Да мне ли не знать, что такое власть. Вы не поверите, но вот уже как тридцать лет и три года я хожу во власть. В самое ее гнездилище площадью в 28 гектаров. Да и что это за гектары в сравнении с 17 млн. квадратных км . нашего общего дома. Так, мелкая точка. И тем не менее именно из этой точки идут повелительные импульсы всему сообществу нашему, диктуется линия поведения всей нашей не малой семьи. Из нее же нам указывается направление, путь, который нам всем следует идти. Ну, знамена, понятно, поменялись. И знаменосцы уже не те. Путь наш совсем недавно назывался светлым. А сегодня никто и не скажет, какого он цвета. Но и радужным его тоже не назовешь. По мне – так это путь даже и не в неизвестность, а в никуда. Но об этом позже.
Отсюда же нам говорят и о нашей обшей цели существования. Говорят, правда, невнятно. Потому, как сказать внятно, что цель – это деньги, как-то неловко. И все отсюда же сегодня диктует нам настоящая власть, каким должно быть наше отношение к нашей истории, ко всем историческим лицам, пребывавшим некогда давно и недавно все здесь же в своих дворцах и резиденциях. Особенно за последние 100 лет. Зато об идеалах для воплощения в будущем не говорится ничего.
Место это, как вы поняли, называется Кремль. Московский Кремль. В нем, как нигде присутствие власти ощущается так близко. Просто ближе и быть не может. Если до Бога нам всем очень далеко, то до «царя» в Кремле совсем близко. Даже если вы наделены самым слабым и немощным воображением, присутствие власти внутри треугольника у Москвы-реки вы ощутите прямо-таки кожей.
Только в этом месте вы ощущаете даже и подошвами ваших ног, что идете не просто по земле, а прикасаетесь к нашим родовым корням, питавших соком древо нашей государственности в течении веков. И древо нашей родословной. Родословной каждого из тех, для кого Россия – не пустой звук. И мы понимаем что, если бы какой-нибудь злодей однажды подрубил хоть один из корней, то и наше присутствие на Земле могло бы и не состояться.
Я вхожу через Троицкие ворота, увенчанные рубиновой звездой, в сакральное без преувеличения место. И каждый раз душа моя невольно проникается особой аурой власти, которая допускает меня сюда как бы из милости и только-только снисходительно позволяет прикоснуться к себе. Вот только-только на время постоять в ее пространстве. Но и в любую секунду может выставить меня отсюда вон.
Но и этого времени совершенно достаточно, чтобы ощутить прикосновение к течению времени и к истории государства Российского с того самого года, когда впервые пришел сюда князь, прозванный за его неуемную тягу к дальним землям Долгоруким. И власть в лице князя тут же заявила о себе самым жестоким манером. Не оказал поместный боярин со смешным именем Кучка достаточного почтения - и расправа было крутой и скорой. Полетела голова его из-под топора вот прямо где-то здесь с крутого откоса в Москва-реку. С тех пор все пошло и поехало. Маховик этой власти становился все крепче и сильнее. Он втягивал в свое влияние все большее пространство, достигнувшее сквозь века самого большого размера на Земле.
Время шло. Деревенька в живописнейшем месте, вся окруженная дремучими лесами, росла. Не вдаваясь в детали, можно сказать, что в силу счастливого сочетания разных обстоятельств: климатических, географических, политических, морально-религиозных и Бог знает еще каких - деревенька со временем стала государственно-образующим центром. Этот центр не мог не возникнуть. Где?
Божий Перст указал на Москву. Эта гравитационная точка, набирая силу, не могла не возникнуть. Москва с некоторого момента стала втягивала в себя все, что было способно строить, творить, созидать. И при этом надо помнить, что Москва считала себя духовной наследницей Киевской Руси. Оттуда шло все - и язык, и вера, и традиции и сам русский дух. Москва оказалась в центре нового водоворота, втягивающего в себя с огромною силою все, что и составило в конечном итоге русскую нацию.
Кто бы мог подумать? Долгорукий! Имя воистину пророческое. Рука проведения во всем ее напряге отодвинула пределы мелкой деревеньки Москва до самых окраин просто необозримых. Мистика. Загадка. Непостижимость. Но как бы то ни было я стою здесь на этом самом месте, ставшей отправной точкой длинной истории, которую я с трепетом душевным могу назвать и моей кровной историей, какой бы мелкой единицей я в ней не был бы. Да, речь идет и о моей жизни, единственной данной мне свыше.
