Глава 1. «Мы едем-едем-едем в далекие края…»
Маленький Виталик уж и не знал – радоваться ему сегодня или плакать. Вот мама всегда скажет что-то, а потом хоть стой, хоть падай! На море она хочет своего сына свозить, видите ли. Подлечить. Заодно, и само море показать.
А самого сына и не спросила – а хочет ли он туда поехать?
Впрочем, Виталик уже давно привык, что его никто никогда ни о чем не спрашивает, а только ставит перед фактом – надо и все тут! Хоть ты убейся!
Манную кашу не хочет он есть, видите ли – а НАДО! Не съешь – гулять не пойдешь. Хоть до вечера над тарелкой с ложкой сиди, а будь добр, чтобы на донышке ничего не осталось.
В дальний магазин за хлебом не хочется идти – а НАДО! Не пойдешь? Ну, и не надо! Только тогда и в клуб на новый фильм не просись. Все пойдут на «Кощея Бессмерного», а ты – дома сиди.
Вот и сегодня… Пришла мама с работы и прямо с порога заявила:
- Виталик! Радуйся! Мы на море едем! Боже! Как же там здорово! Как давно я там не была! – и от большой радости испачкала его щеку своей губной помадой, когда поцеловала.
Вот моменты поцелуя Виталик всегда любил – мамина помада пахла так вкусно. Почти как клубника. Или даже вкуснее.
А все остальное – нет, не нравится!
Радуйся… А чему радоваться-то? Тому, что все его задумки и начинания пойдут соседскому коту Ваське под хвост? И поход в лес пропадет, и рыбалка на шумной плотине не получится и катание на лошади, что живет в лесхозе, отменится.
Вот так всегда – готовишься-готовишься, а потом - бац!!! Обидно до слез!
И главное – ЧТО там на море может быть интересного? Вода? Так ее и дома достаточно! Вон, после недельного дождя лужи так и не высохли. Они вчера с Тимкой глубину измеряли – до сих пор по пояс! Зато сколько удовольствия получили! Правда, теперь сапоги мокрые, белье в стирке и без морожено оставили. Но разве это беда?!
А еще Виталик слышал от кого-то, что эта вода в море какая-то уж очень синяя и соленая к тому же. А страшенных акул там еще больше, чем собак нерезанных в их дворе. Да чего там слышал? Видел собственными глазами!!! Ему читали огроменную книжку про доктора Айболита. На картинке она была – акула то есть – как живая. Красотой не выделялась. А вот своими зубами и их количеством сильно удивляла. И зачем ей столько? А еще Виталику ребята рассказывали, что эти акулы людей едят. И как же тогда прикажете в этом море плавать? Опасность на опасности – почти, как на войне! Даже хуже! Почти, как у них во дворе!
Ему что-то совсем не хотелось быть съеденным зубастым чудищем ростом с пятиэтажный дом. Этих страшилищ и дома уйма, особенно, когда ночью мама свет выключает в коридоре. Так и ползут вдоль стен! Так и ползут!
А еще Виталику почему-то представлялось, что там, на море, всегда черная ночь – глаз выколи (море-то - Черное, значит и ночь – черная!). И светлого солнечного дня никогда не бывает. Откуда у него было такое представление – одному богу известно. Наверное, какое-то кино по черно-белому телевизору так врезалось ему в память, что других образов теплого моря у него и не возникало в голове. А если там все время темно, то какое же удовольствие от этого можно получить? Разве что шишку на лоб в самую темную и безлунную ночь.
Он так распалил себя, что ему все больше хотелось остаться дома.
Но мама была неумолима и в первую же субботу умчалась в Москву за билетами на скорый-прескорый поезд.
Пытаясь найти хоть какое-то утешение, Виталик выложил эту новость Тимке. Утешения не последовало…
- Везет же…, - процедил маленький Тимка сквозь зубы. – Мне бы так. – И громко вздохнул.
Вот была у Тимки противная черта – завидовать Витальке – и новым игрушкам и новым событиям.
- Ну и езжай с моей мамой, а я тут останусь, - предложил Виталик своему другу.
