Вдоль стен тянулись переплетения бесполезных проводов, кабелей и труб. Кое-где по ним бежали тонкие ручейки грунтовых вод, просачивающиеся через трещины в бетоне. Собираясь на полу, они текли под уклон к станции «Студенческая» новосибирского метрополитена.
Тоннель был окутан тишиной. Но тишина не такая, как, например, ночью в обитаемой квартире, разбавляемая тиканьем часов и сопением жильцов. Тишина жуткая. Остановишься, вслушаешься – желудок сжимается, пот на лбу выступает, сердце бьётся с перерывами. Ведь в метро не должно быть тихо. Ему по своему главному предназначению пристало шуметь хором голосов, объявлениями на станциях и в вагонах, гудением эскалаторов, грохотом поездов… Совсем ещё недавно, всего каких-то три года назад, люди миновали эти перегоны в залитых светом электричках всего за несколько минут. Каждый ехал и думал о чём-то своём. Пусть не всегда хорошем. Однако, прокручивая в голове запланированные дела, пассажиры часто возвращались к приятным мыслям. Может, всеобщего счастья в мире и не было, как твердили некоторые философы, но отдельные радостные моменты сохранялись. Хоть что-то. Зато потом оборвалось всё. И вместо светящихся вагонов по тоннелям теперь в большинстве своём шныряли крысы, питающиеся трупами, да проходили иногда человеческие тени. Жутко.
Человек шагал по шпалам и, кроме эха шаркающих шагов, ничто более не говорило о его присутствии в перегоне. Он даже фонаря не зажёг. Глаза привыкли к темноте, ноги запомнили путь. В северном направлении за последние дни никто не отправлялся, поэтому не стоит опасаться встречи с караваном, члены которого могут принять за мутанта и пристрелить.
На соседней станции «Площадь Маркса» человека знали как хмурого и молчаливого искателя по имени Олег. Большинство знали лишь о его существовании, не более. Как он оказался в метро, что надеялся найти в разрушенном городе, выступив добровольцем, и, наконец, почему периодически уходит в северные тоннели, мало кому известно. Лишь искателям, которые были с ним в том рейде, когда отряд наткнулся на автобус. Но рассказывать посторонним о подобном не принято. Олег слышал сотни историй о сломленных судьбах, о безразмерном горе матерей, ехавших тогда в подземке к своим детям; людей, потерявших всех родных; приезжих из других городов-целей, чьи семьи остались там. Слушал это всё и ни на миг не забывал о своей трагедии. Он вообще редко о ней забывал. Только если кто-то рассказывал что-то смешное или в беседе на отвлечённые темы. Но как только речь заходила о конце…
По изменившемуся эху шагов, ставшему более объёмным, Олег понял, что пришёл. Ему показалось, будто мёртвая станция кивнула, узнав, и грустно улыбнулась беззубым ртом. Искатель положил руку на путевую стену. Пальцы нащупали полосу неровностей. После того как за «Студенческой» окончательно закрепился статус проклятой станции, на мраморной плитке кто-то выцарапал железкой: «МЫ ВСЕ ЗДОХЛИ». Видимо, специально с ошибкой, чтобы усилить грохочущий эффект от необъятного для полного понимания слова…
Искатель миновал размашистую надпись и сел на край платформы. Тишина обволокла со всех сторон, прижала к себе, и стало как-то странно легко и пусто на душе. Именно поэтому Олег сюда и ходит. Боль здесь затихает. А стоит только вернуться на «Площадь», как завывает вновь. Везде там напоминания: влюблённые пары, их разговоры, да просто память, что здесь он был с ней. Неосознанно искатель находит единение со станцией. Неправильно её называют мёртвой. Она не умерла, просто переродилась.
В день, когда в северном полушарии за восемь-десять часов взорвались тысячи ядерных боеголовок, на «Студенческой» не закрылись гермоворота. Виной тому стали торговые лотки, перегородившие зоны толстых стальных пластин. Ударная волна была уже слишком слабой, чтобы разрушить станцию, зато поток горячего воздуха выжег лёгкие всем, кто на ней в тот момент был.
