Глава 6
В которой Пьетро отправляется в Рим с очень важной миссией
Fumum et opes strepitumque Romae!
(Дым, и блеск, и гам Рима!)
Гораций
1240, 22 августа, Рим
Последние два дня Пьетро Ангелериус шагал вдоль высокого и бесконечно длинного каменного моста — акведука — и не мог нарадоваться журчанию воды где-то высоко над головой. Лето стояло жаркое и сухое, и Пьетро приятно было шагать в широкой тени, которую акведук щедро бросал иссохшей земле. Потоки вод, собранные с тающих горных снегов, как и Пьетро, спешили в Вечный город. Странствующие монахи, встретившиеся Пьетро, поведали, что раньше, давно-давно, акведуков было одиннадцать, и все они несли потоки вод к Риму. Но когда Рим захватили варвары и не стало власти, крестьяне разобрали их на камни, и уцелел только один.
— Только потому, что этот акведук ведёт в Латеранский дворец, к папе, а потому — он священный, и кто его тронет, тот будет наказан и Богом, и людьми, — объяснили монахи.
Пьетро возблагодарил Господа за такое чудесное водительство — ведь именно к папе он и направлялся. Ему было отрадно идти и думать, что высоко над его головою проносятся потоки святой воды — той самой, которую будут пить папа, и кардиналы, и епископы, и прочие святые мужи. Не видя их, Пьетро уже возлюбил их. Особенно он любил папу, которого положил почитать как отца. И хотя ходили разные разговоры про жизнь папы Григория, Пьетро не желал их слушать.
Пьетро был теперь примерно в том возрасте, в котором Иисус Христос вышел на Своё служение. И в Рим он отправлялся по очень важному делу — чтобы защитить своих учеников, своих последователей. Отец настоятель оказался прав: чем дальше Пьетро бежал от мира, чем строже становился к самому себе, тем более тянулись к нему люди, желающие учиться у него, находиться рядом с ним. Несколько раз уже менял он места обитания, переходил в новые пустыни, но по прошествии нескольких месяцев вокруг него снова поселялись люди, нуждающиеся в нём. Закончилось тем, что он перестал бегать от них и вынужден был заняться их обустройством, и не только духовным.
Хотя Пьетро мало заботился о том, что сам будет есть и пить, он принял на себя заботы о жизни и здоровье тех людей, которые теперь ежедневно, ежечасно окружали его. Надо было строить приюты для приходящих, кормить всех, наставлять в слове. Но всё это было бы ещё ничего, если бы не страшные новости, которые доходили до него теперь отовсюду. Злые языки говорили, что сам папа Григорий дал указ арестовывать, мучить и даже предавать смерти тех, на кого укажут его тайные агенты, фамилиары. А указывали они всё чаще на группы таких вот, как Пьетро и его единомышленники, людей, ищущих Бога и чтущих Его слово. Как ни страшно было Пьетро в это верить, всё же отворачиваться от ужасной действительности оказалось более невозможно — многие религиозные группы и ордена уже были объявлены незаконными, и приходящие из городов говорили в один голос, что повсеместно на городских площадях происходит нечто доселе невиданное: тех людей, которых вчера ещё ставили в пример благочестия, заживо сжигают на кострах, приковывая к столбу, или целыми группами — в железных клетках. Ходили слухи про какую-то Инквизициа — недавно учреждённый в Церкви отдел, который скоро выйдет из городов и зажжёт костры и по горам.
Пьетро, однако, был уверен, что всё это происходит без ведома Святейшего Папы, который никогда не допустил бы такого святотатства, такого издевательства над подобием Божием — человеком. Кто-то должен сказать Святому Отцу о том, что происходит вдали от Рима, что местные заправилы делают, манипулируя его именем. Кто-то должен защитить людей, особенно тех Божиих человеков, которые ушли в горы, чтобы вести жизнь праведную и искать присутствия Господа. Пьетро, чувствуя себя ответственным за тех людей, которые последовали его примеру, решил сам пойти к Святому Отцу и поведать ему, что происходит. Ведь он знал, что люди эти — не еретики и не злодеи, но Божии люди.
