предыдущее - http://www.proza.ru/2013/01/22/2148
О, многосмеющееся море! Каллист с восторгом смотрит и смотрит на играющие за бортом волны. Корабль «Агрипния» огибал киликийский берег. Путь в Александрию из Каппадокии труден – а их путь ещё более труден оттого, что им придётся путешествовать в объезд Антиохии, где сейчас находится Юлиан со своим двором.
Но всё это – мелочи по сравнению с тем, что они с Кесарием в пути, и в лицо им веет свежий ветер – морской ветер, ни с чем несравнимый ветер странствий. Чувство неимоверной свободы наполняет его грудь…
- Кес… Александр! – зовёт он друга. – Взгляни, что за чудесные, бирюзовые волны!
- Мне не за чем смотреть на эти волны, - ответил Кесарий, сидящий рядом с бортом, но отвернувшись от него. – Я и без того прекрасно ощущаю их всем своим нутром, всех вместе и каждую в отдельности - добавил он, благородно сдерживая стон и укрываясь плащом с головой. – Скорее бы суша!
- Тебя укачало? – сочувственно спросил Каллист.
- Ты наблюдателен, как истый ученик гиппократовой школы! – съязвил несчастный кападокиец, вылезая из-под своего плаща и наклоняясь над бортом.
- Бедный ты, - сочувственно проговорил вифинец. – Мы скоро пристанем к земле, потерпи ещё немного!
- К земле? – оживившись, переспросил Кесарий.
- Да, и сможем искупаться. Эх, хорошо бы в водичку! Очень жарко.
- Купайся, если хочешь, а я не собираюсь, - проворчал Кесарий, ворочаясь на своём жёстком ложе, устроенном под навесом на палубе. – Я жду эту остановку, как великую милость небес. Наконец-то прекратится эта качка…
- От купания пройдет и твоё недомогание, - заметил Каллист.
- Ах, Каллист, да подумай хорошенько головой, - немного раздражённо проговорил Кесарий. – Мне нельзя обнажаться на людях.
- С каких это пор ты стал жить по правилам гинекея?! – захохотал Каллист.
Кесарий махнул рукой и снова спрятался под плащ. Каллист вдруг вспомнил, что у его друга – шрам на бедре, по которому его могут опознать в любой момент, и осёкся.
- Прости, Кесарий, я забыл, - виновато проговорил он.
- А, теперь ты заладишь - «прости» да «прости», - заворчал тот. – Не надо разводить нежности, мы не в гинекее.
Каллист вздохнул и промолчал. Странно, - вдруг подумалось ему, - отчего Кесарий никогда не рассказывал ему, откуда у него этот шрам. Он всегда или переводил разговор на другую тему, или обещал рассказать «потом»… После пребывания в Арианзе, встречи с Григорием-старшим и после своей – такой неловкой! – шутке о Макрине Каллист понял, насколько он мало знал о прошлом друга.
О, жизнь Кесария была вовсе не такой безмятежной, как казалось Каллисту, лишенному и родных, и наследственного имения! Да, во время строгого обучения на Косе Каллист порой должен был ограничивать себя в самом необходимом, а Кесарий в юности, несомненно, не знавал нужды. Но поменяться с ним судьбой Каллист не хотел бы ни в коем случае. Дядя Феоктист, мягкий, добрый, понимающий и суровый Григорий-старший были настолько разными, что Каллиста бросило в дрожь при мысли: «А что, если бы мой отец и дед были живы? Говорят, что Каллист-старший имел крутой нрав…»
От мыслей о дяде он перешёл к воспоминаниям о домашних Эммелии, и особенно несчастную Келено. Скорее всего, это начало рака. Кесарий обещал прислать ей лекарства из Египта, возможно, только они и сильны достаточно, чтобы прекратить эту страшную болезнь. Каллист словно вновь увидел перед собой растерянное веснушчатое лицо Риры, испуганные серые глаза Феозвы, и скорбь в прекрасных тёмных очах Эммелии. Ему стало безумно жаль эту большую, шумную семью, где его принимали с таким радушием и любовью.
