Шока я в этот раз не испытал. Видимо, довольно продолжительное по времени пребывание среди богов сделало меня не таким ранимым, как раннее. Да, собственно, всё к этому и шло. А я-то всё гадал, с чего это вдруг все местные так боятся моей жены. А вот как выходит. Она тут при папаше в роли палача выступает, оказывается. И это моя хрупкая Настя! Ещё пару суток назад я бы счёл само такое предположение бредом больного разума. Но, после всего, что я видел и испытал здесь, после того, как узнал, что наш глава Управы в действительности есть древний языческий бог, после разговора с сокрытым облачной завесой тестем, я уже ничему не удивлялся и готов был поверить даже в самое невероятное.
– Почему она мне всё не рассказала? – спросил я сам себя. – Ведь мы семья, а в семье должно присутствовать доверие!
– А вы бы ей поверили, пока сами своими глазами не увидели наш мир? – усмехнулся Пётр Иванович. – Небось, посчитали бы жену свихнувшейся и в лучшем случае побежали бы советоваться с психологами да психиатрами, а в худшем – бросили бы свою ненаглядную, но сумасшедшую супругу.
– Я не снимал блокировку, – проворчал я в ответ, – каким образом вы прочли мои мысли? Или просто обманули меня с зеркальными очками?
Лицо Перуна приняло такое выражение, что для его описания не хватит литературно приемлемых оборотов речи. Если всё же попытаться его описать хотя бы более-менее близкими по смыслу словами, то выйдет примерно так: «Да что я с ним вожусь? Он же полный кретин!»
– Вообще-то, – вежливо произнёс тактичный Пётр Иванович, – вы говорили вслух сами с собою – немудрено услышать.
А и, правда, подумал я, сам не заметил, что мысли свои вслух произношу. Зря только старика обидел подозрением. И вдвойне обидно от того, что он, похоже, на нашей с Настей стороне в этом малопонятном для меня противостоянии.
– Простите меня, Пётр Иванович, – горько вздохнул я, – у меня за всю жизнь не было столько злоключений, сколько выпало за последние сутки-двое. Столько информации новой, а никто ничего объяснять не хочет! Даже собственная жена, и та секретничает: велит идти, и не говорит – куда, велит нести, и не говорит – зачем!
– А вы её не вините, – наставительно произнёс Перун, – она женщина очень умная, и у неё, я уверен, в этом деле есть свои резоны, которые, как она справедливо, на мой взгляд, считает, вам втолковать будет весьма сложно.
– И что же мне делать?
– Идти вперёд! – бодро произнёс Пётр Иванович. – Если вы любите её, если верите ей, то и доверьтесь своей жене полностью. Уж чего-чего, а плохого для вас она точно не желает, это я вам, как муж Лады – богини любви говорю!
Очень мне нравился этот давно отстранённый от дел языческий бог. И очень хотелось ему верить, несмотря на то, что разум подсказывал – верить в этом мире полностью нельзя никому. Однако Перун совершенно не выглядел коварным злодеем, не требовал у меня отдать портфель и даже не пускал близнецов на свой этаж мироздания, о чём, правда, я знал только с его слов. Но факт был налицо – впервые с момента моего побега из нашей с Настей квартиры фантомы оставляли меня так надолго без своего общества. Кроме того, меня почти с самого начала мучил один вопрос (а я человек болезненно любопытный), который разъяснить я решился только теперь и выбрал в ответчики Перуна.
– Просветите меня, несмышлёного, – буквально взмолился я, – почему нельзя произносить имени того, кто, как я понимаю, руководит всем местным безобразием? Нет, – поспешил я успокоить Перуна, начавшего при первых же моих словах проявлять признаки стремительно приближающейся паники, – я сам даже не могу предположить, и уж, тем более, не знаю, как его зовут. Но вы-то, я уверен, знаете, и всё же, не только его друзья, но даже его враги боятся произнести его имя! Скажите, в чём тут дело?
