Павел Шилов
Старая мебель
Рассказ
Долго не могла уснуть Татьяна Ивановна Титова, так как в избе было очень душно, да ещё рядышком на диване спал безмятежным сном, приехавший в отпуск после окончания строительного института сынок Николай. Воспоминания нагрянули с такой силой, что от них никуда уже не деться. Все события сейчас встали перед ней как на киноленте. Она силится отогнать их, чтобы уснуть, ведь завтра рано подниматься и не может. Уже петухи прокричали по деревне, а глаза хоть сшивай. Мысли опять вернулись к своей семье. Глаза упёрлись в старую мебель, что тёмными призраками стоит в избе. И ей кажется, что вот-вот из шкафа выйдет её муж Костя и, улыбаясь, зашепчет ей на ухо слова любви и счастья. Когда-то Татьяна блаженствовала на широкой груди мужа. Ей казалось, что это счастье никогда не прекратится. Она говорила, остывая:
- Костя, ну хватит.
А он улыбался ласково и так сердечно, что у Татьяны будто вырастали крылья. Она готова была лететь на первый его зов. Сердце прямо пламенело, готовое выпрыгнуть ему на встречу. И всё это ушло. Осталась боль и воспоминания. Сейчас она со всей отчётливостью вспоминает, что было связано с мебелью. Муж сделал её перед войной, работая по выходным. Титова вспоминает его одухотворённое лицо и его слова: мягкие и радостные:
- Татьянушка, это я строю наш уголок счастья. Вот он рождается в моих руках. Смотри и любуйся, я вкладываю в эти деревяшки душу и сердце. Береги их.
И жена зачарованно смотрела, как на свет появился сначала шкаф, потом диван на точёных ножках, книжная этажерка, тумбочка, табуретки. И у каждой вещи своя история. А в декабре появился сынок, и назвали его в честь Костиного отца Николай. И он был, конечно, рад, хотя и не показывал этого. Уговор был такой, что как только подрастёт Коля, они поедут к Костиному отцу, который уехал председателем колхоза в соседний район. И, конечно, ждёт их. Костя и Татьяна остались одни дома. Они радовались жизни. Но их счастье оказалось недолгим – грянула война. И Костя ушёл на фронт добровольцем, хотя его и оставляли на заводе, где он работал мастером.
- Не могу я спокойно работать, когда враг топчет нашу землю, - сказал он жене.
Татьяна не пошла его провожать, она снова была беременна.
Ей, конечно, хотелось оставить Колю у соседки, но муж запретил, сказав;
- Оставайся здесь, моё сокровище.
И ушёл, понурив голову, через поле, не оглядываясь. От него пришло всего одно единственное письмо из под Сталинграда, потом похоронка. И Титова не плакала, она словно закаменела вся. Не верила, что муж погиб. Правда к ней приезжал один очевидец, который шёл в атаку вместе с Костей и видел как сражённый пулей, Титов упал. И тут Татьяна не поверила. Но годы шли, а от него никаких известий не было. И, чтобы набраться силы для жизни, она подходила к мебели, обнимала её и шептала: «Где же ты мой ненаглядный». На глазах у неё стояли слёзы. Она молилась, а ночью, он приходил к ней и шептал ей ласковые слова, мол, я всегда с тобой моя чудная женщина, если что, я научу тебя, я подскажу. Татьяна так и жила, черпая свои силы в мебели, от которой, как она думала, идёт его тепло и положительная энергетика.
Дети росли, а мать частенько говорила сыну:
- Коля, смотри каков у тебя отец, не осрами его память.
Слово был, она всегда выпускала. А, догадываясь о неизгладимой боли матери, уверял её:
- Вырасту, обязательно пойду по стопам отца.
Но когда он закончил десятилетку, его судьба сложилась немного иначе. Его друзья пошли в институт, и ему не захотелось отставать от них. Правда, до этого он немного поработал столяром, но желание получить высшее образование победило всё.