-Я бы поехал, только меня на лето к бабушке в Ленинакан отправляют.
У Тимки всегда находились какие-то дурацкие оправдания. Он без них прямо жить не мог! Как же они злили Виталика! Так и хотелось отлупить его за это побольнее и подвесить за ноги на дереве, как это сделал Карабас-Барабас с Буратино, чтобы тот «поделился» с ним пятью золотыми сольдо. Только из Тимки никогда они не посыпятся – вешай-не вешай. Он же жадный до невозможности. Проглотит, а не отдаст!
- Какой Ленинакан? – возмутился Виталик. – Ты же мне говорил, что твоя бабушка живет в Ленинабаде. Опять наврал мне?
- Ничего я и не наврал, - невозмутимо ответил младший мальчик. – Одна бабушка в Ленинабаде живет, другая – в Ленинакане. В том году я был у одной, в этом – меня к другой везут.
Виталику оставалось только промолчать на это Тимкино объяснение – проверить же его было нельзя! Еще следить за ним не хватало!
- А у меня только одна бабушка осталась, - печально сказал Виталик. – И один дедушка… В Вязьме живут. Вот бы опять туда поехать…
Тимке и в вопросе с бабушками и дедушками повезло больше. Обидно. Почему-то у Тимки, хоть он был и меньше Виталика, всего было больше! Разве это справедливо?
- А на море так хорошо…, - протянул Тимка. – Там столько всяких вкусностей – пахлава, виноград, гранаты, чебуреки, плов, шашлыки... Я бы еще съездил.
Вот так всегда! Тимка и на море уже побывал!
- Ты мне ракушек привезешь? – попросил вдруг малек. – Беленьких таких… И розовых. Розовую ракушку к уху можно поднести, и услышать оттуда шум моря. Так здОрово!
Пришлось пообещать привезти ему ракушки, но только в обмен на вкусные фисташки из Ленинакана-Ленинабада, пастилу из чернослива и абрикосов, которыми уже когда-то Тимка угощал Виталика. А чо? Очень даже выгодный обмен получается! Хоть в этом деле Виталику чуток повезло.
К вечеру мама вернулась с билетами на поезд Москва-Симферополь и еще с кучей разных кульков и кулечков. Даже немного бананов привезла, которых Виталька никогда раньше не ел, но на картинках много раз видел. Оттого и завидовал африканским мартышкам, что те только ими и питались и никак не манной кашей.
Виталик весь день был в каком-то смятении. Даже не представлял, ЧТО нужно брать в эту поездку. Когда его отправляли к бабушке и дедушке, то там все было ясно – карандаши, альбомы для рисования, пластилин и прочая детская дребедень заполняла и чемоданы и багажник голубого «Запорожца» отца.
А что нужно брать с собой на море? Водолазный костюм, спасательный круг и лодку? И где их доставать? Ничего из этого у них в доме не было. Но маму почему-то это не очень-то заботило. А зря! В кино, помнится, показывали, как люди на море в шторм только на лодках и спасались. Перспектива утонуть без спасательного круга раньше времени Виталика не очень радовала.
Более того, мама сказала, что к морю они едут не завтра, а через некоторое время. Так уж получилось, что слишком много желающих захотело вдруг погреться на солнышке, поэтому билеты и закончились. Вот и пришлось маме взять билеты только на следующий месяц.
- Но зато к этому времени море хорошо прогреется и станет, как парное молоко, - мама во всем находила положительные моменты.
Но Виталика это не очень обрадовало – получается, что Тимка уедет к бабушкам раньше, чем он к Черному морю. А без Тимки летом в пыльном городе очень скучно – ни по шее не надаешь ни за что ни про что, ни наорешь без всякой причины. Вовку со второго этажа тоже, скорее всего, куда-нибудь подальше с глаз долой сошлют. Виталику сразу вспомнился Северный полюс, как край земли, и цветик-семицветик. Сестры Мухины, которые были старше и Виталика и Тимки более, чем на два года, поедут опять в пионерский лагерь, чтобы там своим неумеренным жужжанием донимать пионервожатых и портить им последние истрепанные нервы. Они же часа не могут мирно просидеть – обязательно между собой передерутся и втянут в драку всех окружающих в пределах видимости и досягаемости.
