теперь уже не чувствовал того эмоционального подъема, присущего ему вчера.  Ближе к вечеру Шарлю и Жоржу пришло предписание явиться в штаб, который находился близ площади Кордельеров. Оба товарища, пользуясь одним им известными закоулками и проходами, добрались до церкви святого Бонавантюра без особых происшествий. После обсуждения всех важных вопросов, оба друга покинули штаб и направились неспешным шагов вниз по улице.
- Ну что, согласимся перекочевать в Круа-Русс? – спросил Мортье. – Говорят, что сейчас там очень напряженная обстановка, как раз то, что надо, чтобы почувствовать себя героем.
Жорж нерешительно улыбнулся и спросил:
- Так ли это важно? У нас другая цель.
- Ну а это в придачу! – ответил тот, замедляя шаг и мечтательно глядя в небо. – Ты только представь себе: «Антан и Мортье – национальные герои-освободители!» Чем плохо?
- Герои-освободители, - снисходительно качая головой, с улыбкой, повторил Жорж.
Несколько метров они шли молча, и Жорж наблюдал за людьми, стоящими на другом конце улицы. Лицо его стало задумчивым, он нахмурился. Наконец, спустя несколько минут, он спросил:
-   И когда же мы туда должны отправиться?
-   Нам выпишут паспорта завтра, так что сегодня мы можем помочь здесь.
Лицо Жоржа так и не изменило своего выражения, даже стало еще более настороженным. Тогда он остановился посреди улицы и тихим голосом произнес:
-   Шарло, обернись, но не подавай виду, что что-то замечаешь.
- Что там такое? – удивленно взглянув на друга, спросил тот. Не дождавшись ответа, он оглянулся и заметил тех двоих, которых так долго разглядывал Жорж. Это были вполне обыкновенные люди: один – по виду горожанин, второй – оборванец.
- Ты думаешь, они что-то задумали? – спросил Шарль, задумчиво потирая подбородок.
- Я видел, как один сунул в руки другому какой-то сверток. Кроме того, мне кажется, что того, с бородой, я встречал уже где-то.
Друзья обменялись долгими взглядами, не зная, что лучше предпринять. Однако эта подозрительная парочка как раз прощалась и дабы не рисковать потерять их обоих, Мортье бросился за оборванцем, который, как только понял, в чем дело, дал деру. Тот, что постарше, ничего этого не заметил. Он быстрым шагом направлялся в сторону площади Терро. Жорж также спешно шел за ним, но, боясь напугать этого подозрительного типа, он не бежал, а наоборот, медленно, но незаметно, приближался к беглецу. Поравнявшись с ним, Антан схватил его за плечо и остановил.
- Сударь, постойте! Кажется, вы торопитесь? – спросил он с иронией, и лицо его сделалось каким-то поразительно безобидным, хотя именно это и насторожило мужчину. Он виду не подал, что виновен в чем-то. Вполне правдиво изобразив негодование, он ответил:
-  Конечно, тороплюсь! – затем он с пренебрежением попытался высвободить плечо, и, замечая, что это не так-то просто, с заметным волнением воскликнул: - Да что вы, с ума сошли? Отпустите меня немедленно!
- Что ж, если вам спокойней думать, что я не в своем уме, думайте на здоровье, - с непередаваемой улыбкой разглядывая лицо этого незнакомца, молвил Антан. - Только я вас не отпущу, пока вы не покажете, что у вас в кармане. Вон в том. Что это за сверток?
Закипев от праведного гнева, мужчина попытался высвободиться из плена, со словами:
-  Не ваше дело, отпустите меня!
Затем мужчина истошно закричал, насколько хватило его сил: «Грабят!» и снова попытался вырваться. Удивительно артистичным было лицо Жоржа: только что оно было насмешливым, а теперь стало выражать сожаление:
- Зря вы так, сударь, единственный, кто может вам помочь – вы сами. Видите вон тех людей? Знаете, кого они не любят даже больше, чем промышленников? Предателей. Хотите посмотреть, как они с вами расправятся? Ах, нет? – здесь Антан сделал небольшую передышку, а потом устрашающе крикнул: - Так выворачивай карманы, черт бы тебя побрал!
Опешив от такого тона, мужчина приосанился и, напустив гордый вид, воскликнул:
- Что вы на меня орете, сударь? Я ничего не должен вам показывать, я даже не знаю, кто вы такой!
Замечая, что тот все еще намерен сопротивляться, Антан придумал другую тактику.
- Как досадно, что мой тон обидел вас, - качая головой, ответил Жорж с наигранным сожалением. – Но вы отказываетесь подчиниться мне, правой руке Лагранжа, а поэтому я вынужден был так поступить. Возможно, кто такой Лагранж, вы тоже не знаете? Так познакомимся с ним, он тут, совсем неподалеку!
Кажется, этот довод был более веским, чем все остальные. Мужчина побледнел и сбивчиво ответил:
- Не надо к Лагранжу, сударь, я очень…спешу. Давайте, разберемся полюбовно. Чего вам нужно? Хотите, я вам заплачу? Все что хотите, только дайте мне уйти, я и вправду спешу.
- И вы обещаете сделать все, что я попрошу?
- В пределах разумного, конечно.
- Покажите мне, что у вас за конверт в кармане, а потом ступайте с Богом, - все с той же ироничной улыбкой на устах, ответил Жорж. – Вы дали слово, месье.
Эта настойчивость окончательно сбила с толку незнакомца. Он выдохнул, снова набрал в легкие воздуха, а потом ответил:
- Там списки…провизии…я, видите ли, обеспечиваю провиантом армию повстанцев.
- Просто списки? Какая досада! – качая головой, молвил Жорж,
- Что же в этом плохого? – спросил мужчина, чувствуя, как дрожь постепенно сковывает его тело. Хотя тон этого высокого незнакомца и был игривым, он уже понял, что Жорж просто развлекается, наблюдая за переменчивыми чувствами своей жертвы.
- Я-то вас уже в шпионы записал, а у вас там списки провизии…ну, ничего не поделаешь, - пожимая плечами, ответил Антан, ослабляя хватку, а потом внезапно снова усиливая ее, - вам придется показать мне их!
- Да подавитесь вы этими списками, идиот! – в сердцах крикнул незнакомец и швырнул их под ноги Жоржу.
- Не очень галантно, но все равно спасибо, - ответил Антан с улыбкой поднимая смятый конверт, но не выпуская из рук своего пленника.
Внутри действительно были списки, но написаны они были странными значками. Это был шифр. Все это выглядело слишком подозрительным, а потому Жорж счел лучшим привести этого господина в штаб. Тот, конечно, отбивался и пытался высвободиться, но наш герой был рослым и крепко сложенным человеком: от него не так-то просто было избавиться. Когда он передал списки Мортье, тот надолго куда-то ушел вместе с ними, а когда вернулся, лицо его светилось радостью.
- Жорж! – воскликнул он, обнимая своего друга в порыве искреннего восторга. - Ты и не представляешь, какой заговор только что раскрыл! Знаешь, что это за списки? А, между прочим, в них есть и наши с тобой фамилии. Кто-то, очень хорошо информированный, предал нас. Вопрос: кто?
Все глаза устремились на виновника этого переполоха. Он уже немного восстановил силы и дух, а потому, горделиво выпрямившись, ответил:
- Я ничего вам не скажу!
