Семь нот до любви

Вас. Уранов

Семь нот до любви



  Все персонажи и события повести вымышлены. Любое совпадение с реальными событиями и лицами случайно.




День первый
1
  «Ванна глыбокая, ёмкая… Так, кажется, у Райкина?» – усмехнулся про себя Артем, осматривая ванную комнату. Джакузи, раковина-тюльпан, унитаз и биде, все в розовом цвете, фиолетовые кафельные стены, белый пластиковый пол и зеркальный потолок, придававшие восьмиметровой ванне дополнительный размер.
– Да в ней жить можно! Как вам удалось отгрохать такую ванну? – Артем оглянулся на хозяйку квартиры.
– Мы совместили ванну с туалетом, – отозвалась та. – С одной стороны, это, конечно, определенная потеря в качестве, так сказать, «удобств», но, с другой стороны, как видите, приобретение в их количестве. Нашу семью такой вариант вполне устраивал.
  Артем обратил внимание на ее манеру произносить фразы: с паузой после каждого предложения, голос низкий с хрипотцой. Такое обычно бывает у курильщиков. Но по-скольку зубы у нее были белые и ровные, он отнес эту особенность ее речи к природным данным.
– Меня он, в общем-то, тоже устраивает, потому что я собираюсь здесь жить один. Хотелось бы только уточнить: вы в БТИ эту перестройку оформляли?
  Хозяйка замялась и посмотрела на стоящую рядом шуструю девицу лет двадцати пяти из агентства по недвижимости.
– Пусть вас это не волнует, – стремительно ворвалась та в разговор. – Все бумажные и технические вопросы мы решим сами!
– Ну что ж, это замечательно, – пробормотал Артем. – Пойдем дальше.
  Они прошли по коридору, стены которого были от-деланы панелями из светлого натурального дерева, в первую из четырех комнат, оказавшуюся кабинетом. Одна стена была полностью заставлена книжными шкафами, напротив стояла тахта с оригинальным «трехглавым» торшером в изголовье, возле окна стояли два стола: один обычный письменный двухтумбовый, второй – угловой, для компьютера. Артем с интересом пробежал глазами по корешкам книг. Один шкаф занимала техническая и экономическая литература, остальные – художественная. «Эту, похоже, покупали для интерьера. Сплошь собрания сочинений, и расставлены так, чтобы создать эффектную цветовую гамму!»
– У вас в семье кто-то дизайнер? – спросил Артем у хозяйки.
– Как вы догадались? – пораженно уставилась та на него. – Да, мы с мужем закончили один строительный институт, он – факультет градостроительства, я – архитектурный, по специальности дизайнер. Правда, – запнулась она, – поработать по специальности так и не довелось.
– Это объясняет подбор литературы в первом шкафу.
– Большинство из этого сохранилось со студенческих времен. Профиль деятельности мужа после окончания института не соответствовал полученному образованию.
– Кстати, а где ваш муж? Сейчас шесть часов. Неужели он доверяет такое серьезное дело, как продажа квартиры, жене? – улыбнулся Артем.
– Муж, – хозяйка тяжело глотнула, ее глаза потухли, щеки побледнели. – Муж на кладбище…
– В каком смысле? – улыбка Артема сползла с лица.
– Три недели назад я похоронила мужа, – тихо и ровно произнесла женщина.
– Простите, – смущенно произнес Артем. – Я вам очень сочувствую.
Он впервые внимательно пригляделся к хозяйке.  «Да ведь ей, пожалуй, не более тридцати пяти, хотя сейчас выглядит сильно за сорок. Видимо, последние недели дались ей нелегко: похоронные хлопоты, переживания, да и за собой перестала следить. Между тем фигура отменная, волосы цвета спелой ржи, если их привести в порядок, роскошные. Глаза какого-то неопределенного оттенка, кажется, серо-зеленые, сейчас потухшие, но если их “зажечь”… Губы тонковаты и все время плотно сжаты. Признак или сдержанности, или стервозности,.. или того и другого вместе… Ладно, психоанализом займемся позже, а сейчас есть дела поважнее».
  Артем продолжил осмотр квартиры. Самая большая комната была гостиной, чуть поменьше спальня, обставленная спальным гарнитуром «Наполеон» с роскошной кроватью размером с космодром, третья – нечто среднее между спортивным залом и детской игротекой, потому что большая часть площади была занята тремя тренажерами, а в углу стоял шкаф, заполненный детскими игрушками, настольными играми и прочими мелочами, назначение которых может определить только ребенок.
– А здесь мы с мужем тренировались, а наша дочь играла в свои игры, – ответила хозяйка на недоуменный взгляд Артема.
– Уверен, что обустройством квартиры занимались вы. Во всем виден и прирожденный вкус, и мастерство профессионала.
– Спасибо, – улыбнулась женщина одними глазами.
– Итак, за все это великолепие вы хотите…
– Сто сорок тысяч. Кроме того, я намерена продать все содержимое квартиры, за исключением личных вещей. Если это вас заинтересует – добавьте еще десять тысяч, и все ваше! Поверьте, настоящая цена всей этой обстановки намного больше.
– Верю. Ваше предложение интересно, но неожиданно. Дайте мне над ним подумать.
  «Что-то здесь не то, – размышлял Артем. – Квартира отличная, обстановка великолепная, их цена должна быть больше того, что она просит. Ну, с вещами еще понятно: чтобы не продавать их по отдельности, она отдает их гамузом, отсюда скидка… Но квартира?..»
– Кстати, мы еще не смотрели кухню, – заметил он.
– Пойдемте, – как-то обречено вздохнула хозяйка и пошла вперед, показывая путь.
Войдя в кухню, Артем остолбенел: обставленная роскошным кухонным гарнитуром и разнообразной техникой, она занимала метров шестнадцать-восемнадцать!
– Позвольте, как это возможно? – начал было Артем, но тут заметил на противоположной стороне от входной двери другую такую же дверь. И в этот момент до него, наконец, дошло… – Так вы, оказывается, продаете коммунальную квартиру? Как же вы решились разрушить несущую стену? И как вы смогли оформить такую перестройку в архитектуре и БТИ? Это вам не перегородка между ванной и туалетом…
– Ну, что касается несущей стены, то вы не забывайте, что мы с мужем строители, и знаем, как на последнем этаже это можно сделать вполне безопасно. Что же до БТИ, то признаюсь вам, что мы нигде не оформляли официально перестройку наших квартир. Но уверяю вас: при оформлении договора купли-продажи никаких проблем не возникнет – мы найдем возможность убедить инспектора БТИ закрыть глаза на это обстоятельство, – она взглянула на девушку из агентства по недвижимости, и та ей в ответ согласно кивнула. – Относительно, как вы выразились, «коммуналки»… Девушка, – обратилась она к «агентессе», – вы не могли бы пойти в гостиную… посмотреть телевизор? Нам нужно поговорить один на один.
  Девица недовольно скривилась, но, ничего не сказав, вышла из кухни.
– Прежде чем рассказывать о своей ситуации, можно мне у вас кое-что спросить? – хозяйка посмотрела Артему прямо в глаза.
– Спрашивайте.
– Как вас зовут?
– Артем Викторович Реутов.
– А меня Виолетта Глинская.
– Какое редкое имя! Второй раз в жизни встречаю женщину с таким именем.
– Артем Викторович, не в обиду вам будь сказано, но вы производите впечатление человека среднего достатка…
– В самую точку попали, – согласился Реутов. – По известной социологической классификации я – представитель «среднего класса», работаю доцентом факультета психологии нашего университета. Сразу отвечаю на ваш вопрос: откуда у простого российского доцента деньги на покупку такой дорогой квартиры. Как говорится, сбылась мечта идиота… Всю жизнь я играл в разнообразные лотереи. И хотя постоянно внушал себе, что не стоит играть с государством в азартные игры, не оставлял этого занятия. Тридцать лет я, если и выигрывал, то какую-нибудь чепуху, но две недели назад случилось долгожданное: я выиграл огромную сумму… Признаюсь вам, я человек с очень умеренными потребностями, и для их удовлетворения мне вполне хватает моей зарплаты. Поэтому я решил все выигранные деньги вложить в покупку квартиры. Так что, считайте это моим коммерческим предприятием, поскольку более выгодного вложения средств, чем вложение в недвижимость в нашей стране сегодня нет… Если, конечно, иметь в виду законные вложения, – добавил, усмехнувшись, Артем. – Сейчас я живу со своим сыном в двухкомнатной квартире. После покупки новой квартиры я перееду в нее, а старую оставлю сыну.
– Понятно. А можно, извините, еще один, интимный, вопрос? Сколько лет вашему сыну и где ваша жена?
– Это не один вопрос, а два, – усмехнулся Реутов. – Но я отвечу. Моему сыну двадцать семь лет. С женой я разведен, она живет в области.
– Позвольте, – пораженно произнесла Виолетта, – а сколько же тогда вам лет, если вашему сыну двадцать семь?
– А сколько вы мне дали?
– Сорок два - сорок три, максимум сорок пять!
– Мне пятьдесят.
– Впечатляет…– выдохнула женщина. – Ну, в общем, то, что вы рассказали, меня полностью устраивает. Кстати, когда вы только вошли в квартиру, у меня сразу возникло желание, чтобы именно вы ее купили.
– Простите, Виолетта, – протестующе поднял руку Артем, – но я еще ничего не решил.
– Я понимаю, но хочу вам объяснить… Тут просто какая-то мистика: меня не оставляет ощущение, что я не просто раньше вас где-то видела, но мы знакомы!
– В психологии такие явления хорошо известны. Если когда-нибудь представится возможность, мы об этом с вами поговорим.
– Ладно, оставим психологию… Я хочу обрисовать вам вкратце ситуацию, которая сложилась вокруг этой квартиры и вообще в моей жизни. Может, это повлияет на принятие вами решения… В девяносто втором году мы с мужем закончили институт. Я незадолго до этого родила дочку… Ей, таким образом, сейчас четырнадцать лет. Кстати, если хотите, я вас сейчас познакомлю.
– Не к спеху, – буркнул Реутов, – потом.
– Хорошо, – согласилась Виолетта и продолжила. –  Я, естественно, спрятала диплом до лучших времен, а сама занялась воспитанием ребенка. В результате «должность» домашней хозяйки оказалась единственной в моем трудовом стаже. Анатолий, это мой муж, так и не разрешил мне работать… Хотя у меня был красный диплом, – женщина с гордостью посмотрела на Артема. – Сам он также не смог устроиться на работу по специальности: вспомните, что творилось в строительстве в начале девяностых годов! Как и большинство молодых людей с высшим образованием в то время, он ударился в бизнес. Чем он только не занимался! И торговля шмотками, и строительство «пирамид», и бензин, и машины, и фирмы по операциям с недвижимостью… Он оказался редким везунчиком, хотя, честно признаюсь, почти всегда его дела были рядом с криминалом. Он, конечно, старался меня всячески ограждать от этой стороны своей работы, но я ведь не дура, могу и по косвенным признакам сообразить, что к чему… Даже «дефолт» девяносто восьмого мы перенесли с минимальными потерями! В конце девяностых мы купили эти две смежные квартиры: трех- и четырехкомнатную. К счастью (почему, дальше поймете), Анатолий оформил одну квартиру – четырехкомнатную – на меня, а вторую на дочь, а сам до ее совершеннолетия считался распорядителем этой собственности. Мы перестроили обе квартиры так, как вы это видите, в итоге получилась приличная семикомнатная квартира… Это ничего, что я так подробно все рассказываю? – смущенно произнесла Виолетта.
– Ничего, – вздохнул Артем, уже смирившийся с тем, что придется выслушать всю ее историю жизни до конца.
– В последние годы бизнес мужа приобрел вполне законный статус. Это он и сам утверждал, да и мне тоже так казалось. Он стал совладельцем смешанного, россий-ско-голландского предприятия по производству строительной техники. Жизнь шла спокойно, как по накатанной дорожке. Правда, в наших личных отношениях с мужем что-то разладилось, – Виолетта, покраснев, посмотрела на Артема, – но это уже совсем другая история… А три недели тому назад муж попал в автомобильную аварию и погиб… Следователь ГАИ пришел к выводу, что произошел несчастный случай по вине Анатолия, мол, он был выпивши и не справился с управлением. Я, честно говоря, не очень удивилась: муж и раньше, бывало, садился за руль нетрезвый… Однако дальше произошли события, которые заставили меня посмотреть на его гибель по-иному. Во-первых, открыв после аварии наш домашний сейф, я не обнаружила там ни копейки денег. Во-вторых, все известные мне банковские счета мужа оказались закрытыми. Ну, и самое кошмарное: выяснилось, что доля Анатолия в бизнесе еще за месяц до этих событий была продана! У меня возникло в этой связи два предположения: либо муж перед смертью фактически обанкротился, либо он инсценировал банкротство перед своими партнерами по бизнесу, а сам где-то укрыл деньги… И теперь никто и ничто меня не убедит, что его гибель была случайной. Вариантов, собственно, два: либо он сам таким образом решил свести счеты с жизнью, либо ему в этом помогли… Но в любом случае, не сказав мне ни слова о том, что происходило с ним, он в итоге оставил меня «на бобах»: без денег, без работы, без профессии, – по щекам женщины потекли  слезы. – Для того чтобы организовать похороны и поминки, мне пришлось начать распродавать кое-что из гардероба своего и мужа…
  Виолетта пошарила в карманах своего костюма в поисках носового платка и, не найдя его, стала руками вытирать мокрые щеки. Артем достал свой платок и подал ей. Женщина благодарно кивнула.
– Вы извините, что я тут перед вами исповедуюсь. Не поверите, но все эти последние недели я не могла даже ни перед кем выговориться о том, что произошло. Родители Анатолия несколько лет назад почти одновременно умерли. Мой отец давным-давно оставил нас с матерью. Мама живет в Ломоносове, очень сильно болеет, даже на похо-ронах не была. Подруг у меня и раньше, в студенческие годы, было немного, ну, а в положении домохозяйки новых не очень-то приобретешь! Компаньоны Анатолия по бизнесу после его смерти тоже куда-то быстро исчезли… Вот поэтому некому даже по-бабьи поплакаться на плече. А вы так умеете слушать…
– Это у меня профессиональное, profession de foi, как выражался известный кинорежиссер Якин, – улыбнулся Артем. – Но как я понял из сказанного, не все так плохо: у вас есть две очень дорогие квартиры, которые не дадут вам с дочерью бедствовать.
– Да, – согласилась Виолетта, – это единственное счастливое обстоятельство во всем, что случилось. Поскольку одна из квартир принадлежит мне, я могу немедленно ее продать – нам с дочерью вполне хватит и трех комнат. Но вот для того, чтобы вернуть кухни обеих квартир в «первозданное состояние» до продажи, у меня нет ни денег, ни знакомств моего мужа. Ведь здесь, как вы понимаете, нужно не только стену восстановить, но и газовую и водо-канализационную системы. Я поэтому вынуж-дена была снизить стоимость квартиры, чтобы найти покупателя, согласного примириться с существующими неудобствами.
– Виолетта, я искренне сочувствую вашему горю и понимаю возникшие обстоятельства… Но согласитесь, что кухня – это такое место общего пользования, где нам с вами придется «пересекаться» десятки раз на день. Хотя профессия и работа вынуждают меня постоянно общаться с сотнями людей, я человек по характеру замкнутый и хочу хотя бы дома побыть в одиночестве.
– Артем Викторович, я вас прекрасно понимаю! Для меня самой – это страшно дискомфортное положение. Я прошу вас потерпеть месяц-другой. Мы с дочерью поста-раемся как можно реже встречаться с вами на кухне. Вы, между прочим, можете пользоваться частью кухонной мебели – мы ее вам освободим – и одним из двух наших холодильников. Если вы (или мы) в течение месяца захотим «разъехаться» окончательно, я беру на себя обязательство все-таки решить вопрос с перестройкой помещения.
– Хорошо, – согласился, уступая, Артем, – но этот договор мы оформим письменно… Кстати, Виолетта, я уверен, что вы от меня что-то скрываете: у вашего нежелания разделить квартиры есть гораздо более серьезная причина, чем затруднения денежно-технического порядка.
– Да, – потупившись, произнесла женщина, сначала покраснев, а затем побледнев, – вы правы. Но я не могу сейчас рассказать вам об этом. Потерпите, пожалуйста, скоро вы обо всем узнаете.
  На несколько минут Реутов погрузился в размышления. Виолетта молча смотрела на него, ожидая решения.
– Ладно! – наконец произнес Артем. – Я покупаю эту квартиру и всю обстановку за сто пятьдесят тысяч долларов. Зовите представительницу агентства, обговорим тех-нические детали и подпишем нужные бумаги.

2
  Домой Артем вернулся около восьми, принял душ, надел короткие шорты: август стоял жаркий, поэтому ничего лишнего напяливать на себя не хотелось. Зайдя в комнату сына, он уселся на тахту, и некоторое время молча наблюдал, как Кирилл играет в какую-то игру на компьютере…
  …Артем испытывал сложные чувства к сыну… С самого его рождения и до настоящего момента он трепетно любил его, скрывая, однако, это за сдержанной суровостью и непреклонной требовательностью. Как и любой мужчина, ответственно относящийся к воспитанию своего ребенка, он мечтал увидеть в Кирилле продолжателя рода, причем продолжателя гораздо более успешного, чем он сам, вобравшего в себя все лучшее от предшественников и приумножившего это достояние. (Вспоминая известную мудрость, что «на детях гениев природа отдыхает», Реутов говорил себе: «я не гений, а значит, мой ребенок вполне может пойти дальше меня!»).  В таком духе его самого воспитывал отец, профессиональный военный, ныне покойный. Так и сам Артем пытался выстраивать свои отношения с сыном.
  Однако «громадьё планов» деда и отца, похоже, не входило в круг жизненных  предпочтений Кирилла. Получив от природы, а точнее, от папы с мамой, отличный ге-нетический потенциал, он разбазаривал его на всяческие пустяки. Ему все давалось очень легко… Учась в школе, он почти никогда не готовился дома к занятиям – усваивал весь материал слету, после объяснений учителями на уроках; в итоге получил золотую медаль, фактически не ударив палец о палец! Поскольку свободного времени у него всегда оставалось много, можно было бы рассчитывать, что он найдет для него какое-нибудь интересное и полезное применение, но не тут-то было… Кирилла никогда и ничто всерьез не интересовало, во всяком случае, надолго: он порхал от увлечения к увлечению, ни на чем не задерживаясь… Имея, опять-таки от природы, прекрасные физические данные, он занимался всеми возможными видами спорта, будучи при этом совершенно равнодушным к ним. Даже играя за сборную университета по волейболу и получив звание мастера спорта, он спокойно прекратил это занятие, как только окончил учебу.
  За все пять лет пребывания сына на физико-техническом факультете  университета Реутов ни разу не говорил о нем с деканом и преподавателями (чтобы это не было воспринято, как попытка создать Кириллу «режим наибольшего благоприятствования»), узнавая обо всех его успехах из «зачётки». А успехи действительно были, и «красный диплом» стал тому подтверждением. С большим трудом Артем удержался, чтобы не вмешаться в развитие событий, когда сыну предложили по окончании учебы остаться в аспирантуре, а он отказался, предпочтя пойти на работу в НИИ общего машиностроения на должность рядового конструктора.
  Работа Кирилла сразу перевела его отношения с отцом в новую плоскость. Артем и раньше старался не вмешиваться напрямую в дела сына (воспитывая в нем само-стоятельность, он стремился путем косвенного побуждения направить его действия в нужном, как ему казалось, направлении), но он во всяком случае о них знал… Теперь же он был лишен такой информации, потому что Кирилл на любой его вопрос о том, как обстоят дела в институте, отделывался ничего не значащими общими фразами. Вре-мяпрепровождение сына после работы, как казалось Артему, было абсолютно непредсказуемо: похоже, каждый раз этот вопрос решал тот человек, с которым Кирилл намеревался встретиться, вставая из-за рабочего стола. Артем очень серьезно тревожился, что такая зависимость сына от окружения может, в конечном счете, заставить его пуститься во все тяжкие, в том числе, алкоголь и наркотики. Но по прошествии определенного времени он с облегчением заметил, что ничего страшного не происходит: Кирилл, как и ранее, ведет абсолютно здоровый образ жизни.
  Это обстоятельство побудило Реутова взглянуть на своего сына под необычным углом зрения: как на объект научного интереса. Как же так получается, задавал он себе вопрос, что при внешне кажущемся безволии и пассивности, терпимости к другим и равнодушии к себе, Кирилл какими-то только ему присущими способами не только не поддается негативному влиянию извне, но, наоборот, подчиняет себе окружающих? Похоже, что его душевная организация гораздо более сложная, чем представляется! Пытаясь объективно-отстраненно оценивать своего сына, Артем в этом, в целом оптимистическом, выводе находил и очень раздражающую его сторону: такой роскошный человеческий материал и пропадает зря!
  Определенные надежды на радикальные изменения в жизни сына Реутов связывал с женщинами, точнее, с одной из них, той «единственной и неповторимой», которая станет для Кирилла «музой его великих свершений»! Кирилл пользовался вниманием прекрасной половины человечества с детства. В университете это приняло характер эпидемии... Однако сын никогда не приводил своих девушек домой и не знакомил их с родителями. Ситуация изменилась только после развода Артема с женой: они за-ключили с Кириллом джентльменское соглашение – приводить своих женщин к себе домой в определенные дни, когда нет возможностей для встреч на стороне. Это позволило Реутову установить, что ни одна подруга не задерживается возле сына дольше месяца, и, следовательно, на «музу» никак не тянет…
  В последнее же время Артем стал замечать, что встречи сына с девушками стали происходить гораздо реже обычного. На вопрос отца о причинах Кирилл хмуро буркнул: «Надоели!» Теперь часто вечера он проводил дома, сидя за компьютером и играя до глубокой ночи в различные «стрелялки». Однажды Артем не выдержал и в сердцах сказал: «Рехнуться можно! Ты проводишь на работе восемь часов за компьютером, да еще столько же дома! И главное: было бы из-за чего! Доиграешься до “желтого дома”…» Кирилл, улыбнувшись, согласился с отцом, но своего занятия не прекратил.
  …И вот именно этим делом он сейчас увлеченно занимался. Пройдя очередной «уровень», Кирилл нехотя сделал паузу в игре и повернулся к отцу.
– Привет, папа!
– Привет, Кир! Если это тебя интересует, я хочу рассказать, где был, что видел, куда намерен вложить деньги.
– Я и так знаю: что бы ты ни нашел, это будет не то, о чем просил тебя я, – сын с вызовом посмотрел на Артема.
– Кир, эта тема закрыта! Твое желание пустить  мои деньги на организацию бизнеса я не хочу и не могу удовлетворить. То, что легко достается, не очень ценится … С момента окончания университета ты не совершил ни одного практического шага, чтобы заложить основы собственного дела. Ты ждал, пока манна небесная свалится тебе на голову. Она свалилась… Правда, не на твою голову, а на мою. Но суть не в этом. Даже, если б эти нечаянные деньги достались тебе, я все равно был бы против их вложения в какое-то коммерческое предприятие. И не потому, что мне было бы их жалко (хотя, в общем-то, и жалко!), а потому, что по большому счету это новое дело не принесло бы тебе никакого удовлетворения. Ведь ты хочешь влезть в бизнес только для того, чтобы быстро обогатиться, а не потому, что тебя интересует дело как таковое. Ну, ведь так, признайся?
– Да, так, не скрываю, – согласился Кирилл. – Ну, и что тут зазорного?
– Да не о зазорности речь. Помнишь, когда ты еще был студентом, мы как-то с тобой обсуждали книгу Фромма «Иметь или быть?»? И оба сошлись на том, что быть всегда важнее, чем иметь, – Артем посмотрел на сына, рассчитывая на реакцию, и не дождавшись, продолжил. – Сегодня, я вижу, твое мнение изменилось. Тебе хочется все иметь и совсем не интересно, кем быть. У тебя есть неплохая работа, но ты ее не любишь… У тебя есть приличная специальность по диплому, но ты ее уже тоже не любишь… У тебя куча приятелей, но тебе неинтересно проводить с ними время… У тебя есть немало знакомых женщин, но и их ты не любишь…
– У меня есть с кого брать пример, – с усмешкой среагировал Кирилл на последнее замечание отца.
– Ну, во-первых, это еще вопрос, – смешался Артем. (Он с трудом удержался, чтобы не вспылить. В последнее время его постоянно раздражала  появившаяся у сына ма-нера разговаривать: как бы нехотя, с ленцой, в глазах ирония, на губах полуулыбка.) – А во-вторых, если это даже и так, то очень жаль, что ты перенял у меня только эту черту… Ведь ты умный, физически сильный, красивый мужчина, тебе много дано. Но ты не можешь, или не хочешь, найти своим способностям достойного применения. Больше всего меня тревожит то, что нет в тебе  стержня, какой-то ты весь… «неопределившийся»…
– Да, это так, – Кирилл, подобравшись и смахнув иронию с глаз, с вызовом посмотрел на отца. – Если ты полагаешь, что я этого не понимаю или не думаю об этом, то ты ошибаешься. Я думаю об этом очень часто, но ответа не нахожу. Тебе повезло: ты выбрал для своей жизни любимое дело, ты в нем специалист экстракласса. Правда, получаешь ты за эту работу по нынешним меркам гроши, но я знаю, что тебя это совсем не смущает. А я так не могу и не хочу! Я хочу иметь все и сразу.
– Тот, кто хочет иметь «все и сразу», – проговорил Артем, – обычно имеет «ничего и постепенно»!
– Ты только не старайся представить меня примитивнее, чем я есть на самом деле. Я бы хотел иметь это все, занимаясь любимым делом, но я не могу его найти. Как ты знаешь, за какую бы работу я ни брался, очень скоро она начинала мне надоедать. Мне скучно! Именно поэтому я и хотел бы попробовать себя в бизнесе. Там экстремально, может, мне понравится…
– Кир, это экстрим на грани фола! Конечно, бизнес сегодня – это уже не бизнес первой половины девяностых, но криминала в нем до сих пор хватает. Да и вообще, в нашей стране правового государства не будет никогда. А значит поэтому, уголовщина и бизнес всегда будут близнецами-братьями. И щекотание нервов может запросто для тебя закончиться или банкротством, или тюрьмой, или смертью. Можешь считать это старческим консерватизмом, но я бы не хотел способствовать тому, чтобы ты ока-зался ко всему этому причастен.
– Как я понимаю, – с обидой заметил Кирилл, – никаких иных перспектив, кроме нарисованных тобой «ужастиков», в моем возможном занятии бизнесом ты не видишь?
– Извини, нет. Все, что я знаю о тебе, как отец, и весь мой опыт психолога говорят мне, что если ты будешь организовывать свой бизнес с кем-то, то партнер или парт-неры тебя, в конечном счете, «кинут». А если ты его будешь создавать сам, то тебя вскоре, как говорится, куры загребут. Я, откровенно говоря, опасаюсь даже оставлять тебя одного жить в этой квартире: потонешь ты в грязи и неухоженности…
  Во взгляде Кирилла, обращенном к отцу, мелькнули молнии.
– Спасибо, отец! – сдерживая ярость, проговорил он. – Ты меня держишь за придурка и неумёху…
– Я держу тебя за сына, – попытался разрядить обстановку Артем, – которого люблю и о счастливой жизни которого мечтаю.
– Мечтаешь о моем счастье, а сам как собака на сене, –  с горечью проговорил Кирилл. – Вложишь деньги в квартиру, а для чего? Чтобы после твоей смерти я получил богатое наследство? А зачем оно мне тогда будет нужно?
– Ну, положим, наследство никогда не помешает, – медленно произнес Артем, а затем решительно добавил. – Хорошо, признаюсь тебе откровенно, как я представляю себе дальнейшее возможное развитие событий. Во-первых, конечно, мне четырехкомнатная квартира сама по себе не нужна: не велика радость – блуждать по ней в одиночестве. Хотя, чем черт не шутит, может, я еще смогу семьей обзавестись… Но это я так, в порядке фантазии… Во-вторых, не собираюсь я до смерти на этом капитале почивать. Даже хотя бы из тех соображений, чтобы у тебя не появились невольные мысли о моем скорейшем уходе в «мир иной»…
– Я надеюсь, это твое соображение – тоже в порядке фантазии! – возмущенно вскинулся Кирилл. – Больной…
– Ладно-ладно, – миролюбиво протянул Артем, – это я так… пошутил. Ну, а серьезно ты можешь рассчитывать на следующее: если я увижу какие-либо весомые результаты в любой области деятельности, которой ты решишь заняться, я вернусь в эту нашу квартиру, а ты заберешь себе ту, что я куплю. И делай с ней все, что найдешь нуж-ным… Но, помни, при одном условии: ты должен всего добиться только своими силами!
– Вы ставите нереальные планы! – грустно пошутил Кирилл.
– Если хочешь быть мужиком, а не киселем, действуй! – Артем поднялся с тахты.
– Подожди, ты хоть расскажи о квартире, которую собрался покупать, – остановил Кирилл отца.
  Артем присел снова и рассказал обо всем, что произошло с ним час назад.
– Да, квартира, судя по всему, стоящая! – раздумчиво произнес Кирилл. – Ну, а что ты думаешь о поведении хозяйки?
– По-моему, она чего-то боится. А чего, пока не понятно.
– А ты сам не боишься, как это «братки» выражаются, в какой-нибудь блудняк вписаться?
– Не то, чтобы боюсь, но опасаюсь… Ну да,  бог не выдаст, свинья не съест!
– А не боишься, – улыбаясь, заметил Кирилл, –  что вдовушка будет мешать тебе с твоими барышнями встречаться?
– Боюсь, – засмеялся Артем, – но эту проблему я как-нибудь решу.
– Не хотелось тебя расстраивать, – Кирилл посмотрел на часы, – но к девяти обещала приехать мать.
  Веселость Артема как рукой сняло.
– А чего это вдруг? – он вопросительно посмотрел на сына.
– Она на днях звонила, мы поговорили о том, о сём. Я и рассказал ей о наших, вернее, твоих, невероятных новостях… А что, не надо было?
– Да нет, почему… «Слетаются коршуны!» – пробормотал он себе под нос, выходя из комнаты сына.
3
  Артем разошелся с женой три года назад. Расстались интеллигентно, без скандалов. Может, потому, что Ирина не просто ушла, а ушла к другому мужчине. Тем самым чувствовала себя уверенно, в отличие от любой другой женщины, оказавшейся в одиночестве в «период климакса». (Реутов вообще считал, что женщина беспокоится о своем будущем до тех пор, пока у нее нет мужа, тогда как мужчина никогда не беспокоится о своем будущем до тех пор, пока у него нет жены.) Материальных претензий Ирина к мужу не имела, так как квартира, в которой  Артем остался жить с сыном,  принадлежала его родителям. Новый муж Ирины (то ли юридический, то ли гражданский, Артем так и не смог точно выяснить), видимо, был человеком вполне состоятельным, судя по тому, в каких нарядах и на какой машине бывшая жена иногда появлялась в их доме.
  То, что Ирина хорошо устроена, успокаивало совесть Артема. Себе он не мог не признаться, что его измены жене начались гораздо раньше, чем она нашла себе друга. Постоянно окруженный по долгу службы большим количеством женщин разных возрастов, он вызывал их интерес, порой назойливый. Нередко это заканчивалось молниеносными связями. Некоторые из его любовниц какое-то время пытались бороться за продолжение и углубление отношений, но Артем решительно пресекал подобные намерения под предлогом, что «семья для него – святое!».
  Между тем ничего «святого», кроме сына, в их семейной жизни с Ириной уже не оставалось. Артем разлюбил жену и обвинял в этом ее саму. «Женимся на принцессах, – размышлял он порой, – а жить приходится с крокодилами или коровами… Какой дурак придумал, что люди ненавидят “за что-то”, а любят “просто так”? Даже если связь построена только на сексуальной озабоченности – это уже не “просто так”. А если  в любви присутствует непреодолимая душевная и интеллектуальная тяга, то она вполне может иметь разумное объяснение». Во всяком случае, Артем всегда, и в молодости, когда только ухаживал за Ириной, и сейчас, прожив с ней более двадцати лет, мог определенно сказать, за какие качества он ее любил. Беда состояла в том, что этих качеств со временем становилось все меньше и меньше… Поэтому из собственного опыта он вывел аксиому: если мужчина и женщина вступают в брак и хотят пребывать в нем «до гроба», они обязательно должны знать, за какие свои качества любимы, и сделать все возможное и невозможное, чтобы эти качества в себе сохранить!
  Вечный семейный вопрос: кто кого осчастливил, согласившись на брак? Для мужчин он очень проблематичен. Для абсолютного большинства женщин здесь никакого вопроса нет: коль они согласились выйти за какого-то мужчину замуж, то раз и навсегда осчастливили его!  Если мужчина, вместо того, чтобы мыкаться по столовкам, может дома получить свою законную тарелку борща, он должен быть счастлив… Раз он идет на работу в чистой и глаженой рубашке, а не грязной и мятой, он должен быть счастлив… Ну, а если мужчина несколько раз в месяц самым незатейливым образом сможет удовлетворить свои сексуальные потребности, а не будет рыскать на стороне, где бы трахнуться, он должен быть на седьмом небе от счастья!.. На фоне этого тотального счастья ничтожными пустяками должны восприниматься затрапезный вид жены дома и подчеркнуто эффектный для внешнего пользования, ее многочасовые сидения у телевизора ради просмотра «мыльных» сериалов, бесконечные разговоры с подругами по телефону и при личных встречах о шмотках, модах, рецептах, последних сплетнях о знакомых и незнакомых людях, ее готовность часами бродить по магазинам и… внезапная усталость, как только у мужа появляется желание заняться любовью. Верхом оскорбления любая женщина сочтет замечание мужа, что после рождения ребенка она совсем перестала следить за собой, что ее тело превратилось в кадушку с тестом…
  «Нет, – приходил к выводу Артем, – в любви как у поэта: “И вечный бой, покой нам только снится!”» Обвиняя жену в том, что она прекратила «бой» сразу после ро-ждения Кирилла, он вместе с тем отдавал себе отчет в том, что и сам оказался не на высоте положения, причем не только как любящий мужчина, но и как профессионал-психолог. «Вот уж воистину, сапожник без сапог… Учу других, как нужно жить, а для самых близких мне людей, жены и сына, не нашел ни нужных слов, ни способов борьбы за свое счастье».
  Долгие годы вся их семейная жизнь строилась на рутинной привычке, совместной заботе о ребенке, преодолении трудностей, какими в девяностые годы жила чуть ли не каждая семья в стране. Когда почти все эти основания постепенно сошли на нет, смысла в сохранении семьи не осталось никакого. Артем был даже благодарен Ирине за то, что она взяла инициативу развода на себя, потому что ему самому идти было не к кому. После случившегося никакой потребности в общении они оба не испытывали и виделись редко, в основном, когда Ирина приезжала повидать сына.
  …В прихожей раздался звонок. Кирилл открыл дверь, поздоровался с матерью, несколько минут они тихо о чем-то разговаривали. Затем раздался стук в дверь ком-наты Артема, и на пороге возникла Ирина. Артем поднялся из кресла, подошел к ней.
– Привет! Хорошо выглядишь! «А ведь и действительно хорошо выглядит, – придирчиво и с некоторой ревностью разглядывая жену, подумал он. – Если б она так следила за собой, когда мы были вместе, может быть, все сложилось бы совершенно по-иному».
– Здравствуй! Да и ты тоже в полном порядке! – окидывая взглядом стройное, мускулистое, загорелое тело мужа, отозвалась Ирина.
– Присаживайся, – Артем показал рукой на кресло, с которого встал. – Что новенького в жизни? Какие проблемы?
– Ничего особо новенького в моей жизни не происходит, –  в тон ему отозвалась Ирина, устраиваясь в кресле так, чтобы как можно более эффектно демонстрировать свои все еще очень стройные ноги. – Да и разве можно сравнить мои новости с твоими? Поздравляю с такой невероятной удачей! – она говорила в своей привычной манере: энергично и бодро рубя фразы и иногда перемежая их интимно-вкрадчивым полушепотом.
– Спасибо, – сухо отозвался Артем. – Это, действительно, всего лишь удача. Ну, должно же мне было хоть раз в жизни повезти?
– Признаюсь, я никогда не верила в удачу и была против твоего увлечения лотереями… Но теперь твой выигрыш оказался как никогда кстати.
– Что ты имеешь в виду? – Артем недоуменно посмотрел на жену.
– Как ты предполагаешь распорядиться деньгами? – вопросом на вопрос отозвалась Ирина.
– Уверен, что ты об этом уже все знаешь, – заметил с иронией Артем.
– Да, ты прав! Именно поэтому я здесь,.. – пристально глядя на мужа и сделав «мхатовскую» паузу, Ирина продолжила. – Как благородный человек, ты должен по-нимать, что самым правильным решением будет поделить эти деньги поровну между тобой, мной и сыном!
– Тебя что: током ударило?! – ошарашено проговорил Артем. –  Что касается Кира, то тут есть о чем поговорить. Но это наши с ним дела… А вот причем здесь ты?
– А ты думал, что уже по всем долгам со мной рассчитался? – начиная повышать голос, отозвалась Ирина. – Только такой ангел, как я, могла столько лет безропотно терпеть твои измены.
– Если жена ангел, значит, она пришла по твою душу! – усмехнулся Артем. – Послушай, ты можешь доказать хотя бы один факт моей измены?
– Да, ты хитрый змей! Всегда умело обставлял свои блудни. Доказательств у меня нет, но сердце не обманешь…
– Послушай, Ирина! Что это тебя вдруг на воспоминания потянуло? Мы уже три года врозь. Все свои проблемы оставили в прошлом. Ты никогда никаких претензий не высказывала… В твоей жизни что-то произошло?
– Да, кое-что, – самоуверенность сползла с лица Ирины. – На днях я случайно наткнулась в бумагах мужа на недавно составленное им завещание, где он после смерти намерен оставить свою квартиру дочери. Я, таким образом, окажусь на улице или в доме престарелых…
– Ну, во-первых, это, судя по всему, произойдет не так скоро: он ведь у тебя не такой старый мужчина… А во-вторых, чтобы это случилось, тебе нужно пережить его…
– Оставь свои садистские шутки! – из глаз Ирины показались слезы. – Не случайно же он составил завещание: наверное, что-то предчувствует…
– А ты с ним эту ситуацию обсудила?
– Не успела. В тот же день, когда я увидела завещание, Кир рассказал мне о твоем выигрыше. И я решила сначала поговорить с тобой… В общем, мне нужны деньги, чтобы купить однокомнатную квартиру. Если ты дашь мне треть своих денег, я уговорю мужа добавить нужную сумму, и все будет замечательно!
– Ну, ты простая, как пять копеек! – усмехнулся Артем. – То, что замечательно для тебя, вовсе не обязательно замечательно для других. Послушай меня, Ирина, спокой-но и внимательно. Во-первых, я не имею ни малейшего желания отдавать тебе не только треть этих денег, но и вообще каких-либо. Во-вторых, я не имею возможности этого сделать, потому что не далее, как час тому назад,  пообещал отдать все эти деньги Киру… на определенных условиях. Ну и, наконец, в-третьих, не надо раньше времени разыгрывать из себя сироту казанскую. Даже если когда-нибудь произойдет то, о чем ты так жалостливо рассказала, не забывай, что у тебя есть сын, который тебя любит и потому не позволит, чтобы ты превратилась в бомжиху.
– Тогда  у меня к тебе есть несколько вопросов, – Ирина пыталась говорить, сдерживая эмоции. – Почему ты не хочешь проявить благородство и помочь жене в трудных обстоятельствах?
– Ссылка на благородство – неблагородный прием, – начал закипать Артем. – Потому что ты мне уже не жена, а относительно посторонний человек! Потому что я тебе ничего не должен! Потому что это ты меня оставила, а не я тебя! Потому что три года, пока у тебя все было хорошо, тебе не было никакого дела до меня! Потому что, наконец, жизнь, как говорится, полна неожиданностей, и я могу еще новую семью завести, а значит, должен позаботиться о ее будущем…
– Про семью – это ты гипотетически или уже конкретные планы есть? – возбужденно среагировала на последнее замечание Ирина.
– Теоретически…
– Послушай, Артем! – медленно, с чувственными обертонами в голосе проговорила Ирина, рассматривая внимательно лицо мужа. – А тебе не приходили в голову мысли… не было у тебя желания... в общем, ты никогда не хотел все вернуть назад? Я имею в виду... опять мы все вместе... одна семья?
– Нет, милая, поезд уже ушел… Мне совсем не хочется изуродовать и оставшуюся часть моей жизни!
После этих слов Ирина вспыхнула, однако сдержавшись, перевела разговор на другую тему, спросив мужа, на каких условиях он намерен отдать деньги сыну. Артем пе-ресказал ей недавний разговор с Кириллом.
– Мне все понятно! – решительно заявила Ирина. – Ты и ребенку ни в чем помочь не хочешь!
– Он уже не ребенок, а мужчина! И не мешай мне формировать в его сознании это убеждение. Ты и так много вреда ему принесла своим сюсюканьем, безмерной опекой, желанием оградить от всех жизненных проблем. Я ведь знаю, что ты и других детей не захотела иметь только потому, что они могли помешать тебе лелеять Кира. Я никогда не забуду тех истерик,  какими ты стремилась защитить его от моих попыток воспитать в нем качества настоящего мужика. Слава Богу, три последних года он избавлен от этого твоего влияния. Но дело до конца еще не доведено. И я вижу свою главную задачу в том, чтобы помочь Киру найти свое настоящее место в жизни. И если ради этого мне придется пойти на жесткие меры, я колебаться не буду! Как это ни покажется циничным, но эти свалившиеся на мою голову деньги могут оказаться очень действенным стимулом для Кира, чтобы он проснулся и начал делать главное дело своей жизни, – отчеканил Артем, а затем, немного помолчав, добавил. – На фоне этой задачи все твои проблемы, извини, мне мало интересны. И поэтому тема с деньгами закрыта и дальнейшему обсуждению не подлежит!
  Не произнеся ни слова, Ирина поднялась из кресла и, не попрощавшись, вышла из комнаты…