Нет, Нонна, Горгония, и милый мечтатель-философ Григорий-младший были с ним очень добры, но сама атмосфера дома Кесария была какой-то удушающей…Макрина…Он так и не разглядел её толком. Ему показалось, что она – как Феозва, только повзрослевшая, сменившая легкость юности на печальную мудрость, которая порой раньше времени приходит к девам… Сероглазая, совсем молодая, с затаенным горем в сердце… Что это за Платон, которого она якобы «погубила» со слов деревенских сплетниц? Ему вспомнился бред Кесария, когда он запрещал Платону прыгать в реку. Тогда Каллист подумал, что его больному другу грезится великий философ, которого Кесарий отчего-то не пускал в Гераклитову реку. Как хорошо, что те страшные дни миновали.
Корабль тем временем, уж вошёл в гавань, и с носа уже спустили тяжелый якорь.
- Я пойду, искупаюсь, - сказал, словно извиняясь, Каллист. – Сил нет больше терпеть эту жару.
- Иди, конечно, иди, не обращай на меня внимания, - махнул рукой Кесарий. – Я полежу пока… ах, как же хорошо, когда волн нет…
…Вода, изумрудно-зелёная, ласково приняла Каллиста в свое лоно, и он, точно молодой дельфин, весело и беззаботно поплыл, ныряя в неё, прозрачную почти до самого дна бухты.
«Если бы ты только знал, Каллист – как прекрасно жить!» - отчего-то вспомнились ему слова Кесария после суда. И с этой мыслью он ощутил удар по ногам и страшную, пронизавшую всё его тело, боль – словно молния ударила в воду. Каллист закричал, но ушёл под воду, и вода заполнила его рот – соленая, с горьким привкусом смерти…
+++
Каллист медленно открыл глаза. В сиянии, среди сотен размытых радуг, сверху, на него взирали чьи-то добрые, заботливые глаза.
- Сотер, - прошептал Каллист, силясь протянуть к видению омертвевшие, не слушающиеся его руки, - Хайре, Асклепиос Сотер… (*)
____
(*)Радуйся (приветственный возглас), Асклепий Спаситель! (греч.)
____
Пэан был безбородым и моложе, чем на статуях и на нем был только темно-синий плащ, накинутый на левое плечо – правое плечо и грудь были обнажены. Он держал Каллиста на своих коленях и что-то говорил ему, но слова не достигали слуха вифинца – он видел только, как двигаются губы Асклепия.
- Пэан Сотер, - прошептал он снова. – Я знал, ты придешь…
Кто-то сильно схватил его за уши, растирая. Он зажмурился, вскрикнув от боли, а когда открыл глаза, радуги пропали. В глаза светило предзакатное солнце, ветер приносил мерный шум волн.
- Каллист! Ты слышишь меня? Каллист! Не молчи, ответь!
Кесарий, мокрый, обмотанный старым шерстяным плащом, склонился над ним. С его волос стекали струйки воды.
- Где я? – хрипло проговорил Каллист и захлебнулся кашлем.
- На корабле. На «Агрипнии». Вот вино. Пей, пей! Согреешься…
Кесарий быстро и умело укутывал дрожащего друга двумя плащами.
- Это была нарке, (*) - говорил он. – Я видел ее… еле увернулся сам… редкая тварь в этих местах…
___
(*) Нарке - электрический скат
______
- Александр врач, - раздался чей-то слабенький голосок. Рядом с ним стояла девочка рабыня в простой тунике.
- Мне велели передать вам… ваш знак заметили… когда вы бросились в воду… здесь есть люди, которые все поняли…вам не нельзя больше оставаться на этом корабле, есть другой корабль, он отправится из Тиана на днях…с сирийской командой… вам надо теперь спешить…
- Кто тебя послал, дитя? – поспешно спросил Кесарий.
- Лампадион, певица, - ответила девочка. – Не смотрите в ее сторону. Спешите.
- Хорошо, поблагодари ее, - кивнул Кесарий. – Эй, принесите носилки! Моему другу плохо, его надо перенести в гостиницу.
+++
Кесарий сидел рядом с Каллистом, в маленькой комнатушке на грязном постоялом дворе. На нем был по-прежнему только плащ, хотя он уже высох.
- Ты спас меня, - говорил Каллист. – Прыгнул в море.
- А ты думал, я буду смотреть, как ты тонешь?
- Постой, что это у тебя?
- Следы от твоих рук… Утопающие всегда так сильно хватаются за спасателя, что могут его утопить вместе с собой. Ты разве не знал?