Жорж приблизился к этому человеку и сел напротив него. Долго глядя ему в глаза, он молвил:
- Послушайте, если вы согласны назвать имя осведомителя, мы забудем, что видели вас и отпустим. Даю вам слово!
- Так я вам и поверил!
- Клянусь жизнью!
- Ваша жизнь ничего не стоит, особенно в условиях гражданской войны, - скрестив руки на груди, ответил тот.
Тут в комнату вошел один из повстанцев. Едва взглянув в лицо пленника, он громко вскрикнул:
- Я знаю его! Друзья, это Кортейс, полицейский шпион!
Пленник побелел, губы его дрогнули, он с ужасом посмотрел по сторонам. К его несчастью этот оклик услышали все, кто находился в передней. Они ворвались в комнату, изрыгая проклятия, пытаясь приблизиться к Кортейсу, ударить его; кто-то даже плюнул ему в лицо. Жорж встал между повстанцами и шпионом и громким голосом крикнул:
- Вы приблизитесь к пленному, только когда это позволит ваш командир, господа!
- Он тоже предатель, бейте его, друзья! – крикнул кто-то из задних рядов.
В этот момент в комнату вошел высокий худощавый человек с длинными вьющимися волосами. Это был сам Лагранж – главнокомандующий центральным районом. Он немедленно остановил подчиненных и, выслушав их жалобы, молвил:
- Будь он хоть самим дьяволом, мы должны судить его! Не важно, кто он, важно - кто мы! А мы – люди и должны судить по-человечески, а не по-варварски! Своим поведением вы только даете подтверждение тем слухам, которые про нас распускают роялисты! – затем он повернулся к Жоржу и Шарлю и спокойным голосом произнес: -  А вам, господа, лично от меня и от всей революции – спасибо. Если бы не вы, в руках врага оказалась бы очень опасная информация.
Весь вечер на двух товарищей кидали восторженные взгляды, приветствовали и пожимали руки. Мортье был доволен тем, как все сложилось; ему казалось, что гордость за самого себя вернет Жоржу покой, но он ошибся. Вовсе не будучи тщеславным, Антан спокойно принимал похвалы, улыбался, но внутри него все также роились странные мысли, объяснения которым он до сих пор не находил. Замечая, что состояние друга не меняется, а, кажется, наоборот, все ухудшается, Мортье стал с каким-то холодом поглядывать в сторону Жоржа. Он еще не решил, как ему поступить, но поднимающееся в его груди раздражение уже начинало оказывать свое действие.
Наутро, собрав все припасы, приходившиеся на его долю, Жорж затянул мешок и направился на улицу Капуцинов. Нет, он не забыл ту девушку, свою спасительницу. С большим трудом он добрался под градом осколков и пуль в другую часть города. Он подошел к двери и постучал. Ему никто не ответил. Он постучал еще раз. В этот момент послышался звук открывающихся ставень. В окне дома напротив появилось лицо женское лицо.
- Чего вам здесь нужно? – спросила она, настороженно разглядывая посетителя.
Жорж поднял нерешительный взгляд и ответил:
- Я пришел к мадемуазель Элен, но кажется, никого нет дома.
Прошло несколько секунд, прежде чем она ответила.
- Конечно, нет, - молвила дрогнувшим от еле сдерживаемых слез, женщина. – И не будет.
Все еще не смея верить страшному предположению, он спросил:
- Неужели она все еще в тюрьме?
Воцарилась мучительная тишина, которая была красноречивее всяких слов. Скорбное, залитое слезами лицо соседки, было лишним доказательством тому, что Антан уже и сам давно почувствовал. Он был готов ко всему, только не к этому. Жорж замер на месте; его прошиб холодный пот. Лицо его, до того момента усталое и бледное, приняло выражение невыносимой муки. Казалось, что подозрения и мысли, которые все это время незаметно снедали Жоржа, прорвались наружу, больно обжигая его душу.
Замечая, как переменился ее собеседник, женщина исчезла в окне и через мгновение уже открыла дверь, чтобы впустить Жоржа и выведать, зачем тот пришел, и кем ему приходится несчастная мадемуазель Дюке.
Еще некоторое время Жорж сидел в полном молчании: смятенный, отрешенный. Он переводил бессмысленный взгляд с одного предмета на другой, подмечая, однако, крайнюю ветхость обстановки. Нищета здесь царила в каждом углу, также как и у Элен, и у всех рабочих этого квартала. Осознание этой нищеты и особенно того, что он невольно отнял то единственное, что было у Элен – жизнь – особенно сильно терзало его.
- Как она умерла? – спросил он, наконец, помертвевшим голосом. – От чего?
Выражение лица нашего героя трудно было описать: оно сочетало в себе отчаянье и гнетущее смирение одновременно.
- Посадили они ее в камеру к каким-то непотребным девкам, да те, я чувствую, измывались над бедняжкой, она же слабенькая такая. Я к ней, как к родной привязана была, носила ей еду. А тут однажды прихожу, а мне говорят, - померла. Ничего объяснять не стали, обозвали вздорной старухой и выгнали.
Усталый от ежедневного напряжения, Жорж опустил тяжелую голову на руки. Было заметно, как дрожат его пальцы.
- Да что с вами? Кто вы ей были? – спросила женщина. – Никак женихом?
- О, нет… - тихо ответил Жорж, и сердце у него до боли сжалось. – Я был ее другом и ее несчастьем. Из-за меня ее забрали солдаты; она спасла меня, спрятала, пожертвовав собой.
Тут он поднял взгляд, полный непередаваемого горя и в ожидании укоров замер. Он чувствовал себя настолько виноватым, что даже не побоялся сознаться во всем, не побоялся презрения и ненависти, которые вполне закономерно должны были родиться по отношению к нему. Каково же было его изумление, когда женщина эта поднялась с места и бросилась обнимать Антана, выкрикивая:
- Ах, сынок! Ах, ты хороший! Так это был ты? Так это ты за народное дело грудью встал? Дай-ка я расцелую тебя, дорогой!
Первые минуты Жорж не мог поверить своим ушам, но затем к нему снова вернулось состояние уныния и отчаянья. Он грустно улыбнулся и, положив на стол мешок с провизией, молвил:
- Возьмите, мадам, Элен это больше не нужно, а вы можете разделить между женщинами. Прощайте.
С этими словами он вышел из дома и медленно побрел на площадь Кордельеров.
Тем вечером он был сам не свой. Ему казалось, что на его душе лежит большой грех: он метался, пытаясь утишить призывы совести, но все было напрасно. Если бы он тогда не воспользовался помощью этой бедной беззащитной работницы, она была бы жива. Какая разница, что случилось бы в таком случае с ним? Главное, она осталась бы в безопасности. А теперь уже ничего не изменить, что проку в пустом самобичевании? Однако нет, он не мог остановиться. Похвалы той женщины, соседки, делали ему еще больнее. Неужели они все так ослеплены святым делом революции, что человеческая жизнь перестает иметь значение под знаменем борьбы за свободу и справедливость? Но где же справедливость в его поступке?
Вдруг Жоржа передернуло. «А ведь я и сам раньше ничего этого не замечал», - поймал себя на мысли он.
