Часть третья.
По свету ходит чудовищное количество лживых домыслов,
но самое страшное, что половина из них – чистая правда.
Сэр Уинстон Черчилль.
15.Месть литераторов
Сашка Пушкин с детства завидовал тезке на троне и сочинял про него и царскую семью разные гадости. В конце концов, Благословенному надоело терпеть злые эпиграммы и он выслал борзописца из столицы в провинцию.
Когда на престол взошёл Николай Павлович, Он первым делом помиловал Поэта и вернул бумагомараку из ссылки. Может назло брату, а может и, умилившись новому творению гения:
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Народ ошалел от гуманизма новой власти. Он перестал безмолвствовать и начал шептаться:
– Слыхали? Новый бугор вернул из ссылки Саньку Черножопого!
– Вот доброхот! Он и Вещего монаха Авеля не посадил на кол, а заточил в Спасо-Ефимьевский монастырь
– Ничо себе! Кака терпимость! А ведь провидец предрек ему самоубийство, а его правнуку Коляну Кровавому лютую смерть вместе со всем родом Романовых.
Но бурный глас народа был гласом вопиющего в пустыне. Верхи его не слышали и гуляли от зари до заката без продуха.
Царственная чета каждое утро вальяжно прогуливалась в Екатерининском парке. Однажды на тёмной аллее они наткнулись на Пушкина с супругой. Поэт воспользовался полумраком, задрал Натали платье с нижними юбками и стал её тискать, щипать и шлёпать. Бедняга визжала и хихикала, делая вид, что пытается увернуться.
Императрица ухмыльнулась, увидав на ком, женился эдакий сумасброд, а Император положил глаз на Гончарову. Весь день он вспоминал её розовые панталоны и представлял красотку в разных позах Камасутры, а к вечеру потерял голову, словно простой офицеришка.
Николай начал ухаживать за Натали по-царски. Он заплатил все карточные долги её мужа и взял его на службу без взятки и испытательного срока, Самодержец даже пообещал своему протеже пробить библиотечный день по понедельникам.
Лопаясь от злости, чиновники бесплатно завели на Эфиопа трудовую книжку и оформили ему полный соц. пакет и доступ в архив.
При дворе поползли слухи о новом увлечении Царственной Особы. Чтобы супруги Пушкины свободно посещали балы во дворце, Мавру присвоили чин камер-юнкера. Новоиспечённый придворный откликнулся на царскую милость без должной радости:
– Низшее придворное звание довольно неприлично моим летам и чину!
Но, что удручало титулярного советника тридцати четырёх лет, то несказанно радовало его тёщу. Она хвасталась успехами дочери перед соседями, родственниками и приказчиками в лавках:
– Представление Натали ко двору прошло с бурным триумфом. Все только о ней и говорят! Она в восторге! Наконец-то, ей открылся доступ к самому высшему свету.
На балу в Аничковом дворце с ней танцевал Сам Государь! А за ужином у Бобринских Он сел рядом с ней, налил игристого цимлянского и под столом лично погладил ей сначала левую коленку, а потом и правую.
Побеждённый учитель Жуковский не простил победу ученику и умело сводил с ним счёты, Прирождённый посредник рьяно взялся за роль сводника и, оттеснив царских вельмож. писал Гончаровой в менторском тоне:
–Я, кажется, ясно объяснил Александру, почему он не зван сегодня на бал и, почему Вам надо быть обязательно...
Неизвестно до какой близости дошли её отношения с «Незабвенным», прозванным за глаза «Палкиным». Но факт что, будучи Самодержцем во всём, он и в амурных делах, брал любую понравившуюся даму, как вещь. Ему стоило лишь намекнуть о своём желании придворным, как они тотчас всё устраивали.
Рогатые мужья и обесчещенные родители красавиц принимали случившиеся с должной признательностью. Сделав хорошую мину, они цинично извлекали максимум прибыли из морального ущерба.
Ранимый и самолюбивый Поэт не мог хладнокровно выуживать выгоды из романа жены с Романовым. Переживая, он уединился в царском архиве и написал всю правду о Пугачёвском бунте.
Чтобы добыть деньги на печать этой истории, Пушкин рыскал по меценатам с непорытой головой. Его цилиндр обезобразили три члена общества «Любителей русской словесности». Они говорили «мокроступы» вместо «галош» и «яловая конопель» вместо «Синсемилья». Троица мечтала вернуть языку первобытное великолепие и отплатить Гению за эпиграмму:
– Угрюмых тройка есть певцов
Шихматов, Шаховской, Шишков,
Но кто глупей из тройки злой:
Шишков, Шихматов, Шаховской?
Один из троих отомстил Поэту, когда тот читал «Клеветникам России» в салоне Марии Нессельроде. Шаховской просто стоял в гардеробной на шухере, Шихматов прикрывал действо плащом, а вот Шишков-то и навалил кучу в шапокляк Пушкина. Он с вечера наелся от пуза гороха, запив ужин парным молоком. Облегчившись, проказник радостно шепнул подельникам:
– Дело в шляпе!
Радетели русского слова испарились с чувством глубокого удовлетворения. Посетители молча выходили из салона, зажимали носы и одобрительно ухмылялись. Только одна хозяйка, Графиня Мария Дмитриевна не побоялась и высказалась:
– Награда нашла героя.
Пушкин решил, что экскременты в цилиндре дело её рук и перестал бывать в салоне статс-дамы.
Трио любителей словесности, как и положено поэтам, увековечили сбыв-шуюся месть в коренной поэзии. На радости они пели её всем встречным, украсив своё деяние выдуманными амурными победами над слабым полом пушкинского клана:
Натку за пятак долбали,
И за грош Аринку жгли,
А потом в цилиндр насрали,
Славно время провели!
Враги Поэта были в восторге и с новой силой стали глумиться над его рогами и крахом на издательской ниве.