День второй.
1
  Заседание кафедры длилось уже второй час. Как всегда в начале учебного года, шло утверждение различных планов мероприятий, графиков открытых занятий и заслушивания отчетов аспирантов о выполненной работе. Реутов вполуха слушал заведующего кафедрой Зуйкина, распределявшего между преподавателями, аспирантами и  сотрудниками кафедры задания по подготовке комплекса методических материалов, необходимых для проведения надвигающейся аттестации кафедры и всего факультета. Свою часть работы он прекрасно знал, да к тому же она уже была практически выполнена. Артем вспоминал раз-говор с деканом факультета Афониным, состоявшийся у него незадолго до заседания кафедры…
– Паша, скажи мне: какая была необходимость назначать заведующим Зуйкина?
– Артем, ну ты же понимаешь, что держать на этом месте Балаяна дальше было уже нельзя,  – декан говорил с хрипотцой, покашливая. Недавно он по настоянию врачей начал бросать курить, но чтобы не делать это резко, старался, как только представлялась возможность, подержать во рту пустую трубку. – Семьдесят лет – это семьдесят лет! Между нами, он мне как-то сам признался весной, что заснул прямо во время семинарского занятия. Просыпается – в аудитории никого: деликатные студенты собрали тихо свои монатки и смылись. Хорошо хоть, не упал со стула и не расшибся!
– Ну, с Балаяном вопросов нет, – смеясь, согласился Реутов. – Но я тебя спрашиваю о Зуйкине.
– А я тебя спрашиваю: почему ты отказался быть заведующим, когда тебе предлагали? Докторов после ухода Балаяна у вас не осталось. Среди доцентов ты вне конку-ренции: самое большое количество научных и методических работ, четыре защищенных аспиранта, материалов по девиантному поведению у тебя накоплено столько, что на три диссертации хватит! Ну, черт с тобой, ты не хочешь защищать докторскую… Но от заведования чего отказался? Сразу профессором бы стал! – Афонин начал говорить, как всегда в таких случаях, когда волновался, быстрее и громче обычного.
– Да не мое это, Паша: просиживать штаны на совещаниях и заседаниях, изображать энтузиазм в работе  всяких комиссий, отвечать за грехи своих подчиненных!  Я хочу заниматься любимым делом и получать от него удовольствие.
– Вот ты какой у нас особенный! – с явно прозвучавшей в голосе обидой произнес Афонин. – Мы все бюрократы, бумажные черви, а ты у нас творец-индивидуалист…
– Паша, ты не обижайся, – улыбнулся Артем. – Все же на факультете знают, что к тебе это не относится. Ты у нас единственный, кто понимает не только музыку Шнит-ке, но и слова Гребенщикова! – он делано восторженно польстил другу, на что тот кисло ухмыльнулся. – Ты можешь сочетать работу администратора и ученого, а я нет.
– А вот Зуйкин, видимо, может! Не забывай, он закончил докторантуру, у него диссертация на выходе. Кого же, как не его, рекомендовать на заведование?
– Да читал я эту диссертацию, – скривился Реутов. – Пустая, как барабан!
– Ты хочешь сказать, что он не смог найти свои мысли в чужих работах? – с иронией протянул Афонин.
– Наоборот, даже слишком много нашел…
– Что, плагиат?
– Плагиат, Паша, – назидательно произнес Артем, - это когда имеет место заимствование из одного источника. Когда из двух – это компиляция.  А вот когда из трех и более – это и есть диссертация!
  Они оба громко рассмеялись. В дверь кабинета заглянула секретарь деканата Зиночка.
– Павел Александрович, вы просили напомнить: у вас через полчаса заседание комиссии по оформлению корпуса.
– Спасибо, Зина, я помню, – отозвался Афонин и вновь обратился к Артему. – Кстати, справедливости ради должен заметить, что Терещенко предлагал ректору даже после твоего отказа занять пост заведующего назначить тебя временно исполняющим обязанности, хотя бы на один семестр. А ведь известно, что Терещенко покрови-тельствует Зуйкину.
– Паша, ты чего-то недопонял! Ты думаешь, Терещенко принципиальность проявил? Ничего подобного! Как проректор по учебной работе, он думает о том, чтобы без проблем провести аттестацию кафедр и факультетов. Запарка в этой связи предстоит немалая. Он хотел всю эту работу свалить на меня, так как, видимо, подозревает, что Зуйкин ее провалит. А я так точно знаю, что он ее провалит! Потому что помню, как он работал первый год у нас, еще до ухода в докторантуру. Он только языком будет работать, а на самом деле ничего делать не будет! Он же, как и Полесов из «Двенадцати стульев», - «кипучий бездельник»!
– Так значит, нужно ожидать проблем на вашей кафедре? – посерьезнел Афонин.
– Нужно…
  От воспоминаний Артема отвлек напряженный голос Светланы Роговой, тридцатилетней, очень миловидной и миниатюрной блондинки, со стрижкой «под маль-чишку», ассистентки кафедры.
– Борис Семенович, а почему вы поручаете мне работу, которая не предусмотрена моим индивидуальным планом?
– Ничего страшного. Мы можем внести изменения в ваш индивидуальный план, – улыбнулся Зуйкин, откинувшись на спинку кресла и потирая правой рукой свои безупречно выбритые, розовые и гладкие, как попка младенца, щеки.
– Борис Семенович, – вклинилась в разговор Клара Александровна Зайдер, после ухода на заслуженный отдых Балаяна старейшина среди преподавателей кафедры, дорабатывавшая последний год до пенсии. – У нас все преподаватели ведут два-три учебных курса и соответственно готовят такое же количество учебно-методических комплексов. Вы же взяли себе на этот учебный год только один курс, но даже его методическое обеспечение хотите поручить ассистентке. А чем же вы сами будете заниматься?
– Общим руководством! – с вызовом, но одновременно с некоторым смущением заявил Зуйкин.
  Артем слушал заведующего и невольно ловил себя на мысли, что антипатия, которую он к нему испытывал, превращает даже очевидные достоинства Зуйкина – например, великолепное владение речью, что делало его прекрасным лектором и интересным собеседником, – в его недостатки.
- Коллеги не дадут мне соврать, – вклинился в перепалку Реутов и, улыбаясь, оглядел присутствующих, встречая понимающие взгляды, – но в последние два года, как раз пока вы отсутствовали, наша кафедра жила вообще без общего руководства. И ничего страшного. Каждый знает свои обязанности и выполняет их по мере сил. Было бы гораздо лучше, если бы вы сделали свой комплекс самым безупречным по всем параметрам, чтобы он мог стать образцом для всех нас.
  Все присутствующие довольно, но не без злорадства закивали головами.
– Друзья!  – пытаясь снять возникшую напряженность, зачастил заведующий. – Вы должны войти в мое положение. Мне предстоит большая работа над завершением диссертации. Это не только мое личное дело, но и дело всей кафедры…
– Для завершения работы над диссертацией вы имели два года, – заметил Артем. – Ведь смысл пребывания в докторантуре в этом и состоит. А теперь пора приступить к нашей основной работе – учебному процессу, а также его методическому обеспечению. Я ничуть не ставлю под сомнение способности Светланы Ивановны, – Реутов улыбнулся Роговой, – но все-таки это не ее дело – составлять комплексы…
– Ну, что ж, – поджав губы, пробормотал Зуйкин, – если таково общее мнение, то так и порешим.
  После обсуждения некоторых других текущих вопросов заседание кафедры было закрыто. Присутствующие облегченно зашумели, задвигались. Некоторые стали собираться домой, другие сбивались в кучки, обсуждая последние события. Артем заметил, как к Зуйкину подошел Сергей Кустинский,  бывший в свое время первым аспирантом Артема и ходивший вот уже шестой  год после успешной защиты диссертации в старших преподавателях, и, наклонившись к нему через стол, что-то сказал. Лицо заведующего расплылось в улыбке, он похлопал Сергея по плечу, одобрительно покачивая головой.
– Похоже, мнение было не таким уж и общим, – услышал Реутов за своей спиной и, обернувшись, увидел Клару Александровну, которая, как и он, наблюдала сцену у стола заведующего.
– А что, Артем Викторович,  мы, по всему видать, нажили себе врага! – продолжила Зайдер. – Не боитесь?
– Ну, это пусть он боится, чтоб не нажить врага в моем лице! – ухмыльнулся Реутов.
– Да, пожалуй, с  вами ему ссориться не с руки. А вот на мне он отыграется точно! Вряд ли он теперь даст мне поработать в следующем году. А Сережа – умница, быстро все просчитал. Вакансия доцента освобождается – и он первый претендент!.. И кто меня, дуру старую, за язык тянул?
– Клара Александровна, – ободряюще улыбнулся Артем, – может, вы преувеличиваете, и Зуйкин совсем не такой злопамятный?
– Ах, нет, Артем Викторович! Вы просто не все знаете. Когда он три года назад к нам пришел, то был ко мне такой внимательный, любезный. Потом я сообразила: он почему-то решил, что я из «ихних», наверное, фамилия сбила с панталыку… А узнав, что я немка, резко изменил отношение. Подозреваю, что у него какой-то родовой ком-плекс…
– Может быть, может быть… Ну, поживем – увидим, – проговорил Реутов, завершая разговор.
  К его столу подошла Светлана Рогова и, слегка наклонившись, с эротическими модуляциями в голосе прошептала:
– Артем Викторович, спасибо за поддержку!
– Не за что, – в тон ей ответил Артем. – Что ж я, враг себе?  Нет, я предпочитаю, что бы вы, Светлана Ивановна, в свободное время занимались не комплексами, а кое-чем другим... – призывно и с намеком улыбнулся он, глядя в глаза Светлане.
  Слегка покраснев, счастливая Светлана отошла к своему столу. Собрав все свои бумаги в кейс, Реутов уже собрался уходить, когда к нему подошла его аспирантка Вика Снежко.
– Артем Викторович, я хотела просить вас о встрече. Летом я переработала снова первую главу, устранила все ваши замечания…
– Надеюсь, Вика, что вы не замечания мои устранили, – усмехнувшись, перебил ее Артем, – а свои огрехи!
– Да, конечно! – смутилась девушка. – Я оговорилась… Так вот, я хочу, чтобы вы посмотрели, что из этого получилось. Когда у вас найдется время для меня?
– А вы знаете, – недолго думая, решил Реутов, – прямо сегодня. Приходите ко мне домой к трем часам. Только имейте в виду, недавно у меня произошли некоторые зна-менательные события, и теперь у меня все новое: и домашний адрес, и телефон.
  Он продиктовал Вике свои координаты и, кивнув на прощание, вышел из кафедральной комнаты. В коридоре он увидел идущего впереди него Сергея Кустинского и, ускорив шаг, догнал его.
– Ну что, Сергей, как дела?
– Нормально, – равнодушно отозвался тот.
– Что новенького в жизни?
– Да ничего особенного, – в глазах Кустинского стало разливаться напряжение.
– Ну, а как складываются отношения с Зуйкиным?  – в упор выстрелил Артем.
  Сергей резко остановился и затравленно посмотрел на него.
– Что вы имеете в виду?
– Послушай, Сергей! – полушутя, полусерьезно проговорил Реутов. – Ты же знаешь: кто меня обманет, тот долго не проживет... Какое предложение ты сделал Борису Семеновичу?
– Я предложил ему сделать за него учебно-методический комплекс, – запинаясь, пробормотал Кустинский.
– Ну, зачем ты это сделал, можешь не объяснять. Как говорится, коню понятно! А что он тебе пообещал?
– Ничего. Просто поблагодарил и сказал, что не забудет такой любезности.
– Ну что ж! Надейся и жди! – Артем повернулся, чтобы идти дальше.
– Артем Викторович! – остановил его Сергей. – Скажите честно, я заслуживаю должности и звания доцента?
– Да! – согласился Реутов.
– Так сколько же мне сидеть в старших?
– Не знаю… Я знаю только, что остальные доценты заслуживают этих должностей не меньше тебя. И еще я знаю, что проталкиваться к кормушке, невзирая на окружающих, даже в наше сволочное время непорядочно… Можешь считать мои моральные нормы устаревшими, но меня уже не переделать… Кстати, Сергей, уж коль ты так амбициозен по части карьеры, мог бы найти себе другое место работы. Многие вузы с удовольствием возьмут к себе молодого кандидата наук. Это, конечно, будет не наш университет, но там ты будешь блистать и быстро двигаться по служебной лестнице. Я мог бы тебе составить протекцию в этом вопросе, хотя, честно говоря, не хочу, чтобы ты от нас уходил. Но решать тебе! – Артем пожал Кустинскому руку и двинулся к выходу.
2
  Звонок в дверь прозвучал ровно в 15.00. «Для девушки она слишком пунктуальна!» – подумал Реутов, открывая Вике дверь. Войдя в квартиру и бросив беглый взгляд вокруг, та сразу оценила отделку и обстановку прихожей, восхищенно причмокнув:
– Да, нехилая квартирка!
– Ну, квартирки ты, положим, еще не видела… Пройдем пока в кабинет, – Артем указал рукой направление. – Давай свою флэшку. Я просмотрю материал. Думаю, что за полчаса управлюсь. А ты пока, чтоб не скучать, осмотрись в помещении. Если хочешь, включи телевизор или музыкальный центр, только не громко… Да, и в кухню, пожалуйста, не ходи – там «запретная зона»…
– Хорошо, – согласилась Вика и начала осмотр с домашней библиотеки Артема.
  В ней после переезда оказалась и художественная литература, ранее принадлежавшая Виолетте Глинской. Та призналась Реутову, что не является большой любительницей чтения, и если ее какое-нибудь произведение заинтересует, то она предпочитает прослушивание его аудиоверсии через компьютер или DVD-проигрыватель. Шкаф, ранее занятый специальной литературой супругов Глинских, теперь был битком набит книгами по психологии и работами самого Реутова.
  Артем бегло просматривал текст диссертации, сверяя некоторые места со своими рабочими записями, которые он всегда делал, когда ему доводилось вычитывать какой-нибудь материал. После того, как Вика вышла из кабинета и растворилась где-то в пространстве квартиры, он полностью отключился от всех посторонних раздражителей, целиком сконцентрировавшись на работе, делая какие-то только ему одному понятные пометки на листе бумаги. В целом он был доволен тем, как его аспирантка пе-ределала главу после высказанных замечаний. «Работать она может, – размышлял он, – правда, берет не фантазией, а усидчивостью. Но для того, кто пишет кандидатскую, это качество, наверное, более предпочтительное». Артем так погрузился в работу, что даже вздрогнул, когда сзади раздался голос:
– Артем Викторович! Вы меня извините, но я проявила наглость и приняла у вас ванну!
  Реутов обернулся и увидел в проеме двери стоящую Вику. Имея почти сто восемьдесят сантиметров роста и конкурсные пропорции тела, она эффектно оперлась одной рукой о косяк, а вторую положила на талию. Роскошные каштановые волосы с продуманной небрежностью разметались на плечах девушки. На ней был легкий шелковый халат, который Артем обычно предлагал своим женщинам после посещения ими ванны. Это чудо китайского текстильного производства было выполнено в духе предельного «мини», и поэтому длинные и стройные ноги девушки предстали пред его взором во всем великолепии.
– Когда я увидела этот ваш «банный дворец», – продолжила Вика, смущенно и одновременно лукаво глядя на Артема, - то просто не смогла удержаться! Тем более, что у нас в общежитии третий день нет горячей воды…
– Вполне тебя понимаю, – Реутов с трудом сглотнул комок в горле. – Я сам в первые дни после переезда сюда, когда в августе еще жара стояла, принимал ванну по три раза в день... Кстати, я уже почти закончил… Еще несколько минут, и поговорим, – он снова повернулся к монитору.
  Вика подошла к его столу, наклонилась, облокотившись, к компьютеру и стала внимательно рассматривать текст на экране, слегка касаясь бедром руки Артема. Тот скосил глаза вправо и увидел в отвороте распахнувшегося халатика обнаженную белую грудь девушки с темно-коричневым соском… Слова и буквы закружились перед его глазами в бешеном хороводе… Не меняя положения тела, он опустил правую руку вниз, коснулся указательным пальцем левой ноги Вики в районе тыльной части колена, а затем стал медленно поднимать его, скользя по бархатистой, еще влажной после купания коже к ягодицам… Девушка тяжело задышала… Убедившись, что трусиков на ней также нет, Артем прошептал:
– Замри в этом положении! – затем, оттолкнув кресло на колесиках, встал за спиной Вики и рывком забросил нижний край халата ей на спину…
  …Через час, уже на кровати в спальне, измочаленные любовными упражнениями, они лежали на спине, слегка касаясь руками друг друга, и, блаженно нежась, смотрели в потолок. Тот представлял собой голубое небо, усеянное еле видными золотыми звездами (когда за окном и в комнате становилось темнее, цвет потолка превращался в густо синий, а звезды начинали сиять, как светлячки).
– Только что у меня родилась мечта, – сладко потягиваясь, произнесла Вика. – Если когда-нибудь у меня будет своя квартира, то первое, что я в нее куплю, это спаль-ню и обязательно с такой же огромной кроватью, как эта. Если б вы только знали, как мне надоела моя семилетняя неустроенная жизнь в общежитии!
– Желаю тебе, чтоб эта мечта сбылась как можно быстрее! – отозвался Реутов. – И тогда ты сможешь мечтать о чем-нибудь более возвышенном!
– Артем Викторович! – переключилась Вика. – Вы, наверное, слышали такую шутку: «женщина-психолог – не психолог, мужчина-психолог – не мужчина»? Так вот, я не знаю, в какой мере ко мне относится ее первая половина, но то, что вторая не относится к вам, это точно!
– Спасибо… Ты тоже была очень и очень… на уровне! Кстати, Вика, после того, что произошло, ты могла бы называть меня на «ты», когда мы наедине…
– Хорошо, я попробую, но сначала мне это будет делать непросто, – она легла на бок и стала правой рукой гладить тело Артема, перебегая пальцами от подбородка до нижней части живота. – А вы знаете, что я захотела… тебя… еще пять лет тому назад, на третьем курсе? Собственно, как преподаватель... ты поразил меня еще на первом курсе, когда читал нам историю психологии. Но вот на третьем я тебя увидела на университетских соревнованиях по плаванию, увидела твое тело и… обомлела! Я обо-жаю такие тела у мужчин! Между прочим, за прошедшие годы оно ничуть не изменилось! Ты что, какой-то секрет знаешь? А может, ты Дориан Грей? – Вика засмеялась и, играя, выпустила коготки и слегка поцарапала ими  живот Артема.
– Хуже, – в тон ей ответил тот, – я сам дьявол, и потому знаю все секреты вечной молодости. Если будешь себя хорошо вести, поделюсь с тобой ими.
– Я буду самой послушной девочкой на свете! – девушка стала покрывать легкими поцелуями все тело Ре-утова.
– Между прочим, у тебя тоже совершенно уникальное тело, – Вика прервала свое занятие и заинтересовано посмотрела на него. – Оно как будто гуттаперчевое, при-чем во всех местах! – в подтверждение своих слов Артем, слегка сжимая ее кожу в своем кулаке, обследовал все тело девушки, уделив особое внимание груди и попке. – Я никогда не держал в руках резиновую куклу, но, мне кажется, она должна иметь именно такую фактуру!
– И ты считаешь это комплиментом?! – Вика обиженно отстранилась от него. – Сравнить меня с куклой...
– Да ты что, милая… Я не знаю, как кого, но меня твое тело страшно заводит! – Реутов резко потянул ее за руку на себя и, когда она упала ему на грудь, впился в губы долгим поцелуем.
  Утолив таким образом жажду, они снова улеглись на кровати, глядя в потолок. Помолчав некоторое время, Вика спросила:
– А почему ты сказал, что твоя кухня – «запретная зона»?
  Артем вкратце рассказал ей о том, что произошло летом, о покупке квартиры и об особенностях коммунального сосуществования с соседями.
– И вообще я хочу тебя попросить, Вика, никому ничего не рассказывать об этой квартире.
– Хорошо, как скажешь, – с готовностью отозвалась та.
– Теперь давай немного о деле… Главу ты переделала вполне прилично. Правда, в одном месте нужно подшлифовать стиль, я потом покажу тебе, где. А в другом случае надо бы найти ссылку поновее… В остальном все в порядке. Я считаю, что, поскольку ты уже сдала все кандидатские экзамены, и первая глава готова, тебе вполне по силам за оставшийся год аспирантуры полностью сделать всю диссертацию. Обычно я это не говорю своим аспирантам, но тебе скажу: для написания кандидатской нужна не столько голова, сколько хорошая задница… В переносном смысле, а именно: диссертант должен поменьше выдумывать, а побольше выискивать умные мысли в чужих трудах, просиживая в библиотеках и за компьютером…
  Вика засмеялась, а Артем очень серьезно продолжил:
– А когда аспирант – девушка, а ее руководитель – мужчина, то хорошую задницу важно иметь и в прямом смысле…
– Фу, какой ты циник! – делано возмущенно фыркнула Вика. – И сколько же ты уже имел таких задниц?
– Твоя первая… Ведь из пяти моих аспирантов трое были мужчинами, а твоя предшественница не проявляла никакой инициативы в сексуальных вопросах.
– А ты всегда ждешь инициативы от женщин?
– В общем-то, да. Единственная женщина, которую я нашел и которой добивался сам, была моя бывшая жена. Когда я разочаровался в ней, я стал со скепсисом относиться и ко всем остальным женщинам также.
– Хочешь сказать, что, если б я тебя сегодня не соблазнила, то ты по-прежнему делал бы вид, что я  тебя, как женщина, не интересую? А может, ты и на самом деле ко мне равнодушен? – Вика встревожено заглянула в глаза Артему.
– Нет, милая, ты меня возбуждаешь и очень давно! Но ты действительно права: я никогда сам не инициирую близких отношений с теми женщинами, которые от меня в какой-то степени зависят. Потому что всегда, хотя бы на подсознательном уровне, меня будет терзать сомнение, что они занимаются со мной сексом не потому, что я их возбуждаю, а потому, что боятся или им от меня что-нибудь надо. А мои принципы отвергают близость на такой основе!
– Так ты у нас благородный и принципиальный? – иронически посмотрела Вика на него.
– А тебе эти слова кажутся смешными? – Реутов метнул молнии в глаза девушки.
  Улыбка сползла с ее лица. Помолчав немного, она медленно проговорила:
– Как у тебя быстро меняется настроение! Мне не удается сразу среагировать, когда ты шутишь, а когда уже серьезен…
– Да, это так, – согласился Артем. – И если ты хочешь и дальше поддерживать со мной близкие отношения, то должна быть к этому готова. И еще ты должна быть го-това к тому, что я не доверяю женщинам, которых не знаю досконально. Ты, кстати, тоже в их числе… То, что произошло сегодня, может, действительно, быть проявлением твоих искренних чувств по отношению ко мне, а может быть и тонким расчетом заинтересованного во мне человека, – в ответ на попытку Вики выразить свое негодование словом и действием Реутов шутливо прикрылся от нее руками и примирительно проговорил. – Тихо, тихо! Не надо слов! Сейчас слов не надо! Поживем – увидим, что здесь на самом деле…
  Они какое-то время молча полежали на кровати. Артем глянул за окно и произнес:
– Милая, скоро начнет темнеть. Тебе пора уже собираться. А у меня есть еще дела. Сейчас я отнесу тебя в ванну и искупаю. Ты не против?
  Он взял Вику на руки и понес в коридор. Девушка, что есть силы, прижалась к нему и прошептала в ухо:
– Первый раз в жизни меня несет на руках мужчина! Если бы я даже до сих пор тебя не любила, то влюбилась бы только  из-за этого!
  Лежа вдвоем в ванне, они по очереди поливали друг друга водой из лейки душа, обмывая тела руками. Артем почувствовал, что купание, сопровождающееся прикосно-вениями к телу девушки, вместо того, чтобы успокоить его, только больше возбуждает. Очевидные признаки этого не остались без внимания Вики, и, глядя «на них», она лукаво произнесла:
– Похоже, «кто-то» не хочет, чтобы вы, Артем Викторович, занялись более серьезными делами. Думаю, что «ему» надо помочь…
– Послушай, Вика! – не очень решительно запротестовал Реутов. – Здесь в ванной невероятная акустика, и, если ты начнешь издавать звуки такие, как в спальне, их услышит весь подъезд или, во всяком случае, все квартиры по стояку!
– Выход только один, – спокойно и очень серьезно отозвалась девушка, – «чем-то» занять мой рот!..
  …Поднявшись, наконец, из ванны, Артем накинул на себя махровый банный халат, а Вика надела свою одежду, которую оставила здесь еще после первого купания. Вернувшись в кабинет и показав в тексте на компьютере те места, о которых он говорил ранее, Реутов отдал Вике флэшку и проводил к выходу.
– Ты – это что-то… Я снова хочу тебя! – девушка прижалась к нему, с усилием оторвалась, чмокнула в губы и выпорхнула за дверь.





3
  Прошло всего несколько минут, Артем еще не успел привести в порядок развороченную постель, когда в прихожей раздался звонок. «Наверное, что-то забыла!» – подумал он и пошел открывать дверь. Звонок зазвенел вновь, но теперь уже безостановочно.
– Иду уже, иду! Нетерпеливая ты моя! – проговорил Реутов, копаясь в замке, и, не успев взяться за ручку, был отброшен резко распахнувшейся дверью к противополож-ной стене коридора!
  В квартиру ввалились три парня, лет двадцати пяти – тридцати. Черные кожаные куртки, бритые головы и одухотворенные лица двоих из них не оставляли сомнения в принадлежности к сословию «братков». Третий, чуть пониже ростом, был с претензией на интеллигентность: дорогой темно-коричневый плащ из замши и в тон ему кожаная фуражка. Впрочем, интеллигент, видимо, совсем недавно вышел из народа, потому что характерной особенностью его лица был сломанный нос, какой бывает часто у боксеров или просто больших любителей помахать руками. «Интересно, к кому они, – промелькнуло в голове Артема, – по мою душу или к Глинским в гости?»
– Вы к кому, ребята? – Реутов медленно выпрямился во весь рост, опираясь левой рукой о стену, а правой потирая грудь, по которой пришелся удар дверью.
– Где хозяйка, Виолетта? – произнес «интеллигент».
  «Так, значит, к ним, – начал быстро соображать Артем. – Скорее всего, дело связано с Анатолием. Наверное, он какие-то хвосты за собой оставил, а Виолетте хотят сделать “предъяву”… Ну, что ж, попытаемся потянуть время…»
– Уехала с дочерью к своей матери в Ломоносов.
– Проверь! – «интеллигент» посмотрел на одного из «бойцов».
  Тот быстро пробежал по всей квартире, заглядывая в каждую комнату.
– Никого, Клей!
  Гости окружили Реутова со всех сторон: «бойцы» по бокам, «интеллигент» Клей стоял перед ним.
– Когда вернется? – спросил Клей.
– Обещала в воскресенье.
– А ты кто такой? – «боец», осматривавший квартиру, взял Артема за отвороты халата.
– Родственник, дальний… Приехал Питер посмотреть…
– Гони деньги, родственник! – рявкнул «браток». Реутов заметил, что парень не без артистических способностей, потому что эту фразу он произнес голосом Брондукова из фильма «Афоня».
– А когда это я у вас занимал? – Артем недоуменно обвел взглядом парней.
– Дурку валяет! – произнес молчавший до сих пор второй «боец».
  Боковым зрением Реутов заметил легкое движение парня и понял, что тот сейчас его ударит. «Только не уворачиваться!» – приказал он себе и тут же получил удар в челюсть справа. Свалившись на пол, он поднял руки, прикрывая голову от дальнейших ударов. Однако Клей остановил своих помощников и, присев перед Артемом на корточки, отчеканил:
– Передай Виолетте, это было последнее китайское предупреждение! Если ровно через неделю она не рассчитается с долгом своего мужа и не отдаст мне двести тысяч зеленых, я с ней и с ее дочкой сделаю такое, что и сказать противно!
– Но ведь у нее нет денег, – запинаясь, пробормотал Реутов. – Муж ее оставил без копейки…
– А мне по х…! Пусть займет у своих друзей… Пусть продаст эту квартиру, она, кстати, как раз на эту сумму и потянет… Пусть себя продаст или дочку – молодое «мясо» всегда в цене! – он громко заржал. – Мне все равно. Но если я эти деньги не получу от нее, тогда я тебя и всех твоих родственников поставлю раком!
– А мы-то здесь при чем? – Артем натянул на лицо маску неподдельного ужаса. – Какое нам всем дело до их проблем? Пока у них все было хорошо, они нас не очень-то жаловали…
– Завянь! – прервал его причитания Клей. – Скажи Виолетте, что я позвоню ей накануне и укажу, где и когда она передаст деньги…
  Записав номер телефона, который ему продиктовал Реутов, и пнув его на прощание ногой в бок, парень вышел в дверь. «Бойцы» молча последовали за ним.
  Полежав еще некоторое время на полу, чтобы собраться с мыслями и силами, Артем медленно поднялся, тщательно закрыл дверь на два замка и задвижку, а затем побрел в ванну. Сбросив с себя халат, он внимательно осмотрел в зеркале лицо и тело. Правая скула и несколько мест на туловище начали наливаться синевой. Реутов сел в ванну и стал поливать себя холодной водой. Хотя все тело покрылось пупырышками, боль стала отступать, а сознание прояснилось. Артем стал прокручивать в голове произошедшее и разные варианты возможного развития дальнейших событий…
  Взбодрив свое тело ледяной купелью, он вышел из ванны и тщательно растерся большим махровым полотенцем, бережно обходя все пострадавшие места. «Хорошо, что впереди два выходных дня, и можно не светиться на людях, – подумал он. – Ну, что ж, – заключил он, возвращаясь к главному, – по-моему, пришло время откровенного разговора с Виолеттой!»



4
  За те три недели, что прошли с момента переезда Реутова на новое место жительства, он ни разу не был у соседей, а те в его квартире. Общение с семьей Глинских ограничивалось редкими встречами на нейтральной территории – кухне. Он дружелюбно обменивался с Виолеттой какими-то банальными фразами, но дальше этого дело не шло: Артем не хотел форсировать развитие отношений, пока женщина сама не посчитает нужным рассказать ему то, о чем умолчала при их первой встрече.
  Виолетта старалась честно выполнять свое обещание пореже встречаться с соседом на кухне. С самого начала Артем согласовал с ней свой график питания: поскольку оно у него было двухразовым – завтрак и нечто среднее между обедом и ужином в районе пяти - шести часов дня, реальная возможность столкнуться с соседями возникала только в утренние часы. Но пока стояло лето, и занятия в школе еще не начались, Виолетта с дочерью просыпались поздно, и потому Реутов успевал позавтра-кать до них. Так же обстояло дело и по субботам и воскресеньям, когда пришел сентябрь. В будние же дни, когда у Артема не было первых пар в университете, он завтракал позже соседей, поскольку девочке к восьми часам уже нужно было быть в школе.
  Только однажды их завтрак совпал по времени, и Реутов, наконец-то, познакомился с Наташей. Девчонка ему не понравилась: акселератка, ста семидесяти сантиметров роста, с очевидными задатками будущей красавицы, она производила впечатление плохо воспитанного, избалованного, вздорного, ленивого существа. Жизнь в условиях материального изобилия, постоянной опеки неработающей матери, восхищения окружающих ее внешностью (о чем нетрудно было догадаться по тому, как она вскидывала голову, чтобы распушить роскошные волосы, или выпячивала свою уже вполне оформившуюся грудь), по-видимому, сделали свое дело. Артем стал свидетелем, как она, восседая за столом и не обращая внимания на сидящего напротив постороннего мужчину, покрикивала на мать, чтобы та поспешила с завтраком. Когда тарелка с яичницей уже стояла перед ней, она потребовала у матери, чтоб та намазала ей булку с маслом.
– Как же ты будешь кормить своего будущего мужа, – попытался пошутить Реутов, обращаясь к девочке, – если не можешь намазать хлеба с маслом?
– А мой муж, – с вызовом ответила она, – сам будет готовить и меня на руках носить!
– Поносит, поносит, да и выбросит! – не удержался Артем.
  Не найдя, что ответить, девочка фыркнула, вскочила из-за стола и выбежала из кухни. Реутов смущенно посмотрел на Виолетту:
– Извините, я, кажется, сунулся не в свое дело!
– Это вы меня извините. Она становится несносной и неуправляемой… Я уже не знаю, что с ней делать, – на глазах женщины показались слезы.
– Ничего, все со временем утрясется… Акселерация, переходный возраст, а тут еще и смерть отца… Это все нужно пережить, – Артем поднялся из-за стола…
  …Приведя, наконец, в порядок разобранную кровать, Реутов переоделся в домашнюю форму одежды – спортивные штаны и футболку – и пошел в кухню. По взаимной договоренности с соседкой на обе кухонные двери они поставили замки, чтобы каждый, покидая общую территорию и повернув ключ, мог оказаться в своей крепости. Не обнаружив никого в кухне, он прошел к противоположной двери и постучал. Ему долго не открывали, видимо, от неожиданности не могли сообразить, откуда раздался стук. Затем дверь распахнулась. На Артема вопросительно и одновременно с вызовом смотрела Наташа.
– Здравствуй, Наташа! Мама дома?
– Да.
– Передай ей, что мне нужно с ней поговорить.
– Мама! – закричала девочка. – К тебе в гости пришел... – она то ли не помнила, то ли не захотела называть Реутова по имени, – сосед!
  В прихожую вышла Виолетта, увидела Артема и с какой-то растерянностью и затаенным страхом в глазах пригласила его в свою комнату. Проходя по коридору, он бегло осмотрел квартиру: детская, спальня (ранее, видимо, выполнявшая функцию – «для гостей»), гостиная -  все в ней было обставлено и отделано с ничуть не меньшим вкусом и роскошью, чем в его собственной. Гостиная, а точнее комната отдыха, куда они вошли, была почти точной копией такого же помещения в его квартире: весь пол покрыт ковром с таким высоким ворсом, что ступни полностью утопали в нем, роскошный угловой диван, два кресла, принимавшие форму тела того, кто в них садился, несколько пуфиков, разбросанных в разных местах комнаты, журнальный столик, жидкокристаллический телевизор с диагональю 84 сантиметра, музыкальный центр, огромный аквариум в углу, несколько фотографий и картин на сте-нах, в том числе две из них со специальными визуальными и звуковыми эффектами.
  Виолетта жестом пригласила Реутова присесть на диван, но он предпочел кресло, чтобы дать отдохнуть побитому телу.
– Только что у меня были гости, – немного помолчав, произнес Артем и, встретив недоумевающий взгляд женщины, со значением добавил. – Ваши гости! Это посещение не доставило мне никакого удовольствия! – он потрогал пальцем синяк на лице.
– Боже мой! – потрясенно прошептала Виолетта. – Они от слов перешли к делу! Простите меня, ради Бога, и расскажите, пожалуйста, что произошло.
  Реутов подробно изложил ей события последнего часа, дословно воспроизводя прямую речь их участников.
– Скажите, Артем Викторович, а почему вы не признались им, что являетесь новым хозяином квартиры? Ведь тогда они бы сразу от вас отстали.
– Но тогда они бы поняли, что у вас есть деньги, и нашли бы способ забрать их!
  Виолетта сначала с глухим стоном откинулась на спинку дивана, а затем вскочила и стремительно подошла к креслу, в котором сидел Реутов, присела на корточки, глядя мужчине в глаза, взяла его руки в свои и, судорожно сжимая, с дрожью в голосе произнесла:
– Спасибо, спасибо, спасибо… Я всегда верила, что именно вы меня спасете!
– Вы ошибаетесь, Виолетта! – успокаивая женщину, Артем поглаживал ее плечо. – До полного спасения еще далеко. И чтоб его приблизить, вы должны мне все рассказать. Это вообще нужно было давным-давно сделать!
– Я боялась… Я все время боялась... До покупки вами квартиры я боялась, что вы, узнав об обстоятельствах дела, передумаете ее покупать. После покупки я боялась, что вы, если все узнаете, потребуете раздела квартир, и я останусь со своей бедой один на один…
– Хорошо, теперь вы знаете, что я вас не брошу. Но я должен все знать в подробностях.
– Артем Викторович! А вы отдаете себе отчет, в какое дело хотите ввязаться, и чем это может для вас кончиться? Что можете сделать вы, доцент университета, против этих бандитов?
– Виолетта! Я всегда ясно отдаю себе отчет в том, что делаю. Это раз. А во-вторых, я не такой простой доцент, как вы думаете! – улыбнувшись, Артем добавил. – Я покруче Доцента из фильма «Джентльмены удачи»… Рассказывайте!
  Немного взбодрившись после этих слов, Виолетта села во второе кресло и рассказала следующее.
– Первый раз они встретили меня возле дома через две недели после гибели Анатолия. Один из них, судя по всему, тот, кого вы назвали Клеем, представился мне партнером мужа по бизнесу и сказал, что Анатолий занял у него сто пятьдесят тысяч долларов и не вернул. Когда я спросила, чем он может это подтвердить, он показал мне расписку мужа. Это был обычный лист бумаги, никем и ничем не заверенный, но текст действительно был написан Анатолием, и подпись была его. Я в этом уверена. Этот Клей сказал, что такая бумага у «деловых» ценится ничуть не меньше, чем заверенная нотариусом, а значит, долг нужно отдавать!
– Давайте уточним, – перебил ее Реутов. – В бумаге была указана сумма «сто пятьдесят тысяч»?
– Да.
– А на чье имя выписана расписка?
– На имя Косарева В.П.
– А на какой срок ваш муж взял деньги и когда?
– Он обязался отдать их через три месяца, а дата в конце расписки стояла – 2 июня.
– Продолжайте.
– Я стала уверять его, что к бизнесу своего мужа не имела и не имею никакого отношения, что он не оставил мне ни копейки денег! Тогда он потребовал, чтоб я продала квартиру. Как я поняла из его слов, он не знал (а по-видимому, и до сих пор не знает), что у нас две квартиры, иначе они повели бы себя гораздо жестче. Тогда я сказала ему, что квартира оформлена на дочь, и до ее совершеннолетия никакой нотариус не оформит продажу квартиры. Он страшно разозлился и сказал, чтобы я занимала деньги у своих друзей, хотя бы под залог этой квартиры. Не слу-шая никаких моих возражений, он дал мне две недели сроку для решения этой проблемы. Так завершилась первая встреча.
  На следующий день после этого разговора, – продолжила Виолетта, –  я посетила нескольких знакомых мне приятелей Анатолия по бизнесу, чтобы посоветоваться по поводу сложившейся ситуации. Все они, как только узнавали, кому Анатолий остался должен, говорили, что при всех раскладах деньги лучше вернуть, чтобы не было хуже… Когда же я просила у них деньги в долг, всю сумму или хотя бы часть, все они под разными благовидными предлогами мне отказали. В общем, я поняла, что решать проблему мне придется самой. В этой ситуации я приняла решение: надеяться на лучшее (тянуть время и разными способами убеждать бандитов, что не в состоянии заплатить эти деньги), но готовиться к худшему (немедленно продать квартиру и в случае возникновения критической ситуации отдать вырученные деньги Косареву).
  Я дала объявление о продаже. Через пять дней появился первый покупатель – вы, Артем Викторович. И я сразу решила, что любой ценой квартиру надо продать именно вам! Я не знаю, как это объяснить… Но, я уже говорила, что, как только увидела вас, у меня появилась какая-то мистическая уверенность, что, если в это страшное время рядом будете находиться вы, все закончится хорошо! Может, мне Бог внушил эту мысль?..
– Ну, это вряд ли! – отозвался Реутов. – Я материалист и атеист, в мистику не верю, на Бога не надеюсь. И вам не советую! А вот что касается меня, то я постараюсь сделать все возможное, чтобы вы не разочаровались в своей уверенности… Продолжайте… Что было дальше?
– Ровно через две недели (квартира была уже к этому моменту продана) опять возле дома они снова встретили меня. Я пыталась объяснить им, что с продажей квартиры ничего не получается, а взаймы никто не хочет давать мне такую сумму… На что взбешенный Клей ответил, что раз мне не хочется платить таких денег, они «включат счетчик». И, если я через неделю не заплачу сто пятьдесят тысяч, мой долг каждый день начнет увеличиваться на пять тысяч! На этом мы расстались… Сегодняшний их приход к вам, – горестно вздохнув, завершила Виолетта рассказ, – означает, как мне кажется, что их терпение на пределе, счетчик включен на полную катушку, и от них можно ожидать чего угодно!..
– Да, вы правы, – медленно произнес Артем, анализируя услышанное, а затем решительно продолжил. – Они нам дали неделю, значит надо использовать это время по максимуму, чтобы разрулить ситуацию! Запоминайте, что будете делать вы с Наташей. Первое: всю эту неделю вы не будете выходить из квартиры. Скорее всего, они следят за домом, поэтому лучше подстраховаться и не дать им ни одного шанса совершить по отношению к вам какой-либо силовой акции. Позвоните в школу, предупредите, что На-таша, скажем, заболела. Если вам понадобятся какие-то продукты, скажете мне, и я куплю. Второе: по той же самой причине вы не будете открывать никому и ни под ка-ким предлогом вашу входную дверь. Хоть они и не знают об этой квартире, лучше, опять-таки, подстраховаться… Только я буду проходить к вам через кухню. Третье: до четверга, то есть до того дня, когда Клей обещал позвонить, вы не будете отвечать на телефонные звонки. А лучше всего и сами никуда не звоните. Если уж возникнет настоятельная необходимость, позвоните от меня… Кстати, а Наташа в курсе дела, что происходит в вашей жизни?
– В самых общих чертах… Я сказала ей, что от отца остались долги, и что мне придется с ними рассчитаться…
– Вы по-прежнему оберегаете «ребенка» от всех жизненных невзгод, – с осуждением в голосе произнес Артем. – А ведь она уже достаточно взрослый человек, и ей пора знать, что в жизни происходят далеко не только приятные вещи… В общем, я уж не знаю, как вы это сделаете, но все мои указания Наташа должна выполнять неукоснительно!
– Хорошо! Я поговорю с ней, – согласилась женщина.
– Ну, а все остальное  – это мое дело…
– А что именно вы намерены делать? – поинтересовалась Виолетта.
– Об этом я вам расскажу через несколько дней,  мне нужно кое с кем переговорить.
– Если б вы только знали, как я вам благодарна!  – с облегчением в голосе произнесла женщина. – Наверное, сегодня я впервые за последние недели смогу заснуть спокойно…
– Да, вам определенно нужно хорошо выспаться, – проговорил Артем, вставая. – А то выглядите вы, извините, не очень… Кстати, а кто это изображен? – меняя тему разговора, он показал на висевшую над диваном увеличенную фотографию, на которую обратил внимание, еще сидя в кресле. (Молодая женщина с девочкой-подростком, загорелые и улыбающиеся, в обнимку стояли на пляже на фоне моря, качающейся на волнах спасательной лодки, нескольких расположившихся в воде и около нее отды-хающих.)
– О, я очень люблю эту фотографию. Это мы с мамой в Сочи двадцать лет тому назад.
– Значит, это ваша мама! – изумленно произнес Реутов. – А тогда кто же это такой? – он указал пальцем на мужчину, стоявшего за спиной женщин боком к камере.
– Да это один знакомый мужчина, – Виолетта с ногами залезла на диван и, приблизив лицо к фотографии почти вплотную, какое-то время ее внимательно рассматривала, затем медленно повернула лицо к Артему и потрясенно произнесла. – Да ведь это же вы... Какая же я дура! Почти каждый день смотрю на эту фотографию, и не смогла при нашей первой встрече, да что там при первой – до сих пор, вспомнить, откуда мне знакомо ваше лицо... Так значит, вы – это он, тот самый Артем? – Виолетта смотрела на него, и противоречивая гамма чувств мелькала на ее лице.
– Выходит, так! – улыбаясь, подтвердил Реутов.
– Ведь вы были… любовником моей матери? – с запинкой произнесла Виолетта.
– Точнее сказать, – смущенно произнес Артем, – за время совместного отдыха у нас несколько раз были близкие отношения… А как вы узнали об этом? Мы с вашей матушкой, помнится, были очень осторожными…
– Вы с мамой потом, после Сочи, когда-нибудь встречались? – не отвечая на его вопрос, спросила женщина.
– Нет! Она была замужем, я – женат. Мы оба понимали, что перспективы у наших отношений быть не может. Во всяком случае, я ей так прямо это и сказал. К тому же – разница в возрасте…
– Разве в таких делах возраст играет большое значение?
– Когда как…
– Мне, во всяком случае... – Виолетта помолчала, а затем решительно закончила, – возраст не помешал влюбиться в вас...
– Да что вы? – Реутов изумленно уставился на нее.
– Да, Артем Викторович, вы моя первая девичья любовь! Я понимаю: пятнадцатилетняя девчонка… Смешно... Но я уже тогда понимала, что вы не случайно оказывались рядом с нами на пляже и заходили в воду всегда одновременно с мамой… Если б вы знали, как я ревновала вас...
– Надо же! – сокрушенно пожал плечами Артем. – А я ничего не замечал…
– А вы знаете, – после некоторой паузы продолжила Виолетта, - что именно вскоре после нашего возвращения с юга отец ушел от нас? Мама объяснила мне случившееся тем, что у него, якобы, появилась другая женщина, а я думаю, причина в другом. Скорее всего, отец от кого-то узнал, может быть, от самой матери, о том, что произошло в Сочи… Через пару лет, я уже тогда поступила в институт, она снова вышла замуж, но прожила со вторым мужем только год, развелась и с тех пор живет одна…
– Печально, – пробормотал Реутов, не зная, что сказать в такой ситуации.
– А вот скажите, Артем Викторович, какие фокусы жизнь устраивает! – засмеялась Виолетта. – Кто бы мог подумать, что мы когда-нибудь с вами встретимся, да еще при таких обстоятельствах? Ведь мы с вами, оказывается, почти родственники, – она лукаво посмотрела на него.
– Да уж! – неопределенно протянул Артем. – Какой сегодня богатый событиями день! В общем, так, – завершая разговор и направляясь к выходу, напомнил он, – делайте все, что я вам сказал. Если у меня появятся какие-нибудь новости, я дам вам знать.


День третий


1
  В понедельник на второй паре Реутов проводил с пятикурсниками первое занятие практикума «Психология делинквентного поведения». Поскольку предмет был «по выбору студентов», в группу слушателей обычно записывались те, кто предполагал после окончания университета работать психологами в различных правоохранительных органах и пенитенциарной системе. Поэтому Артем удивился, увидев среди присутствующих Марину Ковалевскую, которая еще на четвертом курсе ясно определилась со своими профессиональными интересами. В его памяти возникли  события прошедшей весны…
  …Шло семинарское занятие в рамках читаемого Реутовым спецкурса «Психология интимных отношений». Ковалевская делала доклад, построенный на материалах подготовленной ею курсовой работы на тему «Психология интимных отношений учеников и учителей». Артем был знаком с его содержанием, поскольку рецензировал первый вариант «курсовика», и потому слушал выступление девушки вполуха, думая попутно о чем-то своем. По этой причине он не сразу обратил внимание, что студентка за-кончила доклад, и в аудитории повисла тишина. Лишь когда Ковалевская, выждав паузу, обратилась к нему: «Артем Викторович! Я кончила!», Реутов, спохватившись, на автомате произнес:
– С чем мы вас и поздравляем!
  В аудитории раздался одинокий смешок того, кто первым уловил двусмысленность произнесенных фраз. Затем к нему присоединился другой, третий… и, наконец, вся группа стала хохотать в голос… Артем с трудом удержался, чтобы не присоединиться. Только Марина, сохраняя серьезное лицо, недоуменно оглядывала аудиторию, совершенно искренне не понимая, что происходит!..
  После того случая Реутов стал как-то по-особому воспринимать девушку. Ранее он знал о ней, что она круглая отличница на протяжении всех лет обучения в вузе. Обращал внимание, что она всегда сидит на его занятиях за первой партой. Ее карие миндалевидные глаза на узком, рельефном лице с невероятно чистой  матовой кожей пристально, почти не мигая, следили за ним. Он неоднократно видел, как на переменах она, вместо того, чтобы отдыхать после прошедшего занятия, прогуливается по коридору, держа свое тонкое, как тростинка, тело очень прямо и читая при этом какую-нибудь книжку или конспект, а ее роскошные черные волосы, собранные в «конский хвост» на гордо посаженной голове, качаются в такт шагам. Когда им доводилось сталкиваться где-нибудь в университе-те, ее лицо озарялось такой открытой, радушной, всепоглощающей улыбкой, что Артема как будто окатывала теплая волна! И вот теперь он увидел перед собой двадцатилетнее существо, которое при всем его интеллекте, эрудированности, ответственности, собранности было по-детски наивным и неопытным в вопросе, который в нынешнее время открытости и вседозволенности многие четырнадцатилетние подростки знают лучше, чем их родители…
  Некоторую ясность в эту ситуацию внесла староста группы, в которой училась Ковалевская, разбитная девица без комплексов, большая любительница понаушничать. Подавая Реутову на подпись журнал группы после проведенного занятия, она с ухмылкой спросила:
– Ну, как вам наша недотрога?
– Вы это о чем? – не понял Артем.
– О Мариночке… Вы же поняли, что она у нас невинное дитя! Не пьет даже шампанского, не курит! Если в ее присутствии кто-нибудь выругается, она тут же уходит. Вы знаете, – она, понизив голос, заговорщически наклонилась к преподавателю, – на младших курсах наши мальчишки заключали пари, кто первый уговорит Ковалевскую и переспит с ней. И ни у кого ничего не получилось! И до сих пор она всех «отшивает»… Одна из студенток нашей группы живет с ней в одном доме; так вот она говорит, что у нее и вне университета никого нет. А, между прочим, ее папаша очень крутой «мэн»!..
– Послушайте! – перебил ее Артем. – Мне все эти ваши сплетни не интересны! Да и вам я советую поменьше их распространять, а то сами же говорите, что папаша у нее крутой…– А про себя потом подумал: «В какой же это обстановке нужно жить и воспитываться, чтобы сохранить в себе эту отстраненность от грязи и пошлости окружающей действительности!? Похоже, девочка придумала себе свой собственный мир, в котором ей комфортно… Блажен, кто верует – тепло ему на свете…».
  В июне состоялась защита курсовых работ. В своем заключительном слове после этого мероприятия Реутов отметил, что самой лучшей он считает работу Марины Ковалевской. Такой «курсовик» вполне может перерасти в следующем году в диплом, а впоследствии, если автор изберет себе научную стезю, даже в кандидатскую диссертацию. Когда Артем, собрав все работы, нес их на кафедру, в коридоре его догнала Марина и, запинаясь от волнения, сказала:
– Артем Викторович, я вас очень прошу еще раз внимательно посмотреть заключительную часть моей работы! – и, не ожидая его ответа, быстро повернувшись, устремилась по коридору на выход.
  Усевшись за свой рабочий стол на кафедре, Реутов отыскал в стопке работ ту, что принадлежала Ковалевской, открыл ее на последней странице и обнаружил там свой нарисованный на листке ватмана портрет. Артему трудно было оценить художественные достоинства рисунка, его профессиональные познания в этом вопросе были невелики, но то, что работа была написана человеком, очень к нему неравнодушным, было для него очевидным! Перевернув лист, он обнаружил на обороте письмо.
  «Уважаемый Артем Викторович! Я думаю, вы уже догадались, что тема этой работы выбрана мной не случайно. Она подсказана мне моим собственным опытом и моими личными переживаниями. Я вас люблю! Я вас буду любить всегда! Никто никогда не будет вас любить так, как я! Поверьте, это любовь не ребенка, а женщины. Я готова ждать сколько угодно, пока вы хоть немного меня полюбите и захотите быть со мной». Под текстом был написан номер мобильного телефона.
  Артем был очень тронут этим письмом… Ему и раньше нередко женщины признавались в любви. Причем некоторые из них были намного моложе его… Но сейчас ему впервые открыло свое сердце такое славное и  чистое существо! И это его самого как будто очищало, делало лучше, чем он был на самом деле. Он сидел, задумавшись, вспоминая свои собственные юношеские переживания, первую влюбленность, надежды и разочарования… Вот если бы довелось встретить такую девушку тогда, в молодости… Может, если не всё, то многое в жизни случилось бы по-другому. А сейчас? Что он может ей сейчас предложить? Пресловутые «руку и сердце»?.. Ну, с «рукой» пока все в порядке: она еще может послужить кому угодно защитой и опорой. А вот как быть с «сердцем»? Сердце, в котором он после того, как разлюбил Ирину, не может найти никаких глубоких чувств ни к одной женщине? Увлечь это хрупкое создание какими-то фантастическими надеждами, а потом разбить того кумира, которого она себе воздвигла? Но это будет подлостью, которую он себе никогда не простит! Нет, лучше все оставить так, как есть. Не отвечать на ее призыв! Да и вообще, может, эту любовь она себе придумала, как и весь свой иллюзорный мир, и со временем поймет это… А если не придумала, то постепенно переболеет: лучшие лекарства от любви – время, забвение и новая любовь…
  И Артем решил не звонить ей и не только не искать с ней встречи, но по возможности избегать. И вот увидел ее на занятии…
– А вы, Марина, что здесь делаете? – обратился он к девушке. – Разве вы не определились с темой своей дипломной работы?
– Определилась, – ответила та, глядя Реутову в глаза, – а здесь я продолжаю собирать для нее эмпирический материал…
  Артем понял намек, содержащийся в словах  Ковалевской, смешался и быстро перевел разговор на тему занятия…
  Закончив лекцию, Реутов  дал задание студентам написать на листках бумаги перечень проблем, которые они хотели бы обсудить во время работы практикума. Со-брав  эти предложения, он попрощался и вышел в коридор. У окна напротив стояла Светлана Рогова. Артем подошел к ней, поздоровался.
– Здравствуй, Темушка! – глаза женщины засияли. – Ты спешишь?
– Да, мне через полчаса нужно быть в главке.
– Я страшно соскучилась! Когда мы увидимся?
– Давай сегодня после шести, – Артем подвигал губами, изображая поцелуй, развернулся и двинулся к выходу.
2
  Реутов сидел в кабинете капитана Попова, внимательно читая протоколы допросов Картина Никиты Сергеевича и иногда уточняя некоторые места. В течение пяти лет в качестве внештатного психолога-консультанта ГУВД Артему доводилось работать с несколькими следователями, но сотрудничество с сидящим перед ним Сергеем Ни-колаевичем Поповым доставляло ему особое удовольствие.
  Приехав в Питер из какой-то деревни в Архангельской области, тот с отличием закончил юрфак университета, поработал семь лет опером в одном из райотделов го-рода, а затем был переведен в главк следователем по особо важным делам. При всей своей внешней флегматичности, даже какой-то заторможенности, Попов был следовате-лем очень проницательным, вдумчивым и цепким. Говорил он всегда медленно, как бы взвешивая каждое слово (чем часто раздражал коллег и начальство), но при этом лаконично и всегда по существу.
  Самой примечательной и, надо признать, крайне редко встречающейся в среде работников милиции профессиональной чертой Сергея Николаевича, более всего нравившейся Реутову и столь же нелюбимой его руководством, было подчеркнуто сдержанное и справедливое отношение к подследственным. Артем неоднократно был свидетелем того, как, работая с обвиняемыми и подозреваемыми, Попов, казалось, больше старался доказать их невиновность, чем вину. Начальник следственного отдела главка на совещаниях нередко называл капитана «засланным казачком» из адвокатуры, но при этом признавал, что, если Попов кому-нибудь предъявлял обвинение, у него были железные доказательства, и никакого возврата дела из суда на доследование и тем более оправдания не будет. Именно по этой причине ему доставались самые сложные, резонансные дела, чаще всего безнадежные «глухари». Материалы одного из таких дел – по обвинению в заказном убийстве – как раз и читал сейчас Реутов.
– А как его взяли? – Артем посмотрел на следователя.
– О, это уникальный случай, один на тысячу! – оживился Попов. – Картин стрелял в банкира через окно его квартиры с чердака дома напротив. В момент выстрела на чердаке оказался участковый – совершал профилактический рейд по «выкуриванию» бомжей. Увидел человека с винтовкой, выхватил пистолет (который тоже очень кстати оказался, как рояль в кустах: встречи с бомжами, случается, сопровождаются различными эксцессами), а когда тот стал к нему поворачиваться, с перепугу без предупреждения выстрелил и попал ему в правую руку. Ранение не очень серьезное – в мякоть и навылет, – но оно позволило участковому задержать киллера. В результате:  наш участковый – герой, а вина Картина доказана стопроцентно!
– Тогда зачем я вам нужен? – удивился Реутов.
– Все было просто до тех пор, пока мы не сопоставили некоторые детали по этому убийству с имеющейся у нас базой данных по другим «заказухам» и не обнаружили сходство почерка в нашем случае и при исполнении еще двух убийств, которые уже почти год числятся в «глухарях». Ранее это совпадение посчитали случайностью, а те-перь мы поняли, что это не так.
– И в чем сходство? – поинтересовался Артем.
– Во всех трех случаях, считая и наш, последний, киллер поражал свои цели в левый глаз!
– Интересная деталь! – задумчиво проговорил Реутов. – Наверняка в этом что-то есть. Как он ведет себя на допросах?
– Достаточно спокойно, сдержанно, порой издевательски. Убийство банкира признает полностью, но объясняет личной к нему неприязнью. Ни в каком «заказе» не сознается, просто замолкает, когда я завожу об этом речь. Когда я ему указал на сходство почерка в трех убийствах, он просто посмеялся и ничего не ответил. Мне кажется, он для себя уже все решил: пожизненное ему почти гарантированно обеспечено, вот он и держит марку – никого больше сдавать не хочет.
– А как ему сидится?
– Плохо ему сидится! Пока он залечивал рану в тюремной больничке, ничего особенного в его поведении не замечалось, но когда его перевели на общий режим, ситуация сразу изменилась. У нас в ИВС почти в каждой камере есть «наседки», так вот они сообщают, что он очень неконтактен, абсолютно ни с кем не общается. В одной камере у него на этой почве возник конфликт с тамошними сидельцами, так они ему помяли бока. Я распорядился перевести его в другую камеру, но там тоже назревает критическая ситуация. Может, перевести его в одиночку?
– Нет, Сергей Николаевич. Пока я с ним не пообщаюсь, воздержимся… Итак, резюмируем: в отличие от других случаев, над которыми мы с вами ранее работали, здесь мы имеем дело с абсолютно точно доказанным преступлением. Наша задача – расколоть киллера по полной программе и тем самым снять со своей шеи не одно, а три дела. Причем, задача минимум: доказать его участие в трех убийствах, а задача максимум: выйти на заказчиков. Задача максимум – практически нереальная, но, учитывая уникальность ситуации, я имею в виду то, что его удалось взять на выстреле, можно попробовать сделать невозможное… С другой стороны, поскольку Картину нечего терять, расколоть его можно только какими-то нестандартными методами... – Артем какое-то время задумчиво рассматривал потолок, а затем посмотрел на часы. – Обед в сизо уже был. Так что, поехали… По дороге обсудим, как построим нашу сегодняшнюю работу.
  Расположившись в комнате для допросов, они еще раз уточнили детали предстоящего общения с подследственным, договорились, как Реутов войдет в разговор. Когда почти все вопросы были уже решены, в дверь постучали, в кабинет вошел сержант-конвоир и доложил о доставке заключенного. Артем пересел на стул у стены, чтобы со стороны наблюдать за ходом допроса и поведением Картина.
  Тот был лет сорока, среднего роста, обычного телосложения, левой рукой он иногда касался правого плеча, морщась при этом, видимо, рана еще беспокоила его. На стул сел прочно, уверенно, откинувшись на спинку. На Реутова посмотрел со сдержанным интересом и сразу перевел взгляд на следователя. Артем успел заметить, что белки глаз у него покрасневшие, да и весь он был какой-то осунувшийся, усталый. Похоже, напряженная обстановка в камере не позволяла ему расслабиться и спокойно вы-спаться. Попов, как и обычно на своих допросах, одновременно с заполнением протокола включил и магнитофон. (Как он объяснил Артему при их совместной работе над первым делом, прослушивая несколько раз по окончании допроса магнитофонную запись, он старается уловить нюансы интонации подследственного при ответах на вопросы, чтобы извлечь из этого какую-то дополнительную информацию либо о деталях расследуемого преступления, либо о личности самого преступника.)
  Учитывая характер поведения киллера на предыдущих допросах, Попов с Реутовым решили построить сегодняшнее общение с ним, касаясь тем, лишь косвенно связанных с самим убийством. Задача состояла в том, чтобы разговорить его, и она была успешно решена. Картин легко и с готовностью отвечал на вопросы, касающиеся его прошлой жизни: детства, семьи, спортивной карьеры стрелка-стендовика, а также нынешней работы егерем в пригородном охотничьем хозяйстве. Первый «напряг» в беседе возник, когда Попов спросил его, как и когда он повредил левый глаз…
– Как вы узнали? – Картин заерзал на стуле, опустил голову, исподлобья взглядывая то на Артема, то на следователя.
– Работа наша такая…
– В детстве, в драке… Я не хочу об этом говорить…
  Картин на какое-то время замкнулся. Попов перевел разговор на другие темы: как подследственный выслеживал «объект», где достал ствол и что предполагал с ним делать после выстрела. На эти вопросы киллер отвечал спокойно, продуманно, и сразу невозможно было определить, что в его словах было правдой, а что ложью. Реутов подал следователю условный сигнал. Попов выключил магнитофон, завершил оформление протокола, дал его на подпись Картину.
– Артем Викторович, – обратился он к Реутову, – мне нужно ненадолго отойти по делам. Может быть, вы пока побеседуете с Никитой Сергеевичем?
– Хорошо, – Артем подсел к столу, а Попов вышел из помещения.
– А вы кто такой? – Картин настороженно смотрел на него.
– Психолог.
– Вы что, хотите меня сумасшедшим объявить? – вскинулся киллер.
– Да что вы! Я же психолог, а не психиатр. Моя задача – попытаться понять, что вас толкнуло на совершение такого серьезного преступления… Но я вижу, что сегодня разговор вряд ли получится. Вы, похоже, сильно устали и, по-моему, плохо спите.
– Да, это так…
– Если хотите, могу дать несколько профессиональных советов, как поддерживать нормальный физический и психический тонус в самых экстремальных условиях.
– Ну, и как же? – заинтересовано посмотрел на него Картин.
– Вы, наверное, помните еще со времен своей спортивной молодости, что такое «релаксация»?
– Расслабление мышц…
– Правильно, но не только. Любое расслабление мышц автоматически вызывает понижение психического тонуса. Таким образом, эффект всегда бывает двойной. Если вы научитесь погружаться в особое психофизическое состояние, то через пять минут будете чувствовать себя так, как будто проспали два часа!
– Интересно!
– Хотите попробовать?.. Откиньте тело на спинку стула, вытяните ноги вперед, положите руки на колени… Представьте, что вы – резиновая кукла, и из вас выпустили воздух… Все ваше тело абсолютно расслаблено.
  Выполняя команды Реутова, Картин обмяк на стуле.
– Сконцентрируйте взгляд на лампочке, – продолжал Артем. – Представьте, что это – солнце. Вы лежите на пляже у моря и смотрите на солнце. Полуденный зной, возле ваших ног тихо шумят набегающие на берег волны. – Артем произносил фразы тихо, размерено, монотонно. – Вас разморило… Ваши веки тяжелеют, в голове появляется туман… Вы погружаетесь в сладкую дремоту…
  Реутов смотрел Картину прямо в глаза и видел, как зрачки его закатываются вверх, а веки бессильно опускаются вниз.
– Вы засыпаете... засыпаете... – продолжал Артем гипноз. – Спите! Сон глубокий и безмятежный… Вся накопившаяся в вашем теле усталость уходит, как бы растворяется… Нервные клетки мозга восстанавливают свою работоспособность… Вы глубоко спите и слышите только мой голос! В мире нет ничего, кроме моего голоса. И вы сейчас будете отвечать на все мои вопросы! Вы согласны?
– Да, – после некоторой паузы медленно произнес Картин.
  Реутов включил магнитофон и продолжил беседу.
– Вспомните свое детство… У вас произошла неприятная история, в результате которой пострадало зрение в левом глазу… Как это было?
– У меня в детстве была привычка – подмигивать левым глазом… У нас в классе была девочка, которая мне нравилась… И я ей часто подмигивал на уроках… Но один мой одноклассник – Сырников – считал ее своей девушкой… И чтобы наказать меня, он подкупил нескольких пацанов из местной шпаны, и те меня избили… Причем били именно в левый глаз, чтоб я никогда больше не смог им подмигивать… В результате этот глаз потерял семьдесят процентов зрения…
– И с тех пор вы стали мстить всем своим обидчикам, с которыми сталкивались в жизни, поражая их в левый глаз?
– Да… Как говорится, «око за око»…
– И скольким же человекам вы выстрелили в левый глаз?
– Четверым…
  Реутов напрягся: дело принимало новый оборот!
– И кто же это был?
– Первым был Сырников…
– Тот самый, из детства?
– Да… Два года назад я случайно встретился с ним в нашем охотхозяйстве… Он с группой приятелей, похоже, из «братков», приехал поохотиться на кабанов… Весь та-кой крутой, прикинутый, «на пальцах»… Меня он не узнал, хотя мы столкнулись лоб в лоб… Они сначала здорово выпили, а потом гурьбой пошли в лес… Я за ними… По дороге увидел сидящего под деревом одного из их компании… Пьяный в хлам… Я взял его ружье, догнал остальных… Когда появились кабаны и началась беспорядочная стрельба, я улучил момент и выстрелил из засады в Сырникова… Затем быстро вернулся назад, сунул оружие в руки хозяину и на базу… Было следствие, но виновного найти не смогли: дробь – не пуля, характерных признаков не имеет; участники охоты по пьяни не могли даже внятно объяснить, кто на каком номере стоял… Да менты и не сильно активничали: в той компании была такая публика, что следователь (а он у нас тоже нередко охотился) сказал моему начальнику (я случайно рядом оказался и слышал): «Жаль, что они все друг друга не перестреляли!»… В итоге, все произошедшее признали несчастным случаем…
– А кто были остальные трое?
– Симонов, Никольский и Гершкович, – Картин назвал трех фигурантов по заказным убийствам.
– Почему вы решили убить этих людей?
– Через полгода после убийства Сырникова мне на мобильный позвонил неизвестный… Он сказал, что видел мой выстрел на охоте… Предложил выбор: или сесть в тюрьму, или выполнять заказы по устранению плохих людей и хорошо на этом зарабатывать… Я выбрал второе… Он сказал, что мне будут звонить на мобильник и произносить условную фразу… С тех пор я выполнил три заказа…
– Вы встречались с заказчиками, знаете их?
– Нет… Переговоры шли по телефону… Употреблялись только иносказательные выражения… Мне звонили по телефону и называли пароль: «У нас есть для вас работа по специальности»… Я говорил, какая информация об «объекте» мне необходима… Через какое-то время мне снова звонили и сообщали, что нужная информация собрана… Я называл номер ячейки в камере хранения на Московском вокзале, где для меня должны были оставить материалы и аванс за работу… В третий раз мне звонили после работы, и я опять сообщал номер ячейки, где нужно было оставить оставшуюся часть денег…
– Вас не обманывали?
– Ни разу…
– Вы не испытывали мук совести из-за того, что убиваете незнакомых людей?
– В первый раз было тяжело… А потом мне понравилось… В какой-то газете я прочитал: «В нашей стране лучший бизнес – это охота на бизнесменов!»… Чтобы снимать напряжение, я внушал себе, что это мои личные враги, и я мщу им за нанесенные обиды…
  Реутов решил на этом завершить сеанс гипноза:
– Сейчас я буду считать от 1 до 5… С каждой произнесенной цифрой вы будете подниматься из глубин сна… И когда я произнесу «пять», вы полностью проснетесь от-дохнувшим, бодрым и здоровым! После пробуждения вы забудете все, о чем мы с вами только что говорили… Но если вы когда-нибудь услышите от следователя Попова слова: «Никита Сергеевич, пора признаваться!», вы расскажете ему все, что рассказали мне, – Артем выключил магнитофон и начал считать. – 1… 2… 3… 4… 5!
  Картин открыл глаза.
– Ну, вот видите! – Реутов взглянул на часы. – Три минуты отдыха, а вы уже как огурчик! Как себя чувствуете?
– По-моему, хорошо! – недоверчиво улыбнулся Картин. – Надо будет взять этот способ на вооружение.
– Дарю!  – усмехнулся Артем. – Извините, мне нужно позвонить, – он набрал на мобильнике номер Попова и произнес условную фразу: «Привет, милая! Я скоро буду дома».
  Через минуту следователь вошел в комнату.
– Сергей Николаевич, – обратился к нему Реутов, – мы уже побеседовали с Никитой Сергеевичем.
  Капитан вызвал конвоира и отправил подследственного в камеру.
– Ну что, какие результаты? – он с нетерпением посмотрел на Артема.
– Предлагаю поговорить об этом по возвращении в главк.
  Расположившись вновь в кабинете Попова, Реутов перемотал пленку на магнитофоне и включил запись. Следователь, почти не дыша, слушал ее, лишь однажды вначале пораженно вскрикнув: «Да ведь вы загипнотизировали его!». Прослушав до конца весь текст, он откинулся на спинку кресла, несколько минут переваривал услышанное, а затем произнес:
– Да, Артем Викторович, я и раньше восхищался вашими талантами, но сегодня вы меня поразили до крайности! Значит, если я на следующем допросе произнесу условную фразу, он мне во всем признается?
– Да.
– Знаете, а я этого не сделаю!
  Реутов какое-то время молча смотрел на него, а потом, улыбнувшись, сказал:
– А я так и думал! Я давно уже понял, что вы противник мнения незабвенного Вышинского о том, что «признание – царица доказательств». Поступайте с этим, – Ар-тем показал на магнитофон, – как хотите. Но хотел бы высказать вам свое мнение по поводу того, что сегодня произошло. Я понимаю, что ваша совесть не позволяет вам взять на вооружение информацию по делу, полученную под гипнозом. Что касается юридической стороны проблемы, то вам она виднее… Но вот что касается моральной… Среди психологов и психиатров бытует мнение, и я с ним солидарен, что, как правило, человека под гипнозом нельзя заставить сделать то, что он принципиально не хочет делать. И потому я считаю, что Картин рассказал мне о своих преступлениях потому, что подсознательно был к этому вполне готов… Может, потому, что очень устал (в психическом смысле) и хочет сбросить с себя этот груз вины… А может, наоборот, его напрягает то, что он вынужден таиться и не может раскрыть окружающим свои подвиги… Если хотите, я могу продолжить работу с ним, и тогда дам вам  точный ответ на эти вопросы.
– Вы же, еще раз повторюсь, вольны поступать с полученным материалом, как захотите. Но в любом случае эту информацию надо подкрепить фактами. Я бы на вашем месте сделал следующее. Во-первых, проведите обследование Картина врачом офтальмологом: ситуация с глазом – это исходный фактор его комплекса, ну и соответствующего поведения. Во-вторых, через оператора мобильной связи нужно установить все номера телефонов, с которых ему трижды поступали звонки в течение нужных нам периодов времени. Таким путем, может быть, удастся выйти на тех, кто мог иметь мотивы для устранения наших убиенных и тем самым был заказчиком. Хотя, шансы, конечно, невелики: если заказчики люди умные, то звонили, наверняка, из телефонов-автоматов. Но проверить не мешает… Ну, а что делать дальше с этой информацией, вы и без меня сообразите, Сергей Николаевич. Если потребуется моя помощь, вы знаете, где меня найти.