Находиться в списке «неуехавших к бабушкам» было и обидно и грустно. Все «старенькие» друзья разъедутся, а с «новенькими» что-то и знакомиться не хотелось.
Но на удивление, время до отъезда на море прошло в этом году хорошо. И даже скучать не пришлось – новая стройка, что началась недалеко от Виталькиного дома, сделала свое дело. Как-никак – новый бесплатный аттракцион получился – дешево и сердито! Все «незадействованные» родителями девчонки и мальчишки нашли там всевозможные развлечения, начиная от пряток по захламленным изгаженным подвалам и кончая мешком с краденым карбидом, который так здоровски шипит в воде и воняет каким-то газом. Просто замечательно воняет!
И все это безмерное и бесконечное удовольствие опять испортила мама – не выпустила гулять в пятницу.
- Посиди-ка сегодня дома, - очень буднично сказала она, подкрашивая губы алой губной помадой. – Завтра мы уезжаем к морю. И мне не хочется, чтобы ты заболел напоследок.
Виталька хотел было громко возмутиться, как это умел делать только он – громко, противно и назойливо, но опоздал. Дверь захлопнулась, его рот остался открытым, а мама легконогой газелью помчалась на свою секретную работу. Хоть они и жили рядом с заводом, но маме постоянно приходилось почти бежать до проходной. Вовремя выйти из дома у нее получалось очень редко. И виной тому часто бывал Виталик.
Зато на следующий день он получил массу удовольствия от поездки к морю.
Утречком хотелось, конечно, поехать на «Львовском» автобусе. Эти автобусы были особенными - мягкими и быстроходными. Правда, они возили лишь туристов в своих креслах. А обычные пассажиры потели и прессовались в брикеты в стареньких МАРЗах. Именно на одном из них Виталик с мамой и поехали на вокзал – не на дорогущее такси же деньги тратить!
А как автобус «вкусно» дымит выхлопной трубой? Всем мальчишкам нравилось.
А как замечательно пахнет у него в салоне пыльным потрескавшимся дерматином? Никакая кондитерская не сравнится с этим запахом!
А еще как по-здоровски выглядят тусклые плафоны на потолке и как скрипят несмазанные двери – эту прелесть может понять только тот, кто не имел собственного автомобиля во времена товарищей Брежнева и Мао Дзе Дуна.
Грузовики так не пахли. И легковушки тоже. Уж Виталик-то это точно знал!
Но почти всегда удовольствие от поездок в автобусах портили кондукторши, которые противными голосами орали на весь автобус:
- Кто еще не передал деньги за проезд? Быстренько передаем их мне! Иначе я щас встану и пойду сама вперед. Мало не покажется!
И иногда они действительно вставали со своего кондукторского места и, как ледокол во льдах Арктики, довольно шустро рассекали надвое людское море в салоне старого автобуса. Как им это удавалось делать – понять было невозможно. Ведь там даже плюнуть было некуда – не то что человеку протиснуться. Наверное, они знали какие-то волшебные слова.
Почему-то тетеньки-кондукторши всегда были толстыми и некрасивыми, но зато их боялись даже дяденьки с опухшими от «лекарств» лицами. Ведь если не передашь эти злосчастные 25 копеек, они могли запросто ославить «зайца» на весь автобус. А это мало кому может понравиться!
Виталькина мама жадной никогда не была и всегда платила за проезд, а потом усаживала Виталика себе на коленки. Иначе он не дотягивался до окна. А там всегда было так много интересного – то коровы на обочине пасутся, то вспотевшие милиционеры у своих постов ГАИ прогуливаются. Красота, а не работа у них! И форма есть и палка полосатая…
Старый железнодорожный вокзал привлекал Виталика продавцами черных семечек. В других местах этого жареного деликатеса почему-то не продавали. Пять копеек за стакан – и ребенок молчит часа два. А если повезет, то и три! Родителям в радость – можно подремать в пути.
