Боже мой, что за осень стоит в этом году! Ясная, сухая, словно вся насквозь пронизанная сияющими золотыми нитями… и нити эти кружатся, сплетаясь в сверкающие солнечные пятна и дробясь на ослепительные искры-брызги… День за днем все ярче разгораются над городом, под чистейшими высокими небесами знамена осени – желтые, оранжевые, малиновые… Мчатся по асфальту машины, вздымая шуршащие вихри опавшей листвы…
Легкий ветер, наполненный свежестью, играет стаями летящих с деревьев листьев: осыпается щедрый букет лета. Пронзительно желты в нем сердечки лип, светятся розовым листья-лепестки рябин, бесконечна лимонная рябь спирей, весело алеют на городских тротуарах веснушки рассыпанных птицами и мальчишками мелких яблочек с диких яблонь…
В такие волшебные дни хочется небывалой, такой же волшебной любви…
…Наталья шла, вдыхая сухой, волнующий запах осени, то и дело подцепляя носком туфля опавшие листья, умирающие на фигурной плитке недавно выложенного тротуара в самом центре города. А центр – всего-то отрезок проспекта от парка до Земляного моста, где посередине – городская администрация. Зато здесь и тротуары красивые, и фонари словно из пушкинской эпохи, и газоны ярко пестреют вербеной и анютиными глазками…
Наталье хотелось любви – небывалой и сумасшедшей. Груз своих сорока лет, пятнадцатилетнего опыта семейной жизни и небольшого избытка веса она несла легко, стараясь держать спину прямой, живот втянутым, а голову с копной подкрашенных хной волос – высоко поднятой.
Вот и сейчас, жмурясь от полуденного сентябрьского солнца, забыв о том, что у нее сын-жених и дочь-невеста, Наталья вспомнила про «ниточку»: выпрямила позвоночник, слегка расслабила плечи и помотала головой, представив, что за макушку привязана к ниточке – к такой чудесной золотой ниточке, спускающейся к ней прямо с небесной высоты. Прошла несколько метров, чувствуя, как с расслабленных плеч скатываются волны синевы, смывая некую тяжесть… Каблук угодил в щель между плитками, Наталья споткнулась, улыбнулась себе…
Душа воском плавилась от этой осенней благодати, от необыкновенно щедрого великолепия природы… Золотая ниточка выскользнула из размягченного воска и улетела в свою ослепительную синеву.
Ну и Бог с ней, с ниточкой!..
Наталья шла из поликлиники, с приема участкового врача. После одного августовского пикничка с бывшими одноклассниками в легких у Натальи что-то запохрипывало, привязался назойливый кашель. Вот и пришлось навестить доктора Андрюшу.
У доктора были серые, всегда почему-то чуть тревожные глаза, легкий печальный излом русых бровей, рано поседевшая шевелюра, ласковые руки и властная, суровая жена, как говорили, – заведующая этой же поликлиникой. Андрюша – Андрей Валентинович – нравился Наталье, как, впрочем, и многим пациенткам. Нравился как внимательный доктор и как о-очень приятный мужчина.
Доктор, листая медицинскую карту и изредка застенчиво бросая на Наталью свой тревожный взгляд, участливо выспросил про все обстоятельства заболевания. Потом, смущаясь, предложил раздеться, и, слушая, старательно косил свои печальные глаза вбок, на окно с золотой березой за стеклом. Наталья тоже жутко стеснялась, обливалась потом и полыхала щеками, хотя, собственно, особо ей стесняться было нечего – с грудью, несмотря на двоих взрослых детей, у нее все было в порядке.
Что-то доктор Андрюша в ее красивой груди все-таки наслушал, потому что выписал больничный лист, кучу лекарств и процедур, заботливо попросил дома греться и назначил свидание… то бишь встречу в его кабинете через три дня.
И вот сейчас Наталья шла, окрыленная перспективой будущей встречи, подставляла лицо солнцу и думала… да ни о чем не думала, просто наслаждалась покоем и умиротворением.
– Наталья, привет! – Жанна, знакомая поэтесса, выросла перед ней, как из-под земли.
Сказать, что Наталья не рада встрече с Жанкой – было бы неправдой. Просто не хотелось нарушать идиллию одиночества, хорошей погоды и впечатления от общения с доктором Андрюшей.
Что такое поэтесса Жанка? Это цыганские завитки на висках, глаза-смородины, мятущаяся душа и хлещущая через край энергия. А еще – полный винегрет в голове из напористых и по-мужски жестких стихов, из сожалений о своей женской неустроенности, из несусветных суеверий и абсолютной уверенности в собственной необыкновенности… И по этому бурелому мысли ее скакали, как строптивые кони, то в галоп, то вздыбливаясь, то останавливаясь как вкопанные; сознание не успевало контролировать бешеных скакунов, и, взбрыкивая, они неслись, вырываясь наружу и жутко смущая, а порой и просто ошеломляя Жанкиных собеседников – близко знакомых и знакомых мало.