3
  Спустившись этажом ниже, Реутов вошел в приемную заместителя начальника ГУВД генерала Рокотова, о встрече с которым договорился заранее. С Колей Рокотовым они были друзьями уже тридцать два года, со времени совместной службы в одной роте десантного полка. После возвращения на «гражданку» они одновременно поступили в университет: Артем - на факультет психологии, Николай – на юридический. На протяжении всех лет их дружбы у них был один общий интерес - спорт: во время учебы в вузе они вместе тренировались в секции самбо, были постоянными спарринг-партнерами, после окончания университета и до настоящего времени они продолжали не реже двух раз в неделю встречаться на тренировках спецподразделения главка, где отрабатывали приемы боевого самбо.
  Именно Рокотов стал инициатором привлечения Реутова к работе в качестве консультанта-психолога ГУВД. Артем сначала без энтузиазма встретил предложение дру-га, но затем втянулся. Это занятие, во-первых, давало ему богатейший фактический материал для научных изысканий, а во-вторых, оказалось весьма выгодным в матери-альном плане: главк из специального фонда почасово оплачивал его работу, а в случае быстрого и успешного раскрытия преступления еще и поощрял премиями.
  При поступлении в университет к их неразлучной двойке присоединился третий – Паша Афонин. Если с Николаем Артема первоначально связали служба и спорт, то с однокурсником Пашей его свели КВН и общественная работа: Реутов три года был комсоргом факультета, а Афонин все пять лет учебы – бессменным старостой курса. Все трое были коренными ленинградцами, все – с Васильевского,  даже жили на соседних «Линиях».
  Артем с Николаем женились в один год, на пятом курсе, Павел отстал от них на два года, найдя себе спутницу жизни на втором году аспирантуры.  С тех пор они стали дружить семьями, все праздники и дни рождения отмечать вместе. После развода Артема с Ириной в устоявшейся системе дружеских отношений возникла как бы некая пустота. Жена Паши, Елена, говорила Реутову: «Свинтус ты, Тёма! Разбил нашу межсемейную идиллию!» – и не оставляла попыток вместе с Ларисой, женой Николая, сосватать ему солидную женщину. На что Артем, вспоминая Райкина, всегда отвечал ей: «Некоторым людям плохо, когда другим хорошо!»…
  …Секретарша Рокотова, увидев вошедшего в приемную Реутова, нажала кнопку селекторной связи:
– Николай Петрович, к вам Артем Викторович! – затем посмотрела на Артема и кивнула. – Проходите, пожалуйста.
  Реутов вошел в кабинет, поздоровался с Рокотовым,  поднявшимся при его появлении  из-за стола,  окинул взглядом фигуру друга: тот был немного ниже его ростом, но шире в плечах. Заметная широта стала в последнее время проявляться и в области талии генерала: все больше давал себя знать возраст и кабинетный характер его служ-бы… Они уселись в стоящие возле окна кресла.
– Ну, что случилось, Артем? Почему ты попросил официальной встречи?
– Потому, Коля, что дело может оказаться не личным, а, так сказать, общественным!
  Реутов начал рассказывать о том, что произошло в пятницу у него на квартире. По ходу рассказа Рокотов один раз прервал его, рассмеявшись:
– Представляю себе, каких трудов тебе стоило не сделать мальчикам «бо-бо»!
– Да, – усмехнулся Артем, – первый раз в жизни мне безнаказанно дали по морде! Но, сам понимаешь, если бы я попытался расшатать их здоровье, они бы решили, что Глинская наняла телохранителя, и тогда ситуация могла бы принять нежелательный оборот, – и он продолжил рассказ дальше.
  Когда Реутов перешел к изложению разговора с Виолеттой и назвал фамилию Косарева, Рокотов его остановил:
– Стоп-стоп-стоп! Дело становится все интересней! Погоди-ка, – он подошел к столу и нажал кнопку селектора. – Виктор Васильевич, зайди ко мне! И прихвати с собой фотоматериалы по группе Косарева, - Николай Петрович снова обратился к Артему. – Пока Зуевич будет идти, я тебе в двух словах расскажу о том, кто такой Косарев… Косарев Владимир Петрович, он же Корсар, в начале девяностых открыл в городе казино «Веселый Роджер». Точно известно, что деньги в это дело вложили воры: нашли умного и перспективного парня (а у Косарева диплом экономиста с отличием!), который стал им отмывать и приумножать купюры. С тех пор Корсар сильно развернулся: сейчас у него несколько казино и ресторанов, есть подпольный бордель очень высокого класса, для избранных. У нас есть информация, что помимо собственного бизнеса он на долевых началах вкладывает средства в чужие проекты, если они сулят большую и быструю отдачу. В общем, он – машина по производству денег! Не чурается идти на контакт ни с кем: ни с законопослушными бизнесменами, ни с ворами, ни с «братками». Он у нас в городе что-то типа доктора Мориарти… Помнишь у Конан Дойля?.. Умный, хитрый, коварный… Его пример неопровержимо доказывает известную истину: ум делает хорошего человека еще лучше, а плохого – еще хуже! Знаем, что на нем клейма некуда ставить, а прямых улик нет! Ни одного дня не сидел в тюрьме… В общем, все кругом в дерьме, а он в белом фраке!
  В кабинет вошел начальник УБОП полковник Зуевич, поздоровался с присутствующими за руку и присел в соседнее кресло. Реутов был знаком с ним очень давно: как-то их представил друг другу на тренировке Рокотов. Когда же Артем стал работать консультантом в главке, они стали встречаться почти регулярно. Зуевич в известном смысле был человеком-легендой: гигантского роста и огромной силы (Реутов, когда увидел его в первый раз подумал, что, если этот Кинг-Конг станет с ним в паре на татами, то порвет, как шимпанзе энциклопедию), начинавший службу в милиции рядовым омоновцем, с трудом окончивший академию МВД, сделал поразительную служебную карьеру, благодаря своей исключительной честности, преданности делу и абсолютному бесстрашию и мужеству…
– Виктор Васильевич, послушай, какую интересную историю рассказал мне Артем Викторович. Мне кажется, она может оказаться полезной всем нам. Артем, – обратился генерал к Реутову, – расскажи, пожалуйста, все сначала.
  Артем снова изложил свою историю, теперь уже до конца. Зуевич внимательно слушал, не перебивая, только в глазах его играли искорки. Когда Реутов остановился, пол-ковник прокашлялся и произнес:
– Да, если это дело умело повернуть, с него можно кое-что поиметь! Но для начала я хочу познакомить вас с фигурантами. Кто такой Косарев, вы, наверное, знаете? – Зуевич вопросительно посмотрел на Артема и тот согласно кивнул. – Что касается Клея, то вы, наверняка, о нем тоже слышали. Настоящее его имя Тимошин Костя. Клич-ка Клей у него не от того «клея», что клеит, а от имени Кассиуса Клея, ну, знаменитого боксера, который потом стал Мохамедом Али. Костя был очень перспективным боксером: в семнадцать лет – мастер спорта! Мог сделать блестящую карьеру, но предпочел другое: когда в стране начался бардак, он сколотил банду таких же пацанов, как и сам, и занялся любимым делом молодого поколения девяностых – рэкетом. Вскоре сел в первый раз, на три года. Вышел, снова собрал свою братву, опять полгода бомбил торгашей, попался, новый срок – уже пять лет! Отсидел от звонка до звонка, вышел, а времена уже другие: мода на рэкет проходит… Собрал он остатки своих приятелей и пошел вместе с ними на поклон к Корсару. Теперь является у того начальником группы боевиков… Что касается того, кого вы, Артем Викторович, назвали «Артистом», то я, кажется, знаю, о ком речь...
  Зуевич полистал принесенный им альбом и показал Реутову одну из фотографий.
– Он?
– Да!  – кивнул Артем.
– Он действительно артист, правда, недоделанный: выгнали со второго курса театрального за «хулиганку». Ну, и кличка у него, соответственно, Артист. Что касается третьего… Вот посмотрите альбом, может, найдете…
  Реутов перелистал альбом, разглядывая фотографии тех, кто, по оценкам УБОПа, был связан с деятельностью Косарева. Он задержал свое внимание на фото Корсара, Клея, Артиста, но своего третьего гостя не нашел.
– Его здесь нет! – сказал он Зуевичу.
– Значит, он из молодых. Еще не успел попасть в нашу коллекцию… Николай Петрович! – обратился полковник к Рокотову. – В связи с нашим разговором у меня появились кое-какие идеи, но мне нужно время, чтобы их обмозговать и обязательно кое с кем пообщаться. Есть предложение собраться в этом составе завтра утром. Думаю, что я смогу доложить вам свои соображения по нашим дальнейшим действиям.
– Ну что ж, – согласился генерал, – принимается. Встречаемся завтра у меня в девять.
4
– Давай сделаем паузу! – еле переводя дыхание, взмолилась женщина, откидываясь на спину.
  Простыня и подушки, на которых вот уже полчаса  в самых невероятных позах занимались любовью Артем и Светлана, имели такой вид, будто под кроватью произошло землетрясение… Оба какое-то время лежали, приходя в себя. Превозмогая расслабленность, Реутов встал, включил вентилятор, так чтобы он, вращаясь, обдувал всю площадь кровати, слегка расправил простыню и улегся снова. Светлана легла на бок, подперев голову рукой, и стала рассматривать лицо мужчины, одновременно водя по нему кончиком пальца, как бы разрисовывая.
– Темушка!.. А меня замуж зовут!.. – проговорила она с расстановкой.
  Артем повернул к ней лицо:
– Хочешь сказать, что, встречаясь со мной, ты еще с кем-то поддерживала отношения?
– Да нет, что ты! Просто на днях я случайно столкнулась на улице с моим прежним… мужчиной, ну, который был до тебя… Посидели в кафе, вспомнили былое… Вот он и признался, как ему плохо без меня. Хочет, чтобы я вернулась к нему… навсегда, – Светлана с ожиданием смотрела на Артема.
– Ну, что ж, – раздумчиво произнес тот, – это хорошая новость… Если человек достойный, иди замуж… Благословляю!
  Женщина ошарашено посмотрела на него: было очевидно, что она ждала другого ответа.
– Что, ты вот так просто отпускаешь меня? С рук долой, из сердца вон!
– Лана, милая! – успокаивающе проговорил Артем. – Мы с тобой раньше об этом не говорили, но я надеюсь, что ты никогда всерьез не думала, что мы с тобой поже-нимся?
– Как раз именно об этом я все время думаю в последнее время! – горячо возразила Светлана.
– Скажи честно: хоть что-нибудь в моем поведении, какие-нибудь слова, какие-то обещания могли дать тебе основание подумать, что я стремлюсь к подобному развитию наших отношений?
  Женщина молчала. Артем продолжил:
– Я не буду говорить о такой очевидной банальности, как разница в возрасте! Но вспомни: на одной из самых первых наших встреч я сказал, что за двадцать пять лет пребывания в браке я наелся им досыта. Ведь брак – это всегда борьба: сначала – за объединение, потом – за равноправие и, в конце концов, – за независимость. А небе-зызвестный тебе Павел Александрович Афонин обычно шутит так: «От любви до ненависти один шаг. Но сделать его надо гордо, во фраке, под марш Мендельсона!..» Есть в этом большая доля правды, и поэтому я ничего в своей теперешней жизни менять не хочу!
– Я надеялась, что за те полгода, что мы вместе, твое настроение изменилось.
– Лана! – Артем погладил Светлану по щеке. – Ты славный, милый человек! Ты замечательная любовница! Мне с тобой очень хорошо. Но для того, чтобы жениться, этого мало! Жизненный опыт привел меня к такому выводу: жениться нужно не на тех, с кем можешь жить, а на тех, без кого жить не можешь! Прости, но без тебя я жить могу!.. Пока, во всяком случае!..
– У тебя есть другая? – Светлана с подозрением смотрела на Реутова.
– У меня нет никого, кто был бы мне дороже, чем ты! – твердо ответил тот.
– Но все-таки кто-то у тебя еще есть?..
– Точнее сказать, бывает, – замялся Артем.
– Ты бабник! – возмущенно вскинулась Светлана и отодвинулась от него.
– А вот здесь ты не права! – возразил Реутов, а затем, помолчав, добавил.  – Ладно, никому этого никогда не говорил, но раз у нас пошел такой откровенный разговор, тебе скажу… Я, скорее, «антибабник»! Бабник – это тот, кто бегает за каждой юбкой; женщины, как говорится, его слабое место. Я же ни за кем никогда не бегал. Это жен-щины за мной бегают, и некоторым из них я позволяю себя догнать!..  И потому в моей жизни женщины – это не слабое, а сильное место, поскольку это я их использую в своих целях, а не они меня…
  Светлана, вспомнив, как она сама близко познакомилась с Артемом, призналась себе, что он говорит правду, но, тем не менее, сказала:
– То есть, ты хладнокровно и цинично эксплуатируешь женскую любовь?
– Хладнокровно, может быть… Я – рационалист и прекрасно понимаю: чем сильнее горит сердце, тем слабее варит голова! А вот насчет цинично, не соглашусь… Я ведь никого не заставляю за собой бегать, даже, как правило, и повода такого не даю… Женщинам самим это нравится! Вспомни у Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей».
– Ты не уважаешь женщин!
– «Уважаешь»?.. Да девяносто девять процентов женщин и не ждут от мужчин никакого «уважения»! Они ждут любви, обожания, секса, заботы, внимания, развлечения, одаривания и еще черт знает чего!
– Так вот я из того одного процента женщин, которые нуждаются в уважении! – с вызовом произнесла Светлана.
– Лана, милая! Положи руку на сердце и скажи, обманул ли я тебя в чем-либо? Я тебе что-нибудь обещал и не сделал? Я тебе сделал что-то нехорошее?.. Ты ведь не баба с базара, а умная женщина, и потому не опустишься до того, чтобы мне сейчас сказать: «все мужики – сволочи!»… Честное слово, мне даже смешно: ведь это я должен был бы уговаривать тебя, молодую, сексапильную, интеллигентную, выйти за меня замуж! А я делаю прямо противоположное… Так о ком я забочусь больше: о себе или о тебе?.. Вспомни, ты уже сделала одну большую ошибку в своей жизни. Своего первого мужа ты знала до свадьбы три месяца, все равно «выскочила» за него и… через год развелась… Меня ты знаешь полгода (в известном смысле...) и уже хочешь замуж… Как говорится, опять на те же самые грабли…
– Тёма, мне тридцать лет! Я хочу ребеночка родить, пока не поздно!
– Я все понимаю, солнышко. Потому и сказал тебе: если твой бывший друг достойный человек, выходи за него…
– Как ты не понимаешь! – на глазах женщины показались слезы. – Я люблю тебя, а не его! И ребенка хочу от тебя, а не от него!
  Не говоря ни слова, Артем привлек Светлану к себе и стал, успокаивая ее, поглаживать волосы, спину, плечи, а затем прошептал на ухо:
– Но я ведь только что саморазоблачился перед тобой. И ты знаешь теперь, что я совсем не идеал…
– И все равно ты самый лучший из тех, кого я встречала, – всхлипывая, проговорила женщина.
 – Знаешь что, детка, давай не будем форсировать события!  Для того, чтобы родить ребенка, у тебя еще есть вагон времени… А вот от кого ты его будешь рожать, это решать тебе. Если найдешь кого-нибудь перспективнее меня, я все пойму и удерживать тебя не буду. Ну, а если я сам созрею для женитьбы, я дам тебе знать… Кстати, уче-ные обнаружили, что с годами шансы на любовь до гроба заметно возрастают… В моем случае это абсолютная истина!
  Несмотря на расстроенные чувства, Светлана смогла уловить подтекст этой фразы и улыбнулась.
– Ну, и как мы теперь будем жить дальше? – она пристально и с затаенной надеждой смотрела на Артема.
– Попытаемся делать вид, что все замечательно и небо безоблачно… Но ты же понимаешь, мы оба уже не забудем того, что было сказано, и это будет стоять между нами…
– И в этом виновата я! – сокрушенно понурила голову Светлана, а затем, взглянув на молчащего Артема, с особой интонацией произнесла. – Позволь мне искупить свою вину?
  Светлана уселась на Артема сверху и стала исполнять «танец Венеры»…
– Ты что, решила заездить меня насмерть? – через десять минут, чуть дыша и еле ворочая языком, пробормотал мужчина. – По принципу: «Так не доставайся же ты никому!»?
  Не в состоянии сразу ответить, Светлана лишь молча утвердительно закивала головой. А затем, восстановив дыхание, проговорила с улыбкой:
– Что может быть прекрасней смерти во время занятия любовью?
  Полежав еще какое-то время в кровати, они пошли вдвоем принимать ванну… Накормив женщину ужином, а сам только выпив стакан кефира, Артем вызвал такси. Проводив Светлану вниз и заплатив водителю за проезд, он попрощался с ней.


День четвертый


1
  В пятницу с утра в квартире Реутова шла подготовка к встрече Виолетты Глинской с Косаревым. Один из сотрудников Зуевича устанавливал видеокамеры в гостиной, другой крепил микрофон на тело женщины, а сам он давал ей последние инструкции, как вести себя во время  предстоящего разговора. Артем и еще два оперативника сидели в сторонке, наблюдая за происходящим. Артем прокручивал в голове предшествующие события…
  …Во вторник в девять часов, как и было договорено, Реутов, Зуевич и Рокотов сидели в кабинете генерала. Полковник был сух и сдержан, но по блеску в его глазах можно было догадаться, что он «вышел на тропу войны» и весь в предвкушении предстоящей работы. Не теряя времени, он начал доклад:
– Николай Петрович, вчерашнюю информацию я перепроверил через одного из своих агентов, близких к Клею. (Как и любой оперативник, Зуевич держал в тайне, даже от коллег, имена своих информаторов, но Артем почему-то почти на сто процентов был уверен, что в данном случае речь идет об Артисте.) То, что мне удалось выяснить, ставит нас перед фактом: появилась реальная возможность наконец-то взять Косарева за вымя!
  Рокотов удовлетворенно хмыкнул, однако, ничего не сказав, продолжал слушать начальника УБОП.
– В последние месяцы отношения Корсара и Клея резко ухудшились. Как мы уже вчера говорили, Корсар – умница, а Клей – просто дуболом; у Корсара в пальце мозгов больше, чем у Клея в голове: он ведь из тех, кто «ею ест»! Костя Тимошин со своими людьми очень некачественно провел несколько операций, но хуже всего – последнюю, связанную с Глинским.
  Агент изложил мне ситуацию так. В начале июня Косарев дал Глинскому деньги в долг – сто двадцать тысяч зеленых. Через три месяца тот должен был ему вернуть сто пятьдесят тысяч. Но в начале августа Корсар то ли почувствовал, то ли точно узнал, что Глинский хочет долг «закрысятничать» и свалить со всеми своими деньгами за границу. Косарев потребовал у него вернуть долг досрочно, но Глинский категорически отказался. Тогда Корсар поручил Клею хорошо припугнуть его и сам предложил способ, как это сделать.
  Утром того дня, когда погиб Глинский, они встречались с Клеем в ресторане. Костя еще раз потребовал у должника вернуть деньги. Когда тот отказался, он выбрал момент и подсыпал в алкоголь, которым накачивался Глинский, немного какого-то препарата (какого именно, информатор не знает, и мы пока не установили), который, растворившись в крови минут через двадцать – тридцать, вызывает внезапное повышение артериального давления… Задумка была такая: через какое-то время намекнуть Глин-скому, что в следующий раз его сердце может вообще остановиться…
  Но все получилось не так, как планировалось. Во время скачка давления Глинский оказался за рулем своей машины, причем на улице с интенсивным движением транспорта. Не будь он таким пьяным,  вероятно, попытался бы справиться с управлением, и тогда, даже попав в аварию, отделался бы испугом. Но случилось то, что случилось: хотели попугать, а получили труп!
  Косарев был в бешенстве! Он, кстати, в таком состоянии бывает только в тех случаях, когда теряет деньги… Очень жаден, знаете ли! Несправедливо обвинив во всем Клея, он потребовал у него вернуть деньги любым путем, хоть свои отдать! И пригрозил, что, если тот не сделает этого, он его «на ноль помножит»! Все, кто работает с Косаревым, знают, что эта его фраза – «черная метка Корсара»: тот, кому он ее говорит, почти уже покойник…
  Таким образом, – подвел итог своему рассказу Зуевич, – жизнь Кости Тимошина висит на волоске! Если мы организуем операцию по возвращению денег Косареву таким образом, чтобы он оказался замазан в этом деле, в том числе и в непредумышленном убийстве Глинского, он, безусловно, захочет отомстить Клею, ликвидировав его. А тот, в свою очередь, чтобы спасти свою шкуру, я уверен, сдаст нам Корсара с потрохами!
– Да! – согласился Рокотов, начавший уже по ходу рассказа своего подчиненного продумывать варианты оснований для задержания Косарева. – Нам нужно разыграть всю эту партию, как по нотам. Тогда мы надолго сможем упрятать в тюрьму не только Корсара и Клея, но и многих из их окружения. Конечно, прихватить Косарева на рэкете – это все равно, что посадить Аль Капоне за неуплату налогов, но другие варианты подхода к нему – еще более проблематичные…
  Еще в течение получаса они рассматривали детали предстоящей работы. Реутова попросили в порядке помощи милиции подготовить Виолетту к сотрудничеству в этом важном деле…
  …В четверг у Артема не было занятий в университете, и он решил никуда не выходить из дома, пока не позвонит Клей. Виолетта, с которой он  еще во вторник обо всем переговорил, хоть и с колебаниями, но согласилась участвовать в задуманном, если ей и дочери гарантируют полную безопасность. Реутову пришлось взять на себя от-ветственность и дать ей такую гарантию и от лица милиции, и от себя лично. Сейчас она находилась в его квартире и, сидя в гостиной на диване и непрерывно теребя в руках носовой платок, вместе с ним ждала звонка. Артем  тщательно проинструктировал Виолетту, как и что нужно говорить Клею, и теперь старался снять напряжение жен-щины, занимая ее всякими пустяковыми разговорами.
  Звонок раздался после одиннадцати… Виолетта судорожно дернулась, посмотрела на Реутова. Тот ободряюще кивнул головой, и они почти одновременно подняли трубки двух параллельных телефонов.
– Алло! – с дрожью в голосе произнесла женщина.
– Это ты, Виолетта? – раздался голос Клея.
– Да.
– Ты собрала деньги?
– Да.
– Принесешь их завтра в десять часов в детское кафе, что напротив твоего дома!
– Подождите! – голос Виолетты окреп. – Я так не согласна. У меня есть два условия!
– Послушай, сука! Ты не в том положении, чтобы ставить условия, – зашипел Клей.
– Я выяснила, что вы, оказывается, не Косарев, – прервала его женщина. – А я не собираюсь отдавать деньги постороннему человеку! Чтобы настоящий хозяин мне потом снова предъявил претензии?.. Нет, пусть Косарев сам получит свой долг, и обязательно с предъявлением какого-нибудь удостоверения личности!
– Послушай, детка! Это нереальное условие. Деньги могу получить только я!
– Ну, тогда я сейчас позвоню самому Владимиру Петровичу, и буду договариваться лично с ним!
– Эй, погоди-погоди! – пошел на попятный Клей. – Я сам попытаюсь все устроить…
– И у меня еще одно условие… Я женщина, и я боюсь выходить с такими деньгами на улицу… Мало ли что может случиться! Пусть Косарев заберет свои деньги у меня дома.
– Ладно! – Клей на время замолчал, видимо, размышляя. – Я тебе перезвоню позже. Жди! – он отключился.
  Артем, улыбаясь, подошел к Виолетте и взял ее за плечи.
– Прекрасно, Виолетта! Вы все сказали именно так, как нужно.
– А вдруг он не согласится?
– Вряд ли… Он жадный! Да к тому же, деньги-то, действительно, его… Так почему бы ему их не получить?  Кстати, а где вы храните деньги за проданную квартиру?
– В домашнем сейфе, в моей квартире.
– Завтра они нам понадобятся. Вы должны будете их отдать Косареву. Потом милиция вам их вернет.
– Но там же не двести тысяч, а всего сто пятьдесят, даже меньше: я уже немного потратила…
– Ничего, этот вариант мы тоже завтра обыграем…
  Второй звонок раздался через двадцать минут. Виолетта и Артем подняли трубки.
– Виолетта? Это я… Завтра в десять часов мы с Косаревым будем у тебя дома!
  Реутов сразу же позвонил Зуевичу и сообщил о достигнутой договоренности…
  …И вот все было готово к приему гостей… Ровно в десять на мобильный начальника УБОП позвонил его сотрудник из внешнего наблюдения и сообщил, что к подъезду подъехали две машины, два человека, видимо, Косарев и Тимошин, вошли в дом, четверо остались внизу. Зуевич дал команду всем присутствующим перейти в смежную квартиру. Артем уходил последним, занавесив дверь из кухни в квартиру Глинских настенным ковриком на тот случай, если визитерам придет в голову заглянуть в кухню. Предусмотрительность оказалась оправданной: после звонка в дверь в квартиру Реутова вошел один Клей; поздоровавшись с Виолеттой, он первым делом осмотрел все без исключения помещения и лишь затем пригласил войти стоявшего на площадке Косарева.
  Все происходящее дальше Артем и сотрудники милиции слушали (а впоследствии и посмотрели на видеопленке), сидя в гостиной Глинских. Наташу, которая тоже хотела присутствовать при этом, Реутов попросил уйти, пообещав, что мама позднее сама ей расскажет, как все было…
– Здравствуйте, Виолетта! – проговорил Косарев, входя в квартиру.
– Здравствуйте! Проходите в комнату… Присаживайтесь, – женщина села на диван, а гости - в кресла, лицом к одной из видеокамер. Немного поколебавшись, Виолетта обратилась к Косареву. – Владимир Петрович, прежде всего, я прошу вас показать мне какое-нибудь удостоверение, – посмотрев протянутый ей паспорт, а затем вернув его владельцу, она продолжила. – Должна вам сказать, что я настояла на личной встрече с вами не только по этой причине. Предварительные переговоры с вашим помощником зародили у меня подозрение, что вы, возможно, не в курсе того, что произошло после смерти моего мужа…
– Что вы имеете в виду? – ухмыльнувшись, произнес Косарев.
– Ну, например то, что мой муж ничего мне не оставил. Я не знаю, что с ним произошло: или он обанкротился, или решил обмануть своих компаньонов и сбежать за границу, но в любом случае он не оставил мне никакого состояния, и мне не с чего возвращать вам его долг. Поэтому ваши претензии… – Виолетта помялась и тихо за-кончила, – незаконны…
  Косарев нахмурился и скривил лицо:
– Может, это и не законно… Но есть такое понятие: долг чести! Вы, как жена Анатолия, должны такие вещи осознавать…
– Если я верну вам деньги, я с дочерью по миру пойду…
– Ну, это ваши проблемы!
  Женщина какое-то время помолчала, а затем продолжила:
– А знаете ли вы о том, что ваш помощник потребовал у меня не сто пятьдесят тысяч долларов, а двести?
  Косарев в недоумении посмотрел на Клея: было очевидно, что для него это – новость. Однако он быстро сориентировался, теперь уже рассчитывая получить с этого дела еще большую прибыль, чем надеялся:
– Вы сами виноваты, Виолетта! Тот, кто не платит долги вовремя, всегда теряет больше…
– Но я не смогла собрать такой суммы. Под залог этой квартиры мне одолжили только сто пятьдесят тысяч. Именно эти деньги я могу вам сейчас отдать, точнее сто сорок девять тысяч пятьсот долларов… Я немного потратила…
– Ладно, – вздохнув и поморщившись, процедил Косарев, – эти деньги я забираю, а оставшиеся пятьдесят тысяч пятьсот долларов вы вернете мне не позднее нового года! Я думаю, что за вашу квартиру можно попытаться взять больше, чем сто пятьдесят тысяч…
– Но если я продам квартиру, где я с дочерью буду жить?
– Я слышал, у вас в Ломоносове живет мать, вот и переезжайте к ней…
  Обречено повесив голову, Виолетта передала Косареву стоящий у ее ног кейс с деньгами. Тот отдал ей расписку мужа и потребовал написать новую на пятьдесят тысяч. Пока женщина делала это, он бегло пересмотрел деньги. Виолетта передала ему свою расписку и с горечью проговорила:
– У вас нет сердца! (Это была условная фраза для тех, кто слушал ее за стеной.)
– Бизнесмену и не положено иметь сердца! – засмеялся Косарев. – У нас вместо сердца – калькулятор!..
  Поднявшись из кресла и выйдя вместе с Клеем из гостиной, он столкнулся в коридоре с четырьмя мужчинами… Улыбаясь и поигрывая наручниками, Зуевич обратился к нему:
– Здравствуйте, Владимир Петрович! А сейчас вам придется проехать с нами…
  Растерянность Косарева длилась несколько мгновений, но он быстро собрался и также с улыбкой произнес:
– А почему бы законопослушному гражданину и действительно не съездить в милицию?
  Сотрудники Зуевича быстро обыскали обоих задержанных, надели им наручники и вывели из квартиры. Полковник подошел к Виолетте и, передавая ей кейс с деньгами, поблагодарил:
– Вы сделали все замечательно! Теперь ему не отвертеться. Вы очень помогли и нам, и себе…
  Артем, переживавший все происходящее не менее остро, чем сама Виолетта (ведь именно он втравил ее в это небезопасное дело), с огромным облегчением обнял жен-щину, прижал к себе и прошептал на ухо:
– Ну, все! Теперь все ваши проблемы растаяли, как ночной кошмар! – затем, отстранившись, добавил. – Сейчас мне нужно сходить на работу, а вечером я узнаю подробности нашего дела и сообщу вам…
  Реутов спустился по лестнице. Возле подъезда стояло несколько машин: на двоих приехали непрошенные визитеры, остальные были милицейскими. Косарева и Тимошина уже увезли. Сотрудники Зуевича проверяли документы остальных «братков», приехавших с Корсаром. Среди них Артем увидел того «неизвестного», который приходил к нему домой вместе с Клеем и Артистом, и подошел к нему.
– Ты меня помнишь? – обратился он к «бойцу».
– Ну! – набычился тот.
– А должок свой помнишь?
– Ну? – в недоумении парень уставился на Артема.
– Ну, тогда не обессудь!
  Реутов правой рукой сильно ударил его ладонью в область сердца, и одновременно указательным пальцем левой руки ткнул в печень. «Браток» протяжно застонал, рухнул на землю и в течение нескольких минут, хрипя, бился в конвульсиях. Артем знал, что этим ударом, «дуплетом», нарушается работа кровеносной системы организма, что слабого человека можно таким образом и убить, но сейчас он всего лишь хотел показать парню, что на его дурную силу всегда может найтись другая, не меньшая… Зуевич с пониманием, а его сотрудники с недоумением смотрели на происходящее.
– Вот теперь я получил аморальное удовлетворение! – произнес Реутов, глядя на полковника, и попрощался с ним, пообещав позвонить или зайти в главк ближе к вече-ру.



2
  В два часа Артем вошел в кабинет ректора университета Сергея Вениаминовича Никитина. Тот, поднявшись из кресла, вышел из-за стола и, пожимая Реутову руку, ог-лядел его с головы до ног.
– Удивляюсь я, Артем. Как тебе удается так сохранять форму? Ведь ты только на два года моложе меня, а выглядишь, как огурчик!
– Ну да, «нежинский», – согласился Реутов. – А чего ты удивляешься? Я же только из отпуска.
– Так и я вроде бы как бы из отпуска… Только с этим вот «соцнакоплением», – Никитин любовно погладил внушительный живот, – никакой отпуск справиться не может!
– Есть радикальный способ, как раз для тебя: три раза в неделю по часу – бадминтон, ничего не есть после шести вечера, кроме фруктов и кефира, никакого алкоголя!
– Ну, с алкоголем ты погорячился! Сам-то что, не пьешь?
– Практически нет, – помотал Реутов головой.
– Ты, Артем, наверное, не русский!
– Почему это?
– Такой талант, и непьющий!
  Они оба рассмеялись и уселись за стол напротив друг друга.
  …Реутов знал Никитина со времен комсомольской молодости: когда он был комсоргом факультета, тот руководил комитетом комсомола университета. Особо близкими отношения Артема и Сергея Вениаминовича не были, но, когда они встречались один на один, то всегда называли друг друга по имени и на «ты». В присутствии посторонних Реутов выдерживал субординацию, а Никитин – этикет.
  Вся деятельность Никитина после окончания аспирантуры была связана с руководящей работой: долгое время он был бессменным секретарем парткома университета, затем заведующим кафедрой, проректором по учебной работе социально-гуманитарных факультетов, и вот последние семь лет занимал пост ректора. Будучи экономистом по образованию, он проявил себя не столько как ученый, хотя докторскую диссертацию защитил и даже был членом-корреспондентом Академии экономических наук, сколько как незаурядный организатор и хозяйственник. Эти его качества в условиях довольно непростого положения системы народного образования в стране, сложностей с финансированием и материальным обеспечением учебных заведений высоко ценились в университете…
– Артем, у меня к тебе есть два больших вопроса. Первый – твоя докторская…
– Сергей, ну, сколько можно об этом! – Реутов скривился. – Я и тебе раньше уже говорил и на днях Паше Афонину, что я не буду защищать диссертацию!
– Неужели тебе это трудно? Материала у тебя – хоть отбавляй, писать ты можешь…
– Да, написать работу для меня никакого труда не составляет. Но я не хочу ничего общего иметь с околозащитными делами: вся эта бюрократия, бумажная волокита, человеческий фактор при рецензировании и оппонировании работы… Меня от всего этого тошнит!
– Хорошо, я тебя понимаю. Но есть же другой вариант. Сколько у тебя монографий?
– Четыре.
– Сколько из них по твоей основной научной теме?
– По девиантному поведению две. В двух других этой проблеме посвящены отдельные разделы.
– Ну, вот видишь! Давай в этом году сделай еще одну монографию, и мы будем выдвигать тебя на присвоение ученой степени по публикациям.
– Это, конечно, вариант, – нехотя согласился Реутов, – но он тоже связан с бумаготворчеством!
– Артем! – горячо заговорил Никитин. – Для этого «бумаготворчества», как ты выражаешься, я выделю тебе специального человека, который будет заниматься по тво-им указаниям только этим делом!
– Послушай, Сергей. Ну, я же не бессовестный человек, чтобы эксплуатировать чей-то труд в своих личных целях!
– Раз я делаю тебе такое предложение, значит, считаю это дело не только твоим личным. Нам нужно добиться резкого повышения уровня «остепененности» в универ-ситете: у нас семьдесят процентов докторов наук – пенсионеры! В общем, подумай над моим предложением, и я жду твоего положительного ответа. А теперь второй вопрос: твоя прошлогодняя докладная записка…
– Ну и ну! – рассмеялся Реутов. – Не прошло и года, как ты вспомнил про нее!
– Артем, ты же понимаешь: любая хорошая идея должна «созреть»! Это первое. А второе: ты предлагал создать проблемную лабораторию по изучению нетрадиционных методов обучения за счет госбюджета. Это оказалось нереальным. Но вот насчет создания внебюджетной, или, как раньше выражались, хозрасчетной, структуры пришло время подумать. Я предварительно уже переговорил с Терещенко, Афониным и Зуйкиным, все «за». Более того, Борис Семенович выразил желание возглавить эту лабораторию…
– А у него пузо не треснет!? – вскинулся Артем. – Только-только приступил к руководству кафедрой (и еще вопрос, каким он будет заведующим!), а уже хочет под-мять под себя и эту лабораторию. У него докторская по детской психологии дошкольного возраста. Каким боком эта тема связана с задачами лаборатории?
– Но ведь и ты специалист в другой области!
– Да, но я уже много лет на неформальной основе занимаюсь проблемами суггестопедии, релаксации, медитации, аутотренинга, гипноза и самогипноза. И именно эти методы я предполагал апробировать в работе лаборатории. В общем, так, Сергей, если тебя мое мнение интересует, оно таково: идея моя, значит, и лаборатория должна быть моей! Если вы решите по-другому, на мое участие в этом деле не рассчитывайте!
– Да ты не кипятись! И я, и твой декан на твоей стороне. Но вот у Александра Павловича и Зуйкина иное мнение…
– Удивительный у них альянс сложился, – произнес с иронией Артем. – Ты помнишь присказку: «Когда хохол родился, еврей заплакал!»? Так вот эта парочка, я вижу, всегда объединяется, когда носом чует какую-то прибыль! Действительно, в перспективе, при благоприятном развитии деятельности лаборатории она сможет принести немалый доход и университету, и, разумеется, ее сотрудникам. Вот потому они сейчас «икру и мечут»!
– Ты, я вижу, не в восторге от своего нового заведующего?
– Ну, если честно, то «да», – хмуро согласился Реутов.
– А почему?
– Сергей, я не люблю разговоров за спиной!
– Я тебя понимаю. Но пойми и ты: у меня тоже есть сомнения в отношении его, но я не могу их подкрепить чем-то фактическим.
– Ну, я тебе тоже стучать не собираюсь. Одно тебе скажу: он из тех людей, у которых «сомнительные достоинства компенсируются бесспорными недостатками»!
– И один из таких недостатков – желание «на халяву» заработать? Да? Но ты ведь тоже не против подзаработать? – Никитин хитро посмотрел на Реутова.
– Не против! – согласился Артем. – Конечно, я не бессеребренник. Но, поверь, денежный интерес в этом деле для меня не стоит на первом месте! Хочется, понима-ешь, чего-нибудь новенького, такого, чем пока никто всерьез не занимался…
– Хорошо, ты меня убедил. А как ты намерен решать кадровый вопрос?
– Здесь у меня одно условие: сотрудников лаборатории подбираю только я! Ни одного «блатного» я не возьму. Да и вообще в текущем учебном году я бы не брал в штат ни одного работника, кроме завлаба, разумеется. Я предполагал на добровольных началах набрать группу студентов-старшекурсников, чтобы после их выпуска в конце года отобрать из них самых лучших для работы уже официальными сотрудниками. Понимаешь, дело мы начинаем новое, поэтому хотелось бы, чтоб занимались им молодые, непредвзятые люди…
– Ну, что ж, я тебя понял, – раздумчиво произнес Никитин. – В ближайшее время примем решение. Жди.


3
  После четырех часов Реутов вошел в кабинет начальника УБОП. Зуевич радостно улыбнулся и жестом пригласил его присесть к столу.
– Ну, что я вам могу сказать, Артем Викторович. Результат превзошел все ожидания! После возвращения на «базу» я сначала решил поговорить с Тимошиным. Действовать мне пришлось, как страховому агенту, – полковник усмехнулся, – сначала напугать, а потом обнадежить… Собственно, пугать его довелось недолго: он уже и сам был напуган. Сначала, правда, попытался кочевряжиться: мол, взяли его не за что и т.д. и т.п…. Но когда я ему в лоб сказал, что вымогательством в этот раз ему не отделаться, и сидеть придется за покушение на убийство Глинского, он сразу скис…
  Но самая интересная часть разговора началась тогда, когда я спросил его: что с ним сделает Косарев за то, что он его подставил? Ведь тот теперь, благодаря ему, оказался замешан в вымогательстве, в покушении на убийство, да еще и деньги свои окончательно потерял!.. Вот тут по его реакции я понял, что он и сам, несмотря на свои куриные мозги, уже начал соображать, что его ожидает!..
  И тогда я ему нарисовал два возможных сценария развития событий. Первый: если он, Клей, и Косарев уйдут в «полную несознанку», нам придется, вероятно, их обоих выпустить на подписку о невыезде. В этом случае вряд ли Клей доживет до сегодняшнего вечера! Второй: если Костя Тимошин еще хочет пожить, ему нужно во всем честно признаваться и садиться в тюрьму и одновременно туда же упрятать Корсара. Конечно, он может поступить, как «правильный пацан»: попытаться взять все на себя и выгородить хозяина. Да только, во-первых, это не получится, а во-вторых, тот этого все равно не оценит: оказавшись на свободе, Косарев найдет возможность рас-правиться с ним. А вот в тюрьме шансы у них уравняются, даже более того, у Клея появится преимущество: он опытный «сиделец», у зэков в большом авторитете, а Корсар – барыга, который и параши-то еще не нюхал… И потому, как говорится, все возможно…
  В результате нарисованной мною красочной перспективы Костя колебался недолго и раскололся до самой задницы. Я предложил ему написать перечень дел, которые он выполнял по заданию Корсара, а также те интересующие нашу контору дела, о которых он просто знает. В результате он исписал три страницы текста! Теперь, я предвижу, – Зуевич вздохнул, но тут же улыбнулся, – нам придется разбираться с Косаревым очень и очень долго!
  Ну, а потом я пригласил на допрос Косарева, – продолжил полковник. – Разговор шел в присутствии адвоката. Он, кстати, приехал к нам раньше, чем мы доставили задержанных; видимо, водитель Корсара подсуетился, позвонил ему…
  На столе Зуевича зазвонил телефон. Подняв трубку, он кому-то ответил: «Сейчас иду».
– Артем Викторович, мне нужно минут на десять отойти. Вы пока, если хотите, можете почитать протокол допроса Косарева.
  Реутов согласно кивнул и, когда начальник УБОП вышел из кабинета, приступил к чтению. Протокол был очень короткий, и Артем ясно себе представил, как все было во время разговора Зуевича с задержанным.
Зуевич: Гражданин Косарев, ставлю вас в известность, что все происходившее в квартире Глинской писалось на видео и аудионосители. Хотите удостовериться или поверите мне на слово?
Косарев: Верю.
Зуевич: Отдаете ли вы себе отчет в том, что ваши требования к Виолетте Глинской вернуть долг мужа незаконны, так как она не является правопреемницей в его коммерческой деятельности?
Косарев: Отдаю. Поэтому я и не стал обращаться в суд, а решил воззвать к ее совести. С этой целью я поручил моему сотруднику поговорить с Глинской и по-доброму уговорить ее  вернуть деньги.
Зуевич: «По-доброму» для вас – это запугивание и постановка «на счетчик»?
Косарев: Мне об этом ничего не было известно. Я не несу никакой ответственности за действия Тимошина.
Зуевич: Даже если допустить, что вы об этом действительно ничего не знали, во время разговора с самой Глинской вам все стало понятно, однако вы не только не изменили своих требований, но и полностью поддержали своего сотрудника. Как же так, Владимир Петрович, вы, законопослушный бизнесмен, увеличили ни в чем не повинному перед вами человеку долг на пятьдесят тысяч долларов! Это же беспредел!
Адвокат: Мой клиент отказывается отвечать на этот вопрос.
Зуевич: Ставлю вас в известность, что в связи со вновь открывшимися обстоятельствами, возобновлено расследование дела по факту смерти Анатолия Глинского. Теперь у нас есть основания полагать, что это был не несчастный случай, а покушение на убийство. Также у нас есть основания полагать, что к этому причастны вы и ваши сотрудники. В связи с этим я задерживаю вас на сорок восемь часов до выяснения обстоятельств.
  …В кабинет вернулся Зуевич.
– Ну что, прочитали? Нас с Рокотовым только что вызывал к себе начальник главка по этому делу. Нам поздравления, а вам от него привет и благодарность. Он считает, что сейчас вокруг ареста Косарева начнется невероятная круговерть: очень многие большие люди в городе на нем завязаны. Так что предстоящие выходные побоку: будем работать над предъявлением ему обвинения по ряду эпизодов. Но это уже наши милицейские дела. А вам еще раз за все спасибо и счастливо!




