Макс – странный человек. Ему под сорок, но с виду ни за что не скажешь. Не пацан, конечно, но и назвать его солидным мужиком язык не повернется. Хотя и крупный дядя. Вечно в «джинсе», вечно в вышедшей из моды кожаной куртке, с чрезмерно длинными волосами в стиле перестроечных «рокеров» - переросток-неформал, заблудившийся во времени. Не женат ни разу. Детей нет. Из родственников – какая-то тетка в деревне, но она уже старая. Таксист. Владеет двумя машинами – старой «девяносто девятой», на которой работает, и не менее старой спортивной «праворулькой» для души. Хороший водитель и отличный механик.
Макс патологически молчалив. Пассажиры, которые любят поболтать, находят в нем благодарного слушателя, который не перебивает, не спорит, не задает глупых вопросов. Просто слушает. Чтобы разговорить Макса, нужно его как следует напоить, но абы с кем Макс пить не станет. Зато если Макс выкушает хотя бы «ноль семь» - при его комплекции это как ребенку пробку понюхать – включается разговорный тумблер. И тогда лучше самому не перебивать, а слушать, развесив уши и открыв рот.
Макс – «чеченец» из той самой, первой, «новогодней» войны. Многие побывали в Афганистане, Чечне и прочих «точках», да не многие могут об этом рассказать. Мы как-то делали интервью с бывшим «афганским» летчиком. Тот, не дурак поговорить в обычной жизни, готовился две недели. Запросил даже вопросы для изучения, выучил ответы наизусть, как какой-нибудь «ботаник» в школе. И все равно получилось скомканно и скованно. Кстати, это касается и ветеранов Великой Отечественной. Давно заметил, еще в детстве – если человек реально повоевал, то из него редко слово об этом вытянешь, разве что по хмельному делу. А если тыловик или вообще случайно попал в ветераны, отслужив в покоренном Берлине пару месяцев – этот «фонтан» не заткнешь. Не хочу никого обидеть, но это так.
Трезвого Макса бесполезно даже просить что-то рассказать. Улыбается и качает головой. Но выпив, в нем просыпается другой человек. У того есть потребность в общении, потребность рассказать о пережитом. И он рассказывает. Так-то про Чечню десятки книг написаны, и каждый третий автор вроде бы там был лично. Но у большинства все плоско. Нет эффекта присутствия. Нет разных бытовых мелочей, без которых армейской жизни просто не бывает. Кто служил – знает. Кто не служил… Ну вот посмотрите фильм «Чистилище» - сцена с банками абрикосового компота, которые пожилой прапорщик ломает о броню танка. Чтобы солдаты с голодухи не объелись и не «заболели диареей». Мелочь – но понимающим она скажет о многом. Хотя сам фильм, конечно, не очень. В нем больше всего внимания отдано «псам войны» - героическим (кроме шуток!) бойцам спецназа ГРУ. Офицерам. Понимаю, что Невзорову довелось в Чечне пообщаться с ними, редкая удача, но простой солдат, «скотинка серая», опять остался на экране в роли пушечного мяса, которое режут и стреляют «боевики».
Слушая откровения пьяного Макса, четко понимаешь, КАКАЯ армия входила в декабре 1994 года в Чечню. В наши дни тоже было несладко, но мы были уже потом, после всего этого бардака. Хоть какие-то выводы были к тому времени сделаны – если не вечно пьяным «Верховным» и его генералами, то низовыми командирами точно. Там же творилась просто жопа. Три года, как нет СССР, а армия по инерции пытается жить советскими законами. Строем и с песней, за идеалы марксизма-ленинизма. Не получается. В войска активно проникает новое и злое начало. Просто так кормить толпу военных больше никто не хочет, поэтому нет ничего. Нет хлеба. Нет электричества. Нет топлива. Зато есть новомодное «коммерческое», мышление. Вокруг полно ценных товаров, которые очень нужны в нищей и голодной стране. Есть тушенка – ее можно съесть. Есть обмундирование – его можно надеть. Есть патроны – их можно зарядить в автомат и ограбить обменный пункт. Солдату, в принципе, плевать, куда и кому там пойдет «товар» дальше. Он свое уже получил. И проел. Или пропил.
