Я, Арима, говорю

    
       Когти боевого дромедара глубоко уходят в раскисшую грязь. Он не боится даже зыбучих песков на окраине Эсторры. Доверяет мне - я распознаю их чутьём. Интуитивно. Не боится, что всадники на грузных хамахарских тяжеловозах заступят ему дорогу. Никогда не испытывал такого унижения.
       Нет, я несправедлив: хамахарцы довольно резвы и боевиты. Это лишь в сравнении со скакунами каменистых дикарских плоскогорий они чистые улитки на горном склоне. Пока улитка вползёт на вершину священной горы...
       Книжники слишком засоряют ум готовыми речениями на все случаи жизни. Это не для мелких торговцев и сыновей мелких торговцев.
       Но, возможно, в самый раз для просвещённого отца Аримы, бывшего сына, бывшего брата и фаворита орла нашего святого дона Рэбы,...
       Бывшего фаворита. Которого со всем возможным почтением отпустили от королевского двора, дабы малым числом братьев занять родовое гнездо баронов Памп, донов Бау из замка Бау, признанных бунтарей и смутьянов, ленное право коих лишает корону двенадцати пудов серебра ежегодно, а штурм гнезда - тридцати пудов серебра в один приём. И удержал сию твердыню во чтобы то ни стало. Хотя бы до прибытия настоящего хозяина, впрочем, весьма гадательного.
       Очень мало вероятного, если попросту.
       Чистая синекура, то есть "никаких забот". Против сонмища баронов до сей поры не выстояло ни одного королевского ставленника. Прескверный стиль, однако. Гур Сочинитель такого бы не одобрил.
       Впрочем, что я читал из Гуровых писаний, кроме самого последнего. О бродяге и воине по имени дон Улисс и его преданной супруге доне Пелопее. Завиральная сказочка, в отличие от истории, за которую Гур едва не поплатился головой. Повесть о любви принца и дикарки - пятно на королевском гербе, потому что за ней стоит настоящая жизнь. Сюжет "Улиссеи" - не здешний, подсказан нашему писаке доном Руматой, и без того приобретшим скандальную славу. Второе почти не опасно, в отличие от первого: с эсторским доном в открытую заигрывают и кокетничают. И бывшие королевские фавориты, и сущие королевские фавориты, и фаворитки королевских фаворитов обоего толка.
       В качестве негласного выкупа за жизнь доны Оканы, которую наш дамский любезник так опрометчиво подставил, я нижайше попросил его выбрать мне верховое животное из его родных краёв. При случае. И научить управляться со скотиной.
       Что случай представится на следующий же день, я знал точно. Мои люди, помимо прочего, работают в таможне - следят, чтобы корабельщики не завезли чумных блох, кои охотно заводятся в крысиной и прочей шерсти. И нередко наведываются на сами суда, стоящие в карантине.
       Данные к размышлению. Мой покойный батюшка, когда я был сущим сопляком, привёз на соанском корабле двух одногорбых верблюдов, обученных и в полной сбруе. Так что обогатился он на том изрядно. Зимы в Арканаре не слишком суровы, и батюшка надеялся, что в зверином питомнике тогдашнего короля дромедары выживут. Не получилось - загубили эту пару сырость и неподходящий корм, а может статься, неудачная беременность самки. Но так как меня отдали в придачу к верблюдам, я успел кой-чего нахвататься.
       Благородный сукин сын не знал и десятой доли против моего. Даже того, что дромедаров не подковывают. Хотя можно надеть на подошвы особого рода латные башмаки из бычины с бронзовыми и даже стальными напёрстками. И снарядить таким образом весь караван. В здешнем мутнолесье скорость и маневренность мало что значат - верблюды торят дорогу лошадям, а не наоборот. Это потому, что на главную дорогу, ведущую к серебряным рудникам, мы рискуем выбираться разве что ночью - следы неведомых зверей и призраки душегубцев страшат нас куда менее настоящих душегубцев и скотов.
       Ибо орлу нашему кардинал-епископу я до времени не донёс ни о дворянине Румате, ни о разбойнике Арате, ни о прочих связях тех с этими - а потом стало всё равно.
       Прелестная королевская фрейлина не досталась никому.