У Пьетро было с чем предстать перед папой: пару лет назад он удостоился визита самого Императора Священной Римской империи Фридриха, который тогда же написал ходатайственное письмо, в коем выражал своё восхищение служением Пьетро и его учеников, их жизнью и учением. В этом же письме он заявлял о своём высочайшем покровительстве к новому монашескому ордену, у которого ещё и имени не было — Пьетро был против всяких формальностей. С этим письмом, зашитым в полу старой серой рясы, и направлялся Пьетро к папе.
Местами акведук протекал — то ли в силу своей древности, то ли крестьяне всё-таки проделали дырки, и тогда издали уже можно было видеть ярко-зелёные оазисы жизни. Падающая прямо с небес вода устремлялась на землю животворным потоком, питая землю, скот и людей. В ранний утренний час, когда солнце только поднималось из-за горизонта и вокруг не было ни души, Пьетро скинул с себя пыльную рясу, чтобы не намочить бесценный документ, и встал под потоки прохладной воды. В эти минуты ему казалось, что на него изливается благодать Божия. И только он об этом подумал, как увидел вокруг себя радугу. Водная пыль, отталкиваясь от его тела, преломлялась в лучах яркого утреннего солнца, и Пьетро был как бы облачён в одежду из света — яркого, словно лучи солнца! Пьетро упал на колени и закрыл глаза. Его благодарные слёзы смешались с падающей на него водою. Он так явственно почувствовал, каким будет его новое, небесное тело!
Недалеко от того чудного места, показавшегося Пьетро воротами в небо, тем же утром он встретил странную процессию. Навстречу ему шла толпа оборванцев, и уже издали можно было слышать их крики, песни и причитания. Впереди процессии шли нагие или полунагие люди — мужчины, женщины и дети, а идущие вслед за ними стегали их длинными прутьями по обнажённым спинам, рукам и ногам. Через некоторое время они менялись местами, и наказующие превращались в наказуемых. Снова раздавались свист прутьев и звуки песен, перемешанные с криками боли. Пьетро слышал об этих людях, но никогда дотоле не встречал их. Это были флагелланты. Они провозглашали весть покаяния. «Покайтесь! — кричали они, проходя городами и весями. — Покайтесь! Антихрист грядёт!»
Пьетро слышал, что во многих городах местные власти жестоко преследовали флагеллантов. От тех же встречных монахов он узнал, что в Милане построили шестьсот виселиц, ожидая их прибытия. Пьетро хотел сказать им об этом, но процессия не остановилась ради одного человека.
— Покайтесь! Покайтесь! — кричали они, проходя мимо Пьетро. — Церковь стала Вавилоном! Покайтесь! Выйди из неё, народ мой!
Тела некоторых особенно посвящённых были покрыты незаживающими рубцами. Большинство, однако, выглядели вполне сносно и мало походили на мучеников. Пьетро пытался заговорить с ними, но из-за него одного громадная процессия — а было их, как Пьетро мог угадать, человек пятьсот — не остановилась, но продолжила свой путь на юг, в спасительные горы, которые всегда служили укрытием для всякого рода необычных людей. Пьетро только смог понять, что идут они из Рима, потому, дескать, что Антихрист, или человек греха, сел уже в храме Божием. И что папа и есть этот человек греха!
— Пал, пал Вавилон! — слышно было уже после того, как толпа миновала его.
Это расстроило и огорчило Пьетро. Ему горько было думать о том, как сильно заблуждаются эти люди. А ещё ему стали закрадываться в душу сомнения. Вдруг папа Григорий откажется его принять? Вдруг его примут за еретика? Что тогда станется с братией?
Один из флагеллантов, ещё совсем мальчик, с которым Пьетро удалось перекинуться несколькими словами, сказал ему, что Рим рядом и что прошлым днём они обошли вокруг городской стены, призывая народ к покаянию, и на ночь оставались за городской стеною, не входя в «Вавилон». За ночь их отряд вырос ещё человек на семьдесят — некоторые римские крестьяне присоединились к ним всеми семьями. И ещё до рассвета они ушли, чтобы не ждать гнева властей.
— А виселиц мы не боимся, — бросил он Пьетро на прощание. — Это лучше, чем поклоняться Великой блуднице.
Встреча эта, безусловно, несколько омрачила то счастливое, безмятежное состояние, в котором Пьетро пребывал. Но и ободрила — идти оставалось совсем недалеко. Пьетро встал на колени и возблагодарил Бога за то, что Тот позволил ему встретить этих странных людей.