4
  Вернувшись домой, Реутов обедал на кухне. В дверь заглянула Наташа.
– Можно? – Артем в ответ кивнул. – Приятного аппетита!
– Спасибо, Наташа!
  Девочка открыла один шкаф, другой, чем-то там потарахтела, как будто что-то искала. Но Артем понял, что это только предлог: ей хочется поговорить.
– Мама дома? – спросил он.
– Нет. Два часа назад ушла… по делам, – Наташа повернулась к нему.
– Когда она вернется, скажи ей, что все окончательно разрешилось, и теперь вы можете возвращаться к привычному образу жизни.
– Хорошо, скажу, – девочка нерешительно направилась к двери, но на полдороги остановилась и вновь повернулась к Реутову. – Артем Викторович! – она запнулась. – Спасибо вам большое!..
– Не за что.
– А хотите, я вам борща сварю! – собравшись с духом, выпалила Наташа.
– А ты умеешь? – улыбнулся Артем.
– Да, меня мама научила.
– Спасибо, но не надо.
– Но почему? Я же вижу: вы обедаете без «первого».
– Это не потому, Наташа, что я не умею варить супы и борщи или мне лень, а потому, что не хочу. У меня особый режим питания.
– А какой? – она с любопытством уставилась на него.
– Он тебе не подойдет, – отшутился Артем. – Я ем мало, но  я ем смачно, как говорят в Одессе… А у тебя молодой, растущий организм, тебе нужно питаться по-другому… Что касается твоего предложения… Если на меня «найдет такой стих», и я захочу борща, то буду знать к кому обратиться…
– Да, обязательно! – лицо девочки расцвело. Она постояла какое-то время молча, а затем, вздохнув, произнесла. – Ну, тогда я пойду?
– Давай…
  …В половине двенадцатого, когда Реутов, приняв душ, расстилал кровать ко сну, раздался тихий стук. Артем прислушался, недоумевая, откуда он исходит… Когда стук повторился чуть громче и настойчивее, он подошел к кухонной двери, распахнул ее, и к нему навстречу шагнула Виолетта. Реутов даже не сразу узнал ее: женщина пре-образилась – новая прическа, поднявшая ее роскошные волосы куда-то вверх, умелый макияж на сияющем радостью лице, какой-то необыкновенный атласный халат типа кимоно…
– Вы, Виолетта, просто как птица Феникс, возродившаяся из пепла! – восхищенно проговорил Артем.
– Надо мной три часа в салоне красоты колдовали! – зарделась от удовольствия женщина. – Артем Викторович, вы извините, что я так поздно! Но я хотела отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали! – запинаясь, прошептала она. – Мне пришлось ждать, пока Наташа пойдет спать…
– А причем здесь Наташа?.. – начал было Реутов и осекся…
  Виолетта сделала какое-то неуловимое движение, и ее халат оказался на полу… Она стояла перед ним совершенно обнаженная, и ее роскошное тело, достоинства которого он смог оценить еще при их первой встрече, несмотря на все попытки Артема отвести смущенный взгляд, приковывало его внимание.
– Виолетта! – забормотал Артем. – Поймите… Вы мне ничего не должны… Я сделал то, что сделал бы на моем месте любой другой мужчина… Я не хочу, чтобы это было только из чувства вашей благодарности ко мне…
  Он продолжал произносить какую-то невнятицу, пока она не прекратила поток слов, положив свою ладошку ему на губы.
– Молчи! Ничего не говори! Обо всем забудь! Помни только о том, что я хочу тебя… Хочу так, как, наверное, не хотела ни одного мужчину в своей жизни! Я просто хочу тебя съесть!..
  Артем поднял Виолетту на руки, улыбнулся и пробормотал:
– Видит Бог, я уступаю насилию!.. – он нес женщину в спальню, а та шептала ему на ухо:
– Знай, я все умею делать! И ты можешь делать со мной все, что захочешь!..
  То, что происходило на протяжении последующего часа, было подлинным сексуальным безумством. Долгое воздержание Виолетты, ее трагические переживания, связанные со смертью мужа и последовавшими изменениями в привычном укладе жизни, длительное, почти стрессовое, напряжение, порожденное страхом перед запугиваниями бандитов, и, наконец, счастливое избавление от всех этих эмоциональных перегрузок буквально ввели ее в состояние экстатического транса. Отдаваясь Артему с немыслимой страстью, она стонала, кричала, хрипела, нечленораздельно бормотала, покорно подставляла свое тело, с готовностью подчиняясь любой его эротической прихоти. Реутов, который обычно даже в сексе пытался сохранять определенную долю рациональности, на этот раз потерял над собой контроль и под влиянием настроения Виолетты тоже впал в какое-то неистовство: ласки из его арсенала, которыми он обычно одаривал своих женщин, сейчас были больше похожи на терзание диким зверем своей жертвы. Они потеряли счет времени и прекратили свое занятие только тогда, когда, по-видимому, на какое-то мгновение оба потеряли сознание…
  Медленно приходя в себя после произошедшего, они лежали на скомканной простыне, пытаясь сфокусировать на чем-нибудь взгляд. Еле шевеля пересохшими губами, Артем прохрипел:
– Для того, чтобы соответствовать твоему сексуальному настрою, мне нужно было или три месяца поститься, или принять «Виагру»…
– Не прибедняйся, – тем же тоном отозвалась Виолетта. – Я не только никогда в жизни не испытывала такого удовлетворения, но даже не предполагала, что такое может быть! Я теперь тебя буду звать не Артем, а «Артер», или коротко «Арт», в значении – «искусник»!
  Артем лег на бок и стал легко поглаживать волосы женщины.
– Ну вот, Лета, завтра ты можешь с чистым сердцем начинать новую жизнь!
– Ты вспомнил, как звал меня в детстве? – глаза у нее заблестели, потом  показались слезы, которые потекли по щекам, она начала всхлипывать…
– Что случилось? – всполошился Реутов.
  Она помахала рукой, ничего не отвечая, потом прижалась лицом к его груди и заплакала навзрыд, сотрясаясь всем телом. Артем понял, что это «остаточная» истерика, после которой должно прийти полное успокоение. Не произнося ни слова, он нежно гладил волосы, спину, руки Виолетты пока судорожное напряжение ее кожи не угасло… Дав ей окончательно успокоиться, он повернул ее лицо к себе и умыл своими губами и языком… Женщина счастливо заулыбалась.
– Никогда бы не подумала, что ты такой нежный!
– Я тебя понимаю… Особенно после того, как я только что чуть не оторвал тебе руки, ноги и вообще все, что может отрываться!.. – они оба расхохотались.
  Полежав еще какое-то время, глядя в потолок, Виолетта проговорила:
– Что же мне теперь делать, Артем?
– Ты о чем? – не понял тот.
– Ты только что правильно сказал, что мне надо начинать новую жизнь… Но вот как?.. Ведь та, старая, жизнь ушла безвозвратно вместе с Анатолием, а как строить новую, я не знаю… Я боюсь, Тёма! Я пятнадцать лет не работала, я забыла все, чему училась в институте… Весь круг моих интересов был: дом, семья, ребенок, муж… А теперь все изменилось… Чем заняться, куда приткнуться?.. Не знаю.
– Не все так страшно, милая, – Артем погладил ее по щеке. – Чисто умозрительно я мог бы нарисовать несколько сценариев твоей будущей жизни… Первый, самый простой: ничего не менять, сидеть дома, заниматься собой и ребенком. Ведь у тебя есть сто пятьдесят тысяч долларов, ты можешь положить их в банк, и на проценты безбедно существовать до смерти… Кроме того, как, я думаю, ты уже догадалась, твой покойный муж умудрился где-то спрятать свои капиталы. И если они когда-нибудь будут обнаружены, ты, видимо, сможешь на них претендовать…
– Я тебя умоляю, не говори мне ничего об этих деньгах!.. Я уже поняла, что Анатолий был мошенником, и, похоже, обманул не только Косарева, но и других. Я с ужасом представляю, что, если эти капиталы, о которых ты говоришь, найдутся, а потом найдутся и претенденты на них, моя жизнь снова превратится в кошмар! Нет уж, пропади они пропадом!.. Я только сейчас поняла, каким злом могут быть деньги…
– Да, деньги – зло! – пошутил Артем. – А добро – это то, что мы на эти деньги покупаем… Но лично меня в первом варианте сценариев смущает другое: сидеть всю жизнь дома, ничего не делая, – это же скука смертная! Я вообще поражаюсь, как ты пятнадцать лет таким образом прожила!.. Ты ведь не из фотомоделей, у которых ноги от ушей, и соответственно, мозги где-то между ногами находятся!.. Это их главная жизненная установка – подороже  продаться бизнесмену в наложницы!.. Ты же, очевидно, не такая. Пройдет несколько лет, Наташа повзрослеет, не дай Бог, выскочит замуж, и ты тогда вообще останешься одна!.. Поэтому второй сценарий такой: иди работать, и не обязательно по специальности. Все-таки высшее образование чего-то стоит, да и ты ж не дура, значит, с какой-то работой, пусть несложной, пусть низкооплачиваемой (для тебя это не имеет большого значения), ты вполне справишься. Главное: быть на людях, завести подруг, друзей, любовников... в конце концов, нового мужа себе найти!
– Ты даже об этом побеспокоился! – пошутила Виолетта.
– Ну, а что тут такого… Как говорит Юрий Стоянов, «дело человеческое»… Ну, а есть и третий сценарий, промежуточный: найти себе работу на дому. Ведь ты дизайнер, значит, хорошо рисуешь, – Артем вопросительно посмотрел на женщину, и та согласно кивнула. – Есть масса организаций и учреждений (я сам таких несколько знаю), нуждающихся в оформительских, дизайнерских, художественных работах, которые вполне можно выполнять дома за компьютером. Вот и получится, что ты как бы и дома, а все-таки с окружающим миром связана, а значит, и человеческие контакты поддерживаешь… Ну, как тебе эти варианты?
– Интересные, – согласилась Виолетта. – Мне, правда, еще один вариант приходил в голову, но я о нем пока помолчу… Спасибо тебе, Тёмушка, что ты продолжаешь заботиться обо мне. Я все это обдумаю, а потом скажу тебе. А сейчас, милый, я пойду к себе, а то, боюсь, засну в твоей кровати…
  Женщина с трудом поднялась и, пошатываясь, побрела в коридор, где подняла лежащий на полу халат. Артем проводил ее до дверей кухни. Там она прильнула в долгом поцелуе к его губам, затем, оторвавшись и прошептав: «Спокойной ночи, мой рыцарь!», ушла к себе…




День пятый


1
  Утром во второе воскресенье октября Артем с сыном ехали на своей машине на дачу к Рокотовым. Формально машина принадлежала Кириллу (который и сидел сейчас за рулем), хотя покупалась преимущественно на деньги отца. Артем был равнодушен к машинам, и потому себе лично никогда бы ее не купил. Но Кир был фанатом автомобилей, его интерес к ним оставался, пожалуй, наиболее стойкой страстью на протяжении всей его жизни. Поэтому вскоре после развода с Ириной Артем поддался уговорам сына и решился на покупку подержанной «Вольво». Благодаря неустанным заботам Кирилла, она сегодня, по прошествии трех лет эксплуатации, была, по мнению всех их знакомых, в гораздо лучшем состоянии, чем во время покупки.
  Поводом для сегодняшней поездки стали сразу два события: день рождения Ларисы, жены Николая, и его собственный двадцатипятилетний юбилей пребывания в органах МВД. Официальное празднование последнего события уже состоялось по месту службы генерала в конце сентября, но теперь Рокотовы решили отметить его также и в кругу близких друзей. 
  Их дача находилась в тридцати километрах от города на берегу Финского залива. Дачный кооператив создавался на базе ГУВД еще в советское время. Семейство Ро-котовых многие годы любовно благоустраивало свою, как они выражались, «дачурку». В теплое время года Николай, страстный охотник и рыболов, несмотря на занятость по службе, бывал здесь почти каждую неделю; Лариса же, школьная учительница, летом жила постоянно. Будучи гостеприимными и хлебосольными, Рокотовы всегда с радостью принимали у себя членов семей Реутовых и Афониных, которые дач не имели. Артем любил бродить по окрестным сосновым лесам, упиваясь настоянным на хвойном аромате озоном и попутно собирая грибы и разнообразные ягоды.
  Поскольку дни рождения членов семьи Рокотовых приходились на холодное время года, они отмечались обычно дома, в городе. Но в этот раз было сделано исключение: октябрь стоял необыкновенно теплый, воскресенье обещало быть, хотя и пасмурным, но безветренным. Поэтому накануне вечером Николай обзвонил всех приглашенных и предложил приехать на дачу.
  Добравшись до места, Реутовы увидели стоявшие на территории три машины: одна из них принадлежала Николаю, две другие были неизвестны им. Это означало, что среди присутствующих будут новые люди. Обычно так и бывало: постоянными участниками всех праздничных мероприятий у Артема, Павла и Николая являлись члены их семей, а, так сказать, переменными –  небольшое количество личных приятелей и знакомых каждого из них по отдельности.
  Выйдя из машины, Артем с Кириллом подошли к стоящим у порога двухэтажного дома хозяевам и, поздравляя, вручили подарки: Ларисе – оренбургский платок, а Николаю – шведский спиннинг. Глядя на своих друзей, Реутов еще раз убедился в правоте известного суждения: если муж и жена долгое время живут вместе, с возрастом они начинают все больше походить друг на друга (как, кстати, и собаки приобретают внешние черты своих хозяев!). Расцеловывая женщину в обе щеки, Артем обратился к ее мужу:
– А ты обращал внимание, Коля, что целовать свою жену – одно удовольствие, а чужую  – совсем другое!
– Тёмка! – с деланным негодованием Лариса стукнула его по груди ладошкой, а мужчины рассмеялись.
  Кирилл увидел на территории Виталия, сына Рокотовых, помахал ему и пошел навстречу. Будучи одногодками, они, хотя и не были закадычными друзьями, постоянно поддерживали товарищеские отношения. Поздоровавшись, они о чем-то переговорили, а потом пошли к машинам: оба помешанные на автомобилях, они всегда находили тему для разговора. Лариса взяла Артема под руку и отвела в сторонку.
– Слушай, Тёма! Сейчас приедут Афонины и с ними вместе моя подруга и коллега по работе Вероника Сергеевна (я попросила их захватить ее из города). Я тебя могу попросить оказать ей некоторое внимание, поухаживать… А то знаешь, человек в новой компании… будет чувствовать себя неловко…
– Все понятно! Новая претендентка на руку и сердце? И когда вы уже угомонитесь, неуемные вы мои!
– Да нет, что ты, Тёма! – начала оправдываться Лариса. – Она всего лишь моя подруга, но при этом действительно замечательная женщина!
– А я кто, по-твоему?
– И ты у нас настоящий мужчина!
– А ты знаешь, Лара, – Артем серьезно посмотрел на женщину, – что замечательные женщины никогда не выходят замуж за настоящих мужчин?
– Почему? – Лариса заинтриговано уставилась на него.
– А потому что замечательные женщины никогда сразу не соглашаются, а настоящие мужчины никогда не предлагают дважды!
– Фу ты! – после некоторой паузы произнесла Лариса. – Никогда тебя, Тёма, не поймешь: шутишь ты или серьезно!
– Шучу!
– Я тебя прошу: будь с ней поделикатнее… А то, когда я ей о тебе рассказала, она разволновалась, испугалась, даже ехать сюда не хотела!
– Ну, ты ж ей, небось, представила меня, как Минотавра, который пожирает по утрам невинных девочек?!
– Ничего подобного!.. О, вот они приехали…
  К даче подъехала машина Афониных, из которой вышли Павел с Леной, их дочь Лика двадцати четырех лет, тихая и невзрачная, но очень добрая девушка, а также не-знакомая женщина, видимо, та самая Вероника Сергеевна, лет сорока, среднего роста, миловидная, в очках, которые не только ее не портили, но даже добавляли обаяния. С прибытием новых гостей все стали шумно здороваться, кто-то из «новеньких» – знакомиться…
– Ну что, – провозгласил Николай, – почти все прибыли. Еще немножко подождем последнего гостя и будем садиться за стол, потому что шашлыки уже на подходе…
  Шашлыки были фирменным блюдом Рокотова, к приготовлению которого он не допускал никого: начиная от подбора баранины, которую он лично покупал на рынке, а затем особым способом сутки мариновал, и кончая сбором сухих сосновых шишек, которыми он растапливал мангал и которые придавали мясу совершенно эксклюзивный, по его выражению, вкус…
  Ожидая приглашения к столу, гости прогуливались по территории дачного участка, поддерживая светский разговор. Артем пригласил Веронику Сергеевну, которую ему только что представили, познакомиться с результатами трудов праведных Ларисы: овощными грядками, сейчас уже пустыми, яблоневым садом, ухоженными кустами малины, смородины, черники. Разговор шел самый нейтральный: погода, прекрасный вид на море и лес, замечательный воздух… Женщина поначалу держалась сковано, отвечала односложно, но постепенно разговорилась, стеснение ушло… Минут через десять после начала прогулки Реутов услышал шум подъезжающей машины и, оглянувшись, увидел черный «Мерседес - 600». «Кто-то крутой прибыл», – подумал он, а затем обратился к женщине:
– Пойдемте, Вероника Сергеевна! Сейчас будут звать к столу.
  Когда они подошли к собравшимся, Николай представлял новоприбывших:
– Прошу всех знакомиться: это мой добрый приятель Георгий Степанович Ковалевский (тот раздвинул губы, что, видимо, должно было означать улыбку), а это его дочь… – Рокотов вопросительно посмотрел на девушку, – Марина, – добавил он после подсказки.
  Ковалевский, высокий, сухощавый мужчина лет сорока пяти, видимо, не ожидавший, что предстоящее мероприятие будет проводиться в стиле «встреча без галстуков», был одет в темно-синий костюм «от Версаччи», на манжетах его белоснежной рубашки просматривались золотые запонки. Марина смущенно улыбнулась, оглядывая присутствующих, а затем покраснела, увидев среди них своего декана – Афонина. Но самой, похоже, большой неожиданностью для девушки, поразившей ее настолько, что она широко распахнула глаза и даже слегка приоткрыла рот, оказалось увидеть среди гостей Артема Реутова…
– Прошу всех к столу! – пригласила Лариса собравшихся.
  Все шумно стали подниматься по ступенькам на широкую веранду, где был накрыт стол (хозяева не стали рисковать и накрывать стол на открытом воздухе, чтобы не попасть под возможный дождь).
– А ножки не подломятся? – обратился Артем к Николаю, окидывая взглядом заполненный разнообразными блюдами стол.
– Ты же знаешь наше семейное правило: – засмеялся тот, – много есть вредно, а мало – скучно! Вот моя Лариса Васильевна и не дает мне всю жизнь скучать…
– Я же, Тёма, живу по старому дедовскому принципу: – подхватила Лариса слова мужа, – путь женщины к сердцу мужчины лежит через желудок.
– Ну, этот принцип касается только красивых женщин, – возразил Артем. – Для некрасивых путь к сердцу мужчины лежит через печень!
  Все гости дружно рассмеялись и стали занимать места за столом. Реутов сел рядом с Вероникой Сергеевной, по правую руку от него занял место Кирилл. Они обычно так всегда садились: в семьях Афониных и Рокотовых знали, что из алкоголя они ничего не употребляют, кроме домашнего малинового вина, поэтому возле них за столом всегда стояла бутылка этого напитка. Каждое блюдо Артем запивал глотком вина, Кирилл, которому еще предстояло вести машину, в этот раз решил совсем отказаться от алкоголя. Вероника Сергеевна тоже захотела попробовать вина, но затем, сказав, что для нее это слишком сладко, переключилась на водочку.
  Застолье проходило шумно, весело, с многочисленными серьезными и шуточными тостами. Под обильные возлияния и хорошую закуску даже ранее незнакомые люди быстро сближались. Артем постоянно ощущал на себе то упорные, то беглые взгляды Марины Ковалевской, сидевшей рядом с отцом на противоположной стороне стола. Несколько раз поперхнувшись по этой причине, он чертыхнулся про себя: «Что же это происходит? Почему я так волнуюсь? Надо взять себя в руки!»
  Кульминацией угощения стали шашлыки, которые превзошли все ожидания. Вероника Сергеевна, взяв себе один шампур, решила полить мясо соусом. Неловко двинув рукой, она случайно опрокинула соусницу на скатерть, по которой стало медленно растекаться густое пятно. Женщина сначала остолбенела, потом покраснела, а затем, жалобно глядя на Реутова, стала повторять:
– Боже мой, что я наделала?.. Боже мой, что я наделала?..
– Да ничего страшного! – успокаивал ее Артем, промакивая соус салфетками. – Хотите совет психолога?.. Если вы в гостях пролили соус на скатерть и хотите, чтобы все побыстрее забыли об этом, встаньте и громко назовите хозяйку дурой!
– Да что вы? Как это? Разве можно? – залепетала женщина.
«Эге! – подумал Артем. – Тяжелый случай… У нее, похоже, проблемы с чувством юмора!»
– Дорогие гости! – обратилась Лариса к собравшимся. – Есть предложение сделать передышку, чтобы все съеденное и выпитое утряслось и рассосалось. Погуляйте часок по окрестностям, а потом милости прошу к столу снова!
  Все стали с облегчением выбираться из-за стола.






2
– Пап, а ты знаком с теми, кто приехал позже всех? – Кирилл остановился возле отца.
– С мужчиной нет, а девушка – моя студентка.
– Познакомь меня с ней!
– Хорошо. Но только имей в виду, Кир, это – особенная девушка!
– Еще бы не особенная, если ее папа на шестисотом «Мерине» ездит!
– Давай без пошлостей!
– Здравствуйте, Артем Викторович! – раздался чей-то голос за спиной.
  Реутовы обернулись, перед ними стояла Марина Ковалевская.
– Добрый день, Марина! – Артем смущенно помолчал, а затем, спохватившись, продолжил. – Рад вас видеть… Познакомьтесь, пожалуйста, это мой сын Кирилл.
  Девушка внимательно посмотрела на молодого человека, протянула руку.
– Очень приятно, Марина! – затем, повернувшись к Реутову, спросила. – Артем Викторович, у вас не найдется для меня немного времени? Мне нужно поговорить с ва-ми.
– Почему нет? Пойдемте погуляем возле моря и поговорим… Извини, Кир! – Реутов кивнул сыну и, развернувшись, пошел с девушкой к заливу.
  Марина шла какое-то время молча, глядя себе под ноги, а затем произнесла:
– Это судьба!
– Вы это о чем? – не понял Артем.
– О том, что вы и я оказались здесь! А ведь я не хотела ехать. Я и представить себе не могла, что вы и Афонин – ближайшие друзья Николая Петровича. Папа меня полчаса уговаривал выбраться из города, чтобы подышать чистым воздухом…
– А вы что, не любите бывать на природе?
– Да как-то не очень… Я ведь горожанка…
– Так и я тоже горожанин! И тем не менее стараюсь использовать любую возможность, чтобы, как говорится, припасть к истокам. Вы посмотрите вокруг, – Артем расставил руки, как бы пытаясь охватить ими седое море с гребешками волн, в которых купались оловянные облака, коричневый от сырости песок пляжа, темнеющий неподалеку мрачный лес, вызывающий в памяти  персонажи  страшных сказок. – Ведь это же чудо! Я – атеист, но когда бываю здесь, мне приходит на ум образ Мира в дни Творения… Есть в природе нечто первозданное, изначальное… Она – наша колыбель, Первоматерь, причем не только в смысле материальной основы нашего бытия, но и нашей духовности. Это она заряжает нас своей энергетикой, возбуждает чувства и эмоции, показывает, что есть подлинная гармония и красота, возвышает наш ум до осознания вечности! Я начал это интуитивно понимать еще в три годика, когда моя бабушка в первый раз повезла меня летом отдыхать в Крым… Именно там и навсегда я влюбился в природу юга: солнце, море, воздух, горы, фауна и флора… Позднее я научился ценить любые естественные проявления окружающего мира, потому что в каждом из них есть своя неповторимая самобытность и обязательно гармония, то есть то, чего недостает жизни человека в обществе.
  Я стараюсь свой отпуск, а также другие периоды времени, свободные от работы, проводить вне города, чтобы хотя бы на время избавиться от его шума, грязи, бе-зумной динамики и дисгармонии. Каждый год я меняю адреса пребывания, чтобы пообщаться с как можно большим количеством проявлений природы; это и горы, и сте-пи, и леса, и пустыни, и обязательно какие-то водоемы:  вода для меня – вторая после суши важнейшая среда моего существования!  Например, в этом году в июле я занимался дайвингом в Красном море, в Египте. Половину августа провел в избушке одного своего знакомого егеря в глухих лесах Горьковской области. Еще до развода со своей женой я пытался приучить ее и своего сына к такому дикому отдыху, но у меня ничего не получилось… Они слишком любят комфорт и достижения цивилизации! Хорошо еще, что Кирилл любит бывать здесь, у Рокотовых…
  Марина восхищенно слушала Артема, любуясь его оживленным лицом.
– Вы так вкусно рассказываете обо всем этом, что я начинаю заражаться вашей любовью! Возьмете меня в следующий раз с собой?
– Поживем – увидим! – довольно сухо произнес Реутов. – Вы как-то быстро меняете свою жизненную позицию…
– Если б вы только знали, сколько жизненных позиций я изменила под вашим влиянием! – горячо проговорила девушка. – Ни один человек на земле, даже мой отец, не оказал такого сильного воздействия на мою личность, как вы, Артем Викторович! Слушая вас на занятиях и вне аудитории, я всегда начинаю размышлять о вещах, о которых ранее никогда не задумывалась: вы «катализатор» моей мыслительной деятельности!  И, что самое характерное, поразмышляв над теми или иными проблемами, я неизменно прихожу к решениям, совпадающим с вашим мнением о них…
– Может быть, вы просто очень гипнабельны?
– Может быть! – согласилась Марина. – И мой гипноз называется любовью!
– Марина, Марина, – смущенно забормотал Реутов, не зная, что сказать.
– Артем Викторович, почему вы меня избегаете?
– Ну, во-первых, не избегаю, а стараюсь пореже встречаться… Да, хорошо сказал! – сам себе удивился Артем. – В общем, Марина, все это неправильно… Не нужно нам с вами все это…
– Почему?.. Ведь я же вас люблю!
– У любви всегда есть два вектора.
– Вы хотите сказать, что не любите меня?
– Нет, я хочу сказать... – Артем мучительно искал слова. – Я не хочу, чтобы то, что я к вам сейчас испытываю, превратилось в любовь! То, что я уже сейчас знаю о вас, заставляет меня относиться к вам по-особому… И если выяснится, что ваши качества, которые пока скрыты от меня, окажутся столь же притягательными, я в вас влюблюсь… И это будет беда!
– Но почему? – с удивлением и одновременно с лукавством произнесла девушка.
– Вы знаете, сколько мне лет?
– Конечно. Ведь весной на факультете отмечали ваш юбилей. А я вам поздравительные стихи послала, правда анонимно…
– Так это были ваши? – Артем вспомнил трогательные и искренние строки, написанные, впрочем, вполне опытной в поэтическом деле рукой. – Вы еще и стихи пишете!.. Ну так вот, мне пятьдесят, а вы еще ребенок!.. Хоть двадцать один год и считается официально возрастом социальной дееспособности, да только здесь все очень инди-видуально. Одни девушки в двадцать один год уже прошли огонь, воду и медные трубы, а другие живут, как птички божьи…
– Вы на меня намекаете? Наверное, все не можете забыть того семинара, весной?.. Так вот, с тех пор многое изменилось. Я теперь крупный теоретик в области секса! – со смущением, но одновременно с какой-то детской гордостью произнесла Марина.
– Вообще-то в этом деле, – не смог сдержать улыбки Реутов, - практика ценится выше…
– А практиковаться я буду только с вами! – решительно заявила девушка.
– Марина... Марина… Вы меня в краску вгоняете! Такая тихая, деликатная, скромная девушка и…
– Но я уже слышала о том, что лучшее украшение девушки – не только скромность, но и… прозрачное платьице…
– Слава Богу! – засмеялся Артем.
– Вы это о чем? – Марина недоуменно посмотрела на него.
– У вас, оказывается, есть чувство юмора! А то я сомневался. Никогда не слышал, как вы шутите.
– У меня есть и другие таланты, которые вам, наверняка, понравятся!
– Вот этого-то я и боюсь!.. Признаюсь вам, Марина, у меня было… да и есть… немало женщин, – по пробежавшей по лицу девушки тени, Артем понял, что ей больно слышать его слова, но, тем не менее, продолжил. – Среди них были и очень юные, немногим старше вас… Но все они, вступая в отношения со мной, знали, на что идут. И когда они мне надоедали, я расставался с ними, не испытывая, как правило, никаких угрызений совести, потому что понимал (а может быть, больше убеждал себя в этом!): интерес их ко мне был не только собственно интимного плана, но и затрагивал кое-какие другие жизненные аспекты… А вот когда я после вашего письма ко мне, на порт-рете, попытался гипотетически представить возможные отношения между нами, то понял: с вами так поступать нельзя, потому что вы – совершенно другая! Вы – чистая, искренняя, нежная, ранимая… Соблазнить вас, а потом бросить – для этого нужно быть законченным негодяем! Ведь к вам больше, чем к кому-либо, подходят слова Ма-ленького Принца у Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили!»
– А почему все ваши мысли движутся только в одном направлении, – перебила его Марина, – к неизбежному разрыву отношений? Разве это обязательно? Почему бы вам не подумать обо мне, как о своей будущей жене?!
– Ну, это уж, как говорится, вообще… «сапоги всмятку»! Как вы себе представляете нашу семейную жизнь?
– А что тут такого? Что мы, первыми будем, что ли? Я знакомилась со статистикой: в России, да и во многих других странах четверть заключаемых браков сегодня являются неравными, а в ближайшей перспективе таких будет половина!
– Да, я знаю эту статистику. Но ведь это же ужасно! Молодые должны жениться на молодых. А то, что происходит, – это какая-то социальная аномалия, которая когда-нибудь приведет к вырождению генофонда человечества! Поэтому я смотрю на неравные браки не как на личное дело двух человек, а как на огромную общественную проблему. Она, конечно, имеет свои объяснения, но, как говорится, легче от этого не становится…
  Значительная доля неравных браков – это «браки по расчету», когда молодые девушки просто продаются в наложницы или куклы для представительства бизнесменам или другим людям, имеющим престижный социальный статус, получая все, о чем они мечтают, сразу, в готовом виде, вместо того, чтобы вместе с молодым мужем добиваться этого на протяжении всей жизни. В наше циничное время, когда все продается и покупается, это стало почти нормой и воспринимается окружающими как само собой разумеющееся.
  Но гораздо больше меня волнует вторая часть неравных браков – «по любви», когда девушки без каких-либо меркантильных соображений отдают предпочтение пожилым людям перед своими сверстниками! Вот тут уж мотивация поступка может быть самой разнообразной, но сводится она, в конечном счете, всегда к одному: поколение молодых мужчин по своим физическим, психическим, интеллектуальным, профессиональным, социальным и т.д. качествам проигрывает в соревновании со старшим поколением за предпочтение молодых женщин.
  В результате формируется целое сообщество, казалось бы, самых перспективных и дееспособных членов общества, но при этом отягощенных комплексом неполноценности. (Скажем, к примеру, если я, Марина, женюсь на вас, мой сын лишится такой возможности, и для него это будет человеческая трагедия!) Для любого государства это проблема с колоссальными по своим масштабам негативными последствиями! Но, что самое в этой ситуации тревожное: не просматриваются какие-либо реальные пути для ее разрешения…
  Марина, которая внимательно слушала рассуждения Артема, мягко сказала:
– Тогда, может быть, переведем эту проблему из глобальной плоскости в нашу, личностную?..
–  Хорошо, попробуем пофантазировать… Я опять задаю вам свой вопрос: как вы представляете себе нашу семейную жизнь? Допускаю, что наши интеллектуальные и эмоционально-чувственные отношения могут быть вполне гармоничными. Но вот, что касается физических… Да, сейчас я в сексуальном плане, извините за прямоту, вполне дееспособен… Но пройдет десять - пятнадцать лет, и это в лучшем случае, и я стану импотентом! А вы в это время будете в самом соку полового развития… Нетрудно представить себе, какие сложности в этой связи возникнут в наших отношениях…
– Ну, если вы даже и станете импотентом, – перебила его девушка, – то не на триста же процентов!
– О, Боже мой! – пораженно воскликнул Реутов. – Неужели вы этот анекдот знаете?.. Ну, ладно, – продолжил он, – дальше – хуже: лет так эдак в семьдесят пять я умру! А вы, сорокапятилетняя женщина, почти наверняка до смерти останетесь одинокой вдовой… Ну, и как вам нравится такая судьба?
– Очень нравится! – серьезно ответила Марина. – Я над этим думала… Вы ведь знаете, Артем Викторович, женщины очень быстро стареют, гораздо быстрее мужчин! Я не буду сейчас говорить о причинах этого… Для женщины сорок пять лет – это закат физической жизни… Все, что ей остается потом в этом плане до смерти, – это жалкое прозябание… Поэтому возраст от двадцати до сорока пяти – это кульминация жизни! Так неужели я упущу возможность счастливо прожить эту пору  с моим самым любимым человеком! Да и потом, после вашей… смерти, ведь я не останусь одна. Останутся наши с вами дети, на которых я перенесу всю свою любовь к вам!
– Поразительно! – Артем удивленно смотрел на девушку. – Вы большая рационалистка, чем я сам. А я-то думал, что вы «не от мира сего», такая, знаете ли, романтичная натура…
– Ну, романтики во мне – хоть отбавляй! Ведь, как кто-то пошутил, – Марина улыбнулась, – романтики – это люди, у которых любовь случается чаще секса! А я как раз из их числа…
  Артем опять восхитился ее чувством юмора.
– Должен признаться, – проговорил он, – что вы убедили меня в гипотетической возможности наших будущих отношений и даже… вступления в брак. Но, как говорится, остались пустяки: я должен вас полюбить! У меня очень серьезное отношение к слову «любовь». Я его говорил всего несколько раз в жизни, только своей жене и очень-очень давно… Для меня это: непреодолимое физическое, интеллектуальное и эмоционально-чувственное притяжение к другому человеку. Именно вот так: все вме-сте, в комплексе обязательно… Некоторые принимают за любовь секс, другим в любви важно взаимопонимание, то есть интеллектуальная близость, для третьих – это родство душ, ну и, так далее… Для меня же «любовь» – это универсальное  и одновременно уникальное психофизическое состояние, когда ни одна из связывающих мужчину и женщину нитей не порвана. Любовь есть наивысшая гармония отношений, как в музыке – октава: все семь нот на месте – и возникает гармония звучания!
  Вам, Марина, может быть, покажется, что я идеализирую это чувство! Но во мне сейчас говорит весь мой жизненный опыт, все мои немалые знания, предшествующие переживания, страдания и разочарования… Уж я-то себя знаю: недоверие к проявлению женских чувств по отношению ко мне в прошлом и настоящем не позволит мне ни одной женщине сказать: «люблю», пока я не почувствую приближения к этому идеалу. И поэтому, откровенно говоря, я сомневаюсь, что вообще способен это сделать!..
  Девушка, не отрываясь, смотрела на Реутова, и на лице ее, как в калейдоскопе, менялась гамма разнообразных чувств.
– Вы опять побуждаете меня размышлять, Артем Викторович. Я, вроде бы, думаю о любви постоянно, но никогда не осознавала ее так, как вы сейчас сказали… Мне теперь надо будет очень серьезно разобраться во всем этом... – помолчав, она добавила. – Вы можете мне пообещать одну вещь? Если я решу, что мое чувство к вам – это и есть именно «любовь», не избегайте меня, дайте мне возможность полностью раскрыться перед вами, чтобы завоевать вашу любовь!
– Извините меня, Марина, но я не могу вам этого обещать!.. – с расстановкой произнес Артем. Взглянув в сторону дачи, он заметил. – Нас, кажется, зовут к столу. Пойдемте…
  И они медленно побрели к дому.



3
  Второе действие застолья было менее официальным: все тосты были уже произнесены, гости, в основном, насытились. Кто-то ждал десерта, женщины стали затягивать песни, молодежь, после того, как Виталий вытащил из дома на лужайку магнитофон, начала танцевать. Реутов нехотя ковырялся в тарелке. Поскольку Вероника Сергеевна помогала Ларисе на кухне, и его обязанности кавалера оказались невостребованными, он взял свой стул и, перенеся его к ближайшей елке на дачном участке, уселся там, глубоко вдыхая смолистый аромат.
  Просидев так не более десяти минут, Артем заметил идущего в его сторону Ковалевского. Подойдя к нему, тот поздоровался и, протянув руку, представился:
– Ковалевский Георгий Степанович, отец Марины.
– Очень приятно, – ответил Реутов, поднимаясь. – Артем Викторович Реутов.
– Ну, вы могли бы и не представляться, Артем Викторович, потому что заочно я вас знаю уже четыре года!
– Вот как? – удивленно посмотрел на него Артем.
– Да. Дело в том, что мы с Мариной большие друзья, и у нее от меня никаких секретов нет!.. – Ковалевский говорил тихо и медленно, как будто вслушиваясь в то, что сам произносил. Так обычно говорят те, кто привык, что окружающие будут внимательно слушать все, что бы они ни  сказали…
  Реутов почувствовал себя не в своей тарелке: ему впервые в жизни приходилось общаться с отцом женщины, с которой у него завязывались интимные отношения (если не считать, конечно, покойного тестя). Ковалевский, видимо, догадался о его состоянии и попытался как-то сгладить неловкость.
– Вы знаете, хотя я и желал очень давно с вами познакомиться, я бы никогда не стал этого делать специально… Но коль уж произошел такой удивительный случай, что мы встретились здесь, у Рокотовых, я решил воспользоваться ситуацией... – помолчав какое-то время, он продолжил. – Понимаете, Марина у меня одна… Ее мать умерла восемь лет тому назад. Когда жена была еще жива, я, к сожалению, не мог ни ей, ни ребенку уделять достаточного внимания. Ведь я президент коммерческого банка, одного из самых первых в постсоветское время. Сами понимаете, какие трудности приходилось преодолевать таким, как я, в начале девяностых… Спать доводилось по четыре часа в сутки, ни на что больше, кроме работы, времени не хватало… И вот, когда жены не стало, я как будто с разбегу ударился в стену!.. «Что я делаю? – сказал я себе. – Зачем мне все это нужно, если самые дорогие для меня люди от этого, оказывается, только страдали!? Зачем мне все мое богатство, если моей Гули больше никогда не будет со мной!?» И вот тогда всю мою любовь, которую я не додал своей жене, я перенес на Марину… Вы, наверное, заметили, что она не похожа на меня, потому что вся в мать. Та была осетинка, красавица редкостная…
– Я давно уже заметил, что дети-метисы – самые красивые и талантливые, – подал голос Артем, чтобы как-то поддержать разговор.
– Марина для меня – свет в окошке, весь смысл моей жизни! Я, не задумываясь, отдал бы весь свой бизнес, лишь бы она была счастлива. Ради нее я отказался от каких-либо серьезных отношений с женщинами: пока она живет со мной, не хочу отдавать ни крупицы любви кому-нибудь другому! Я стал для нее не только самым заботливым отцом, но и самым преданным другом. Я очень дорожу ее доверием. Именно мне, а не своим подругам, она призналась еще на первом курсе, как только поступила в университет, что влюбилась в своего преподавателя, в вас, то есть… Я сначала был ошарашен, не знал, что делать, что посоветовать ей. Потом решил выждать время, чтобы проверить: может, ее влюбленность – это детское, несерьезное чувство, которое быстро пройдет. Но нет, ничего не прошло, а наоборот, только укреплялось и углублялось! Если б вы только видели, какой у нее в комнате «иконостас» из ваших фотографий!
– Да что вы! – поразился Реутов. – А я никогда не замечал, что она меня фотографировала.
– Ну, это сейчас сделать незаметно совсем несложно. Она, например, еще в школе увлеклась фотографией, и я купил ей аппарат с телескопическим объективом, ну тот, знаете, которым можно фотографировать на больших расстояниях… Вблизи она фотографирует вас с мобильного телефона… Я сначала было подумал, что вы привлекли ее своим умом, какими-то педагогическими качествами, ну, как обычно бывает между ученицей и учителем, но когда увидел ваши фото, где вы были полуобнаженным: в бас-сейне, на соревнованиях по борьбе, еще там где-то, я понял, что она испытывает к вам и физическую страсть!…
– Георгий Степанович, скажите: для чего вы это мне все рассказываете?
– Впервые в своей жизни, – голос Ковалевского прервался, и Артему стало понятно, что при всей своей кажущейся невозмутимости он сильно волнуется, – я, человек, который каждодневно решает проблемы государственного масштаба, не знаю, что мне делать! С одной стороны, поощрять связь своей дочери с мужчиной, который старше меня самого (хоть вы и выглядите гораздо привлекательнее), я считаю кощунством. Но с другой стороны, попытка как-то пресечь ваши отношения…
– Минуточку, Георгий Степанович, я хотел бы уточнить: у меня нет никаких… интимных… отношений с вашей дочерью!
– Да, я оговорился, извините… Скажем так: попытка пресечь стремление моей дочери установить с вами близкие отношения может привести к ее разрыву не с вами, а со мной! А для меня это будет катастрофа, которую я не переживу! Вот поэтому я и подошел к вам, чтобы спросить: что же будет дальше, Артем Викторович?
– Георгий Степанович! Поверьте, я нахожусь в точно таком же сложном положении, как и вы. Я тоже не знаю, что мне делать… Честно признаюсь вам: мне очень нравится ваша дочь, но именно нравится, я ее пока не люблю, потому что недостаточно знаю. Передо мной, как и перед вами, встают эти «во-первых», «во-вторых», «в-третьих»… И я сейчас не могу сказать, что сам буду делать, и что вам бы посоветовал предпринять…
– Артем Викторович, имейте в виду, что, когда вы, наконец, определитесь в своих намерениях, упаси вас Бог обидеть мою дочь!.. Я вас уничтожу!
– Ну, тогда, может быть, вы мне скажете, что вы будете считать обидой для Марины?! То, что я на ней женюсь, или то, что я наплюю на ее чувства и перестану ее замечать, или то, что я вступлю с ней в близкие отношения, а потом под тем или иным благовидным предлогом расстанусь с ней, чтобы она могла связать свою жизнь с каким-нибудь молодым человеком?
– Вы ведете себя, как настоящий дипломат, который всегда знает, что спросить, когда не знает, что ответить… Вы же понимаете, – лицо Ковалевского мучительно скри-вилось, – у меня нет ответа на ваши вопросы!..
– А может быть, выходом из положения будет другая любовь, – вполголоса проговорил Артем, глядя на танцующих на лужайке Кирилла и Марину.
  Ковалевский услышал его и посмотрел туда же.
– А с кем это танцует Марина?
– С моим сыном, Кириллом.
– Какая красивая пара! А чем ваш сын занимается по жизни?
– Он закончил наш физтех. Хороший специалист по электронике. Работает в НИИ общего машиностроения в конструкторском бюро, проектирующем различные охранные и защитные системы.
– Вот как! – лицо Георгия Степановича оживилось интересом. – А вы знаете, мой банк в ближайшее время объявит открытый конкурс на создание новых защитных систем для банковского сектора. Победителей будет ожидать очень приличное вознаграждение! Может быть, ваш сын захочет в этом деле поучаствовать? Предложите ему.
– Хорошо предложу… А вам я скажу на прощание, Георгий Степанович: из всех женщин, которых я когда-либо знал, меньше всего я хотел бы обидеть именно вашу дочь!.. Всего доброго…







4
  После трех часов некоторые гости стали готовиться к отъезду. Хозяева, которым нужно было все на даче привести в порядок и при этом вернуться в город не очень поздно, не стали их удерживать. Лариса подошла к Реутову и игриво спросила, не хочет ли он довезти до дому Веронику Сергеевну. Артему после таких непростых разго-воров с Мариной и ее отцом совсем не улыбалась перспектива развлекать по дороге женщину, которая не произвела на него никакого особенного впечатления; ему хотелось в спокойной обстановке поразмышлять над тем, что случилось. Поэтому, чтобы отказать под благовидным предлогом, он не нашел ничего лучшего, чем заметить:
– Лариса, я, конечно, благодарен тебе за заботу обо мне. Но, когда ты в следующий раз будешь мне подыскивать подругу жизни, помни: даже глубокое декольте не может спасти женщину с кривыми ногами! (Артем знал, что сильно преувеличивает, но ничего умнее в сложившейся ситуации придумать не мог.)
– Да что ты! Неужели у Вероники кривые ноги?
– А то!
  Расстроенная Лариса побрела в дом (где подруга помогала ей по хозяйству), чтобы убедиться в сказанном…
  …В город Реутовы возвращались вдвоем. Кирилл молчал, держа руль одной рукой и сосредоточенно глядя на дорогу. Артем, севший на заднее сиденье, прилег там и, полуприкрыв глаза, предался размышлениям… С одной стороны, назойливые попытки Ларисы и Лены женить его, сильно раздражали Реутова, как всегда задевает напоми-нание о нашей, якобы, неполноценности… С другой стороны, он и сам замечал, что его одиночество, ставшее особенно ощутимым, когда они с Кириллом стали жить порознь, порой угнетает его.
  Он нередко теперь обнаруживал в себе такое специфическое «раздвоение сознания», видимо, присущее всем закоренелым холостякам, когда «одиночество томит, а общение утомляет»… Сегодня ему уже трудно было представить, что какая-то женщина может быть с ним рядом постоянно. Ведь это же нарушит привычный уклад жизни, наполнив его всякими нелепыми, суетными вещами, не имеющими к интересам Артема никакого отноше-ния, лишит его независимости, вынудит подавлять проявления естественного эгоизма, а образовавшиеся пустоты заполнять вниманием и заботой о другом человеке.
  Реутов пришел к убеждению, что только одно сможет побудить его так радикально перестроить сложившийся образ жизни – любовь. Не секс, не дружеское расположение, не забота о его быте, в общем, не какие-то отдельные ниточки, связывающие между собой мужчину и женщину, а то всепоглощающее чувство, понимание смысла которого он сегодня изложил Марине. Найдя для себя окончательный ответ на вопрос, что может стать единственным условием его вступления в брак, Артем оказался в тупике при ответе на два других вопроса: во-первых, способен ли он сам в принципе кого-нибудь любить и, во-вторых, кто из близких ему женщин его действительно любит?
  Размышляя над первым вопросом, Реутов смог прийти только к одному определенному выводу: он в принципе сможет полюбить только ту, которая полюбит его. Дальше этого умозаключения его мысль пробиться не смогла…  Честный ответ на второй вопрос, скорее, обескуражил его, чем обнадежил. Артем был вынужден признаться себе, что все его женщины помимо чисто интимной привязанности имеют, скорее всего, на него какие-то побочные виды.
  Вика: до защиты диссертации очень сильно зависит от Реутова. По окончании аспирантуры она не хочет возвращаться в свой  провинциальный Вышний Волочок. Ве-роятность остаться на кафедре или даже на факультете – очень невелика. Если даже сможет найти себе какую-нибудь работу в вузах города, никакое жилье, кроме об-щежития, ей не светит. Молодого мужа – питерца себе не нашла, то ли потому, что не получилось, то ли потому, что и не хотела, так как рассчитывает на мужчину с уже сложившимся социальным статусом. Поэтому Артем для реализации всех ее амбициозных целей – весьма подходящая фигура! (Немаловажным было и то, что Реутов вообще сомневался, что Вика любит его. Скорее, она, как молодая и здоровая самка, просто испытывает к нему физическую страсть!)
  Светлана: закончила аспирантуру под руководством Балаяна три года назад, однако диссертацию до сих пор не защитила, поэтому нуждается не просто в советах, а в самой деятельной помощи опытного ученого, чтобы завершить эту работу. Живет с матерью в однокомнатной квартире. Ей уже тридцать лет, годы уходят, а вместе с ними и надежды найти мужа – сверстника. По той же причине она опасается лишиться возможности родить ребенка.
  Виолетта: (хотя еще и не признавалась Артему в любви, ведет себя в последние недели так, как будто считает его чрезвычайно дорогим для себя человеком) привыкла к постоянной мужской опеке и заботе, и потому утратила навыки самостоятельности. Рассчитывать на знакомство с перспективным мужчиной при ее затворническом образе жизни вряд ли может. Вступить в брак в ее возрасте и при наличии взрослой дочери также проблематично. Ее возможная любовь к Артему вполне может оказаться всего лишь чувством благодарности за то, что он для нее сделал.
  Марина: (хотя и не является женщиной Реутова, может быть включена в эту группу, поскольку призналась ему в любви) единственная, кому от Артема ничего не нужно, кроме его самого, поскольку все остальное у нее имеется в избытке…
  Таким образом, разложив по полочкам возможные причины «любви» близких ему женщин, Реутов вынужден был признать, что только любовь Марины (если, конечно, это на самом деле любовь) может вызывать абсолютное доверие своей чистотой и искренностью. И надо ж, какая незадача: именно в этом случае Артем менее всего был готов к тому, чтобы ответить на чувство молодой женщины…
– Пап, ты спишь? – прервал его раздумья голос сына.
– Нет.
– Скажи, у тебя с Мариной… что-то было?..
  Артем вздрогнул от неожиданности, на мгновение ему показалось, что Кирилл прочитал его мысли.
– С чего это ты взял?
– Когда мы с ней танцевали, она говорила только о тебе… Мне кажется, она влюблена в тебя.
  Артем хотел сначала рассказать сыну, что происходит, но потом отказался от этой мысли и спросил:
– А тебя это что, волнует?
– Я, кажется, влюбился в нее, папа! – с тоской и одновременно с вызовом ответил Кирилл. Помолчав немного, он продолжил. – Если ты ее… тоже любишь, тогда я отойду в сторону… Но если нет… я буду бороться за нее!
– По-моему, это что-то новое в твоих отношениях с женщинами! Может быть, ты не влюбился, а просто решил посоперничать со мной? Может, в тебе пробудился атавистический инстинкт наших предков: борьба самцов за одну самку?
– Я не знаю пока, как это назвать… Скажу только, что я сегодня впервые в жизни почувствовал нечто такое, чего никогда не испытывал по отношению к женщинам!..
– Признаюсь тебе, Кир, я не знаю, как я отношусь к Марине. Пока… не знаю! Поэтому не могу и не хочу стоять у тебя на пути к ней. Хочу только опять тебе напомнить, она – девушка особенная! Она не из тех «пустышек», какие у тебя были… Чтобы ее завоевать, нужно самому быть особенным человеком. Кстати, возвращаясь к нашему памятному разговору в августе, скажу тебе, что богатством ты ее не завоюешь. На фоне ее отца ты в этом смысле будешь ей мало интересен.
– Я подумаю над тем, как покорить ее.
– Между прочим, у тебя, кажется, может появиться шанс для этого, – после некоторой паузы произнес Артем. – Ты, наверное, заметил, что я познакомился с отцом Марины, Георгием Степановичем. Он банкир. Так вот он просил передать тебе его предложение принять участие в конкурсе по созданию новых защитных и охранных систем для банков. Ты говорил, что тебе скучно работать в своем КБ, ну, вот и… повеселись на досуге.
  Кирилл некоторое время переваривал услышанное.
– А что? Это может быть интересным! – пробормотал он, наконец, вполголоса. – Надо будет покумекать!..
  Оставшуюся часть дороги до дома Артема они проехали молча.

День шестой


1
  Первого ноября, заходя на кафедру после проведенного на второй паре занятия, Реутов столкнулся в дверях с Зуйкиным.
– О, как кстати! – обрадовался тот. – Артем Викторович, есть разговор. Пройдемте к моему столу.
  Усевшись на свой стул, больше похожий на кресло, он жестом руки предложил Реутову присесть напротив и протянул ему какой-то лист бумаги.
– Это приказ ректора о создании лаборатории нетрадиционных методов обучения (сокращенно «НеМеОб»).
  Артем читал распоряжение о том, что такое научное подразделение приступает к работе с первого ноября и он, Реутов, назначается его заведующим. Глядя на сияющее радостью лицо Зуйкина, Артем испытывал к нему парадоксальное чувство: неприязнь, смешанную с восхищением. Ведь именно Борис Семенович бился за то, чтобы возглавить эту лабораторию, а теперь, когда у него ничего не вышло, он демонстрирует полнейшее добродушие и радость за коллегу. «Да, этот без вазелина всюду пролезет!» – подумал Реутов.
– Вам необходимо составить план работы и представить на утверждение кафедры, – распорядился Зуйкин.
– Я, Борис Семенович, нигде здесь, в приказе, не вижу указаний на то, что лаборатория создается при нашей кафедре. Она создается при факультете! Следовательно, отчитываться о ее работе я буду перед деканом, ему же и предоставлю план работы.
  Улыбка сползла с лица Зуйкина.
– Артем Викторович, вы напрасно так демонстративно хотите отстранить коллег от работы этой лаборатории.
– Когда вы говорите «коллег», вы кого-то конкретно имеете в виду? – Артем с невинным видом посмотрел на него.
– Может быть... – смешался Зуйкин. – Я, например, ну, и другие могли бы быть полезны в этой работе.
– Я думаю, – спокойно заметил Реутов, – что тем, кто работает над диссертациями, не связанными с тематикой лаборатории, вряд ли целесообразно распыляться и тратить свое драгоценное время на пустые занятия. Да и, кроме того, в этом учебном году не предполагается какая-то работа, требующая высокого уровня квалификации ее исполнителей. Мы находимся пока в подготовительной фазе деятельности лаборатории, и я вполне обойдусь на этом этапе трудом студентов…
  Артем кивнул на прощание заведующему, поднялся и пошел в деканат. Войдя в кабинет Афонина, он рассказал тому о состоявшемся только что разговоре.
– По сути, ты ему все сказал правильно, но вот по форме... – нахмурился Павел Александрович. – Зачем ты его все время подкалываешь? Неужели не можешь сначала подумать, а потом промолчать!?
– Молчать трудно, Паша, – язык мешает! – ухмыльнулся Реутов.
– Но, с другими же тебе это удается!
– Да, это так. Но ты знаешь, когда я смотрю на его самодовольно-благодушное лицо, у меня как будто зуд по телу идет: хочется поставить его на место, сорвав эту маску… Я, как ты знаешь, не склонен идеализировать людей. Сам не без греха, и, в общем-то, терпимо отношусь к недостаткам других. Но вот Борис Семенович у меня почему-то вызывает особое раздражение; отчасти я могу это логически объяснить, но что-то в этом чувстве есть не поддающееся логике… У меня неплохо развита интуиция и бессознательные инстинкты, и они меня обычно не подводят. Так вот они говорят мне, что Зуйкин – пакостник.
– Даже у самого плохого человека можно найти что-то хорошее... если его тщательно обыскать... – засмеялся Афонин. – Ладно, ну его! Займемся нашими делами. С чего предполагаешь начать работу?
– Первым делом, Паша, мне нужно подобрать помещение для лаборатории. Если не найдем свободной комнаты в корпусе, придется освободить под это дело какую-нибудь аудиторию, стандартного размера для семинарских занятий.
– Тебе повезло: есть у меня такая резервная аудитория, хотел отдать ее студсовету, но теперь найду для них что-нибудь другое, поменьше. Пойдем – посмотрим.
  Павел Александрович взял у Зиночки ключ и повел Артема на верхний этаж корпуса. Помещение было именно такое, о каком мечтал Реутов, к тому же недавно отре-монтированное. В комнате стояли три стола, несколько стульев, шкаф, на окнах висели красивые шторы.
- – Ну, Паша, это лучше, чем я ожидал! Теперь мне нужны еще несколько вещей: компьютер, маты или татами, лучше татами, и вешалки для переодевания.
– С компьютером никаких проблем: заберешь любой из лаборатории ТСО. Вешалки посмотри внизу в гардеробе. Если подойдут, возьми себе, сколько надо. Я скажу коменданту. Ну, а татами надо покупать. Пиши заявку на главбуха, я подпишу.
– Ну, тогда все прекрасно!
– Ну, тогда владей! – в тон ему ответил Афонин, отдавая ключ от комнаты.
  Расставшись с Павлом возле входа в деканат, Артем посмотрел по расписанию, где находится на занятиях пятый курс, и пошел туда. Заглянув в аудиторию, он попросил разрешения у преподавателя, читающего лекцию, сделать объявление. Когда тот согласился, он вошел.
– Ребята! – обратился он к студентам. – С сегодняшнего дня на нашем факультете начинает свою работу проблемная лаборатория, которая будет заниматься исследо-ванием нетрадиционных методов обучения. Руководить ею поручено мне. Мне необходимы помощники из числа студентов, которые еще не определились с характером своей будущей деятельности после окончания университета либо, наоборот, определились, и работа в лаборатории сможет им пригодиться в перспективе. Я сейчас не хочу забирать время у своего коллеги и отвлекать вас от занятия, поэтому приглашаю всех, кого мое объявление заинтересовало, после этой пары, она у вас сегодня последняя, в аудиторию № 35, где мы и поговорим обо всем  предметно…
  Когда в назначенное время Реутов вошел в аудиторию, там сидела почти половина курса, около сорока человек. Он более детально рассказал о задачах лаборатории, специфике ее деятельности, объяснил, сколько работы и какого плана придется выполнять тем, кто захочет трудиться в ней. После этого желающих осталось пятна-дцать человек, среди них и Марина Ковалевская.
– Предваряя дальнейший разговор, я хотел бы предупредить вас, что одним из основных методов обучения, который мы будем исследовать, является гипноз. Есть ли среди присутствующих люди, которые почему-либо негативно относятся к гипнозу и не хотели бы, чтобы их гипнотизировали? – увидев две поднявшиеся руки, Артем предложил. – Вы можете, если хотите, покинуть нас, а можете остаться, чтобы понаблюдать за тем, что будет сейчас происходить.
  Одна девушка вышла из аудитории, а Сергей Еремин, также поднявший руку, обратился к Реутову:
– Артем Викторович! Я гипноза не боюсь. Но просто он на меня не действует. И поэтому я вряд ли здесь буду полезным.
– Скажите, Сергей, а когда вас гипнотизировали, вы сопротивлялись внушению? – когда молодой человек согласно кивнул, Артем заметил. – Значит, все-таки некоторый страх у вас присутствует. Большинство людей ошибочно считает, что те, кого гипнотизируют, - это слабовольные люди, легко поддающиеся влиянию гипнотизера. И поэтому тот, кто считает себя волевым человеком, инстинктивно сопротивляется гипнозу. А между тем, на мой взгляд, никакого гипноза на самом деле не существует, а есть самогипноз. Просто гипнотизер, как опытный в этом деле человек, помогает нам войти в то особое психическое состояние, в которое мы и сами могли бы себя ввести, будь у нас больше навыков… Я хочу сейчас проверить, насколько вы гипнабельны. Прошу всех присутствующих, кроме Сергея, пересесть в первый ряд. А вы, Еремин, сидите там, где сидите, наблюдайте за тем, что будет происходить, и попробуйте не оказывать специально никакого сопротивления моему внушению… Хочу предупредить, что я впервые гипнотизирую такую большую аудиторию, я все-таки не шоумен, но уверен, что у нас все получится как надо… Попрошу всех отключить мобильники и засечь время начала опыта…
  Реутов начал сеанс гипноза… Через пятнадцать минут все сидящие в первом ряду находились в трансе… Чтобы убедиться в этом, Артем подал им несколько команд, выполняя которые они поднимали руки, качали головой, вставали со своих мест… Он обратил внимание, что все эти команды выполнил и Еремин… Перед выведением присутствующих из состояния транса Реутов сделал им постгипнотическое внушение, чтоб они забыли все, что делали, и вспомнили это только после условного сигнала – произнесенного слова «якорь».
  Когда все студенты проснулись, Артем попросил их посмотреть на часы и рассказать, что они делали в прошедшие полчаса. Никто ничего не мог вспомнить, в том числе и Сергей. Когда Реутов произнес слово «якорь», все всё вспомнили…
– А вот теперь, Артем Викторович, я действительно испугался! – произнес Еремин и вышел из аудитории.
– Ну, что ж, – несколько смутился Реутов, – если больше испуганных и суеверных (поскольку вас осталось тринадцать человек) нет, приступим к нашей дальнейшей работе.
  Они наметили план мероприятий по оборудованию своей лаборатории и стали расходиться. Последней в аудитории, видимо, намеренно  задержавшись, осталась Ма-рина. Заметив это, Артем обратился к ней:
– Марина, я вполне понимаю ваше желание участвовать в работе лаборатории, поскольку навыки, которые вы здесь приобретете, конечно, вам пригодятся в вашей будущей работе. Но вот что касается вашего посещения практикума по делинквентному поведению, я этого понять не могу. Зачем вам нужны эти криминальные «страсти-мордасти»? Может, вы оставите это ваше странное увлечение?
– Артем Викторович, вы прекрасно знаете, для чего я посещаю практикум! Я обдумала все, что вы мне говорили на даче у Рокотовых, все о себе поняла и все окончательно решила… И поэтому я не упущу ни одной возможности, чтоб как можно чаще общаться с вами! – девушка с вызовом и ожиданием смотрела на смущенно молчащего Реутова. Не дождавшись от него ответа, она тихо прошептала. – До свидания... любимый... – и вышла из аудитории.


