1. Primum vivere.
Прежде всего - жить (лат.)
… Ему приснился собственный дом, о котором он мечтал, когда они были вместе, он и Лена.
Дом стоял на опушке леса, а вокруг даже не было тропки, чтобы уйти от чудного одиночества вдвоем, от тихого осмысления счастья.
И вдруг он увидел на пороге дома эту троицу: женщину Нину из рассказа Зубарева, ее сына Матвея и лосенка Яшку. Он сразу вспомнил, что Лены уже нет в его доме, давно нет, а он, разуверившись во всем и во всех, живет здесь один, как в тюрьме, потому что не знает, как выбраться отсюда.
«Я меду тебе принесла, - сказала Нина. – Давай будем чай пить».
Он засуетился, побежал на кухню, и тут его сзади дернул за штанину Матвей и сказал сердито: «Ты женись на мамке, она хорошая. Не смотри, что люди ее Афоней кличут, им просто завидно, что она красивая».
Саня принес в комнату чайник, взглянул на Нину и увидел, что она на самом деле ослепительно красива. Как Наталья Петровна из редакции журнала, где он работал.
Нина с сыном пили чай из блюдец, лосенок грустно жевал в углу занавеску, а Саня не мог наглядеться на новоявленную красоту этой женщины. А она посмотрела на него поверх блюдца и укорила его вдруг: «Ты нехорошо, Сан Саныч, делаешь, что своей невесте весточки не шлешь».
Саня не любил, когда ему делали замечания, и поэтому ответил с раздражением: «А она мне вовсе не невеста, а давно уже чужая жена».
«Я тебе не о Лене говорю, - мягко возразила ему Нина. – В городе Париже у тебя невеста осталась, которая тебя на машине катала. А ты ей еще обещал подснежников прислать».
«Откуда она все это знает? – подумал он. – Впрочем, как я понял из рассказа Романа, она – колдунья».
И словно в подтверждение его мыслей, Нина достала из-под фартука букетик подснежников и протянула его ему: «Возьми, отошли невесте. А нам пора. Правда, Яша?»
Лось мотнул головой и пошел к выходу.
«Прощай, Сан Саныч», - сказала женщина от порога, и он вдруг увидел, что его прекрасный дом превратился в московскую квартиру. За окном раздался шум машин и звуки музыки.
«Я бы осталась у тебя в городе, помогла бы тебе, но больно ты ненадежный человек. И Лену забыл, и Лиду вспоминать не хочешь. Миша Новик понадежней тебя будет мужчина».
Удивительно, но, проснувшись, Саня сразу же решил позвонить Лене, еще не зная, что он ей скажет.
У нее дома трубку взяла соседка Люба, которую Саня сразу узнал по голосу:
- Ваша знакомая здесь больше не проживает.
Тогда он набрал номер телефона директора своей школы и напрягся, ожидая, что сейчас услышит ее голос. Но ему ответил сердитый мужской голос:
- Директор спецшколы слушает вас.
Саня растерялся, но выход из положения нашел быстро:
- С вами говорят из департамента образования. Нам надо срочно проконсультироваться с преподавателем английского языка Жирмунской Еленой Анатольевной.
- Она у нас больше не работает, - прервал его директор и положил трубку. То ли он не уважал свое начальство, то ли раскусил его хитрость.
«Концы обрублены, - подумал Санников. – Остается только фирма «Морж», но олигарх не поймет меня, если я спрошу его: «А где сейчас ваша дочь?».
Он вошел в интернет, отыскал в нем парижское бюро добрых услуг и попросил доставить по указанному адресу букетик подснежников для мадам Lidia Rochin. К букетику должна быть приложена открытка с надписью «Привет из Калуги» на русском языке.
После этого он испытал некоторое чувство удовлетворения и вспомнил свой нынешний сон.
«Спасибо тебе, Афонюшка, - искренне поблагодарил он женщину, которую никогда не видел наяву. – Если бы не ты, я бы действительно забыл, чем был жив доселе».
Между тем, кризис вполз и в их благополучный журнал. В конце мая редактор собрал весь свой персонал и объявил, что отныне они будут выходить один раз в квартал, а не в месяц, как было до этого. И поэтому он отправляет их в бессрочный неоплачиваемый отпуск.