— Благослови их, Господи, куда б они ни пошли, — сказал он в заключение.
Поднимаясь с колен, Пьетро вдруг понял, почувствовал, что эта встреча действительно была не случайной.
— И тебе надлежит быть битому за Меня! — казалось, услышал он голос. — И тебе надлежит пострадать за имя Моё.
С этими мыслями Пьетро продолжил свой путь в Рим.
Стояло ещё раннее утро, когда Пьетро смог различить вдалеке очертания большого города — некогда центра язычества, а ныне нового Иерусалима, города святых. Пьетро запел псалом, ускорил шаг, и не прошло и часа, как он уже подходил к одним из ворот Вечного города — Порта Маджоре. Но, конечно, Пьетро никогда этого названия не слышал.
К своему удивлению, Пьетро обнаружил, что ворота являются, по сути, продолжением акведука, одна из арок которого была частью городской стены. В пролёте этой арки находились тяжёлые створки ворот, теперь закрытые. Небольшая железная калитка в воротах, однако, была приотворена. Вдоль стены и вдоль дороги уже начинали усаживаться профессиональные нищие и богомольцы. Пьетро удивился их количеству. Некоторые, по всей видимости, прямо тут и спали, и ели, и проводили большую часть жизни.
Увидев Пьетро, они закивали головами, бурча что-то невнятное и протягивая к нему грязные руки с длинными чёрными ногтями. Пьетро благословил их и направился к стоящей прямо у ворот небольшой, кубической формы часовне с многочисленными колоннами и круглыми окошками. Он решил помолиться, прежде чем зайти в Святой город.
Протягивая одному из нищих кусок хлеба из своей котомки, Пьетро спросил его:
— Скажи мне, брат мой, какому святому посвящена эта часовня?
Нищий взял хлеб, кинул его в свою грязную сумку.
— А есть ли у тебя, добрый человек, деньги?
Пьетро немного растерялся, потом вытянул из глубокого кармана монетку, которой снарядила его братия. Он не хотел её брать, но они уговорили его, чтобы он смог купить себе в Риме немного хлеба. Пьетро протянул её нищему. Но прежде чем монетка попала к тому в руки, кто-то выбил её из рук Пьетро, и десятки разных рук потянулись к ней. Нищие заспорили о чём-то на языке, которого Пьетро почти не понимал.
На шум из калитки вышел высокий широкоплечий монах с большим животом.
— Что тут такое происходит? — крикнул он, останавливая свой взгляд на Пьетро.
— Я спросил, какому святому посвящена эта часовня, — повторил Пьетро свой вопрос.
Огромный монах посмотрел на него мутноватыми глазами.
— Деньги у тебя есть? — неожиданно спросил он.
— У меня была монета, — ответил Пьетро, — но я отдал её вот этим добрым людям. — Он посмотрел на тяжело дышавших нищих.
— Теперь понятно, из-за чего весь этот вой, — кивнул великан, поворачиваясь к нищим. — Ну, живо сюда монету, — прикрикнул он.
Один из нищих неохотно протянул ему монету.
— Твоя? — спросил монах.
— Их, — ответил Пьетро, кивая на нищих.
— Значит, моя, — заключил монах, засовывая монету куда-то за пояс. — Первый раз в Риме?
— Да, — кивнул Пьетро.
— И зачем ты пожаловал в наш город? На нищего ты не похож. Но и за богатого тоже не проходишь, — засмеялся он, и нищие тоже угодливо засмеялись фальшивыми голосами.
— Я Пьетро из Мурроне, — представился он. — Человек Божий, странник и отшельник, а иду я увидеть святого папу римского и благословиться от него.
— Благословиться от папы? — снова рассмеялся верзила. — Для этого тебе понадобится много денег, приятель.
Затем он посерьёзнел и посмотрел на Пьетро внимательнее, пытаясь сфокусировать свои мутные глаза. Даже через дымку похмелья ему было видно в Пьетро что-то необычное — непривычное его намётанному взгляду. Он снова полез за пояс, достал монетку и протянул её Пьетро.
— Держи свою монету, — сказал он. — И впредь будь осторожен — в Риме все будут пытаться тебя ограбить.