2
  Сидя в своей спортивной комнате в позе «лотоса», Артем медитировал под музыку «фэн шуй». При любой степени занятости он ежедневно находил тридцать - сорок минут времени, чтобы поупражняться в медитации, которая была для него способом поддержания психической уравновешенности, а, кроме того, нередко выполняла вполне прагматическую функцию – активизации стабильной памяти. Сегодня как раз был именно такой случай: Реутов дал себе установку вспомнить детали одного события далекого детства, которые он хотел использовать в монографии, над которой сейчас работал.
  Возвращаясь из глубокого погружения в обычное состояние психики, Артем несколько раз глубоко вздохнул и медленно приоткрыл глаза, постепенно привыкая к обычным ощущениям окружающих вещей… И первое, что он увидел, сфокусировав рассеянное внимание, – это сидящую перед ним, также в позе «лотоса», Наташу…
– Что ты здесь делаешь? – медленно проговорил Реутов.
– Я несколько раз стучала к вам в дверь, никто не отвечал… Но я услышала музыку и решила войти – дверь была открытой… (Артем, действительно, с некоторых пор перестал закрывать свою дверь на кухню.)
– Когда я нахожусь в таком состоянии, я не слышу практически никаких звуков, только очень громкие…
– Я нашла вас в этой комнате, увидела за этим занятием и решила подождать… А что это вы делали?
– Медитировал.
– А что это такое?
– Медитация – это разработанная тысячи лет назад йогами техника созерцательного размышления или, другими словами, погружения человека в свой внутренний мир путем непосредственного видения и переживания. Тайна этого состояния нашей психики до конца наукой не раскрыта, но совершенно определенно зафиксирован такой феномен: медитация, помимо общей гармонизации психического тонуса людей, способствует активизации нашей стабильной, то есть долговременной, памяти… Ты поняла, о чем я говорю? – Артем посмотрел на Наташу, сомневаясь, что она уразумела хоть что-нибудь из произнесенной им словесной абракадабры. Увидев ее неуверенный кивок, он продолжил. – Вот я, например, сегодня перед тем, как «погрузиться», поставил перед собой задачу вспомнить одно событие, которое было в моей жизни в четырехлетнем возрасте… И вот теперь, вернувшись, я вспомнил его во всех деталях, как будто оно произошло только что…
– Вот это да!.. – восхищенно проговорила девочка. – Я тоже так хочу! Вы научите меня?.. Вы, Артем Викторович, самый интересный человек, с которым я когда-нибудь встречалась!
– Надеюсь, ты это говоришь не для того, чтобы подлизаться ко мне? Ладно, о медитации и обо мне поговорим позже… А теперь я тебя слушаю. Ты ведь, наверняка, не просто так хотела меня видеть?
  Настроение Наташи сразу изменилось, на лицо набежала тень, губы скривились. Опустив голову и немного помолчав, девочка сказала:
– Артем Викторович, мне нужна ваша помощь…
– Давай рассказывай. Чем могу – помогу!
– Вы не могли бы сегодня в четыре часа пойти вместе со мной в мой лицей? Директриса вызывает к себе… моего отца… Вы не могли бы выдать себя за моего папу?
  Не веря своим ушам, Реутов, как в столбняке, уставился на Наташу.
– Что ты сказала?.. Позволь... – он не находил слов. – В лицее, что, не знают твоего отца и не знают, что он… умер?!
– Да, его там никто не знает, потому что за все годы моей учебы он ни разу не был на родительских собраниях – всегда ходила мама, ей ведь все равно делать было нече-го… И о том, что… он умер, тоже никто не знает. Это ведь произошло в августе, когда занятий не было… А когда мы в сентябре собрались, я не стала никому об этом гово-рить…
– Как это возможно?  – Артем по-прежнему не мог взять в толк то, о чем она говорила. – У тебя, что, нет подруг или друзей, которым ты могла бы об этом рассказать? В конце концов, неужели никто из лицея не живет здесь, рядом с нами, и не мог быть свидетелем похорон?..
– Да ведь лицей находится далеко: я добираюсь до него десять минут на маршрутке… И ни одного лицеиста я никогда не встречала в окрестных домах… А что касается друзей и подруг, то я не хотела никому ничего рассказывать, чтобы… не жалели… Ненавижу, когда меня жалеют!
– Но ведь они могли тебя не жалеть, – медленно проговорил Реутов, – а сочувствовать… А сочувствие, как мне кажется, – это очень высокое чувство! – он некоторое время молча и пристально смотрел на девочку, а затем заметил. – А может, вся причина в другом?.. В вашем лицее, где, надо полагать, учатся дети только «новых русских», не в ходу такие понятия, как «сочувствие»? У вас, наверное, степень расположения друг к другу определяется толщиной кошельков ваших родителей? И ты потому не рассказала о смерти папы, что не хотела понизить свой рейтинг… Ведь ты теперь, без него, – просто обычная девочка…
  По тому, как Наташа потупилась и покраснела, Артем понял, что попал в точку. Сделав паузу, он мягко, но отчетливо, как бы говоря с самим собой, произнес:
– Я тебе, девочка, не отец и даже не родственник… А просто как посторонний человек, который в этой жизни немало повидал и кое-что о ней понял, скажу: плохо, когда о нас судят и нас ценят не по тому, что мы сами из себя представляем, а по нашим родителям, родственникам, близким людям, знакомым… Ведь тогда получается, что мы сами по себе – «ничто», всего лишь отблеск чьей-то славы, известности, авторитета, богатства и так далее… Попробуй заглянуть в свою душу и дать самой себе честный ответ на вопрос: как к тебе относятся окружающие люди, что они в тебе любят (или ненавидят), за что ценят, и нравится ли тебе это все… Мне кажется, человек с раз-витым чувством собственного достоинства никогда не согласится жить с ощущением своей неполноценности, вызванным «непомерными оценками несуществующих спо-собностей»!.. Ты, Наташа, подумай о том, что я сказал, как-нибудь на досуге… Ну, а теперь давай вернемся к твоей просьбе… Зачем директриса вызвала к себе… твоего отца? Почему, кстати, не маму?
– Вчера кое-что произошло... – Наташа начала мяться. – Я кое-что сделала, за что меня могут исключить из лицея! Дело такое, что я не хочу, чтоб о нем узнала мама; еще больше я не хочу, чтоб она сейчас пошла в лицей…
– Ничего себе! Ты там, что, убила кого-то или окно разбила? – глядя на упорно молчащую девочку, Реутов повысил голос. – Наташа, если ты собираешься молчать, то нечего было ко мне приходить! Или давай выкладывай все, как на духу, или на мою помощь можешь не рассчитывать. Я не собираюсь выставлять себя на людях полным дураком…
– Хорошо, я расскажу… Только дайте клятву, что все останется между нами!
– Чтоб я сдох!
– В моем классе есть мальчик, – начала Наташа сначала нерешительно, а потом все более свободно, – Олег Панин, такой, знаете ли, красавчик… У его мамы сеть косметических салонов и женских парикмахерских. В общем, крутая «бизнесвумен»… Отец его – как и вы, преподаватель в каком-то университете, недавно ушел от них… В прошлом учебном году Олег стал моим бойфрэндом. Мы часто встречались, целовались… А недавно я оказалась у него дома в гостях, когда матери его  не было. И вот тут он стал настаивать, чтоб я сделала ему… минет! – девочка покраснела и замолчала.
  «Да, у этих деточек – совсем недетские забавы! – стараясь сохранить невозмутимое лицо, подумал Реутов. – Хорошо, что я в школе не работаю!»
– Я ему отказала, назвала «дураком» и ушла домой, – продолжила после паузы Наташа. – А вчера я иду в лицее по коридору, вижу – стоит Олег с двумя мальчишками, увидел меня, и, когда я проходила мимо них, говорит им, так чтоб я слышала: «Если б вы только знали, как Наташка классно мне делает минет!» Ну, такой подлости я терпеть не стала: подошла и сделала ему, как вы!
– То есть, как это, «как я»?! – вытаращил глаза Артем.
– Ну, так, как вы сделали тому парню в сентябре, когда у нас в доме была милиция. Ведь я стояла возле окна, когда все закончилось, и наблюдала за тем, что происхо-дило у подъезда. Видела, как вы подошли к тому парню и уложили его своим приёмчиком!
– А как же ты смогла рассмотреть, что я сделал, на таком расстоянии?
– Сверху было неплохо видно… Я, конечно, деталей не уловила, но суть этого приема поняла. Ударила Олега со всей злости, он и упал на пол… Он, может быть, и не стал бы жаловаться, но все это видела наша классная дама…
– Так, теперь мне все понятно. Непонятно только, как я представлюсь твоим папой! Может, лучше дедушкой?
  Несмотря на расстроенные чувства, Наташа рассмеялась.
– Ну, какой же вы дедушка? Вы выглядите чуть-чуть постарше моего папы!
– Наташа, мне совсем не хочется выглядеть лгуном перед твоей директрисой и классной руководительницей. Давай договоримся так: если меня никто не спросит напрямую, являюсь ли я твоим отцом, я, так и быть, сыграю эту роль, но если спросит, то, не обессудь, я назовусь твоим… дядей…
  Артем посмотрел на висящие на стене часы. Было 15.30.
– Так, Наташа! – скомандовал он. – Десять минут на сборы, и выходим.



3
  Когда они шли от дома к остановке автобуса, Наташа робко дернула Реутова за рукав куртки.
– Артем Викторович, я прошу вас: не рассказывайте там, в лицее, за что я ударила Олега!
– Даже если будет стоять вопрос о твоем отчислении?
– Да…
– Попытаюсь сделать все возможное, но не обещаю.
  Помолчав минуту, девочка снова обратилась к нему:
– А вы уже решили, как будете разговаривать с директрисой?
– Нет, пока не решил, – усмехнулся Реутов, а потом добавил. – Буду действовать, как Наполеон: «Сначала надо ввязаться в бой, а там посмотрим…» А впрочем, одно средство для разговора с женщинами у меня есть всегда: я их обаяю.
  Всю оставшуюся дорогу до лицея они молчали. Подходя по коридору к кабинету директора, Артем увидел неподалеку сидящего в кресле мальчишку, который поднял голову, услышав их шаги, и тут же ее опустил.
– Это Олег? – спросил вполголоса Реутов Наташу.
– Да, – буркнула та.
  Сняв в приемной верхнюю одежду, ровно в 16.00 они вошли в кабинет. Там сидели три женщины. Одна из них, видимо, директор, лет пятидесяти, со вкусом одетая, ухоженная породистая дама, встала навстречу Артему и, протягивая руку, сказала:
– Наконец-то мы сподобились увидеть папу Наташи Глинской! Меня зовут Оксана Витальевна.
  Реутов назвался своим настоящим именем.
– А это – Ангелина Петровна, классная руководительница Наташи, – представила директриса вторую женщину, лет сорока, строго одетую в темно-синий костюм, с короткой прической, в очках, чем-то напомнившую Артему Веронику Сергеевну. – Ну, а это, – директриса сделала паузу со значением, указывая взглядом на третью даму, – мама Олега Панина, Галина Анатольевна.
  Панина – эффектная шатенка лет тридцати восьми, одетая по последней моде женщина-«шарм» – сухо кивнула Реутову, успев, однако, за долю секунды осмотреть его с головы до ног и дать соответствующую, видимо, положительную, оценку.
  Директор пригласила Артема присесть. Наташа стала с ним рядом.
– Артем Викторович, причина, по которой я пригласила вас, исключительная, для нашего заведения, я бы даже сказала, вопиющая! – начала Оксана Витальевна. – У нас драки – редкость, но чтобы девочка побила мальчика, да и еще так жестоко!.. Галина Анатольевна настаивает, чтобы Наташа была отчислена из лицея! Я поэтому пригласила всех заинтересованных лиц, чтобы разобраться в ситуации. И я думаю, будет правильно, если мы начнем с того, что послушаем Наташу. Пусть объяснит свой посту-пок, – она замолчала, глядя на девочку.
  Однако та стояла, нахмурившись, игнорируя заданный вопрос. Пауза затягивалась, и Реутов решил вмешаться.
– Оксана Витальевна! Я в курсе происшедшего. И поэтому у меня есть предложение: пусть Наташа выйдет в приемную, а мы здесь с вами разберемся в ситуации сами.
  Директриса в знак согласия кивнула головой. Девочка вышла из кабинета.
– Уважаемые дамы! А что вы сами знаете о случившемся? – Артем оглядел присутствующих.
  Те переглянулись, но никто не выразил желания поделиться своим мнением. Реутов изумленно посмотрел на Панину.
– Простите, Галина Анатольевна. Так вы, что, тоже не в курсе дела?
– Я знаю, что моего сына ни за что, ни про что избили на глазах его одноклассников! – резко ответила та. – И мне одного этого уже достаточно!
– Я думаю, что никто из присутствующих, – тихо, но акцентировано  произнес Артем, пытаясь снять возникшее в разговоре напряжение, – не допускает на самом деле мысли о том, что Наташа могла ударить Олега «ни за что, ни про что»? Конечно же, причина была и очень серьезная! Но поскольку, как я вижу, Галина Анатольевна не знает этого, я хотел бы, если вы, Оксана Витальевна и Ангелина Петровна, не против, поговорить сначала с госпожой Паниной наедине…
– Если вы не против, Галина Анатольевна, – директриса посмотрела на нее, – вы могли бы пройти в кабинет завуча, он сейчас свободен, и пообщаться там.
  Панина без видимой охоты, но все-таки поднялась и прошла вместе с Реутовым через приемную в кабинет напротив. Они уселись за стол лицом к лицу.
– Галина Анатольевна, скажите, пожалуйста, когда и от кого вы узнали о случившемся?
– Вчера, от Ангелины Петровны. Она и Оксана Витальевна – постоянные посетительницы одного из моих салонов, у нас довольно близкие отношения. И поэтому, как только это случилось, она позвонила мне на мобильный и рассказала о том, что видела.
– А что вам по этому поводу сказал ваш сын?
– Вечером после работы я поговорила с Олегом. Он сначала не хотел ничего рассказывать. А потом признался, что поссорился с Наташей, решил с ней больше не дружить. А та  ужасно разозлилась и ударила его. Кстати, он очень не хотел, чтобы я затевала разбирательство этого дела. Но я его не послушалась!
– Это очень важное обстоятельство! На самом деле, он вам представил худшую форму лжи – полуправду! Ссора действительно была, но причина ее совершенно иная… Олег жестоко оскорбил Наташу. Но, как я теперь понимаю из ваших слов, сделал он это не из подлости, а скорее из глупости и обиженного самолюбия. Теперь он, похоже, об этом жалеет и очень не хочет, чтоб вы узнали всю правду. Галина Анатольевна, – мягко произнес Артем, – поверьте мне: вам лучше не знать подлинной причины случившегося. Я это говорю не только потому, что хочу защитить Наташу от грязи, но и потому, чтобы ваши отношения с сыном не испортились!.. Вы передайте Олегу мои слова, которые он пусть запомнит на всю жизнь: прежде чем решиться оскорбить какую-нибудь женщину, он должен быть готов ответить за это перед мужчиной, который является защитником этой женщины! 
  На лице Паниной, пристально смотрящей на Реутова, мелькали противоречивые чувства – от удивления до уважения. Наконец она медленно произнесла:
– А что, у каждой женщины должен быть защитник?
– У настоящей женщины – должен! – твердо заявил Артем.
– Что-то я сомневаюсь в этом…
– Если вы имеете в виду себя… Простите, я немного в курсе ваших семейных обстоятельств, – извинился Реутов. – Мне кажется, ваш муж оставил вас, такую шикар-ную женщину, только по одной причине: вы лишили его возможности быть для вас защитой и опорой! А ни один настоящий мужик этого никогда не потерпит!..
  Панина долго и внимательно смотрела ему в лицо, оценивая сказанное, а затем с некоторым сомнением спросила:
– Вы, кажется, бизнесмен?..
  «Ну, вот, я, по-моему, увлекся,  – мелькнуло в голове Артема. – Слишком начал умничать!»
– В известном смысле…
– Завидую вашей жене: ей достался очень зрелый мужчина!
– Спасибо! Но мужская зрелость, – решил пошутить Реутов, – увы, имеет и оборотную сторону: при виде красивой женщины у такого мужчины первым поднимается настроение…
  Панина от души рассмеялась и пригласила Артема пройти в кабинет директора. Войдя туда, она обратилась к Оксане Витальевне:
– Мы с Артемом Викторовичем выяснили все вопросы. Я снимаю все претензии к Наташе. И хочу, чтобы никакого разбирательства этого дела больше не было. И чем скорее все о нем забудут, тем лучше! – Галина Анатольевна кивнула оторопевшим женщинам и, повернувшись к Реутову, протянула ему руку. – Я была очень рада с вами познакомиться! Надеюсь, мы еще увидимся…
  Артем поцеловал ей руку и, открыв дверь, пропустил в приемную.
– Вы еще что-то хотели мне сказать? – обратился он к директрисе и классной даме.
– Да, Артем Викторович! – подтвердила Ангелина Петровна. – Нам, конечно, несколько странно, что возникшая ситуация столь неожиданно разрешилась… Но раз госпожа Панина так считает нужным… Я просто хотела воспользоваться случаем, что вы сегодня у нас в лицее, и поставить вас в известность, что и у меня, и у учителей-предметников есть немало претензий к Наташе в связи с ее учебой, да и поведением также… Она у вас хотя и способная девочка, но ленивая, дерзкая и очень самолюбивая! Она, конечно, понимает, что очень хороша собой, и, пользуясь этим, сама же себе и вредит… Мы всё понимаем: акселерация, переходный возраст, поток информации, не всегда желательной для неокрепшего детского сознания… Но мы, учителя, и вы, родители, как-то должны влиять на ребенка, чтобы потом не пожалеть об упущенных возможностях…
  Реутов внимательно слушал классную руководительницу, согласно кивая. Когда она остановилась, он решительно поддержал ее:
– Ангелина Петровна! Я полностью признаю все, что вы только что сказали. Мы с женой думаем об этом. Признаюсь вам, я долгое время, в связи с занятостью на работе, не уделял достаточного внимания девочке, но теперь хочу поправить положение. Дайте мне шанс изменить ситуацию…
  Попрощавшись с учителями самым учтивым образом, Реутов вышел в приемную, где вместе с Наташей оделся и покинул здание лицея. По дороге девочка набросилась на него с вопросами, чем все закончилось.
– Скандал с Олегом удалось замять без последствий, – ответил Артем. – Так что будешь и дальше учиться. А вот что мне очень не понравилось, так это огромное коли-чество претензий к тебе, которые высказывают учителя и воспитатели…
– Ну, и что вы им сказали на это?
– Сказал, что каждый день буду тебя пороть! – очень серьезно рявкнул Реутов.
  Наташа возмущенно вскинулась:
– Что?! – а потом, взглянув на его делано строгое лицо, засмеялась, чмокнула в щеку и сказала. – Хорошо! Я согласна!


4
  Артем сидел в своем кабинете и читал материал, который ему утром дала Светлана. Они договорились встретиться сегодня вечером, чтобы обсудить ход ее работы над диссертацией. Реутов уже неоднократно занимался подобным делом, помогая женщине, и в который раз убедился, что Светлана «писать» не может. Даже когда в ее распо-ряжении есть хороший теоретический материал и добротный эмпирический «фактаж», она не умеет всем этим успешно распорядиться, системно оформить и прийти к каким-то концептуальным умозаключениям. Уже давно возникшее подозрение Артема, что Балаян взял ее в аспирантуру не за потенциал в области научной и педагогической деятельности, а за нечто иное... сейчас превратилось в полную уверенность. С другой стороны, он понимал, что женщина должна комплексовать по поводу своего интеллекта, только если у нее маленькая грудь. А у Светланы эта часть тела, как у Мэрилин Монро; вот потому она и не комплексует!..
  Но в связи с этим Реутов предвидел, что его добровольная готовность помочь Светлане в завершении работы над диссертацией может вылиться в то, что ему придется самому сесть и написать ее. Однако подобное развитие событий его совершенно не устраивало: у него были большие планы собственной научной работы, связанные, в ча-стности, с написанием монографии. Тем более, что он, хотя и косвенно, дал в этом смысле слово ректору…
  Артем сидел и ломал голову над тем, как же выйти из сложившейся ситуации, когда услышал звонок в дверь. Светлана вошла в квартиру вместе с запахом дождя, прохлады и свежести, раскрыла зонт, чтобы высох, освободившись от сырой одежды и обуви, прошла в кабинет. Реутов заметил, что она шмыгала носом и немного хрипела.
– Лана! Ты же больная! Ну, какая была необходимость в таком состоянии идти по дождю ко мне? Могли бы перенести встречу и потом поговорить…
– Тёма, милый! Во-первых, я соскучилась; во-вторых, не хочется время терять в работе над диссертацией (Артем еле сдержался, чтоб не расхохотаться); ну и, в-третьих, я все равно только что была у врача, зашла в аптеку за лекарствами, а потом – сразу к тебе.
– И у какого же ты врача была так поздно?
– У частного, лора…
– Ты знаешь, не доверяю я что-то частникам. Как говорится, «благополучие отоларинголога держится на соплях!» В данном случае, на твоих соплях… В государст-венной поликлинике от тебя постарались бы как можно быстрей избавиться, частник же будет лечить до тех пор, пока можно будет качать из тебя деньги! Я как-то недавно имел неосторожность зайти к частнику-стоматологу: десна кровоточила, ничего более… Так он у меня обнаружил столько дефектов, что мне пришлось бы, наверное, лечиться у него всю оставшуюся жизнь! В общем, он наглядно продемонстрировал мне главный принцип всех врачей: «здоровых людей не бывает, бывают необследованные!»… Знаешь что, давай-ка я поставлю чайку… Пока будем обсуждать то, что ты написала, попьешь горяченького с медом, лимоном и мелиссой.
  Реутов приготовил все для чаепития и, пока Светлана с удовольствием прихлебывала ароматный напиток, высказывал свое мнение о написанном ею. На этот раз Артем решил откровенно сказать ей о перспективе защиты диссертации.
– Лана, ситуация складывается, скажем прямо, не очень радужная! Над тем, что ты мне дала на рецензию, еще надо очень серьезно поработать. Это пока не диссертация, а сырая «болванка». При всем моем к тебе самом хорошем отношении я не могу, да и… не хочу писать работу за тебя. Я мог бы отредактировать более или менее удобоваримый вариант, но только после того, как закончу свою работу над монографией, а это где-то не раньше весны… Но ты должна помнить еще об одной вещи: у тебя проходит установленный срок зачета сданных кандидатских экзаменов. Подними документы и проверь, когда ты их точно сдавала. Может возникнуть такая ситуация: ты напишешь диссертацию, а тебя заставят снова сдавать все экзамены! А пока ты их будешь пересдавать, твоя диссертация устареет… В общем, вся эта эпопея может уйти в «дурную бесконечность»!
  Слушая его, Светлана забыла про чай. На ее лице были написаны тоска и растерянность. Артему стало жалко ее, он сел рядом с ней на тахту и обнял  за плечи.
– Ладно, милая, не грусти. У нас есть еще, вероятно, год на то, чтобы все благополучно завершить. Неужели не справимся?
  Женщина благодарно улыбнулась ему и кивнула головой.
– Тёмушка, – сказала она после паузы, заглянув Реутову в глаза, – может, пойдем в соседнюю комнату, и ты меня немного полечишь?..
– Ну, что ж, – улыбнулся тот, –  доктор Айболит никогда не нарушит клятву Гиппократа!
  Они перешли в спальню и, раздевшись, расположились в кровати.
– Только ты не целуй меня сегодня в губы, – прошептала Светлана. – А то еще, не дай Бог, заразишься!
– Ладно, я найду, в какие «губы» тебя целовать! – пробормотал Артем, покрывая легкими поцелуями ее тело, постепенно спускаясь от шеи и сосков к животу и ногам…
  …Потом они долго лежали рядом молча, блаженно нежась после полученного удовольствия. Наконец Светлана, прокашлявшись, нерешительно произнесла:
– Тёма, а я, кажется, беременна!
  Реутова как будто обухом по голове ударили. Он какое-то время собирался с мыслями, а затем медленно и внятно произнес:
– Лана, либо скажи, что я ослышался, либо будь готова к тому, что в следующую секунду наши отношения в корне изменятся!
– Что ты имеешь в виду? – она испуганно посмотрела на него.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! Помнишь, когда мы только начали встречаться, ты сказала: «я – взрослая девочка и знаю, как надо предохраняться». Я поверил тебе и перестал контролировать этот вопрос… Теперь ты мне заявляешь, что беременна… Что я должен думать? Либо то, что ты допустила недопустимую не-брежность… Либо то, что ты это сделала намеренно! Я вынужден в этом случае думать, что после нашего разговора в сентябре ты, чтобы привязать меня к себе навсегда, решила сделать «ход конем»… Я даже боюсь предполагать третий вариант: ты на самом деле не беременна, но хочешь напугать меня, чтобы шантажировать… Так вот, Лана, все эти три варианта говорят об одном: ты захотела разрушить мою сложившуюся и устоявшуюся жизнь, разрушить вопреки моему желанию, то есть вынудить меня сделать то, чего я не хочу! Этого никто и никогда не делал по отношению ко мне безнаказанно!..
- Тёма, - попыталась пойти на попятный Светлана, - я же не сказала, что беременна, я сказала "кажется"... У меня несколько недель задержка... Такого раньше не было. Но, может, причина совсем в другом?
- Но раз ты, даже не выяснив все,сказала мне об этом,значит, хотела посмотреть на мою реакцию, так сказать, «проверка на вшивость»… Но это ведь тоже форма шантажа!.. Ты правильно поняла обо мне одну вещь: зная, как ты хочешь иметь ребенка, я ни за что не предложу тебе сделать аборт! А в случае рождения ребенка возможны два варианта развития событий: либо я на тебе женюсь, либо мы расстаемся, и ты становишься матерью-одиночкой. Но второй вариант для меня также очень болезненный: я буду вынужден постоянно думать о том, что где-то без меня растет мой ребенок… В общем, с какой стороны на это дело ни посмотреть, моя жизнь превращается в кошмар! Что же ты, Лана, наделала!... Самая мягкая оценка случившегося с моей стороны: ты меня очень разочаровала!
  Поднявшись с кровати и сухо предложив женщине собираться, Артем пошел в ванну. Когда он вышел оттуда, Светлана была уже одета. Вызвав такси, Реутов, погруженный  в размышления, угрюмо прохаживался по коридору. Светлана подавленно молчала, сидя на кровати. По прибытии машины Артем проводил женщину вниз и, лаконично попрощавшись, впервые расстался с ней без поцелуя.



День седьмой

1
  В конце ноября Реутов проводил очередное занятие практикума по делинквентному поведению… Еще в середине сентября он договорился с инспекциями по делам не-совершеннолетних нескольких райотделов милиции о том, чтобы его студенты могли поочередно дежурить в них с целью сбора материала по предмету и получения практи-ческих навыков работы с малолетними правонарушителями. С того времени каждое занятие практикума проходило по такой схеме: сначала Артем осуществлял теоретиче-ский анализ какой-либо из форм делинквентного поведения. А затем студенты делали короткие сообщения об интересных случаях, происходивших во время их дежурств, давая психологические характеристики детям и подросткам, доставлявшимся в инспекции…
  Теоретическую часть сегодняшнего занятия Реутов посвятил теме бродяжничества и беспризорности.
  Последовавшие за выступлением Реутова сообщения троих студентов шокировали всех присутствующих, в том числе и Артема, своей запредельной степенью ненормальности: десятилетний наркоман, двенадцатилетняя проститутка, группа двенадцати- и тринадцатилетних вандалов, разгромивших несколько надгробий на кладбище. Оля Захарова, рассказывавшая о своем общении с малолетней «жрицей любви», в конце выступления расплакалась.
– Артем Викторович! Вы знаете, жить не хочется! Куда катится этот мир? Ведь она из вполне благополучной семьи, я имею в виду: отец и мать есть, материально неплохо обеспечены… А она, чтобы иметь карманные деньги, снимала на вокзалах клиентов – взрослых мужиков!.. Когда я ее спросила, неужели нельзя было найти другой способ  заработать деньги, она ответила: «Ну, не газеты же мне было разносить!»
  Реутов видел по лицам присутствующих, что они чувствуют себя не в своей тарелке. Он прекрасно понимал их состояние: одно дело теоретически представлять, что кто-то где-то живет жизнью, отличной от общепринятых норм, и совсем другое – столкнуться со всем этим лицом к лицу! Даже те из них, кому ранее доводилось иметь дело с грязной изнанкой действительности, понимали, что всему же должен быть предел, а иначе – разрушение основ человечности, распад всех связей между людьми… Артем ви-дел, что студенты ждут от него каких-то объясняющих, ободряющих слов, но он не находил их; вернее, объяснить он бы мог, но чувствовал, что легче от этого никому не станет…
– Я могу предположить, – произнес он, наконец, - что по окончании работы нашего практикума кое-кто из вас передумает идти работать в правоохранительные органы… И это, видимо, правильно. Чтобы заниматься таким делом, нужно с самого начала отдавать себе отчет, что оно из себя представляет. Мне, в силу специфики моей про-фессиональной деятельности, приходится сталкиваться с этой стороной нашей жизни постоянно, но и я, знаете ли, не всегда бываю готов к ее восприятию… Наш сегодняш-ний разговор – пример такого случая.
  Работая консультантом-психологом ГУВД, я, конечно, имею дело со взрослыми преступниками, но в девяносто процентах случаев истоки их преступлений обна-руживаются в детстве… И уж точно сто процентов правонарушений (за исключением связанных с психическими патологиями) обусловлены в определяющей степени средой существования человека. Да, подчеркиваю: не бывает преступлений, порожденных исключительно внутренними, психическими факторами!
  Когда Оля, рассказывая о девочке-проститутке, высказала недоумение в связи с тем, что это могло произойти в благополучной семье, она тем самым наглядно показала нам, что «благополучие» – это гораздо более емкое и глубокое понятие, чем просто полная и материально обеспеченная семья… Значит, есть в этой семье что-то существенно ненормальное, раз она продуцирует подобное поведение ребенка! И эта ненормальность, скорее всего, заключается в морально-психологическом климате, царящем в этой «ячейке общества». То же самое мы, наверняка, сможем обнаружить и в семьях мальчика-наркомана и малолетних варваров.
– Артем Викторович! – Реутов увидел поднятую руку Марины Ковалевской. – Из того, что вы говорите, можно сделать вывод, что дети не виноваты в том, что они творят. Виноваты всегда семья, взрослые, общество и так далее… Так?
– Да, Марина, в конечном счете, именно так! Я убежден, что дети – это то человеческое «сословие», которое меньше всего виновно в том, что в мире существует зло. Более того, именно они являются всегда страдающей стороной этого зла!..
  Я позволю себе немного отклониться от плана нашего занятия и высказать несколько соображений по затронутой теме… Мне представляется, что наше законодательство давно нуждается в коренном реформировании, в том аспекте, что, если мы хотим создать подлинно гуманное общество, самые серьезные наказания должны назначаться за преступления, совершенные по отношению к детям, то есть наносящие вред их физическому, психическому, социальному здоровью. Я убежден, что, если ребенок совершает преступление, его родители должны рассматриваться как соучастники, и соответственно наказываться по закону! В этой связи одним из радикальных средств борьбы с детской и подростковой преступностью я бы считал превращение детских колоний в семейные!
  Я вижу, что большинство из вас, – Артем обвел взглядом аудиторию, – скептически относится к этой идее… И потому хочу рассказать вам один случай, свидетелем которого я однажды был, и который остался в моей памяти на всю жизнь… Мой отец был военным, и в шестидесятых годах прошлого века проходил службу в бывшей ГДР, в городе Ораниенбурге, недалеко от Берлина. Наша семья (а я тогда был десятилетним мальчишкой), как и остальные семьи советских военных, проживала в военном гарнизоне на окраине города. Однажды весь Ораниенбург был потрясен таким событием: четверо подростков четырнадцати лет изнасиловали свою одноклассницу, а затем убили ее! Надо знать правовое сознание немцев, чтобы представить, какой это был шок для населения! Но нас, советских, и детей и взрослых, больше всего поразило другое: каким было наказание… Всех подростков приговорили к десяти годам заключения, причем первые четыре года, то есть до достижения совершеннолетия, они должны были провести в детской колонии… вместе со своими родителями! Кульминацией приговора суда стало следующее: все осужденные, подростки и их родители, в тюремной робе, в кандалах были проведены по центральной улице города! А все жители (среди них оказался и я с родителями) стояли на тротуарах по обеим сторонам улицы и молча смотрели на идущих… Это шествие приговоренных в гробовой тишине – одно из самых больших потрясений в моей жизни!
  Тогда, когда случилось это событие, меня, как ребенка, больше всего поразила внешняя его атрибутика, антураж, а впоследствии, когда я стал повзрослее и поумнее, я серьезно задумался о сути самого наказания: родителей приговорили к заключению как соучастников преступления их детей! И я понял, что в этом есть глубочайшая человеческая справедливость! Нет у родителей более важной задачи, чем воспитать достойного члена общества. И за ее невыполнение они должны нести все возможные виды ответственности, вплоть до криминальной! Другого способа, как я уже сказал выше, побороть детскую преступность я себе не представляю. Конечно, подобная мера должна быть сопряжена с целым рядом разнообразных масштабных мероприятий по защите детства, но это уже особый разговор, на который у нас сейчас нет времени…
  Реутов смотрел на притихшую аудиторию, переваривавшую сказанное им… Откуда-то с последних парт кто-то подал реплику:
– Нет, Артем Викторович, никогда в нашей стране такие законы приняты не будут!
– Да, скорее всего, вы правы! – помолчав немного, согласился Артем. – Поэтому, как вы помните, я неоднократно говорил о своем пессимизме в отношении правовой государственности в России. Наши нынешние правители будут очень много говорить о любви к детям, пускать слюни о правах человека, но весь их энтузиазм этим пус-тобрехством и закончится! Они никогда не решатся на какие-то инновационные, действительно радикальные меры во имя будущего страны. Потому что для них будущее – это нефть, газ, новые технологии, вооружение, имперские амбиции, экологический кризис и еще много-много различных, бесспорно важных, социальных проблем… А ведь на самом деле будущее – это всегда только люди, а если еще более конкретно – это дети! Только у страны, которая прежде всего думает о своих детях, есть будущее…
– Так, может быть, нам всем переквалифицироваться, – улыбаясь, подала реплику Оля Захарова, – и идти работать не в правоохранительные органы, а куда-нибудь туда, где психологи работают с детьми!?
– Отличная идея! – совершенно серьезно поддержал ее Реутов. – Чем больше психологов будет работать с обычными детьми, тем меньше их потребуется для работы с преступниками! Я надеюсь, что вы доживете до такого времени (насчет себя я сомневаюсь), когда в каждой школе, каждом учебно-воспитательном учреждении будет работать в десять раз больше психологов, чем сейчас, когда все родители без исключения будут систематически консультироваться с психологом, курирующим поведение их ребенка. И это будет означать, что общество действительно осознало свои подлинные приоритеты и ценности…
  Артем завершил занятие и попрощался со студентами.






2
  В два часа Реутов ожидал дома прихода Вики Снежко… С того памятного дня в сентябре, когда их отношения приняли неофициальный характер, они виделись в интим-ной обстановке еще дважды. Девушка очень хотела, чтобы встречи происходили, как можно чаще, но Артем деликатно, но твердо настоял на том, что это будет происходить только по поводам, связанным с ее работой. Причиной такого решения было по-прежнему сохраняющееся у него недоверие к мотивам поведения Вики по отношению к нему.
  Однако занятая Реутовым столь жесткая позиция имела для его аспирантки одну очевидную положительную сторону: поставленное им условие оказалось очень мощным стимулирующим фактором для ее ударной работы над диссертацией. Для того чтобы находить повод для очередной встречи, ей приходилось погружаться в свое занятие с головой и резко ускорять процесс выполнения задач, поставленных перед ней научным руководителем. Это обстоятельство в профессиональном плане не могло не удовлетворять Артема. Кроме того, подобное поведение Вики  стало для него впечатляющим свидетельством определенной искренности ее чувства к нему. Однако он, несколько запутавшись в последнее время в своих отношениях с женщинами, не знал: радоваться этому или огорчаться…
  Поводом для сегодняшней встречи стала необходимость уточнения некоторых позиций, которые излагались в их совместной статье, подготовленной для журнала «Вопросы психологии». Поскольку тема диссертации Вики была целиком в русле профессиональных интересов Реутова – девиантное поведение, – они уже неоднократно выполняли совместные научные работы, хорошо дополняя друг друга.
  Девушка пришла, как всегда, минута в минуту, согласно оговоренному времени. (Артем стал подозревать, что она это делает намеренно: приходит заранее, ждет нужного момента, а затем входит, поражая его своей пунктуальностью. И связано это было, скорее всего, опять-таки, с ее желанием понравиться ему, поскольку на факультете о нем ходили легенды, что он никогда никуда не опаздывает и не терпит, когда это делают другие!) Они расположились в кабинете и в течение часа согласовали все спорные вопросы по статье, отредактировав окончательный ее вариант.
  Как и всегда, когда им приходилось теперь встречаться один на один, Артем чувствовал, что Вика слушает его не очень внимательно. Как только он отводил глаза от монитора компьютера и смотрел на нее, она тут же собиралась, делала вдумчивое лицо и следила за его мыслью. Но стоило ему снова отвернуться, как ее тут же начинали одолевать иные думы, и она оглаживала лицо и тело мужчины таким горячим взглядом, что он это буквально физически ощущал… Реутову тоже было непросто держать себя в руках в присутствии такой страстной девушки, но он собирал волю в кулак, твердя себе: «Сначала дело, а потом – развлечение. Потому что, если их поменять местами, никакого дела не будет!»
  Однако сегодня Артем почувствовал, что Вику отвлекает от разговора не только сексуальная озабоченность, но что-то еще. Когда они, завершив обсуждение статьи, пересели на тахту, он решил это выяснить.
– Вика, у тебя какие-то неприятности? Ты, по-моему, чем-то расстроена.
– Ну, это нельзя считать неприятностями… Просто у нас в общежитии начинается капитальный ремонт. Ты, наверное, в курсе, что наша университетская ремонтно-строительная бригада не в состоянии все ремонтировать в летний период, поэтому все эти работы осуществляются круглый год. Ну, и вот дошла очередь до общежития на-шего факультета… Через два дня все живущие на моем этаже должны освободить свои комнаты и куда-то перебраться на две недели. «Куда-то», имеется в виду: временно пожить у кого-нибудь из своих знакомых в городе, если таковые есть, или поселиться дополнительным жильцом в другие комнаты общежития, куда пока не дошла очередь ремонта.
– Ну, и какие у тебя есть варианты?
– Если подселиться в чужую комнату, две недели работать над диссертацией будет практически невозможно – условия совершенно неподходящие! А мне не хотелось бы терять набранный темп. Что касается местных знакомых... то есть только один человек, который мог бы меня приютить, вернее, даже очень хотел бы это сделать, но я... – девушка замялась.
– Так-так-так, – заинтересовано произнес Артем. – Об этом, пожалуйста, поподробнее!
– Ну, у меня есть друг, – немного поколебавшись, проговорила Вика, – который хотел бы, чтоб я жила с ним.
– А почему ты мне об этом ничего не говорила? – растерянно спросил Реутов.
– А это имеет для тебя какое-то значение?
– Еще какое! Значит, параллельно со встречами со мной ты имела и другую связь?.. Должен тебе заметить, детка, что для меня это совершенно неприемлемое положение! Я никогда ни с кем своих женщин не делю! Я, как, думаю, и большинство мужчин, – собственник…
– Можно подумать, что у тебя никогда не было связей с замужними женщинами?
– Не было... почти! Более того, у меня не было даже связей с незамужними женщинами, но имеющими какие-то моральные обязательства перед другими мужчинами… За исключением тех случаев, когда они скрывали это от меня. Но все равно, как только я это узнавал, я порывал с ними!
– Но почему?
– Ну, во-первых, как я уже сказал, я – собственник. Во-вторых, в подобных случаях за пять минут удовольствия можно огрести такие неприятности!.. И, наконец, еще одна, весьма прагматическая, причина: при наличии у моей партнерши по сексу других ухажеров резко возрастает опасность подхватить какую-нибудь веселую болезнь!.. Оно мне надо?!
– Извини, я не знала, что ты так щепетилен в этих вопросах. Иначе я бы сразу сказала тебе об этом. («Ну, это вряд ли», – подумал Артем, глядя на девушку.) Да и потом, насчет «моральных обязательств» все обстоит не так просто. Это мой приятель хотел бы, чтоб я имела их перед ним. А я еще ничего не решила… Когда мы с тобой... ну, ты понимаешь... я стала избегать его… Наверное, я совершила ошибку, не сказав ему честно, что между нами все кончено! («И здесь ты, видимо, врешь! – опять подумал Артем. – Не ошибка это твоя, а расчет: зачем порывать со старым, преданным другом, когда можно держать его про запас!»)
– А что он из себя представляет?
– Тридцать лет, закончил финансово-экономический, работает в банке, должность небольшая, но с перспективой роста, зарабатывает неплохо, сейчас живет в одноком-натной квартире и копит деньги на двухкомнатную. Приятный, интеллигентный, застенчивый…
– Ну, и что ж тебя не устраивает? – полюбопытствовал Реутов. – По-моему, по всем параметрам подходящая кандидатура в женихи…
– Один маленький пустячок, – грустно проговорила Вика. – Я не люблю его!
  «Да, все хотят любви! – размышлял Артем, глядя на девушку. – И мужчины, и женщины; и богатые, и бедные; и молодые, и старые… Каждому в этой жизни может хо-теться что-то свое, в том числе особенное и  неповторимое, но любовь нужна всем!»
– Ну, и что же ты решила? – произнес после паузы Реутов. – Я имею в виду, куда решила переселиться?
Не знаю, – Вика пристально посмотрела на него. – Знаю только, что, если я хотя бы на время перееду к нему, он возомнит, что имеет на меня особые права. А мне бы этого совсем не хотелось… А самое главное, я уже не представляю себе, как это я смогу жить у какого-то мужчины, когда есть ты!..
– Похоже, я должен расценивать твои слова, как прозрачный намек на то, что ты хотела бы пожить у меня?
– Да, если можно... – с запинкой сказала девушка.
– Видишь ли, Вика, – подбирая слова, чтобы не обидеть ее, проговорил Артем, – если я предоставлю тебе вид на жительство, ты можешь возомнить, что имеешь на меня особые права, а мне бы этого не хотелось... –  ответил он ей, наконец, ее же словами.
– Понимаю, – девушка согласно закивала головой. – Тёма, хоть мне и горько это сознавать, но я понимаю, что ты меня не любишь… Да, да, не спорь! – решительно среагировала она на его протестующий жест. – Ты не любишь меня так, как я тебя! Я понимаю, что не могу требовать от тебя невозможного. Ты мне ничего не обещал, и у меня нет никаких оснований для претензий. И поэтому я отдаю себе отчет в том, что, если ты пустишь меня в свой дом, никаких особых прав на тебя я иметь не буду!
– Но есть еще одна сторона вопроса, – заметил Реутов. – Если этот факт станет известен в университете, меня «не поймут»… К тому же не забывай о моих специфи-ческих отношениях с соседями…
– Что касается университета, то клянусь всем святым: ни одна живая душа не узнает, что я жила у тебя. А соседи… А почему тебя вообще волнует, что подумают соседи? Какое им дело до тебя, а тебе до них?
– Видишь ли, милая, после ряда событий, которые нам вместе пришлось пережить, они воспринимают меня, как близкого человека. И потому не оставят без внимания твое появление в моей жизни…
– Ну, и что?.. А может, кто-то слишком близко к сердцу воспринимает все, что происходит с тобой? – с подозрением и  ноткой ревности в голосе проговорила де-вушка, а затем, глядя на молчащего Артема, продолжила. – Хорошо, скажешь им, что я твоя племянница, которая приехала погостить на пару недель…
– Я вижу, Вика, у тебя на все есть решение. Но позволь мне самому разобраться с этим вопросом. Давай пока прекратим этот разговор, я подумаю и дам тебе ответ попозже… Ну, а теперь, если у тебя есть настроение, – Артем со значением посмотрел ей в глаза, – может, мы займемся чем-нибудь другим?
– Конечно, у меня есть настроение! Я не упущу возможности показать тебе, что ты теряешь, не желая иметь в течение двух недель рядом с собой в кровати женщину, всегда готовую к употреблению.
– Да ты просто нимфоманка! – делано возмущенно воскликнул Реутов.
– «Нимфоманка» – это мужское определение женщины, которая хочет больше, чем он может! – парировала, смеясь, Вика.
– Какая же ты бесстыдница! – засмеявшись, Артем шлепнул ее по попке. – Иди, готовься к употреблению!
  Пока девушка принимала ванну, он расстелил постель и, полностью раздевшись, лежал, обдумывая состоявшийся разговор. С одной стороны, Реутов чувствовал, что должен каким-то образом помочь Вике в создавшейся ситуации. С другой стороны, он боялся дать ей повод думать, что она может претендовать на какое-то особое место в его жизни. Его неприятно задела новость о наличии у нее готового на решительные шаги друга. Определенных проблем, по его мнению, можно было ожидать и от воз-можных контактов Вики и Глинских. Взвесив все «за» и «против», он пришел к выводу, что выходом может стать какое-то компромиссное решение, которое сбалансирует крайности возникшего положения…
  Его размышления были прерваны появлением в комнате девушки. Искупавшись, она не стала обременять себя одеждой и предстала перед ним совершенно обнаженная, как Афродита, возникшая из морской пены. На ее теле, как росинки после тумана, матово белели капельки влаги. Пышные волосы темными волнами струились по спине и плечам. Ее невероятно чувственные соски слегка подрагивали от накатывающегося возбуждения. Сдерживая себя, чтобы не наброситься сразу на лежащего в кровати Артема, она, молча, несколько раз продефилировала по спальне туда - обратно, принимая самые сексапильные позы и лукаво взглядывая на него. И только лишь когда он, не в силах больше сдерживать рвущуюся наружу страсть, поднял навстречу ей свои руки, она рухнула в его объятия!..
  …Когда Вика, стоя в прихожей, уже собиралась покинуть Реутова, неожиданно раздался стук в кухонную дверь, и сразу же, не дожидаясь разрешения, в квартиру вошла Виолетта… Увидев Артема с незнакомой девушкой, она смешалась и попыталась с извинениями ретироваться. Но тот, задержав ее, познакомил женщин, представив Вику как свою аспирантку… После неловкого прощания они обе покинули квартиру Реутова.