Крысиная логика, но так жила вся страна. Помните 90-е? В деревнях все мужики ходили в военной форме, а откуда она бралась? Да все просто: бартер. Окорок в обмен на бушлат и «камуфляж» - вот уже один одет, второй сыт, оба довольны. На рынках продавалось все что угодно, включая многочисленное военное имущество. Нынче солдата затаскают по судам за потерянный автоматный магазин, а сами «полководцы» давно уже воруют «безналично», не опускаясь до физических хищений, но зато вовремя поворачивая в нужном направлении миллиардные денежные потоки. Тогда воровали примитивно – со склада, из вагона, из каптерки. Украл – вынеси. Вынес – продай. А покупатель найдется всегда. Именно так, по словам Макса, «испарилась» в неизвестном направлении взрывчатка из танковых блоков контактно-динамической защиты. Каждый такой блок должен встречать кумулятивную струю реактивной гранаты рассеивающим взрывом, для этого в него заряжены кассеты ВВ. В Чечню танки уехали с пустыми блоками КДЗ, взрывчатка из которых была распродана «в розницу».
Макс, по причине малого срока службы, в этом участия не принимал – не допускали «деды» и прапорщики юного механика-водителя к серьезным сделкам. Но знать – знал. Зато пару комплектов танковых комбинезонов обменял на еду лично, посчастливилось удачно украсть. Такой комбинезон – штука хорошая, практичная, я бы сам не отказался заиметь его в хозяйстве. А в те времена… И судить Макса – уж точно не мне. Когда на обед тебе дают пластмассовую миску с водой, чуток сдобренной пятнами жира и волокнами гнилой капусты, потом в нее же шлепают – ребенок нагадит больше – горстку серой каши-«сечки», а на завтрак и ужин выходит и того меньше… а ты не бухгалтер, ты танкист… у тебя нагрузки больше чем у тяжелоатлета, идущего на рекорд… кушать хочется, знаете ли, сильнее, чем дышать. Тут маму родную продашь, не то что «прихватизированное» военное имущество. Не для выгоды, а ради жизни.
Или вот другой момент – «дедовщина». Ее к тому времени взрастили и взлелеяли так заботливо, что надо бы медаль «Лучшему селекционеру» давать… знать бы – кому. Мичуринцы, ****ь. Если в середине-конце 70-х она проявлялась только в жесткой иерархии по срокам службы (что по сути своей просто наставничество), то к середине 90-х в армии уже творился полный беспредел. В некоторых частях порядки были ничуть не лучше «зоновских». «Молодых» били и унижали по любому поводу и без него, чисто ради удовольствия. Нет, не били. ****или. Кому довелось «попасть под молотки», тот четко понимает разницу между «били» и «****или»…
Эту деталь многие авторы книг о войне 1994-95 годов мягко обходят. А зря. «Забитый под шконку» и превращенный в шатающееся невесомое «тело» молодой солдат воевать не способен в принципе, это жалкое существо, которое думает только о том, как бы пожрать да поспать, потому что усилиями «дедов» он даже этих простых радостей жизни лишен. Его, как ребенка конфетой, помани бутербродом с колбасой – пойдет за кем угодно и куда угодно. Макса били также точно, как и других. Кто там сказал «слабак»? Я на чемпиона мира по всем сразу боевым искусствам не поставлю копейку против десятка «дедов» в живущей «по беспределу» казарме. Такой классный прием хрен-там-квондо как «стальной дужкой от кровати по хребту» еще никто не отменял.
Но Макс был из «прошаренных», то есть умел «шуршать». Не поняли? Ну, «рожать» он умел. Опять не поняли? Ну вот зовет «дедушка» «молодого» и говорит:
- Мне две пачки «Мальборо», мухой!
- Э-э, а у меня… нету…
- Не понял?! (Трах, бабах, хлоп, шлеп!) Я сказал, две пачки «Мальборо»! Всосал?!
- Есть, товарищ дедушка Российской армии!
- Рожай! Ушуршал, «отец»!