Мистическая сила выстроила из всевозможных случайностей и обстоятельств одну длинную цепь, замкнувшуюся на мне. Впрочем, уже не только на мне. Она продолжается на детях моих и внуках. Поэтому историю этого места я воспринимаю не как ряд занимательных фактов из учебника по истории или в описаниях Карамзина и Соловьева. Я воспринимаю эту историю как описание и мой личной исторической биографии. И из этой истории уже нельзя изъять ни одного звена.
Я прихожу в Кремль не один. Чаще всего с немалой компанией. И кто только за 33 года не приходил со мной. Страшно сказать – люди со всего света. И с первой до последней минуты я осознаю, что исполняю важную миссию. Я должен рассказать об истории Кремля. А это еще история и всей России. А это еще и моя собственная история. И именно так мой слушатель и должен меня понимать. И найти при этом нужные слова и нужную тональность. Без ложного пафоса. Ну как если бы я рассказывал все то же самое моим незнакомым и случайным попутчикам в купе вагона.
А вот в последнем и вся трудность. Передо мной стоят 20-30 человек. Кстати, я для них тоже, в некотором смысле, власть. Потому как все их внимание сосредоточенно на мне. И они пойдут туда, куда я поведу. И слушать они будут мое слово. Вся беда только в том, что я не знаю этих людей. Совсем. Одни незнакомые лица. Очень часто пребывших к нам в первый и последний раз в жизни из самых дальних забугорных краев.
Я не знаю, что у них головах. Они все приехали из чужого дома, из чужих земель, с чужим восприятия нашего мира, воспитанные очень часто на чуждых мне ценностях. Не говоря уж о том, что сколько уж лет Россия со всей ее историей воспринималась ими, как чуждая, серьезная и опасная сила на земле. А я, получается, как раз и есть в их глазах олицетворение этой силы.
Однажды уже давно в самом веселым расположении духа и в некотором, сознаюсь, небольшом подпитии после обеда в Метрополе, решил, как мне показалось, остроумно и оригинально пошутить, легкомысленно рассчитывая на чувство юмора и политическую толерантность моих клиентов.
- Ну вот, господа, - начал я экскурсию с игривостью в тоне, - мы и пришли в то самое место, откуда простирается над всем миром «рука Москвы».
Послышался одинокий смешок. Но и в то же мгновение я почувствовал, как внезапно все переменилось. И увидел, как в замешательстве вытянулись лица моих гостей. Ну, как если бы я, будучи еще маленьким мальчиком, в окружении взрослых сказал неприличное слово, не понимая его значения. И все. После этого моего добродушного зачина вся экскурсия была испорчена. Как будто занавес упал между мной и минуту назад еще так благодушно настроенных ко мне клиентов. Мой тонкий юмор не оценили. Видимо клиент настроился в серьезном месте на серьезный разговор. А я им тут шуточки всякие, да еще со столь болезненным подтекстом.
Но вообще-то я веду себя прилично и политически корректно. Долгие годы научили соблюдать меру и держать дистанцию. Я знаю, в каком месте нахожусь. И знаю, что каждое мое слово, несомненно, останется в памяти. Знаю я так же и то, что в месте сосредоточения нашей власти, если уж я открыл рот, то это же означает, что эту власть я и представляю. И никак иначе. Даже если мне это и не сильно хочется. Да и не только власть. Весь мой дом. И если гости пришли в мой дом, то я не буду их таскать по его грязным и неубранным углам. Суть моей профессии – это показать то, чем мы все гордимся. То, чем преисполнено гордостью и мое сердце. Тем более, что показать есть что, и поговорить есть о чем.
И при этом я не забываю, что власть есть власть. Вот она, прямо перед глазами. Сегодня она пребывает во дворце, выстроенным Матвеем Казаковым по повелению великой императрицы, как здание Сената. Потом здесь побывала и высшая судебная власть. Жили в нем и Ленин, и Сталин. Потом долгое время – Совет Министров. Сегодня – резиденция высшего государственного чиновника.