Виталика всегда удивляли билетики на электричку – коричневые малюсенькие картонки, размером со спичечную этикетку, на которых выбиты какие-то дырочки-крохотулечки. Они ему меньше нравились, чем разноцветные билетики на автобус. А объяснялось все очень просто - они никогда не бывали «счастливыми». И их нельзя было съесть. Мамина сестра, тетя Лида, научила его этим премудростям. Ходила счастливаяяяя – до невозможности, наглотавшись их отпуза! Аж, жуть!
А на Ярославском вокзале в Москве мама даже разрешила Витальке выпить стакан воды за три копейки из красного автомата с надписью «Газвода». Вкуснотища необыкновенная! Щипит в носу так, что даже слезы выступают, все от этого плывет перед глазами и хочется чихать! И сироп вкусный и тоже красный – вишневый. Самый любимый.
Пока Виталька получал удовольствие от миллиона пузырьков из граненого стакана, к ним пристал какой-то грузин-армянин. Мама их так называла, потому как не любила. Они все для нее были на одно лицо. Она говорила, что они наглые, грубые и еще какие-то. Виталька даже таких слов раньше от нее не слышал. Но маме лучше знать – они же жили какое-то время в городе Грозном и там всего насмотрелись.
- Женщины там – хорошие, безропотные, работящие… Весь дом и хозяйство на себе везут, - иногда она рассказывала о той жизни. – А мужики – козлы вонючие. Работать не любят – только о бабах и деньгах говорят. Сядут перед домом на карачках, разложат перед собой нарды и весь день играют – кубики бросают-время убивают. Не мужики, а недоразумение.
Вот такое ОНО сейчас и предлагало «дЭвушке» помочь донести ее чемодан до поезда.
- Спасибо, не надо, - мирно и тактично ответила Виталькина мама.
- Ну как такая дЭвушка может таскать такие тяжелые чемоданы? – не унималось носатое и одновременно неумеренно волосатое «недоразумение».
- Я сказала «спасибо», - уже более резко ответила мама. – Или я непонятно изъясняюсь?
- Понятно. Но я – мужчина и хочу помочь, - и грузин-армянин ухватился за ручку маминого чемодана. – Совершенно бЭсплатно!
- Значит так, - мама остановилась, поставила чемодан на мраморный пол и зло посмотрела на ЭТО, которое было ниже ее ростом на целую голову и громко, смачно и влажно дышало ей в живот. – Если Вы сейчас же не отстанете от нас, я Вас сдам в милицию. Прямо тут. Больше повторять не буду. Понял?
И подхватив в одну руку чемодан, а в другую Виталика, она, как какая-то чапаевская Анка-пулеметчица, зацокала каблучками к выходу из зала ожидания. «Недоразумение» осталось стоять с открытым щербатым ртом и вскоре растаяло в летнем воздухе.
С мамой не забалуешь! И красавица писаная-преписаная, и отпор может дать любому. Виталькина мама по красоте запросто могла соперничать с его любимой актрисой Людмилой Чурсиной. И это было чистейшей правдой, потому как мамины сотрудницы часто спрашивали ее:
- Вот что ты здесь делаешь в этом КБ? Тебе в кино нужно идти сниматься, а ты здесь свои годы тратишь…
На что мама лишь грустно молчала. Куда ж она пойдет с Виталиком на шее? Это ж не ребенок, а сто рублей убытка! Ежедневно! На кого его оставить?
Скорый поезд Москва-Симферополь встретил их яркими зелеными вагонами с желтыми полосками. Виталик немного побаивался этого путешествия – так далеко на поезде он еще не ездил. Но неизвестность и манила.
Тетенька в синей форме взяла у мамы билеты и попросила их пройти в вагон на свои места.
- Туалетом в Москве пользоваться нельзя! Двери открою позже. – Строго сказала она, глядя куда-то в сторону.
- Спасибо. Знаем. Потерпим. – Ответила кратко мама и запихнула сына в вагон, который встретил их духотой, суетой и назревающим скандалом.