- Не может быть…- проговорил Каллист, кутаясь в одеяло и не сводя глаз с кровоподтеков на руках товарища.
- Они самые. Ты сильный такой, оказывается, – чуть меня не утопил! – засмеялся Кесарий.
- Я не помню ничего.
- Конечно, после встречи с нарке. Странно, если бы ты помнил.
- Как это не боятся некоторые этими тварями эпилепсию лечить… Сажают, я слышал, больного на нарке ...- задумчиво сказал Каллист.
- Где ты такого понабрался? Я думал, что так уже никто не делает.
- На Косе нам рассказывали, что на Книде один врач так лечил… еще во времена Нерона.
- На этом провинциальном Книде до сих пор времена Нерона. Ты не перепутал, это точно лечение, а не казнь? Сажай несчастного верхом на нарке, и прямиком к старине Харону.
- Да уж, - сказал Каллист. – Мне ноги так свело, что ум помутился.
- Это была большая нарке. Я видел ее.
- Почему мы не на корабле? – вдруг спросил Каллист.
- Надеюсь, что корабль уже отбыл. А нам надо убираться отсюда как можно быстрее. Кто-то узнал меня по шраму. Я уже договорился с почтовой каретой – завтра на рассвете едем в Тиан. Там еще стоит какой-то сирийский корабль в Александрию. Надо торопиться – он уйдет со дня на день.
Вошел высокий черноволосый раб с их вещами.
- Подай мне хитон, - велел Кесарий. – И ступай.
Раб потоптался на пороге.
- Помочь господину одеться? – спросил он заискивающе с сильным каппадокийским акцентом.
- Ступай, я сказал.
Раб нехотя удалился.
- Соглядатай, - бросил сквозь зубы Кесарий, натягивая хитон. – Уже все знают про мой шрам, так этого хозяин наверняка послал убедиться. Еще полиция нагрянет…
Кесарий быстро надел хитон, накинул плащ и осторожно выглянул в окно.
- А там стоит почтовая повозка, - обрадовано заметил он. – Лошадки каппадокийские, кстати. Почему это их запрягли – Юлиан же приказал тлько мулов в почтовые повозки запрягать… Ну, не важно. Пора действовать. Каллист, родной, ты можешь встать? – неожиданно ласково обратился он к другу. – Пожалуйста, постарайся… соберись с силами! Нам надо убираться отсюда как можно скорее!
- Да, - решительно ответил Каллист и сел на постели, превозмогая головокружения и слабость в ногах. Кесарий подал ему хитон и помог одеться.
- Ну, как ты? – с надеждой спросил каппадокиец, после того, как Каллист проглотил несколько глотков вина.
- Лучше. Идём! – Каллист вскочил, и, покачнувшись, схватился за Кесария. – Ничего, ничего, не обращай внимания, - заговорил он, смутившись, со мной все хорошо, это так, ерунда… Идём!
Кесарий перебросил оба дорожных мешка – свой и Каллиста – через плечо, и они быстро вышли во двор.
- Не распрягай! – велел Кесарий рабу-перевозчику почты.
- Это почему? – вопросил тот.
- А почему у тебя не мулы,а лошади в повозку запряжены? Это нарушение указа императора Юлиана! Немедленно отправляемся в Тиан, в магистратуру или к помощнику ректора провинции. Там и разберемся.
Кесарий помахал перед носом у перепуганного раба указом Юлиана и, спрятав указ, добавил, обращаясь к Каллисту:
- Садись, Каллист, едем!
Тот, с трудом поднимая ещё затекшие, словно одеревенелые, ноги, попытался забраться в повозку. Вдруг двор огласил чей-то истошный крик:
- Удирают!
Это кричал хозяин постоялого двора. Он бежал к ним в сопровождении трех рабов и двух легионеров из полицейской когорты префектуры – как видно, хозяин уже успел позвать полицию.
- Всем стоять! – крикнул старший из легионеров. – Мы ищем Гая Юлия Кесария из Каппадокии, оскорбителя императорского величества. Твои приметы сходятся! – он ткнул пальцем в Кесария. Тот промолчал, и Каллист догадался, отчего – каппадокийский акцент выдал бы его друга раньше, чем шрам. Прежде, чем туповатый почтовый раб сообразил про акцент человека, который только что хотел тащить его к ректору провинции, вифинец заорал во весь голос, хватая за руку высокого чернявого раба, проходящего через двор с охапкой дров:
- Вот он, этот каппадокиец! Держите его! Он и есть каппадокиец! Ну-ка, скажи – «каппа»!