Это заставило его еще глубже уйти в себя, в свои безрадостные мысли. Он не знал, сколько просидел в одном положении и очнулся только когда услышал чьи-то шаги. Это был Шарль. Он решил предпринять последнюю попытку, чтобы вернуть того Жоржа, которого он всегда знал. Сев рядом с ним, он положил руку на плечо Антана со словами:
- В последнее время ты сам не свой: постоянно молчишь, сидишь по углам в одиночестве. Расскажи, что происходит, как знать, может, мне удастся помочь.
Жорж задумчиво покачал головой и вздохнул.
- Шарль, я не могу объяснить этого. Странное чувство терзает мое сердце. Мне кажется, что все напрасно.
- Что напрасно, Жорж? Наша борьба? – удивился Мортье.
Антан поднял глаза, полные тихого отчаянья и дрогнувшим голосом спросил:
- А ты не видишь? Даже если у нас все получится сейчас, через какое-то время все вернется в старое русло. Видимо, таков закон жизни, чтобы были сильные и слабые, богатые и бедные, счастливые и угнетаемые. Мы ничего не сможем с этим сделать.
- Какие странные речи я слышу от человека, который, можно сказать, стал вдохновителем революции! Отдавая должное твоему мужественному сердцу и предрасположенному к размышлениям уму, все же не могу похвалить тебя за столь унылое расположение духа. Ну-ка, - молвил Мортье, насильно поднимая друга с пола, - распрями плечи! Посмотри, как ты великолепен! Вчера сестра Кристофа подбегала ко мне и спрашивала о тебе, а ведь ей еще только шестнадцать. Ты на пике мужественной красоты, умен, силен, - так чего же еще тебе надо? Женщины за тобой наблюдают, затаив дыхание. Выбери себе одну из них, и сердце твое оттает, а мысли подобреют.
- Шарль, о каких женщинах ты мне говоришь? – воскликнул тот, устало взглянув на друга. - Посмотри, повсюду стреляют и убивают! Не о такой Революции я мечтал!
- Стрелять не будут вечно, а без убийств Революций не бывает. Ты хочешь узнать, почему мы боремся? Может быть, потому что борьба – суть жизни?
Жорж пожал плечами и с тоской во взгляде ответил:
- А нужна ли подобная кровавая борьба, когда уже заведомо знаешь результат? Несложно понять: Эймар сильнее, чем мы. Каждый день повстанцы сдают новые территории. Может быть хватит? Ведь погибают не только люди, причастные к нашему делу.
Лицо Шарля вдруг стало каким-то холодным, голос – резким.
- Вот что, Антан, мне кажется, что ты просто отступился от того, что раньше было сутью твоей жизни. Сейчас ты прикрываешь свою слабость какими-то странными отговорками, в которых, лично я не могу понять ничего. Ну, или картины насилия настолько сильно задели твою тонкую душу, что ты понемногу начал сходить с ума. Мне спокойней думать, что так и есть, потому что если ты отступился от собственных идей, значит ты предатель, а предателям не место в этом лагере.
С этими словами Шарль стремительным, нервным шагом вышел из дома, оставив Жоржа погруженным в мучительные раздумья.
Четвертый день противостояния был таким же успешным для Круа-Русс, как и всегда. Карье, один из командиров предместья, несомненно, хорошо знал свое дело. Повстанцы укрепляли свои позиции, разламывали каменные заборы, чтобы было удобнее обстреливать противника. Все атаки в тот день были успешно отбиты, королевские полки понесли большой урон. В стане наших революционеров царило веселье. Хотя, припасов было немного, откуда-то появилась бочка с вином, которую повстанцы успешно распили и теперь, утомленные долгой борьбой и вечным голоданием, они позволили себе расслабиться. Один Жорж не принимал участия в этой попойке; он всегда помогал восстанавливать баррикады, вытаскивал раненых из-под пуль, шел на разведку, но принимать участие в этом безумстве на поле боя он не хотел, да и не видел к этому повода. Этот успех, несомненно, приятный для восставших, не мог быть долгим; он всего лишь доказывал, что Карье выбрал верную тактику, но тысяча человек не могла стоять против хорошо вооруженных солдат вечно.
Опьяненный этим маленьким успехом больше, чем вином, Мортье, покачиваясь, приблизился к другу и протянул ему кувшин.
- Эй, старина, выпей за наше дело! – воскликнул он, хлопнув того по плечу.
Жорж поднял тяжелый взгляд на Шарля, вздохнул, взял кувшин, но пить не стал. Он задумчиво произнес:
- На твоем месте я не был бы так уверен в удаче. Успех на одном направлении нисколько не компенсирует громадные потери на других.
Мортье невидящим взглядом уставился на товарища; казалось, что он вообще не понял сказанного. Однако спустя некоторое время, Мортье упал рядом с Антаном и, вальяжно развалившись, воскликнул:
- Что? Ты отказываешься выпить за свободу?
Чувствуя какой-то вызов в голосе Шарля, Жорж внимательно посмотрел тому в глаза. Действительно, лицо его стало каким-то язвительным, насмешливым.
- За свободу? – переспросил Жорж, задумчиво заглядывая в кувшин. - Отчего же, за нее я выпью, но за «наше», как ты выразился, дело, я пить не стану.
Мортье, все тем же тупым взглядом уставившись на Жоржа, спросил:
- У тебя с головой все в порядке, Антан?
Тот лишь простодушно улыбнулся, пожал плечами и ответил:
- Не знаю. Сомневаюсь.
- И я сомневаюсь, - взмахнув руками, молвил Шарль. - Что на тебя нашло? Пламенный революционер превратился в мокрую курицу!
Жорж ничего не ответил, только покачал головой. Замечая, что собеседник его никак не реагирует на этот выпад, не пытается защититься, Мортье, уже с угрозой в голосе, воскликнул:
- Что ты молчишь? Сказать нечего? Да не будь ты…- запнулся он, раздумав называть Жоржа другом, - я бы подумал, что ты предатель и дезертир!
Антан все еще ничего не отвечал, хотя брови его постепенно хмурились, а лицо становилось все более уставшим.
- Что тебе не нравится в нашем деле?! Скажи мне! – все еще не унимался не вполне трезвый Шарль, теперь уже толкнув своего товарища в плечо.
Тогда Жорж не выдержал. Он вскочил с места, и лицо его стало совсем таким же, как в тот день, когда он произносил речи на площадях, на собраниях, как тогда, когда спорил с бывшими соратниками по поводу нецелесообразности тактики выжидания. Глаза его, эти два темных пламенных светила, впились в бессмысленно блуждающие глаза Мортье, и он твердым голосом произнес:
- Бессмысленность. Помнится, ты говорил, что человек рожден для борьбы. Но борьба и риск хороши только когда есть осязаемая цель. Она была, не спорю, но сейчас, Шарль! Посмотри вокруг, город в руинах, людям еще хуже, чем было!
- Люди борются за великое дело!
- Они бессмысленно умирают за то, что сейчас, увы, недостижимо! Прошу тебя, не думай, будто я согласен просто так сдаться, но я не понимаю, почему мы продолжаем борьбу с катастрофичными потерями? Почему нельзя набрать сил и начать все заново? Хотя бы так!