После моего утверждения, что имя тестя мне неизвестно, а значит, сам я при всём желании произнести его не могу ни вслух, ни даже про себя, Перун заметно успокоился. Он достал из кармана штанов белоснежный платок с вышитой в уголке старославянской вязью монограммой, промокнул пот со лба и шеи и с облегчением вздохнул.
– Вы уж, молодой человек, пожалуйста, с такими вопросами поосторожнее, – прозвучал у меня за спиной мелодичный женский голос, – а то вон, чуть до инфаркта старичка моего не довели, а он и так весь на нервах в Управе своей.
Из-за моей спины справа появилась редкой красоты совсем молодая и очень стройная женщина, высокая, в длинном до пят сарафане. Она подошла к Петру Ивановичу, наклонилась, ласково поцеловала его в лоб, а затем обошла и расположилась у него за спиной, положив свою правую ладонь на его левое плечо.
– Правильно супруга ваша поступила, – вновь заговорила она, – что не стала перегружать вас знаниями о нашем мире. Ведь эта информация долгого осмысления требует и бережного к ней отношения. А иначе кое-какие знания могут сильно навредить не только вам, если вольно обращаться с ними станете, но и окружающим.
В продолжение всей её речи я не сделал ни одной попытки перебить красавицу ни единым словом или жестом. Перун, как я заметил, при появлении жены (а в том, что прекрасная незнакомка была именно его женой, никаких сомнений не было) весь просиял, приосанился, расправив плечи и втянув живот.
– Знакомьтесь, дорогой гость, это и есть Лада – моя супруга и в делах помощница! – довольный произведённым эффектом, произнёс он.
– Очень приятно, – едва слышно прошептал я, забыв представиться в ответ, хотя, судя по всему, в этом не существовало необходимости, ибо обо мне здесь, похоже, и без всяких представлений все всё знали.
– А на вопрос ваш я отвечу, – мгновенно сделавшись очень серьёзным, продолжил Пётр Иванович, – хотя бы в целях вашей безопасности, чтобы вы по незнанию не навредили однажды сами себе, да и нам заодно.
– Что вы, – тут же кинулся я оправдываться, – ни при каких обстоятельствах я не собираюсь причинять вам вред…
Лада приложила указательный палец к своим идеально очерченным алым губам, прерывая поток моего красноречия.
– Вам пока не в чем себя винить и нет смысла оправдываться, – ласково произнесла она, – вы послушайте моего мужа, ведь сами же спросили. Вот он вам сейчас всё, что можно и нужно знать, поведает.
Пётр Иванович очень внимательно и строго посмотрел на меня, словно определяя по выражению моего лица готовность, воспринимать и запоминать то важное, что он собирался мне сейчас поведать, откашлялся в кулак и заговорил.
– Возможно, вам трудно будет сразу это осмыслить, – начал он, – но Тот, чьё имя нельзя произносить и сам наш мир есть единое целое. И не просто единое, а он и есть наш мир! Всё, что вас окружает: земля плодородная и пустыня, деревья высокие и кустарник, море и реки, небо голубое и тучи грозовые, звери лесные и даже мы сами – это есть он!
В попытке усвоить и переварить услышанное мой мозг отчётливо заскрипел, как несмазанная телега у захудалого крестьянина. Я весь обратился в слух и боялся даже шевельнуться, чтобы случайно не пропустить пояснений к вышесказанному, которые, как я очень надеялся, помогут мне вникнуть в смысл и понять логику, пока что от меня ускользающие.
– Да, это непросто так быстро осознать и принять, – продолжил Перун, наблюдая за тем, как я глупо хлопаю глазами, – как тяжело человеку осознать бесконечность вселенной, а поэтому примите сказанное за аксиому, без доказательств, просто потому, что так есть.
– Хорошо, – произнёс я без всякого выражения, чтобы хоть что-то сказать.
– Для пущей простоты, давайте сравним наш мир с кирпичным домом, – предложил докладчик, всё более увлекаясь, – не очень корректно, но зато достаточно наглядно. Дом есть единое строение, но состоит он из десятков тысяч отдельных кирпичей, каждый из которых в отдельности тоже является единицей мироздания.