И вот я спрашиваю себя: Власть – что же это такое? И от кого она? И зачем она. А если она есть, то какой она должна быть. И действительно ли, что нам без неё, без власти, ну никак нельзя? И почему, при всем нашем понимании необходимости власти, мы так ее не любим. И степень ее неприятия и нелюбви к ней может дойти иной раз и того, что собравшись силой мы ее свергаем. Случается, что очень даже не мирным путем. Да и не только у нас. Примеров несть числа. И самое забавное, что тут же устанавливаем другую власть. Которая тоже будет не всем сразу по душе. И вновь будет накапливаться сначала в душах взрывной материал до тех пор, пока критическая масса не дойдет до взрывного прорыва. И так без конца. Да что же это такое? С одной стороны, мы даже и помыслить не можем, чтобы там где-то далеко наверху не стоял бы некто, кто укажет мне и всем нам, куда идти. А с другой стороны мы будем с раздражением, а то и ненавистью смотреть на его указующий перст.
Получается вот что. В любом сообществе наделенным даже и малейшим интеллектом, или даже просто инстинктами, не говоря уж о сообществе человеческом, есть некто, кто будет главным. Вот он и будет властью. Назвать его можно по-разному. Вождь, вожак, пахан, бугор, шеф, президент, царь, король, генеральный секретарь. Да как хотите. Но только, повторяю, без него никак. Нет его, бугра – короля, и нас тоже нет. Мы все рассыпались и разошлись. И кто мы в этом случае. Да никто. И звать нас тоже никак. И обессмысливается даже и все наше существование.
Власть всегда выстраивает стержень, без которого невозможно развитие любой страны. И не надо бояться этого слова. Однажды в начале 17 –го века стержень этот рухнул - и Россия едва только не развалилась. К счастью сработал, можно сказать, народный инстинкт самосохранения. И стержень был восстановлен не без жертвенных усилий всего народа, русских людей, которые пришли в Москву именно с целью положить конец смуте. Людям, соединенным в один народ, нужна была ясность, осмысленность своего существования, порядок и перспектива развития. Власть ушла, Кремль пуст - и мгновенно в душах и сердцах людей непостижимая и пугающая пустота.
Я был совсем маленьким, когда умер Сталин. Конечно, тогда своим детским умом я мало что понимал. Где уж мне было тогда понять и измерить масштаб этого события. То, как миллионы людей почувствовали себя у порога неизвестности, если не сказать пропасти. Многим тогда казалось, что ушел не просто Сталин, а ушла власть, позволившая выжить народу в величайшем испытании. Да, власть была жесткой и жестокой. И все это знали. Как знали и то, что иной в предвоенные и тем более в военные годы она и не могла быть.
Я видел слезы, и видел горе. И не верю некоторым нынешним, хвастливо утверждающим с тоном провидцев новых времен, что, дескать, с радостью в сердце узнали о кончине тирана и кровопийцы. Нет, радостных слез моя детская, цепкая память не удержала. А вот другие слезы я видел. Главное, по общему настроению даже и я почувствовал тогда, что в нашу общую жизнь приходит огромная, тревожная перемена, которая коснется и моей жизни тоже.
Вы не поверите, но в чем-то похожее ощущение я испытал и в ноябре 1982 года. Как будто что-то резко поменялось в самом воздухе, как будто все потеряло свою устойчивость. Да все знали, что Брежнев был стар и немощен, и что руководство великой державой никак не может быть доверено этому добродушному, но недалекому, явственно плохо соображающему шепелявящему старику. А сколько анекдотов сочинил на его счет остроумный наш народ. И у всех было уже стойкое мнение, что все за него продумывали и решали другие компетентные умы. Да, и не могли не знать, что, очевидно, смерть его недалека.
И вот он действительно умер. Я помню, как шел в тот день по Манежной площади. Тогда это была ненормально большая плешь в центре Москвы с одиноко торчащим посреди его пространства закладным гранитным камнем с надписью, которая нам строго и торжественно обещала, что на этом месте будет воздвигнут монумент в честь пятидесятилетия Октября. Бог знает, где теперь этот камень. Вместо камня – магазины, рестораны, фонари.
Так вот, возвращался я в тот день в свою кантору в гостинице Метрополь после экскурсии по Кремлю. Жизнь шла своим чередом, ее движение ощущалось повсюду. По тротуарам улицы Горького шло много людей. Все шли по своим делам. В этом движение чувствовалось напряжение, свойственное только большим городам. И вдруг все это движение мне показалось лишенным всякого смысла. Куда все это движется, и зачем все суетится, если завтра, может быть, все будет по-другому.