      
       Из лесных кущей мы выбрались неподалёку от замка. Немудрено, что его не удавалось взять штурмом: гигантские папоротники и эвкалипты вырублены на протяжении полумили, а далее простёрлось откровенное болото. Посреди болота и на другом конце хилой гати возвышается небольшое природное плато, в котором родник, имеющий начало посреди внутреннего двора, проточил широкое углубление и падает оттуда с гулким шумом. Оба входа врезаны в скалу, защищены дубовыми воротами и двойной опускной герсой. За решёткой начинается подъём, по которому могут пройти два всадника в ряд. К сожалению или к радости, их легко обстрелять из верхних и нижних арбалетных щелей.
       Всё это я на днях узнал от самого хозяина, который пребывает в отсутствии. По поводу присутствия в Весёлой Башне. Надеюсь, ему там не очень прохладно или там жарко.
       - Ну и как мы напросимся в гости к хорошенькой вдовушке? - спрашивает меня рано поутру брат Тэва, известный зубоскал.
       - Она пока не вдова, - я меряю его холодным, как у кобры, взглядом.
       - Соломенной, - поправляется он.
       - Как напросимся, говоришь? Один из нас пройдёт путём воды, - взмахом руки я указываю на узкую промоину в основании стены.
       Держу пари, на всю сокровищницу днесь почившего в бозе короля, что это единственная слабина во внешних укреплениях.
       - Утопнуть можно, - брат Тэва кряхтит и чешет в потылице. Никаких манер.
       - Ничего, я вырос на море, а там знаешь, какие приливы.
       Командные роли расписаны заранее. Побратим остаётся вместо меня. Если главные ворота откроются, а баронский флаг будет спущен - с десантом идёт брат Сэрен. У его людей дон епископ в своё время отнял по мелочи - либо сводную сестру, либо конкубину. Дорогое и тайное. С одной стороны, их жизнь вне особых подозрений, с другой - к чему им, как, впрочем, и мне самому, такая жизнь?
       Если синее с белой хризантемой знамя продолжит развеваться на ветру, отряд уходит в глубь леса и ждёт елико возможно.
       А вот если знамя спустят и тотчас наравне с баронским штандартом вывесят мой алый командирский шарф, все, за исключением обоза и обозников, приближаются к запасным воротам и ждут, пока они распахнутся настежь. Показав меня самого посередине арки.
       Обозники подтянутся немного погодя - если всё сойдёт благополучно.
       Вот примерно так.
       Можно предусмотреть всё и всё вытерпеть, но не насквозь мокрую одежду. Свёрток с капитанской формой и башмаками, завёрнутый в промасленную парусину, смыло потоком. Хорошо, что шарф я заранее обмотал вокруг торса.
       Это укрепило меня в решении: до визита к хозяевам проверить стражу у обоих входов.
       Несли службу они препогано, что тот, что другой холоп. Я прижал одному сонную жилу, другого легонько тюкнул булыжником. Первый снабдил меня ливрейным колетом, штанами и кирасой, второй - кавалерийскими сапогами, подмётки с которых были срезаны на ходу. Вряд ли таким ловкачом, как я сам, - скорее всего, следы времени. Мечей у них не водилось, а кинжал мой, хоть и притуплен по причине втыкания в скалу, выглядел внушительней здешних.
       Возиться с засовами и подъёмным механизмом я не стал. Лишний шум демаскирует. Скользнул по двору вместе с ночными тенями и бликами. Чужое платье делало меня почти своим - было бы перед кем.
       Что я собираюсь делать? Не знаю и не хочу знать. Хороший мечник должен быть готов отразить атаку с любой стороны и из любой позиции.
       Дверь в жилую башню была приотворена. Я перекрестился в мыслях и вошёл, пытаясь двигаться как человек из близкого окружения. Хозяйские егеря мертвецки спали перед огромным очагом, тусклое пламя озаряло наполовину съеденного быка. Запах, одновременно съедобный и мерзостный, напомнил...
      
       Женщина открыла свои синие, как кобальтовый фаянс, глаза. В них стояли ужас и боль.
       - Дона, - произнёс я. - Дона Окана, ты, положим, дура, но, говорят, дура смышлёная на редкость. При таких ожогах, как у тебя, никто не выживает, и знаешь, почему? В них образуется яд, как в мертвечине. А секрет вытягивающих эту дрянь снадобий пропал вместе с повешенными знахарями. Так что смотри сюда.