У Гения нашёлся лишь один защитник, любящий читать чужие письма и страдающий эпилепсией. Однажды его застукали за читкой цидулки Белинского из Зальцбурга. лишив дворянского звания, посадили в тюменский острог.
Там он прочитал всего Пушкина и, чтоб не забыть, записал в дневнике:
«Гений надолго опередил наше сознание. Он первым ощутил в себе русского человека и личным примером показал, как надо понимать свой народ и братьев славян, а как Европу и хромого бочара. Гуманнее и трезвее взгляда нет. Но в России почему-то никто не знает «Песни западных славян», зато всяк знает, как очищать политуру и варить «Винт».
Через четыре года бедняга вышел на свободу с чистой совестью. Власти вернули ему титул, и он стал писателем, а со временем классиком и пророком.
16. Врачи-вредители
Государю доложили, как опростоволосился Поэт и он отслюнил свои кровные на цилиндр и типографию. Через новую фрейлину Шурочку Гончарову, добрый Царь-Батюшка передал деньги без базара, процентов и расписки. Автор выписал новую шляпу из города Парижа и побежал к печатникам.
Вольтерьянцы завидовали его обнове, тиражу и царскому окладу чёрной, красной и голубой завистью. Они-то пахали на свободу за чёрный нал, без выходных и с ненормированным рабочим днём. Бедняги не имели надежд ни на пенсион в старости, ни на бесплатный проезд, даже во втором классе конки с открытым империалом.
Они собирались вдали от полиции на седьмой версте Петергофской дороги в Красном кабачке. Хозяйка заведения, Луиза, в юных летах служила вахмистром в прусской пехоте и давала своим вольнодумцам скидку. Они днём и ночью пили не-мецкое пиво и говорили о свободе, равенстве и братстве.
Бунтари и террористы мечтали силой захватить власть и кресло в отдельном кабинете. Взяв в охрану секретарш из социально близкого непорочного крестьянского сословия, они сидя, раздавали бы милости другим женщинам. Из дородных, кровь с молоком, купчих, карбонарии набирали бы себе поварих и прачек, а из смазливых худосочных дворянок – гувернанток и официанток. Всех остальных сразу отправляли в Сибирь. чтобы, меся грязь на Владимирском тракте, вспоминали. жён Декабристов
Но мечты оставались мечтами, а в реальности им платили только по факту теракта. Иноземные заказчики не верили ни русской прессе, ни свидетелям, а уж исполнителям тем паче. Под расчёт они требовали предъявить живое доказательство какой-нибудь части убитого сатрапа.
Наглые патологоанатомы лишали пламенных революционеров значительной доли заработка. Налив глаз даровым спиртом, они в упор не видели оппонентов и тупо твердили на переговорах:
– Утром – деньги, вечером – отрезанный ломоть, вечером – деньги, ночью – отрезанный ломоть.
– А можно сейчас – отрезанный ломоть, а завтра – деньги? – пытали ушлые демократы.
– Можно, дуси,– отвечали зажравшиеся эскулапы, – но деньги вперёд, полюбасу. Не двигаясь к консенсусу, они смели ещё и поучать:
– В морге служить – голодным не быть, а вы, ребята, коли хотите жить богато, покупайте нитки, да зашивайте дырки.
Вымещая злобу на Нашем Всём, революционеры прибегли к своему излюбленному приему политической борьбы – клевете. Приписав Пушкину авторство «Девичьей игрушки», они обвинили его в распространении порнографии и уклонении от налогов.
Председатель цензурного комитета Дондуков-Корсаков давно имел на него зуб за эпиграмму:
– В Академии наук
Заседает Князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что жопа есть.
Успешного Пушкина он возненавидел пуще прежнего, чуя в нём опасного врага. Князь велел своему любовнику, министру просвещения Уварову, пустить слух, что Поэт, подлизываясь к Коронованной Особе, сделался стукачом. Чиновник заказал за госсчёт чёрный пиар у копирайтера:
Я прежде вольность проповедал,
Царей со свитой звал на суд,
Но только царских щей отведал,
Враз стал придворный лизоблюд.
Двоюродные и троюродные братья Поэта поверили утке. Всем огулом они нагрянули к нему в гости без приглашения. Мужики начали клянчить доходные места на Государевой службе, а их жёны и дети цыганить Царские милости.
Эфиоп осерчал и пинками спустил с крыльца седьмую воду на киселе. Родственнички обиделись и сняли побои в травмпункте. Через медбрата они дали на лапу лекарю и тот приписал к их синякам на заднице сотрясение мозгов. Терпеливую бумагу потерпевшие снесли в околоток и накатали заяву на дебошира.
Сильная половина Пушкинского клана знала с детства, что нет пророка в своём отечестве. Как и все мужчины той поры, они завидовали неистовому успеху мулата у женщин. Стоило тому начать читать стихи, как все любящие ушами дамы теряли голову. За автограф, они были готовы на любые безумства, а за посвящение в любом месте.
Бенкендорф узнал о Пушкинских пинках и решил упечь буяна в Сибирь по «хулиганке». Он радостно представлял черномазого на каторге в объятьях грязных буряток и истощалых жён Декабристов. Но механизм государства подобен устройству цирка, где нижнему акробату должно действовать в строгом согласии с верхним.
Его Сиятельство село составлять донесение Его Высочеству. К синякам и сотрясениям мозгов оно приписало тяжкое повреждения средних ушей, а к драчуну – нецензурную брань в адрес Венценосца.
Мудрый Монарх не верил своему шефу жандармов, но, как самое верховное должностное лицо, был обязан отреагировать на сигнал. Самодержец вызвал безобразника на ковёр, чтобы воочию убедится в его духовном перерождение.
Вольнолюбивая душа Пушкина омрачилась ненавистью на кнутодержавного тирана. Шагая во дворец, он представлял, как достигнет славы республиканца Брута одним ударом стилета. Его мозг ощетинился эпиграммой, которую Поэт похерил после визита к Монарху и прочитал всего раз Баратынскому, да и то по-пьяни:
Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столба
Царя последнего удавим
Кишкою русского попа.