Какая-то толстая тетенька с кучей сумок и корзинок все никак не могла пройти в вагоне на свое место. Такой же толстый дяденька, плелся за ней с таким же количеством чемоданов, подталкивал ее, чертыхался и громко упрекал во всех грехах. Голос у него был противный – высокий, даже визгливый, похожий на женский.
- Ну, Адочка… Ну я же говорил тебе, что половина твоих чемоданов преспокойненько могла бы остаться дома. Все равно ведь не успеешь даже по одному разу своих платьев надеть. Я не говорю уж про костюмы! Едем же всего на две недели… на море… А не на полгода на зимовку в Арктику, - громко отчитывал он ее противным гнусавым голосом. – С тобой, дорогая, рехнуться можно – ни к одной бабке не ходи!
- Роланд, ты опять??? Молчи и тащи! – громко рявкнула в ответ тетенька в желтом цветастом платье, плотно обтягивающем все ее нехуденькое тело. Широкополая соломенная панама, болталась на веревочке у нее на спине. Роговые очки с зелеными круглыми стеклами делали ее похожей на огромную плотоядную стрекозу. Виталику даже показалось, что тетенька готова была проглотить своего спутника целиком – лишь бы не слышать его стенаний. – Не могли мои вещи остаться дома… преспокойненько… Не могли! Это ты можешь весь отпуск в одних трениках протаскаться по пляжу, как по дому, а у меня намечена обширная культурная программа. С выходом «в свет» и посещением дорогих ресторанов! И в чем я туда пойду? В шлепках и чешской бижутерии? И не намерена я все дни напролет проводить, лежа под зонтом на заплеванном песке, как какая-то дурочка с Урала. Хочу, наконец, увидеть Крым и его окрестности своими глазами. Мне вон Люська из кондитерского отдела, надысь говорила, что тама есть на что посмотреть, кроме тебя – на Айвазовских всяких, на Чехова, на Грига…
- На Грина! – поправил ее толстый Роланд. – На Александра Грина. А Григ жил в Норвегии. В Крыму он не бывал. И Айвазовский всего один был.
- Ты опять? – взвизгнуло плотоядное насекомое и плюхнуло шуршащие корзинки-картонки на свободное место. – Ты опять поперек меня? Боже! Ну почему я не одна? Ты мне дома уже во как надоел, - она провела рукой по горлу, - чтобы тебя еще и на отдыхе слушать. Молчи и не отвлекайся, изверг! Забрасывай чемоданы тудысь - на вон ту верхотуру. Да кожу на них не поцарапай! Чай, они не из дерматита сделаны!
- Адочка… Ты про дерматин говоришь? – переспросил изверг.
- Роланд, не придуряйся! Ты прекрасно меня понял. Не накаляй во мне зверя!
И они, наконец, зашли в свое купе и освободили дорогу в вагон для других пассажиров.
«Плотину» прорвало, и народ хлынул шумным говорливым потоком внутрь адского пекла. А оно уже радостно встречало их бодрой пионерской песней «Мы едем-едем-едем в далекие края…», которая громко шкворчала и хрипела из репродуктора под потолком.
Народ в вагон набивался совершенно разный. Тут были и молоденькие солдатики, которые ехали на побывку домой, и девушки-красавицы, которых провожали на платформе их мамы-папы. От множества разномастных орущих детишек у Виталика уже кружилась голова. Она же громко звенела от их воплей. Дяденек и тетенек было - и не сосчитать. Еще какие-то туристы, громыхая своими грязными котелками, как барабанами там-там из племени тумба-юмба, напугали бедную собаку, которая случайно обнаружилась в вагоне среди провожающих. Бедное животное не знало куда пристроиться, чтобы не быть раздавленным. Впрочем, это была даже не собака, а так - мелкое недоразумение – длинная рыжая такса, которая соседскому коту Ваське на только один зуб. Хоронилась она под полками, хоронилась, да не убереглась – прищемили-таки ей хвост туристическими кедами сорок пятого размера.
А вот Виталику с его мамой было не до туристов со смешными длинными собаками. Они лишь мечтали без потерь найти в этой суматохе свои места!