Тогда Мортье тоже поднялся с места, пытаясь прямо держаться на ногах, и близко подойдя к Жоржу, бросил ему в лицо:
- Антан, когда революционный механизм запущен, ничто не сможет его остановить. Тем более, ты. Трусам этого не понять.
На короткое мгновение лицо его приняло выражения ярости, но быстро овладев собой, Жорж, прищурившись, спросил:
- Ты имеешь в виду меня?
- Ну не себя же, - пожимая плечами, ответил тот.
- Шарль, ты пьян.
Но Мортье было уже не остановить, совсем как тот пресловутый революционный механизм.
- Ты даже ответить мне не хочешь? Конечно, ты же у нас гуманист, печешься о всеобщем благе! А что если всеобщее благо достижимо только таким вот мерзким способом, а? А если ты крови испугался, так ты и не мужчина вовсе!
- Я не стану отвечать на твои выпады, ты не в себе, - все еще храня самообладание, сквозь зубы ответил Жорж.
- Это я-то не в себе? Да это мне тебя видеть тошно! Раньше произносил такие речи, что стены дрожали, а сейчас сидит себе в уголке, сжался весь, как будто ему противно дышать одним с нами воздухом! Предатель ты, Антан. Пытаешься благодушием прикрыться, да не выйдет. Я же не дурачок тебе какой-то, понимаю, греха на душу брать не хочешь. Солдатиков королевских пожалел. Да только эти самые солдатики женщин наших не жалеют! Насилуют и убивают, словно они только для того и созданы! Они стреляют в детей! Они не боятся взять греха, потому что им все можно! Так и переходи к ним, нам же будет спокойнее!
Все это Мортье говорил, отчаянно жестикулируя, с пронзительной ненавистью глядя в глаза бывшему другу.
Успокаивая себя мыслью, что тот просто пьян, Жорж в последний раз попытался утихомирить соратника логическими доводами.
- Ты совсем сошел с ума? Что ты такое говоришь? Я никогда не предавал народ, я с ним, а потому и хочу все прекратить!
- Не-е-ет, меня не обманешь, дружок! – воскликнул Шарль, качая головой. - Знаешь ли ты, что я презираю тебя?
Видя, что спорить бесполезно, Жорж ответил:
- Я ухожу.
- Куда, мерзавец? Стоять! Я вызываю тебя на дуэль, трус!
Эта фраза заставила Жоржа остановиться и обернуться. Он не знал, что на нее ответить; он вообще не мог поверить, что такое возможно.
- А, испугался! – потирая ладони, в странном восторге воскликнул Мортье.
- Шарль прекрати! Я не стану тебя убивать, что за глупости! – нахмурившись, ответил Жорж, собираясь уходить, но в этот момент Мортье поймал его за руку и резким движением остановил.
- А кто тебе сказал, что ты одержишь верх? Ты, ничтожество!
Терпеть это было просто невыносимо. Жорж позволил себе повысить голос.
- Да ты же едва на ногах держишься! А, впрочем, желаешь драться – пожалуйста! Пойдем!
Они переместились в развороченное пустое помещение, взяли сабли и встали в позицию. Никто и не думал соблюдать принятые в таком случае формальности; секундант – ненужная роскошь. Шарль кипел от негодования, это было заметно по его нервно раздувающимся ноздрям, по стиснутым зубам, а Жорж – напротив, стал еще более мрачным и спокойным.
Нужно признать, что в подобной ситуации нельзя было найти единственно верное мнение. Шарль был прав, нельзя контролировать уже начавшийся процесс революции, нужно было просто принять ее и попытаться исправить ход событий. Но также был прав и Жорж, со своей, идеалистической точки зрения. Именно поэтому Антан не испытывал по отношению к бывшему товарищу ничего, кроме жалости.
Бой начался. С самого первого выпада было заметно, что солдатское прошлое помогает Шарлю, хотя, несомненно, обилие выпитого делало его неуклюжим. Жорж же, наоборот, уходил в оборону, нисколько не думая о том, что вследствие долгого отсутствия практики он вряд ли выстоит против более талантливого оппонента. Однако опьянение оказалось более сильным аргументом в этом споре: вскоре Мортье оказался в такой опасной ситуации, когда Антан прижал его к стене. Усталый, злой от этого поражения, он глубоко дышал, глядя на оружие, угрожающе поблескивавшее у самого его сердца. Жорж выжидал. Он снова внимательно посмотрел в глаза Шарлю, ничего не говоря, ничего не делая. Тот все также тяжело дышал, с тупой злобой глядя на своего победителя.
- Что же ты, рази! – крикнул он в крайнем возбуждении; у него дрожали губы.
Жорж еще мгновение смотрел в эти такие чужие для него глаза, затем медленно опустил руку, выронил саблю и устремился прочь.
- Вот я же говорю – трус! Даже убить меня не можешь! – крикнул ему вслед Шарль, но Жорж так ничего ему и не ответил.
Не стоит говорить, что произошедшее произвело на Антана самое ужасное впечатление. Он видел, что Мортье постепенно холодеет к нему, и его нельзя было в этом винить: как дети вырастают из старой одежды, так и они сами выросли из своей дружбы. Казалось бы странным подобное сравнение, но это было действительно так. Будучи двумя абсолютно разными по своему мировоззрению натурами, они держались вместе только благодаря общности политических стремлений и привычке, но стоило только этой последней ниточке, их связующей, лопнуть, дружбы не стало. Жоржу было особенно больно, что Шарль не просто охладел к нему, а возненавидел. Он медленно брел по улице, размышляя о тщете человеческих уз, о тщете всякого стремления к добру. Нет, Жорж не отрицал, что стремление к добру есть добро, но он не мог понять, как назвать то добро, которое неосознанно приводит ко злу.
Во время своих размышлений, он не заметил, как покинул одну улицу, повернул на другую. Он даже не заметил, как за ним проследовало трое человек в полицейской форме. Только когда они схватили его за руки, он очнулся и вздрогнул. Он не вырывался, потому что это было бесполезно да и сил на это у него уже не было. Его привели в темную комнатушку и бросили на пол. Жорж поднялся и огляделся. Было темно, но кое-что разглядеть было можно. Помимо него здесь было еще два человека: старик и раненый юноша. Старик некоторое время молчаливо разглядывал нового узника, а затем представился.
- Меня зовут Эдмон Балланкур, я из района Вэз, а вы?
- Жорж Антан, улица Мерсьер и Круа-Русс.
Старик встал с места и взволнованно заходил по комнате.
- Значит, вы были в самом центре происходящего? Как же вас поймали? Неужели Круа-Русс пал?
- Пока что держится, а поймали меня по собственной невнимательности. Да сейчас это и неважно, - устало махнув рукой, молвил Жорж. – Пускай делают, что хотят.
Старик остановился и бросил на Антана пристальный взгляд. Он заметил, что помимо смертельной усталости, на лице этого непостижимого человека лежит тень полного безразличия к собственной жизни. Будучи человеком проницательным, Баланкур подошел к Антану и долго смотрел в его глаза. Это были уже не те пламенные глаза, способные пригвоздить взглядом к месту, лишить дара речи. Они стали безжизненными, в них явно читалось горе, какое-то фатальное и очень долго снедавшее его страдание.
