Пятый угол

               
                Федор Слэнинэ



Я просыпаюсь рано, надо успеть занять оборону, потому что когда проснется «условный враг», продолжится давно начатая условная война. Надо быть наготове - все может быть: морально не устою – и перейду в стан «условного», и стану внутренним врагом.

Тогда условная война продлится до бесконечности и окрасится в коварство.
Пока бдю: пью горячий и крепкий, жду сигнала.

И когда  «условный», не открывая еще глаз, произносит в трубку: - Бокер тов! – для меня это сигнал: «Тревога! Боевая готовность номер один». Включаю сознание, подключаю подсознание и приказываю телу: - Пятый  угол, фас!

Пятый у меня давно, я там живу и провожу лучшие времена. Слышимость хорошая, но не прямая, в видимости не нуждаюсь.

И – начинается! - Давай сегодня вот отсюда продолжим, - и продолжают.
Как во сне слышу, что малах с того берега мудро молвит, что все в свое время и ни сантима больше. С великого мудреца снимают стружку и получают драгоценный жемчуг. Потом что-то куда-то влагается, какие-то  шесты в какие-то кольца, и они не понимают правильно ли это сообразилось,  и зачем, и на как долго. В конце концов, эта пара женских «условностей» устает и наступает момент высвобождения.

Вся эта непонятность меня как-то успокаивает, чувствую знакомую защиту. Когда об арамейском говорят, как о мертвом,  - я это знаю. И вспоминаю, что перед смертью, он выплюнул свой язык в саму суть убивенцев, все переводя на них.
И как говорил малах…

Из Пятого слышу о тонкой и изящной аллегории, о двуликости слова, идущего путями его, о золоте и сути, о тонкой серебристой накидке - и мир наполняется серебряным звоном…

И в Пятом своем я печалюсь: финикийцы давно слетели с орбиты, им двуликость уже ни к чему, ханаанцы покрылись плесенью, а тамеры поплыли дальше по течению истории в позолоченных корабликах своих.

Скоро наступит вечер пятницы и военные действия на время заморозят. Но во мне живет мечта и зреет страшный бунт, чтоб и небесам досталось, и моря дыбом встали, и жарко стало всем и мне. Тогда, может, кто и смилостивится, и простит грехи мои вольные, невольные и будущие. И тогда исполнится: удалюсь в свой угол и тихо буду петь о Пятом и чудесном избавлении.