С платформы давно убрали тела, объеденные в первые дни собаками, обрывки одежды и личные вещи пассажиров. Останки захоронили на поверхности в братской могиле, закрыли ворота, провели дезактивацию, запустили фильтрующие установки. Но заселить «Студенческую» так и не вышло. Ещё до очистки станции люди чувствовали висящую на ней тяжесть, будто сам воздух тут сгустился и замораживал пространство. Любому нормальному человеку понятно, что, находясь в месте с такой историей, веселиться нечему. Думали, убрать, помыть – и станет хорошо. Но больше двух дней на «Студенческой» никто не задержался. По ночам слышались какие-то стуки за колоннами и в перегонах, отголоски криков и сильные завывания ветра, необъяснимо возникающие прямо над платформой. Пришлось смириться и довольствоваться одной «Площадью». А через её несчастливую соседку с тех пор ездят транзитом к Оби. На севере за «Студенческой» раньше тянулся самый длинный в мире метромост. К нынешнему времени сохранилась только та его часть, что доходит до реки. Остальные пролёты рухнули, причём так удачно, что от самой земли в жерло моста поднимается полотно с рельсами. По нему и тянут более-менее «чистые» брёвна и везут на дрезине к «Площади». Нет, их не сжигают, а укрепляют ими своды туннелей. На дрова идут деревья парка вблизи «Маркса», ведь от эпицентра взрыва он находится дальше, чем прибрежная зона.
«Дровосеки» стараются как можно быстрее миновать «Студенческую», и расслабляются, только когда скрипучая дрезина начинает карабкаться в гору. Не к свету, но всяким лучше, чем позади. Поэтому Олега и побаиваются, мол, чего это он к «мертвечине» ходит. Сам, значит, нечист. И даже если б люди знали истинную причину – мнение своё изменили вряд ли. Такова уж человеческая натура – отторгать непонятное.
* * *
Они шли мимо монумента Покрышкина к входу в метро. Погода была ясной, солнце щедро поливало светом большой город, окружённый могучими сибирскими лесами. Самое время прогуляться по бору.
- А ты на какие места билеты взял? – спросила она, пойдя по парапету.
- На балконе.
- Да ну?! – она подпрыгнула от радости. – Здорово! Я всегда оттуда хотела на сцену посмотреть. Ты молодец, - она остановилась и поцеловала его.
- Только у меня костюма нет.
- Как? Ты же говорил, что заберёшь вчера из химчистки, - по её лицу скользнула тень обиды.
- Извини, Тань, я не успел. Аспирантура, знаешь, такая…
- А перенести, поменять нельзя было? И в чём ты пойдёшь завтра? Может, в джинсах? В театр. Замечательно. Нет! Я хочу, чтобы мой жених был красивым, - она отдёрнула руку.
- Ну мне сейчас за пиджаком ехать, что ли? Мы же собирались погулять. Пойду в брюках от костюма и свитере том чёрном. Ты вон на Володином дне рождения тоже, знаешь…
- Что? Одета была плохо?
- Нормально, - спохватился он.
- Да-да! А что же заговорил? Извини, самое приличное платье тогда было. Не нравится ему, как я одеваюсь. Хорошо, пошли в магазин. Будешь сам меня одевать.
- Да я же не сказал, что не нравится… - поморщился он и полез в карман. Бумажника не было. – Чёрт! Я деньги забыл.
- Сколько есть?
- Рублей триста.
- Угу, молодец, - кивнула она.
- Что молодец? Что ты мне выговариваешь?! Я не особо смотрю, как ты одета, главное, чтоб тебе нравилось! Я пытаюсь тебе хорошо сделать. Или это неважно? Ездил вчера за линзами для камеры, которые ты заказала месяц назад, за фруктами оттуда ещё четыре квартала шёл, потом печатал фотографии. Деньги забыл, потому что проверял вещи. Всё ли взяли.
- Ладно, - она улыбнулась, но кисловато. – Запомню. Хотя менять кое-что всё равно надо. Где твоя химчистка?
- В центре. В ближайшую от университета сдал.
- Тогда езжай на метро за своим пиджаком, а я поеду в «Мегу», по магазинам похожу. А ты подъезжай с деньгами.
* * *
Он посадил её на автобус и направился к метро. Если бы только знать, что с другого континента уже стартовали ракеты…
Сигнал тревоги застал Олега на «Площади» за пять минут до удара по городу. Он успел ей только позвонить. Встречный людской поток не дал никаких шансов выйти из метро. Затем все гермоворота на станции закрылись. Тут за ними следили.