Годы учёбы прошли. Николай приехал к матери с дипломом инженера. Он не известил мать о своём приезде, как не сообщал и отец. И, услышав знакомые шаги в коридоре, мать выпорхнула навстречу и повисла на упругой шее сына, зарыдав от счастья.
- Мама, успокойся, я же с тобой, - взволнованно сказал сын.
Он был рослый, статный, молодой, весь в отца. Девушки, видя его, таяли. И мать оглядывала его со всех сторон.
- Коля, да ты стал выше отца, - вздохнула она, - вон как возмужал.
- Да брось ты, мама. Отца мне не перерасти.
Он зашёл в избу, пригнув голову, чтобы не удариться о матицу и, оглядываясь вокруг, промолвил:
- А тут всё как было, изменений нет.
Его голубые глаза искрились добротой и радостью встречи.
Мать подумала:
- Счастье ждёт какую-то женщину за ним, весь в отца пошёл.
Сын долго смотрел на мебель, потом сказал:
- Мама, мебель стареет, вон древоточка поработала, столько дырок, можно я её покрашу, будет как новая.
Татьяна посмотрела на сына с благодарностью и сказала:
- Коля, зачем? Уж пусть будет такая. Я старею и мебель тоже.
- Мама, мебель должна быть такой, какой она была сделана.
- Нет, Коля, не согласна с тем, что ты хочешь сделать. Я привыкла её видеть своими глазами, а ты перекрасишь, Костя снова будет молодой, а я старуха. Что поделаешь, если я нахожу силу в этой мебели, Прикоснусь, зашепчу, и мне становится легче жить.
- Ну что же, может так оно и лучше, - успокоил её сын.
- Спасибо, сынок, на добром слове, - ответила мать, и слёзы потекли у неё из глаз.
Весь день она была сама не своя, не заметила, как пришёл и вечер. И, лёжа на кровати, захлёбывалась воспоминаниями. Вот ей вспомнился случай, когда дочка Катя, со злобой в голосе, кричала:
- Мне стыдно от людей за такую мебель, что мы имеем, у всех она столичная, заграничная, а у нас не пойми что. Вдруг придут какие важные гости?
- Катя, успокойся! Мебель у нас своя, сделанная руками твоего отца, а он где? Ты же знаешь, что твой он погиб под Сталинградом. Как я могу выбросить эту мебель, ведь здесь живая душа его. И не в мебели жизнь. Пойми.
- Нет, мама, сначала смотрят на одежду, а потом уж и на внутренний мир человека, - не сдавалась дочь.
Мать втайне с дочерью соглашалась, но ничего с собой поделать не могла. Не поднимались руки выбросить старую мебель, хотя деньги она уже давно скопила на новую. Вскоре дочь уехала в город учиться в институт и там вышла замуж за какого-то Владимира, даже не показав его матери. Татьяна хотела ехать на свадьбу, но не могла. Старая болезнь почек осложнилась, и ей пришлось лечь в больницу. Дочь, не вникнув в суть дела, написала матери обидное письмо, и то только через два месяца после свадьбы. И мать, конечно, рассердилась. Она хотела объяснить дочери всё, что с ней приключилось, но сердечная боль захлестнула благие намерения. Татьяна долго молчала, но когда дочь стала настойчиво писать в месяц по три письма, сердце матери оттаяло. Да к тому же дочь родила сына и назвала его в честь отца Константином. Радости Татьяны не было предела. Она откликнулась на зов дочери и позвала её и зятя в гости. Маленького же Костю она уже ощущала на своих руках, и думала, что всё будет хорошо, ведь Катя сама уже мать, да и как же иначе – родная кровь. Дни тянулись медленно, а этот июль ей показался особенно длинным, так как она ждала. Но вот приехал сын, и на душе полегчало. Мысли вяло толкись в голове, и так же вяло уходили. Она лежала на кровати и смотрела в потолок, уснула только под самое утро, так и не поняв основательно, спала она или это было продолжение дум, навеянных приездом сына. Ей снова приснился улыбающийся муж. И она подумала: « К чему бы это?» Очнувшись, будто кто её толкнул в бок, она сказала:
- Что же я валяюсь? Пора вставать.