(Загадка, кстати, та еще – почему традиционно-уважительное обращение к старшему «отец» в армии 90-х превратилось, мутировало в презрительную кличку для младших призывов?)
«Родить» в армии можно все что угодно, было бы умение. Шапку, шинель, одеяло, котелок, запчасть к «зилку», тонну бензина. Абсолютно все. Если полный бардак – то можно «родить» даже оружие и патроны. Разумеется, если где-то прибыло, то где-то убыло. И если «деду» хитрый «прошаренный дух» преподнес кожаный ремень, то у кого-то этот ремень пропал. Однако кого чужое горе волнует? Макс быстро научился «рожать» своим «дедушкам» почти что угодно, поэтому бить его перестали и другим не давали. Ценный же растет «механенок». Вон как ловко в четвертой роте спи… эээ, достал танковый аккумулятор, за который «деду» дадут теперь целую фляжку вкусной водки. И не попался никому, что куда важнее, чем умение украсть. Красть в армии можно. Попадаться нельзя.
Такая вот могучая армия – пьющая, ворующая сама у себя, голодная, озлобленная, живущая по «понятиям» и только изредка в присутствии командиров по уставу – вошла перед Новым годом в Грозный. Против нее выступили не какие-нибудь сектанты-ваххабиты, не арабские наемники. Хотя и они были. Тогда против «федералов» (как стыдливо российских солдат начали называть «демократические» СМИ) выступил чеченский народ. Воевали простые учителя, врачи, дворники, сантехники. Надо называть вещи своими именами, а Макс по пьяни именно так и делает – ОНИ защищали свой дом от чужаков, МЫ были теми самыми чужаками. Потом уже, когда до многих стало доходить, что не война это, а хороший бизнес, когда надоело самым упертым, когда… В общем, одни перестали с нами воевать, другие сделали это своей профессией. Но это было много позже. А тогда, в 94-м, с нами воевал народ. По мнению Макса, «боевиков» поддерживали все чеченцы и даже – парадокс – некоторые русские жители города. И я склонен этому мнению доверять.
Чисто по человечески, жителей Грозного можно даже понять. (Это не значит, что я стою на стороне чеченцев, нет!) «Боевики» Дудаева ведут себя, сравнительно с «русскими», нормально. Ну арестовали, ну расстреляли кого-то. Но ведь не нас же! А вот «федералы» палят из пушек, бомбят, не разбирая – свои тут или чужие. Тут взорвали больницу, там – накрыли минами школу. По одним слухам, собираются вовсе уничтожить всех, по другим – как при Сталине, изгнать куда-то в Сибирь. Естественно, в таком положении «боевики», которые противостоят «русским» - СВОИ. Им нужно помогать. И помогали. Раненые чеченцы как по волшебству куда-то испарялись, а вот своих часто не могли вытащить часами.
Я пишу слово «боевики» в кавычках. Макс говорит, что вообще не понимает, откуда взялось это слово. Боевики – это небольшая вооруженная группа, террористы. А когда у боевиков есть танки и минометы, это уже армия. У чеченцев в Грозном танки были. Захваченные у российских военных танки Т-72 «боевики» метили белой краской, чтобы не сожгли свои. Иногда мазали просто белилами или известкой. Такие танки прозвали «белыми воронами». Внезапно выскакивая из-за угла, «вороны» давали пару выстрелов и уходили. Среди «белых ворон» часто встречались танки, густо ощетинившиеся стальными колючками – «ежики пушистые». «Колючки» – крепления от контейнеров КДЗ. Сами контейнеры были сняты и использованы дудаевцами по назначению – в качестве взрывчатки. Ходили слухи, что в танках этих сидели не одни чеченцы, но и наши пленные танкисты. Макс склонен верить этим слухам – учитывая положение дел, да если поставить человека перед выбором: служить Дудаеву или умереть героем, то многие выбрали бы жизнь. Помните про «забитого под шконку» солдата, которого только поманить бутербродом?