17. Аудиенция
Все тёмные мысли Поэта исчезли, когда вместо надменного деспота явился величественный и благородный рыцарь с прекрасным лицом. Он благосклонно посмотрел на Гения сверху вниз и снисходительно упрекнул:
– Как ты стал врагом твоего Государя, ведь Россия вырастила тебя и покрыла славой. Пушкин, это нехорошо! Так быть не должно.
От удивления и волнения Поэт онемел. Минуты бежали. Помазанник Божий пронзительно глянул на него и спросил:
– Что же ты молчишь, ведь я жду.
Гений опомнился и, переведя дыхание, ответил:
– Виноват, Ваше Величество, заслуживаю наказания.
– Я не маркиз де Сад, чтобы спешить с наказанием и буду рад избежать этой крайности. Не вынуждай меня быть строгим, а помоги стать снисходительным и милостивым, – сурово ответил Самодержец.
Отрезвленный его словами, а ещё пуще взглядом, Поэт спокойно заговорил:
– Простите, что ответил не сразу и дал повод подумать обо мне неверно. Я никогда не был врагом моего Государя, а был противником абсолютной монархии. Собираясь с друзьями в Шустер-клубе мы пили вино, рассказывали о Вас байки и мечтали о новой стране. В ней расцветёт свобода, демократия и любовь, а вера и надежда отомрут за ненадобностью. Каждый отдаст обществу все свои способности и получит по потребностям и наступит всеобщее благоденствие!
– А подробней? – язвительно поинтересовался Николай.
Поэт продолжил со свойственным ему темпераментом:
– Сословия, чиновники и полицаи станут ненужными. Функции держиморд возьмут на себя с радостью добровольцы-разночинцы. После работы они вооружаться красными повязкам, свистками и китайскими фонариками, и пойдут патрулировать улицы. Дамы увидят их молодецкую удаль и будут бросать цветы к ногам добрых молодцев.
Гужевой транспорт и домашняя скотина станут общенародными. Отдыхая летом в деревне, горожане будут помогать крестьянам молотить гумно и убирать урожай. Служащие получат право самостоятельно избирать менеджера среднего звена, а ремесленники – молоток и циркуль в личное пользование.
Женщин поделим на личных и общественных. Первым поставим на лоб красивое клеймо в виде хозяйского экслибриса, а остальным разрешим тату и пирсинг. Их количество в интимных местах будет пропорционально популярности особы. И, конечно, всем девам, без исключения, прикалывать язык во время конфирмации.
Балы и фейерверки мы экономно сократим до двух в год. Зато они будут длиться целый месяц и станут доступны всем без всякого фейс-контроля. Осенний праздник мы отметим, танцуя кадриль и камаринского на паркете, а весенний устроим на пленэре. Там мы будем прыгать через костры и запекать в углях земляные яблоки.
Изжившие себя, культовые строения превратим в дома культуры. В подвале устроим хранилище овощей, фруктов и вина, а стены украсим Венерами, кисти самых передовых маньеристов. Помещение разобьём на просторную залу и уютные номера с биде и ватерклозетом.
В холе будут собираться бывшие дворянки и холопки и вместе предаваться искусствам. Долгими зимними вечерами они бы читали вслух Спинозу и Мадлен Демандоль, либо пели романсы с частушками. Под акапелла дамы станут вышивать на пяльцах, плести лапти из лыка и писать акварели Аля-прима.
Кавалеры приходили бы туда курнуть кальян, опрокинуть фужер, другой и поиграть в карты или на бильярде. Выигравший получал бы право первым выбрать себе одну либо несколько дам сердца. Но благодаря равноправию, все мужчины потом бы менялись партнёршами сколько душе угодно.
Император усмехнулся смелому признанию. Похлопывая Пушкина по плечу, он воскликнул:
– Мечтания итальянских карбонариев и немецких тугендбундов! С виду они красивы и величавы, но, по сути жалки и вредны! Демократия это утопия. Аномальное состояние, всегда ведущее к диктатуре. Все республики, чтобы выжить в годину напастей, ставили на престол одного сильного правителя.
Даже такие ярые демократы как Североамериканские Штаты нарушили свою конституцию, испугавшись Адольфа I-го. Их сенат наделил безграничной властью одного энергичного калеку. За казённый счёт, он заказал себе из Детройта кресло на резиновом ходу. Усевшись в него, как барин, он поехал и купил в Цинциннати тушёнку, а в Айдахо яичный порошок.
Чтобы выйграть войну, инвалид дал эти продукты в долг России. Наши ратники, воевавшие на голодный желудок, подкрепились и одолели нацболов. Теперь все европейцы могут спокойно сидеть в пивных и поднимать кружки за здоровье правящих династий. Не опасаясь ареста, они даже имеют право рассуждать о еврейской культуре и её вреде.
Монарх на секунду умолк, вспомнив, что пора бы и ему сдвинуть черту оседлости влево, и продолжил:
– В то время и Англия преступила свои законы. Палата Лордов отдала сразу три должности одному Черчиллю, проворовавшемуся на посту Канцлера казначейства. Став Первым Лордом, Премьером и Министром обороны, он поднялся, но не стал делиться даже со Двором. Королева была вынуждена купить права и таксовать на вокзале Ватерлоо. Державшие эту точку Пакистанцы не раз прокалывали ей шины, но Елизавета мужественно продолжала бомбить под бомбами Люфтваффе и косыми взглядами лондонских Бобби.
После победы Сэра Черчилля лишили власти, и он ушёл в запой, как простой рядовой. Опустившись, Уинстон стал писать миньки типа: «Школьные учителя обладают властью, о которой Цари и президенты могут только мечтать». Эти шняги пошли на «ура» у плебса. Заискивая перед толпой, Нобелевский комитет предпочёл его Папе Хэму. Чёрт Черчилль стал классиком, а Эрнест задумался о смысле дальнейшей жизни.