       Я повертел перед её глазами узким кинжалом.
       - Шкуросъёмный и отточен получше бритвы. Я такому у главного экзекутора выучился. Сейчас я начну срезать с тебя всю твою гниль, а ты кричи на здоровье: никого тем не потревожишь. Хочешь поберечь связки - вот, закуси ремень. От кляпа, не дай бог, задохнёшься или нежный ротик порвёшь. Да не беспокойся, я парень опытный.
       Опыт я приобрёл на девушке по имени Ируна. Испытывали огнём её куда круче - обвиняли в самозваном знахарстве. Иру была, в отличие от кое-кого, не только сообразительна, но и умна, и преданна. Поняла, что домогаются не её саму, но любовника, и молчала до последнего. Я сделал вид, что не имею к этому жаркому никакого отношения - так, перепихнулся разок-другой. Попросил дать мне позабавиться в одиночку. Возможно, я влил в неё слишком много сонного пойла из маковой трухи, прежде чем приступиться к бедному истерзанному телу, но, скорей всего, надежды не было вообще.
       Чтобы не вышло лишних осложнений, тело я вернул. Наверное, после того дон Рэба и стал отводить глаза в моём присутствии. И, наверняка, именно оттого второй труп с меня не вытребовали.
       Из шлюх по призванию получаются самые лучшие агенты - по причине любопытства многое выпытывают, всё сказанное слышат и практически всё запоминают.
       Вот из-за этой благородной потаскухи, которая явно идёт на поправку и по-прежнему знает очень много, я и не отказался от дальнего путешествия. Я не альтруист. Ну и словцо - снова книжная зараза, что ты скажешь! В общем, носилки с нею находятся в обозе - прикреплены к двум смирным островным иноходцам, а впереди и сзади шествует по особо свирепому верблюду.
       Шествовало. Теперь прячется на опушке.
      
       Картина умиротворённого свинства. Соседские доны вперемешку с домочадцами всех рангов и, похоже, во главе с самим кастеляном перепились вусмерть. Собаки лижут пол рядом со столами, на которых громоздятся блюда, кувшины и бутыли, одна затащила под стол нечто лохматое и треплет.
       Впрочем, дела обстоят не так уж мирно: у той особи, что заняла место рядом с камином, внезапно загорелись волосы, добавив оригинальную нотку в букет местных ароматов. Волосы тут же потухли, но забавно, что особь даже не шелохнулась.
       Я двинулся по коридорам, на ходу пересчитывая мертвецов и замирая возле самых живописных. Судя по всему, побоище имело место быть вскоре после того, как охрана заступила на пост, и осталось ею незамеченным. Возможно, женихи доны Пелопеи взяли слишком много воли. Как её, кстати, величают на самом деле?
       Вот, кстати, живой, привстаёт на локте. Благородные седины, бархатный камзол, весь в новомодных пуговицах и пряжках, кровь запеклась вокруг ноздрей и губ. Чужая сталь прошла чуть ниже, чем надо: в сердце попасть по неопытности довольно трудно.
       - Парень, хорошо ты... Скачи за хозяином. Скажи...
       - С доной хозяйкой-то что, дон замковый? И с доном баронетом?
       - Охри...Заперлась в малой светлице. Потом и её. Снаружи. Стражу без оружия в большой кладовой. Баронет...
       Потянулся всем телом и упал навзничь, не договорив.
       Светлица - скорее всего, зала под самой крышей. Неужели мне так свезло, что все друг друга прикончили и я хозяин положения? Маловероятно.
       Мимоходом я подобрал шпагу из разряда малых - смертоносна и очень удобна в коридорном бою. Потянул из угла одну из накидок...
       Опа. Под накидкой прячутся.
       Зверь бежит на ловца.
       Мальчишка, белый и тонкий, как горностай.
       Абсолютно голый.
       Кажется, вот теперь я понял. Не удалось поразвлечься с мамашей, так завалим сынка. Сама виновата - не озаботилась держать у подола. Тех, кто мешает, зарубим...
       У меня ну совершенно испорченное воображение. Такова моя серая планида.
       - Ты чужой, - бормочет юный наследник Пампы, норовя перетянуть плащ. - Не знаю твоего лица.
       - А что, вам знакомых лиц не хватило, благородный дон Телема?