Скатывание к примитиву в объяснениях сыграло свою положительную роль, и колёсики в моём мозгу, хотя всё ещё со скрипом, но завертелись веселее. Дом, кирпичи – чего ж тут непонятного? Но причём тут имя? Назови я дом домом, он же от этого не рассыплется!
– А имя Того, чьё имя нельзя произносить, – будто вновь получив доступ к моим мыслям, сообщил Перун, – это тот цементный раствор, который удерживает все кирпичи вместе. Уберите связующий элемент, и ваш дом обратится в хаотичное нагромождение кирпичей при первом же сильном порыве ветра, или при лёгком сотрясании земли под ним!
– Но почему его нельзя произносить? – не понял я.
Мой собеседник принялся так активно жестикулировать, что стал похож на ветряную мельницу, одну из тех, с которыми когда-то храбро сражался рыцарь печального образа. По всему было видно, что он не находит подходящих для объяснения слов и от того сильно расстраивается. Лада с минуту шептала ему что-то успокаивающее и гладила по голове прежде, чем он вновь пришёл в себя.
– Я же предупреждал, – недовольный самим собой произнёс Перун, немного успокоившись, – что это сравнение не очень корректно. Хотел, чтобы было понятно и не сложно. Дело в том, что его имя одновременно ещё и код, как у сейфового замка, например. Акустический код. Стоит произнести его вслух и замок откроется, а в нашем случае, распадутся все связи, цемент обратится в пыль и перестанет держать кладку. Сколько после этого простоит здание?
Сколько простоит? Риторический вопрос, подумал я, проверив сперва, на месте ли защита от любопытных чтецов мыслей, коих здесь на каждом шагу полно. Теперь всё более-менее понятно, пусть пока только схематично, ибо осознать такое мироустройство неподготовленному человеческому разуму довольно сложно. Особенно, если ты не религиозный фанатик, а напротив – вчерашний атеист!
– Но как тут у вас тогда всё до сих пор ещё не развалилось? – уже вслух удивился я. – Все знают его имя и никто ни разу этим знанием не воспользовался?
Теперь пришло время Петра Ивановича и Лады глупо хлопать глазами, глядя на меня. Несколько секунд спустя они переглянулись, Перун всей пятернёй почесал свою волосатую шею, буркнул себе под нос нечто нечленораздельное, но явно ругательное, за что получил от жены шлепок маленькой розовой ладошкой по губам, и уже в полный голос поинтересовался у меня:
– А кто вам сказал, что знают все?
– Ну, как же, – развёл я руками, – за всё время в пути с этим проклятым сосудом я только и слышу от каждого встречного о Том, чьё имя нельзя произносить. Будь то козлоногие сатиры, непарнокопытные кентавры, вы, или Пандора, ото всех я о нём слышу!
Лада в ответ неожиданно для меня весело рассмеялась, совсем необидно и искренне, а отсмеявшись вдоволь, сообщила мне простую истину, до которой, будь я не таким усталым и раздражённым, должен был додуматься сам.
– Но это же просто титул! Как у английской королевы – Ваше Величество! Так и здесь – Тот, Чьё Имя нельзя произносить!
– А истинное его имя, – вмешался Пётр Иванович, – известно даже далеко не всем Старшим, вроде меня. Но, ваша супруга его знает без всяких сомнений, как и её сестра, Пандора, чей Сосуд вы так бережно храните.
– А Кассандра? – я спросил ещё раньше, чем в голове у меня возникли крамольные мысли в отношении лучшей подруги моей жены.
– А причём здесь Кассандра? – удивился Пётр Иванович – Она же почти никто, если не считать дружбы с вашей женой. Да и кто бы доверил этой особе священное имя?