Времени было полпятого. Татьяна Ивановна взяла подойник. Корова откликнулась тепло и миролюбиво.
- Пеструха, уже ждёшь? Сейчас, сейчас подою, только вот кур выпущу на улицу. Не шуми, не шуми, сына разбудишь, - сказала она.
Струйки молока ударили перезвоном дзинь, дзинь о подойник, и Титова успокоилась. Домашняя работа всегда навевала на неё святость бытия, и она на какое-то время забывала всё на свете. Но сегодня что-то всё перепуталось. Татьяна Ивановна так была отвлечена своими мыслями, что даже корова посмотрела на неё. И тут хозяйка догадалась: «Хлеба не дала. Беда, всё позабыла. На! Ешь.
А когда вошла с парным молоком в избу, сын ещё спал, растянувшись на диване. Татьяна смотрела на него, вспоминая прошлую жизнь. Вот она Кольку ведёт за руку, а Катька на руках. И ей стало тоскливо, что всё это ушло. Хотя и трудное это было время, но зато все были вместе. А сейчас что, одно ожидание.
Муха пробежала по лицу сына, и он зачмокал губами, а потом дёрнулся рукой.
- Брысь, окаянная. Не буди сына. Пусть поспит, - согнала она наглое насекомое. – Ну, вылитый отец, даже движения похожи и характер унаследовал его, хотя и не помнит своего отца.
В середине деревни Татьяна услыхала рожок пастуха и поспешила во двор. Солнце поднялось уже над берёзами, что стоят за деревней. От чуть прогретой земли шло лёгкое испарение. Татьяна раскрыла окно, свежий ветерок потянул в избу.
Николай зашевелился и открыл глаза. Ощутив на себе пристальный взгляд матери, спросил:
- Чего, мама, так внимательно смотришь?
- Жениться тебе нужно. Сколько годков-то тебе уже стукнуло? – спросила она.
- Да я и сам над этим думал, только вот невесты нет. Ищу, - отшутился он.
Мощными движениями Николай начал разминаться. Бугры мышц забегали под кожей.
В дверь постучали, и нежный девичий голосок раздался в тишине:
- Можно?
Татьяна открыла дверь.
- Заходи, Светлана, заходи. У меня сын приехал, инженер, - поделилась мать своей новостью.
- Распишитесь, пожалуйста, за телеграмму, зайду в другой раз, - ответила девушка.
Николай смотрел на стройную фигурку и не мог вспомнить, а чья же это красавица? Мать же не заметила ничего, обрадованная известием дочери.
- Коля, завтра Катю встречать с Московского. Едут всей семьёй, - вскрикнула она, развернув телеграмму.
А у Николая не выходила из головы девушка - почтальон. И он спросил, смущаясь:
- Мама, кто эта девушка?
- Что глаз положил на девчонку? Да соседка это, Светка. Молода больно, есть ли ей восемнадцать, уж и не знаю. Правда хороша, и уважительная, и ласковая – вот бы тебе её в жёны.
Поезд к станции подходил очень медленно. Разношёрстная толпа провожающих и отъезжающих зашевелилась, двигаясь поближе к железнодорожному полотну. Татьяна, боясь пропустить шестой вагон, устремилась по направлению поезда. За ней бежал и Николай. Он тоже соскучился по сестре. Ему хотелось поскорее увидеть Катиного мужа и маленького Костю.
Поезд встал. В дверях вагона появилась улыбающаяся Катя. У неё на руках улюлюкал маленький сынок. А сзади её стоял молодой мужчина в очках. Русые, длинные волосы растрепались от дуновения ветра. Он дёргался, стараясь их пригладить, но руки были заняты.
- Мама, Коля! – вскрикнула Катя радостно и протянула ребёнка.
Татьяна смотрела на дочь и не могла понять, ведь волосы у дочери были не такие. Неужели так рано поседела? А зять в каких-то штанах с медяшками и кармашками, будто в заплатах, да и выверты, что ни один уважающий себя мужчина не оденет.