3
  Через час после этого Артем сидел на кухне и обедал. Отворилась дверь со стороны Глинских, и вошла Виолетта. Хотя внешне она выглядела вполне спокойно, Реутов всей кожей почувствовал разливающееся вокруг напряжение. Пожелав ему приятного аппетита и потарахтев для вида какими-то кухонными принадлежностями, она, наконец, повернулась к нему лицом и, сложив руки на груди, сказала, стараясь сдерживать эмоции:
– Артем, тебе, что, одной меня мало?!..
  …Отношения Реутова с семьей Глинских за последние два месяца интенсивно развивались в сторону сближения. Когда женщина по любой причине остается одна, без мужской поддержки, она инстинктивно ищет, к кому бы прислониться. Если, к тому же, у нее на руках ребенок, да еще и девочка, потребность в этом возрастает много-кратно. То, что в тяжелейший период жизни Виолетты и Наташи, рядом с ними оказался Артем, и не просто оказался, а принял самое живое участие в разрешении их про-блем, не могло не породить в их душах чувства самой глубокой благодарности к нему. А та безумная ночь любви, которая завершила этот период, сделала Реутова в глазах Виолетты еще и объектом страстной привязанности.
  Через несколько дней после того памятного разговора, когда они обсуждали будущее женщины, она пришла к нему и сказала, что хотела бы попробовать себя в качестве оформителя каких-либо печатных изданий или просто типографской продукции. Артем переговорил со знакомым редактором одного из издательств,  с которым сам постоянно сотрудничал, и тот предложил Виолетте выполнить на пробу один заказ. Истосковавшись за многие годы по действительно интересной, творческой работе, та в течение недели с утра до ночи корпела над заданием и выполнила его, как потом выяснил Реутов, блестяще. С того момента женщина стала получать заказы регулярно, и ее жизнь сразу наполнилась иным содержанием. Виолетта часто заходила к Артему, чтобы показать образцы своих работ, посоветоваться и узнать его мнение о них. Тот совершенно искренне хвалил ее и для себя  решил, что, когда закончит свою монографию и сдаст в издательство, то попросит, чтобы ее оформление делала  именно Виолетта.
  Несколько раз поздними вечерами она приходила к нему в гости, и они занимались любовью. Инициатива всегда исходила от Виолетты, но ни она, ни он не пытались выразить эту их связь в каком-то словесном оформлении: ничего не говоря друг другу о своих чувствах, они просто наслаждались физической близостью. Такого самозабвен-ного секса, до потери сознания, как в первый раз, уже не было, но все равно каждая их встреча в постели была сродни сражению двух опытных и  равных по силам бойцов, пытавшихся продемонстрировать сопернику весь свой потенциал в искусстве доставления наслаждения.
  Совершенно иной вид, чем вначале, приобрели и отношения Артема с Наташей. Совместный поход в лицей связал их тайной… На следующий день после этого события она зашла к нему вечером посоветоваться, как ей себя вести с Олегом Паниным: тот дождался ее после уроков и извинился за свое хамское поведение…
– Я ответила ему, что подумаю над его извинениями и решу, принимать их или нет, – сказала девочка.
– Ты повела себя очень правильно! – одобрил Реутов. – Когда он подойдет к тебе в следующий раз за ответом, скажи ему, что простишь его только в том случае, если он принесет свои извинения в присутствии тех мальчишек, при которых нанес оскорбление…
  Через несколько дней Наташа сообщила ему, что Олег так и сделал, и она, наверное, снова начнет с ним дружить…
  Девочка всерьез заинтересовалась увлечениями Реутова. Почти каждый день они стали заниматься медитацией вместе: выкроив в своем ежедневном рабочем графике для этого время, он звонил ей по телефону и приглашал к себе. В выходные дни она, кроме того, участвовала в его домашних спортивных тренировках, в частности, он показал ей несколько приемов самбо, с помощью которых даже не очень сильной девушке можно было легко защитить себя от нападения одного или даже нескольких человек.
  Совершенно неожиданно у Наташи пробудилась тяга к психологии. Очень часто вечерами она, предварительно позвонив Артему, приходила к нему в кабинет и часами копалась в его книгах, читала, лежа на тахте под торшером. Если в это время Реутов сидел за компьютером, занимаясь своими делами, она никогда не беспокоила его вопросами, дожидаясь, когда он освободится. Это ее качество  приятно удивило Артема: дети обычно не могут сдержаться, если хотят задать вопрос; для развязных детей это тем более в порядке вещей. Помня о том впечатлении, какое Наташа произвела на него при первой встрече, Артем не мог не порадоваться тем положительным переменам, которые происходили в поведении девочки. Виолетта подтвердила его наблюдения, сказав, что в последнее время дочь стала приносить из лицея преимущественно только отличные оценки…
  Перемена в отношениях Артема с Глинскими стала ощутима и на бытовом уровне. Несколько раз по действительным, а может быть, и надуманным поводам они уст-раивали праздничные обеды, на которые неизменно приглашали своего соседа, радушно потчуя его изысканными разносолами. Обе женщины постоянно предлагали ему какую-нибудь помощь в домашних делах, например, готовить кушать, стирать, убирать в квартире…
  Однако Реутов всегда с благодарностью, но твердо отказывался от любых предложений помощи или какого-либо их участия в его личной и домашней жизни. С одной стороны, он очень комфортно себя чувствовал в атмосфере доброжелательной, даже любящей заботы этих двух женщин. Но, с другой стороны, выработанная многолетняя привычка остерегаться навязчивого внимания представительниц прекрасного пола заставляла его держать свою крепость защищенной от противника. Артем прекрасно осознавал, что, если он позволит себе «рассиропиться», «раскомпотиться», как выражался персонаж чеховского рассказа «Медведь», то тут же лишится главной ценности своей жизни – свободы… Потому что незаметно, как го-ворится, тихой сапой, он окажется связанным с Глинскими массой маленьких и больших обязательств, которые неизбежно выльются в придание их отношениям статуса, хоть и неофициальной, но семьи. А к этому он был совершенно не готов!..
  …И вот произошло то, чего он боялся: Виолетта заявила на него свои права.
– Лета! – произнес Артем с металлом в голосе. – А  тебе не кажется, что ты не имеешь права задавать мне такие вопросы?!.. Даже, если б Вика действительно была моей любовницей…
– Нет, не кажется! – теряя хладнокровие, Виолетта повысила голос.
– Разве я тебе… или Наташе по жизни что-нибудь должен? Или ты расцениваешь наши постельные отношения как основание для получения определенных прав на меня? Но я не помню, чтобы ты или я брали на себя какие-то обязательства в этой связи! – Реутов пристально смотрел в глаза женщине.
  Поскольку та молчала, нервно комкая в руках поясок домашнего халатика, Артем сказал:
– Поскольку дело приняло такой оборот, вынужден тебе напомнить: при оформлении купли-продажи квартиры мы с тобой подписали обязательство, что, если одна из сторон выразит желание разъехаться, ты должна разделить квартиры, восстановив на кухне стену. Так вот, похоже, для этого пришло время!..
– О нет, Тёма, только не это! – закричала Виолетта и, бросившись к Реутову, стиснула его голову своими руками и стала покрывать лицо поцелуями.  – Извини, я не хотела тебя обидеть!.. Да, мы не говорили друг другу никаких «слов», но я думала, что они и не нужны… Я думала, что ты испытываешь ко мне те же чувства, что и я к тебе… Нет, не так! Я до сих пор не понимала, что я чувствовала к тебе… Мне было просто очень хорошо с тобой… Я была так тебе благодарна за все!.. Я чувствовала себя с тобой так спокойно, уверенно, защищено... даже больше, чем ко-гда был жив Анатолий… И вот, когда я сегодня увидела эту… девушку, меня окатила волна такой ревности, что я поняла: я тебя люблю!.. – женщина опустилась на колени и снизу заглядывала Артему в глаза. – Я понимаю: ты мне ничего не должен, это я тебе обязана по гроб жизни, но я тебя умоляю: – она положила голову на его колени, обхватив их руками, – не бросай меня... нас… Ты нам очень нужен! Клянусь, я ни в чем не буду ограничивать твою свободу, просто будь рядом, – волосы Виолетты рассыпались по ногам Реутова, ее плечи вздрагивали от сдерживаемых рыданий…
  Артем гладил ее волосы, изредка наклоняясь, прикасался к ним губами и шептал разные ободряющие слова. В его сердце были одновременно и жалость, и недовольст-во: ну почему он всегда должен их, женщин,  успокаивать? Они его любят, а он их не может, и потому должен чувствовать себя  за это виноватым?..
– Лета, успокойся, – прошептал он на ухо Виолетте. – На первый раз все забудем. Но на будущее запомни: ни одна женщина не будет манипулировать мной; я буду делать то, что сам найду нужным! – он приподнял ее голову и губами стер с лица слезы… – Пойди, умойся…
  …Вечером он позвонил Вике и предложил ей компромиссный вариант решения ее проблемы: ночевать она будет в той комнате общежития, куда ее подселят, а с утра и до темна она может находиться у него, Реутова, и работать в его кабинете, на его компьютере, с его библиотекой…


День восьмой




1
  В первую субботу декабря Артем решил навестить Осипова. Тот жил не очень далеко, минут двадцать ходу, поэтому Реутов, по обыкновению, пошел пешком, но уже вскоре пожалел, что не сел на маршрутку.  Погода была – хуже не придумаешь: сыпал снег вперемешку с дождем, порывистый ветер с залива пронизывал, казалось, до самых внутренностей, иссиня-черные тучи, как прессом, давили землю и все, что на ней находилось. Артем шел, то наклоняясь вперед, то разворачиваясь боком, чтобы увер-нуться от хлестких пощечин ветра. Пройдя половину пути, он крыл себя последними словами за то, что именно сегодня собрался в гости. А когда до дома Викентия Модестовича оставался один квартал, он стал, как мираж в пустыне, рисовать в своем воображении кипящий самовар и огромную кружку ароматного, настоянного на листьях смородины, малины и черники чая, каким его всегда угощал Осипов…
  …Реутов познакомился с ним чуть более года тому назад при довольно необычных обстоятельствах… После одного из очередных посещений ГУВД, где состоялась очень сложная и, как считал Артем, малопродуктивная беседа с одним из подследственных, он брел по улице, размышляя над  результатами своей работы, и злился, с одной стороны, на себя за то, что плохо продумал все возможные варианты течения разговора, а, с другой, – на «объект», который оказался хитрее его и смог увести беседу в сторону. Проходя мимо троллейбусной остановки, Реутов боковым зрением заметил группу подростков, сгрудившихся вокруг кого-то, сидевшего на скамейке. Он не придал этому никакого значения и прошел мимо. Но, не отойдя и на десяток шагов, услышал истошный крик какой-то женщины: «Что же это вы делаете такое, негодяи?» В ответ раздалась реплика, которая не оставляла сомнения, что тому, кто ее произнес, сегодня «море по колено»!.. Может быть, при других обстоятельствах Артем и не стал бы вмешиваться – на пьяный мат каждого дебила никаких сил не хватит реагировать, – но сегодня настроение у него было паршивое, и хотелось его на ком-то разрядить…
  Он вернулся к остановке и подошел к замеченной им ранее группе подростков. Они плотным кольцом окружили сидевшего на скамейке мужчину лет шестидесяти. Из носа у него текли две струйки крови, седые редкие волосы были растрепаны во все стороны. Один из мальчишек бил его по голове меховой шапкой, приговаривая как заведенный: «Ну, чего тебе?.. Ну, чего тебе?..» Артем понял, что любые увещевания и призывы к этим подонкам напрасны: ответом с их стороны будет только пьяный кураж и агрессивное хамство, замешанное на уверенности, что никто не захочет связываться с четырьмя здоровыми парнями… Но сегодня «детишкам» не повезло: они не знали, как Реутов любит наказывать таких щенков…
  Через десять секунд Артем, не обращая внимания на корчащихся на земле по разным сторонам от него подростков, осторожно вытирал своим носовым платком лицо мужчины. Затем, подняв и отряхнув лежащую под ногами шапку, нахлобучил ему на голову и помог встать. 
– Давайте я проведу вас до дома, – Реутов взял его под руку и они вместе стали протискиваться через собравшуюся небольшую толпу любопытных.
– А как же они? – мужчина растерянно показал на мальчишек, которые постепенно стали приходить в себя и пытались подниматься.
– Хотите дождаться милиции и дать показания? – спросил Артем.
– Нет… Я о том, что… нужно же им… помощь оказать…
  Не поверив своим ушам, Реутов воззрился на мужчину:
– Вы это серьезно?.. – увидев, что тот не шутит, он, помолчав, заявил. – По-моему, такие, как они, должны жить в этом мире, руководствуясь принципом: «Помоги себе сам!» – и решительно потащил мужчину по направлению к ближайшим жилым домам.
  Двигаясь к тому зданию, на которое указал его попутчик, Реутов приглядывался к мужчине: почти на голову ниже его, где-то ста шестидесяти пяти сантиметров роста, щуплый, аскетическое лицо с тонким длинным носом и узким ртом, похожим на застегнутую «молнию», небольшие седые усы и «старорежимная» бородка «лопаткой». Самой примечательной чертой этого портрета были огромные карие глаза, мудрые, как у раненной собаки.
– Что же все-таки произошло? Из-за чего к вам подростки пристали? – обратился Артем к попутчику. – На задиру вы не очень похожи! – пошутил он.
– Мы вместе ехали в троллейбусе. Молодые люди вели себя вызывающе, нецензурно выражались. Я счел необходимым сделать им замечание, – мужчина говорил тихо, спокойно, очень правильно и акцентировано строя фразы. (Реутов подумал, что в такой манере обычно выражаются педагоги и священнослужители.) – Когда я сошел на своей остановке, они вышли вслед за мной и стали в недопустимой форме выражать мне свои претензии.
– Да уж, – согласился Артем, – кровопускание – это очень претенциозно!
– Вот вам смешно! – с горечью отозвался его собеседник. – А представьте всю унизительность положения, когда вас берут пальцами за нос и вертят им во все стороны!.. Меня вообще впервые в жизни ударили по лицу!
– Я не смеюсь, а возмущаюсь, причем поведением не только этих подонков, но и вашим также… Вы все-таки мужчина. И значит, какой-то отпор надо было дать!
– Вы что, предлагаете мне с ними драться? Да я вообще не могу ударить человека по лицу! Вам, конечно, судя по тому, что вы с ними сделали, это легко, а для меня просто невозможно…
– Ну, если вы имеете в виду именно лицо, то я тоже не сторонник того, чтобы бить по нему. Поэтому, кстати, и бокса не люблю. Но вот подставлять под удар свое лицо, как «иисусик»,  тоже не желаю!
– А я считаю, – твердо стоял на своем собеседник Реутова, –  что в любом конфликте нужно опираться не на кулаки, а на силу слова.
– Послушайте, мой «незнакомый друг», – начал закипать Артем. – Мне, в силу моей профессии, также преимущественно приходится оперировать словами, но я при этом понимаю, что порой возникают ситуации, когда до моего визави может дойти аргумент только в виде моего кулака! Неужели вы думаете, что до затуманенного алкоголем сознания этих «недорослей» могли дойти ваши… или мои… призывы к совести и благоразумию?
  Мужчина ничего не ответил, потому что они оказались возле нужного им подъезда. Реутов уже собирался откланяться и двинуться своим путем, когда мужчина ухватил его за рукав куртки и зачастил:
– Нет, нет, голубчик, я вас никуда не отпущу! Прошу вас подняться ко мне домой и отведать чайку... в порядке моей вам благодарности…
  Артем никуда особенно не спешил. Мужчина, хоть и немного раздражал его, казался довольно занятным. И поэтому Артем решил принять предложение. Они поднялись на второй этаж в чистую и аккуратную двухкомнатную квартиру с типичной для любой «хрущёвки» планировкой. Раздеваясь в прихожей сам, хозяин не забывал  ухаживать за гостем, затем пригладил перед зеркалом растрепанные волосики и церемонно представился:
– Викентий Модестович Осипов, доцент!
– Наверное, приват-доцент? – сыронизировал Реутов.
– Понимаю вас и не обижаюсь – добродушно среагировал хозяин.
– Артем Викторович  Реутов, доцент! – в свою очередь, поклонился гость.
– Неужели, правда? – рассмеялся Осипов. – Ну, что ж, голубчик, вы пока осмотритесь в квартире, а я чайку организую.
  Хозяин прошел на кухню и стал там греметь какой-то посудой. Артем же вошел в гостиную, больше похожую на читальный зал, потому что, кроме кушетки, торшера, стола со стулом да ковра на полу все остальное пространство в ней занимали стоящие вдоль стен книжные шкафы. Литература в них была по преимуществу религиозного со-держания, а также философского и культурологического. В углу, над письменным столом висела икона Богоматери. («Мое предположение, что товарищ имеет отношение к церкви или просто сильно ударен в религию, похоже, подтверждается», – подумал Реутов.)
– Артем Викторович, – раздался голос Осипова, – прошу ко мне сюда, на кухню. Вы не против, если мы почаевничаем прямо здесь, без затей? – обратился он к вошедшему Реутову.
– Конечно! – согласился тот. – По-моему, все нормальные люди именно так и делают.
  Они присели к столу, на котором уже пыхтел большой электрический самовар, вокруг которого стояли чашки, блюдца, тарелка с печеньем, сахарница и несколько розеток с разными вареньями. Викентий Модестович стал разливать чай по чашкам, попутно объясняя Артему, из каких компонентов он его делает. Поначалу, как это всегда бывает, когда пытаются общаться малознакомые люди, разговор вертелся вокруг всяких пустяков, преимущественно чайной темы. Однако через некоторое время Реутов решил затронуть более интересный для него вопрос.
– Викентий Модестович, по некоторым очевидным признакам я заключил, что вы имеете какое-то отношение к деятельности церкви. Однако представились вы мне, как доцент. Как это понимать?
– Отдаю должное вашей проницательности, Артем Викторович! Вы сразу затронули самый болезненный для меня вопрос…
– Извините, ради Бога, Викентий Модестович! Если вам это неприятно, не рассказывайте…
– Да нет, ничего. Все это уже давно перегорело… Дело в том, голубчик, что вы видите перед собой редкий экземпляр: попа-расстригу!  – и, глядя на удивленное лицо гостя, Осипов с улыбкой продолжил. –  В молодости я закончил семинарию, неплохо продвигался, как говорится, по служебной лестнице, получил даже приход в Ленинградской области. Защитил диссертацию по православной культуре средневековой Византии. Слава Богу, что хватило ума сделать это в светском учебном заведении, а не в духовной Академии (иначе сегодня был бы безработным…). Ну, а в начале девяностых втянулся в затяжной конфликт с руководством епархии по поводу несогласия с проводимой нашей церковью политикой по отношению к постсоветскому российскому государству... да и вообще общественному строю…
– Что вы имеете в виду? – Артем со все большим интересом слушал хозяина.
– Ну, если в двух словах, то наша церковь, с одной стороны, резко политизировалась, а с другой, втянулась в рыночные отношения. – Взглянув на согласно кивающего Реутова, Осипов продолжил. – Ну, вот меня сначала пытались поставить на место, чтобы я, как и все остальные, правильно понимал особенность момента… А в итоге, когда поняли, что моя позиция неизменна, предложили поискать иное занятие… Для меня, Артем Викторович, это был страшный период: казалось, вся жизнь рухнула, все, во что верил, что ценил, чему поклонялся… А тут еще горе – жена моя, Наталья Сергеевна, с которой мы тридцать лет прожили, умерла… Не поверите, но несколько раз приходила чудовищная для любого православного мысль – о самогубстве… Если бы не сын и внучка, думаю, не пережил бы я того периода… Однако постепенно душа успокоилась, мысли в порядок пришли, и пошел я работать в Гуманитарный университет на кафедру культурологии, где до сих пор и пребываю.
  Реутов некоторое время молчал, переваривая услышанное, а затем обратился к хозяину:
– Не могу понять, Викентий Модестович… Ведь вы, судя по всему, не обычный приходской священник, серенький, извините, «попик»! Вы  – интеллектуал, диссер-тацию защитили… Откуда такой идеализм, наивность? Разве вам из истории церкви (любой: что исламской, что христианской, что православной, что католической) не известно, что она никогда не была вне политики и вне хозяйственных отношений? Особенно вне политики! Да вся история церкви – это сплошная политика! Ведь это только, извините, для недоумков тезис: «Богу – богово, кесарю – кесарево!» Ну, назовите мне хоть какой-нибудь исторический период и какую-нибудь страну мира, где бы церковь, как «институт Бога на земле», не пыталась вмешиваться в дела государства, или, наоборот, светская власть не стремилась использовать церковь в своих интересах!..
– А вы кто по профессии?
– Я-то психолог, но историю вообще и историю церкви и религии, в частности, знаю неплохо.
– А вы, часом, не атеист, Артем Викторович?
– Конечно, атеист! – рассмеялся Реутов. – Но мне странно слышать эту нотку предубеждения из ваших уст. Когда вы, искренно верующий человек, критикуете пози-цию церкви, это, по-вашему, хорошо. А когда это же самое делаю я, неверующий, это плохо! А давайте отстранимся от наших убеждений и рассмотрим проблему по существу.
– Хорошо, давайте. Вот вы меня обвинили в идеализме и наивности… Но, я надеюсь, вы не будете отрицать, что церковь и религия – это не одно и то же. Религия – это вера в Слово божье, а церковь – это конфессиональная организация. И Слово – всегда в начале. И я лично обратился к Богу через Слово, а не через церковь. И служа Богу в качестве пастыря, я всегда старался помнить о приоритетах.
– Я понимаю, о чем вы говорите. И даже согласился бы с вами, если б каждый верующий мог придти к Богу через Слово Божье. А ведь на самом деле он приходит к нему через Слово священника, который понимает, объясняет, интерпретирует это Слово так, как он считает правильным. Поэтому любая попытка оторвать веру от церкви, как носителя веры, безнадежна! Более того, церковь, как известно, во все времена карала и до сих пор карает тех, кто пытается восприять Слово божье напрямую, ми-нуя посредника в лице священника. Извините, что я напомню вам один старый анекдот, он мне очень нравится. «Мужчина на приеме у психиатра, и спрашивает его: “Скажите, доктор: почему, когда мы обращаемся к Богу, это называется молитвой. А когда Бог обращается к нам, это называется шизофренией?”» А потому, добавлю от себя, – продолжил Артем, – что церковь так решила.
  По лицу Осипова пробежала грустная улыбка.
– Больно бьете! Если хотите, я тоже пришел к осознанию этого факта, но не сразу… В юности к Богу меня привели идеалы, и в дальнейшей своей, уже взрослой, жизни я старался им следовать. А то что вы говорите о всегдашней связи церкви и политики… Хочу вам одну парадоксальную вещь сказать. Возможно, вы никогда об этом не думали. Положение церкви в советское время было самым для нее предпочтительным! Церковь, законом отделенная от государства и школы, превращается в самого чистого, возможно, единственного, носителя высших идеалов! Я убежден, что в условиях безбожного общества стать священниками могли только подвижники веры… И на самом деле именно в Советском Союзе церковь была наиболее дистанцирована от политики. И так всегда бывало в истории: пока церковь гонима, пока ее приверженцев уничтожают, она воплощает собой высшую чистоту и непорочность, но как только она превращается в официальную, государственную, так она сразу начинает развращаться, обогащаться и морально разлагаться.
– Да, – задумчиво произнес Реутов, – согласен с вами. Одно только маленькое уточнение: я не считаю, что в СССР церковь была гонима. Может, только в двадцатых годах, сразу после революции… Причем гонения скорее касались не церкви как таковой, а ее конкретных представителей. Я имею в виду тех священников, которых арестовывали, ссылали и даже расстреливали, но ведь не за то, что они проповедовали слово божье, а за то, что они превратились в откровенных апологетов «почившей в бозе» монархии. Ну скажите, какая власть вообще, а особенно революционная, потерпит открытую хулу, пропаганду и агитацию против своего режима, даже если эти действия прикрываются рясой служителя божьего? Для государства такой священник не просто идейный оппонент, а политический провокатор!..
  Что же касается последующего периода времени, то более точно, как мне кажется, говорить, что  государство было индифферентно по отношению к церкви. И как вы правильно сказали, это было на пользу ей. На мой взгляд, советская власть, может быть, занимала самую честную и благородную позицию по отношению к церкви – она ее игнорировала! В странах, где имеет место официальная церковь, государство проводит, как правило, очень жесткую политику по отношению к иным конфессиям, ну, и особенно, разумеется, к неверующим. То есть получается, что атеисты гораздо более толерантны, терпимы по отношению к верующим, чем сами верующие – к ним и по отношению друг к другу.
– Как мне ни горько это признавать, но я вынужден с вами согласиться. Более того, готов дополнить ваши аргументы некоторыми фактами. Так, принято считать, что коммунисты демонстрировали варварский подход к культовым сооружениям, уничтожали церкви, в том числе являющиеся историческими и архитектурными памятниками. Я тоже так всю жизнь считал, пока мне в руки не попал один документ, от прочтения которого у меня волосы дыбом встали. Я понял, что, если в советское время раз-рушение церквей, имеющих историческую ценность, было исключительным случаем, то в царской России это было обычной практикой!... Сейчас, одну минутку…
  Викентий Модестович вышел в комнату и через минуту вернулся с книгой в руке. Найдя в ней нужную страницу, он продолжил:
– Вот письмо князя Алексея Толстого императору Александру II, написанное в августе 1860 года, где он сообщает, как по всей стране под предлогом «обновления» происходит разрушение либо варварская «перестройка» и «реставрация» десятков древнейших памятников старины и церковной архитектуры XI-XVI веков, причем по ини-циативе деятелей церкви. В конце письма князь отмечает: «И все это бессмысленное и непоправимое варварство творится по всей России на глазах и с благословения гу-бернаторов и высшего духовенства. Именно духовенство – отъявленный враг старины, и оно присвоило себе право разрушать то, что ему надлежит охранять, и насколько оно упорно в своем консерватизме и косно по части идей, настолько оно усердствует по части истребления памятников. Что пощадили татары и огонь, оно берется уничто-жить…»
  Осипов горестно вздохнул и захлопнул книгу. Реутов какое-то время сидел, размышляя над услышанным, а затем проговорил:
– Признаюсь, мне эти факты не были известны ранее. Но что-то в таком духе я всегда подозревал… Ну, и как же вы теперь, Викентий Модестович, строите свои отношения с религией и церковью?
– Очень по-разному! – живо отозвался Осипов. – Церковь, иерархи которой постоянно заигрывают с политиками, разрешают канонические вопросы, руководствуясь национальными критериями, а не общечеловеческими, священники которой, богохульствуя, освящают именем Творца рестораны и  казино, банки и машины и т.д. и т.п., думая только о своих доходах, для меня не приемлема! Ну, а религия – это вечное и святое!
– Ах, вот, значит, как! Вы, похоже, как и Вольтер, за то, чтобы «раздавить гадину» (то бишь церковь), но религию оставить, чтобы держать в узде дух человеческий, не давать ему развращаться?
– Нет, нет, что вы! – запротестовал Осипов. – Я против таких радикальных методов. Я считаю, что церковь еще не исчерпала своих ресурсов и вполне может оздоро-виться… А вот в отношении религии... – он пытливо посмотрел в глаза Реутову. – Ведь вы, Артем Викторович, как я понимаю, хоть и атеист и психолог, но человек, любящий поразмышлять над метафизическими проблемами. Так вот скажите мне честно и искренно: разве вы не осознаете того факта, что наша цивилизация, построенная на рационализме и техницизме, зашла в тупик… или стоит над пропастью (если вам такая метафора более по душе)? Разве вы не видите, что население планеты не только не решает, но даже не пытается решить ни одной глобальной проблемы современности: гонки вооружений, экологического кризиса, исчерпания невозобновляемых природных ресурсов, демографической, продовольственной, СПИДа и иных неизлечимых заболеваний и т.д. Все дело, по-моему, в том, что разум, не оплодотворенный моралью, не узко-эгоистической, индивидуально-личностной, а высшей, божественной, в принципе не способен решать таких проблем! Поиграл человек в свое всемогущество, уверовал в своей гордыне, что он творец, равный Богу, и… оказался на грани уничтожения!
– Ну, вам, деятелям церкви, бывшим и нынешним, – с улыбкой отозвался Артем, – грех жаловаться: сложившееся положение очень убедительно работает на вашу концепцию появления Антихриста, неизбежности второго пришествия Христа и Страшного суда… Но я все-таки хотел бы посмотреть на проблему более реалистическими глазами. Не могу с вами не согласиться, что люди демонстрируют поразительную беспечность и безответственность перед лицом глобальных угроз. Они поступают в данном случае, как и всегда: пока «жареный петух не клюнет» в одно место, они и не почешутся. Но, как свидетельствует история, рано или поздно, добровольно или вынужденно, человечество решает свои проблемы.
– Но только не такие! – возразил Осипов. – Нынешние проблемы можно решить, только преодолев все, что нас разъединяет, осознав наше общечеловеческое единство. А без веры в единого Бога, без выполнения каждым жителем Земли Закона божьего это невозможно.
– Боюсь, что в этом вопросе мы с вами, как говорится, останемся каждый при своем мнении! – Реутов взглянул на часы и стал собираться.
  Провожая его в прихожей, Осипов еще раз поблагодарил Артема за оказанную ему помощь и взял с гостя слово, что тот будет, хотя бы иногда, заглядывать к нему. Идя по улице домой, Реутов размышлял о состоявшемся только что разговоре и в итоге решил, что вряд ли захочет еще когда-нибудь встретиться со своим неожиданным знакомцем.
  Однако приблизительно месяца через три, когда у него случилось не самое лучшее настроение, его потянуло вновь встретиться с Осиповым… И так у него далее и по-велось: когда возникала ситуация, требующая размышления над теми или иными «смысложизненными» проблемами, он шел к нему. Обычная периодичность таких встреч составляла два-три месяца. И каждая из них превращалась для Артема в своеобразную исповедь, чему способствовало необыкновенное умение Викентия Модестовича слушать, внимая, и понимать, не осуждая, все, что ни говорил бы ему его собеседник. И это при всем том, что очень часто их мнения по тем или иным вопросам существенно разнились. Реутов признавался себе, что исповедуется перед Осиповым, как правило, не в качестве покаяния, а чтобы отшлифовать аргументы в пользу своих убеждений. Викентий Модестович, похоже, это прекрасно понимал, но ничего не имел против. Артем с удовлетворением отмечал, что и сам Осипов использует их встречи, чтобы откровенно поговорить о самом для него наболевшем, о чем он, по-видимому, ни с кем больше говорить не решается. Все это привносило в их взаимоисповедование особый дух доверительности и искренности…
  …Распотрошенный озверевшей погодой, Реутов ввалился в прихожую квартиры Осипова и с порога прохрипел:
– Чаю!.. Здравствуйте, Викентий Модестович!
  Через пятнадцать минут, приведя в себя в порядок, отогревшись в домашнем уюте, Артем сидел с хозяином на кухне и ублаготворено хлебал, обжигаясь, живительный напиток. Как и всегда при их встречах, разговор вначале скользил по всяким банальным темам, как говорится, для разгона. Но постепенно Реутов созрел и до главной цели своего визита: он решил рассказать Осипову, в какую ситуацию попал в своих взаимоотношениях с женщинами…
– Признаюсь вам, дорогой Викентий Модестович, я впервые в жизни обсуждаю с кем-либо эту тему. Вы можете мне не поверить, но я из тех, видимо, очень малочис-ленных мужчин, которые никогда,  никому и ничего не рассказывают о своих победах на «женском фронте», даже в самой близкой мужской компании. Я понимаю, что всю мою жизнь это порождало вокруг меня ореол таинственности и любопытства. Чем больше я отрицал свой успех у женщин и отказывался рассказывать подробности различных связей с ними, тем более упорными становились слухи обо мне, как «сексуальном разбойнике». В результате выдумки значительно превзошли реальность (хотя она и на самом деле свидетельствует, что женщины никогда не обижали меня своим невниманием).
  В молодости многочисленные связи с женщинами не доставляли мне особых проблем: как легко я заводил знакомства, так же легко и разрывал их. Действовал по принципу: «Наше дело петушиное: откукарекал и в сторону!..» Эгоизм мой, как, думаю, и вообще всех мужчин, основывался (да и до сих пор сохраняется!) на убеждении в природной неполноценности женщин. Ну, действительно, какое разумное существо будет действовать так безрассудно, подчиняясь своим страстям, летя как мотылек на огонь, охваченное только одной «идеей-фикс» – раздобыть себе, извините, самца на всю оставшуюся жизнь? И даже самые умные из них, талантливые, деятельные, свободные все равно, в конечном счете, зациклены на мужчине… Именно в этом смысле я и говорю о неполноценности женщин: полнота их ценности возможна только с муж-чиной! 
  Такая предзаданность их поведения меня всегда настораживала, порождала чувство недоверия. Их влюбчивость, тяга ко мне казались следствием не столько созна-тельного, разумного, ответственного выбора, сколько природного инстинкта – «так надо»… Но с возрастом все представления об окружающих понемногу меняются: ста-новишься более сердобольным, заботливым, если хотите, мудрым. Помимо сексуальной привязанности, начинаешь постепенно прикипать к женщине душой. После каждого разрыва начинает саднить комплекс вины… Хочется всех пожалеть, сделать счастливыми… А где на это силы и возможности взять?..
  Артем стал рассказывать (в самой сдержанной форме) о своих сегодняшних отношениях с четырьмя женщинами. По мере рассказа он заметил, что всегда невозмутимые, внимательные глаза Викентия Модестовича начинают непроизвольно распахиваться, а по лицу его блуждает смущенная полуулыбка… Когда Реутов, наконец, замолчал, Осипов, прокашлявшись, проговорил, с трудом подбирая слова:
-  Да, голубчик мой, Артем Викторович… Вы сегодня поразили меня до крайности… Плохого советчика вы, в данном случае, нашли в моем лице. Для меня все это так необычно и, прямо скажу, неприемлемо… Ведь я всю жизнь со своей Натальей Сергеевной, и никогда никакой, упаси Бог, побочной мысли… А для вас адюльтер в пору вашей семейной жизни был в порядке вещей!.. А нынешние ваши… любовницы: мало того, что их четверо, они же еще и в полтора-два раза моложе вас!.. Я в полной растерянности…
  Артем почувствовал, с одной стороны, раздражение («ох уж это поповское ханжество»!), а с другой, – вину за то, что взвалил на плечи Осипова ответственность за принятие им, Реутовым, правильного решения по такому важному вопросу.
– Похоже, я действительно обратился не по адресу… Вы уж меня извините, Викентий Модестович… Представляю, как вы шокированы тем, что у пятидесятилетнего мужика могут быть такие проблемы!
– Да нет, что вы, голубчик! Это просто вам со мной не повезло… Как говорится, издержки профессии… Я же прекрасно понимаю, что любой другой, обычный мужчина на моем месте, скорее всего, восхитился бы, какой полнокровной и интересной жизнью вы живете в вашем возрасте. А я, знаете ли, как бы между двух миров существую: из одного, церковного, ушел, а в другой, светский, в связи со смертью жены, так и не пришел до конца… – Помолчав какое-то время, он спросил у Артема – Ну, а к чему вы сами склоняетесь, делая выбор между своими подругами?
– Ну, у меня на самом деле две проблемы: первая – жениться ли вообще, вторая – если жениться, то на ком?
– Что касается первой проблемы, дорогой Артем Викторович, – живо отозвался Осипов, – то я убежден, что никто в этом мире не должен быть одинок, а уж тем более в вашем возрасте. Должна быть рядом родная душа, любящая, нежная, заботливая.
– Тут я с вами, пожалуй, соглашусь. Причем не абстрактно, а конкретно, применительно к себе: в последнее время я все более склоняюсь к мысли, что с подругой жизни мне будет лучше, чем без нее. А вот кто ею станет, это большая проблема! Ведь все мои нынешние… подруги мне по-своему дороги. Я хочу, чтобы они были счастливы, я чувствую в себе потребность заботиться о них, защищать… – Реутов надолго задумался, а его собеседник деликатно молчал, ожидая продолжения. – А вы знаете, я иногда жалею, что мы живем не в мусульманской стране… Я бы тогда, наверное, взял их всех четверых в свой гарем!
  Викентий Модестович испугано откинулся на спинку стула:
– Я надеюсь, вы шутите?
– Ничуть! – улыбнулся Артем, а затем, стерев улыбку с лица, серьезно продолжил. – Если хотите, могу обосновать свою позицию… Я, мягко говоря, не являюсь по-клонником Владимира Вольфовича Жириновского, но вот его идея о многоженстве в России мне представляется очень здравой. Просто на многие вещи в нашей жизни нужно посмотреть с позиции высших приоритетов, а не традиционных ценностей… Я думаю, вы знаете, что в нашей стране (как, кстати, и в большинстве других стран мира) доля женщин в социальной структуре населения существенно превышает долю мужчин. Это значит, что миллионы женщин по объективным причинам в принципе лишены возможности когда-либо создать семью и обрести нормальное человеческое счастье. Неужели такая высокогуманная задача, как дать им шанс на благополучное устройство своей жизни, не стоит того, чтобы скорректировать наши традиционные правовые и моральные нормы в этом вопросе? Почему бы не разрешить законом существование полигамных семей, если найдутся мужчины и женщины, которые добровольно согласятся на подобные брачные отношения? Я считаю, что это будет гораздо более человечно, чем культивирование женского одиночества, и уж во всяком случае, целесообразнее, чем поощрение однополых браков, которые уже стали разрешать в некоторых странах мира…
– Чем дальше в лес, тем больше дров!.. – совершенно потрясенно вымолвил Осипов. – Полет вашей фантазии не знает пределов, дорогой Артем Викторович…
– Да вы уж так сильно не переживайте, – успокаивающе проговорил Реутов. – Это я больше так, теоретически, рассуждаю. Я ж понимаю всю невероятность того, чтобы кто-то из нынешних наших правителей отважился на столь кардинальные действия в решении подобных проблем. Да я, честно говоря, сомневаюсь, что это могло бы сработать и в моем конкретном случае: вряд ли мои четыре женщины согласились бы меня мирно поделить… Так что никуда мне, похоже, не деться, и придется делать выбор…
– Ну так к кому все-таки склоняется ваша душа? – снова повторил Викентий Модестович.
– А вот душа моя и разум, – акцентировано выделил Артем, – все больше стремятся к Марине… Ни одна женщина сейчас не возбуждает во мне таких парадоксальных чувств и такого страстного вожделения, как она…
– Но ведь она на тридцать лет моложе вас, – с едва скрываемым упреком заметил Осипов.
– Вот это-то меня и убивает, – пробормотал Реутов, повесив голову. Он не решался сказать своему собеседнику еще об одной причине своего удрученного состояния…
– Но ведь, насколько я могу оценить ситуацию, ваша совесть чиста, – попытался утешить его Викентий Модестович. – Ведь это девушка выказывает вам свою любовь, а не вы ей. Следовательно, это она первой сделала выбор и теперь побуждает вас ответить на ее призыв. И потому, как бы мне ни казались необычными и… неприемлемыми (для меня) возникшие обстоятельства, я считаю, что вы имеете полное право быть счастливым с ней!..
  Переведя разговор на другую тему, Артем еще какое-то время беседовал с хозяином обо всем и ни о чем, пока не заметил, что погода за окном стала заметно улуч-шаться. Выпив на посошок еще одну чашку чая, он засобирался домой.








2
  Вечером того же дня Реутов по приглашению се-мейства Глинских готовился к походу в театр. Он не считал себя завзятым театралом, но, еще будучи женатым, никогда не отказывался от предложений Ирины пойти на какую-нибудь премьеру, особенно если это был БДТ, а постановки делались Товстоноговым. С началом девяностых отношение Артема к театру становилось все более критическим: его не устраивала распространявшаяся повсеместно тенденция проникновения на сцену «авангарда», но еще больше – задавившая искусство Мельпомены пошлость, «чернуха» и откровенная эротика.
  В данном случае Виолетта пригласила его на премьеру в Молодежный театр. Хотя спектакль был поставлен по классической вещи – роману Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея», Реутов, любивший это произведение, предполагал, что следует ожидать нового его сценического прочтения, которое, наверняка, только испортит все впечатление. Поэтому он сначала решил отказаться от приглашения. Однако Виолетта объяснила ему, что этот поход в театр – событие особое, это не что иное как ее по-дарок Наташе ко дню рождения, выпадающего как раз на субботу… Виолетта, любившая театр до самозабвения, приобщила к этой любви и дочку. На каждый ее день рождения они выходили в свет, отдаваясь, с одной стороны, этой страсти, а с другой, – обязательно демонстрируя окружающим новые наряды, которые специально покупались или шились по этому случаю. Разумеется, мужчиной, сопровождающим «дам», всегда был Анатолий, на этот раз в этой роли по просьбе Виолетты должен был выступить Артем…
  Узнав все обстоятельства дела, он не только согласился пойти в театр, но и в качестве своего подарка Наташе предложил после спектакля отметить ее пятнадцатиле-тие в ресторане, для чего заблаговременно заказал столик. (Главным менеджером, и по совместительству владельцем, этого ресторана являлся бывший студент Реутова – Костя Солопов, которому папа по случаю окончания им университета подарил это заведение, убив тем самым в нем слабенького психолога и породив отличного рестора-тора. Артем, не очень любивший всякие злачные места, иногда по знакомству посещал Костин ресторан, отдавая дань его отличной кухне.)
  К семи часам они прибыли на такси в театр. Раздевшись в гардеробе сам и помогая своим спутницам освободиться от верхней одежды, Реутов увидел их праздничные наряды и восхитился тому, с какой изысканностью они подчеркивали самые привлекательные части тела обеих женщин (похоже, профессиональные качества дизайнера сказывались и на отношении Виолетты к одежде), а также порадовался, что догадался надеть свой лучший, темно-коричневый, костюм и к нему бабочку, которая, хоть и давила ему горло, но была более чем уместна в данных обстоятельствах. Поднимаясь на второй этаж по широкой лестнице, Артем поддерживал мать и дочь под руки, ловя направленные на них восхищенно-сладкие взгляды мужчин и ревниво-безразличные – женщин.
– Похоже, что я напрасно не захватил с собой какого-нибудь холодного оружия, чтобы отбиваться от толп поклонников, которые у вас сейчас образовались!  – улыбаясь проговорил Реутов.
  Виолетта и Наташа, зардевшись от удовольствия, весело рассмеялись.
  В первом отделении спектакля стало ясно, что Артем оказался прав в своих предположениях, постановку можно было назвать: «по мотивам» произведения Уайльда. Половина сюжетных линий романа отсутствовала вообще, остальные же получили такую интерпретацию режиссера, что Реутов их с трудом распознавал. Однако по мере развития действа, Артем обнаружил, что оно его затягивает: причиной было то, что сквозной темой представления стали взаимоотношения Грея с женщинами. А эта тема для Реутова была актуальной и болезненной, и потому его душевное состояние попало в резонанс с содержанием спектакля.
  Следя за ходом событий, разворачивающихся на сцене, он прокручивал в голове состоявшийся утром разговор с Осиповым, вспоминал различные эпизоды из своей жизни, касавшиеся его взаимоотношений с женщинами. И этот заплыв по волнам памяти вынуждал его признать, что и в его судьбе есть что-то демонически-«греевское», за исключением, может быть, только того, что он никогда не пытался погружать своих возлюбленных в бездну порока, да и расставаться с ними старался по возможности деликатно, чтобы не травмировать и без того растревоженную душу… Артему вдруг пришла в голову мысль: а как будет выглядеть его «Портрет» перед смертью?..
  В антракте он предложил своим спутницам прогуляться в фойе. Взяв Реутова под руку, каждая со своей стороны, Виолетта и Наташа, не знавшие литературного пер-воисточника спектакля, стали засыпать его вопросами по поводу разных непонятных им действий, возникавших на сцене. Артем, который и сам не во всех хитросплетениях выстроенного режиссером сюжета сумел разобраться, пытался, как мог, прояснить для них ситуацию. Увлекшись разговором и вертя головой из стороны в сторону, Реутов не заметил на пути препятствия и столкнулся посреди фойе с… Кириллом и Мариной…
  …Со дня поездки на дачу Рокотовых Артем виделся с сыном три раза: однажды Кирилл зашел к нему ненадолго и дважды он сам был у него в гостях. Оба посещения своей старой квартиры произвели на Реутова впечатление больших перемен, происходящих в жизни сына. Кирилл прекратил, во-первых, пустое времяпрепровождение со своими приятелями, а во-вторых, бессмысленное вечернее сидение  за компьютером. Оба раза Артем заставал сына среди  каких-то чертежей и расчетов, разложенных не только на столе, но и на тахте и даже на полу. Закопавшийся в них Кирилл выглядел изнуренным и похудевшим, вокруг глаз образовались круги, но сами глаза… (Реутов видел их такими впервые в жизни) горели!
  На все вопросы отца Кирилл односложно отвечал, что работает над одной занятной идеей, подробностей никаких пока сообщить не может, и что, когда будут резуль-таты, он первым о них узнает… Артем перестал выпытывать, удовлетворенный уже тем фактом, что в жизни сына наконец-то появился интерес к чему-то, и он показал уме-ние самозабвенно заниматься делом. Еще одним поразившим воображение Реутова результатом перемен в жизни Кирилла стали чистота и идеальный порядок в квартире (рабочий беспорядок в кабинете лишь подчеркивал это обстоятельство)… И это его сын, который ранее мог бросить любую вещь там, где стоял, который заваливал кухонную раковину грязной посудой, предоставляя право ее мытья матери или отцу, заставить которого убрать его комнату можно было только путем долгих уговоров и упреков…
  Артем, как бы между прочим, полюбопытствовал насчет личной жизни сына в последнее время. Тот спокойно сказал, что на это у него нет времени, старые связи прерваны, новые не заводятся, и после некоторой паузы признался, что несколько раз говорил по телефону с Мариной… Напрягшись, Реутов поинтересовался, почему Кирилл не встречается с ней.
– Она не предлагает, а я сначала должен кое-что сделать, прежде чем просить ее об этом… Я вообще подозреваю, что она общается со мной только потому, что я твой сын, а мне хочется стать для нее интересным сам по себе…
  …Неожиданность встречи заставила всех смутиться. Но особенно ошеломленной выглядела Марина: ее и без того белая кожа приняла восковой вид. Артем первым вышел из положения и представил сыну и девушке своих спутниц, а тем Кирилла, с которым они до сих пор ни разу не виделись, и Марину. Он, единственный, знавший до этого всех присутствующих, наблюдал, как они пристально и даже как-то возбужденно рассматривали друг друга.
– А не пройти ли нам всем в буфет и выпить по бокалу шампанского за встречу и знакомство? – предложил он, а затем добавил. – Да, и другие поводы найдутся!
  Все обрадовались, кто искренно, кто делано, предложению. Взяв бутылку и разлив содержимое в пластмассовые стаканчики, Артем провозгласил первый тост за знакомство. Отпив глоток, он тут же сказал Кириллу и Марине, что Наташа сегодня отмечает свой  день рождения, и предложил второй тост за именинницу. Все с энту-зиазмом отпили еще по глотку вина.
– Ну, а теперь признавайся, Кир, – обратился Реутов к сыну, – за какое событие мы должны поднять третий тост.
– Догадлив ты, папа, – улыбнулся Кирилл. – Я на самом деле закончил на днях важную работу, точнее даже не одну, а две: во-первых, подал на конкурс, организованный Георгием Степановичем (он кивнул в сторону Марины), свою разработку по защите личных сейфов в банковских депозитариях. Но самое главное, что работая над этим делом, я внезапно вышел на решение другой задачи, над которой я и вообще весь наш отдел в институте безуспешно бились больше года. И вот эта вторая работа может иметь такие последствия, о которых я даже боюсь говорить, чтоб не сглазить… Я подал заявку в патентное бюро для регистрации своего изобретения. Будем ждать результатов… – Кирилл еле сдерживал свои эмоции, его глаза лучились. – И вот, закончив эти дела, я решил дать себе отдых, купил билеты на сегодняшний  спектакль и пригласил Марину, – он бросил нежный взгляд на девушку. – И она сделала мне подарок, ответив согласием… 
  Марина стояла, опустив голову и боясь взглянуть на Реутова.
– Кир, ты не представляешь, как я рад за тебя! – взволнованно произнес Артем и обратился ко всем. – Давайте поднимем бокалы за моего сына и его светлую голову!
  Все сдвинули стаканчики и допили их содержимое. В это время прозвучал третий звонок, зовущий на второй действие. Артем сообщил Кириллу и Марине о том, что после спектакля он с женщинами собирается посидеть в ресторане и отметить пятнадцатилетие Наташи, и предложил им присоединиться, если мама и дочь не будут возражать. Виолетта и Наташа дружно поддержали его приглашение.
– Я не против, – с удовольствием согласился Кирилл, – если Марина хочет.
– Нет, нет! – бурно запротестовала девушка. – Извините, – она мучительно искала повод для отказа, –  но у меня сегодня другие планы…
– Ну, тогда, к сожалению, я тоже не смогу, – развел руками Кирилл, – как-нибудь в другой раз.
  Они распрощались и прошли в зал на свои места.
– Какой ты счастливый! – прошептала Виолетта Артему на ухо, прижавшись к нему грудью. – У тебя такой умный и красивый сын. И девушка у него необыкновенной красоты, к тому же море обаяния… Но мне показалось, – она пытливо посмотрела на Реутова, – что она чем-то расстроена…
– Наверное, разочарована спектаклем, – сухо отшутился Артем.
  Но на самом деле ему было далеко не до шуток. Неожиданная встреча выбила его из колеи. Он совершенно перестал следить за событиями на сцене и, уйдя в себя, размышлял над тем, что произошло. Больше всего его поразил не сам факт согласия Марины встретиться с Кириллом (хотя, в общем-то, и это было и неожиданно, и непри-ятно), но то, как болезненно он на это среагировал, хотя и смог внешне не показать своего состояния… Только сейчас самому себе Реутов признался, что он по-настоящему полюбил  девушку!.. «Это ж надо такому случиться! – метались в его голове мысли. – Мало того, что сам влюбился, хотя был уверен, что никогда уже не смогу этого сде-лать… Но еще и сына “подставил”… Как он смотрел на Марину!.. Никогда он такими глазами не смотрел ни на одну женщину!..» Реутов со всей очевидностью понял, что оказался перед самым главным и самым тяжелым в своей жизни выбором: или любимая женщина, или сын!..
  …К реальности его вернули аплодисменты зрителей в зале и зажегшийся свет… Воспользовавшись суматохой в фойе и гардеробе, когда Виолетта и Наташа не могли заметить и оценить его подавленное состояние, Артем собрал волю в кулак, и поэтому, когда они уже шли пешком к ресторану, вполне владел собой и даже активно участвовал в обсуждении увиденного спектакля.
  Усевшись с дамами за свой столик, Реутов, чтобы не наедаться перед сном, с их согласия, заказал одно, но «самое фирменное» блюдо ресторана, бутылку шампанского и десерт. Пока официант выполнял заказ, он обратился к девочке:
– А теперь, Наташа, закрой глаза и протяни мне левую руку!
  Когда она, засмеявшись, с готовностью выполнила его просьбу, Артем надел ей на запястье серебряный браслетик с тремя каплями изумрудов, под цвет глаз. Раскрыв глаза и увидев подарок, девушка восторженно захлопала в ладоши и, наклонившись через стол, чмокнула Реутова в щеку.
– Артем Викторович, вы – чудо! Спасибо большое!
  Виолетта также от переизбытка материнских (и не только!) чувств с силой сжала руку мужчины и нежно прижалась губами к другой щеке, прошептав на ухо:
– Спасибо, милый!
  «Ну, просто семейная идиллия!» – иронично-умиротворенно подумал Артем. Но это чувство владело им не более минуты. Потому что, немного повернув голову, он заметил через несколько столиков от себя смотревшую на него расширенными глазами Светлану Рогову… «Ну, надо же! – чертыхнулся Реутов. – Теперь она Бог знает что вообразит!» Однако через мгновение его мысли развернулись на сто восемьдесят градусов: он увидел, что Светлана сидит в компании… Бориса Семеновича Зуйкина… 
  Артема как молнией шарахнуло! «Да что ж это за день такой задался! – мелькнуло в голове. – Просто какая-то “пятница тринадцатое”. Предательство за предательством! Ай да Лана… Быстро сориентировалась…» (Он вспомнил, как кто-то на кафедре говорил ему, что Зуйкин, якобы, разводится с женой и даже уже ушел из дома...) Реутов готов был понять и принять любой выбор Светланы. Но поменять его на Зуйкина!.. Большего оскорбления трудно было себе представить!..
  Настроение было испорчено окончательно и бесповоротно. Артем на автомате натянул на лицо подобие улыбки, чтобы, хотя бы таким образом, поддержать веселый и возбужденный разговор своих спутниц. Но сам старался налегать на еду, изображая хороший аппетит, и пореже вмешиваться в беседу.
  Посидев таким образом около часа, они стали собираться домой. На улице снова начался снег с дождем. Они сели в такси, стоявшее у ресторана, и уже через пятна-дцать минут входили в свой подъезд. Перед тем, как разойтись по квартирам, Артем еще раз поздравил Наташу с днем рождения, поцеловал обеим женщинам руки и пожелал спокойной ночи.