Кремль опустел и в душе наступила пустота. И каждый задает себе тревожный вопрос: а что же дальше-то будет, в какую сторону поведет нас новый исторический зигзаг. И к этому чувству бессмысленности настоящей проживаемой минуты добавлялось неясное чувство незащищенности и страха. Незащищенности, потому что решительно ничто не завесит от твоей личной воли в момент, когда «рвется связь времен». Это, как если ты сидишь в падающем самолете, и тебе в горестном безучастии только и остается, что следить за развитием событий.
Шагая по Манежной площади и размышляя таким образом, я даже и вообразить себе тогда не мог, какие события в недалеком будущем ждут страну. Какие там 10 дней, целый десяток лет страна будет трястись в конвульсиях. И на нас с удивлением, недоумением, ужасом и радостью победителя будет взирать противостоящий нам мир.
Я прихожу на Соборную площадь, самую древнюю в Москве, и иной раз пытаюсь с натугой представить себе, как по ступеням лестницы, ведущей из Успенского собора, сходили коронованные цари и императоры в одеждах, сотканных из серебряной и золотой нити, украшенных жемчугом и драгоценными каменьями, в сопровождении высшей знати и иерархов церкви. Всё под возгласы торжествующего народа и звуков оркестров, играющих волнующие и возвышающие душу гимны «Гром победы раздавайся» или «Боже царя храни».
Не верится. У меня не получается совместить в одно Соборную площадь, ту, которую сколько уж лет так давно зримо осязаю, и торжество и великолепие необыкновенных государственных и народных празднеств, происходящих некогда здесь. Вот на этом самом месте, в этом самом видимом пространстве.
А потом я захожу в Успенский собор. Ему более 500 лет. Здесь, начиная с Ивана четвертого, власть обретала свою легитимную силу. Вот отсюда перед иконостасом с алтарными дверям в атмосфере всей пронизанной присутствием Бога, начиналось правление всех помазанников божьих вплоть до Николая второго. Всех, до единого, чьи останки покоятся в соседнем Архангельском соборе и в Петропавловском соборе в Питере.
Стены этого собора видели многое и многих. Во всяком случае в течение трех с половиной веков всех тех, чья власть была освящена пред его иконостасом. Всех наших царей и императоров. Разными они были, все эти люди. И мужчины, и женщины. Глупые и умные. Великие и полные ничтожества. Даже один самозванец затесался. И каждый своею властью оставил память в нашей истории. Добрую и не добрую. Есть и такие, к кому с привычной черно-белой шкалой не подойдешь, хотя и очень хочется для простоты восприятия. Да, конечно, история творится общими усилиями народа, да ведь только народ не может обойтись без поводырей.
А какого монарха нам давала природа в качестве ведущей силы, талант или бездарь, - это сам Бог судил. И свое последнее Божье благословение с возложением царственного венца они все получили здесь, вот перед этим божественными ликами. О чем они думали в этот момент? Никогда не узнаем. Нам остается лишь судить их по делам их. Когда я сам стою здесь же один, или чаще всего с нашими зарубежными гостями, то не могу не думать обо всем этом. Время ушло, и оно отодвинуло меня от тех, чьи имена я знаю лишь из книг по истории, слабо представляя, к сожалению, каким они были на самом деле.
Но вот стены собора, лики святых, взирающие на меня со всех сторон и твердь подо мною – все это то же самое. Именно отсюда начинался путь каждого из них, венценосных особ, в историю. Такую, какую всею своею доступной им властью они и творили. Творили так, как у кого получалось, чтобы нам всем живущем пребывать в мире таким, каким он сложился.
Царь Грозный. Он стоит, пожалуй, первым в ряду исторических деятелей, которые будут постоянно заставлять нас искать ответ на один очень не простой вопрос, неразрешенный, думается, и поныне: что важнее для благополучия народа и развития государства: сильная, деспотичная власть монарха, тирана, императора, называть можно по-разному, но власть сильная и единоличная, или власть, учитывающая мнение большинства, власть вече, парламента, курултая, назовите тоже, как хотите.
Для грехов своих, даже и самых страшных, царь наш находил оправдание. Он считал, как много позже и несчастный студент Раскольников, что положение его давало ему право преступать через кровь. Более того, считал, что он просто обязан порой проливать кровь. Это церковникам пристало быть терпеливыми, милостивыми, и блаженно подставлять щеки для ударов с обеих сторон, да к тому же призывать к столь унизительным подставам и своих прихожан. Дескать, дали тебе плюху по одной щеке - подставляй немедленно и другую. Прощай!
