Отец

            
               
        За окном проплывали дачные пригороды Москвы. После часового гвалта пассажиров и провожающих, по вагону гулял ровный говор. Глаза уже не шарили торопливо по стенам купе в поисках номерной таблички, а с не скрываемым любопытством рассматривали соседей, с которыми свела меня двухдневная дорога.
        С нами в купе сидела старушка, ехавшая из Москвы, от дочери,  паренек из Свердловска. Моя шестилетняя Галка быстро привязалась к нему, надоедливо лезла на колени, сдавливала ему ручонками шею, а он, заливисто смеясь, дурил с нею. Галка визжала от восторга и страха, хватаясь за его голову, когда парень, посадив девочку на плечи, вставал во весь рост.
        Юношу звали Эдиком. Мы пригласили его к столику перекусить, но он застенчиво отказался. Вечером  многих потянуло ко сну. Бабушка, надев очки, читала. Тихо посапывая, наконец, угомонилась Галинка.
        Мы с Эдиком улеглись на вторых полках и молча смотрели в заоконную тьму. Мне захотелось узнать, откуда он держит путь.
        - Еду к маме. А был у отца, на Украине, - повернулся он ко мне.
        - Он, что, в командировке там?
        - Через месяц меня призовут на службу в армию, - не ответил на мой вопрос Эдик.  – И мы с мамой условились, что я съезжу к родным. Она очень просила не заезжать к отцу, с которым разошлась, когда мне было три года. А мне так хотелось увидеть его! У нас карточка есть и я часто рассматривал отца. Скучал по нему. Мама о нем почти не говорила и я не мог представить, высокий он или нет, сухощавый или полный. Мне он казался почему-то очень добрым…
        С воем и грохотом пронесся встречный поезд. Свет из его окон слился в сплошную огненную дорожку. Когда составы разминулись, в ушах еще стоял гул.
        - Я обещал маме, что не заеду к отцу. Побуду в Одессе, Киев увижу, Харьков. Н а Украине у нас много родных. Все шло, как и задумал. И уже по пути домой, я все же не вытерпел, чтобы не взглянуть на него.
        Эдик немного помолчал, потом продолжил рассказ:
        - Разыскав отцовскую квартиру, долго не мог нажать на кнопку звонка, От волнения пробирала дрожь. Зачем, - думаю, - приехал? У него своя семья, уже взрослые дети.
        За дверью послышались шаги, щелкнул ключ, и дверь распахнулась. Напротив меня стоял он, отец. Видимо, он спал после ночной смены – лицо его было помятым и недовольным.
        - Вам кого, молодой человек,
        Я стоял в оцепенении, молча  и в смущении. На фотографии он был куда моложе.
        - Так к кому же вы? – нетерпеливо и даже сердито переспросил отец.
        - Я…с Урала.
        - Эдька!?
        Я утвердительно кивнул головой.
        Его лицо вмиг побелело, он задрожал и я не успел опомниться, как отец шагнул мне навстречу, цепко обхватил мою шею руками и вдруг…заплакал.
        - Сынок, - обнимал он меня, часто разглядывая, и снова прижимал мое лицо к своим мокрым колючим щекам. – Вырос-то как!
        И от этой непривычной, незнакомой мужской ласки, мне стало легче на сердце.
        Отец, спохватившись, отодвинулся от двери и пригласил меня войти внутрь. В квартире он был один.
        Вечером отец познакомил меня с семьей. У них два сына – пятнадцати и тринадцати лет. Они смотрят на меня, не  скрывая своего любопытства. С настороженностью рассматривала меня и их мать. Она была старше мамы и, как мне показалось, самолюбивой и властной женщиной. Позже, видя, как грубовато она общается с отцом, я понял, что главный в этой семье не он.
        - Прожил я у них трое суток. Отец работал в ночную смену, поэтому днями мы были с ним вдвоем. Тетя Лена уходила в свою швейную мастерскую, а  Коля и Юра – в школу.
        Я хотел уехать на другой же день, но отец уговорил меня остаться, а тетя Лена безразлично пожала плечами: «Как хочешь», мол, а вслух, вымолвила: «Побыл бы еще, не гоним же». Но жить в этой, чужой для меня, семье, я не мог. Понимаете, мне казалось, что тетя Лена неприветлива. И отец, то грустный, то ласковый. Как относились ко мне Юра с Колей – до сих пор не пойму: нето дружелюбно, нето насмешливо.
        Отец оберегал меня от неприятностей, спрашивал тайком, как у мамы здоровье, где и кем работает, про другое. Когда мы оставались наедине, он задавал мне много разных вопросов, и я понял, что живется ему в этой семье нелегко и что он многие годы расплачивается за свою ошибку. Из-за нее же расплачивались в эти годы и мы с мамой. Но на жизнь он не жаловался, смирился, наверное…
        Однажды, отведя взгляд в сторону, он спросил:
        - Эдик, вы живете с мамой вдвоем?
        Я замялся. Мне стало жаль отца, но еще больше - маму. Как тяжело она перенесла семейную драму! Мама, видимо, очень любила его. И я солгал:
        - Нет, втроем с папой.
        Отец помрачнел, и мне показалось, что глаза его потемнели, На лице выступили капельки пота, виднее стали морщины.
        - С папой, - грустно повторил он негромко и упрекнул: - за эти три дня ты ни разу не назвал меня так.
        - Может, ты уедешь с ним? – неожиданно раздался от входной двери насмешливый голос тети Лены. - Ведь он, наверно, за тобой приехал...
        С тетей Леной и с их детьми я старался расстаться как можно любезней.
        - Приезжай, Эдик, к нам еще, - говорили они на прощание.
        Отец поехал со мной на вокзал и всю дорогу виновато молчал, часто вытирая платком пот со лба.
        Попрощался я с ним холодновато. Почему? Сам не знаю. Так уж вышло – не смог иначе, чужой он какой-то мне.
        Перед самой посадкой в вагон, он обнял меня, и с трудом сдерживая волнение, произнес:
        - Сынок, прости меня. Мама пусть тоже простит. Я не думал, что так..., не думал, что… Шестнадцать лет собирался вернуться к вам, а теперь…понял, что я вам не нужен. Лишний.
        По вагону гулял чей-то храп, монотонно стучали колеса, слегка покачивая вагон. Эдик смотрел в заоконную темень.
        Была уже глубокая ночь, но ни мне, ни ему спать не хотелось – каждый из нас думал о чем-то своем, личном.
                14 мая 1967 года.