«Неужели так плохо они живут, что денег не хватает на настоящее, а занимает ещё такой высокий пост. Не то зам. управляющего треста, не то сам управляющий. Из письма и не поймёшь», - подумала она.
Николай принял чемодан и магнитофон. Мужчины, молча, пожали друг другу руки. Рука Володи была мягкая и влажная. И Николая пробил озноб: «Не мужская это рука».
Владимир был молодой, но уже обрюзглый блондин. Он посмотрел на всех свысока, снял очки, протёр их носовым платком и восстановил на место, затем вытащил второй и протёр им лицо и шею.
- Что, Володечка, жарко? – спросила Катя.
- Нет, Катрин, - тяжеловато, магнитофон, чемодан. Я же тяжелее авторучки не поднимаю, работаю головой.
Николай от такого душевного выверта улыбнулся втайне, скривив губы, но ничего не сказал, нёс чемодан и магнитофон, не ощущая тяжести. Бабушка развлекала маленького внука. Идти до деревни было шесть километров по лесу. Пели птицы, порхали бабочки, и на душе у матери было тепло и радостно. Все в сборе.
Лес кончился. Татьяна сказала внуку:
- Костенька, вот и пришли, ещё немножко и я тебя напою молочком от коровушки.
Она нагнулась и поцеловала внука. Около дома важный гусак пытался ущипнуть Володю. Он закричал:
- Ух, ты дрянь! Ещё порвёшь джинсы – это ведь американские.
А Катя пнула гуся ногой:
- Брысь! Не трогай Володечку! Джинсы стоят триста двадцать р, и достали их через посольство.
И Татьяна впервые услышала слово джинсы, да ещё американские, удивилась, что в такой богатой стране в таких ходят, но вот триста двадцать рублей, услышанные от дочки, понять не могла.
«В старое время за эти штаны в базарный день, гривенника напросишься, а тут такую сумму ввалить из-за моды и не жалко, уму непостижимо», - подумала она.
- Заходите, заходите, гости дорогие, - сказала Татьяна.
Своеобразный запах избы, настоянный на грибах, скотине, разнотравье был резкий. И Володя повёл носом, как бы говоря, мол, чем это таким противным пахнет. Но Катя, взяв его за руку, умоляюще посмотрела на него. И он, не проявляя эмоций, вошёл в дом.
- Осторожно, Володя, не задень головой за матицу, - предупредила Катя, но было поздно.
Володя от резкого удара о матицу вскрикнул и схватился за лоб. Изнеженная кожа в одно мгновение посинела. И он, не сдерживая себя, сказал:
- Чёртова халупа, пройти невозможно, как только в ней жить?
Катя бросилась ему на помощь.
- Володечка, тебе больно? – спросила она. – Я сейчас помочу полотенце холодной водой, и тебе станет легче.
Мать, оправдываясь, сказала:
- Дом осел, а починить, руки ещё не дошли.
Зять сел на диван, он скрипнул, и Володя вскочил как ужаленный. Он испугался, что и диван свалится.
- Не бойся, Владимир, диван крепкий, ещё отец делал его, - промолвила хозяйка дома.
Зять обвёл глазами избу и поморщился. Татьяна собирала на стол. Капелька яда от услышанного и увиденного заскочила в самое сердце, но она всячески старалась отогнать её.
- Всё перемелется, - думала она.
Дочь, вытащив из волос шпильки, сняла седой парик. И мать увидела прежнюю свою кровинушку, только повзрослевшую. Она увидела родинку на шее, которую так любила целовать. Николай сбегал за холодной водой на колодец, чтобы охладить вино. Маленький Костя, напившись коровьего молока, крепко спал. Катя сказала:
- Володечка, пойдём на улицу, я тебе полью на руки.
Вдруг с улицы донеслось:
- Ведьма, что ты делаешь? Вода-то холодная!
- Ничего, Володечка, привыкай. Вон брату моему всё нипочём.
- Твой брат ещё не вышел из грязи в князи, закалка ему нужна как воздух. Мне зачем. Я человек высокого интеллекта.