- Мне видится, - вдруг произнес старик, - что вы человек необычайной силы, в критическую минуту позволивший себе сломаться. Поймите, вам предстоит допрос, от которого зависит вся жизнь! Мы не выдержали, видите? – произнес он, указывая на раненого юношу. – Но у нас и надежды-то не было: нас поймали в Вэзе, когда мы отбивались от королевских солдат, а вас, как я слышал от охранника, схватили на пустой улице. У вас есть шанс спастись.
- А хочу ли я этого? – спросил Жорж, метнув странный в сторону нового знакомого.
- Вы хотите на каторгу?
- Я хочу сбежать от собственных мыслей, иначе я сойду с ума, месье, - опускаясь на пол, молвил Жорж, пряча лицо в руках.
Старик долго молчал, о чем раздумывая. Потом он сел рядом с Антаном, положил руку ему на плечо и тихо сказал:
- Хочешь, дам тебе совет, сынок? Лучшая тактика на допросе – все отрицать. Я не знаю, что у тебя приключилось, однако отчего-то душа моя болит, глядя на тебя. Не торопись: кто знает, может, твоя жизнь еще кому-нибудь пригодится? Подумай об этом. Просто так потерять жизнь – преступная халатность.
Жорж хранил молчание. Его лицо по-прежнему было скрыто, но сбивчивое дыхание постепенно становилось все тише. Спустя несколько минут он поднял бледное решительное лицо и взглянул на своего собеседника.
- Если я буду врать на допросе, мне придется сказать, что я против смены власти, что против народа! Принципы чести не позволяют мне отречься от дела жизни, - молвил, наконец, он, дрогнувшим голосом
- Честь, сын мой, - отечески-добрым голосом ответил старик, - хороша в честном деле. Допрос служителей Отечества – дело неблагодарное. Да, на словах ты подтвердишь свою приверженность королю, но сердце у тебя так и останется сердцем революционера. Что есть слова? Пустой звук – не более.
Антан не мог найти аргументов, чтобы возразить этому мудрому человеку, а потому просто молчаливо разглядывал его лицо. Оно было усеяно глубокими морщинами, но добрые светлые глаза, обладали какой-то магнетической, успокаивающей силой.
В молчании они просидели около часа, затем за Жоржем пришли полицейские. Они привели его в большую хорошо освещенную комнату, усадили на стул и начали допрос:
- Вы повстанец?
- Нет, я вообще не имею никакого отношения к восстанию, я простой горожанин, - ответил Жорж, и ни один мускул в его лице не дрогнул.
- Вы утверждаете, что не имеете никакого отношения к повстанцам, и, тем не менее, мы поймали вас в Круа-Русс, вы были вооружены.
- Вы поймали меня в Круа-Русс, потому что я ходил туда за провизией к своему брату. Вооружен я был в целях безопасности, видите ли, тут постреливают, - с присущей ему ироничной улыбкой, молвил Жорж, небрежно закидывая ногу на ногу.
- Как зовут вашего брата?
- Валантен. Жиль Валантен, бакалейщик.
- Стало быть, вы – Жорж Валантен?
- Вы проницательны, господин капитан.
- Где вы живете, чем занимаетесь?
- Я живу на улице Капуцинов в доме 15. Я недавно приехал из Макона к своей тетке. Я коммерсант, - все с той же легкой улыбкой молвил Жорж.
- Каковы ваши политические взгляды?
- Нет у меня никаких взглядов. Я человек свободный, живу сам по себе.
- Живете вы, допустим, не сами по себе, а по государственным законам. По тем же законам во Франции правит король. Так кого поддерживаете вы?
- Вы же сами сказали, что я не могу жить, не подчиняясь государственным законам. Если я им подчиняюсь – следовательно, я поддерживаю легитимное правительство, - ответил он, лениво постукивая по столу.
- Это еще большой вопрос, как вы им подчиняетесь.
- Моя совесть чиста, господа. Это доказывает даже тот незначительный факт, что я дал себя арестовать. Я уверен в своей невиновности.
Надо признать, что Жорж играл великолепно. Он предстал перед полицейскими эдаким паяцем, у которого ветер гуляет в голове. Каждое его движение, каждый взгляд, даже интонация, которую он придал своему голосу, все больше убеждала служителей порядка, что перед ними клоун, прожигатель жизни и авантюрист.
- Зачем вы приехали из Макона? – продолжили допрос они.
- По соображениям торговли, господа. Знаете ли, у меня есть небольшой магазинчик готового платья в Маконе, «У Жоржа», может, слыхали, покойный дед оставил, земля ему пухом. Его тоже Жоржем звали. Ну так вот, мне там нашептали, что у вас есть дешевые ткани неплохого качества, вот, я собственно…
- Разве вам заранее не было известно, что Лион восстал, что фабрики не работают? Какие ткани вы надеялись тут раздобыть?
- Креп, хлопок… - начал перечислять Жорж, задумчиво глядя в потолок. – Еще мне предложили посмотреть вашу шерсть, но, друзья мои, с шерстью у вас проблемы, качество никуда не годится. Что же касается батиста…
Капитан, допрашивающий Антана, остановил того на полуслове и сказал:
- Вы не ответили на мой вопрос, Валантен: разве вы не знали, что в Лионе восстание? Судя по вашему паспорту, вы приехали сюда как раз в день стачки.
- Да слышал я все про ваше восстание, потому и приехал! – воскликнул Жорж, вполне натурально изобразив раздражение. Он даже ударил кулаком по столу.
- Что вы имеете в виду? Поясните.
Все с тем же ленивым недовольством, Антан молвил:
- Да что тут объяснять? Ну, предложили мне купить у вас тут тканей задаром! Фабрики стоят, склады тоже. Кто-то, видимо, подворовывает и перепродает на сторону. Тогда претензии к вам, друзья мои, а не ко мне: следить за соблюдением закона – ваше дело. А я простой торгаш, мне главное выгода.
- Кто вам обещал продать ткани?
- Я его имя не спрашивал. Сижу себе в «Черном вороне», пью вино, кислое оно, зараза, ну да ладно, речь не о том. Подходит ко мне какой-то замызганный мужичок и делает это заманчивое предложение. Бог знает, как он узнал меня.
- Как выглядел этот человек?
- Да вот как вы, разве что посимпа…лицо у него такое…худощавое, борода короткая, глазки мутненькие, бегают…
- Значит, вы ехали сюда с определенной целью: купить ткани. Но человек этот вам попался уже в Лионе. Как видите, не сходится.
- Ах, так я не сказал вам? Вот олух! – хлопнув себя по лбу, воскликнул Жорж. - Значится, так…мне в Макон пришло письмо от тетки, у которой я сейчас живу. Она как раз и сказала мне, что-де есть люди, которые могут продать мне хлопок подешевле. В первый же день, как я приехал, ко мне подошел этот мужичонка.
- Ну, а дальше что?
- А ничего! Он меня отвел в какой-то сарай, а дальше я ничего не помню. Огрел он меня со всей дури, до сих пор мутит. Деньги, вот, пропали.
- Как зовут вашу тетку?
- Тетку-то? Мари-Элен. Знатная женщина, добрая, только дура. Нашла с кем меня связать!
Полицейские переглянулись, что-то записали, а затем капитан сказал:
- Посидите тут ночку, завтра мы допросим вашу тетку, и если все в порядке, отпустим с миром.