- Кгхаппа, - растерянно произнёс раб. Легионеры хором кивнули и заломили несчастному руки за спину.
- Ох! Помогхите! Гхозяин! – кричал раб, полностью подтверждая своё происхождение.
- Хватайте его! – кричал Каллист, пытаясь запрыгнуть вслед за Кесарием в повозку. – Держите!
Хозяин от изумления потерял дар речи, а Кесарий, затащив в повозку замешкавшегося Каллиста (тому снова свело ногу), закричал, вырвав у почтового раба кнут и погоняя лошадей в сторону распахнутых ворот:
- Гха-а-а-а-а!!! Эгх-эээээ!!!
Узнавшие родной крик, каппадокийские лошадки рванули рысью, переходящей в галоп, и понеслись так быстро, что почтовый раб упал ничком на мешки и в ужасе закрыл голову руками. Они пролетели через ворота и поскакали в сторону Тиана по широкой дороге.
Кесарий стоял во весь рост, как возничий на колеснице, которому рукоплещет весь ипподром, и удерживал двух коней, крича всё так же гортанно диковинные каппадокийские слова, которые понимали лишь он да лошади. Он был похож на нового Диониса, захватившего в свою власть эту старую почтовую повозку с перепуганным насмерть рабом – подобно тому, как когда-то Дионис захватил корабль с перепуганными моряками. Глядя на него, Каллист ощутил какой-то дикий экстатический восторг и поднялся на ноги в летящей повозке.
- На Тиан! – кричал Кесарий. – Г-гха-а-а! Пошли, родимые! Гхха-а-а-а! Есть погоня, Каллист?
- Нет, не видно! – крикнул тот, пробираясь к Кесарию, чтобы помочь ему удержать лошадей. Но, судя по всему, каппадокиец прекрасно справлялся с лошадками-земляками. Они стояли рядом, балансируя на летящей сквозь падающий вечер повозке. Кесарий свернул с главной дороги, via publica, на проселочную, via vicinalis. Мильный камень с надписью «Тиан» и указателем промелькнул мимо них в наступающей тьме.
- Мы не туда свернули! – крикнул Каллист. – Это via privata! (*)
___
(*) частная дорога, идущая между имениями.
_____
- Нет, так будет лучше! – закричал со смехом Кесарий, и стал ещё больше похож на Диониса. Его черные волосы развевались, хитон распахнулся на груди. – Я знаю короткую дорогу, я быва-а-а-ал зде-е-е-сь! Э-гхэ-э-э-а-а!!! Гхга-а-а-а!!!
- Только не туда! – заверещал вдруг раб голосом приговорённого
к мучительной смерти. – Только не туда-а-а-а! Там обры-ы-ы-ыв! – и он завыл срывающимся голосом, словно обезумел :- Ы-ы-ы… о-о-о…
Повозка запрыгала по камням.
Они уже мчались над обрывом. Справа, над стремительно погружающейся в ночную тьму бездной, сияла огромная сентябрьская луна. «Месяц Тацит» - промелькнуло у Каллиста совершенно бессмысленно. Никто не помнит неудачника императора Тацита, захотевшего сделать себя бессмертным в календаре… Юлий и Август остались, а он исчез из памяти людской… Испуганное конское ржание вернуло Каллиста к реальности. Повозку мотало из стороны в сторону в совершеннейшей тьме.
- Чёр-но-го дер-жи-и-и-и! Чёр-но-о-о-го-о-о! – закричал Кесарий не своим голосом, и Каллист вовремя успел схватить вожжи – вороной конь понёс, а за ним и буланый с безумным ржанием ринулся в непроглядную ночь, таща за собой наездников. Напрягая все силы до дрожи в руках и коленях, Кесарий и Каллист с трудаом сдерживали удила коней. Луна то пряталась в тучи, и они оставались в совершеннейшей тьме, то освещала мертвенным жёлтым светом каменистую дорогу, пугая коней – и они шарахались в сторону. Повозка неслась над самым обрывом, по краю заброшенного поля.