- Не кричи! Услышат. Он тебя в порошок сотрёт, - раздался вкрадчивый голос Кати.
Николай, услышав оскорбление в свой адрес, вскочил. Кровь ударила в лицо, и на щеках забегали тугие желваки. Мать знала по отцу чем это пахнет, поэтому рванулась к нему и повисла на могучих руках сына. Николай был в диком гневе. Он брызгал слюной:
- За что он меня так?
- Коля, успокойся, прошу тебя, - лепетала мать, - они ведь не чужие нам.
- Нет, мама, это не люди, - выпалил сын.
Но мать поняла, что вулкан гнева уже утихает и вот-вот утихнет. Открылась дверь, и мягкий голос зятя нарушил нависшую тишину:
- Катрин, давай ведро поставлю.
Они игриво забежали в избу и остолбенели. Как мощный зверь, приготовившись к прыжку, и собрав воедино все свои силы, Николай яростно смотрел на зятя, скрипя зубами. Володя понял, что брат жены слышал весь диалог, и сейчас начнётся расправа. В мыслях промелькнуло: «Какой же я осёл. Этот бугай может свернуть голову и даже не моргнуть. Надо с ним быть осторожнее». Наигранность вмиг спала, и лицо от страха позеленело.
- Что же вы гостей не зовёте за стол?
Николай молчал. Тёща засуетилась, вынимая из ведра бутылки.
- Садитесь, гости дорогие, садитесь, - повторяла она. – Коля разливай вино.
Хозяйка не могла успокоиться, мысленно возвращаясь к разговору дочери и зятя на улице. «Чем же всё кончится? С виду уж больно любо на них смотреть, а серёдка видать гнилая. Как бы только Колька после вина не взъярился, плохо им будет обоим. Вот ведь как разнервничалась, что руки начали дрожать», - подумала она, накладывая закуску на тарелки.
Все сидели молча, ожидая, когда хозяйка управится. Она медленно поднялась с маленькой стопкой и сказала:
- Ну, с приездом! И не чокнувшись ни с кем, выпила.
- Что, мама, соблюдаешь заграничный этикет? – спросил сын с язвительной усмешкой, криво взглянув на зятя, и подумал, мол, знай наших, даже старуха кое – что смыслит.
А Володя и Катя сидели, как на иголках. Они боялись поднять глаза на Николая, чтобы вновь не увидеть в них бушующий огонь. Но он уже успокоился. На смену ярости и негодования пришло полное равнодушие. Мать суетилась, подкладывая лакомые куски гостям.
День за окном угасал, и в деревню возвращалось стадо. Коровы на улице мычали протяжно, вызывая хозяек.
Татьяна сказала:
- Пойду загоню Пеструху, а то не дай бог, забежит в чужой огород.
И ушла. Наступила вязкая тишина, от которой леденеет душа.
- Николай, давай выпьем за встречу и знакомство, - протянул полные стопки Владимир.
- Пьём, - улыбнулся Николай снисходительно.
Он сейчас обрёл силу и как говорится второе дыхание после нервного потрясения. И вино его уже больше не брало.
В это время зять думал:
«Всё равно я его перепью. Он слабак против меня, сосунок».
Чувствовалось, что зять уже захмелел, но ясность ума не растерял, как раз был в таком состоянии, когда язык развязывается. Он облокотился на стол и, устремив свой взгляд на Николая, спросил:
- Кем работаешь то?
- Работал столяром, как мой отец, сейчас после окончания института, получил место прораба на нашей стройке.
- Может, ко мне в трест пойдёшь? Как-нибудь не обижу – родственник всё же.
- Нет, Владимир, спасибо. Не хочу быть под началом у родственника. Да мне нужно ещё и практики набраться.
- Коля, не отказывайся, сейчас без протяже трудно выбиться в люди, - вмешалась сестра Катя.
- Проживу без протяже, - ответил Николай иронически, - уж не до жиру, быть бы только живу.
- Ты погоди ершится-то, ишь какой гордый, не чужой же ты нам, - сказал Владимир. Ему стал нравиться этот ершистый парень. – Мы бы с тобой горы свернули?