       Вспомнил его имя. Парадоксально помогла "Улиссея". Это хорошо.
       - Ты обязан мне помочь, сервет.
       Что я без году неделя такой же благородный дон, его не должно волновать. Тоже мне: род из одной персоны.
       - Если вы мне доверитесь, дон Телема. Кстати, вы можете называть меня Арима. Просто Арима. Вы можете провести меня к вашей сиятельной матери? И не соблаговолите ли одеться, хотя бы не по росту, и выбрать оружие по руке?
       Очень надеюсь, что в голосе моём нет издёвки. В душе - безусловно нет.
       Мальчик послушен. Он очень сообразителен и послушен для своих семи лет. Влезает в куртку, что я стянул с не очень грязного трупа и протягиваю ему с грацией лакея в энном поколении, подпоясывается и затыкает за кушак учебную шпажку в половину себя ростом.
       - Пойдемте к высокочтимой доне Охриде, дон баронет.
       Насчёт запертых стражников малыш, похоже, не знает. Принимает меня как должное, лишь подварчивает на лестнице:
       - Почему я тебя, чужака и простака, слушаюсь?
       - Сам дивлюсь. Весть о моей дворянской грамоте сюда не дошла.
       Отец бы тоже удивился - был на такое весьма горазд. Изумление, полагаю, буквально отпечаталось на его лице, когда его и моего младшенького арестовали люди нашего орла-стервятника. Залогом за старшенького, приобретшего видный пост в будущем диоцезе дона Рэбы. Как мне донесли незадолго до того, ради моего семейства отперли чистенький покоец в среднем этаже Весёлой Башни. Зарезервированный специально для особ королевской крови. Надеюсь, то сердечное снадобье, которое я подмешал в "отвальное" пиво, подействовало в указанный доктором срок. Невыносимо думать, что мои испытают даже это, самое первое потрясение.
       Отцеубийца. Братоубийца. За это, согласно Судебной Правде, положено двойное колесование и выпущенные кишки. Ну, хотя бы и так - всё лучше. Что на роду написано... Всякое лыко в строку...Каждому на шею привесили его начертание...
       Скажите, какой я стал книгочей: так и сыплю подходящими словесами.
       Светлица - будто ещё одна кладовка, поменьше.
       - А теперь, баронет, позовите матушку. И сразу же добавьте, что вы не один, - говорю, с лязгом отмыкая чугунный засов толщиной в моё запястье.
       Ненавижу врать, тем более в ущерб своим целям.
       - Мам, открой, - негромко зовёт юный Телема. - Со мной один благородный дон... Он хороший.
       Хмм.
       Нам отпирают.
       Та, кто стоит на пороге, слегка похожа на Окану, только волосы светло-, а не тёмно-каштановые. И горячая лазурь вместо хладного кобальта. Слегка растерзана, отчего видно, что стан, по недавней моде, тонок, а груди - девичьи. Оба головных платка сбиты на сторону, брови и губы размазались на пол-лица. Запах лаванды не перебивает иного аромата: ибо ночная ваза нё подверглась совместному с доной заключению.
       Благородная дона поистине прекрасна и величава.
       - Сиятельная герцогиня-мать Охрида Пампа дон Бау-но-Суруги-но-Гатта-но-Арканари, - я кланяюсь самым что ни на есть учтивым образом. - Рад вернуть вам юного барона и наследника славного имени без малейшего ущерба.
       Вроде как снова не лгу. Негодяи только и успели, что вынуть малыша из девственных пелен.
       Юный барон с блаженным всхлипом приникает к родимой груди.
       - Кто вы, сударь?
       Обращение как к купцу-торгашу. Она по сути права - чутьё на нашего брата у вырожденной знати отменное.
       Достаю алый шарф с вышитым гербом: три рыжих дромедара на песчаном фоне, навершие щита в виде белого клобука с чёрной каймой - знак второго, светского Ордена. Учреждён специально для мирян.
       - Благородный дон Арима но-Цурита. Прибыл по зову сиятельного барона для подкрепления.
       Почти правда.
       - Для моего прискорбного опоздания нет никаких причин, в чём каюсь и готов понести эпитимью.