Пьетро взял монету.
— Могу я зайти и помолиться в часовню? — спросил Пьетро. На душе его было тяжело. Не таким виделся ему приход в Рим.
Верзила-монах покачал головой.
— Ты что же, и правда пытаешься быть человеком Божьим, братец Пьетро из Мурроне? Это ты у себя в пещере человек Божий, а здесь, в Риме, ты без лукавого не обойдёшься — пропадёшь.
— А Бог? А Бог?!
Эти слова были сказаны Пьетро с такой пылкостью, с такой решимостью и верой, что вокруг воцарилась тишина. Нищие перестали перебраниваться и с удивлением смотрели на Пьетро.
— Ладно, ступай себе, Пьетро, человек Божий, — примирительно сказал верзила, нарушая тишину. — Ты скоро сам всё поймёшь. А в часовне этой, как ты её называешь, ты не помолишься — это дом местного булочника.
Нищие опять подобострастно засмеялись. Пьетро поклонился им и зашагал к калитке. Прежде чем пройти в неё, он помолился, обернулся назад.
— Господь да вознаградит тебя за твою доброту, — сказал он большому монаху.
С этим он повернулся и ступил на землю Вечного города. Он не слышал, как уже за его спиной, обернувшись к нищим, верзила произнёс:
— Похоже, в Рим пожаловал ещё один святой.
— Не сносить ему здесь долго своей головы, — бросил в ответ кто-то из нищих, и несколько голосов подленько рассмеялись.
К разочарованию Пьетро, Рим слишком сильно походил на Изернию, где жили его братья и сёстры. Такие же узенькие улочки, только ещё более грязные и вонючие, такие же однообразные унылые дома кубической формы. Пьетро уже не мог напрямую следовать акведуку, потому что тот проходил над домами и над улицами. Он пробирался через настоящий лабиринт тёмных улочек, проходов между двух- и трёхэтажными зданиями. Несколько раз он с трудом избежал участи быть облитым вылитыми с верхних этажей помоями — в этот час женщины начинали свои домашние дела.
Пьетро с трудом мог дышать тем зловонием — запахом разложения животной плоти и запахом человеческих фекалий, — которым тут, казалось, всё было пропитано. Один раз в темноте Пьетро наступил на спящую на земле свинью, и та с визгом вскочила и убежала, а откуда-то из окон на него закричали, что если он не оставит свинью в покое, то его самого прирежут вместо свиньи. В другом месте он споткнулся о спящего прямо на улице пьяницу, который тоже стал что-то кричать, угрожая Пьетро. Внутри у Пьетро всё похолодело, и он поспешил прочь.
По счастью, в скором времени он выбрался из трущоб и снова смог нормально дышать. Пьетро прошёл квартал красивых богатых домов, каких раньше никогда не видел. Но здесь, среди этих великолепных особняков, Пьетро, к своему удивлению, увидел и такие, на фронтонах которых были вывешены большие рисунки, безошибочно указывающие на назначение зданий. На картинках были мужчины с женщинами, а также мужчины с мужчинами, занимающиеся срамом. Рисунки были призваны завлечь в знаменитые римские бордели, о которых Пьетро слышал, но в существование которых не верил.
Но вскоре постройки закончились и начались обработанные поля, напомнившие ему те, что были в его первом и последнем монастыре. Такое же богатое разнообразие культур, такие же ухоженные и хорошо орошаемые водою из акведука грядки.
Поклонившись одному из крестьян, работавших на поле, Пьетро спросил:
— Чьи эти замечательные поля?
— А разве ты не знаешь? — удивлённо ответил крестьянин. — Того, кто живёт вон в том дворце.
Крестьянин показал в сторону огромного здания, высившегося на вершине далёкого холма — Пьетро его до сих пор не замечал. Но тут он догадался: здание таких размеров могло быть только Латеранским собором — домом папы!
Пьетро поблагодарил доброго человека и зашагал дальше. Крестьянин ещё долго смотрел ему вслед — до вечера ему некуда было спешить.
Пьетро мог воочию видеть те дома и постройки, о которых он так много слышал от проходящих паломников. Лучи раннего утреннего солнца ярко отражались в золотых, бронзовых и медных крышах красивых зданий на холме. Величественный Латеранский собор заполнял собою большую часть панорамы холма.