Да только не царское это дело – щеки-то подставлять. «Как же можно управлять своим государством тому, кто позволит обесчестить себя?» - вопрошал царь Грозный. Наделенный Божьей властью он обязан и карать. То есть, он вполне допускал двойную мораль. Одну религиозную и обязательную для всех его подданных, и другую - для монарха, для себя. «Хоть как человек я грешен, но как царь я праведен» - убежденно оправдывается Иван Грозный.
Ох, какой же тяжкий крест нес этот человек, внутренне раздираемый сомнениями, убивая бояр и князей своих, да и простых людишек, которым тоже досталось в полной мере. Никак он не мог сложить в одно цельное две свои ипостаси, царя и человека. Чтобы государство стояло, не рухнуло, чтобы могло противостоять всем супостатам и внутренним и особенно внешним, чтобы защитить веру православную со всеми ее ревностными служителями, призывающими к милосердию, нужно внушать всем благоговейный страх.
Справедливость без страха не утверждается. Чтобы не допустить завладение души человека зверем-дьяволом, одних проповедей с амвона недостаточно. Слаб человек. Нет у него достаточных сил, чтобы удержать в себе зверя. И в этом случае позволительно пожертвовать в назидание малой кровью, чтобы не пролилось море крови. « Царствование без грозы подобно коню без узды». Это тоже его слова.
Вы думаете, так мыслил только Иван четвертый? Примеры такого мышления вы найдете легко во всей истории, в истории любой страны. Или вы думаете, подобные мысли о двойной морали не посещают нынешних правителей, особенно в критические моменты, когда идет речь о выборе между большой и малой кровью? Вопрос мне, кажется, не имеет смысла.
А вот Петр в полном убеждении своего права на кару, был, пожалуй, еще и покруче царя Грозного. В сыске, как тогда говорили, то есть в допросах с пристрастием он лично пытал своих недругов, и даже головы своими руками отрубал, чего Иван все-таки не делал. Вот вам, пожалуйста, пример, как он выразил свое отношение к власти духовной, когда однажды вошла в трагическое противоречие его мораль монарха с религиозной моралью. После восстания стрельцов, выступивших в очередной раз поперек монаршей и государственной воли, их подвергли сначала самым изощренным пыткам, а потом всех истребили. Большая часть была повешена на Красной площади.
И вот в разгар репрессий к Петру явился священник, неся перед собою икону, призывая к милости и милосердию. Тот насмешливо выслушал попа, а потом сказал приблизительно так: «Зачем ты потревожил сей святой образ. Я ответственен за все государство наше и не дело церкви лезть в дела наши». К счастью, священник не разделил судьбу стрельцов.А также и судьбу митрополита Филиппа, задушенного МАлютой Скуратовым по повелению Ивана Грозного. А вот вся церковь лишилась своей главы. Патриаршество было упразднено, чтобы церковь не мешала со всей своей ненужной моралью политике государственной, и не смущала его призывами к вредной милости всепрощения.
Но нам так не хочется признавать, что власть – это и есть все мы. Не хочется. Особенно если власть мы не любим, а то и ненавидим. И вот ведь какая еще вещь. В этом желании не замазаться в деяниях власти, мы придумали и еще одну гениальную отмазку. Безупречную и даже всех примеряющую. В утешение себе приводим библейскую фразу «Несть бо власти, аще не от Бога».То есть, власть, какой бы она не была, она от Бога. Вот все от него. Как просто, и здорово.
Так уж Бог распорядился! Прими эту власть, какая она есть, и не дергайся понапрасну. Ибо от Бога она. Не случайно же царя называли еще и помазанником божием. Потому как после пышного обряда в Успенском соборе Кремля, царь, получивший власть по наследству, становился еще и проводником воли самого Бога. И неподсуден. Потому как, нельзя же судить самого Бога.
Последнего «помазанника» и не судили. Расстреляли втихую в подвале со всем семейством. У нас вот по-тихому. А вот во Франции – Родине Декларации прав человека – власть казнили прилюдно. Да не где-нибудь – на главной площади при стечении огромной массы парижан. А потом эти массы зашлись в громоподобном восторженном реве при виде отрубленной головы этой самой власти.
Развивая мысль о божественном происхождении власти, можно сказать, что и генеральный секретарь, безбожник и богохульник, типа Хрущева, и уж точно совсем не помазанник, тоже явился не без участия Бога. Потому как ничто в мире без участия Бога не происходит и произойти не может.