       Опоздал я оттого, что счёл необходимым пройти мимо Пьяной Берлоги в Икающем Бору. Миля от столбовой дороги, пустяки. Проведать отца Кабани и разжиться у него мазями от гнилых и гнойных ран. Заодно пополнить запас макового молочка и горючей воды типа "перванш". Такой лилово-голубоватенькой. Хороша как внутрь, так и наружу.
       - Мои люди стали лагерем вблизи от баронских владений и просят разрешения войти за стены. Клянусь всем самым для меня святым, мы не допустим и не причиним зла большего, чем уже причинено.
       И выбирать тебе, милая госпожа над трупами и пеплом, уже не приходится.
       Она кивает.
       Дьявол, ну до чего удачно сложилось. Прямо не верится. Поняла из моих слов, что муж - покойник или вроде того?
       - Что надо делать?
       - Освободите из затвора ваших людей - надеюсь, их осталось не так мало. Велите им вооружиться. Поднимите на главной башне трёхцветковый штандарт в знак того, что хозяин ныне в замке, - моя рука с умеренной властностью ложится на худое отроческое плечо. - Вот этот шарф пусть подвяжут внизу штандарта. Откройте ворота - не главные, но боковые, - и опустите мост. (На этих словах дон Телема открывает рот, но не говорит ничего.) Я должен показаться своим людям.
       Приготовления занимают рекордно малый срок. Особенно если учесть мои объяснения по поводу обморока часовых. Узкие врата отворяются, герса поднята, и одновременно с нею из-под настила с рокотом выезжает огромный пандус. Лиственница пополам с дубом, привозной лес. Язык пандуса выгибается вниз и ложится дальним концом наземь.
       Я даю знак своим.
       - Представляю вашему вниманию братьев Тэву и Сэрена, на коих вы можете полагаться, как на меня самого, - говорю я немного погодя. - Они же позаботятся о ваших мёртвых. Предоставляю вашему милосердию некую дону Окану, скорбную телом и духом. Нимало не верьте тому скверному, что вы, скорее всего, о них обоих услышите. Нет, не отвергайте как ложь, но поверяйте своими ощущениями.
       Поскольку моё войско всю дорогу сюда глодало одну кору и варило её же, всех их решено было подкормить и упоить. Баронские погреба так богаты, что мне приходится грозить брату Тэве битьём батогами перед строем. Это если хоть один воин в строю на следующее утро не сможет его держать как подобает.
       Я, как и все, не сплю: если говорить правду, сплю не более часа. Между полночью и рассветом хозяйка и молодой хозяин поят меня горькой мерзостью под названием "кофе". От вина и пива я отказался наотрез. Не пью, когда при деле.
       - Как вы думаете, дона выживет? - спрашивает хозяйка.
       - Не сомневаюсь, - отвечаю. - Если, конечно, на то будет ваша воля. Это превосходная заложница. Время нынче мрачное и, скажем так, обескураживающее, так что искренне вам советую.
       - А мой отец? - почти прерывает меня дон Телема.
       - Хотелось бы.
       Самая большая моя неправда. Не то чтобы я имел зуб против этой лужёной глотки. В смысле порвать. Напротив, я желаю ей всех благ. Если благородный дон поладит с Тэвой - а Тэва чист от серой грязи и мрази. Если ему не замарают слух приключениями сынка в натурально мужском обществе. (Древние боги, в этих местах и скотину живьем палят, буде она осквернена скотоложеством.) Если он, подобно дону Улиссу, не усомнится в верности богом данной супруги. (С радостью вручил бы ему повод усомниться - но никак невозможно. Совесть у меня на самом донце, но имеется.)
       Едва прояснело - и я уже в седле. Одежду мою подобрали и привели в порядок едва ли не в первую очередь. За крупом бойкой островной лошадки вдвигается в своё гнездо мост, это чудо инженерного искусства. Троекратно лязгают ворота.
       С собой я не беру никого, тем более побратима. Только так можно обеспечить порученное мне дело. Моё личное дело.
       А что до меня самого - риск меня развлечёт и, будем надеяться, поставит на мне точку. Я отлично вооружён и буду держаться торной дороги.
      
       Ха! В полумиле от замка я встретил люпуса из фабулы. Взмыленный наравне со своим серым в яблоках паршероном, в кожаном фартуке до самых подмышек, из приличной дворянину одежды - лишь полуторный меч-бастард за спиной. На рукояти две хозяйских длани не поместятся, так что никаких тебе мулине в стиле заветного друга Руматы. И как, любопытно, дон Пампа при случае вытащит из ножен своего ублюдка?
