Рим, 270 г.до н.э.
Беллатрикс открыла глаза резко, словно кто-то толкнул в бок. Никого. Спросонья поморщившись, она провела рукой по лицу. Наконец перед ней не грязная ткань палатки, в которой воины воздают честь богам за еще один прожитый день, а длинные, полупрозрачные занавеси, закрывающие кровать со всех сторон. Римский город Арреций, ставший ей тюрьмой, всеми силами пытался завладеть сердцем юной египтянки. Сегодня ей предстояла очередная попытка задобрить своего жестокого господина – бессердечного Квинта, находившего удовольствие от омовения своих рук кровью сотен и сотен людей. Долго и тщательно продумывая наряд, египтянка остановила свой выбор на длинной рубиново-красной юбке с разрезами до самой талии. Грудь скрывали лишь массивные золотые украшения. Раскосые зеленые глаза стали еще выразительнее после того, как их густо подвели сурьмой.
Римлянин, разлегшийся на ложе, лениво обедал, даже не удостаивая взглядом своих рабов. Когда ему сообщили о танце, который собралась танцевать для него Беллатрикс, он заметно приободрился, а в глазах сверкнула искорка любопытства. Неужели ему наконец удалось волю непокорной дикарки? Раздались первые глухие звуки барабанов, находившие отклик в душе сурового легата, и зал скользнула изящная фигурка. Непослушные рыжие волосы были тщательно уложены и завиты по римскому обычаю, золотые украшения переливались на гибком смуглом теле, во всем ее существе – непокорность и вместе с тем невероятная притягательность.
Барабаны слились в вязкий, словно мёд, гул, который заставлял сердце биться быстрее. В движениях танцовщицы чувствовалась потрясающая грациозность и шарм. При резких поворотах юбка распахивалась, словно дразня римлянина, и наполовину обнажала полукруглое гладкое бедро, волосы при трепетавшем свете масляной лампы вспыхивали, как огонь. Квинт отложил в сторону недоеденный кусок мяса, во все глаза разглядывая свою рабыню. Равномерный стук барабанов вводил его в какой-то транс, флейта уносила в мир пленительного покоя, расслабляя каждый уставший за день мускул. Он разлегся на своем ложе, не отрывая глаз от столь непривычного зрелища. Тень египтянки трепетала на стене, украшения нежно позвякивали друг об друга, полупрозрачная юбка трепетала при резких поворотах…
Квинт ощутил почти физическое желание прикоснуться к манящему гладкому телу, удостовериться, что это происходит наяву. Он поманил ее к себе – этакий намек на кивок головы – и с восторгом, как мальчишка, понял, что гипнотическая красавица покорно приближается, а на ее полных губах играет улыбка.
Баллатрикс прилегла рядом, не подавая виду, что изучает его точно так же, как и он ее. Словно нехотя проведя руками вдоль закованного в броню мужского тела, египтянка довольно улыбнулась. В следующую секунду ее глаза стали колючими и злыми, а губы плотно сжались. Твердая соленая от пота ладонь накрепко зажала губы легата, а вторая рука стала шарить по телу в поисках меча. «Сейчас или никогда», - билась в голове спасительная мысль. Кровь шумела в ушах девушки, а сердце бешено стучало.
Оправившись от изумления, легат мертвой хваткой схватил ее за запястья и резко выкрутил их. Беллатрикс почти что услышала, как затрещали суставы и рванулась, ударив привставшего мужчину коленом. Но это не возымело успеха. Подняв тело девушки, Квинт с яростным ревом швырнул его вниз. Перекувырнувшись в воздухе, египтянка рухнула спиной на мраморный пол. Перекувырнувшись через голову, она вскочила и снова бросилась на своего врага.
Крепкий мужской кулак пересчитал ее зубы. Сплевывая кровь из разбитой губы, она понимала, что покушение не удалось и уже видела привлеченных шумом охранников, которые уже спешили на выручку своему господину.
Для дальнейших действий хватило и двух минут. Крепкие римляне сковали ее ноги и руки, приподняв над полом. Квинт понял, что ошибся и не приручил эту коварную женщину, которая при первой же возможности попыталась пролить его кровь.
- Наш бой еще не окончен, тварь, - прошипел он, хватая ее за горло и сдавливая пальцы. – Когда я уничтожу твою страну и ты поймешь, что тебе некуда возвращаться, ты по собственной воле останешься жить у меня. И ты будешь называть меня своим господином.
Его голос из мягкого и вкрадчивого стал суровым и властным: теперь он обращался к страже.
- Пятьдесят ударов плетью. Не хочется портить такую гладкую кожу, но ничего не поделаешь. А после этого – две недели без еды. Я покажу ей, как Рим карает непослушных.