У Санникова еще оставалась валюта, которую Улаф дал ему в Баден-Бадене, и в первый месяц своего вынужденного отпуска он, не думая о будущем, посещал кафе и рестораны, ходил на концерты зарубежных рок-звезд, а, когда ему стало совсем скучно в Москве, даже съездил в Юрмалу. Ему почему-то захотелось увидеть, как живут бывшие собратья по Союзу.
Жили они неплохо, но тоже до смерти были напуганы кризисом.
Хозяева небольшого пансиончика в Булдури, где он остановился и был единственным жильцом, немолодая супружеская пара культурных латышей, носились с ним, как с писаной торбой. Саня не привык к такому обращению, и все их попытки угодить ему были для него в тягость. Особенно ему не понравилась фраза хозяина, которая была предназначена хозяином для того, чтобы то ли потрафить ему, то ли уколоть: «А мы никогда не сказали бы, что вы русский. Вы так похожи на иностранца».
Но русских в Юрмале было много, и держали они себя здесь почти как хозяева, признавая только два национальных достоинства Латвии: рижский бальзам и девушек – блондинок. Поэтому Саня всюду говорил по-английски, хотя это его рейтинг как туриста не повышало: латышам сейчас было все равно, кто и какой валютой им платит: так перепугал их наступающий по всем фронтам кризис.
Разочарованный пустым и холодным Домским собором, скучными вечерами в чопорных роскошных ресторанах и угрюмыми прибалтами, Саня вернулся в Москву. Но здесь безделье и скука доконали его окончательно.
Если Рижское взморье и сама столица Латвии давали ему хотя бы какие-то свежие впечатления, то в Москве все было ему знакомо, он бы даже сказал – до отвращения привычно. А потому он целыми днями валялся на диване и смотрел телевизор. Сейчас это было развлечение хоть куда: все каналы пытались развеселить народ, впадающий в уныние. На известных юмористов было жалко смотреть: они явно работали в три смены. Им на помощь откуда-то из передач КВН и вообще из безвестности пришли непрофессиональные развязные мальчики, шутившие, в основном, на тему секса или, как говорили их маститые товарищи по цеху, ниже пояса. Но всем фору давали, как не странно, дикторы серьезных информационных программ. На них смотреть было смешно и жалко. Прочитав со скорбным выражением лиц мрачные новости, они вдруг ослепительно улыбались и желали зрителям отличного настроения. Сразу было видно, что не у всех гладко получается этот переход из одного состояния в другое, и жизнерадостный оскал белоснежных зубов, выдаваемый за улыбку, очень часто не совпадал с выражением глаз, где билась тревога не только за одурачиваемый народ, но и за себя. Самыми счастливыми на ТВ были аналитики. Они появлялись на экране уже с лучезарными улыбками и исчезали же с ними, предварительно вылив на зрителей ушат холодной и грязной воды.
Спасение от этого ежедневного траурного веселья пришло вместе с нежданным звонком Бориса Ивановича Крюкова.
- Саня, - бодро спросил он, не здороваясь, - Ты чем занимаешься? У тебя каникулы?
- Какие каникулы, Борис Иванович! – радостно закричал Саня, впервые за столько суток услышав живой человеческий голос.- Я давно ушел из школы, а сейчас – практически безработный. Валяюсь на диване и смотрю этот дурацкий телевизор.
- Так это ж здорово! – тоже закричал профессор. – Вали ко мне!
- Куда, в Вологду?
- Какую Вологду? Я нынче на югах живу, прямо на берегу синего моря. Я же тебе рассказывал, ты что, забыл?
- Забыл, Борис Иванович, каюсь.
- Ты не кайся, а немедленно бери билет и езжай ко мне. Я тебя здесь на работу устрою, переводчиком в порту. А то такой специалист, и сидит без работы.
- Хорошо, давайте координаты.
- Координаты простые: берешь билет до станции Крымск и звонишь мне на мобильный, каким поездом едешь. Я тебя встречаю и везу к себе на фазенду. Вот и вся недолга.
Билет на южный поезд Саня взял на удивление легко и быстро, видимо, опять-таки из-за кризиса. Позвонил Крюкову и помчался домой собирать вещи: поезд отходил через четыре часа. Не успел добраться до метро, как в голове щелкнуло: искусственно задорный голос Улафа приветствовал его словами времен перестройки:
- Доброе утро, товарищ! Как идет процесс? Я имею в виду сам процесс жизни.