3
  Войдя в квартиру и сняв только полушубок и ботинки, Реутов обессилено рухнул на диван в гостиной и, раскинув руки и положив голову на спинку, погрузился в мрачные размышления… Выстроить их во что-то связное не получалось: сплошной сумбурный «поток сознания»… «А, может, напиться! – пришло озарение (хотя Артем и не пил сам, но разнообразные виды спиртного для представительских целей и для приема гостей в доме держал). – Говорят, алкоголь помогает перевести душевную боль в головную! – усмехнувшись, он тут же сам себя одернул. – Ладно, хватит соплей! Попробуем посмотреть на ситуацию объективно: “жизнь сама внесла коррективы” – избавила меня от половины моих проблем! Тем самым выбор упростился вдвое… Как это говорится: если фортуна повернулась к тебе спиной, можешь делать за ее спиной все, что угодно!..» 
  Артем прекрасно сознавал, что его бодрячество – наигранное, потому что на самом деле никакого облегчения от своих умозаключений не чувствовал. Своим холодным рассудком, который во всех жизненных ситуациях его неизменно выручал, он сейчас не мог привести себя в уравновешенное состояние. Сердце ныло… Его предали, предали те, кто клялся ему в любви. Правда, с Мариной не все еще понятно… Но Светлана!.. Как это у Шекспира: «о женщины, ничтожество вам имя!» Хотя… Реутов попытался утихомирить оскорбленное самолюбие и представить себе состояние женщины в последний месяц. Весь ноябрь они не встречались, все общение на кафедре огра-ничивалось сухим кивком головы в качестве приветствия. Светлана, конечно, совершенно обоснованно решила, что их отношения разрушены… И тут претензий к ней никаких быть не может… Но вот то, что она так быстро утешилась и нашла замену Артему, да еще в лице Зуйкина, он не мог понять и простить…
  Раздался телефонный звонок, Реутов поднял трубку:
– Алло, я слушаю!
  Ответом было молчание и чье-то еле слышное дыхание…
– Говорите, я слушаю!
  Реакция была та же. Артем медленно поставил трубку на «базу». «Похоже, кто-то из них двоих, – понял он. – Интересно, кто?» Он решил принять перед сном ванну, чтобы смыть накопившуюся за день усталость. К тому же ему всегда хорошо думалось в горячей воде… Не успев еще полностью раздеться, он вновь услышал трель телефона. Подняв трубку, он услышал тихий, прерывающийся от волнения голос Светланы:
– Тёма, это я! – она замолчала; Реутов тоже ничего не говорил, не желая ей помогать. – Прости меня, Тёма! – произнесла женщина после долгой паузы.
– За что?
– За то, что ты сегодня видел в ресторане…
– Послушай, Лана! Я тебе не пастух, и мне нет никакого дела до того, с кем ты ходишь по ресторанам, – Артем говорил сухо и отрывисто.
– Ну, не надо так, Тёма! Я же понимаю, что ты сейчас чувствуешь… И потому я тоже не в своей тарелке.
– Спасибо тебе за заботу и сердечность! – с сарказмом произнес Реутов. – Можешь считать, что я принял к сведению твои извинения.
– Нет, нет, погоди!.. Не вешай, пожалуйста, трубку! – зачастила Светлана. – Я должна тебе все объяснить.
– Да что тут объяснять? И так все понятно: недолго мучилась старушка… в высоковольтных проводах!
– Ты о чем это? – не поняла женщина.
– О том, что недолго ты мучилась в одиночестве… Быстро нашла мне замену. То есть опять действуешь по своему извечному сценарию, как я тебе когда-то говорил: снова наступаешь на одни и те же грабли!..
  Задетая резким тоном и, как ей казалось, несправедливыми обвинениями Артема, Светлана решила перейти от обороны к нападению, причем по принципу «сам дурак»:
– А ты что, лучше меня? Или это не ты сидел в ресторане с двумя девицами, которые с двух сторон тебя обизывали?!
– Ну, ты мне тоже не пастушка, чтоб я перед тобой отчитывался, с кем провожу свое время!.. Но помня наши недавние добрые отношения, могу тебе объяснить, что эти так называемые «девицы» всего лишь мои соседки, и мы отмечали с ними день рождения девочки.
– Тогда и я могу тебе объяснить… Зуйкин пригласил меня в ресторан, чтобы обсудить, чем он сможет помочь в защите моей диссертации! Тебя ведь это уже перестало волновать…
– Да, конечно, ресторан – самое подходящее место для обсуждения таких вопросов!.. – рассмеялся Артем. – Ну, неужели ты всерьез думаешь, что он будет помогать тебе в этом деле, когда он свою диссертацию никак не может закончить!? Признайся, что ты на него виды имеешь, как на потенциального жениха…
– Может быть, и имею! – с вызовом ответила Светлана.
– Как мало надо для счастья, если помнить, что горе – от ума!
– Что ты имеешь в виду?
– А ты подумай на досуге! – отрезал Реутов и повесил трубку.
  Он только собрался снять оставшуюся одежду и идти в ванну, как в прихожей раздался звонок в дверь. «Черт побери! Кого это принесло! – Артем взглянул на настенные часы. – Полдвенадцатого!» Открыв дверь, он увидел стоящую на площадке… Марину. По волосам и лицу ее стекали бисеринки дождя, глаза умоляюще смотрели на Реутова.
– Я могу войти?
  Ошеломленный Артем молча посторонился и пропустил девушку в квартиру.
– Как вы меня нашли?.. Хотя, что я спрашиваю?..
– Я не могла… Если б я сегодня с вами не поговорила, я бы умерла... – всегда гордо посаженная голова Марины, как будто от невыносимой тяжести, клонилась вниз, в глазах застыла тоска.
– Как вы решились приехать ко мне в такое время? Что ваш отец скажет?
– Папа по делам на несколько дней уехал в Бельгию, вернется во вторник. А я после театра, вернувшись домой, постоянно звонила вам, пока вы, наконец, не подняли трубку. Взяла такси, и вот я здесь…
– Так это вы звонили?.. 
  Реутов помог девушке снять мокрую шубку и пригласил пройти в гостиную. Усадив ее на диван, он расположился в кресле напротив. Марина сидела, плотно сжав колени, на которых лежали стиснутые в «замок» руки. Артем молчал, давая  ей время придти в себя и собраться с мыслями.
– Артем… Викторович… Простите меня! Я запуталась… С того момента, как я познакомилась с Кириллом, я не знала, как мне себя с ним держать: как с обычным молодым человеком или как с вашим сыном… Будь это посторонний парень, я никогда не согласилась бы встретиться с ним, но он ведь ваш сын… Я подумала, что вам будет неприятно, если я буду относиться к нему, как к пустому месту. Поэтому я и приняла его приглашение сходить в театр. Но только  никак не ожидала встретить там вас! Это ужасно!.. Я готова была от стыда провалиться на месте…
  Марина с мольбой посмотрела на Артема, ожидая его реакции. Но тот сидел молча, невозмутимо и внимательно глядя на нее. Не дождавшись ответа на свой призыв, девушка продолжила:
– Но еще ужаснее то, что дело зашло слишком далеко! – Марина запнулась и посмотрела в насторожившиеся глаза Реутова. – Перед тем, как расстаться возле подъезда моего дома, Кирилл сделал мне предложение!..
– Какое предложение? – не сразу понял Артем, и… тут же его сердце оборвалось и ухнуло вниз… Развалившись на куски, он какое-то время, опустив подбородок, со-бирал себя в целое, стремясь придать лицу подобающий вид, и, наконец, собрав волю в кулак, поднял голову и пристально посмотрел в глаза девушки. Несмотря на то, что язык ворочался во рту, как кусок ржавого железа, он достаточно  ровно произнес:
– Ну, и что же вы ему ответили?
– По той же причине, о какой я уже сказала , я не стала делать ему больно. И потому ответила, что подумаю над его предложением…
– По-моему, это очень радостное для нас для всех известие! – все так же без каких-либо эмоций проговорил Артем.
– Ты… Ты… – она потрясенно, не находя слов, испытывающе вглядывалась в него, –  хочешь отдать меня своему сыну?  – ее матовое лицо пошло багровыми пятнами, грудь под плотно облегающим тело свитером высоко вздымалась, пальцы теребили край юбки.
  Артем смотрел на нее и чувствовал, как волна невиданной страсти наваливается на него. Ему хотелось вскочить, схватить девушку и с такой силой сдавить ее в объя-тиях, чтобы захрустели все косточки и хрящи, и чтобы он и она слились в единое целое!.. Его мышцы начали трепетать, и этот тремор стал быстро распространяться по всему телу… Через несколько секунд он весь превратился в сгусток бушующей плоти! (Подобное состояние Реутов уже как-то испытывал, правда, совершенно по другому поводу. Однажды в армии, при отработке затяжных прыжков с парашютом у него не открылся основной парашют. Запасной же он смог открыть на критической высоте… И вот тогда, после приземления, у него и случился тот, первый, тремор…) Артем вскочил с кресла.
– Извини, я сейчас…
  Он ворвался в ванну и подставил голову под струю холодной воды. Стоя так минут пять, он стабилизировал психический и физический тонус. Одновременно пришло и решение: «Никаких слюней, нужна жесткая, категоричная позиция, иначе она все поймет!..» Вытерев насухо полотенцем голову, он вернулся в гостиную. Марина сидела на том же месте, но уже собранная и решительная. Усевшись снова в кресло, Реутов продолжил прерванный разговор:
– Ты говоришь, я хочу отдать тебя… Но отдать можно только вещь и к тому же принадлежащую мне. Но ты и не то, и не другое…
– Да, я не вещь, но я твоя! Неужели ты этого еще не понял? Я же люблю тебя!..
– Помнишь, мы с тобой говорили: в любви всегда есть два вектора…
– Ты хочешь сказать, что не любишь меня?.. – Марина смотрела на Артема с недоверием, болью, трепетом.
– Да, я тебя не люблю! – отрезал он. – Того чувства, о котором я тебе когда-то рассказывал, не получилось… Да и ты, по-моему, все себе выдумала. Выбрось эту блажь из головы!.. И выходи замуж за моего сына. Лучшей жены для него я и представить не мог!
– За Кирилла?  – вспыхнула девушка. – Да, он, похоже, замечательный человек. Но когда в мире есть ты… Нет, – решительно закончила она, – я буду ждать тебя!
– Не губи свою жизнь, это бесполезно: я люблю другую женщину!.. Кстати, ты ее сегодня видела. Это моя старая любовь. Мы недавно встретились, и я узнал, что у нее от меня есть ребенок… Ты ее, Наташу, тоже сегодня видела.
– Нет! – Марина отшатнулась, как от пощечины. – Это не может быть правдой! Так не должно быть! – по ее щекам покатились крупные слезы.
  Она сидела на диване, вытянувшись в струнку, невидяще устремив глаза куда-то вверх, и лишь изредка вытирая их по-детски, кулачками. Сердце Артема пульсировало нежностью, жалостью, любовью к девушке. Не в силах ничего с собой поделать, он присел с ней рядом и обнял за плечи.
– Ничего, девочка… Ничего… Все проходит,  и это пройдет!..
  Они сидели так неизвестно сколько времени. Слезы у Марины высохли, она сидела потухшая, поникшая, погруженная в себя…
– Мне пора! – сказала она внезапно.
– Я вызову тебе такси.
– Не надо, я возьму на улице на стоянке.
  В прихожей, надев шубку и сапоги, девушка, уже взявшись за ручку двери, повернулась к Реутову и, вдруг блеснув глазами, сказала ему:
– Ах, Артем Викторович, Артем Викторович! Вы забыли, что я уже почти дипломированный психолог, и что вы пять лет меня очень хорошо учили… – и вышла из квартиры.
  Закрыв дверь, Артем съехал по ней спиной и, обреченно обхватив голову руками, застыл, сидя на полу…


День девятый

1
  Реутов проводил занятие со студентами из проблемной лаборатории. За полтора месяца, прошедшие с момента начала работы, было осуществлено ее полное техническое обеспечение, помещение приобрело тот рабочий вид, который позволял успешно проводить намеченные эксперименты. Группа сплотилась, ее участники по-настоящему увлеклись работой, готовы были уделять ей гораздо больше времени, чем было запланировано установленным графиком (Артем не мог допустить, чтобы работа на общественных началах в лаборатории мешала их учебе, и потому был вынужден сдерживать излишнее рвение), часто сами предлагали своему руководителю новые идеи (порой совершенно фантастические) для апробации.
  Реутов втайне надеялся, что состоявшееся две недели назад объяснение с Мариной Ковалевской заставит ее отказаться от посещения занятий (каждый раз, встречая ее в университете, он переживал гамму самых разнообразных чувств, которые надолго выбивали его из равновесия, и это уже начинало мешать ему выполнять сложившийся круг служебных и вообще жизненных обязанностей). Однако этого не произошло: то ли потому, что она, как ответственный человек, не могла бросить начатое дело на полпути, то ли потому, что считала эту работу действительно необходимой для своей будущей профессиональной деятельности, то ли имела какие-то особые виды на разрешение проблемы, возникшей в отношениях с Артемом. Как бы там ни было, но ему приходилось все время быть предельно собранным, чтобы не проявлять каких-либо нежелательных эмоций при общении с Мариной.
  Каждое занятие c группой строилось по одному общему плану: часть времени, обычно треть, отводилась на теоретическое изучение каких-либо аспектов психической деятельности человека, связанных с процессом обучения, а все, что оставалось, – на практическую отработку тех или иных методик. На этом, начальном, этапе Реутов ви-дел основную задачу в освоении студентами способов релаксации, аутогенной тренировки и медитации.
  Сегодняшнее теоретическое введение Артем решил посвятить внушению и его роли не только в педагогическом процессе, но и вообще в жизни человека. 
– Внушение – одно из средств взаимовлияния людей в процессе их общения и деятельности. Характерная особенность внушения состоит в том, что оно оказывает влияние на психику и поведение человека незаметно. Бесконтрольно проникнув в психику, оно реализуется в жизнедеятельности каждого из нас в виде поступков, стремлений, мотивов и установок. Внушение стимулирует сознание человека, но сам он к внушаемому содержанию не проявляет ни критического, ни аффективного отношения.
  Суггестология – наука о внушении (которую вы изучали на третьем курсе),  –  напомню, имеет своим объектом исследование человеческой личности в ее богатейшем разнообразии и наиболее сложных взаимосвязях со средой. При этом суггестология обращает внимание преимущественно на те реакции, которые проходят незаметно, недостаточно или полностью неосознанно для личности. Это огромный мир человеческих отношений, опускаемый пока научной мыслью, как незначительный, или, напротив, преувеличенный в его значении и толкуемый иногда, как скрыто протекающая роковая фатальность с агрессивно-разрушительными тенденциями. 
  Акцентированное использование внушения в ходе обыкновенной педагогической практики приводит к созданию суггестивно направленной педагогики – суггесто-педагогики, или так называемой суггестопедии, которая и составит основной объект интереса нашей лаборатории. Суггестопедия, на мой взгляд, может оказаться не только новым педагогическим направлением с подчеркнуто гуманными чертами и высокой эффективностью ее результатов, но и позволит в ходе учебного процесса экспери-ментировать и тем самым уточнять ряд особенностей и закономерностей самого внушения. Таким образом, она превращается одновременно в надежный экспериментальный метод суггестологии.
  Внушение, напоминаю, осуществляется в следующих формах: 1) гетеросуггестия (воздействие со стороны): ее объектом – суггерендом – может быть как отдельный человек, так и группа, социальный слой и т.д.; ее источником – суггестором – индивид, группа, средства массовой информации; 2) аутосуггестия (самовнушение): объединяет в одном лице суггестора и суггеренда. Внушение достигается вербальными (слова, интонация) и невербальными (мимика, жесты, действия другого человека, ок-ружающая обстановка) средствами.
  В обучении посредством внушения можно создать обстановку сосредоточенного восприятия информации, снять физическую и психическую усталость, побудить интерес к обучению, стимулировать скорость, объем и полноту усвоения информации, ее запоминание, выработать механизмы извлечения знания из кратко- и долговременной памяти.
  Люди, далекие от этого дела (а порой даже и некоторые специалисты), связывают внушение только с гипнозом. Но на самом деле его диапазон гораздо шире: внушение возможно и в состоянии бодрствования (это, кстати, самый распространенный вариант в реальной жизненной практике), и в естественном сне, и в так называемых «из-мененных состояниях сознания», и, наконец, даже телепатическое. Мы с вами будем экспериментировать со всеми этими видами внушения. Тем более, что гипноз при всех его изученных и еще неизученных возможностях, как показывает мой личный опыт, имеет очевидные недостатки: «привыкаемость» гипнотизируемого к воздействию гип-нотизера, неконтролируемость раппорта со стороны суггеренда, известные технические сложности при проведении гипноза с массовыми аудиториями, возможность побочных нежелательных эффектов физического и психического свойства (учитывая то, что людей с психическими сдвигами становится все больше и больше, это обстоятельство становится очень серьезным фактором, препятствующим использованию гипноза во всех областях, кроме чисто медицинской). Кроме того, обучение с помощью гипноза, как я предполагаю, будет достаточно эффективно, если мы имеем дело с  эмоционально-чувственной по своему содержанию информацией, усвоение же абстрактных знаний хорошего результата не даст. И вообще, мне кажется, с помощью гипноза проще извлекать уже имеющуюся информацию из памяти, чем внедрять в нее новую.
  Одна из задач, которую мы с вами должны решить в работе нашей лаборатории, – подготовить всех вас к выполнению функции профессионального суггестора. Как вы знаете, в самом общем плане успех и эффективность вашей работы будет зависеть от внушаемости тех, с кем вам доведется иметь дело. Внушаемость является характери-стикой индивида, зависимой от ситуативных и личностных факторов. В соответствии с существующими теоретическими положениями, к числу свойств личности, благо-приятствующих повышенной внушаемости, относятся: неуверенность в себе, низкая самооценка, чувство собственной неполноценности, покорность, робость, стеснитель-ность, доверчивость, тревожность, впечатлительность, экстравертированность, повышенная эмоциональность,  слабость логического мышления, медленный темп психи-ческой деятельности. То есть, другими словами, успех гарантирован там, где суггеренд уступает вам по всем психо-волевым параметрам.
  Но, согласитесь, это простая и, я бы даже сказал, малопочтенная задача – влиять на слабака. Я хочу научить вас внушать все, что вам необходимо, окружающим людям, не уступающим вам в психическом потенциале. Это тем более важно, что, по моему убеждению, внушение вообще – основа межличностного общения, а самовнушение – основа формирования психической структуры личности. Вы можете мне на это возразить, что по известной формуле, «о человеке мы судим не по тому, что он говорит или что он думает, а по тому, что он делает». И я с вами соглашусь: действительно, в конечном счете, именно так и должно быть. Но в реальной практике, увы, этот третий фактор либо не срабатывает, либо его невозможно зафиксировать.
  Есть немало категорий людей, у которых в силу специфики их рода деятельности «слово и дело» почти никогда не совпадают. Это политики, учителя и воспитатели, работники средств массовой информации, деятели искусства и т.п., привыкшие всегда говорить то, что от них ожидают услышать, представляться окружающим таким образом, чтобы те в них влюблялись, восхищались и вообще некритически воспринимали любое их слово…
– Артем Викторович! – подал кто-то голос в аудитории. – А когда вы в этом плане говорите об учителях, вы себя тоже имеете в виду?
– Ну, присутствующие, как говорится, не в счет!.. – рассмеялся Реутов. – Шучу… Конечно, и ко мне это относится. Во всяком случае, в определенной степени… Но ведь на самом деле то, что я сказал, относится не только к указанным категориям людей. Рискну выдвинуть такое утверждение: вообще все интроверты сориентированы на внушение окружающим какого-то специально сконструированного ими собственного образа, имиджа. И вот именно с этим внушенным ими образом людям и приходится, как правило, иметь дело. И потому не будет большим преувеличением сказать, что каждый из нас есть то, что он о себе думает и говорит! Вспомните, когда героиня фильма «Самая обаятельная и привлекательная» стала с подачи своей подруги внушать этот свой образ и себе и окружающим, она действительно изменила их отношение к себе… Это то, что американцы называют «make yourself» – «сделать самого себя».
  В этой связи я хочу поставить перед вами задачу по проведению следующего эксперимента: каждый из вас должен придумать для себя какой-то новый образ, вну-шить его окружающим и, как следствие, зафиксировать изменение их отношения к вам. Осуществить это можно будет не только в стенах университета (может быть, именно вне университета, потому что здесь вас слишком хорошо знают), но в том социальном окружении, в котором вам по жизни приходится бывать. Вы должны скрупулезно фиксировать факты изменения отношения к вам в связи с утверждением нового имиджа. Никто из вас не должен обмениваться между собой информацией о ходе эксперимента, вплоть до момента его окончания.
  Кроме того, по ходу проведения этой работы я хотел бы с вашей помощью проверить одну гипотезу, а именно: телепатического воздействия на окружающих. Я предлагаю каждой (каждому) из вас, разрабатывая модель своего нового образа, придумать некую лаконичную словесную формулу, которую вы будете постоянно мысленно произносить в том социальном окружении, изменения отношения которого к себе вы хотите добиться в ходе эксперимента. Предположим: вы хотите внушить окружающим, что вы человек необыкновенной щедрости и отзывчивости. Составляете такую формулу: «Я – самый щедрый человек на свете! Всем, что у меня есть, я готов поделиться с окружающими! Все, нуждающиеся в помощи и поддержке, обращайтесь ко мне!» Внушаете эту установку и следите за реакцией…
  По аудитории прокатилась волна смеха.
– Дорого может обойтись такой эксперимент! – заметил один студент. – Вдруг ко мне и на  самом деле кто-то обратится. А я ему – «от ворот поворот...» Хорошо, если не побьют!
– Ну, это ж я для примера, – улыбнулся Реутов. – А вы можете придумать менее экстремальные установки… Хотя, мне кажется, именно экстремальные типы внушения могут вызвать заметную реакцию. Но решать вам… 
– Артем Викторович! А вы действительно ожидаете какого-то результата от подобного эксперимента? – с сомнением в голосе подал реплику тот же студент.
– А почему нет? Я, как вы помните, уже неоднократно высказывал мнение о том, что наша мысль материальна… А если это так, то она должна оказывать физическое воздействие на мысли других людей, в том числе и телепатическим путем. Другое дело, что все люди в разной степени обладают этой способностью: одни в силу при-родной слабости своего «психического поля», другие – по причине его недостаточной  тренированности. Можно предположить, что не у всех вас будет какой-то положи-тельный результат при проведении этого эксперимента, а может быть, даже вообще ни у кого не будет (кстати, я прошу вас в своих отчетах честно и объективно это отме-тить). Но ведь это эксперимент. А в нем даже отрицательный результат – это тоже результат…
– Но ведь, если следовать вашей логике, – включилась в дискуссию Марина Ковалевская, – то весь склад нашего мышления – есть прямое следствие чьего-либо внушения?
– Ну, во-первых, одно маленькое уточнение: не все содержание нашего мышления, а за вычетом усвоенного сознательно и критически. Но массив этого содержания действительно огромен. Вспомните, что большую часть информации, особенно в детском возрасте, мы усваиваем абсолютно некритически, доверяясь авторитету наших ро-дителей, близких, воспитателей детского сада, школьных учителей, старших товарищей на улице, вообще взрослых людей и т.д.
  В конечном счете, мощь суггестора определяет масштаб внушенного содержания. Если вы имеете дело с сильной личностью, то неизбежно подпадаете под ее влияние, если же вы сами таковы, то другие попадают в зависимость от вас. Это, по-моему, элементарно… Но с другой стороны, не будем забывать о возможностях самовнушения. Ведь любое внушение есть характеристика отношения между вами и другим субъектом. А отношение – всегда есть действие двоих. И значит: любое действие, направленное на вас, может вызвать с вашей стороны противодействие. Вам внушают уважение, а вы самовнушаете себе презрение, вам внушают любовь, а вы самовнушаете себе ненависть,  – Артем говорил это всей аудитории, но на самом деле имел в виду только Марину; и по ее напрягшемуся лицу он понял, что она догадалась об этом.
– Так что, и любовь, в конечном счете, – самовнушение? – Марина, не мигая, смотрела ему прямо в глаза. – Захотела полюбить – внушила себе любовь, захотела разлюбить – внушила себе ненависть?!
– Приблизительно так… Как мы влюбляемся? Находим у своего «объекта» какие-то привлекательные черты (физические, интеллектуальные, нравственные и т.п.), под-нимаем их до небес, закрываем глаза на все недостатки, внушаем себе, что жить без этого человека не можем. И готово – влюбились! Если хотим добиться противополож-ного, находим у нашего «объекта» какие-то отрицательные черты, зацикливаемся на них, игнорируем все хорошее, и тут же получаем противоположный результат – возненавидели!
– Как-то это все просто, – задумчиво произнесла Марина, – рационально... и даже страшно!..
– Поживите подольше, – Реутов обвел взглядом аудиторию, – и сами в этом убедитесь…
– А как же вы сами говорили... – начала Марина и осеклась. 
  Артем догадался, что ей на ум пришли какие-то его слова, сказанные в разговоре у залива, но она вовремя опомнилась… Чтобы не развивать дальше взрывоопасную тему, он решительно свернул дискуссию по возникшему вопросу и перевел занятие проблемной группы на отработку практических методик.













2
  В четыре часа Реутов вместе с Афониным и Зуйкиным сидел на совещании в кабинете проректора по учебной работе Терещенко.
  Александр Павлович – высокий, грузный мужчина пятидесяти пяти лет с хитровато-масляными глубоко посаженными глазами, крупным носом, тяжелым подбородком, черными как смоль бровями «а ля Брежнев» и пегими от постоянного курения трубки густыми усами – добродушно рокотал баском (Артем знал, что этот вкрадчивый рокот мог быстро превратиться в оглушительное грохотание, когда Терещенко кому-то делал разнос).
– В январе ожидается приезд комиссии для аттестации ряда факультетов, в том числе и вашего. Сейчас мы проводим смотр готовности к этому событию. Учебная часть проверила все необходимые документы по кафедрам. По вашей кафедре, – он посмотрел на Зуйкина и Реутова, – есть масса вопросов. В частности, все учебно-методические комплексы, за исключением подготовленных присутствующими, содержат не только формальные, но и содержательные недоработки.
  «Вот Зуйкин, сукин сын! – опустив голову, выругался про себя Артем, – Он, оказывается, не только перепоручил выполнение своей работы Сергею Кустинскому, но и присвоил ее себе!»
– Вы ж понимаете, Александр Павлович, я в силу очень важных причин лишен возможности уделять достаточное внимание этому делу, – Зуйкин со значением по-смотрел в глаза проректору. – И потому нуждаюсь в помощи опытного человека.
– Да, понимаю, – благодушно согласился Терещенко. – Потому и пригласил на совещание Артема Викторовича. Артем Викторович! – он посерьезнел, сведя вместе кустистые брови, – Я думаю, вам надо взяться за эту работу и помочь своему заведующему.
– Вынужден вам напомнить, Александр Павлович, что я являюсь на общественных началах заместителем заведующего кафедрой по научной работе, а не учебно-методической. И мне хватает своих обязанностей… А Борису Семеновичу мы еще в сентябре на заседании кафедры говорили, чем он должен прежде всего заниматься в этом году. И если он не может выполнять как следует свою работу, то это его проблемы!
– Нет, Артем Викторович, это не только его проблемы, а наши общие, – проректор призывно посмотрел на Афонина, но тот продолжал сидеть молча. – И сейчас не время считаться, у кого какие обязанности, а надо закатать рукава и сообща делать общее дело!
– Что-то сообща не очень получается: – начал закипать Артем,  – у нас, кто везет, на того и грузят! Раз я безупречно сделал свою часть общей работы, значит, должен взять на себя и остальную? А у меня, между прочим, запланировано на весну завершение работы над монографией, я руковожу проблемной лабораторией… Что мне еще осталось: полы на кафедре вымыть?!.. 
  Терещенко, видя, что решить проблему с наскока не получилось, решил выйти из положения с наименьшими потерями.
– Павел Александрович! – он посмотрел на Афонина. – Решите этот вопрос, пожалуйста, сами. Так, как найдете нужным, – и, не давая декану факультета времени для возражений, продолжил, – но дело должно быть выполнено наилучшим образом. Пойдем далее… В наших планах на текущий год запланирована защита двух докторских диссертаций по вашей кафедре. И это дело поважнее даже, чем «комплексы», как вы прекрасно понимаете! Может руководство университета твердо рассчитывать на выпол-нение ваших обязательств? – проректор пытливо смотрел по очереди то на Зуйкина, то на Реутова.
  Артем вытаращил глаза.
– Позвольте, о каких двух диссертациях идет речь? Ну, о докторской Бориса Семеновича я знаю. А чья вторая?
– Ваша! – сладко пробасил Терещенко.
– Это что же получается: «без меня меня женили»?!
– Почему без вас? Вы же сами ректору обещали!
– Я ректору обещал к весне выпустить еще одну монографию. Но о защите диссертации речи не было.
– Ну, что вы, Артем Викторович, к словам придираетесь? Ведь эта книга всем нам нужна, чтобы представить вас к присвоению соответствующей ученой степени!
– Может быть и так, – согласился Реутов. – Но я никому не обещал стать доктором в этом учебном году. И к словам я «придираюсь» потому, что привык за них отвечать! Поэтому прошу не вешать на меня придуманных вами обязательств.
– Ну, а вы что на это скажете? – Терещенко посмотрел на Афонина.
– Если честно говорить, то инициатива включить в план работы защиту докторской диссертации Артемом Викторовичем исходила не от деканата, а от ректората, – Павел Александрович посмотрел на проректора и, предупреждая взрыв его негодования, решительно продолжил. – Но я всецело поддерживаю эту инициативу! Артем! – он обратился к Реутову, – как говорится, «Платон мне друг, но истина дороже». Так вот, я и как твой друг, и как начальник считаю, что тебя нужно любыми путями выну-дить стать доктором в ближайшее время!
– Спасибо тебе, друг! – саркастически буркнул Артем.
– Нет, коллеги, я с таким сталкиваюсь первый раз в жизни: человека тянут в доктора, а он упирается! – Терещенко развел руками. – Надеюсь, у вас, Борис Семенович, нет таких настроений?
– Нет, что вы… Я с удовольствием… Но... – у Зуйкина забегали глаза, – у меня возникли некоторые проблемы… Ведущая организация – кафедра возрастной психологии МГУ – при обсуждении моей работы сделала ряд замечаний, на исправление которых потребуется определенное время… – он мялся, сокрушенно взглядывая на проректора. – И поэтому я, возможно, не успею выйти на защиту до конца года…
– Да вы что, угробить нас решили?! – загрохотал Терещенко, испепеляя взглядом всех присутствующих. Затем, помолчав какое-то время, он уже более миролюбиво продолжил. – Хотя… Сложившимся положением дел вы не нас, а себя, свой факультет, прежде всего угробите… Надеюсь, вы отдаете себе в этом отчет и сделаете необходимые выводы. Кстати, Артем Викторович, а каковы успехи в работе вашей лаборатории? Мы сможем что-нибудь предъявить комиссии?
– Лаборатория работает всего полтора месяца. Ни о каких практических результатах речи пока быть не может… Но мы можем представить детальный план нашей работы, – добавил Реутов, отвечая на недовольный взгляд Терещенко, – и наглядно продемонстрировать проводимые эксперименты и апробируемые методики.
– Ну, это уже хоть что-то! – буркнул проректор.
  Обсудив еще некоторые текущие вопросы работы факультета, участники совещания покинули кабинет Терещенко. По дороге к своему учебному корпусу Афонин намеренно придержал Реутова, чтобы отстать от Зуйкина и поговорить один на один.
– Да, Артем, твой прогноз о том, что на кафедре будут проблемы, полностью подтвердился! И что теперь делать – ума не приложу…
– Наш Борис Семенович, как и Киса Воробьянинов, страдает «организационным бессилием и бледной немочью». Я тебе советую поручить руководство выполнением всех учебно-методических документов по кафедре Зайдер. Клара Александровна  – тетка умная и вполне еще дееспособная. Правда, она скисла в последнее время, к работе стала относиться с прохладцей… Потому что потеряла перспективу: она уверена, что Зуйкин в следующем году турнет ее с работы. А на мой взгляд: если, исходя из инте-ресов дела, выбирать между ними, то я бы выбрал ее. Если ты ей гарантируешь, что она останется работать на кафедре и после достижения пенсионного возраста, то она сейчас наизнанку вывернется и сделает все комплексы наилучшим образом! Я думаю, что против такого решения проблемы и Борис Семенович не будет сильно возражать: после сегодняшнего разговора у него наверняка в одном месте очень сильно засвербело!
– Да, вероятно, ты прав. Это выход. Мне тем проще будет дать такую гарантию Зайдер, что я очень надеюсь, даже почти уверен, что Зуйкин не будет в следующем году заведующим кафедрой. Уже сейчас всем стало ясно, в том числе и руководству университета, что он только дров наломать может на этом посту.
  Они расстались в фойе первого этажа. Афонин пошел в деканат, а Реутов к себе на кафедру – забрать оставленный там кейс. Войдя в комнату, Артем увидел сидящего в одиночестве за своим столом, обхватив голову руками, Зуйкина. Заслышав шум, Борис Семенович поднял голову и, увидев Реутова, обратился к нему.
– Артем Викторович! Вы не могли бы уделить мне немного времени?
– Да, конечно, – Артем подсел к его столу.
– Ну и, что же нам теперь делать?
– Вы кого имеете в виду, когда говорите «нам»?
– И коллектив кафедры в целом, и нас двоих конкретно.
– Что касается коллектива, то это вам с Афониным, как начальству, решать, какими путями заставить людей выполнять свои служебные обязанности. Что же касается нас двоих... то у меня лично никаких проблем нет! Все, что я делаю и что обещал сделать, я выполню. А что касается ваших проблем, то это ваши проблемы!
– Артем Викторович! За что вы меня так не любите? – Зуйкин улыбался, но в глазах поблескивал холодок. – За то, что я занял ваше место? Так вы ведь сами от него отказались…
– Ну, во-первых, вы не барышня, чтоб я вас любил. Во-вторых, я не считал и не считаю это место своим, и потому ни к кому не могу иметь по этому поводу никаких претензий. Но вот то, что вы его заняли, меня действительно возмущает! Ведь вы, как никто другой, знали, что у вас большие проблемы с диссертацией и что вам, чтобы довести ее до ума, придется потратить очень много времени. Вы знали, что текущий учебный год будет очень сложным, поскольку придется выполнить огромный объем разнообразной работы, чтобы успешно пройти аттестацию. Но вас совершенно не смутило, что вы по своим способностям не готовы к выполнению такой работы (при этих словах Зуйкин слегка покраснел, а рот его скривился). Потому что вы ведь думали, признайтесь честно, не об интересах дела, а о своей карьере. Вместо того, чтобы отказаться от предложения (хотя бы на один год), вы восприняли его как подарок судьбы! Еще бы: Реутов отказался – когда еще такая удача подвернется?!
– Я пытался отказываться, – неуверенно забормотал Зуйкин.
– Когда люди отказываются убедительно, их отказ сразу принимают всерьез. А когда они изображают отказ, к нему и относятся соответственно... Так что, как видите, в моей «нелюбви» к вам ничего личного…
– Изображаете праведника? – глаза Бориса Семеновича заискрились ненавистью. – Расскажите это кому-нибудь другому. А я-то знаю, что личное как раз у вас стоит на первом месте. Светлану Ивановну мне простить не можете?
  Артем вскинул голову. «Ах ты, зараза! Неужели эта дурочка все ему рассказала?» А затем уже вслух, ровным тоном спросил:
– А причем здесь Светлана Ивановна?
– Не надо со мной играть. Я уже давно догадался о ваших отношениях по тому, как она всегда ела вас глазами. А теперь, когда она бросила вас и предпочла меня, вы мстите?
– Это она все вам рассказала? – сохраняя совершенно невозмутимое лицо, спросил Реутов.
– Хоть вы и считаете, по-видимому, меня слабым специалистом, я все-таки кое-что понимаю в психологии, особенно женской. И мне не требуется прямых ответов, чтобы выведать у женщины нужную информацию, я и по косвенным сведениям могу ее получить!
– Я уж не знаю, что там вам Светлана сказала и до чего вы сами догадались, но только мое отношение к ней никак не могло повлиять на мое отношение к вам. Наобо-рот: теперь мое отношение к вам будет определять мое отношение к ней.
  Зуйкин какое-то время переваривал эту фразу, пытаясь понять ее смысл, и наконец неуверенно произнес:
– Так, значит, у вас нет ко мне претензий в связи со Светланой?
– Конечно, нет. У меня даже к ней нет претензий! Только, поскольку она мне не совсем чужой человек, есть сожаление, что из всех возможных вариантов устройства личной жизни она выбрала наихудший!.. – Реутов поднялся и, не оглядываясь, вышел из комнаты. 
– Ну, это мы еще посмотрим! – раздалось ему вслед.
3
  Вечером, после семи, домой к Реутову зашла Вика Снежко. Она позвонила предварительно и, не объясняя причины, настоятельно попросила о встрече…
  …Они не виделись две недели после того, как в ее комнате в общежитии закончился ремонт, и она вернулась к привычному образу жизни. Пока же шел ремонт она, воспользовавшись согласием Артема, каждый день посещала его квартиру. По ее признанию, пребывание в столь комфортных условиях (сам Реутов, как правило, большую часть дневного времени дома отсутствовал, и потому его кабинет с компьютером и библиотекой оказывался в полном распоряжении девушки) очень подстегивало ее работу. Артем имел возможность  в этом воочию убеждаться, обнаруживая, какими темпами растет объем второй главы ее диссертации.
  Правда, Реутов подозревал, что стимулом для ее успехов были не только, а может быть, даже и не столько, хорошие условия работы, сколько возможность каждодневно оказываться с ним в интимной обстановке, что неизбежно заканчивалось занятиями сексом… При всей дееспособности Артема в этом плане к концу этих двухнедельных «каникул любви» он был выжат как лимон. Вика была ненасытна: несмотря на попытки (не очень решительные, надо признаться) Реутова хотя бы некоторые из дней ее пребывания в его квартире заканчивать мирно, она находила изощренные способы вызвать в нем сексуальное возбуждение и затащить в кровать… Артем старался по-отечески увещевать девушку, что подобные излишества могут плохо кончиться, но та неизменно отвечала, что начнет поститься, как только ее жизнь вернется на круги своя, а пока намерена взять от сложившейся ситуации все, что возможно!
  В этой связи Реутов был вынужден дважды под надуманным предлогом отказать в близости Виолетте, которая несколько раз за этот период заходила к нему по вече-рам. Чтобы не возбуждать лишний раз ее подозрений и ревности, он запретил Вике в его отсутствие выходить на кухню. А для того, чтобы она всегда могла подкрепить свои силы во время работы, он перед уходом из дома оставлял на втором (письменном) столе в кабинете поднос с электрочайником, растворимым кофе, чаем в пакетиках, печеньем, конфетами, фруктами. А когда сам обедал в присутствии девушки, то приносил все необходимое для двоих на подносе в гостиную и располагал все это на журнальном столике…
  …Вика зашла в прихожую, благоухая духами, замешанными на морозном воздухе, и поскрипывая снежком, прилипшим к подошвам сапожек. Глаза ее возбужденно блестели, щеки розовели румянцем, волосы, раскинувшиеся на плечах, отливали антрацитовым блеском. Помогая ей освободиться от верхней одежды и  обуви, Реутов не мог не восхищаться той бившей из нее энергии, жизненной страсти, которая всегда притягивала его к ней и даже покоряла.
– Что случилось? Почему такая срочность? Разве нельзя было встретиться в университете? – улыбаясь, он смотрел на нее.
– Что ты! Какой университет? – она обвила его шею руками и впилась долгим поцелуем в губы. – Слушай, давай о делах потом, – зачастила она возбужденным шепотом. – Вчера закончились… «критические дни», и потому у меня без тебя  – полный «кризис»! Я так соскучилась, что готова тебя просто заласкать насмерть!.. Я уже приняла душ в общежитии, и поэтому пошли прямо в спальню, – она потащила Артема по коридору.
– Послушай, Вика, – нахмурившись, забормотал Реутов, глядя на девушку, сбрасывавшую с себя одежду со скоростью сержанта, закончившего «учебку». – Я сегодня не очень расположен к сексуальным играм…
  События последнего времени, вызвавшие и продолжающие вызывать немалые переживания Артема, породили некий комплекс… вины. Его, Реутова, вины перед теми женщинами, с которыми он занимается любовью, не любя их, но, самое главное, вины перед той женщиной, которую он любит, но не занимается с ней любовью…
– Милый, ты только расположись на кровати, а все остальное я сделаю сама! – горячо шептала Вика, лихорадочно стаскивая с Артема одежду.
  Сняв с него все, до последней нитки, она толкнула Реутова на постель, которую тоже успела в мгновение ока разобрать, а затем сама набросилась на него и стала неистово ласкать все его тело от ушей до кончиков пальцев ног губами, руками, грудью…
  «Да, она, конечно, Марья-искусница  в любви, – размышлял лежавший с закрытыми глазами Артем, постепенно поддаваясь сладкой истоме возбуждения, – и у мертвого поднимет… Но вот если б на ее месте была Марина!»
  И как только он произнес мысленно это имя, все тело его затрепетало, охваченное страстным желанием. Вика, принявшая его состояние на свой счет, с утробным стоном удовлетворения уселась сверху на мужчину и начала все ускоряющуюся скачку, закончившуюся в итоге одновременными судорожными содроганиями двух тел, в ходе которых девушка, всхлипывая, шептала: «Милый, милый…», а Артем прохрипел: «О, Марина!..»
– Что?! – мгновенно приходя в себя, набросилась на него Вика. – Какая Марина?!
  Всю жизнь Реутов неукоснительно придерживался правила – называть своих женщин во время занятий любовью с ними «рыбками», «котиками», «звездочками», «солнышками», «ласточками», «зайками» и прочими ласковыми словами, что помимо создания интимной атмосферы в общении выполняло практическую функцию – страховало на случай забывания имени женщины или, что еще более важно, опасности назвать ее другим именем… И вот он впервые допустил такой прокол!
– Да это я машинально, – попытался он улыбнуться, – просто на ум пришло имя, я его и произнес…
– Ты что, меня за дуру принимаешь? – начала заводиться всерьез Вика.
– Упаси Бог!  – Артем старался разрядить ситуацию, сведя все к шутке. – Чтобы не выглядеть себялюбцем, который во время оргазма выкрикивает свое собственное имя, я и назвал любое другое попавшееся!..
– Сволочь вы, Артем Викторович! – процедила девушка и, отодвинувшись от него на край кровати, повернулась спиной.
  Реутова как будто хлыстом хлестнули! Медленно поднявшись с кровати, он, играя желваками, ровно произнес:
– Немедленно одевайся и уходи! Чтоб через десять минут, когда я выйду из ванны, тебя здесь не было…
  Он сгреб свою одежду и пошел принять душ. Поливая себя водой, Артем размышлял о случившемся. «Что-то день сегодня какой-то проблемный! Сначала Терещенко с Зуйкиным нервы мотали, а теперь с Викой как-то неловко получилось… Ну да,.. что не делается, все к лучшему. Все равно так или иначе Вику надо было “приводить в чувство”. Она, похоже, вообразила, что удовлетворяя меня в сексуальном плане, заняла какое-то особое место в моей жизни. К тому же решила, что может даже меня оскорблять… А вот это не разрешено ни одному человеку на свете!» Обмывшись, он оделся и открыл дверь ванны…
  На полу стояла на коленях совершенно обнаженная Вика. Она подняла к Артему заплаканное лицо:
– Тёма, милый! Умоляю тебя, прости меня, пожалуйста! Я не хотела тебя оскорблять… Просто ты сделал мне очень больно, и я не сдержалась, – ее глаза на фоне потекшей туши с мольбой смотрели на мужчину.
  Реутов никогда не мог спокойно переносить женские слезы, и его сердце тут же дрогнуло… Он подхватил девушку за плечи и поставил на ноги. Бережно вытирая ладонями ее перепачканное лицо, он четко и внятно произнес:
– Запомни раз и навсегда: никто не может оскорблять меня… безнаказанно. Если ты еще когда-нибудь посмеешь сказать мне хотя бы одно слово поперек характера, я тебя тут же вычеркну из своей жизни! Ты поняла?
  Вика молча и согласно закивала головой. Артем приобнял ее за плечи и повел назад в спальню. Там он предложил ей лечь в кровать, накрыл одеялом, а сам рас-положился, не раздеваясь, рядом.
– Я не знаю, что ты нафантазировала себе по поводу наших с тобой отношений, – проговорил он, помолчав какое-то время, – но я вынужден сказать тебе определенно: никаких прав у тебя на меня нет! Ты, конечно, в полной мере устраиваешь меня в сексуальном аспекте, мне нравится проводить с тобой время, но любви в глубоком смысле этого слова у меня к тебе нет… – по тому, как на лицо девушки набежала тень страдания, Артем понял, что ей очень больно слышать это, но все-таки решил сказать всю правду до конца. – У меня есть женщина, которую я люблю… Кто она такая, тебе знать совсем не обязательно. Ее действительно зовут Мариной. Это правда… Но правда и то, что мы с ней никогда не будем вместе! Почему, это тебе тоже знать не обязательно… Но теперь ты знаешь главное и можешь принять решение: либо все оставить, как было, либо бросить меня… Хочу сразу предупредить: если ты выберешь второй вариант, тебе бояться нечего – все свои служебные обязанности по отношению к тебе я выполню неукоснительно, то есть останусь таким же добосовестным научным руководителем, каким был до… Ну, ты понимаешь, чего… Итак, каково твое решение? – произнес Реутов после паузы.
– Конечно, первый вариант! – не задумываясь сказала Вика.
– Вот так сразу и определенно? – удивился Артем. – И даже время на размышления не попросишь?
– А мне не нужно никакого времени. Я давно уже об этом размышляю. И поняла, что ты не любишь меня… Или потому, что не хочешь, или потому, что не можешь, или потому, что боишься полюбить почему-то… Ведь я неглупая, если ты мог заметить.
– Конечно, я знаю, что ты умная… и к тому же очень красивая! Ты вообще уникальная женщина. Принято считать, что умные и красивые – стервы! А в тебе этого нет ни грамма! Для любого мужчины ты была бы подарком судьбы, но вот со мной тебе не повезло…
– Ну, это уж мне решать, – девушка ласково улыбнулась и, слегка отбросив одеяло, обняла Артема за шею, прижавшись к нему обнаженной грудью. – Чем дольше мы с тобой поддерживаем отношения, тем больше я в тебя влюбляюсь…
– Это потому, что мы с тобой не женаты, – пошутил Реутов, – тогда бы все было наоборот!
– Не знаю, не знаю, – засмеялась девушка. – Пока же я замечаю, что все больше покоряюсь тебе. И, ты не поверишь, мне это очень нравится… Это самое сладкое рабство на свете! Я долго размышляла над этим и пришла к выводу, что больше предпочитаю быть твоей любовницей, чем чьей-либо женой… Ну, разумеется, кроме как твоей… – она прижалась в долгом поцелуе к губам Артема.
– Последнее  – из области фантастики, – произнес, отдышавшись Реутов.
– Для тебя брак со мной – фантастика, или вообще с кем угодно?
– С такими молодыми красотками, как ты!
– Почему?
– Потому, что я старый и мудрый Гудвин…
– Но Гудвин, кажется, был великий и ужасный! – возразила девушка.
– Я его иная, добрая, ипостась… Все видел, все знаю, все понимаю…
– И я, кажется, тоже понимаю: – вздохнула Вика, –  ты не веришь в искренность чьих-либо чувств по отношению к себе. Не понимаю только, почему ты это добром считаешь?
– А добро в том, – нарочито назидательно проговорил Артем, – что я не позволяю таким увлекающимся особам, как ты, сломать жизнь и мне и себе!
– Нет, ты неисправим! – обреченно вздохнула девушка и после паузы добавила: – Но все равно я тебя люблю! – и прижалась к груди Реутова.
  На какое-то время разговор прервался. Артем, размышляя над сказанными Викой словами, машинально захватывал пряди волос девушки, поднимал их на уровень вытянутой руки и смотрел, как они струящимся потоком опадают на ее плечи… Вика замерла, умиротворенная интимной нежностью момента…
  Сигнал мобильника, извещавший о поступлении SMS-ки, заставил Реутова очнуться. Он вспомнил, что Вика, договариваясь о свидании, намекала на какую-то важную тему, которую нужно обсудить.
– Ты, кстати, хотела, кажется, о чем-то со мной поговорить? Или просто выдумывала повод для встречи? – обратился он к девушке.
– Нет, тема действительно есть, – Вика легла поудобнее, облокотившись на подушку. – Мне на днях звонила мать. Она у меня работает инспектором детской комнаты милиции. Приглашала приехать в гости на Новый год. Но это не главное – я бы и так поехала на праздники домой: соскучилась по маме, сестрам, племянникам… Главное то, что она передала мне официальное предложение руководства УВД поработать какое-то время у них в качестве специалиста по девиантному поведению – в городе сложилась очень сложная криминогенная обстановка в молодежной среде. Причем предлагают работу не на общественных началах, а за хорошие деньги. Это само по себе приятно, но для меня главное не это, а то, что можно собрать интересный эмпирический материал для диссертации…
  Вика посмотрела на внимательно слушающего Артема и, не дождавшись его реакции на сказанное, продолжила:
– Кроме того, мать намекнула, что город вообще не прочь получить меня как специалиста высокого уровня после окончания аспирантуры. Обещают даже сразу квар-тиру дать. А это у нас в последние годы вообще вещь неслыханная! А для меня тем более важная, что в нашем родительском доме сейчас живут: мама (отец умер несколько лет назад), сестра с мужем и двумя детьми, и мое появление сильно усложнит жилищную проблему… К тому же, как ты знаешь, я в любом случае должна к весне четко определиться с местом будущей работы в связи с окончанием срока учебы, – закончила девушка.
– Ну, если ты хочешь знать мое мнение по этому поводу, чисто объективное, без учета всяких, так сказать, привходящих обстоятельств, – отозвался Реутов, – то оно таково. Временно, скажем, месяц, ты поработать там можешь. Действительно, это должно пойти на пользу делу. Но вот, что касается возвращения домой навсегда, то я считаю, что для такой, извини, провинции, как Вышний Волочок, иметь в штате УВД кандидата психологических наук (а я не сомневаюсь, что в следующем году ты полу-чишь эту степень) это жирно!  Не говоря уже о том, что и с квартирой, и с достойной зарплатой они тебя, скорее всего, «кинут»!
– Так что же мне тогда делать? – Вика с затаенной надеждой смотрела на Реутова. – Куда деваться?
– Ну, во-первых, формально до окончания срока аспирантуры еще остается десять месяцев. А за это время много чего может произойти… Можно даже ребенка родить, – улыбнулся Артем, – не то, что работу найти. А во-вторых, работу мы, скорее всего, найдем для тебя и в Питере. С жильем сложнее, но это, увы, плата для всех, кто желает покорять столицы!
  Артем привлек к себе тяжело вздохнувшую после его слов девушку, нежно поцеловал в лоб и предложил одеваться.


День десятый



1
  Тридцать первого декабря утром Реутов вместе с Виолеттой и Наташей завтракали на кухне, обсуждая одновременно, как организуют и проведут сегодняшний новогодний вечер.
  По многолетней традиции проводить праздники в компании семей Афониных и Рокотовых Артем решил на этот раз пригласить их к себе в гости, предполагая тем самым убить двух зайцев сразу: отметить и Новый год и новоселье (которое, по словам Николая Петровича, сказанным то ли в шутку, то ли всерьез при прощании после осеннего мероприятия на его даче, он, Реутов, зажал). Артем счел естественным привлечь к участию в  этом событии и своих соседок, на что те горячо и с радостью согласились.
  И вот сейчас женщины возбужденно обсуждали, что лучше всего приготовить к праздничному столу, какие сюрпризы подготовить гостям. Наташа предупредила мать и Артема, что вечером она вместе с друзьями и подругами собралась на новогоднюю дискотеку, но к одиннадцати часам обязательно будет за семейным столом. Реутов, со своей стороны, попросил Виолетту иметь в виду, что в застолье обязательно будут участвовать семь человек (пары Рокотовых и Афониных и их, хозяев, трое), но нужно быть готовым и к появлению молодежи – Виталия Рокотова, Лики Афониной и, наконец, Кирилла, который во вчерашнем телефонном разговоре как-то неопределенно и зага-дочно ответил на предложение отца быть этим вечером у него.
– Девочки! – добродушно обратился Артем к спорящим матери и дочери. – Вы сильно не увлекайтесь фантазиями. Помните, что многие вопросы предстоящего мероприятия уже мною решены. Елка уже установлена и наряжена. Новогодние подарки всем гостям дед Мороз и Снегурочка уже доставили. Вопрос с оборудованием праздничного стола практически решен. Костя Солопов, хозяин того ресторана, в котором мы с вами отмечали твой день рождения, Наташа, в девять часов вечера пришлет своих людей, и они накроют скатерть-самобранку по высшему классу! Вы, со своей стороны, если, конечно, хотите, можете что-то приготовить из разряда ваших «семейно-фирменных» блюд, если таковые имеются.
– Конечно, имеются! – откликнулась Виолетта, желавшая произвести как можно более яркое впечатление на самых близких друзей дорогого для нее мужчины, да и на него самого. – Ну, что, Ната, не ударим в грязь лицом? – обратилась она к дочери. – Поддержим реноме семьи Глинских?
– А то! – отозвалась девочка.
– Осталось решить один важный вопрос: – заметил Артем, –  где накрывать стол? Вариантов два: или у меня в гостиной, или здесь, на кухне. Я склоняюсь ко второму: тут будет стол, а в гостиной будем танцевать и вообще развлекаться. Что вы по этому поводу думаете?
– Я – за! – согласилась Виолетта.
  В это время в прихожей Реутова прозвенел  звонок.
– Странно, – удивился Артем. – Кого это принесло в такое время?
  Он поднялся из-за стола, вышел в коридор и открыл входную дверь. На пороге стояла Ирина…
  …Реутов не виделся с бывшей женой с того памятного августовского разговора, когда они расстались очень недовольные друг другом. Никакой информацией о том, как обстояли ее дела за последние месяцы, он не располагал, потому что и с самой связующей их нитью – сыном теперь общался очень редко. Как  летом, так и на этот раз Ирина внешне выглядела вполне на уровне, однако Артем заметил в ее взгляде какую-то тщательно скрываемую растерянность, что при ее всегдашней самоуверенности было не совсем обычно…
– Здравствуй! Пустишь? – обратилась она к слегка оторопевшему Артему.
– Да, конечно, – встрепенулся он, распахивая двери. – Входи.
– С Новым годом, с новым счастьем! – она прижалась дипломатически-нейтрально холодной щекой к его губам.
– Спасибо! И тебе того же! – отозвался Реутов, помогая ей раздеться. – Проходи на кухню. Позавтракаешь с нами.
– С «нами»!? – она удивленно взглянула на него. – Ты что, не один?
– Проходи. Сейчас все увидишь.
  Они вошли в кухню. Виолетта и Наташа, прервав свой разговор, озадаченно смотрели на женщину.
– Познакомьтесь, – Артем показал рукой на Ирину, – моя бывшая жена, Ирина Антоновна. А это – мои соседки, Виолетта и Наташа Глинские.
  Ирина, ничего не знавшая об особенностях коммунального существования бывшего мужа, недоуменно оглядывалась по сторонам, пока Реутов в двух словах не прояснил ситуацию. Предложив ей присесть, он вновь спросил:
– Так ты позавтракаешь или, может быть, кофе или чай?
– Кофе, если можно, – отозвалась Ирина, осваиваясь в обстановке и с ревнивым пристрастием рассматривая присутствующих женщин.
– Лета! Подсуетись, пожалуйста, – обратился Артем к Виолетте.
  Та налила из кофеварки чашечку напитка и поставила перед Ириной, подвинув к ней одновременно блюдо с эклерами. Остальные принялись за прерванный завтрак. За столом повисла напряженная тишина: чувствовалось, что все находились не в своей тарелке. Чтобы разрядить обстановку, Артем задал Ирине несколько нейтральных во-просов: о погоде на улице, о самочувствии ее родителей, о том, как она предполагает встречать новый год. Заметив, что чашка ее пуста, он пригласил женщину для разговора в комнату.
– А вы, девочки, – обратился он, выходя из кухни, к Виолетте и Наташе, – начинайте действовать по утвержденному плану.
– Ты позволишь мне посмотреть квартиру? – спросила Ирина, выйдя в прихожую.
  Артем молча кивнул головой. Женщина с дотошным любопытством осмотрела все комнаты, ванну и затем, почти не скрывая зависти, произнесла:
– Ты не только себе дворец отхватил, но еще и, – она повела головой в сторону кухни, – гарем завел…
  Реутов едва не вспылил, однако сдержался и ровно, не глядя на Ирину и как бы про себя, заметил:
– Постоянно убеждаюсь, что стервы – это роковые женщины, которым не хватает аристократизма!
– Ладно, не хами, – примирительно проговорила Ирина. – Я приехала не для того, чтобы ругаться.
– А для чего же? Давай ближе к делу. А то у меня сегодня забот – невпроворот!
  Он пригласил ее пройти в гостиную. Они уселись в кресла, и Реутов с подчеркнутым нетерпением уставился на «эксжену».
– Ты давно виделся с Кириллом? – начала та.
– В начале месяца. А что?
– У него большие  и приятные новости!
– Какие же? – спросил Артем, внутренне настораживаясь.
– Ну, во-первых, он занял второе место на конкурсе, организованном банковской корпорацией, и получил за свой проект защиты депозитариев премию – двадцать тысяч долларов!
– Молодец! Очень рад за него.
– А обрадует ли тебя тот факт, что эти деньги он решил отдать мне?
– А какое мне вообще может быть дело до того, как он распоряжается своими деньгами. Хотя… просто любопытно, почему он это сделал.
– Ты помнишь наш разговор в августе, перед покупкой этой квартиры?
– Помню.
– Я тогда рассказала тебе о завещании моего мужа, в котором он оставлял свою квартиру дочери, – посмотрев на согласно кивающего Артема, она продолжила. – Так вот, вскоре я, откровенно поговорив со своим Виктором Николаевичем, узнала, что врачи обнаружили у него запущенный рак... – Ирина тяжело сглотнула, ее глаза ув-лажнились.
– Я очень сочувствую тебе! – произнес Артем, с искренней жалостью глядя на женщину.
– Он сказал мне также, – продолжила Ирина, помолчав какое-то время, – что, не отмечая этого факта в завещании, он уже положил все свои сбережения – пятьдесят тысяч долларов – на мой счет в банке… Когда я недавно рассказала об этом Кириллу, он и решил отдать свою премию мне, чтобы на эту общую сумму можно было купить однокомнатную квартиру…
– Ну, что ж. Я очень рад и за тебя, и за Кирилла, и за себя…
– А «за себя» почему?
– Я рад, что мы воспитали настоящего, доброго и благородного, человека! Кстати, как видишь, мой прогноз полностью оправдался: я предсказывал, что сын не оставит тебя в беде…
– Да, это так, – радостно заулыбалась Ирина. – Но ты еще не все знаешь! Вторая новость еще более удивительная: Кирилл выбросил из головы идею заняться бизнесом! Дело в том, что он получил патент за свое изобретение. Я мало что поняла в технических деталях, но общий принцип состоит в использовании в ядерных реакторах датчиков, улавливающих инфразвуковые колебания. Кир поместил на своем сайте в Интернете сообщение об этом изобретении, и на днях получил предложение от одной французской фирмы, занимающейся сооружением атомных электростанций, продать им его патент за пять миллионов евро!...
– Вот это да! – восхищенно выдохнул Артем.
– Более того, они предлагают Кириллу работу в их научно-исследовательском секторе. И вот он теперь раздумывает над всеми этими предложениями…
– Ну, ты меня ошарашила! Почему же Кир мне ничего не сказал? – почти с обидой произнес Артем.
– Как я поняла, он хочет сделать это сегодня вечером в качестве подарка тебе к Новому году! И еще один сюрприз тебя ждет! – сделала Ирина загадочные глаза.
– О Боже! Что ж там еще стряслось? – снова насторожился Реутов.
– Он просил об этом пока никому ничего не говорить, в том числе и тебе, если нам вдруг доведется общаться…
– Да ладно! Ты и так уже выложила все новости.
– А на них никакого запрета не было! – рассмеялась Ирина. – Но вот эта последняя новость – особенная. Хотя, признаться, я сама толком ничего не поняла!
– Вот уж поистине, выяснить что-либо у женщины невозможно в любом возрасте: девичья память плавно переходит в женские секреты, а они, в свою очередь, – в старческий склероз!
– Ты считаешь, что я уже на третьей стадии? – обиделась женщина.
– Да нет, конечно, – успокоил ее Артем. – Ты еще на первой!
– Да брось ты!.. Ну, мне уже пора, – вздохнула Ирина, подымаясь с кресла.
  Помогая ей одеться в прихожей, Реутов озадаченно спросил:
– Так я не понял: зачем ты все-таки приходила? Не за тем же, чтоб мне новости сообщить?
  Ирина посмотрела ему прямо в глаза и с тоской в голосе произнесла:
– После того, что я здесь увидела и услышала, то, за чем я приходила, потеряло всякий смысл!.. Прощай! И еще раз с Новым годом! – и она вышла из квартиры.