Первая сильная трещина между двумя властями, духовной, и светской образовалась в эпоху Ивана Грозного. Но конфликт этот носил тогда скорее не идеологический, а эмоциональный характер. Митрополит Филипп имел мужество вступиться за невинно убиенных, коих было сотни и тысячи во время правления царя, которому во всех углах мерещились измены и предательство, и впадавшего от этого в неописуемую ярость. Филипп и сам поплатился жизнью за это вступление. Но царь имел и приступы раскаяния, гнев его был направлен не против церкви, а против человека.
А вот патриарх Никон, человек властный, убежденный и амбициозный, считал, что вопрос о приоритете власти мирской или духовной, священства или государства, даже и стоять не может. По его словам, « яко месяц имеет свет от солнца, так и царь имеет посвящение, помазание и венчание от иерарха». И подтверждал свои слова действиями. Например, когда Никон был еще митрополитом новгородским, он организовал перенесение мощей Филиппа, жертвы государственного произвола в лице царя Грозного, из далекого Соловецкого монастыря в Москву, а царь Алексей должен был в Успенском соборе просить униженно прощения за грехи Ивана четвертого, то есть как бы от лица государственной власти. Но перебрал Никон в своем усердии установить власть духовную над всем нашим миром. Тишайший убрал его тихо со своего пути, и патриарх, обвиненный в одном из капитальных грехов - гордыне, кончил дни свои в обители, выстроенной им самим же.
Последний удар в борьбе за власть нанес церкви царь Петр первый. Он ведь не только снимал колокола, чтобы отлить из них пушки. Это мелочь. Он вообще упразднил патриаршество на Руси. Этот пост был заменен бюрократической конторой под названием Святой Синод. Церковь стала государственным учреждением, этаким «духовным министерством». Петр, строивший государство как часовой механизм, в котором каждое колесико, большое и малое, послушно исполняет волю главной пружины, нашел в нем и место для церкви. Власть духовная стала орудием власти государственной. Например, священники вменялась в обязанность докладывать о том, что узнавалось на исповедях. Дальше некуда.
Но иногда я думаю, вспоминая недавние времена: Да какой там к черту от Бога, если я сам, да еще и миллионы дурней вроде меня голосовали однажды за эту хамскую пьянь – Ельцина. И причем же здесь Бог? Но в таком случае мне могут возразить так: Это вот сама высшая сила, высшая власть, правящая всем сущим на Земле и во всей вселенной, ниспослала на нас это тяжкое испытание в лице такой вот дерьмократической власти за грех наш тяжкий. Какой грех? А вот такой. В гордыне нашей и невежестве мы вознамерились однажды отобрать у самого Бога право на власть и стали устраивать блаженное счастье для всех и каждого вот здесь вот, под его ногами, на Земле. Но без Его участия. Вот за это пострадали и поплатились.
Правда есть и еще одно понимание этой загадочной фразы «Вся власть от Бога». Можно ведь понять и так: Не есть та власть, что не от Бога. Но тогда, кто же определит и заставит нас безусловно поверить, что этот вот наш правитель и есть наместник божий на земле, а этот нет. И по каким признакам нам его угадывать. Сталин был для нас живым Богом. Теперь его же называют кровавым палачом. И еще неизвестно, кем его назовут лет через сто. А кто в истории среди всех нас смертных, включая и вождей, был безукоризненно безгреховен и бесспорно воплощал только волю божью? В любой стране и во все времена. Никто. Голова кругом идет от всех этих вопросов.
Идет время. И людское сообщество, накапливающее исторический опыт, увлекается то одной, то другой идеей нашего жизнеустройства. Появлялись всякие разные идеи. Люди разделены. Зло есть. Оно очевидно. А вот появилась замечательная теория. Она позволит нам устранить это зло. Время пришло. А кто бы не соблазнился в то время попробовать теорию такую понятную проверить практикой. И попробовали. И не где-нибудь, а у нас – самой обширной стране на Земле. Взялись крепко, всерьез и на долго. Но ни одна идея даже и самая благостная и многообещающая в смысле добра и человечности не проходит без употребления силы. Ни одна.
И чем выше идея, тем безжалостней будет ее продвижение. А продвижение осуществляется властью, которую ей делегирует адепты этой идеи. Большевики попытались отобрать у Бога власть на строительство нашего общества. Пообещав царство справедливости на Земле. И если уж взялись за столь высокую идею, нужно было идти до конца. Не считаясь ни с чем. Идти путем жертвенным.