18. Бланшфлёр на грани бланша
Государь замолчал и несколько раз прошелся по кабинету. Подойдя к окну, он вернулся к началу разговора и закончил свою мысль:
– В республиканские химеры могут верить только гимназисты, да изгнанные из универа недоучки. Сила страны в концентрации власти, ибо, где правят все – не правит никто. Там, где каждый законодатель, нет закона. Это – анархия! Что ты на это ответишь, поэт?
– Ваше Величество, кроме республиканской формы правления, есть конституционная монархия…
– Она годна только развитым государствам,– жёстко перебил Император, – а у нас пока нет условий. Россия далека до своего предназначения и не достигла границ, необходимых для ее величия. Она только борется за существование и состоит из разнородных элементов, скреплённых всемогущей царской волей. Без неё не будет ни монолита, ни развития. Балтия, Бессарабия и Туркестан жаждут отмежеваться, не говоря уже о Польских и Финских кознях.
Неужели ты думаешь, что конституционный Монарх мог бы сокрушить масонский заговор декабристов? Только обаяние самодержавной власти, врученное мне Господом, удержало в повиновении часть Гвардии и обуздало толпу. Всегда готовая к грабежу и насилию, уличная чернь не посмела подняться против меня! Потому что Царь для неё наместник Бога на земле, и потому что знает меня, как волевого и бесстрашного человека.
При этих словах лицо Николая стало строгим, а глаза засверкали. Ощущение своего величия и могущества, сделало его исполином. Борясь мысленно с врагами, он бороздил кабинет чеканными шагами и побеждал их. Постепенно выражение его лица смягчилось, взор погас. Романов стал горд и доволен. Внезапно он остановился перед Поэтом и вспомнил:
– А что за анекдоты распространяют о Нас диссиденты?
Пушкин смутился, но всё же начал, потупив взор:
– Ну, возвращаетесь Вы из военного похода, а в будуаре её Величества Бенкендорф в неглиже. Услышав царственную поступь, он завопил, как Чернышевский:
– Что делать? Бланшфлёр, что делать? Твой Колян Палкин вернулся!
– Кабы мой Незабвенный и впрямь был Палкин, то зачем ты, Граф, был бы нужен? Лезь скорей под кровать,– приказывает Александра Фёдоровна.
Их Сиятельство спрятался, а его тучный, простите, зад выглядывает. Вы входите и, замечая всё с высоты своего положения, интересуетесь:
– Птичка моя, а что это из-под ложи мерцает?
– Тазик гигиенический, Николя,– без запинки отвечает Шарлотта,– видать, Алексашка Гончарова убрать забыла. Эта фрейлина такая рассеянная, только и думает, как бы Барона фон Фризенгофа под балдахин затащить.
Ну, Вы, для порядка, тот тазик царственным сапогом тюк, а Граф в крик:
– Ой! То есть дзинь-дзинь.
Николай хмыкнул и сурово отчитал:
– Нисколечко не смешно. Не ожидал от тебя, Пушкин такой пошлости. Ты ж – Наше Всё, а не поручик Ржевский. У нас даже дети знают, что Бенкендорф человек-металл. Может он и не такой железный, как Феликс, но если его ногой пнуть загрохочет, не хуже Зевса. Да разве шеф жандармов в России может быть человек-дерево или глиняный человек? Смешно даже подумать.
Гений покраснел и более никогда не пересказывал скабрёзные анекдоты.
Монарх почувствовал его раскаяние и произнес, прожигая Поэта взглядом:
– Твоё сердце ещё что-то тревожит. Ты не всё высказал. Признайся смело и без утайки. Очисть всецело свои мысли от заблуждений. Я хочу тебя выслушать и выслушаю.
– Ваше Величество, я знаю, что бескрайние просторы Россия с темной народной, да и дворянской массой, не могут обойтись без Царя. Вы устанавливаете закон и правите нами, объединяя нас и воспитывая. Но самодержавию суждено разделить власть с народом, хотя и не скоро.
– Почему? – заинтересовался Романов.
– Все внезапное вредно. Как глаз, свыкшийся с темнотой, надо потихоньку приучать к свету, так и раб должен постепенно привыкать к свободе. Наш народ дик и взбесится от резкого послабления. Он возведёт в кумиры золотого тельца, и начнёт приносить Мамоне человеческие жертвы. Похерив клятву Гиппократу, врачи перестанут лечить и будут разводить болезных на деньги, учителя гнать неимущих учеников, а инженеры душ человеческих, писать на заказ пасквили.
Вы совершили великое дело, сокрушив гидру революции. Кто спорит? Но есть ещё чудище, столь же страшное, и если с ним не бороться оно уничтожит Вас!
– Выражайся яснее, – приказал Самодержец, ловя каждое слово Гения.
– Это воровство административных властей, продажность судов и полиции. Свобода, безопасность и честь человека зависит от прихоти развращенных чиновников. От Хотинского уезда до Могилёвской губернии нет ни справедливости, ни уверенности в завтрашнем дне. Все сословия стонут в тисках самоуправства и поборов!
Не удивительно, что нашлись люди, возмущенные страданием Отечества. Перемен требовали их сердца. Перемен! В порыве патриотического безумия дерзкие Декабристы хотели свалить трон Вашей династии. Но они мечтали заменить притеснения – свободой, насилие – безопасностью, продажность – нравственностью, а произвол – законом, равным для всех.
Наказывая их за преступные помыслы и несанкционированный флэш моб, Вы, наверняка, признали благородство этого порыва. Уверен, что Государь карал, а человек прощал!
19. Дуэль
Император нахмурился и сказал строго, но без гнева:
– Смелы твои слова, поэт… Значит, ты одобряешь бунт против государства и покушение на жизнь Монарха?
– О нет, Ваше Величество, – волнительно вскричал Пушкин, – я оправдываю цели замысла, но не средства. Вы умеете проникать в души, так соблаговолите взглянуть и в мою. Убедитесь, что в ней не гнездиться зло.