А ведь действительно интересно, подумал я, Кассандра – обладательница уникального дара предвидения, и вдруг никто, ноль в местной иерархии! Она всего лишь подруга той, что идёт по Пути, а Настя ещё и шпыняет её постоянно. Это же идеальный объект для вербовки! А если вспомнить, что она не смогла предсказать мою встречу с Пандорой на пороге мира кровожадных индейских богов и неожиданную отлучку на свидание к Аполлону, подальше от грубости местных событий… Весь паззл складывался в единую картину – именно Кассандра и есть та предательница, что чуть не скормила меня Тому, чьё имя нельзя произносить.
И, прежде, чем выложить эти свои соображения своему гостеприимному хозяину, я намеренно снял защиту со своего разума, в надежде, что и Настя услышит мои мысли и впредь побережётся коварной подруги.
Сказать, что Перун и Лада были удивленны моими выводами, значит не сказать ничего. Они оба были в шоке. И немудрено, поскольку мою супругу, как я уже понял, здесь всегда привечали, и она платила своим друзьям той же монетой. А вместе с Настей желанной гостьей всегда случалась и Кассандра. И никто и никогда в этом мире не делал различия между ними по знатности происхождения.
– Теперь вам надо не просто идти, а бежать, – выдохнул, наконец, пришедший в себя Пётр Иванович, – если та, что идёт по Пути строила свои планы на предсказаниях предательницы, то только ваше объединение в триединый кулак поможет вам пробиться к цели.
Лада тоже подошла ко мне. В непосредственной близости от неё всё вдруг начинало казаться лёгким и простым, и отступали на второй план, казавшиеся неразрешимыми проблемы. Она провела рукой по моим зачёсанным назад волосам, слегка задержав ладонь в области темени, и произнесла обнадёживающе:
– Ему не одолеть вас, если станете едины! Он уже проиграл свою битву, но ещё даже не знает об этом! Ревность и предрассудки отринет он, если ты, в свою очередь, будешь твёрд и последователен!
Мне стало страшно до жути.
14.
Бежать так бежать. Я сунул портфель подмышку, и уже было рванулся вперёд, как мягкая рука Лады меня остановила. Она улыбнулась так, что в моей душе воспылало солнце, и его жар согрел и успокоил меня от пяток до самой макушки.
– В ногах правды нет, – проворковала жена Перуна, – да и Путь через наши леса извилист и многосложен. Погоди минуту, сейчас будет тебе транспорт.
Пётр Иванович вдруг вложил пальцы в рот, щёки его раздулись, как новогодние шары, и он засвистел так пронзительно, что мне пришлось закрыть ладонями уши. А я и не думал, что оказывается, и главы управ района свистеть умеют!
Спустя несколько секунд в отдалении послышался и уверенно стал приближаться стук копыт. А уже через минуту, выбивая мощными ногами из земли комья дёрна, перед Перуном остановился кентавр с крыльями за спиной. И был он так огромен и свиреп, что в ногах моих произошла внезапная слабость.
– Полкан мигом доставит тебя к Вратам, – сообщила мне Лада, – а дальше уже действуй сам. Но помни одно – что бы ни случилось, чем бы тебя не пугали, не сходи с Пути и не возвращайся. Будь уверен, пока Священный Сосуд в твоих руках, тебе никто здесь не в состоянии причинить зло! И не забудь о своих друзьях, когда придёт твоё время!
Я с сомнением посмотрел на огромного жеребца с человеческим торсом и лебедиными крыльями. Седла на нём не было, хотя, если на то пошло, я и в седле-то ни разу в жизни не сидел, даже на пони. А этот ещё и глазами сверкает, смотрит, как на недруга. Да и то верно, кому ж охота чужие проблемы на собственном горбу нести!
– Высоко мне, не залезу, – промямлил я, – может я, всё-таки пешком добегу?
Пётр Иванович вдруг ухватил меня за ворот и ремень брюк и неожиданно легко забросил на покрытую коротким гнедым волосом спину получеловека-полулошади, а тот, в свою очередь, плотно обхватил меня с боков своими крыльями, зафиксировав на себе словно ремнями безопасности.
– Ну, до встречи, молодой человек! – напутствовал меня Перун.