Живой он её больше не видел. Отряд добровольцев, облачённых в ОЗК, исследовал левобережье (на правый берег нельзя было пробраться из-за полного или частичного разрушения мостов). Она была в том автобусе, на который он её посадил. Искатель узнал её в основном по кулону на шее, который подарил месяца за два до войны. Похоронил девушку в поваленной лесополосе неподалёку от шоссе. Похоронил фактически вместе с собой. С того дня от него осталась одна физическая оболочка. Если поначалу ещё оставалась призрачная надежда, что она укрылась в каком-нибудь подвале или ударная волна встретила на пути к автобусу серьёзную преграду, то потом всё. Пустой взгляд, лишенное всяческих эмоций неподвижное лицо, сутулая спина и шаркающая походка – вот, как с тех пор видят искателя окружающие.
Олег запустил руку в карман своей кожаной куртки и вынул револьвер. Он нашёл его в доме коллекционера старого оружия. Там было полно всего, но искателю почему-то приглянулась именно эта испанская модель. В барабане всего один патрон. Так было изначально. Ещё стоит отметить, что револьвер лежал отдельно от остального оружия. Быть может, коллекционер собирался свести счёты с жизнью да не успел. Искатель решил стать его последователем. Не раз он пытался это сделать. Но упорный револьвер не хотел выигрывать.
Олег не раз думал о том, что всё могло быть по-другому. Стоило им лишь не повздорить и вместе спуститься в метро. Да, война коснулась всех, и невозможно было спокойно принять тот факт, что в ближайшие годы люди не увидят солнца. Но ведь вместе горе пережить легче. Одиночке эта ноша может стать непосильной. Трудно сказать, осилил ли её Олег. Физически-то он существует, а вот где его душа… С другой стороны, и он мог уйти с ней, однако остался. Значит ли это что-то? Олег никогда не был церковным человеком, да и просто верующим, честно говоря, назвать его можно было с натяжкой. Дьявол-то в какой-то степени тоже верующий, он ведь знает о существовании Бога. Искатель замечал странную связь между некоторыми событиями, которой верующие приписывают божественное проведенье. Например, у человека не единожды срывается покупка квартиры, и наступает момент, когда хочется всё бросить. Но, в конце концов, находится такое жильё, что человек сразу понимает: «это моя квартира, она лучше остальных». Много Олег замечал таких, казалось бы, неудач, на почве которых взрастало благо. Не это ли доказательство существования Бога? Не значит ли это, что некие могущественные силы ведут человека? Но в суете дел, в бешеном темпе мегаполиса искатель не принимал это всерьёз, отодвигая на дальние планы. Имелись другие, более важные заботы. А потом на пути разверзлась пропасть, и всё, на чём зиждилось существование Олега, провалилось туда вместе с ним. Раньше нужно было приподняться над землёй и увидеть этот провал. Потом что-либо менять стало поздно. Всё уже потеряло смысл. Человек, ни к чему не привязанный, обречён. Оказывается, она являлась единственной ниточкой, связывавшей его жизнь с понятием «осмысленность». И вот эта ниточка оборвалась. Ему казалось, есть множество вещей, являющихся для него опорой; они помогали поднять настроение, побороть депрессию; давали временную идею и силы идти дальше. Но всё это были ложные ценности. Не нашёл Олег такой опоры, с которой его не сбила бы ни одна буря, будь то воздействие мира или его внутренние противоречия.
Батюшка Михаил с «Площади» говорит, что сейчас самое время уверовать в Бога, если раньше сомневались или отрицали. На вопрос «а как он допустил, чтобы это случилось?», батюшка улыбается, качает головой и отвечает: «Это логический финал цивилизации. Многие утверждают, что Бог забыл о людях. Нет. Не Бог забыл о людях, а Люди забыли о Боге. Молодое поколение отреклось от своей истории. Юноши и девушки обругивали Господа, спиливали кресты, предпочитая не вспоминать, что хотя бы во время монголо-татарского нашествия русские люди молились Богородице, а воины с молитвой шли в бой против захватчиков Руси. Можете сказать – это не помогало, и всё равно монголы покоряли города. Тому была причиной извечная вражда князей, их неспособность объединиться. А Отечественная война? Русский народ ведь одержал в ней победу. И мы можем преодолеть разверзшуюся пред нами пропасть. Нужно только поверить. Не делая ни себе, ни Ему одолжений, а искренне, до глубины души уверовать. И Он поможет. Что вам мешает? Нет больше никаких привязок к материальному, нет больше соблазнов, от обилия которых лопнул былой мир». Олег понимал, что так-то оно верно, но почему-то у него никак не получалось поверить. Именно так, как говорит батюшка – искренне, душой. Видимо, слишком слаба сила воли. А ведь немало тех, кто встал на путь служению Богу. Стало ли им от этого легче жить – известно лишь им самим. А Олег просто устал.