- Прекрасно, товарищ Президент. Готов выполнить любое поручение партии и правительства..
- Так держать, товарищ! Поручение будет такое. На днях Дана собирается посетить Россию. После Хургады и твоих африканских приключений мы совсем заклевали ее своими дурацкими шуточками. Так ты встреть ее по-человечески, хорошо?
- А я всегда отношусь к людям по-человечески, господин Президент. Встречу Дану как лучшего друга.
- Отлично. Ты настоящий кореш. А у тебя действительно все в порядке?
- Более чем.
- А я слышал, что тебя поперли из редакции.
- Вранье. Просто нам всем дали бессрочный отпуск: гуляй, не хочу. Правда, за собственный счет, но это уже детали. И откуда у вас такой сленг, уважаемый Президент: «кореш». «поперли». Где ваш Достоевский и Федор Соллогуб?
Улаф хрюкнул и отключился.
Но на этом его удивительные встречи не закончились. Когда Саня уже выходил с дорожной сумкой на тротуар Пятницкой, он лицом к лицу столкнулся с Фаиной Анатольевной, завучем его бывшей школы. Теперь она узнала его сразу.
- Что-то забывчивы вы стали, Александр Александрович, - официально сухо сказала она, не здороваясь.
- И что же я забыл? Школу родную, что ли? – спросил Саня раздражаясь.
- Школу, это куда не шло, - грустно ответила ему Фаина Анатольевна. - Я бы сама ее ввек не вспоминала. Но там были ваши друзья, если не сказать больше.
- Кто, например?
- А, например, Леночка Жирмунская.
- Ну, она, наверное, давно уже не Жирмунская.
- Ошибаетесь, Сан Саныч. Они не успели до ЗАГСа дойти, как муж ее сбежал.
- И где же она сейчас?
- А сейчас она в очень бедственном состоянии. Не встает с постели уже третий месяц. Болезнь Паркинсона. Знаете, что это такое?
Саня знал.
- У вас есть ее адрес? – торопливо спросил он.
- Конечно, - ответила женщина и полезла в сумку. – Ее муж оставил ей, сбегая, роскошную квартиру на Никитском бульваре. Живет она там на птичьих прав, без прописки, но пока он ее не беспокоит. Возьмите адрес.
Он взглянул на часы. До отхода поезда оставалось два часа.
Он бросился чуть ли не под колеса проезжающему мимо такси и через десять был по указанному адресу. Дверь ему открыла деревенского вида девушка с недоумевающими глазами.
- Кого вам? – спросила она, спрятав руки под фартуком.
- Лену, то есть Елену Анатольевну, - задыхаясь от бега по лестнице, выпалил Саня.
- А что ей сказать? - тянула девушка, будто жуя что-то во рту. – Вы кто ей будете?
- Никто я ей не буду! – почти закричал он. – Скажите, что из школы пришли.
- Хорошо, - сказала она и повернулась, чтобы идти в комнаты, но потом передумала и крикнула:
- Елена Анатольевна, к вам пришли из школы!
Не дождавшись ответа, она удалилась в сторону кухни, а Саня заметался по коридору, заглядывая в распахнутые двери.
Лена сидела в кресле к нему спиной перед телевизором, по которому показывали какой-то американский сериал. Он видел только ее макушку с завязанным хвостиком пучком волос.
Он подошел к ней и положил руку на ее голову. Вероятно, она
увидела его отражение в экране телевизора, как только он вошел в комнату, потому даже не вздрогнула, ощутив его ладонь. Медленным и неровным движением она подняла свою руку и прижала ее к его руке у себя на голове. Он простоял так минут пять, потом поцеловал ее руку и, обойдя кресло, стал перед нею на колени. На знакомом, но изможденном болезнью лице он увидел слезы и едва не заплакал сам.
И тогда он сказал, не узнав свой голос, потому что никогда в нем не было столько радости и боли:
- Все будет хорошо, Лёнушка. Ты только не бросай меня больше.
Она погладила его по голове и тихо ответила:
- Не буду.
Так они просидели почти час: он у ее ног, она в кресле, обнимая его голову.