Жорж с той же ленью в каждом движении поднялся с места, развязно улыбнулся своему провожатому, ударился лбом о низкий дверной проем, крепко выругался и вернулся в место своего заточения.
Надеяться на то, что неосведомленная соседка бедной Элен все подтвердит, было невозможно, а потому он придумал замечательный план. Конечно, он сильно рисковал, но ничего другого ему не оставалось. Он заметил, что у его тюремщика есть сынишка: восьмилетний паренек, хитроватый, веселый. Написав короткую записку, в которой он объяснял, в какой ситуации оказался и что следует предпринять, Жорж решился подозвать того:
- Эй, мальчуган, послушай-ка.
- Да, месье, - лениво протянул тот, озорно глядя на нашего пленника сквозь длинные косматые волосы.
- У тебя есть деньги?
- Откуда, месье?
- А хочешь разбогатеть?
- Скажете тоже! – воскликнул парнишка, и глаза его зажглись интересом.
Тогда Жорж вытащил из кармана кошелек, раскрыл его и на глазах у изумленного ребенка начал перебирать блестящие монеты. У того даже губы задрожали от восторга.
- Вот, смотри, - с улыбкой молвил Жорж. - Тут и на тебя хватит.
Мальчик долго думал, глядя попеременно то на кошелек, то на дверь. Видимо, блеск монет был несколько более приятен его глазу, потому что вскоре он и вовсе забыл о том, что кто-то может застать его за этим делом. Тогда он тихо сказал:
- Помогать в побеге я не стану, иначе меня вздернут.
- Глупый ты, паренек! Какой побег? Дельце-то пустяковое! Отдай вот эту записку женщине, которая живет на улице Капуцинов, 15. Скажи ей, что ты от Жоржа, что к Элен приходил, она поймет, - довольный тем, что уже почти сломил сопротивление мальчугана, молвил Жорж.
Он протянул ему письмо, пять золотых монет, и пообещал дать еще, когда задание будет выполнено. Малыш отродясь не держал в руках такой суммы; он, счастливый, запрятал записку поглубже за пазуху и бросился со всех ног на улицу.
Сломленный последними событиями, Жорж почувствовал усталость, а потому он лег на тюк соломы и уснул. Проспав до утра, он услышал скрежет открывающейся двери и оклик охранника:
- Валантен!
Непривычный к своей новой фамилии, поначалу Жорж никак не отреагировал, однако когда ее повторили снова, он лениво потянулся, выругался по поводу того, что его разбудили в такую рань, и вышел вслед за провожатым. Его снова ввели в ту же комнату, за столом до сих пор сидел тот же капитан.
- Примите мои поздравления, Валантен, - с улыбкой молвил он, - ваша тетка и вправду вас очень любит. Она прибежала сюда чуть свет, узнав, что с вами произошло и все нам рассказала. Вы говорили правду, а, следовательно, вы свободны.
- Надеюсь, вы хорошо с нею обошлись? Она же бабка-то добрая! – воскликнул Жорж, поднимаясь с места.
- С законопослушными гражданами мы обходимся хорошо.
- Ну не скажите! А как эти ваши трое молодцев напали на меня вчера? Скрутили руки, вон, следы остались!
- Приносим вам свои извинения, господин Валантен, но вы же понимаете…
- Что я понимать-то должен? У нас в Маконе такого никогда не было! Чтобы я еще раз в ваш Лион сунулся! Да пускай черти меня живьем сгрызут!
Так наш герой еще долго не унимался и даже на улице, для большего эффекта, все еще продолжал насылать проклятия на полицию и город.

На улице было холодно, порывы ветра с диким воем нападали на Лион. Теперь против гарнизона Эймара боролось всего два района: Круа-Русс и Сен-Клер. В Круа-Русс был послан курьер с депешей, приказавшей повстанцам сложить оружие. Естественно, что они этого делать не стали, а наоборот, усилили отпор. Тогда королевские солдаты стали окружать предместье, прорвали оборону и вторглись на передние посты, убивая при этом всякого, кто попадется на пути. Борьба продолжалась, но по всему уже было видно, что повстанцам нечего надеяться на удачный исход.
В квартале Глориетт, что находился как раз в предместье Круа-Русс, началась кровавая схватка. Как ни странно, среди снующих туда-сюда вооруженных людей мы видим Жоржа. Видеть его там, откуда он бежал! Но будучи человеком слова и чести, он не смог бросить свой народ; он помогал женщинам покинуть район, восстанавливал баррикады, где это было возможно, оттаскивал раненых в безопасное место. Он был вооружен, но оружие не использовал. В очередной раз пробегая по улице, он услышал стоны; кто-то нуждался в помощи. Он зашел в дом, откуда доносились эти душераздирающие звуки и остановился как вкопанный. На лице его появилась гримаса страдания и жалости. На грязном полу лежала беременная женщина; она была в крови. Жорж бросился к ней.
- Что произошло, сударыня? – взволнованно спросил он, накрывая ее своим сюртуком. – Куда вы ранены?
Она не могла говорить, от сковавшей губы судороги, однако оглядев ее, Антан и сам все понял. Из правого бока несчастной при каждом стоне вытекала струйка крови. Подобное зверство вызвало у Жоржа отвратительное чувство. Лицо его исказилось от боли, будто ранили не эту бедную женщину, а его самого. Они посмели поднять оружие на женщину, но что еще омерзительнее – на безвинное существо, которое еще даже не успело появиться на свет! Какое варварство, какая жестокость!
Он разорвал свой жилет на корпию и смочил лоскуты спиртом. Зная простейшие правила оказания помощи, он промыл рану, наложил компресс и перевязал ее. Женщина еще была жива, но губы ее начинали синеть. Страх обуял Жоржа. Никогда он еще не оказывался в такой ситуации, когда сделав все, что мог, ты видишь, что сделал слишком мало. Звать на помощь кого-то еще было бесполезно: если еще кто-то остался в Глориетт, то только ничего не смыслящие в медицине рабочие, все остальные же были перемещены в спокойные кварталы.
Спустя минуту, обретя силы, он разорвал грязную белую скатерть, валявшуюся в углу, завязал конец ее на обломок ножки от стула, затем поднял женщину и аккуратно вынес ее на улицу. Здесь, стараясь ступать быстро, но аккуратно, чтобы не причинить ей страданий, он подобрался к пикетам королевских войск. Взяв в руку самодельный белый флаг он крикнул:
- Я иду с миром!
В ответ на это грянуло несколько залпов, но неведомая сила уберегла нашего героя от смерти.
- В парламентеров не стреляют, господа! – снова прокричал он. – У меня на руках раненая женщина, кто-нибудь, помогите ей!
Стояла полная тишина; никто и не пошевелился, чтобы помочь раненой.
- Неужели подобная дикость не наполняет вашу душу негодованием и болью?! Посмотрите, ваши соратники подняли руку не только на женщину, но и на дитя! – солдаты держали оружие наготове и не смели подойти к Антану.