Перед глазами мальчика поплыли разноцветные круги от этой всей бестолковой суматохи, которую создавали отъезжающие и провожающие. Народу, наверное, было раз в сто больше, чем мест в вагоне – так показалось Виталику. И все о чем-то говорили, что-то переносили, неприлично выражаясь, громко и часто целовались и по сто раз со слезами прощались – не иначе на войну провожали! И даже громко лаяли – это уже возмущалась собака.
И тут по вагону пронеслась лавиной проводница, которая и объявила, что поезд отправляется через две минуты:
- Кто не успеет покинуть вагон – будет выпрыгивать на ходу! Парашюты в стоимость билета не входят!
Народ перепугался, подхватился и обезумевшей толпой ринулся к выходу. Бедную таксу чуть не задушили на ее собственном поводке - полвагона она преодолела на спине, хоть и возмущалась во весь голос.
Последней из вагона мимо Виталика прошла одна женщина. Виталик про себя назвал ее почему-то Гингемой. Наверное, за ее презрительную улыбку на лице, густо обсыпанном белой пудрой, и одежду, которая была уж очень непонятной – до самых пят, с кучей цепей, жемчугов и платков.
Она вышла из соседнего купе, где оставила на попечении двух разновозрастных дяденек и одного здоровенного балбеса своего прыщавого сыночка, ну очень неприятной наружности. Мальчишка был белобрыс, кусал ногти и постоянно шмыгал носом.
Виталик заметил эту противную парочку еще минут пятнадцать назад, когда случайно выглянул в окно. Тогда же рядом с ними он увидел на платформе развеселую группу провожающих: тощего лысого дядьку в черном костюме, обильно потеющего и умирающего от жары, с гармошкой под мышкой. Тут же рядом стояла молодая мама с дочуркой такого же возраста, как и сыночек Гингемы. Дочурка была с огромным бантом в волосах и походила на Мальвину. Не заметить ее было невозможно.
А потом Виталик увидел Гингему с сыночком уже в соседнем купе вагона, где они чудесным образом расположились как дома. Группа провожающих за окном что-то весело им кричала с платформы, Мальвина посылала им воздушные поцелуи.
И через какое-то время их присутствие за окном замечает мультяшная колдунья. Сразу было видно, что ей это «мероприятие» не очень нравится, и она всячески старается отвлечь своего отпрыска от окна, запихивая в него горстями всякие сласти. Но, в конце концов, шило в одном месте не дает тому смирно сидеть, и он-таки случайно бросает взгляд в огромное окно поезда. Тогда Гингема стала сладко-пресладко улыбаться провожающим их людям и одновременно громким шепотом сквозь сжатые зубы учить своего отпрыска, как нужно, по ее мнению, правильно поступать в данной ситуации.
- Ну ладно, помахай уж им в окно. Да не вставай с места… не вставай. Обойдутся – не графья! Много чести им будет... Все, - учила она своего ребенка, - хватит махать. Им и этого достаточно, чтобы до утра от счастья прыгать. Так и описаются от восторга. Ты вспомни, как эта соплистка не дала тебе первый кусок торта. Меня аж тогда всю передернуло!
Прыщавый мальчик выполнял все команды своей мамочки и тоже делал вид, что умирает от счастья видеть девочку на платформе.
Смотреть на это Виталику было неприятно.
Пока белобрысый мальчишка перебрасывался взглядами с делегацией за окном, его мамаша-Гингема движением подбородка тут же пересадила обоих мужчин - мужика, пролетарского происхождения и какого-то 19-летнего оболтуса с бородкой - на одну скамью, взлетом брови заставила того, кто помоложе из них, подняться и закинуть многочисленный багаж прыщавого отпрыска на багажную полку. После этого она села вместе с сыном на свободную скамью и с ангельской улыбкой на лице продолжала его пичкать всем тем, что собрала ему в дорогу на обед-ужин-завтрак. Упираться было бесполезно. Проще было просто открывать рот и глотать. Что малец и делал.