Где-то далеко, в другой комнате, пробили часы.
- Мне пора, - сказал Саня, - у меня через полчаса поезд. Я вернусь дня через три. Просто мне очень надо увидеть одного человека.
- Кого? – ревниво спросила Лена, и это ему понравилось: раньше она относилась пренебрежительно ко всем его знакомствам и связям.
- Да ты его знаешь! Это наш преподаватель истории Англии, Борис Иванович.
- Крюков? – переспросила она и улыбнулась. – На первом курсе я была в него влюблена.
- А в меня?
- А в тебя я влюбилась, когда ты повел меня на старый-престарый фильм «Золушка». Я так не хотела идти на него, потому что терпеть не могу сказок. Но ты оказался такой упрямый! Ты кричал на меня: «Ты не видела этого фильма? Да ты просто бронтозавриха какая-то!» И когда я вышла из кинотеатра, то и представить себе не могла, как могла жить, не видя такого чуда…. Езжай…. Борису Ивановичу – мой привет.
- Я буду звонить тебе.
Он повернулся и бросился к двери.
- Саня, - окликнула она его. – Я тебя люблю.
… Ночью он стоял у окна вагона, думал и старался понять, что случилось только что с ним и всей его жизнью. Поезд рвался на юг, словно убегая от надоевшей, суетной Москвы, а ему хотелось сойти на следующей станции и вернуться назад. Он не понимал сейчас, почему уехал, когда все вдруг стало так ясно и счастливо для него.
… В Крымск приехали рано утром. Было солнечно, но прохладно. Свистели локомотивы, истошно кричали привокзальные торговки рыбой и клубникой, на перроне гремела музыка и танцевали пьяные пары: заканчивался весенний призыв.
«Живем, Саныч, - сказал он сам себе, словно разбуженный этим обилием звуков. – Все, что было – прошло. Теперь у меня есть Ленка, и это главное. И мне надо сделать все, чтобы она не болела».
- Саня! – услышал он знакомый голос. Борис Иванович бежал, прихрамывая, ему навстречу с букетом ярких полевых цветов.
- Санечка, - взволнованно говорил он, обнимая его, - ты сам не знаешь, что за подарок ты сделал мне.
Он схватил Санин чемоданчик, сунул в руку ему букет и повел прямо через пути к выходу со станции.
- А вот и мой экипаж, - сказал он, с гордостью указывая на старенькую «Ниву», стоявшую в тени высоких тополей. – Через час будем дома.
На заднем сиденье маленькая девочка лет трех играла с целым семейством миниатюрных кукол.
- Здравствуйте, - сказала она, не отрываясь от дела.
- Внучка моя, Катерина, - пояснил Борис Иванович. – Родители передали как посылку со знакомыми из Владивостока. Сами должны приехать попозже и внука еще привезти, Борьку.
Машину он вел легко и быстро, и Саня удивился его новому навыку.
- Практика, дорогой мой, практика, - объяснил профессор. – Извозом занимаюсь, чтобы прокормиться. Летом и осенью вожу в Анапу торговок овощами и фруктами. Зато зимой отдыхаю. Пишу книгу. Знаешь о чем? Никогда не догадаешься! О целебных свойствах ностальгии. Казалось бы, что такое ностальгия? Тоска. Ан нет! Когда я вспоминаю с этой самой тоской о Сахалине, мне становится хорошо. Я вспоминаю мельчайшие подробности моей жизни там и прихожу в восторг: я был там, я видел все это своими глазами, я ощутил это впервые. Вот говорят – первопроходец. То есть, прошел первым. А то не понимают люди, что каждый человек – первопроходец. Он прошел что-то большое и яркое впервые для себя!
Через час быстрой езды они въехали в поселок, оседлавший небольшую возвышенность, с которой открывался прекрасный вид на море.
- Ну, вот и мы и дома! - провозгласил Борис Иванович, подъехав к простой казачьей хате под соломенной крышей. – Катерина, собирай свой детсад и айда руки мыть. Через полчаса – завтрак.
Они зашли в дом, где было прохладно и чисто.
- Жилище мое - раритетное, - с гордостью говорил Борис Иванович. – сейчас таких уже нет. А я нашел эту хату чудом. Ты посмотри на пол: он земляной. Босиком ходить по нему – одна прелесть. А крышу ты заметил? Она из соломы. А потому зимой у меня тепло, а летом прохладно. И не задувает, как под шифер.