- Да что вы, боитесь меня?! – воскликнул он, не в силах понять, почему никто не двинулся с места. - Что я вам сделаю; руки у меня заняты, из оружия только сабля, которая против артиллерии ни на что не годна…
Со стороны роялистов все еще не было никаких действий. Однако тут женщина издала тот самый леденящий душу стон, который услышал Жорж. От этого тихого, сдавленного звука сжалось сердце. Тогда из ряда солдат, взявших Антана на прицел, вышел один еще молодой полковник и, бросив ружье, молвил:
- Что же я, изверг какой? Давайте сюда эту несчастную!
После того, как обмен состоялся, Жорж в нерешительности ожидал, что же будет дальше. По правилам войны его должны были отпустить, но зная королевских солдат, он ожидал пули в спину. Однако когда кто-то уже взвел курок, тот же самый полковник остановил солдата и, взглянув на Жоржа, крикнул ему:
- Не бойтесь, месье, в вас никто не выстрелит, ступайте с миром.
Впервые Антан встретил порядочного роялиста. Ему это было так удивительно, что он не сразу нашелся с ответом.
- Спасибо, полковник! Вы честный человек, а я уважаю честных людей, даже если они на стороне врага. Клянусь жизнью, я ни за что не подниму против вас оружия.
Тот ничего не ответил, только кивнул в знак благодарности и скрылся за спинами своих товарищей.
Жорж развернулся и спешно направился в самую глубь квартала, в надежде помочь кому-то еще. Однако не прошел он и ста шагов, как кто-то окликнул его.
- Жорж! Неужели это ты? – спросил какой-то до боли знакомый голос.
Он обернулся и увидел перед собой грязное исхудавшее лицо бывшего соратника.
- Ленуар? – удивился он. – Вот уж кого не ожидал встретить на баррикадах!
Тот самый Ленуар, который был против вооруженного восстания стоял сейчас напротив Жоржа с ружьем в руке! Лицо его было перепачкано дорожной грязью, на плечах был полурваный жилет, но в глазах читался азарт, искреннее радение за то, чем он занимался.
- Да, я здесь, - с улыбкой молвил он, внимательно разглядывая своего бывшего единомышленника. – Кажется, ты был прав, в борьбе за правду есть особое удовольствие, жаль, что я понял это только сейчас. Но, я вижу, что ты не совсем доволен. Твои взгляды переменились?
- Кто тебе об этом сказал? – настороженно спросил Антан, пристально посмотрев на собеседника.
- Друг мой, мы же в Круа-Русс! Тут каждая собака знает о вашей ссоре с Мортье.
Жорж на некоторое время задумался, а потом сдавленным голосом спросил:
- С ним все в порядке?
Ленуар пожал плечами и ответил:
- Сегодня утром еще был жив, но осада была страшная, не знаю, чем все это закончится. Что ж, Антан, мне пора, у меня особое поручение от Лагранжа. Стоит заранее попрощаться; никогда не знаешь, что будет завтра.
С этими словами он пожал руку бывшему товарищу по Обществу и скрылся в одном из домов. Жорж так и остался стоять на том же месте, молчаливо провожая взглядом так неожиданно появившегося Ленуара. Ему казалось непостижимым, как эти долгие шесть дней смогли так переменить людей; как так получилось, что стремление к добру стало причиной непоправимого зла!
Он двинулся в путь все такой же задумчивый и потерянный. Жорж думал и о Мортье. Он не держал на него зла, но глубоко в душе жила обида за то, что будучи его другом на протяжении столь долгих лет, он с легкостью расстался с ним, причем сделал это так безжалостно. Нужно ли пытаться восстановить прежнюю дружбу? Возможно ли это? Жоржу было не по себе от мысли, что вот теперь он, вроде бы никогда не стремившийся к обществу людей, остался совершенно один. Конечно, знакомые, вроде этого Ленуара, будут постоянно окружать его, но будет ли рядом человек, которого можно будет назвать другом? Может быть, Мортье уже раскаивается в своем поступке? Он был пьян, наговорил грубостей; неужели этого нельзя простить? До глубокой ночи Жорж ходил по кварталу, не ища встречи с другом, но смутно надеясь на нее, но вскоре он почувствовал сильную усталость и решил отложить все мысли и дела на завтра.

Пыль, поднявшаяся над местом сражения, мешала разглядеть, что происходит на баррикадах Круа-Русс. Жорж быстрым шагом приближался к месту сражения и теперь уже мог различить, кто одерживает верх в неравной борьбе. Замечая, как его друг стоит один против семерых, он бросился к нему на помощь. Он уже не думал о том, что между ними произошло, он не думал об обиде: весь мир для него теперь сосредоточился в слове «Братство». Благородный порыв души? Но какой бессердечный посмел бы вспомнить оскорбление, видя, что некогда дорогой тебе человек стоит над пропастью, в которую готов сорваться? Жорж уже давно про себя все понял: он ценил жизнь, но при данных обстоятельствах ее ценность перестала его волновать. Он достал пистоль, в упор выстрелил в солдата, уже замахнувшегося на Шарля, затем мощным ударом кулака он опрокинул другого, и крушил он эту бесконечную армию до тех пор, пока кто-то сильный не отбросил не его на несколько шагов назад. Он сильно ударился головой, а когда захотел встать, тело его сковала судорога; в эту секунду Жоржу показалось, что для него все закончено. Где-то вдали он увидел тень Мортье, бесстрашно оборонявшегося от роялистов, затем в глазах его померк свет… Через несколько секунд он вновь раскрыл глаза, с трудом пытаясь собрать мысль воедино. Он медленно поднялся и осмотрел поле битвы. Шарль до сих пор оборонялся. Немного придя в себя, Жорж снова вступил в схватку. В этот момент раздался ужасающий вопль, который будто бы заставил всю эту сражающуюся толпу остановить бой. Несколько солдат поймали Лоретта, повстанца, и изрубили до смерти, буквально превратив его в кровавое кружево. Кошмарное зрелище, заставившее бы содрогнуться даже дьявола, казалось, доставляло исполнителям этого бесчеловечного убийства особое удовольствие. Они улыбались! Из груди Жоржа вырвался рык дикого льва. Он с еще большим остервенением стал рубить направо и налево, до тех пор, пока не воссоединился с другом. Уже уставший, но все еще готовый сражаться, Шарль с улыбкой посмотрел в лицо своего товарища и крикнул:
- Спасибо, что подоспел вовремя!
- У меня не было другого выбора, ведь ты – единственное, что у меня осталось.
- Тогда в последний раз зададим жару этим псам! – воскликнул Мортье, бросаясь на солдат с саблей наголо.
Однако наивно было бы предполагать, что столь неравная схватка могла окончиться в пользу повстанцев: их было всего пятеро против двадцати. Уже выбившись из сил, Шарль устало прислонился к стене полуразрушенного дома, его движения стали медленнее, он плохо оборонялся. Жорж изредка кидал на друга взволнованные взгляды, пару раз даже пропустив выпады противника. Когда в этой схватке они приблизились друг к другу, встав почти спиной к спине, Мортье пробормотал:
- Что ж, пора погибнуть, как героям, старина.
- Впервые слышу, чтобы ты говорил о смерти, - пытаясь все обратить в шутку, ответил Жорж. – Разве достойны эти щенки жизни великого рубаки Мортье?
- Дружище, кажется… - тут он в последний раз уклонился от клинка противника и устало упал на колени.