– Хочу верить и верю, – ответил Государь, смягчившись, – твои помыслы благородны, но тебе не хватает опыта и рассудительности. Видя несправедливость, ты возмущаешься и легкомысленно обвиняешь власть за то, что она мгновенно не уничтожила зло и не построила на его развалинах всеобщее благо.
Знай, что критика легка, а искусство созидания трудно. Для реформ мало одной воли Самодержца, как бы он не был силен. Ему нужно время, стремление народа к самоуправлению и помощь всех благородных сердец, соединенных одной национальной идеей. Пусть все духовные силы страны поверят мне и, объединившись вокруг меня, самоотверженно идут туда, куда я их поведу. И гангрена, разъедающая Россию, исчезнет! Ибо только в общих усилиях – победа и спасение.
Что до тебя, Пушкин, то ты довольно шалил, но я забуду прошлое, вернее уже забыл. Вижу пред собой не преступника, а талантливого человека с высоким призванием – воспламенять души вечными добродетелями! Ты свободен... можешь идти, но помни, что я сказал, и как с тобой поступил. Где бы ты ни поселился, а это будет твой выбор, служи родине мыслью и словом. Пиши вдохновенно и свободно, ибо отныне я буду твоим цензором.
Вняв Императору, Поэт начал творить для современников и потомков. Зная свою участь, он торопился и писал плодовито, как графоман. Няня то и дело бегала в лавку за чернилами, а пленительная Натали продолжала сверкать на балах и даже на маскарадах.
Поклонники отыскивали её по духам и феромонам под любой маской. Стоило ей войти в залу, как её бальная книжечка заполнялась именами претендентов. Чтобы ангажировать с ней танец, они были готовы на многое, а за долгоиграющий Котильон, увенчивающий бал, на всё.
На правах свояка, Дантес брал мзду с кавалеров за запись в карне красавицы. Для расчётов родственники уединялись средь шумного бала за колонну. Там, в полутьме, негодяй беспардонно обсчитывал Натали и, дыша пороком в её ушко, молил:
– Мечтаю ещё газ получить егша из ваших дивных гучек, Агмида. Повтогите и я отвезу вас в Пагиж от вашего бешеного гевнивца.
Стесненная обстоятельствами, дама отвечала резким жестом опахала, выставив его рукоятку вперёд. На языке веера, это означало: «Отвали, чмо!». Но бисексуал делал вид, что не понимает и лобызал её белоснежные перчатки. Презрев мнение света, он лез выше лайки и слюнявил сальными губами её бархатную кожу.
Натали не выдержала и пожаловалась мужу на постоянные обсчёты при расчётах и домогательства. Тот пришёл в ярость и вызвал на поединок настырного пидора.
Около пяти вечера они сошлись на крутом берегу Черной Речки. Камер-юнкер втянул страстными ноздрями колючий январский воздух и почуял под мундиром поручика железную кольчужку. Рассвирепев от такой низости, он одним выстрелом отстрелил противнику оба яйца.
Взвыв от боли, тот упал на колени и пальнул, зажмурившись. Пуля – дура чиркнула Невольника чести. Француз испугался последствий дуэли и спрятался в посольстве у полюбовника. Туда прибыли за очередным траншем и оружием ласковые, как май, Чечены. Целуя и обнимая раненного по очереди, они по-дружески похлопывали его по ягодицам и советовали:
– Езжай, брат, лечиться в Германию. Тамошние лекари творят чудеса за деньги.
Утратив причиндалы, Шарль стал шёлковым и покорно повиновался. Немецкие эскулапы подивились пустой мошонке и выписали из Севильи имплантаты Иберийского быка.
Крупного рогатого самца долго истязали за не любовь к красному. Усатые пикадоры пыряли его пиками, а бандерильеро метко метали свои гарпунчики в толстую бычью шкуру. Израненный бедняга был рад, когда, наконец-то, явился элегантный красавец тореро. Потанцевав вокруг, он грациозно пронзил шпагой свободолюбивое сердце.
Животное пало смертью храбрых. На арене тут же возник какой-то Фигаро с бритвой и помазком. Обрив мошонку, он безжалостно отсек часть мужского достоинства быку производителю. Парные яйца обложили льдом и галопом по Европам, доставили в операционную. Немецкие медики взяли самые суровые нитки и намертво пришили бычьи бубенцы к пациенту. Они прижились на Дантесе, как на собаке и вскоре он смог с новой силой пуститься в содомские оргии.
Благодаря крутым яйцам и покровительству голубого братства, Барон сделал блестящую карьеру. Из простого дельца-депутата он вырос в уважаемого банкира-сенатора.
Его жизнь омрачала лишь младшая дочь – Шарлотта, в которой взыграла русская кровь. Она с детства любила дядюшку и читала его стихи наизусть. На выпускном балу добрые подружки рассказали, что её отец дразнил свояка «рогатым ниггером», до тех пор, пока не убил. Шокированная дева сошла с ума и вскоре скончалась. Каждое полнолуние она являлась к отцу и предупреждала о жутких последствиях, но он не верил приведению.
20. Дикие гуси
Раненного Пушкина отнёс в карету на руках его секундант, Константин Данзас. Они дружили ещё с лицея, где Костю прозвали Медведем за недюжинную силу и пофигизм.
В родных пенатах Гений быстро пошёл на поправку. Голубой бомонд решил добить лежачего, а во избежание вендеты вырезать и всю его семью. За смерть Поэта Геккерн пообещал воз голландской гидропоники и тридцать флоринов, жидомасоны – ветку акации, а Бенкендорф – почётную грамоту вместе с рамкой.
На заказ слетелись заморские киллеры, а из глубинки понаехали доморощенные душегубы. Вместе с местными коллегами, они шныряли по набережной Мойки. Азиаты щурили от холода глаза и скрывали злые намерения в коварных улыбках. Лица кавказской национальности, прятали носы под кепкой, а кинжалы в рукаве черкески. Отечественные солдаты удачи сжимали в карманах сапожные шила, щедро смазанные крысиным ядом.