В это время на пороге купе возник, как чертик из табакерки, ПТУшник с оттопыренными ушами и весьма дебильного вида, как завершающий штрих к знаменитой картине «Не ждали». Все! Купе укомплектовано под завязку. Даже два боковых места заняты какой-то пожилой парой - дедушкой с бабушкой.
Мамаша оценивающе смотрит на будущее нашей промышленности в лице лопоухого ПТУшника и отрицательное мнение отражается на ее лице... Мда… Коммунизма в этой жизни ей точно не видать!
Гингема повторно всех повнимательнее осматривает и остается очень недовольной ими – не такими она видела соседей своему ребенку. Не такими… Но делать нечего – других завезти уже нет возможности.
- Антон, - представляется ПТУшник и здоровается со всеми за руку. Кроме мамаши. Она, видимо, привыкла только к поцелуям в запястье.
После этого Гингема берет со всех присутствующих слово, что все будут пестовать расчудесного ребенка, как родного сына, а потом дает ему последние наставления:
- Обязательно передай привет Аркадию Самуиловичу и Агнессе Леопольдовне. А когда привезут к себе, достань из бирюзового чемодана и подари им подарок, про который я тебе говорила. Ну, тот… который в тряпочку завернут.
Разговор бестактно прерывает заторможенный и не слишком владеющий устной речью пэтэушник:
- А ваш сын на верхней полке едет?
Мамаша, подозрительно оглядев пэтэушника, после пятисекундного молчания ответила:
- Да! Это его место. А что – есть какие-то претензии к ребенку?
Парень без всякой «задней» мысли и каких-либо посягательств простодушно спрашивает ее:
- А можно мы с ним, ну... того… - И глупо подмигивает, чем удивляет мамашу до глубины души.
Она с ужасом понимает всю противоестественность просьбы пэтэушника, и ее возмущение начинает набирать обороты и децибелы:
- Да ты соображаешь, что говоришь!!!... Извращенец!!! Хам!!! – она и не заметила, как перешла в разговоре на «ты».
В последний момент разговор вступает мужчина помоложе, которого звали дядей Володей и который был с бородкой:
- Он имел ввиду - поменяться полками. А что Вы подумали?
- Что я подумала – останется при мне! В следующий раз стройте предложения правильно, молодой человек! – самовар ее негодования стал медленно затихать.
А проводница сделала-таки свое непростое дело и потихоньку быстренько вытолкала всех провожающих на платформу. Гингема еще раз оглядела всю подозрительную мужскую компанию, которая неожиданно образовалась вокруг ее сыночка, но ничего не поделаешь, поцеловала сына в прыщавую щечку и отбыла белым лебедем на платформу... Чуть позже уже было едва слышно, как она инструктирует проводницу, чтобы та приглядывала за ребенком в компании трех здоровых мужиков, которые «и пить его научат, и курить и материться, как сапожник». Забыла упомянуть про карты!
Поезд незаметно тронулся и постепенно стал ускорять свой ход.
Вся компания провожающих во главе с мамашей-Гингемой и еще миллионом провожающих долго махала вслед вагонам, пока, наконец, не скрылись из виду...
Ох, и противным мальчишкой оказался этот Лаврик – в каждой бочке затычка. А наглый!!! Виталик сам не подарок, но таких мальчишек еще не встречал. Тот ко всем приставал, надоедал бесконечными расспросами, всех учил жизни. А чему он может научить – сопля соплей!
Мама Виталика вскоре расстелила постели, которые принесла им проводница, накормила его остывшей жареной курицей, картошкой и помидорами и заснула на верхней полке. Виталик ее прекрасно понимал – умаялась она с ним за день.
Он и сам лег бы немного вздремнуть, да разве ж тут уснешь, когда за стенкой живут такие интересные соседи – говорливые, веселые, нежадные. Конфетками проходящую мимо малышню угощают. И если бы не противный Лаврик, то все было бы не высшем уровне.
Молодой мужчина из соседнего купе вскоре обменялся полками с ПТУшником – отдал ему нижнюю полку, а сам полез на верхнюю. Оказалось, что надежда отечественной промышленности жутко боится высоты и уже много раз падал в поездах с верхних полок. И, видимо, ломал себе уши. Они у него действительно были очень необычной формы.