Мысль Маркса казалась безукоризненной и перспективной. Наконец-то, найден именно тот путь, который и приведет все наше человеческое сообщество к свету и всеобщему счастью. И иного пути нет. Не случайно же Ленин изрек известную не так давно всему миру фразу. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» Ее и сегодня можно прочесть у памятника основоположнику напротив Большого театра. А раз так, то машинисту только и оставалось попытаться проверить ее на практике. Но кому же неизвестно, что мысли даже всесильные так вот просто не проходят. Нужна власть. Власть решительная, а то и беспощадная. Кто же не знает у нас и другую жизнеутверждающую фразу, изреченную другим классиком: «Иди и гибни безупречно: Умрешь не даром – дело прочно, когда под ним струится кров» Вы слышите? Кровь! А поэтическая цитата взята из произведения великого поэта «Поэт и гражданин» Да, великого, без всякого ерничества. Некрасов задолго до Евтушенко знал, кто такой поэт у нас в России.
Вот не так уж и давно у нас был Бог. Живой Бог. Сталин. А как же иначе. Считай, божественную идею в борьбе за это только и мог осуществлять человек с безграничными полномочиями, данными от Бога. Да вот беда. Прошли годы, наполненные болью и страданиями. Достигли вершин невиданных и побед триумфальных. И устали однажды. Тяжким показалось ее бремя. И что удивительно, усталость пришла на пике могущества. Утопия, сказали. Ну а если утопия, то и зачем же истязать себя. Не туда шли. И путь этот совсем не светлый. Неправильно пели «Нам ли стоять на месте, В своих дерзаниях всегда мы правы» И в досаде и ненависти стали оплевывать прежнюю власть со всеми ее вождями. Да еще и к покаянию позвали. За то, что верили. Не тем образам поклонялись.
Давай другую нам власть. Царь, как в том смешном фильме, оказался вдруг ненастоящим. Ату его. Долой. Давай другого царя. Настоящего. И выбрали! И побежали все, как бы опомнившись, ставить свечки к другим образам. Скоро и Гаранта увидели со свечкой в руке. А как же! И он, недавний партиец-номенклатурщик, крестился в ложе для вип-посетителей у иконостаса рукой неумелой и от непривычки деревянной. Но вот интересно, в это самое время, когда он осенял себя крестным знамением, сам-то себя если не помазанником, то хоть наместником Божьей воли себя ощущал? Он что же там перед образом отдавал Ему отчет о содеянном на Земле? Иль каялся в чем-то? И что же он Ему рассказал? Или просил о чем-то? Наверное, спрашивал, как справиться с супостатами - прежними товарищами. А о чем же еще? Потому как все остальное борец с привилегиями получил. И что ему там Бог на ухо шепнул? Словом, все это смешно. Было бы смешно, если бы не было так противно. И сколько нам еще предстоит бегать от одних образов к другим в поисках царя настоящего и праведной власти.
Помню, здесь же в Кремле меня как-то посетила еще одна вроде бы и простая мысль, но вот прийти к ней путем умозрительным никак нельзя, несмотря на всю кажущуюся ее простоту. Постичь ее можно, только пройдя многострадальным жертвенным путем, который Бог ли, провидение уготовило России. Мысль такова. Коллективно быть свободным нельзя, свободным можно быть только индивидуально. И получается так, что в знаменитой лозунговой триаде Свобода, Равенство, Братство, который еще остается на слуху, как дань исторической сакральной традиции, две его составляющие, за исключением романтического Братства, являются несовместными.
Нужно выбирать Либо мы все СВОБОДНЫ, либо мы все РАВНЫ. И власть всегда будет подстраиваться лишь под одно из этих положений. И иного не дано. И любая власть должна выстраиваться с учетом этого выбора. И путь в будущее тоже будет определяться с учетом того же выбора. Либо мы все равны и живем одной семьей, одним таким большим колхозом, в котором «от каждого по способностям – и каждому по труду». Либо мы все свободны грести каждому под себя и тоже по своим способностям. Причем по способностям, не сильно отягощенными моралью и совестью.