Будочники строго следовали указанию сверху. Завидев убийц издалека, они отворачивались и быстро юркали в будку.
Революционеры держались отдельной кучкой во дворе дома № 12. Мужчины переоделись пролетариями, а женщины уличными девками. Они грелись жженкой «Карамболи», сварив её на костре из книг Пушкина. Сильный пол довольно правдиво изображал пьяных работяг, а слабый пол – проституток просто неотличимо. Собираясь взорвать бретёра адской машиной, бомбисты ждали, когда в его комнате кончится кислород и откроется форточка.
В отеле напротив, снял дешевые апартаменты дорогой импортный киллер. Внутри футляра от виолончели он пронёс в номер дальнобойную берданку, а снаружи вывесил табличку «Не беспокоить». Рискуя простудится, чистильщик приоткрыл окно, высунул дуло и приник к Цейсовской оптике.
Гений лежал на диване и понимал, что его гонители не уймутся. Устав, противостоять подлости в одиночестве, он позвал супругу и прошептал:
– Пора, мой друг, пора.
Натали тотчас бросилась к Арине Родионовне и попросила:
– Голубушка! Не в службу, а в дружбу! Сгоняй на Царскосельский вокзал и приведи бомжа с Африки. Посули ему бочку водки и вечное блаженство, только уж постарайся отыскать погодка Алекса.
Няня была готова на всё ради своего касатика и понеслась, сверкая пятками. Вернулась она лишь к вечеру. За ней покорно покачиваясь, плелось нечто чёрное с душком. В передней существо раздели и бросили его обноски в огонь. Из печи повалил смрад и она начала стрелять лопающимися панцирями насекомых.
Грязного гостя окатили керосином и помыли дегтярным мылом в семи водах. Потом его одели в чистое исподнее истопника, преставившегося, как нельзя кстати. Он кинул кони, отведав грибочков, которые прислала барину дочка Кутузова, Елизавета Хитрово.
Бедная Лиза опозорила свою фамилию, поступив простодушно. Она передала лукошко через троюродную сестру Натали, Идалию Полетику в девичестве де Обертей. Хитрая приблуда Идалия заменила отборные шляпки Волоконницы на Бледные Поганки. Сожрав добрые грибы, она неделю тащилась в ином измерении, ожидая там смерть Поэта.
Чистое чудище привели в людскую и усадили за стол на козырное место. Перед ним выставили четверть водки и лохань солёных огурцов. Все дети и домочадцы сбежалась поглазеть.
Потасканный пришелец выглядел старше Пушкина, но глаза на покрытом оспинами лице, выдавали молодость. Дружелюбно улыбаясь беззубым ртом, он сказал тост:
– На здоровье! – и, опрокинув стопочку, степенно представился:
– Моя зовут Принц Чомба. Я старшая сына Мобуты I-го, Великого Вождя всея Берега Слоновой Кости. Он первым в мире начал имплементировать человеческие качества в людоедские племена.
Все прыснули, а Арина поинтересовалась:
– Как же, ты, прынц, дошёл до жизни такой?
Блюдя русский обычий: между первой и второй, перерывчик не большой, Инфант тяпнул ещё стопку и ответил:
– Раньше на всю Африку был всего один женерал – Жак Де Клебар, да и тот француз. Поэтому моя приехала в Мацква учиться на женерала. Как принца, Чомбу взяли без экзамена в престижный лицей имени Святаго Патрика Лумумба. Моя училась только на хорошо и отлично, пока не пришла беда. В просвещенной Европе её называют: революсьён.
Она началось с того, что женералу Де Клебару прислали энциклопедию Дидро. От скуки он прочитал статью Вольтера и полевел на всю голову. Военспец захотел убивать и грабить мой па-пА. Он забыл, что Великий Вождь дал ему кров из соломы и не раз делил с ним по-братски белый хлеб из маниоки и чёрных женщин из похоти.
Стоило бате уйти охотиться на сладких пигмеев, как хитрый Жак созвал племя и начал агитацию. Он горстями бросал в толпу блестящие фантики от конфет и вещал:
– Братья! Доколе нам терпеть притеснения этого злого людоеда Мобуту? Почему самые лакомые куски врага достаются только ему? Мы тоже хотим кушать мозги и сердце! Убьём Мобуту, и призовём править добрую карлу с Марса. Он бесплатно принесёт всем много вкусной еды и много свободы.
Тёмнокожие поверили и стали красными, как уд дикого буйвола во время брачного сезона. Перестав пахать они с утра до ночи пили бражку инжирку и горланили реп:
– Как с Килиманджаро приканает карла,
В красном лапсердаке с чёрной бородой,
Даст задаром манны и пуд капитала,
И пик Коммунизма укажет нам рукой.
Когда отец племени вернуться с сафари, коварный Клебар науськал на него толпу:
– Ату тирана Мобута! У него весь ягдташ забит вкусной свежей вырезкой из пигмеев. Смерть деспоту! Да здравствует Либерта, товарищи каннибалы! Ату его!
Революционно настроенные негры налетели всем скопом на бедный па-пА сзади и съели его со всеми потрохами.
Глаза наследника увлажнились. Поминая отца, он выпил чарочку, не чокаясь, и задумался о бренности бытия.
21. Из Князи в грязи
Принц выдержал мхатовскую паузу и опрокинул очередную чарку. Занюхав огурчиком, он возобновил повествование:
– Пока народ кушал батю, ушлый Жак собрал с берега всю слоновую кость подчистую. Погрузив её на фрегат «Медуза», француз ушёл в море по-английски.
Вместо доброй карлы с Марса в племя пришла злая карлица с джунглей. Пигмейка дала всем охотникам до любви море наслаждений и вскоре они покрылись язвами и струпьями. В племени начался падеж, и оно перестало высылать средства и гостинцы.