- Там нет дороги! – вопил раб, переходя на хрип. – Там дорога обвалилась в пропасть! Благая Мать богов! Асклепий Сотер! Братья-Диоскуры!
Кесарий молча правил конями. Каллист помогал ему. Хитоны их были мокры от пота. Тьма покрыла их со всех сторон, лишь край бездны, в двух шагах от которого они летели, иногда озаряла луна.
Вдруг Каллисту почудилось, что из под копыт коней в бездну летят камни, и сами они, вслед за камнями, устремляются вниз. Он видел лицо Кесария – страшное в своей сосредоточенности, освещённое жёлто-белым лунным светом, и свои руки, сведённые точно судорогой, сжимающие поводья. Кони почти не слушались возниц и стремились в бездну, особенно вороной. Каллист задыхался, помогая Кесарию удерживать его, но животное, обуянное страхом, не слушалось.
«Конец», - вдруг ясно понял Каллист. И ещё он успел подумать, что так же погибли его родители, и, наверное, это – лучшая смерть и для него. Но, быть может, Кесарий спасется? В глубинах его сердца явился вдруг образ Леэны. Она улыбнулась, говоря: «Феоктист!» и осенила его знаком креста.
«Христе, Свет радости, Свет славы святого, бессмертного Отца Небесного, мы поем тебя, достигнув захода солнца», - сказала Леэна.
-Аминь! – громко ответил ей Каллист.
Лошади остановились.
- Что ты сказал? – переспросил Кесарий, отпуская поводья, и спрыгивая с повозки во тьму.
- Ничего, - ответил его друг, хватая их вещевые мешки.
- За мной! – крикнул Кесарий на бегу – освещённый вынырнувшей луной, он направлялся к обрыву, с которого вниз узкая тропка вела к морю. – Идём! Я знаю эту бухту! Если мы успели вовремя, то завтра здесь будет проходить сирийский корабль! Идём!
И они стали спускаться вниз, оставив у края обрыва повозку с конями, застывшими, словно изваяния, и раба, вцепившегося в мешки с почтой и шепчущего:
- Без дороги промчались! По воздуху! Благие Диоскуры! Диоскуры сами мне явились! О радость, о спасение!
+++
Они переночевали в одной из пещер – их было много в каменистом и крутом береге. Каллист проснулся раньше Кесария, и, когда каппадокиец открыл глаза, его друг уже занимался починкой плаща.
- Твой плащ я уже зашил, - сказал Каллист, продолжая накладывать крупные ровные стежки.
- Надо же, ты умеешь шить! – восхитился Кесарий. – Не знал.
- Пришлось научиться. У меня, когда я на Косе учился, всего один раб и был, да и тот от летней диареи помер. Поэтому я сам и шить могу, и штопать, и еду готовить.
- Тебя бы с Кратом в лес! – засмеялся Кесарий. – предаваться созерцанию среди дубовых рощ и озёр.
- Нет уж, уволь - покачал головой Каллист, и продолжил полушутя-полусерьезно: – Я поклялся быть с тобой до конца.
- Спасибо, Каллист, - сказал Кесарий.
- Вот твой плащ, - после недолгой паузы произнёс вифинец. – Собственно, а отчего ты не умеешь шить? На раны ведь швы накладывать умеешь и неплохо.
- То – на раны, - махнул рукой Кесарий. – а ткань зашить я не могу. Этим обычно женщины занимаются или рабы… то есть ... я не хотел тебя обидеть… Мне пока шить не приходилось, но думаю, скоро буду у тебя уроки брать.
Каллист хмыкнул.
- Я вырос в роскоши, да… - печально и виновато ответил Кесарий. – А ты слишком много и рано узнал настоящую нужду. Хотя я всадник, а ты патриций.
- Гай Юлий Кесарий, - засмеялся Каллист. – Я только вчера узнал твое полное имя. А у Григи какое?
- Гай Юлий Григорий, - ответил Кесарий. – У папаши воображение не особо развито. А к тебе как полиция обращаться должна?
- Тит Флавий Каллист, - нехотя ответил вифинец.
Кесарий расхохотался.
- Ты, случайно, нашему Флавию Юлиану не родня?
- Нет, - ответил тот.
- А Василий, между прочим, дальняя родня императору. Очень дальняя, но тем не менее.