Повторюсь, как же часто все наши беды и страдания мы связываем, прежде всего, с властью. Вот она такая во всем и виновата. А мы, то есть не власть, вовсе и не пределах. Мы – этакое огромное стадо невинных баранов, которых стригла и вела на заклание власть. Но мне приходит в голову один наш очень хороший режиссер отчасти сегодня, к сожалению, и подзабытый. Чухрай. Он снял документальный фильм. «Память». В этом фильме многим немцам задавался один и тот же вопрос: кто виноват в жуткой катастрофе, произошедшей с этим весьма неглупым народом в тридцатые-сороковые годы. И все назвали одно имя: Гитлер. Вот он был властью. И какие вопросы. Он во всем и виноват. Ну надо же. Все он. А без него бы все было бы не так. И как бы было хорошо.
А у нас? Разве по-другому? Либералисты, да и не только они, обвиняя только Сталина, исходят именно из этого наивного убеждения. Вот только он! А без него было бы как хорошо у нас. И войны бы не было. А если бы и была, так это точно, супостата до стен Москвы не допустили ли бы. Блажен, кто верует… Слезы льют. Трудно понять, что война для нас началась не в сорок первом? Она началась с того момента, как у нас ознакомились с фашисткой библией “Mein Kampf” А на войне как на войне. На войне, знаете, и убивают. И кровь льется.
Война – это высшее напряжение сил духовных и физических всей страны, всего народа. Особенно, если речь идет о его существовании. И первые, от кого избавляются в ратном стане, - это не только от предателей и пятой колонны, но и от всех слабых духом, неспособным к жертвенным усилиям. Он тех, кто неспособен подняться в атаку. И даже от тех, кто, к прискорбию, попадают под малейшее подозрение в предательстве. Это закон войны. В любой стране, Во все времена. Это закон, который диктуется не одним человеком, а властью положения. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять эту простую истину.
Власть всегда в лице одного выдвинутого на самый верх деятеля действует в русле, предопределенном логикой истории. Он раб своего народа в его движении по реке времени. И будет исполнять его волю, даже и тогда, когда исполнение ее будет похоже на самоистязание. Так было и в 38 году, когда в психозе от нависшей над страной смертельной опасности сотнями тысяч расстреливали и загоняли в лагеря по 58 статье. Но точно также и в 80-е годы вновь прибывший во власть ответил настроениям народа того времени. Разве мы совсем уж забыли, как явление Горбачева было встречено с радостной восторженностью. А ведь мы все еще верили тогда в идеалы социализма. По убеждению, по привычке, в силу инерции? Не знаю. Но верили. А Горбачев хотел придать этой вере новые силы. И придал ведь. Мы помним еще его лозунг «Больше социализма.» А потом и Ускорение. Куда пришли, уже и не вопрос. Кого будем винить? В кого пальцем пялить?
Да, в России уж слишком часто к власти приходили случайные люди. Какие только характеры и умы, такие разные по своим способностям и возможностям, не отметились в истории, творившейся за высокими стенами у берега Москвы-реки. Кого только не повидали здесь в Кремле от царя Тишайшего до товарища Сталина, силу власти которого не имели все цари вместе взятые. И вот Россия в недалекие годы получила впервые за тысячелетнюю историю возможность наконец-таки выбрать человека, который встанет у руля страны. Выбрать самим! Обдуманно, осознано, неспешно. И почему же выбор этот оказался столь бездарен и губителен. Наш всенародно избранный, недавний прораб-строитель, только и делал, что крушил и ломал все на своем пути.
Кто ж мог знать, что очень быстро этот рывок в демократию превратится под водительством Ельцина в такой разгул беспредела, в такой бандитский хапок, разнос на куски всех богатств не бедной страны. Ошалелый народ едва успевал осознавать, что с ним происходит. Вместо Красного колеса, по словам Солженицына, по России поехало Желтое колесо, с еще более пагубными последствиями для нашей страны. Эх, пророк! Как же просмотрел? За что боролся?
Мы вообще склонны, видимо для простоты понимания, рассматривать все исторические фигуры в виде сказочных персонажей. Либо жуткий злодей, либо добрый герой. Как все просто и ясно. И никаких ненужных нюансов. Странно вот только, что вдруг однажды история, как бы мстя за примитивизм, неожиданно превращает ненавистных злодеев в мучеников, и мы только что нимбы не укладываем на их головы, поспешно канонизируя их. Время идет. Мы всё судим да рядим, какой должна быть власть, вместо того, каким должны быть мы сами. И не задумываемся над тем, как мы сами то будем восприниматься грядущими поколениям? Как нас самих будут судить?