Икнулись всем тогда сто раз выпотрошенные и распроданные блоки КДЗ. Достаточно было нескольких попаданий из «мух», чтобы танк выходил из строя. Но даже при наличии защиты чеченцы жгли технику выстрелами с верхних этажей зданий. Граната попадала в крышу башни, прожигая раскаленной кумулятивной «иглой» люки – и танк взрывался на собственном боекомплекте. Кстати, при этом экипаж погибал относительно редко. Первая граната попадала в машину, подбивая ее, экипаж успевал выйти, и уже потом пустой танк сжигали. Но выбраться из танка – полдела. Ичкерийских гранатометчиков сопровождали, как тигра шакалы, местные «партизаны», вооруженные кто чем. Макс сам видел солдата, раненного в спину дробью из охотничьего ружья. К сожалению, чаще у «партизан» все же были автоматы…
По идее, солдат в городе должен уметь обходиться без техники. Солдат – сам по себе боевая единица. Он должен быть обучен всему, необходимому для выживания и выполнения боевой задачи. Технику можно сжечь, можно повредить ей ходовую, можно блокировать ее. А солдата можно только убить. Танк не заберется на верхний этаж высотки, а солдат запросто. БМП не зароется под землю и не выкурит оттуда пулеметный расчет, а солдат – легко. Но это если его учили воевать. Макса и его призыв не учили. Никто. Офицеры учили ходить строевым шагом и иногда – рыть себе окоп малой пехотной лопаткой 1944 года выпуска. «Деды» учили «шуршать» и иногда – обслуживать технику. Все. В ЧУЖОЙ враждебный город вошли, по сути, гражданские люди. Какие там немцы в Сталинграде! Немцы воевать умели… Наши учились по ходу дела, неся потери. В сущности, еще повезло, что против нас стояли не какие-нибудь крутые профессиональные военные, а «партизаны».
Убивали не только пули. Убивали бытовые мелочи. Например, сапоги. Обычные кирзовые сапоги, выданные старшиной роты не по размеру. В жуткой грязи, в которую превратились улицы города, они намертво вязли и слетали с ноги. Солдат оставался босиком, с ногами, обмотанными портянками. Далеко вы уйдете по разрушенному городу босиком? По битому стеклу и рваному металлу, торчащему «ежом»? Тем более, в вас стреляют отовсюду. Очень быстро, невзирая на попытки противостояния со стороны офицеров, бойцы начали «модернизацию» форменной одежды: свитера-«вшивники», вязаные шапки-подшлемники, трофейные камуфлированные и очень удобные куртки вместо своих уебищных бушлатов цвета детского поноса.
Или вот бронежилеты. Их и так-то не хватало на всех. Но те, какие были, все великанского размера – не на худосочных 19-летних пареньков. Наденешь – и оно тебе как женская «ночнушка», до коленок! Двигаться невозможно. Застежки-«липучки» не держали. Внутри разорваного в пяти местах чехла титановые пластины прыгали и кувыркались как хотели. Это если их не вытащили и не продали на заготовки для ножей (в середине 90-х почему-то модно было иметь в хозяйстве титановый нож, хотя в сравнении со стальным это просто дерьмо, в отличие от титановой лопаты или титановой монтировки). В результате таскать на себе «дуру» бесполезную никто не хотел. А ведь эта проблема еще в Афганистане была озвучена! Максу достался бронежилет вообще без единой пластины, этакая зеленая рваная хламида из обычной болони (кто сказал, что эта ткань – кевлар?!), которую он скатал комком и сунул в укромный угол танка.
Танки так никто по-настоящему использовать и не захотел. Ставили задачу: вот ты едешь вон туда и оттуда «долбишь» туды и туды. А ведь 125 миллиметров, не баран чихал. Рота или две танков, отведенные на позиции за предел досягаемости гранатометчиков, могли бы такой «огневой налет» сотворить! Однако совали танки в город «как член в вагину матерой проститутки» (копирайт Макса), и там их атаковали бациллы-гранатометчики. Справедливости ради, чеченцы тогда тоже не всегда воевали умно. Не умели еще. Несколько раз «белых ворон» брали «на шампур» (это когда неосторожно высунувшийся танк подбивают с дистанции кинжального удара, в упор), но почти всегда экипажи успевали уйти. Им явно помогали. Нашим никто не помогал. Даже немногочисленные русские, оставшиеся в Грозном. Эти сами боялись всех, и в первую очередь «федералов».