Это были те самые здания, которые император Константин передал в наследие папе Сильвестру вместе с документом, где назначал папу царём всех земных царей, именуя его викарием Сына Божия — Vicarius Filii Dei. Как ни велика была честь императоров и королей, честь пап была несравненно выше. И этой чести они никому не собирались уступать.
Пьетро заспешил навстречу своей судьбе. Но прежде чем он успел приблизиться к собору, его внимание привлёк высокий обелиск, стоящий посреди площади. Пьетро никогда не видел таких необычных вещей, о назначении которых он не мог и догадываться. Подойдя ближе, он увидел, что грани обелиска покрыты таинственными надписями.
«Должно быть, — подумал Пьетро, — это отрывки из Священных книг на том языке, на котором их произнёс Бог!»
Оглянувшись вокруг, Пьетро заметил небольшую восьмиугольную часовню. Его сердце забилось чаще. Он слышал о ней раньше — это была крещальная часовня, которую Константин построил для римских христиан и в которой сам крещён был за неделю до своей смерти.
«Какое святое место!» — с содроганием думал Пьетро, приближаясь к величественному входу в здание, украшенному множеством мраморных колонн. Он вспомнил, что в этом самом здании папе Григорию Великому открылись чудные небесные звуки хорала canto fermo, который впоследствии назовут его именем.
Пьетро потянул на себя тяжёлую металлическую дверь и ступил на порог величественного здания. Никогда ещё не видел он такой красоты. Стены часовни были украшены узорами, выложенными из разноцветного мрамора, по углам плелись ярко-синие мозаичные лозы винограда, отовсюду блестело золото и серебро. Пьетро поднял голову и посмотрел в высокий купол. Латинскими буквами там были выведены слова, смысл которых умилил Пьетро. «Это фонтан жизни, служащий для очищения грехов мира и берущий начало у ран Христа».
«И ранами Его мы исцелились», — вспомнились Пьетро слова Писания.
В центре часовни располагался огромный баптистерий — бассейн для крещения, обнесённый невысокой мраморной загородкой, соединяющей восемь мраморных колонн. Пьетро двинулся к нему, чтобы напиться из него воды — той самой, которую приносил сюда акведук. Ступив босыми ногами на узорчатый мраморный пол, Пьетро вместо ожидаемого холода почувствовал тепло. Он не поверил и пощупал мрамор руками — пол и впрямь был тёплым. Подивившись этому чуду, Пьетро хотел уже двинуться дальше, но в этот момент его внимание привлёк звук, доносящийся, как ему казалось, из самого баптистерия. Пьетро прислушался. Оттуда доносились женский смех, хихиканье, всплески. Пьетро охнул от удивления.
В тот же момент над невысокой мраморной загородкой показалась женская головка. Вслед за ней показалась ещё одна — с мокрыми и растрёпанными волосами. Обе посмотрели удивлённо на Пьетро и вновь исчезли за загородкой. Однако уже в следующую секунду оттуда показались уже не две, а три головы — между уже знакомыми Пьетро женскими головами на этот раз поднялась седая голова пожилого мужчины. Тёмные глаза пронзили Пьетро насквозь. Все вместе эти три головы напоминали легендарных драконов, о которых Пьетро слышал с детства. Каким-то образом, понял Пьетро, нечистая сила проникла в святое место. Он уже собирался произнести молитву, чтобы изгнать поскорее этих демонов, как вдруг помещение огласилось громким криком, исходящим от седовласой головы.
— Стража! Стража! Куда смотрите? Выбейте-ка душу из этого вора!
Эхо разносило слова по комнате, и Пьетро уже несколько раз слышал такие слова, как «стража», «выбить» и «вора», но всё никак не мог понять, поверить, что речь идёт о нём. Он слышал также топот ног где-то позади себя, но повернуться не мог, глядя, как зачарованный, на трёхглавое чудовище. В этот момент что-то тяжёлое опустилось с размаху на его голову, и закружились, заплясали вокруг Пьетро колоннады и баптистерий, а у чудовища теперь было уже не три, а несметное количество голов. После этого глаза Пьетро застила темнота, и он уже ничего не видел и не слышал.