2
  Около двенадцати часов дня Реутов, собрав в спортивную сумку кое-какие принадлежности, оделся на выход. Заглянув в кухню, он увидел колдующих возле плиты Виолетту и Наташу.
– Ну что, процесс пошел? – обратился Артем к женщинам. – И что это будет?
– Не скажем! – в один голос ответили те. – Сюрприз будет…
– Ладно уж, – засмеялся Реутов, – таинственные вы мои… Я часа на три отъеду. У нас с друзьями традиция: тридцать первого декабря париться в бане…
– Вы шутите? – захохотала девочка.
– Ничуть! Каждый год в это время мы собираемся на даче у Рокотова и паримся.
– Ты только после бани не улети… в Москву! – улыбнулась Виолетта.
– Не улечу, у нас это мероприятие – безалкогольное. Пьем клюквенный морс с медом. Эта штука хоть и забористая, но без градусов... кажется!.. Ну, ладно, девочки, я пошел.
  Реутов вышел в прихожую, оделся и спустился по лестнице на улицу. Через пять минут к нему на своей «Ауди» подъехал Афонин. (Николай, как обычно, уже с утра уехал на дачу готовить баню к мероприятию.) Салон автомобиля был идеально ухожен: нигде не пылинки, приятная бежевая обивка сидений; мягкая музыка, лившаяся из колонок, стоящих у заднего стекла, располагала к меланхолическому настроению. (Павел вообще был клинический аккуратист, в чем Артем постоянно убеждался, по-сещая квартиру Афониных или его рабочий кабинет. Даже «бардачок» в своей машине он называл «порядочек»!) Трасса, ведущая в дачный поселок, была полупустая, сухая и чистая (из-за плюсовой температуры снега на дороге не было), и поэтому Павел, обычно не лихачивший за рулем, сейчас вел машину на приличной скорости. Друзья почти не разговаривали, только перебрасывались отдельными фразами, наслаждаясь покоем и полетом глотавшей километры дороги машины. Через полчаса они уже въез-жали в ворота рокотовской дачи.
  Хозяин встретил их на пороге дома.
– Ну что, парни, вы как раз вовремя. Парок – то, что надо! Можно сразу заходить.
  У Реутова, как всегда в предвкушении предстоящего удовольствия, по телу пробежал легкий зуд. Быстрее всех разоблачившись в предбаннике, он вошел в парилку.
  …Любовь к русской бане, а потом и к сауне Артему привил отец.  Куда бы ни забрасывала того военная служба, они каждую субботу парились в бане. Сколько Артем помнил себя, столько и вспоминал эти еженедельные «священнодейства». Иногда ему приходила в голову шальная мысль: а может быть, его зачали в бане, и отсюда такая генетическая тяга к ней? В период активных занятий спортом в молодости он стал воспринимать баню не только как источник физического и душевного наслаждения, но и как незаменимое средство поддержания стабильного веса, что было необходимо для участия в соревнованиях. Именно он пристрастил к парной и Колю Рокотова, своего постоянного спарринг-партнера. Он же и уговорил его, когда тот решил завести дачу, устроить на ней сауну и впоследствии принял в ее сооружении самое деятельное участие. Поэтому он по праву считался у друзей «крестным отцом» парилки.
  Не имея возможности регулярно париться именно в этой сауне (обычно они посещали парную в центре спортивной подготовки ГУВД), Реутов предложил Николаю и Павлу, который, хоть и с опозданием, но также поддался этому их увлечению, создать, подобно героям известного фильма, традицию предновогоднего омовения со значением. Был выработан ритуал: они заходили в парилку четыре раза, а в каждом «антракте» один из них отчитывался о том, как он прожил уходящий год. Обычно «отчет» со-держал рассказ о самом ярком, запоминающемся происшествии этого периода, а также о самом значимом событии, так или иначе изменившем течение сложившейся жизни…
  Температура в парной была именно та, с которой они обычно начинали свой «праздник души и тела» – сто двадцать градусов. (Перед первым заходом каменка от-ключалась, жар постепенно спадал, что создавало более щадящие условия для перегретых тел в последующие заходы). Артем по сложившейся традиции разместился на верхнем полке, Николай – на среднем, а Павел, наименее закаленный в борьбе с жарой, занял нижний.
  В первый заход никакие активные действия не предпринимались: мужчины просто сидели или лежали недвижимо, вдыхая не только ртом, а, казалось, всеми порами тела пропитанный мятой, эвкалиптом, сосновым экстрактом и чем-то еще (о чем знал только Николай) воздух, который обжигал не только легкие, но и все внутренности до самой селезенки. Во второй заход они позволяли себе легкие обмахивания вениками. И только на третий и четвертый начиналась беспощадная обработка тел «березовыми букетами». Разговоры в парилке велись самые пустяковые, главное оставлялось для предбанника, где располагались четыре широкие скамьи, на которых можно было как сидеть, так и лежать, стол, уставленный бокалами и чашками, большим кувшином с морсом и электросамоваром.
  Выйдя из сауны, друзья облачились, как римские сенаторы, в тоги-простыни и уселись каждый на свою скамью.
– Ну, что, парни, как всегда, первым начну я, – сказал Рокотов, отхлебывая из своей чашки зеленый чай. – Возражений нет?
– Конечно, нет! Хозяину – почет и уважение, – солидно произнес Афонин.
–  Начну с самого яркого происшествия этого года… Артем, наверное, о нем уже слышал. – Николай посмотрел на Реутова. – Я имею в виду то, что произошло между Тимошиным и Косаревым. В моей практике работы в милиции такое случилось первый раз.
– Да, я слышал об этом, – подтвердил Артем, – но только в общих чертах.
  Рокотов, обращаясь преимущественно к Павлу, который был вообще не в курсе дела, рассказал, кто такие Клей и Корсар и какое участие в их задержании сыграл Реутов.
– Косарев сидел в «Крестах» в одиночке: пришлось пойти на это, чтобы полностью изолировать его от возможных контактов с волей и пресечь любую попытку передачи им каких-либо указаний подельникам по развалу тех обвинений, которые ему предъявлялись. Одиночка – даже для опытного зека не сахар, но Корсар, должен при-знаться, держался весь период заключения очень крепко. Действительно, личность сильная! Его бы таланты да на доброе дело!.. Добровольно не признавался ни в каких инкриминируемых эпизодах, только под давлением фактов. По трем делам у нас с доказательной базой вообще было не густо. И вот тогда было принято решение провести очную ставку Косарева с Тимошиным, который сотрудничал со следствием.
  Мы с Зуевичем присутствовали на ней. И когда Клей стал откровенно отвечать на все вопросы следователя, тем самым топя своего бывшего шефа, тот не выдержал и пообещал, что ему прямо в тюрьме подарят «колумбийский галстук» (кто из вас не знает, так в уголовной среде называют способ убийства излишне болтливых: им перерезают горло и вытаскивают язык через этот разрез). Как только Корсар произнес эти слова, Костя, сидевший за столом напротив него, сделал свой коронный выпад правой крюком и, попав Косареву ниже подбородка, сломал ему кадык! Мы, все присутствующие, даже глазом моргнуть не успели, как дело было сделано… Пока приехала «Скорая», Корсар уже скончался… Вот ведь как бывает: дух силен, а тело – хлипкое!
  Теперь Тимошину гарантирована «вышка», если, конечно, он доживет до суда… Дело Косарева теперь распалось на куски: расследование по тем эпизодам, где обвинение предъявлялось ему лично, прекращено в связи со смертью фигуранта; там же, где у него имелись соучастники, продолжаем распутывать клубки.
  После случившегося нас с Зуевичем вызвал к себе начальник главка и сначала давал разгон за вопиющий недосмотр. А потом сменил пластинку и признался нам, что рад тому, как все обернулось: нет человека – нет проблемы! А то кто его знает, что бы оно там было на суде…
  А я вот о чем, ребята, после этого случая задумался… Вот живут среди нас эти воровские «авторитеты», крутые бандюганы, а рядом с ними наши политические вожди или те же «новые богачи». И все они крутят судьбами сотен и тысяч людей, считают себя «хозяевами жизни», думают, что Бога за бороду схватили, воображают себя вечными… А не думают о том, что, может быть, нежданно-негаданно, вдруг найдется такой «шустрик», как Костя Тимошин, махнет ручкой, и… полетела душа в рай… или, точнее, в ад! И сразу станет ясно, что ничто и никто не вечен под луной…
– Да, – задумчиво произнес Павел, – хрупка наша жизнь и быстротечна, и потому надо думать не о суетном, а о вечном…
– Да ты, Паша, у нас стихами заговорил! – заметил Артем.
  Друзья какое-то время молчали, предаваясь размышлениям.
– Ну, а что касается самого значимого события уходящего года, – спохватился Рокотов, – то оно также связано с Косаревым. Ведь его дело  – самое крупное в работе милиции города. И поскольку я к нему имею самое непосредственное отношение, мое начальство в порядке поощрения сочло возможным существенно расширить круг мо-их служебных полномочий, но, правда, одновременно и с обязанностями. Жаль только, – улыбнулся Николай, – это никак не повлияло на рост моей зарплаты. Когда я намек-нул об этом руководству, оно заявило: «Когда Родина говорит “надо”, офицер отвечает “есть”!»
– Да уж! – заметил Реутов. – Так всегда бывает: когда государству что-нибудь от нас нужно, оно называет себя Родиной!
– Но правда, – Николай заговорщически понизил голос, – только это между нами, мне намекнули, что в следующем году начальника ГУВД должны забрать в Москву, в министерство. А наиболее вероятный претендент на его место… – ваш покорный слуга!
– Вот это да! – в один голос воскликнули Афонин и Реутов.
– Да за эту новость нужно хлопнуть по маленькой! – заявил Артем, разливая морс по бокалам.
  Друзья дружно опорожнили емкости и пошли на второй заход.
  Сидя на своем нижнем полке и овевая себя березовым опахалом, Павел не без самодовольства заметил:
– А вот скажите, парни: много ли найдется мужиков нашего возраста, чье сердечко выдержит такие нагрузки, которые мы испытываем в сауне?
– Я тоже считал до недавнего времени, что круче меня в парной только вареные яйца! – отозвался Реутов. – Пока этим летом не побывал в гостях у Сергея Митрофанова. Ну, ты помнишь, Николай, из нашей роты? Он живет и работает егерем в одном из глухих районов Горьковской области. У него при доме настоящая русская баня. Вот мы заходим в парную при ста двадцати градусах, а он – при ста сорока! Я считал, что при моем опыте выдержу все, что угодно… Но в его парной я смог дышать только через шерстяную шапочку! Думаю, что если бы кто-то из нас двоих целенаправленно пукнул, он бы убил второго: прожег бы насквозь, как лазером…
  Николай с Павлом повалились от смеха на полки…
  Расположившись вновь в предбаннике, друзья приготовились к заслушиванию «отчета» Афонина.
– Самым ярким событием уходящего года, пожалуй, я назову защиту кандидатской диссертации в Калининградском университете, на которой я на прошлой неделе присутствовал в качестве официального оппонента. Тема диссертации: «Психологические аспекты настенного творчества в местах общего пользования».
– Вот это да! – ахнул Реутов. – Оригинальная тема. А почему тебя пригласили в качестве оппонента?
– Ну, ты же помнишь: у меня один из разделов докторской посвящен ненормативной лексике надписей в местах общего пользования.
– А, да, помню. Ну, и как твое впечатление?
– Товарищ, конечно, проделал колоссальный труд: фактографическое приложение к работе вдвое больше самой работы! Там и рисунки, и стихи, и философские эссе, и афоризмы, и похабщина всякая!.. Преимущественный источник материала – туалеты, но также курилки, подъезды, заборы, стены домов и т.д. Всего не расскажешь, но, если ты, Артем, заинтересуешься, можешь взять у меня автореферат и почитать… Вот, например, только некоторые занятные умозаключения автора… Он посетил около сотни вузов в десятке городов России, как крупных, так и мелких, и копировал произведения настенного творчества в тамошних туалетах. Была обнаружена такая особенность: масштаб «исписания» стен в мужских туалетах больше, чем в женских, в туалетах «авторитетных» вузов  больше, чем в провинциальных. Отсюда он делает вывод, что студенты мужского пола престижных вузов есть самая интеллектуальная и вообще творческая часть молодежи! Основание для такого заключения – его собственная концепция: когда человек освобождает желудок, происходит резкий подъем эмоциональной и умственной активности, который нужно немедленно на что-то выплеснуть!..
– Да, Фрейд отдыхает! – потрясенно пробормотал Реутов.
– Вообще-то мне показалось, что товарищ с тараканами в голове, – заметил Павел, – но оригинал!..
– Боже мой, сколько чудиков в нашей среде вращается!..
– Кстати, а вы заметили: – подключился к разговору Николай, – ведь сейчас общественные туалеты все больше становятся платными, заниматься там настенным творчеством невозможно. Так сами их «содержатели» стали упражняться в придумывании всяких оригинальных надписей для подъема настроения посетителей. Ты, помнишь, Артем, какой текст помещен над писсуарами мужских туалетов у нас в главке? «Не льсти себе – подойди поближе!»
– Да, помню! – расхохотался Реутов. – А я недавно в одном учреждении еще такую надпись видел: «Смывать обязательно, независимо от поставленных целей и достиг-нутых результатов!» Это ж надо так сформулировать! Монтер Мечников позавидовал бы!
  Друзья дружно посмеялись, и Афонин продолжил свой рассказ.
– Ну, а что касается самого важного события этого года... – Павел замялся, смущенно улыбаясь.
– Ну, что такое? Смелее, – подбодрил его Николай.
– Я, парни, влюбился! – выдохнул Афонин.
– Опаньки! – пораженно вскрикнул Артем. – И в кого же?
– В свою собственную жену, Елену! – еще более смущаясь и запинаясь выговорил Павел.
– Фу ты ну ты! – удивленно-разочарованно протянул Реутов. – И как это тебя угораздило?
– Вы же знаете, я женился по любви. Ленка в молодости была и красавица, и умница. Но за двадцать пять лет даже самое горячее чувство притупляется, становится ру-тинно-обыденным, превращается в привычку. А вот когда мы весной отмечали серебряную свадьбу, она, вы помните, надела фату на голову. Я глянул на нее, и как молнией прошибло: да ведь мне досталась самая лучшая женщина на свете!
– Однолюб, как сапер, ошибается один раз в жизни! – заметил Артем, обращаясь к Николаю.
– И ничуть я не ошибся! – засмеялся Павел. – Конечно, она уже не такая красотка, как в молодости, так  ведь и я – не Ален Делон. А что касается души и ума, так она кому угодно форы даст…
  Друзья знали, что Елена Витальевна, работавшая доцентом философского факультета университета, действительно человек недюжинного интеллекта, к тому же проницательна фантастически.
– Я в начале весны, – преодолевая стеснение, продолжил Афонин, –впервые в жизни чуть было не «сходил налево»… Ну, знаете, как мартовский кот… Гормон взыграл! Зина, секретарь нашего деканата, – девушка аппетитная и отзывчивая… Прикинул: а почему бы не попробовать? Уже продумал, когда и как это все организовать… И тут накануне вечером сидим дома ужинаем, и Ленка ни с того, ни с сего, как бы между прочим говорит: «А вот согласись, Паша, что многие люди путают любовь с физио-логией. А ведь любовь  - это что-то многогранное, всеобъемлющее. И при этом разрушить ее проще простого: достаточно один раз уступить зову плоти со стороны – и все, нет любви!»  Как я не подавился после этих слов, одному Богу известно! Вот почему она это сказала? В совпадения я не верю. Скорее всего, мы с ней уже единое целое. Она меня не только умом понимает, но всей своей физической и психической сущностью!.. Так что, – улыбаясь, завершил свой рассказ Павел, – я снова влюбленный юноша!
– Ну, что ж, совет да любовь «молодым»! – провозгласил Реутов тост, разливая по бокалам морс.
  И друзья пошли на третий заход… Обычно температура к этому моменту была еще приличной – около ста градусов. Поэтому каждый начинал самостоятельно охаживать себя веничком, не доверяясь другому – можно было получить от друга чрезмерную порцию удовольствия. Артем ублажал все свое тело от макушки головы до пяток разными способами: и обмахиваниями, и точечными касаниями, и сильными ударами с оттягом, и массирующими поглаживаниями… Николай и Павел не отставали от него, каждый использовал излюбленные приемы, от души при этом покряхтывая и  постанывая…
  Выйдя в очередной раз в предбанник, Рокотов и Афонин с подчеркнутым ожиданием уставились на Артема: они привыкли, что его «отчеты» обычно оказывались самыми интересными и к тому же смешными. Реутов не заставил себя долго ждать и, глотнув немного чая, приступил к рассказу.
– У меня в уходящем году было немало ярких событий, но я отобрал из них два. Какое из них самое-самое я определить не могу, поэтому расскажу об обоих.
  Первое произошло в июле в Египте. Вы знаете, что я занимался дайвингом в Красном море. Так вот во время пребывания там произошел такой случай. Как-то наш ин-структор говорит, что недалеко от места наших погружений группа аквалангистов из института Кусто будет снимать какой-то убойный материал для канала «Дискавери», и у нас есть возможность совместить, так сказать, приятное с полезным: и самим понырять, и посмотреть со стороны, чем будут заниматься эти экстремалы. Мы так и сделали: бросили якорь где-то в полукилометре от их яхты, пошли под воду, подплыли к ним до расстояния пятидесяти метров, расположились возле подводной скалы и стали наблюдать. Вода там чистейшая, солнцем освещается на большую глубину, поэтому видно было прекрасно.
  С яхты спустили трех пловцов со съемочной аппаратурой, затем начали бросать в воду окровавленное мясо. Через какое-то время появились белые акулы, три штуки, небольшие, метра два длиной. Вдруг на всю эту «компанию» с яхты сваливается… крокодил, которого, как потом выяснилось, специально отловили в Ниле и привезли сюда для проведения «эксперимента»: кто сильнее! И тут началась битва не на жизнь, а на смерть!.. Я ничего в своей жизни подобного вживую не видел! Но больше ничего рассказывать не буду. Потому что все это я снимал на кинокамеру, кадры получились потрясающие. Если захотите, сегодня вечером у меня их посмотрите.
  Второе событие произошло опять-таки у Сереги Митрофанова. Кроме баньки-«убийцы» он меня еще угостил… сидением в муравейнике!.. Я в свое время слышал об этой старинной русской забаве. Может быть, помните в фильме «Сибириада» был такой столетний дед, которого Кадочников играл, регулярно сидевший в муравейниках (кстати, по этой причине и жил так долго). Потом в книге Суворова «Аквариум» это дело также описывается… И вот Сергей предложил и мне испытать на себе то, что и он сам уже неоднократно делал.
  Пошли как-то в лес, нашли муравейник, разделись догола и уселись… Сидеть нужно было десять минут, но я выдержал только пять! Ощущение такое... не знаю даже, с чем сравнить… Ну, скажем, адское пекло, в котором тебя еще при этом на молекулы разбирают!.. Хорошо, там рядом речушка какая-то протекала, так я в ней полчаса по-сидел и отошел маленько. Бодрит эта процедура, я вам скажу, невероятно, к тому же на сексуальный потенциал влияет получше женьшеня! Серега меня после этого прогнал спать на сеновал, а сам два дня драл свою жену, как врага народа! Меня от изнасилования какой-нибудь деревенской бабы, – заметил Артем с самой серьезной миной, –  спасло, наверное, только то, что я просидел в муравейнике не десять минут, а пять!..
  Николай и Павел с гомерическим хохотом рухнули на лавки… Через несколько минут, утирая выступившие на глазах слезы, они выпили по бокалу морса и предложили Артему продолжить свой рассказ.
– Что же касается события, оказавшего заметное влияние на мою жизнь, это, конечно, лотерейный выигрыш и покупка новой квартиры. Вы прекрасно понимаете, что для любого человека новое жилье – это всегда событие. В моем же случае это тем более так: ведь я без малого тридцать пять лет прожил в своей старой, родительской, квартире. Это был мой «Дом». Кроме того, переезд на новое место жительства ознаменовал начало нового этапа моей судьбы, отмеченного целым рядом новых жизненных обстоятельств. В моей жизни появились новые люди: семья Глинских, с которыми вы познакомитесь сегодня вечером; новые женщины, о которых вам знать совсем не обязательно, – улыбнулся Реутов, глядя на сделавших стойку друзей. – Но самое главное, появление этой квартиры прямо и косвенно повлияло на жизнь моего сына (а все, что касается его, это огромная часть моей жизни). Каким образом, об этом вы узнаете, я надеюсь, сегодня вечером, если Кир придет ко мне на Новый год и захочет рассказать об этом… Ну, а тосты по этому поводу мы оставим на сегодняшний вечер, – добавил Артем, – а сейчас пойдем париться…
  Друзья зашли в сауну последний раз, ставший венцом всего мероприятия. Они со знанием дела и привычек друг друга стали по очереди парами обрабатывать третьего, ложащегося на верхний полок. Закончив эту экзекуцию ко всеобщему удовлетворению, Павел и Артем прошли первыми в душевую, а Николай задержался, чтобы навести порядок в парилке. Посидев после обмывания еще полчаса в предбаннике, допив остававшийся морс и чай, друзья стали собираться в дорогу.
  Ехать решили на тех же машинах, на которых добирались до дачи: Реутов с Афониным впереди на «Ауди», Рокотов за ними на своем «БМВ». В городе Николай отстал от них, повернув на Литейный, чтобы решить какие-то служебные вопросы. А Павел, высадив Артема возле подъезда, двинулся к себе домой.




3
  В десять часов в полном парадном облачении Реутов был уже готов к приему гостей. Виолетта пошла к себе переодеваться в праздничное платье. До этого она в течении часа руководила процедурой накрывания стола приехавшими работниками ресторана. Стол ломился от разнообразных яств, самыми оригинальными из них выглядели приготовленные Глинскими креветки в ананасе и огромный миндальный торт с надписью, адресованной виновнику торжества: «Живи дольше, радуйся больше!»
  Неожиданно раньше всех гостей домой вернулась Наташа (дверь в квартиру соседей была открыта, и Артем услышал шум хлопнувшей двери в их прихожей).
– Ты что так рано? – спросил у нее Реутов, выглянув из кухни. – Собиралась, вроде, к одиннадцати придти. Что-то случилось?
– Нет, все в порядке. Просто я не утерпела, – призналась девочка, – захотелось с самого начала присутствовать при таком важном событии… Ну, я пойду переоденусь, – и она исчезла в своей комнате.
  В течение последующего получаса появились семьи Афониных (в полном составе) и Рокотовых (без Виталия, который, как сказала Лариса, встречает Новый год в своей компании, но передает огромный привет и поздравления Артему). Все пришедшие ранее не бывали в квартире Реутова, и потому начали осматривать ее, громко одобряя выбор хозяина.
– Наша квартира, как ты знаешь, по площади не уступает твоей, – заметил Николай, – но обстановка у тебя – нет слов!..
– Ну, а нам, – со вздохом заметила Елена,  – приходится только мечтать хотя бы о подобной площади! (Афонины всю жизнь жили в трехкомнатной «хрущевке», доставшейся им от родителей Павла, которые для того, чтобы как-то помочь детям, сами перебрались жить на дачу.)
  Из своей квартиры к гостям вышли одетые в изысканные наряды Виолетта и Наташа. Артем перезнакомил всех присутствующих, отметив про себя, что Рокотов при виде молодой шикарной женщины приосанился, расправил грудь, а Елена и Лариса многозначительно переглянулись, слегка покачав головами, что должно было, видимо, означать, что их сватовская деятельность может быть завершена…
– Можно бы уже садиться за стол, – посмотрев на часы, обратился Артем к гостям, – скоро одиннадцать, но есть предложение немного подождать: я не теряю надежды на приход Кирилла.
  Все с готовностью согласились потерпеть, хотя нет-нет и поглядывали в открытую дверь кухни… Не прошло и пяти минут, как прозвучал звонок в прихожей.
– А вот и Кир! – радостно заявил Реутов, распахивая входную дверь.
  На пороге стояли… Кирилл, Марина и Георгий Степанович Ковалевские! Артем опешил от такой неожиданности и не смог сразу найти слов для приветствия.
– Нежданных гостей принимаете? – пришел ему на помощь улыбающийся сын.
– Всяких принимаем! – отозвался Артем, быстро приходя в себя. – В такой вечер любой гость  – подарок! – он широко повел рукой, приглашая пришедших в дом.
  Марина с вымученной полуулыбкой поздоровалась и, не произнеся больше ни слова, позволила Кириллу помочь ей раздеться. Ковалевский смущенно топтался в прихожей, пытаясь оправдываться перед хозяином за свое неожиданное появление.
– Вы уж извините нас, Артем Викторович.  Я понимаю: незваный гость – хуже татарина… Но ваш сын был так напорист, он буквально похитил нас с Мариной… Мы уже, как обычно, вдвоем с ней отмечали Новый год, когда появился Кирилл… Он стал убеждать нас (скорее меня, чем Марину), что в такой вечер, когда происходят самые важные события (какие именно, я так и не понял), мы все должны быть в вашем доме!
  Реутов слушал его, несколько неестественно улыбаясь, кивал согласно головой, но ощущал при этом, как сердце охватывает тревожное предчувствие.
– Мы даже никакого подарка не успели приобрести, по понятным причинам… Может быть, единственное нас извинит: – Георгий Степанович попытался шуткой скрыть непривычное для себя состояние, – когда идешь в гости с пустыми руками, то иди хотя бы с полным желудком! А мы с Мариной как раз успели поужинать…
  Реутов почти искренне рассмеялся.
– Перестаньте оправдываться, Георгий Степанович! И отсутствие подарка – это не беда, и накормить мы сможем не только вас двоих, но еще десятерых гостей! – он показал на плотно заставленный деликатесами стол. – И я, и все присутствующие рады вашему приходу. Вы же тут почти всех знаете… Итак, друзья! – Артем обратился к со-бравшимся. – Прошу за стол! Пора уже проводить старый год…
  Гости стали проходить в кухню и рассаживаться так, как каждому хотелось. По обычаю в таких случаях, звучали реплики об обилии блюд и их аппетитном виде.
– А кто готовил и накрывал стол? – с явственно прозвучавшим пристрастием и женской завистью спросила Лариса Рокотова. – Ты, что ли, Артем?
– Нет, Лара, ты слишком переоцениваешь мои таланты. Отчасти готовили дочь, – Артем показал рукой на сидевшую напротив него рядом с Мариной Наташу (девочка, чувствуя себя немного неловко во взрослой компании, предпочла сесть рядом с близкой ей по возрасту и к тому же знакомой девушкой), – и мама, и полностью накрывала стол Виолетта. Так что прошу отдать должное ее талантам! – Реутов положил руку на плечо сидевшей рядом с ним женщине.
  Виолетта слегка покраснела и с благодарностью улыбнулась Артему.
– Я всего лишь исполнитель, а Артем Викторович – вдохновитель этого мероприятия.
– Вы, Виолетта, похоже, из нашего отряда хлебосольных жен, завоевывающих мужчину через желудок? – с одобрением заметила Лариса.
– Боюсь, чтобы завоевать Артема Викторовича, этого мало! – со значением произнесла Виолетта.
  Реутов, видя, что разговор может принять нежелательный оборот, вмешался:
–  Народное творчество относительно проблемы: «мужчина – любовь – желудок» неисчерпаемо. Одни говорят: «Поскольку путь к сердцу мужчины лежит через желудок, все женщины – язвы!» А другие уверены, что: «Плотно накормив мужчину, женщина сама перекрывает путь к его сердцу!»
  Посмеявшись, все дружно принялись за трапезу. Проводив старый год, присутствующие стали по очереди произносить тосты за «новосела». Являясь центром происходящего торжества, Реутов старался своим тонусом, шутками, вниманием ко всем присутствующим поддерживать атмосферу праздничности. Но каждый  раз, обращаясь к кому-нибудь из гостей, он как бы наталкивался на преграду то прямого, то скользящего взгляда Марины…
  Виолетта, выдержав паузу, пока пожелания Артему произносили его старинные друзья, попросила слова.
– Уважаемые гости, дорогой Артем Викторович! Я очень волнуюсь, потому что то событие, которое мы отмечаем сейчас (я имею в виду новоселье), напрямую косну-лось, так уж случилось, меня и моей дочери. Большинство из вас, видимо, знает, какие события предшествовали ему и последовали за ним. Я сейчас не хочу об этом вспоминать, чтобы не портить настроения ни вам, ни себе. Скажу главное: Артем Викторович вошел в нашу жизнь в самый, наверное, тяжелый ее период. И я благодарю Бога за его такой подарок нам… Артем Викторович – необыкновенный человек!..
– Лета! Ты меня конфузишь! – попытался остановить ее Артем, дергая за рукав.
– Нет, я скажу, Артем… Мы до смерти будем тебе благодарны! И мы с Наташей тебя очень любим! Да, доча? – она обратилась к девочке, и та согласно закивала голо-вой, смахнув рукой на щеке набежавшую слезинку. – И поэтому мой тост такой: дорогой наш, живи долго, счастливо и...  по возможности, рядом с нами!
  Виолетта наклонилась и поцеловала Артема в губы. Гости, не ожидавшие такого откровенного проявления чувств, захлопали в ладоши… Реутов, не менее других ошарашенный неожиданной ситуацией, смущенно оглядывался по сторонам. Он заметил, что по лицу Марины пошли багровые пятна, и понял, что творится в ее душе…
– Друзья! – подал голос Павел. – Без двух минут двенадцать! Мы чуть было не пропустили Новый год.
  Разлили шампанское и стали в разноголосицу поздравлять друг друга. Выпив свой бокал, Артем выскользнул из кухни. В гостиной под елкой лежали приготовленные им подарки для всех присутствующих. Не хватало только одного – для нежданных гостей. И тогда Артем достал из трельяжа на днях приобретенную им для себя новую кинокамеру, еще не бывшую в деле. Сложив все в большой красный мешок, специально купленный для этого в супермаркете, и надев на голову шапку Санта Клауса, Реутов вошел на кухню. Гости, увидев его в этом наряде, радостно зашумели.
– Итак, детишки, всем приготовиться к получению подарков от дедушки Мороза и Снегурочки! – громогласно объявил Артем. – Стишки все выучили?
  Гости рассмеялись, с подчеркнутой готовностью кивая головой… Реутов стал доставать из мешка подарки, рассчитанные на семью: Рокотовым, Афониным, Глинским, Кириллу, последним он достал подарок для Ковалевских.
– Я слышал, Марина увлекается фотографией, – обратился он к Георгию Степановичу и девушке. – А теперь с помощью этого подарка она расширит диапазон своих интересов – займется киносъемкой, – и он передал коробку Марине.
– Ну, это уж ни в какие ворота, Артем Викторович! – разволновался Ковалевский. – Мало того, что мы явились незваные, так еще и подарок получили! Я прошу вас при-нять от меня на долгую память вот это, – он снял с руки свой «Ролекс» и протянул Реутову.
– Георгий Степанович! – Артем протестующее выставил перед собой руки. – Я, конечно, не крупный специалист в часах, но могу догадаться, что ваш подарок в десятки раз дороже моего. И поэтому я не могу его принять…
– Артем Викторович, если не хотите меня обидеть, примите! – и Ковалевский, подойдя к Артему, сам надел на его свободную, правую руку часы.
  Поблагодарив Ковалевского от души, Артем предложил всем, кто еще не высказался и желает объявить свой тост, сделать это, после чего организовать паузу и дать желудкам отдохнуть. Гости поддержали это предложение, а Кирилл поднял руку, прося слова.
– Папа!.. – произнес он, заметно волнуясь. – С самого раннего детства я знал, что лучшим моим подарком для тебя являются не какие-то ценные вещи, а мои дела, каки-ми бы ты мог гордиться. Должен честно признаться в присутствии самых близких и тебе и мне людей, что за всю свою жизнь я слишком мало сделал тебе таких подарков… Но за последние месяцы кое-что изменилось! – и Кирилл рассказал то, что Артем уже слышал утром от Ирины.
  Не подавая вида, что он в курсе дела, Реутов с самым заинтересованным вниманием и с гордостью в глазах слушал сына. Когда тот сообщил о своих успехах на изо-бретательском поприще, Артем под рукоплескания гостей поднялся, подошел к Кириллу и, обняв его, с волнением в голосе произнес:
– Я горжусь тобой, сын! О лучшем подарке к новоселью и Новому году я и мечтать не мог!
– Но это еще не все, папа, – прервал его Кир. – У моих успехов был мощный побудительный стимул… И это не только мое желание добиться твоего уважения и гордости. В моей судьбе появилась муза моей жизни и творчества! – Кирилл горячим взглядом окинул сидевшую рядом с ним Марину и положил ей руку на плечо. – И в связи с этим я хочу сделать заявление, – он сделал многозначительную паузу, на протяжении которой за столом висела мертвая тишина. – Мы с Мариной, пользуясь этим волшебным вечером, решили сообщить всем присутствующим о своей… помолвке…
  Гости возбужденно зашумели, посыпались реплики: «Молодцы!», «Вот это да!», «За молодых!»
–  Подождите! – попытался перекричать всех Кирилл. – Важное уточнение: мы решили с Мариной назвать это сообщение именно помолвкой, потому что подавать заявление мы будем только через месяц, когда получше узнаем друг друга, ну, а свадьбу сыграем через три месяца, если все будет хорошо… – в наступившей тишине закончил он.
–  Да какие могут быть сомнения, что все будет хорошо? – с напором выкрикнула Елена Витальевна. – Вы же идеальная пара: молодые, красивые, умные!
  Артем, пораженный словами сына, стоял рядом с ним в какой-то прострации, не зная, как реагировать на ситуацию. Взглянув на Георгия Степановича, он понял, что для того новость вообще стала полным шоком!
–  Согласно ритуалу, как мне кажется, родители должны благословить детей, – заметил Кирилл, поочередно посматривая на отцов, несколько озадаченный странным выражением их лиц. – Родители, – продолжил он со смущенной улыбкой после небольшой паузы, – вы что, языки от радости проглотили?
  Реутов понял, что нужно спасать положение, потому что гости уже стали недоумевающе поглядывать на него и Георгия Степановича.
– Ну, что я могу сказать, – проговорил он, сглотнув комок в горле. – Сейчас уже не принято спрашивать согласия родителей на брак. Молодые все решают сами… Поэтому раз вы, Кирилл и Марина, так решили, значит, так тому и быть! В отличие от Георгия Степановича я в более выгодном положении, потому что знаю свою будущую сноху очень давно. Отсюда совершенно уверен: Кир должен благодарить всех святых, что ему достанется такая жена! Будьте счастливы, дети мои!
  Артем стиснул в объятиях стоящего рядом Кира. Затем подошел к Марине и, взяв ее лицо двумя руками, наклонился, чтобы поцеловать  в лоб, но девушка то ли слу-чайно, то ли намеренно немного подняла голову, и их губы встретились… От этого поцелуя, возможно, первого в жизни Марины, пахнувшего то ли парным молоком, то ли луговыми травами, голова Реутова закружилась, и он с огромным усилием оторвался от губ девушки… Бросив взгляд на присутствующих, он с облегчением заметил, что никто не придал какого-то особого значения произошедшему.
  Ковалевский, воспользовавшись паузой, пока внимание гостей было обращено к Реутову, собрался с мыслями и также обратился к детям:
– Во-первых, Кирилл и Марина, поскольку вы решили использовать старинные традиции вступления в брак, я имею в виду «помолвку», то не мешало бы тебе, мой будущий зять, попросить для начала у меня «руки и сердца» моей дочери…
– Каюсь, виноват! – сокрушенно согласился Кирилл.
– Во-вторых, – без паузы продолжил Георгий Степанович, – я действительно в гораздо худшем положении, чем Артем Викторович, потому что знаю Кирилла совсем недавно, как, кстати, и моя дочь, что гораздо существеннее!.. Это обстоятельство меня сильно смущает. Уж очень скоропалительно вы, по-моему, приняли столь важное ре-шение, которое скажется на всей вашей последующей жизни!
  В-третьих, – Ковалевский перекрыл голосом раздавшиеся со всех сторон реплики собравшихся, пытающихся успокоить его сомнения, – то немногое, что я знаю о Кирилле, о его отце позволяет все-таки надеяться, что мне предлагается отдать дочь в надежные руки умного, сильного, порядочного человека… К тому же я всегда привык доверять мнению Марины. Очень надеюсь, что и в этот раз ей не изменяют ее ум, рассудительность, жизненные принципы…
  В общем, резюмируя все вышесказанное, я все-таки даю свое благословение Марине и Кириллу! Надеюсь, что моя Гуля там, на небесах, тоже одобряет это решение и радуется за нашу доченьку!
  Ковалевский подошел к детям и под провозглашаемые здравицы гостей обнял их по очереди.
– Ну, теперь деваться некуда, – сказал поднявшийся с бокалом в руках Павел Афонин. – Горько молодым!
  Все развеселились и начали скандировать:
– Горько! Горько!
  Кирилл с готовностью, Марина с робостью и смущением поцеловались.
– А давайте сфотографируемся! – воскликнула Виолетта. – А то столько событий в один день, надо его зафиксировать для истории!
  Все поддержали предложение и прошли в гостиную. Там, кто усевшись на диван, кто став вокруг него, приготовились к съемке. Наташа принесла фотоаппарат и стала на изготовку.
– А теперь, кто хочет, птичку ждите, кто хочет, «сыр» говорите, – подала она команду.
– Один мой знакомый фотограф, старый еврей, – заметил Артем, – в таких случаях всегда говорил своим клиенткам: «Если у вас умные глаза и загадочная улыбка, значит, вы фотографируетесь!»
  Все рассмеялись, а Наташа быстро нажала на кнопку. Затем Виолетта сменила дочь и сделала второй снимок.
– Ну, а теперь танцы! – объявил Реутов, включая музыкальный центр.
4
  Гости разбились на пары, превратив в танцевальный зал и гостиную, и коридор. Артем почувствовал прикосновение чьей-то руки и, обернувшись, увидел Ковалевского.
– Надо поговорить, Артем Викторович!
– Пойдемте в квартиру соседей, там нам никто не помешает.
  Они прошли в гостиную Глинских и расположились в креслах.
– Артем Викторович, я в шоке! – Георгий Степанович сбросил с себя маску самообладания, предназначенную для остальных гостей, и предстал перед Артемом  до-нельзя взволнованным и не уверенным в себе. – Что происходит? Вы что-то понимаете? Я ничего… Я считал, что знаю свою дочь лучше, чем она сама. Но то, что произошло, показало, что я ее не знаю и не понимаю! Что же теперь будет?
– Свадьба будет! – грустно улыбнулся Артем. – Разве это не самое лучшее решение всех наших проблем?
– При других обстоятельствах да! Но только не в нашем случае… Хоть я и мало знаю Кирилла, но отношусь к нему с большой симпатией. Я, как вы, наверное, помните, еще в октябре, на даче Рокотовых, сказал, что Марина и ваш сын – очень красивая пара. Сейчас выяснилось, что Кирилл к тому же невероятно талантлив… И я действительно не против таким образом породниться с вашей семьей. Но, зная свою дочь, я чувствую во всем этом какой-то подвох… Не могла она так быстро разлюбить вас! Не было для этого никаких оснований. Иначе я бы почувствовал… Что-то здесь другое. А что, не могу понять!
– Я сам могу только догадываться, но делиться с вами своими догадками, извините, не считаю возможным, уважаемый Георгий Степанович. Лучше будет, если вы сами поговорите с Мариной. Пусть она лично объяснит вам мотивы своих поступков.
– Да, разумеется, я поговорю с ней завтра. Но знаете, чем бы ни закончился этот разговор, я, как фаталист, предчувствую, что наступающий год принесет всем нам много проблем…
– Поживем – увидим, – уклонился от комментария Артем.
  Они поднялись из кресел и пошли к гостям. В дверях кухни столкнулись с Мариной и Наташей, которая вела девушку в свою комнату. В кухне возле стола Кирилл наливал себе в бокал минеральную воду. Артем решил воспользоваться ситуацией, чтобы поговорить с сыном. Он сел за один из стульев и жестом пригласил Кира при-соединиться.
– Ты сообщил матери о том, что произошло?
– Нет! – улыбнулся сын. – Я ей только смутно намекнул… Мы договорились с Мариной завтра вместе съездить к ней и обо всем рассказать.
– Послушай, Кир! – осторожно начал Артем. – А ты не слишком пришпориваешь ситуацию? Ты уверен в своих чувствах? В чувствах Марины?..
– Я тебя понимаю, папа, – засмеялся Кирилл. – Жил-жил, как «тормоз», и вдруг на тебе – «взорвался»!.. Ты можешь мне не поверить, – продолжил он уже серьезно, – но я сегодня ни в чем так не уверен, как в том, что без памяти влюблен в Марину!
– А она?
– Тут я тоже совершенно уверен: я ей не безразличен, но она меня не любит, во всяком случае, так, как я ее…
– И ты говоришь об этом так спокойно? На что ты надеешься? Женишься, а там оно как-нибудь «стерпится-слюбится»?
– Нет, папа! Вот тут уж я все, что мне природой дано, на алтарь положу, но добьюсь, чтоб Марина меня по-настоящему полюбила!
– Ну, что ж, сын! «Да воздастся каждому по делам его»!.. Пойдем праздновать, – закончил он разговор, поднимаясь из-за стола.
  В квартире Реутова шло бурное веселье, в которое он тут же включился, приглашая присутствующих женщин по очереди на танец. Николай Рокотов,  перетанцевавший уже со всеми дамами, после очередного захода громко обратился ко всем гостям:
– Друзья! Артем сегодня днем пообещал нам с Павлом показать уникальные кадры своих подводных съемок. Может, сделаем паузу в танцах и посмотрим, чем он нас удивит?
– Просим, просим! – раздались со всех сторон голоса (Рокотовы,  Афонины и Кирилл уже не раз смотрели фильмы, снятые, а затем мастерски смонтированные Реутовым, и знали, что зрелище предстоит захватывающее).
  Все расселись на диван, пуфики и в кресла, Артем вставил в видеомагнитофон кассету, выключил свет и остался стоять возле двери в комнату, предоставляя гостям возможность получать удовольствие от его работы в качестве кинооператора и режиссера. Через несколько минут после начала просмотра кто-то положил Реутову руку на плечо. Обернувшись, он увидел стоявшую у него за спиной в коридоре Марину. Приложив палец к губам, она поманила его рукой за собой в кабинет…
  Прикрыв дверь, они включили торшер и  уселись на тахту. Оба чувствовали себя не в своей тарелке, поэтому предоставляли другому право начать разговор. Артем, ре-шив, что все-таки именно Марине нужно объясниться в связи со сложившейся ситуацией, молчал, не желая брать инициативу на себя. Девушка, поняв его намерения, собралась с духом и с напряженной интонацией произнесла:
– Кажется, мне предстоит самый сложный разговор в моей жизни!.. – затем после паузы она заговорила о том, чего Артем меньше всего ожидал. – Я была в комнате у Наташи, и она показала мне фотографию своего отца, Анатолия…
  «Вот черт! – подумал Реутов. – Я, кажется, попался!» А вслух  заметил:
– Марина, ну ты же взрослая женщина и прекрасно понимаешь, что никакая нормальная мать не признается своему ребенку, что ее муж – не его отец!
– Это-то я понимаю. Да только, если ты видел фотографию Анатолия, то не мог не заметить, что Наташа – его копия!
  Артем понял, что вляпался безнадежно, и поэтому сокрушенно молчал.
– Зачем ты мне врал? – продолжила девушка.
– В том, что я тебе сказал, не все было ложью, скорее, это была полуправда. Люди часто прибегают к ней, потому что правда делает ложь убедительной, а ложь делает правду красивой, – попытался он пошутить. – Виолетта когда-то в молодости любила меня, а теперь ее чувство вновь возобновилось…
– Да причем здесь Виолетта и ее чувство? – с жаром задышала Марина. – Меня интересуют только твои чувства! Если ты хотел поставить все точки над «и» в наших отношениях, зачем было прикрываться Виолеттой и Наташей? Достаточно было просто выгнать меня вон, наговорить всяких гадостей и тому подобное…
– Ну, что ты, Марина! Я ж, как говорится, интеллигент собачий, – смущенно заметил Артем. – На женщину ни рука не подымается, ни язык, – а затем, не удержавшись, добавил, –  только он…
  Криво усмехнувшись его реплике, Марина с убеждением в голосе произнесла:
– Ты, Артем, конечно, человек очень сложный. И я многого в тебе не понимаю. Но кое-что понимаю и кое-что чувствую. И вот что б ты мне ни говорил, я чувствую (и тот разговор меня еще больше в этом чувстве укрепил): ты меня любишь! Но одновременно я понимаю, кажется, главное: для тебя твоя собственная судьба значит меньше, чем судьба твоего сына! Ведь ты точно такой, как мой отец: он ради меня жизнь отдаст, а ты – ради своего Кирилла! Ну, почему нам всем так не повезло?! – с надрывной тоской в голосе  прошептала девушка.
– А разве не так должны жить нормальные люди? – вопросом на вопрос ответил ей Реутов.
– Но разве можно осчастливить другого человека, лишившись своего счастья? Как, ты думаешь, будет себя чувствовать Кирилл, если узнает, что ты пожертвовал собой ради него?
– Я не хочу об этом думать, Марина… А что касается счастья… Это такая эфемерная и субъективная штука!
– Да, я понимаю: сколько людей, столько и представлений о счастье… Я вот где-то встретила такое определение, которое, как мне кажется, очень подходит к нашему случаю: «Счастье – это когда не надо врать, что тебе хорошо!» А ты не думаешь, что теперь тебе придется до смерти врать о своем благополучии?
– Видишь ли, моя милая девочка! Я давно уже размышляю обо всем том, что с нами происходит, и пришел к такому выводу: я столько в своей жизни грешил, что пришла, видимо, пора за все по-серьезному ответить…
– Как кто-то сказал, – улыбнулась Марина, – совесть придумали злые люди, чтобы она мучила добрых! Ты мой самый умный и добрый глупыш на свете! – она взяла его руки в свои ладони, поцеловала и, глядя горящими глазами в его лицо, проговорила: – Ты, видимо, своими грехами считаешь многочисленные романы с женщинами? Да, дей-ствительно, они, вступая в отношения с тобой, не получили всего, чего хотели. Это прискорбно и достойно сожаления. Но ты посмотри на эту ситуацию с другой стороны: если бы эти женщины не имели связи с тобой, они вообще не получили бы ничего. Я имею в виду: в их жизни не было бы тех минут или часов радости общения, которые ты им доставлял, того жизненного, любовного, сексуального опыта, который делает жизнь каждого человека более насыщенной и полноценной! А все это, даже с оттенком го-речи и грусти, составляет крупицы человеческого счастья… 
– Ты чертовски умна! – с восхищением проговорил Артем. – Выдала мне индульгенцию на всю мою жизнь!.. Да только это никак не решает наши проблемы, – после паузы добавил он, нахмурившись.
– Да, действительно, – согласилась девушка, возвращаясь к сегодняшней реальности. – Возможно, ты догадался, почему я согласилась на помолвку с Кириллом, но я все равно хочу тебе все объяснить… После того памятного разговора в твоей квартире я все время размышляла, что же мне делать дальше со своей любовью к тебе. И пришла к выводу, что единственно возможный выход – быть рядом с тобой в качестве любящей снохи-дочери…
– А как же Кирилл?
– Я уже сейчас отношусь к Киру очень хорошо. Когда узнаю его лучше, может быть, даже полюблю, по-своему… Одно скажу: я буду твоему сыну хорошей женой!
– А ты уверена, что сможешь, как бы это выразиться, «правильно определять баланс интересов» между мной и сыном?
– Уверена! – не очень решительно сказала Марина.
– А вот я не уверен («Как, кстати, и в себе тоже», – подумал он)! И поэтому, если в итоге ваша свадьба сладится, и вы поженитесь, я посоветую Киру принять пред-ложение французов о работе…
– Хочешь отправить меня в ссылку во Францию, как жену декабриста? – полушутя-полусерьезно проговорила девушка.
– Береженого Бог бережет! Чем дальше, тем роднее…
– А как же ты будешь без нас?
– Не рви мне душу, девочка! – с горечью произнес Артем.
  Марина, задумавшись, замолчала. На глазах ее появились слезинки. Реутов стал поглаживать ее волосы, приговаривая:
– Успокойся, моя милая. Все образуется…
– Что же мы теперь будем все делать? – с каким-то недоумением, детской растерянностью и непонятно к кому обращаясь, проговорила девушка.
– Мы все сейчас пойдем есть праздничный торт…