Жорж огляделся. Увидев, что одна из улиц пустынна, он поднял друга, и, взвалив его на плечи, бросился туда, пытаясь скрыться от преследования. Тащить на плечах такую значительную ношу было тяжело, а потому, замечая, что солдаты и не думали выслеживать его, он усадил Мортье на землю и сам, тяжело дыша, упал рядом.
- Спасибо, - слабым голосом молвил Шарль. Его лицо было бледным, истощенным бессонницей и голодом, из брови сочилась кровь.
- Что с тобой такое? – с ужасом взирая на него, воскликнул Жорж. – Ты можешь стоять на ногах?
- Боюсь, что со мной уже все понятно, - спокойно улыбаясь, молвил он. – Посмотри, - тут он поднял рубашку и показал отвратительную рану в боку.
Антан отвернулся, чтобы не видеть этого зрелища. По сердцу его будто полоснуло ножом. Однако спустя мгновение, он снова обрел мужество и лихорадочным, сбивчивым голосом произнес:
- Ничего, потерпи, старина, я что-нибудь придумаю!
- Что тут придумать? Иди один, брат, спасай свою жизнь.
- И бросить тебя здесь? Идиот!
- Жорж, - вдруг со странной серьезностью молвил Шарль, - я тебя оскорбил, а ты жертвуешь собой ради меня. Зачем? По доброй памяти?
Жорж ничего не ответил, он снова взял друга на руки и понес его в сторону жилых домов, в надежде, что там ему окажут помощь. Он был твердо уверен, что Шарлю ничто не угрожает; на тот момент это было единственным его желанием. Как только Жорж приблизился к какому-то более или менее приличному жилищу и собирался позвать на помощь, из окна откуда-то сбоку вылетела роковая пуля, которая и положила конец страданиям Мортье. Кто ее выпустил? Откуда? Кому она предназначалась?
Сначала Жорж ничего не понял. Только когда горячая кровь начало сочиться из шеи его друга, он с ужасом выронил труп из рук, ибо уже не возникало сомнений, что Шарль умер. Плохо соображая, Антан оперся бессильной рукой о стену, бессильно закрывая глаза. Внутри у него помутилось, он почувствовал тошноту, слабость и удушье. Ему хотелось заплакать, но не мог; вместо этого из груди его вырывались стоны и рыки. Можно было подумать, что он сошел с ума. Ноги его уже не держали, он упал тут же, где стоял и просто ожидал своей судьбы, с каким-то отупением глядя на труп друга и содрогаясь всем телом.

Было темно, лишь на полу был едва заметен клетчатый узор. То был отсвет толстой решетки на окне. В углу комнаты стояла искалеченная кровать, на ней лежал узник. Его лицо покрылось щетиной и осунулось, но все еще оставалось тем невообразимо красивым, одухотворенным лицом революционера, Жоржа Антана. В глазах его не читалось ни скорби ни ненависти, но само выражение, застывшее будто у скульптуры, плотно сжатые губы, едва нахмуренные брови – все это доказывало, что Жорж еще способен мыслить и, увы, страдать.
Всегда ли стремление к  свободе является причиной Революции? И не всегда той революции, что вершится в государстве, а больше даже той, что творится в душе? Жорж не мог ответить на этот вопрос. Ему, несомненно, было дико больно видеть, как сограждане его некогда великой страны, сильной и гордой, мрут с голоду, страдают от произвола власти. Он осознавал, что двигаться вперед при существующем порядке дел невозможно; тупоголовый бюрократизм, царивший в верхах, никогда не допустил бы справедливого распределения ресурсов, честного управления. Что есть справедливость? Это материя субъективная, у каждого своя справедливость. Но совесть (у тех, у кого она есть) должна судить одинаково, ведь она и есть Бог внутри нас. Когда человек безнравственный получает в руки власть, он поначалу кичится ей и сыплет деньгами, чтобы похвастать своим богатством, а потом начинает скаредничать, становится тем Гобсеком, о котором писал Бальзак. В конце концов, жадность и ослепление принимает такую уродливую форму, что неизбежно повлечет за собой желание неимущих сбросить с себя ярмо рабства. Что есть такая жизнь, если не рабство? Когда человек по сути свободный и разумный обязан подчиняться глупцам, тем, кто нравственно ниже? Когда воровство в государстве становится стихийным, когда само государство забывает о том, что народ делегировал свои права ему, когда остервенение чиновников становится неподконтрольным? Что остается делать угнетенным массам, когда те малые свободы, что им оставили, собираются отнять?
Что же стало причиной столь страстного желания Жоржа создать Республику? Вовсе не демократические устремления. Только сейчас, находясь вот уже год в тюрьме, он осознал, что демократия, как и любая другая форма правления, несет с собой хаос и беды. Нет на свете той идеальной формулы жизни, потому как нет в мире идеального общества. Как говорили древние, человек по натуре своей дурен, потому и общество, и государство имеют дурное начало. Стремиться ко всеобщему благу и процветанию – великая цель, достойная уважения, но реальна ли она? Достижима ли? Пожалуй, что нет. Но и стоять на месте, довольствоваться тем, что видишь – преступно. Так что же делать? Конечно, идти вперед, сражаться. Иначе зачем вообще жить? В чем смысл простого существования? Человек для того и создан разумным, чтобы развиваться, расти, плыть против течения, вслед за своими убеждениями.
Угрожающе спокойный, не выражающий никаких эмоций Жорж, вдруг разрыдался. Как ни странно, наконец, поняв, что его так долго мучило и заставляло искать уединения, он не смог смириться; сердце его разрывалось. Целый год в одиночестве! Одиночество в каземате убивало его меньше, чем одиночество в жизни. Только сейчас, перебирая в памяти пережитые моменты в который раз, он осознал, что его поступки были ошибочны, хотя суждения – честны и благородны. Он вдруг как-то особенно остро почувствовал тяжесть той ноши, что взвалила на него судьба, тяжесть всех тех смертей, что были на его совести: та девушка, Элен, друг Мортье и множество простых рабочих, сражавшихся за светлую идею, которая, в конце концов, ни к чему не привела.
Так стоит ли заниматься самобичеванием, совершая поступки, на которые нас толкает сама жизнь?

В названии и на протяжении всего повествования читателя неодолимо преследует слово «Революция». Почему с заглавной буквы? Революция – это не только государственный переворот, не только народное движение. Революция может произойти и внутри человека. Осознание ценностей в этой жизни, их смена – это ли не Революция? Не является ли Революцией осознание своих ошибок или неверных суждений, ведь это приводит нас к новому уровню в жизни?
Семь дней Революции в душе Жоржа сделали из него другого человека. Он не стал счастливее, скорее, даже несчастнее. Что может быть более тягостным для человека, пускай и привыкшего к одиночеству, чем осознание того, что ты никому не нужен? Что есть Жорж, что есть любой из нас, если не игрушка в руках какой-то грозной силы? То она кидает нас вверх, то сбрасывает вниз, и мы летим, не умея ей противиться.
Действительно, а нужно ли было все то, что произошло? К сожалению, так устроена жизнь и подобные процессы, как политические, так и внутричеловеческие, всегда были и будут. Да, Жорж потерял друга, но что страшнее всего, он потерял себя. Если ему достанет сил выдержать это новое испытание, то кто знает, возможно, именно он, Жорж Антан, станет тем человеком, который изменит мир.