       Случай не замедлил представиться. Я выехал на середину, развернул коня и демонстративно перегородил барону дорогу.
       - Серая сволочь, - он оценил мой наряд по достоинству.
       - В точности как те, которых господин барон гнали от корчмы "Золотая Подкова" до самого Урочища Тяжелых Мечей. Так хорошо гнали, что упустили случай потрафить дону Румате, - отвечаю.
       - Как так?
       - Лекарь Будах, - отвечаю дальше. - Румата беспокоился об этом книгочее. Если б вы ненароком его освободили, благородный дон не стакнулся бы с доной Оканой и не полез бы в объятия к орлу нашему Рэбе.
       Упреждающее нападение. Дон Пампа застывает с приоткрытым ртом.
       Милое дело. Теперь развить успех.
       - У вас дома крупная неприятность. Нет, имею в виду не моих людей в замке Бау. Между прочим, я не простая серая сволочь, но сам отец Арима, о коем вы, возможно, предупреждены. Ваша супруга и наследник избегли великой беды, и если вы не порадуетесь как должно - ну, вот лишь тогда вам следует опасаться моего отряда.
       - Тебе самому следует опасаться. Не того, что позади, а того, что впереди.
       То бишь в Арканаре.
       - Только не говорите, какая, досточтимый дон. Да будет сие для меня нежданным подарком.
       Учтиво раскланиваюсь и освобождаю дорогу.
      
       Город встретил одинокого путника молчанием и смрадом поистине гробовыми.
       Поистине, что творишь ты в чужом дому, встречает тебя в своём.
       Выступление "серой гвардии" вкупе с мятежом Араты Горбатого и Ваги Колеса планировались в верхах. Прибытие Чёрного Ордена - тоже. Я должен был вымостить Ордену дорогу к серебряным рудникам. Вымостить Орденом, как я втайне и, по мысли, безуспешно надеялся.
       Что за дьявол мне ворожит?
       Неприбранная мертвечина, среди которой робко пробираются тени. Кто порублен, кто удавлен, кто захлебнулся собственной блевотиной. Упились кровавого вина, по словам книгочеев.
       Город призраков. Призрачный Арканар.
       Я спешиваюсь. Иду по трупам, машинально осеняя крестом тех, кто ещё жив. Бледный конь шествует в поводу, белый с тёмной оторочкой плащ вьётся за спиной по ветру, конец меча ведёт борозду в пахоте.
       Дома ослепли и молчат - битые стёкла, покорёженные свинцовые решётки, рухнувшая наземь слюда, лопнувшие бычьи пузыри.
       Закопчённые стены Патриотического лицея. Языки копоти из-под оконных бельм. Пожарище на месте дома Руматы - по ощущению пустяк, комариная плешь, но именно с него дорога заметно ширится.
       По ней я иду до королевского дворца. За мной следуют уцелевшие. Их больше, чем я думал.
       Внутри дворца тоже смерти обоего рода.
       - Что произошло? - спрашиваю, не оборачиваясь.
       Благородному дону с готовностью отвечают.
       После бунта и водворения орденских братьев жизнь вроде как налаживалась. Но тут вмешались благородный дон Румата - дон Рэба хотели забрать его конкубинку, да ненароком подстрелили. Кто ж знал, что они этак взовьются и пойдут мечом махать направо-налево.
       - Красиво шёл, я думаю, - говорю. - Направо махнёт - улочка, налево - переулочек. И всё по мрази, по мрази...
       Проклятая начитанность лезет изо всех моих пор.
       Хотел бы знать, помогло бы мне такое богатырство, когда отца, братишку. Ируну.
       Не нужно ли было - рубить наотмашь, предавать огню, сбрасывать с дворцовых ступеней на копья и вилы ревущей толпы. Как густо шептал рядом с моим ухом дон Румата, полагая, что я нарезался в зюзю, обмывая ту самую верблюжью покупку.
       Мне указывали на самых главных покойников. Вага Колесо мёртв. Дон Рэба мёртв. Арата - пожалуй. Среди бывалых орденских офицеров много калек, нетрудно и перепутать.