Потом, как водится, соседи разложили кулинарное богатство на своем столике и стали весело произносить разные смешные тосты с горилкой Сан Саныча (так звали мужчину постарше) и портвейном «777» очень развеселого молодого дяденьки Володи, который волею случая оказался полкой выше.
Малец с именем Лаврик был капризный, но в меру. Ему предложили угоститься. Он, конечно, не отказался. Ведь каждый мальчишка знает, что на столе у взрослых всегда вкуснее, чем на малышковом столике.
Этот Лаврик выедал только самое вкусное, а шкурки и недоеденные части бросал либо на стол, либо под него. Неаккуратный был мальчишка! Но взрослые на него почему-то не обижались.
- Не жалко - что он там съест, - махнул рукой дядя Володя, когда Сан Саныч захотел сделать замечание.
Потом Лаврик «разошелся» вконец и громко попросил у них портвейну.
Дядя Володя с Сан Санычем аж подавились от такой наглости. Но ведь все прекрасно знают, что детям пить взрослые напитки запрещено, поэтому они были непреклонны, как две скалы, и не уговаривались на нытье Лаврика.
- Мой дядя Эдик из Севастополя мне давал попробовать. Да-да! Целый стакан, - пытался сломить их сопротивление Лаврик и показать, что не такой он уж и маленький.
Но дяденьки не хотели ничего слушать и вручили ему шоколадную конфету, чтобы отстал.
Потом дядя Володя полез на свою полку, почитать книжку, но Лаврик не дал ему даже передохнуть, и сразу забрался к нему выяснить ряд вопросов... Долго рассказывал про многочисленных крымских родственников и, особенно, про любимого дядю Эдика 26 лет. Рассказывал, как тот с ним играл в карты, как в очччень престижную сауну его водил. Как спали в одной постели, когда ходили в гости...
Виталик не понял, что такое «сауна» и для чего она нужна. А уж про постель он вообще плохо что понял. Будить маму он не стал, а у чужих людей переспрашивать было неудобно. Ведь он как бы «нечаянно» все это подслушивал. Из-за стенки. В его купе было скучно – все спали под мерный стук колес.
Лаврик чем-то напоминал Виталику черную пиявку, которую он видел в речке в деревне. Она была скользкой, противной и до крови присасывалась к тем, кто зазевается.
И вот сейчас такая малолетняя пиявка пыталась присосаться к кому-то из соседнего купе. И даже неважно к кому – лишь бы не остаться одной.
Эта маленькая дрянь прямо-таки разлеглась на чужой полке рядом с дядей Володей, не давая тому вздохнуть. Пришлось ему даже книгу отложить – читать было неудобно. Дядя Володя уж и не знал, куда деться, когда малолетняя гадость сказала, что замерзла и крепко прижалась к нему.
Глаза у молодого мужчины стали дикими, а руки беспомощно повисли в воздухе.
- Пойду-ка я в туалет, - и дядя Володя быстро спрыгнул на пол.
Пиявка моментально сообразила, что «жертва» ее ускользает и с детской непосредственностью, чувственно облизнув губы, объявила, что и тоже хочет туда же, и нельзя ли им в туалет вместе.
Дядя Володя понял, что если сейчас не щелкнет по носу эту нечисть – до утра он не доживет и кровь вся будет высосана.
Твердое "нет" было его ответом и их едва начавшееся знакомство угасло.
Но Лаврик на этом все равно не остановился и забрался на полку к пьяному соседу. Но на этой полке места было - мыши мало! Сан Саныч занимал ее всю и даже немного не хватало.
Лопоухий ПТУшник при попытке посягательства на его территорию что-то такое сказал на ухо Лаврику, отчего тот, как ошпаренный, забрался с ногами на полку дяди Володи, где и заснул в одиночестве до самого утра.
А самому хозяину этой полки пришлось спать тоже на чужом месте. А дядю Эдика они увидели уже следующим утром.