– Берегите Сосуд, – крикнула уже мне в спину Лада, – сейчас именно он залог вашего благополучия и счастья!
– Береги своё мужское хозяйство, смертный, – обернувшись ко мне лицом, предупредил скакун, – скачу-то я побыстрее ваших автомобилей, да только амортизаторов и мягких сидений в моей конструкции не предусмотрено, к тому же и дороги у нас тут не шоссейные – всё бугры да колдобины.
– Я постараюсь, – едва удалось мне выдавить в ответ, – только, прошу вас, не роняйте меня, у меня очень хрупкие кости.
– Не бойся – доставим в целости, – хохотнул Полкан, переходя с рыси на галоп. – Голову пригни, – уже на полном скаку прокричал он, и его слова слились воедино со свистом ветра в моих ушах.
Лес по сторонам дороги от бешеной скорости слился для меня в одну зелёную массу, и высоким забором ограждал Путь с обеих сторон. Да мне в любом случае, было не до любования красотами здешней природы, ибо все мои помыслы и усилия оказались направлены на попытки устроиться как можно удобней на могучей спине древнего славянского божества. Полкан не шутил, предупреждая меня о предстоящей тряске, вся нижняя часть моего туловища в невероятном ритме колотилась о его гнедое тело.
Слава всем местным богам, что пытка продолжалась сравнительно недолго, я уверен, что никакая «формула 1» нашего мира не смогла бы развить подобной скорости. Но и этого короткого отрезка времени мне с лихвой хватило на то, чтобы заречься на всю оставшуюся жизнь от верховой езды – хоть в седле, хоть, тем более, без седла. Едва поддерживавшие меня крылья Полкана ослабили давление и раздвинулись, как я безвольным кулем свалился на землю, едва не выронив портфель из дрожащих рук.
Однако мне не дали передохнуть и минуты, неведомая сила ухватила меня за плечи, поставила вертикально и ощутимо встряхнула, приводя в чувство.
– Тебе туда, – прогремел голос полуконя-получеловека, и я увидел в десятке шагов перед собой точно такую же арку, через какую я попал сюда, и на страже всё так же дремало одноглазое чудовище с огромной дубиной, – не бойся, Лихо тебя не тронет.
– Вы что же, отправляете меня назад? – удивился я.
– С чего это ты решил? – жеребец нетерпеливо бил копытом, поднимая маленькие облачка пыли. – Тебе же объяснили, смертный, что для тебя нет дороги назад, только вперёд по Пути.
– Но там же тоже было Лихо, – растерянно произнёс я, – или их несколько?
Славянский кентавр презрительно фыркнул.
– Вы, смертные, привыкли к собственной примитивности и пытаетесь всю вселенную загнать в свои примитивные рамки, – проворчал он, – что мешает Лиху охранять одновременно и те и эти Врата?
– Что? – автоматически повторил я, но ответа не дождался, ибо Полкан смачно сплюнул на заросшую густой травой обочину, развернулся и унёсся прочь, оставив меня одного перед аркой и её страшным стражем. Я ему явно не понравился.
У меня болели ноги, особенно отбитые внутренние части бёдер и ягодицы, мне только что нахамил языческий бог, я был зол на всех, включая даже жену за то, что продолжают использовать меня втёмную, ничего толком не объясняя, но делать было нечего. И я, тяжело вздохнув, побрёл к Вратам, с лёгкой тревогой косясь на дремлющее Лихо. Что же это за сторож, мимо которого так легко пройти, если не шуметь и никак иначе не нарушать его мирного сна? Подумал я, но тут же вспомнил слова Петра Ивановича, обращённые к Тому, чьё имя нельзя произносить, а так же, что близнецам-фантомам так и не удалось пробраться следом за мной в мир, где властвовали Перун с Ладой.
Перед самой аркой, или Вратами, как это именовали здесь, я поудобней перехватил портфель и слегка приоткрыл его, дабы быть готовым к разным неожиданностям, которые на Пути случались со мной с пугающей периодичностью. И только тогда я решительно шагнул под своды Врат в очередную неизвестность.