Моя сирая стало нечем платить за учеба. Чомба поменяла остатки фруктов и конопли на козлиные кишки и рыбьи пузыри. Раздав предохранители сокурсницам с Африки, моя умная стала сдавать их в аренду на Муромском шоссе. Чомба ещё плохо знала знала ваш могучий язык и объявляла на международном:
– Музунгу, гив ми мани и бери даром прити гёл на олл найт, али на ван клок. Бушь хэппи!
Чёрный товар пришёлся по сердцу белым людям. Моя предприятия процветала. Менты имели долю бартером, но им стало мало. Алчные блюстители порядка начали вымогать мзду на ровном месте. Зная, что их требования не вполне законны, Чомба отказалась платить. Тогда один злой городовой взяла в аптеке Феррейна фунт чёрного опия и подкинула за моя отворот ботфорта.
Чомбу замели в каталажку, где было мало еда и много клопа. Моё дело вел упитанный подпоручик Киже. Допрашивая с пристрастием, он посмел оскорбблять Принца крови:
– Ты, грязный негатив, попёр против системы! Теперь тебя ждёт дыба или, в лучшем случае, виселица. Подпиши чистосердечное признание в организации холерного бунта в Тамбове и, быть может, отделаешься каторгой. Понял тупой уголь?!
Не выдержав унижений, Чомба бросилась на дознавателя и перегрызла его лакомую шейку. Пока подоспели полицаи, моя успела выпить всю парную кровь из бывшего расиста.
Храня честь мундира и сор в мусорской, жандармы замяли инцидент, чтобы получать жалование за мертвяка. Ради прибытка, они даже повысили мёртвую душу до звания поручика. А Чомбе дали пять лет каторги, и она поехала по тундре, по железной дороге.
На зоне ни Декабристы, ни уголовные не приняли наследного Принца в свою компанию. Моя прибилась к мужикам и стала добывать лавандос на лесоповале.
Вспомнив Сибирь, рассказчик проглотил три рюмки к ряду и поморщился. Решив, наконец-то, отведать закусь, он смачно хрустнул огурчиком и продолжил:
– Благодаря здоровой русской крови Киже, Чомба выдержала холода и бегло заговорила на вашем великом языке. Отмотав от звонка до звонка, моя вышла на волю с цингой и чистой совестью.
Чомба вернулась в Мацква и на станции встретила доброго человека в красивой фуражке смотрителя. Он представил мою всей своей честной компании. Она приняла Чомбу, как родную и угостила портвейном. Мы выпили за здоровье, затем за знакомство, а потом за погоду и разом заговорили и закурили.
Моя понравилась одна интересная дама в потёртой шапке-ушанке. Её лицо украшали широкие сросшиеся брови, крупный нос картошкой и редкие усики. Крохотные глазки постоянно бегали, кокетливо зыркая то на сторону, то на лево. На ней был одет мешковатый шушпан, из-под которого, маняще, выглядывала блеклая панёва. От вожделения у Чомбы началось слюноотделение и он посетовала:
– Представьте, мадам! В Сибири моя жила только с одной красивой открыткой актрисы Нимфодоры Семеновой. К концу ссылки она вконец поизносилась и с тех пор Чомба не знал любви.
Умная и сердобольная барышня сразу поняла намёк. Она ободрила, посулила помощь и попросила:
– Говно – вопрос! Ночью утешу по самое некуда без базара. А ща кинь по-тихому на карман пару целковых. Только без палева, а то наши стопари враз прокоцают и отожмут мухой.
Зная, что у вас в России желание женщины – закон, моя незаметно исполнила просьбу. Её, похожее на блин, лицо расплылось в улыбке. Она ухватила Чомбу под локоток и повела в лабаз шаговой доступности. Круглое, как колобок, тело низенькой крали вызывало большой интерес у прохожих, пассажиров и её товарищей. Они всю дорогу приставали к ней одним вопросом:
– Даш, а Даш, когда дашь?
В ответ она хмурила косматые брови и многообещающе сжимала моя рука. Весь день мы гуляли по городу на широкую ногу и мои деньги, а ночью продолжили в коллекторе.
В тепле всех разморило. Новая знакомая оказалась очень порядочной и сдержала слово. Она молча скинула шушпан на пол и, чинно покачиваясь, подошла к Чомба вплотную. Крепкой мужской пятернёй, красотка стиснула мою гордость. Та взметнулась ввысь, будто, хобот циркового слона, приветствующий публику по мановению жезла укротителя.
Слегка протрезвев, Дарья сдвинула на затылок ушанку и почесала сначала лоб, а потом пах. Подумав, она решительно скинула кофты и замусоленный бюстгальтер цвета беж. Пышные груди вывалились на живот. Покачавшись недолго, они заслонили собой застарелый шрам от аппендицита. Женщина степенно развернулась к стене и задрала шелуху юбок. Покорно склонившись, она опёрла руки о колени и замерла, как вратарь в ожидании пенальти.
Посреди огромного седалища с зеленовато-жёлтыми синяками, алел прыщ. Он, словно маяк, показывал путь всем заблудшим мореплавателям.
Потрясая копьём, Чомба ринулась ко входу в красавицу, сокрытого от любопытных взоров густыми зарослями. Но тут со всех сторон набежали её гражданские мужья и скрутили моя. Не смотря на опьянение, благоверные супруги ревностно следили за всеми входами и выходками своей пассии. Они вытащили Чомба из подземелья и долго много били моя башка крышкой люка.
Утром Чомба очнулась в помойке без денег, пальта из овца и левой почки. Моя ещё сильней полюбила ваш добрый народ, ведь любой европеец отнял бы обе почки вместе со всеми внутренними органами и стволовыми клетками.
Эфиоп молча помянул почку чаркой. Думая о бескрайней добросердечности русской души, он блаженно улыбнулся и закашлялся.