– Слушай, ты знаешь, я, оказывается, беременная, – с ходу начала Жанка.
Наталья чуть не поперхнулась воздухом.
– Да-да! Я была на могиле отца, и он сказал мне, что надо рожать. И что его душа вселится в мою девочку. Ты сомневаешься, что будет девочка?..
Наталья даже не думала сомневаться…
– У моей девочки будет душа... А ты знаешь, что души достаются не всем? Они оттуда, сверху смотрят на нас и хихикают над теми, кому души не досталось. Над тем, как бездушные люди, словно животные, погрязли в своих грехах… Они, души, сами выбирают, в кого вселиться…
Может быть, и так. Наталья вполне могла бы с этим согласиться, но Жанкины мысли без задержки неслись дальше. Она уже читала свое последнее стихотворение, немножко сумбурное, полное слов с гортанными «др», «бр» и «гр», с немного сумасшедшими образами – необычными, без причесанности, отглаженности и красивостей, но в то же время пронзительно точными и яркими.
Только успела Наталья раскрыть рот, чтобы сказать в адрес нового Жанкиного творения: «Здорово!», как та, вдруг спохватившись, заглянула вопросительно Наталье в лицо:
– Ты откуда идешь?
– От приятного мужчины, – пошутила Наталья.
– Молодец! Нечего дома сидеть!.. А мой Митя меня не любит, я его недавно застала в постели с одной вертихвосткой. Напинала ее и выставила, – Жанкина мысль опять резко крутанулась на вираже. – Я Митьку кипятком облила, «скорую» пришлось вызывать…
– Какой кошмар! – ужаснулась Наталья. – И что было дальше?
– А дальше он у меня прощения просил, на коленях стоял!..
Разобраться, чья логика заковыристее, Жанкина или Митина, Наталье не удалось: стреляющая сгустками энергии собеседница без остановок и передышек неслась дальше.
– А кто этот приятный мужчина? Ты его очень любишь? Вы давно встречаетесь?
Посмеиваясь, Наталья рассказала о своем визите к врачу. Не дослушав, Жанка перебила:
– Он тебе не пара!
– Почему? – удивилась Наталья.
– Я знаю: не пара. Он другой, – Жанка, не объясняясь, махнула рукой. – Пока! Тороплюсь! – И взмахивая черной гривой жестких волос, помчалась дальше.
Вечером в магазине, в очереди за хлебом впереди Натальи оказалась та самая заведующая поликлиникой, жена доктора Андрюши. Строго выпрямленная спина, коричневая кокетливая косынка, выглядывающая из-за воротника плаща кремового цвета; пахнущие легким цветочным ароматом волосы, подкрашенные в рыжий и на левом виске сияющие ярче, – очевидно, краска легла на седину… На плечике плаща скрутилась в кольцо рыжая волосинка, уголок косынки чуть топорщился слегка распустившимися нитками… В левой, крепко сжатой и покрасневшей от напряжения руке – тугой пластиковый пакет, было видно, что ручки его, угрожающе натянутые, еле выдерживают тяжесть.
«Оборвется», – подумала Наталья.
И не успела она додумать мысль до конца, как одна из ручек лопнула, трещина, как молния, разорвала пакет пополам, и на затоптанный магазинский пол покатились яблоки, а на них рухнул кочан капусты, брызнув зелеными ошметками.
Наталья бросилась на помощь, выхватив из своей сумки запасной пакет. И увидела лицо Андрюшиной жены – покрасневшее, растерянное, со слезами на глазах. Эти глаза кричали: «Как я устала! Я устала! Я больше не могу!..»
Остались позади цветные вихри чародейки-осени… Окраинная улица, где стоял Натальин дом, обнесенная по бокам темно-зелеными сиренями, равнодушными к изощренным художествам сентября, не отличалась особой красотой: асфальт с выбоинами, вместо тротуаров – утоптанные тропки. Невдалеке, рядом с пятиэтажкой темнели ржавые мусорные контейнеры, возле которых всегда паслись местные бездомные собаки и бомжи. Одинокая старая береза, развесив над свалкой шатер плакучих ветвей, роняла на кучи мусора золотые слезы…
Образ доктора Андрюши почему-то померк, уже не радовала перспектива предстоящей с ним официальной встречи на приеме в поликлинике.
Наталья шла, впечатывая каблуки в пыль тропинки, и ей хотелось плакать.
Отчего?
Если бы кто знал…