У дудаевцев были все нужные им радиопозывные российской армии. Откуда – Макс понятия не имел. Но были. Не раз и не два чеченцы успешно дурили наших, отдавая им по радио команды от имени вышестоящих штабов. Он лично в танке слышал такой диалог (позывные на всякий случай изменены):
- Блиндаж-33, я Муза, я Муза. Отходите к госпиталю.
- Понял, Муза, я Блиндаж, отхожу к госпи…
- Блиндаж, е… твою мать, это «чехи»! Не выполнять! Сменить частоту! Я «Муза»! Я начштаба Л…!!!
- Ха-ха-ха. Ха-ха-ха. «Иван», ха-ха-ха…Ох-хо-хо-хо…
Вот так вот. Опять поневоле вспомнишь фильм Невзорова «Чистилище»: у тебя, полковник российской армии, дерьмовая советская радиостанция, а у меня, бойца армии Ичкерии, новейший японский радиосканер. И ведь не поспоришь! Если в целом – то у России, конечно, преимущество. Одних танков столько. А если в частностях – то не было ничего. Все в дефиците – и оружие, и боеприпасы. А у «боевиков» и РПГ, и «мухи», и пулеметы. Если это бандиты, то откуда у них такое «счастье»?
Максу «повезло». Или повезло. Он так и не успел принять участия в серьезных боях. Однажды, когда ждали уже команды «вперед», рядом плюхнулась случайная мина. Часть осколков досталась танку, часть – Максу. Второй раз повезло, когда парня смогли быстро эвакуировать в госпиталь – сначала в Ростов, затем в Москву. Шрамы остались на всю жизнь, но в госпиталях Макс повидал других раненых танкистов. Страшные ожоги, ампутированные руки и ноги. Искалеченные навсегда судьбы. Сравнивая себя с ними, Макс, по его словам, поверил в бога. Комиссовали его быстро. С 1995 года и по сей день у него нет никаких документальных доказательств того, что он побывал на войне. Это ветеранам (как странно звучит слово «ветеран» применительно не к седым старикам, а к 20-30-летним!) второй войны торжественно вручали ордена Мужества. Про тех, кто прошел первую, старались вспоминать пореже. Пока генералы делали карьеру, солдаты оставались предоставлены сами себе.
Какая-то сволочь из тыловых тем временем написала домой, что Максу оторвало обе ноги. По ошибке. Макс в это время уже лежал в госпитале Ростова. Мать чуть не сошла с ума: ей-то сын писал успокоительные письма. Он понимал, что лучше не волновать ее – все же живой, ну а подробности можно рассказать и потом. Зато подруга Макса, без пяти минут невеста, из полученного «казенного» письма моментально сделала нужные выводы, и когда парень вернулся домой, его Ленка уже была с другим. Все-таки для некоторых… женщин есть только один синоним: ****ь обыкновенная. С тех пор Макс не любит женщин и относится к ним потребительски: встретились, по…игрались, разбежались.
Оказавшись на «гражданке», 20-летний парень не потерялся и не запил. Сунувшись в городскую милицию (а куда еще идти после армии, не имея образования и связей), узнал о себе много нового. И псих, и «башню снесло», и потенциальный садист-убийца… «Чеченцев», особенно из числа солдат-срочников, старались тогда в МВД не брать. Плюнул и уехал в деревню. Домой. Отец рано умер, мать его прожила только 10 лет после ранения сына – что-то сдвинулось в ее организме от потрясения. Все-таки не чаяла увидеть Макса живым… Работал на тракторе, пока новый председатель колхоза не развалил окончательно совхоз. В стремительно спивающейся деревне трезвенник Макс выглядел «белой вороной». Работы не стало. Перспектив – тоже. Снова плюнул, уехал работать на вахту бульдозеристом. Постепенно заработал себе на жилье (тогда квартира стоила еще триста тысяч рублей), купил машину. Когда надоело вкалывать на северах, подался в таксисты. Так и работает по сей день в «извозе». Сегодня – нелегально. Налогов со своей «трудовой деятельности» государству не платит из принципа. Говорит – не заслужило.