Эпилог
Туземец прочистил горло очередной стопочкой и закончил повествование:
– Чомба вернулась на вокзал и встретила своего доброго друга в фуражке. Он схватил мою за уху и, наклонив к себе, зашептал:
– Тебя вся мусорня ищет! Твоя дурья башка погнула чугунный люк, который целиком принадлежит государству. Рви когти, пока снова не упекли на севера.
Его люди посадили Чомба в Столыпинский вагон и обещали, одеть галстук такого же бренда, если ещё раз встретят. В теплушке моя добралась до Питера и уже многие лето живёт на Царскосельском вокзале припеваючи.
Слушая приключения Принца, сердобольная Арина всплакнула. Смахнув слёзу, она отдала початую четверть лишенцу и отвела его в подвал. Там он, наконец-то, выпил по-человечески и, улёгшись на ледник, захрапел.
Чёрный горемыка месяц хлебал горькую по-черному, а помирать явно не собирался. Парная кровь Киже, сибирская закалка и море водки сотворили чудо в африканском организме. Он перестал питаться, гадить и ощущать холод, а только пил и мочился в бочку с мочёными яблоками.
Сенные девки стали опасаться спускаться в погреб за соленьями. Забулдыга задирал им сарафаны и шлёпал по упругим попкам. Говоря сальности, он склоняя молодух к срамным деяниям прямо на земляном полу. Свои резоны бесстыдник нахально подкреплял выдающимся мужским достоинством. Оно пикантно выпирало из портов и от визита к визиту только увеличивалось в размерах. С каждым посещением девам становилось всё тяжелее и тяжелее отказываться от заманчивых предложений, которые всё глубже и глубже проникали в их неокрепшие умы.
Так более не могло продолжаться. Лечившие Поэта врачи Николай Арендт и Христофор Саломон были посвящены. Натали попыталась сунуть им деньги, но обрусевший немец и русский еврей возмущённо отклонили гешефт. Гончарова устыдилась и дала им отмашку безукоризненно белым платочком.
Доктора кинули жребий. Идти в подземелье выпало немцу. Он перекрестился и, волнуемый странными чувствами, начал спускаться по узкой витой лестнице.
Попросив прощенье у Гиппократа, эскулап и поставил пьяному эфиопу пиявки. Тот в одночасье отмаялся. Лекарь глянул на часы и отметил, что сердце Принца перестало биться без пятнадцати три. Костя Медведь поднял его из подвала наверх, как пушинку, и положил во гроб.
Пушкин простился с няней, велев ей сжечь чуждый мундир камер-юнкера, и написал посвященным:
– На свете счастья нет, а есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля, –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег...
Передав записку жене, Поэт попросил её привести детей. Не прошло и часа, как она согнала всех непосед. Натали построила их в линейку и встала сзади. Качая грудничка на одной рукой, она другой рукой придерживала за шкирку то одного, то другого.
Дети били копытами, желая разлететься по своим мирам: Мари не терпелось дочитать Апулея, маленький Гриня хотел пи-пи, а Алекс – доиграть в жмурки с нагулянными на сеновалах дочками дворни. За грошик они всегда позволяли ему водить и познавать ощупью всё многообразие своих созревающих форм. Барчуку нравились крепкие тела девок с носами закоренелых пьяниц.
Отец расцеловал детей и начал прощаться:
– Простите меня, чада мои! Знаю, как горька безотцовщина, но я должен покинуть вас ради вашего блага. С вами останется молодость, а её возвышенные побуждения часто ведут к глупости. Занимаясь в гимназии, помните, что ученья дали миру гораздо больше дурного, чем хорошего.
Философские теории безумных краснобаев, презирающие обычаи, семью и государство, повредили и меня в юности. Мой разум терялся среди соблазнительных миражей абсолютной свободы. Отрицание веры в вечную жизнь души рождали глупый бред и позорные поступки.
Но время победило всё ребяческое и порочное исчезло. Сердце заговорило с умом словами небесного откровения. Он осознал, что цели не ограниченные Божественным законом несут гибель личности и обществу. Я понял, что казавшееся доныне правдой есть – ложь и, что свобода невозможна без церковных догм.
Так не повторяйте же моих ошибок! Живите, слушая свою душу и ничего не бойтесь, кроме Господа.
Ребята дружно кивнули, мечтая поскорей разбежаться. Речь отца поняла лишь грудная Ната. Не умея высказаться, она прикрыла глаза, давая понять, что всё уяснила. Дитя хоть и находилась на иммунной привязке к матери, но пока была ещё тесней связанна с Богом.
Гений благословил родных и скрылся ради их спасения.
Доктора составили липовый документ о гибели Поэта и подписались. Все поверили. Соломенная вдова оформила по фиктивной бумажке приличную пенсию. Запрещённые Барабанщики написали жалейку по убитому негру, но вредный Бенкендорф положил песню на полку.
Царственный поклонник Натали заплатил сто тысяч рублей, которые её муж остался должен разным лицам. Деспотическое обожание Монарха перешло и на новый брак Гончаровой с покладистым Петей Ланским. Продвигая его по службе, Николай продолжал опекать красавицу, пока она не изменила ему с придворным конюхом. Его Величество выпило яду, но во дворце пустили слух, что он умер от пневмонии.
Пушкин написал ещё много книг на разных языках и под всякими псевдонимами. Когда ему исполнилось сто восемнадцать лет, он пресытился земной жизнью. Пройдя через Святые Горы и Шамбалу, Поэт достиг Китежа и остался в священном граде. Но иногда он является к избранным и подсказывает изысканные рифмы и карты в прикупе.
© Copyright: Лев Верабук, левый берег Москвареки, июль 2009 года.
Источники:
1. Пушкин. ПСС. Издательство: Воскресенье 1994-97 г.
2. «Истории русского масонства» Борис Башилов (Юркевич). Издательство: МПКП «Русло», ТОО «Община» 1992-95 г.
3. Воспоминания Юлия Сас (Граф Струтынский). Журнал «Литературные Ведомости». Краков 1873 г.