Скрипнула дверь. Вошла Татьяна. Она подошла к внучонку и взяла его на руки. От неё шёл запах двора. Костя успокоился и зачмокал губами.
- Сейчас ангел мой, сейчас, - причитала бабушка Татьяна, - попьёшь молочка парного, оно полезное.
В избе покой. До её сознания доносится звук бу-бу-бу и больше ничего. Она начала думать, что всё входит в своё русло. Зять доказывает сыну, а тот отражает его слова. Обычно так и бывает у мужчин. И она не стала прислушиваться.
- Вот хотя бы мебель, - дошло до её сознания, - а как она украшает нашу жизнь. Надо жить красиво, ведь не два же века нам отпущено.
Сын ответил:
- Каждая вещь, приобретённая на свои трудовые, в доме большая радость, а если она ещё и сделанная руками твоего отца, то она уже приобретает двойную ценность. Ну, хотя бы взять наш случай. Зачем у человека отнимать самое дорогое, она ж этим только и живёт.
Татьяна поняла, что речь идёт о ней, и старой мебели её избы.
- Мебель, конечно, старая, но очень удобная, - не выдержала она, - её своими руками делал их отец, а мой муж.
Владимир поморщился, что их перебили, и нервная судорога пробежала по его лицу.
- Мама, надо думать не только о себе, но и о других, - вклинилась в разговор дочь. – Здесь богатые рыбные угодья, хорошая охота. Одна река что стоит. К Володечке будут приезжать друзья, у них положение, связи, а тут такая мебель. Так и карьеру ему можно испортить, а он сейчас на взлёте.
- Мебель, как мебель, - вступился Николай, - а вот дом требует ремонта. Он, видите ли осел, даже пол начал подниматься.
Не обращая внимания на дружный отпор матери и брата, Катя решила высказаться до конца:
- Ну что толку жить прошлым, когда в настоящем можно утонуть. Не пойму, просто бред какой –то. Зачем смотреть на эти гнилые деревяшки. Что они могут дать?
Татьяна молчала. Её будто затянули тугими сетями, хочет вырваться и не может. А на сердце тяжелый камень давит и давит. Она смотрит на дочь и зятя, но ничего не видит.
- Катя, зачем третировать мать и заниматься пустыми разговорами,- раздражаясь, промолвил Николай.- Прошлое из жизни не выкинешь, а если оно даёт силы, что тогда?
Дочь притихла, и только пухлые губки её вздрагивали. Глаза смотрели в одну точку. Казалось, в ней борются два чувства. Которое из них возьмёт верх, трудно было сказать. И мать ждала, что Катя сейчас опять начнёт. Татьяна хорошо знала характер дочери.
Николай вышел на улицу покурить, да так и заснул на диване, привалившись к нагретой за день стене. Сквозь закрытое окно он не слышал плача сестры:
- Что, мне теперь из-за твоего упрямства счастье своё терять? Я люблю его, понимаешь?
Мать молчала. В ней ещё боролись чувства, но видя, как горько плачет дочь, ответила твёрдо:
- Ладно, выставлю мебель. Лишь бы ты была счастлива. Завози какую хочешь.
И будто внутри всё оборвалось.
Маленький Костя разревелся у неё на руках, да так сильно, что захрипел от крика. Дочь подошла и шлёпнула его под зад. Он заревел ещё сильнее.
Она, не обращая внимания, сказала:
- Сейчас мебель из ГДР в моде. У Володечки есть знакомство - достанет.
- Так сколько же такая стоит? У меня всего восемьсот рублей.
- Да что ты, мама! Гарнитур в две пятьсот встанет. А ведь так кто же тебе доставать будет? Сама-то подумай. В три тысячи только, только выйдет.
- Нет у меня таких денег, - отрезала мать.
- Что ты, мамочка, что ты,- захныкала Катя. Её розовые щёки стали совсем пунцовыми.- У тебя есть корова. Продай её, вот и деньги будут, сейчас мясо на рынке по 4 рубля за килограмм.