- С любимыми не расставайтесь. Всей кровью прорастайте в них. И каждый раз на век прощайтесь, когда уходите на миг… - тихо пропел искатель, и поднёс дуло револьвера к виску.
Выстрел…
Станция проглотила звук, печально вздохнула и вновь предалась воспоминаниям.
…Безразмерный голубой шар пульсирует, сжимаясь и раздуваясь. Он словно живой и дышит. Когда шар выдыхает, становится темно, а при каждом новом вдохе его поверхность проецирует очередную картинку. Удивлённо-испуганные лица пассажиров метро от объявления тревоги на станции. Момент удара, когда погас свет. Вечер того же дня: «Площадь» залита красным аварийным освещением. Открытые гермоворота – впервые после бомбёжки. Восхождение на крышу устоявшего торгового центра. Руины, руины – руины повсюду. Пожарища. Одна из квартир жилого дома по улице Титова. Ещё один дом на той же улице, точнее – его останки. Раскопки подвала. Трое выживших. Женщина, встречающая искателей в вестибюле и со слезами спрашивающая, не проходили ли мимо её дома. Мужчина, чья двенадцатилетняя дочь оказалась среди троих счастливчиков. Следующая ходка. Автобус. Лесополоса. Могила. Следующая ходка. В квартире под старым дубовым шкафом Олег нашёл живого котёнка. Он оказался питомцем девушки, спасшейся на «Площади». Снова выжившие встречают отряд. С немыми вопросами в глазах смотрят на добровольцев: «нашли кого-нибудь?», «не проходили мимо моего дома, помните, я говорила…» Станция, загромождённая палатками, коробками и прочими предметами, в той или иной степени выполняющими роли жилищ. Условно поделённая пластиковыми перегородками или навесами из ткани на секции. Заполонённая несколькими сотнями человек, кутающимися в грязную рваную одежду; у многих травмы и ожоги. Тёмное жерло туннеля, уводящего к пустой «Студенческой» и чёрной заражённой реке.
…Шар неожиданно тухнет.
Искатель оказывается на «Студенческой» под светом единственной горящей лампы. Затем они начинают вспыхивать одна за другой. Свет нормальный, как до войны. И почему-то не режет привыкшие к мраку глаза.
А станция становится другой. Куда-то исчезает копоть с потолка, следы крысиной жизнедеятельности с платформы, преображаются потрескавшиеся колонны. Лампы включаются строго по порядку от северной лестницы, которая находится за спиной Олега, до южной. При этом на другом конце зала последний светильник мигает и тут же гаснет. Но искатель успевает заметить человеческую фигуру, одетую во что-то лёгкое. Он даже не сразу вспоминает, как эта деталь одежды называется. Платье. Таня такое надевала на Володин день рождения…
Лампа зажигается.
Будь у Олега сейчас сердце, оно могло не выдержать частоты ударов.
Это она. В том самом платье.
Искатель хочет выкрикнуть её имя, но горло сдавливает спазм. Улыбнувшись, она делает шаг назад, разворачивается и взбегает по лестнице.
Ничего вокруг не видя и не ощущая, будто плывя в киселе, Олег доходит до центра платформы и затем резко бросается вперёд. Он не помнит, как минует турникеты, стеклянные двери и лестничные марши. Лишь когда взору открывается голубое небо с редкими белыми рваными облаками, Олег понимает, что вышел из метро. Прямиком на лесную тропинку. По обеим сторонам от неё покачиваются живые сосны и берёзы. Шелестит трава, пахнет хвоёй. Никаких признаков города после ядерной атаки. А она стоит невдалеке, перед поворотом тропинки.
- Ну, иди сюда, - произносит девушка, протянув руки. По её щекам текут слёзы.
Олег кидается к ней, крепко обнимает.
- Это ты…правда ты?..
- Конечно… Если нам что-то даётся – значит, заслужили. Видимо, мы заслужили этот мир для двоих…