- И Рира, значит, тоже? – улыбнулся Каллист.
- А то…
Кесарий поднялся и вышел из пещеры. Он долго смотрел на море – раннее утро разгоралось над играющей зыбью.
- Нет никакого корабля! – вздохнул он.
- А наша повозка всё там же? – спросил Каллист, выглядывая.
- Нет, уехал наш друг-попутчик, - ответил Кесарий, прикрывая глаза рукой от всё больше разгорающихся лучей солнца. Скоро воинов и полицию сюда приведёт, если наши сирийцы не зайдут в эту гавань…
- Посмотри! – вдруг воскликнул Каллист, указывая на дорогу, тянущуюся вдоль обрыва.
- Что? – обернулся к нему Кесарий.
- Посмотри! – повторил Каллист тише. Кесарий вгляделся туда, куда указывал его друг. За поворотом дороги не было – она обвалилась в пропасть.
- Это там мы проскакали ночью, - промолвил Кесарий. – Очень странно… отчего же повозка не сорвалась туда, вниз?
Он резко повернулся и ушёл к морю – ждать там. Каллист собрал их нехитрый скарб, и, подойдя, сел на берегу рядом с Кесарием. Поверхность моря уже так сияла под утренним солнцем, что от боли ломило глаза, но Кесарий упорно вглядывался в словно расплавленную добела даль и что-то шептал. Вдруг он вскочил, а с ним одновременно вскочил и Каллист, крича:
- Плывут! Плывут!
Действительно, в сторону бухты двигалось под парусом небольшое судно. На нём можно было различить фигуры людей в разноцветных сирийских хитонах.
- Шлама! Шлама, ахи!(*) – закричали хором Кесарий и Каллист.
____
(*) Мир тебе, брат! (арам.)
___
Ветер дул с берега в сторону судна.
- Ахтун яклин мефтараху! Ахтун яклин мефтараху лану!(*) – закричал Кесарий, и его услышали. – Сирийцы закричали «Шлама!» и замахали руками. Гребцы налегли на весла, разворачивая корабль к берегу.
___
(*)Ахтун яклин мефтараху! Ахтун яклин мефтараху лану! – Подожите! Подождите нас, пожалуйста! (арам.)
____
Кесарий и Каллист бежали по кромке берега, стараясь держаться рядом с кораблем. Кесарий что-то кричал по-сирийски и показывал золотую монету.
- Они бояться сесть на мель! – крикнул он Каллисту, задыхаясь от бега. – Поплыли!
И он бросился в воду – прямо в одежде.Каллист последовал за ним. Плыть было нелегко, плащ намок и тянул вниз, но сирийцы вовремя подоспели и втащили их на борт.
- Шлама алекхун! Тайбу лекхун! (*) – поклонился Кесарий, выплюнув морскую воду.
___
(*)Шлама алекум! Тайбу лекхун! – Мир вам всем! Благодарю вас! (арам.)
___
Золотая монета возымела удивительно действие – скоро друзья уже отдыхал под навесом, вкушая козий сыр с пивом и лепешками, а их мокрая одежда была развешена для просушки.
- Письмо не намокло, очень хорошо, - заметил Кесарий, ощупывая футляр из бычьей шкуры.
- Как хорошо! – произнёс Каллист, блаженно растягиваясь на досках палубы, уже нагретой утренним солнцем. – Еда просто божественна!
- Учитывая, что мы сутки ничего не ели, - рассмеялся Кесарий, раскладывая для просушки инструменты Риры.
Каллист молча смотрел на него, словно набираясь решимости что-то спросить.
- Может быть, ты расскажешь, откуда у тебя шрам на бедре? – наконец, сказал он негромко и быстро добавил: - Ты недавно говорил, что жил в роскоши и всё такое… но мне такая роскошь даром не нужна была бы... что у тебя за жизнь была с таким отцом, не представляю…
- Да, вот такая и была… - задумчиво ответил Кесарий.
«Наверное, снова хочет уйти от ответа!» - раздосадовано подумал Каллист.
Кесарий вдруг посмотрел на синяки, покрывавшие его руки, потом - на свой шрам…
- Хорошо, - решительно сказал он. – Я всё тебе расскажу по порядку. Но это долгая история, Каллистион, друг мой…
продолжение - - http://www.proza.ru/2013/01/30/2263