       Румату забрали свои, предварительно отравив зельем правых и неправых. Что без помощи большинство из смертных задохнётся, богам в голову не пришло.
      
       Боги носили золотой обруч с ируканским изумрудом. Золото практически без лигатуры, как и фальшивая монета. Фальшивая - потому что не прошла через пробирную палату. Негодная - ибо стирается в обращении, пачкая руки, футляры и ткань. Зато это золото легко выследить и обезвредить.
       Но его количество в нашем мире не увеличивается. Я своим мечом разбил хитрый механизм ещё тогда, в хижине отца Кабани.
       Святые братья были напуганы. Бороться с тёмной силой никто из них не рискнул - это вам не ведьм жечь и книжников по заборам да кустам развешивать. И не рубить серых неучей в капусту. Отбывая за море, Орден оставил мне, епископу-кардиналу, часть войска по моему личному выбору. Я указал Ордену своих заложников, забыв упомянуть, что они спрятаны как нельзя более надёжно. Можно сказать, внутри скалы.
      
       Вот ещё гарантия, что моих якобы аманатов не тронут. Плотские боги изменили личину, однако я не сомневаюсь, что они вернулись. Отец Кабани, мой конфидент - вот чудище! - служит мне не за страх, а за совесть. За обещание почистить Весёлую Башню и нарастить, елико возможно, Астрологическую.
       Пока я устроил в первой захоронение, обсыпав тела негашёной известью. От чумы и прочей заразы. Вторую велел разобрать по камешку - мало какой известняк и кирпич выдержат высокий температурный режим. Местные владельцы каменоломен и гончарен уже потирают лапки в предвиденье больших доходов.
       Судить и обличать тех палачей, кто остался, я не стал, хотя знаю многие имена и лица. Тот, кто прошёл через земной ад и получил в награду за это высокое право убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей...
       (Снова слова Руматы - из шифрованного дневника. Рукопись не сгорела.)
       Тот искушён достаточно, чтобы не уменьшать и так изрядно поредевшее население.
      
       Ожидающий меня ад - не земной. Ибо я ведаю, что продавал душу дьяволу - и познал всю тщету, всю горечь этого. Но вот эти иномирники... они ухитрились незаметно для себя сделать с душой то же самое - и не почувствовали никакой разницы.
       Скажу более того.
       Видите ли, я смилостивился и вернул кое-кого из книгочеев во дворец. Не королевский - кардинальский. И с ними вернулись книги, в том числе переводные землянские.
       То, что я скажу далее, может показаться дичью не одним возлюбленным моим чадам - арканарцам.
       Боги вначале только наблюдали. Но их собственная наука гласит, что наблюдатель сам по себе изменяет наблюдаемую картину.
       Потом они стали по своей собственной методе рассчитывать минимально возможные воздействия. И воздействовать тоже.
       Нет, я понимаю - за всем этим стоят спасённые сокровища знаний. И вольных искусств. И люди - конечно же, люди.
       Только вот картина моего мира, нашего мира также менялась. Любая попытка залатать прореху всё больше раздирала ткань бытия. (Ткань была дрянная - ну а где нам, сирым, взять другую?)
       Как я знаю, боги удивлялись, до чего возникшая картина не соответствует фундаментальной. И до чего совпадает с тем "фашизмом", вернее "нац-социзмом", который сами боги преодолели много столетий назад.
       Я объясню. Когда совокупность изменений перешла некую незримую грань - наш мир рухнул в клоаку. В пасть адову.
       Но это было бы слишком бесповоротно. Слишком фатально.
       И вот как раковая хворь, что, расползаясь, вытесняет здоровые частицы плоти. Как гнилая ряднина, возникшая на месте прочной и крепкой ткани.
       Так пришло в наш дом и село у нашего очага чужое безвременье.
       Ну хорошо, я не требую, чтобы мне верили. Кто я такой, чтобы мне, грешному, поддакивали? Слава Всевышнему, если в новомодный бедлам не отправите.
       Ну да, я могу смеяться.
       Потому что, нисходя в кромешную тьму чистилища, я оставлю по себе ту, кто будет возносить за меня молитвы.
       Зачатую в сердце самого мрачного из арканарских лесов.
       Мою дочь, Окану-младшую, милую супругу воистине благородного барона Телемы дон Бау.