- Да что ты, Катя, в своём уме? Чем же я буду внука кормить? Ему молоко надо, и не могу я так легко решить - привыкла к коровушке.
- Мама пойми ты, наконец, у тебя дети с высшим образованием, и тут вдруг корова, куры, гуси. От них запах навоза на всю избу. Вот понюхай - только взяла Костю, и уже не продохнуть. Сколько у вас в деревне коров?
- Пять штук,- ответила мать.
- То-то и оно - пять штук. Мало дураков стало. Ломи в колхозе, и дома ещё дел - непочатый край. Дудки, говорят многие, в городе всё купим. Семьдесят копеек билет на поезд.
- Доченька, да как же, не стыдно из деревни в город за мясом и молоком ехать,- вскрикнула мать, -это надо завязать глаза, лодыри могут только так сделать.
- Что тут стыдного. На коровушку сколько надо сена?
- Порядочно,- ответила Татьяна.
- Годков-то тебе сколько?
- При чём здесь годы. Было бы здоровье, огрызнулась мать. Ей этот разговор надоел, и она, не владея собой, с болью выкрикнула из себя:
- Мне много ли надо, о вас думала. Так и быть, завтра мебель выкинем в сарайку, а корову сдам на приёмный пункт, вот и всё, и ни каких забот.
Зять лежал на диване, закрыв глаза, При последних словах тёщи он зашевелился и спросил:
- Татьяна Ивановна, здесь в магазине армянский коньяк есть? Скоро приедет влиятельная особа, не осрамиться бы. Он такой весь…
Татьяну Лукьяновну всю передёрнуло, когда она услышала своё имя и отчество от зятя: «Не почитает родителей - пусть я ему никто, но у нас так заведено, чтобы зять звал тёщу мамой,- подумала она и вышла на улицу.
Николай спал, подложив руку под щёку.
Мать сказала с дрожью в голосе:
- Сынок ещё. Мать бьют, а он дрыхнет на свежем воздухе.
Николай не пошевелился. И она вышла в ночь. Небо, покрытое серыми тучами, испугало её. Но Татьяна не вернулась домой. Ей нужно было побыть одной, переварить случившееся. Она подошла к ёлке, где Костя в свои восемнадцать лет вырезал на коре:
- Татьянушка, я тебя люблю.
Буквы разрослись и стали огромными.
Она упала и беззвучно заплакала:
- Костя, я ради дочкиного счастья предала тебя. Прости меня. Им, видишь ли нужна заграничная мебель.
Титова лежала под огромным небом, укрывшись чёрными тучами. И ветер трепал её поседевшие волосы. А кругом ни души, но Татьяне и не требовалось чьё-то внимание и, тем более, утешение. Она родилась здесь, в этой деревне каждая тропинка ей знакома, любое деревце, канавка.
- Мама, ты чего здесь одна?- услышала она голос сына.- Они тебя обидели, да? Я их выброшу со всеми потрохами из дому.
- Что ты, Коля, что ты, - испугалась мать, - они хорошие.
- Хорошие говоришь? Крысы они складские, вот кто.
- Коля, как же ты можешь так говорить о своих родственниках?
- Что, не правда? Приехали и носы воротят интеллигенция вшивая.
- Не говори так больше. Ты меня слышишь?
- Хорошо не буду, только ради тебя, - промолвил Николай сквозь зубы.
- Ну вот, и договорились,- сказала успокоено мать, взяв сына под руку.- Пойдём спать: поздно уже.
Сын помог встать матери, поддерживая её, повёл в избу.
Ветер с озлоблением налетел на них, ударил крупным дождём и с неистовством завыл в ветвях берёзы. Они открыли дверь и вошли. На койке крепко спали молодые. Николай улёгся на диван, а Татьяна на печку. Она смотрела широко открытыми глазами в черноту ночи, где разыгралась стихия, и не заметила, как стала засыпать. Ей приснился муж, который строго посмотрел на неё и ни слова не сказав, ушёл. Она проснулась в страхе. Но тут захныкал маленький Костя.