Телевизор, компьютер и телефон казались в этой хате с цветастыми занавесках на маленьких оконцах телами инородными. Но было видно, что хозяин от них не отвык. Он поднял трубку, набрал короткий номер и спросил:
- Кафе «Марабу»? Крюков беспокоит. Ко мне гость приехал, и я хотел бы сделать большой заказ. Значит так: много свежих овощей. Помидоры, огурцы, лук, сладкий перец. И зелень: укроп, петрушка, тархун. Нет, кинзы не надо. Моя внучка терпеть ее не может. Все это порубать в тазик, залить сметаной. Нет, не майонезом. И шашлык. Много шашлыка. Сколько граммов – не знаю. А вот килограмма два – так это точно. Мы здесь все голодные, так что даю вам на все про все полчаса. Ну, вот и отлично.
Борис Иванович положил трубку и объяснил не перестававшему удивляться Санникову:
- Современный сервис добрался и до Тмутаракани. Правда, пока еще только благодаря отдыхающим «дикарям», но прогресс очевиден. Главное, что овощи свои, не ядовитые. Прямо из парника. Мясо тоже свежайшее, не аргентинская заморозка.
- Да вы, можно сказать, в раю живете, - сказал Саня, разуваясь и пробуя ногой земляной пол.
- А ты как думал! – весело воскликнул профессор. – Naturae convenienter vive. Живи согласно с природой! И с кафе «Марабу». Но вот спиртного я им не заказываю. У меня свои погреба. А ну-ка, слазь в подпол.
Они вышли на кухню, где хозяин приподнял домотанный половичок и открыл крышку погреба. По шаткой лестничке Саня спустился вниз. Загорелась лампочка над головой, и он увидел по всей ширине и высоте стен полки, уставленные стеклянными баллонами.
- Там справа два трехлитровых баллона, - командовал сверху Борис Иванович. – На них написано «Мускат – 2000». Подавай их сюда. Отличное сухое вино.
- А не много будет? – усомнился Саня.
- Как раз до завтрашнего утра, - уверенно ответил профессор. - А если кто-нибудь в гости заглянет, то придется тебе еще раз слазить.
К счастью, к ним заглянула непьющая соседка, она же Катина нянька. После завтрака она забрала девочку к себе, а мужчины пошли на море. Вода была еще холодноватой, но они с удовольствием искупались, пробежались по песчаному бережку и собрали там же кучу дров.
- Вечерком разложим костерок, посидим, поговорим, - сказал Борис Иванович, потирая руки в предвкушении славной встречи друзей, какой у него не было долгое время. – В вологодских лесах нам бывало сосны свои песни пели, а теперь море пошумит, подможет нам в разговорах душевных. Но сейчас ты мне вкратце скажи: как живешь?
Сане хотелось рассказать все сразу: и как он поссорился с Леной, и как нашел ее снова, и вообще обо всем, о чем он имел право говорить. Но потом он решил подождать до вечера, потому что он сам еще не осознал, что произошло с ним за эти три дня. И поэтому он ответил кратко, как и просил его Борис Иванович:
- Живу неважно. Школу оставил, потому что надоело это тупое неуважение к твоему труду. Работаю, номинально, в серьезном толстом журнале, переводчиком. Ведь надо же что-то делать и на что-то жить. Сейчас нас разогнали по отпускам: кризис доконал. Вот, в сущности, и все.
Он знал, что рано или поздно эти два самых близких человека, Лена и Борис Иванович, узнают обо всем, что случилось с ним после того памятного дня в Сергиевом Посаде. Он расскажет им о своих новых друзьях из «Peace and Justice», и о своей скорбной миссии в Африке, и о девушке Лиде, которая хочет поставить памятник замечательному человеку с прекрасной надписью: «Salvavi animum meam»….
… Но все, о чем он размышлял, мечтал и надеялся днем, вдруг мигом отодвинулось куда-то далеко – далеко, и пропало во тьме, которая окружала их костер у шумящего моря. Все исчезло, как только он услышал у себя в голове знакомый щелчок и испуганный голос Улафа:
- Сан Саныч, у нас ЧП!