Глава 3
Танец Смерти
Митра, владыка рассвета,
мы трубим твоё торжество!
Рим — превыше народов,
но ты — превыше всего!
Редьярд Киплинг. «Песнь Митре»
(пер. М. Гаспарова)
2007, 27 сентября, римские катакомбы
— К порядку! — призвал громкий голос, когда Анну и Адриана вывели на платформу и поставили перед сидевшими за длинным столом людьми в чёрном. Гигантский купол подземного храма отражал голоса и крики, превращая их в грозное гудение, напоминающее жужжание растревоженных в улье пчёл.
Посередине, на возвышенности, стоял трон, на котором восседал грузный мужчина лет шестидесяти с мясистым носом и выдающимся подбородком. Анна сразу же узнала это лицо — его можно было часто видеть по телевизору, правда, в другом амплуа. Поверх его чёрной рясы был надет чёрный фартук.
Ноги у Анны сделались ватными, и, если бы не сильные руки охранников, она, наверное, упала бы на пол.
— К порядку! — ещё раз призвал голос Мастера.
Крики постепенно стихли.
— Эти двое, — безо всяких вступлений начал Мастер, — проникли в подземелье со злыми намерениями — установить шпионскую аппаратуру и отслеживать дела Ватикана.
Зал взорвался криками негодования.
— Смерть! Смерть! — носилось в воздухе.
Оглядываясь по сторонам, на ячейки балконов, Анна думала: «Чем я заслужила такую ненависть этих людей?» Никого из них она лично не знала, даже не видела прежде — может быть, только по телевизору. Но все они теперь желали её смерти. «Нет, — догадалась вдруг она. — Они жаждут зрелища смерти! И поэтому так подогревают себя! Все эти люди хотят видеть, как у неё будут отнимать самое дорогое — жизнь!»
— К порядку! К порядку! — не унимался Мастер. — Смерти им не миновать! Его Высокосвященство Лорд Хранитель так велел!
Зал опять взорвался — на этот раз взрывом одобрения и аплодисментов.
— Его Высокосвященство Лорд Хранитель приговорил их к Танцу Лабиринта, — заключил он.
На мгновение в зале воцарилась жуткая тишина, прислушиваясь к которой Анна старалась понять, что же это такое — Танец Лабиринта? В следующий миг подземный собор взорвался восторженными криками:
— Слава Лорду Хранителю! Танец Лабиринта! Танцующая Смерть!
Свет в храме вдруг потускнел — он теперь исходил от неровного пламени закреплённых вокруг стены рожков газовых факелов. Из невидимых динамиков полилась таинственная музыка — такую музыку, должно быть, слушали и исполняли ещё при пышном дворе фараона, перед халдейскими магами Востока, перед всесильными царями и сатрапами Мидо-Персии, перед великим Александром и его пьяными солдатами и генералами. От этой музыки у Анны кожа покрылась мурашками.
Темп музыки постепенно нарастал, и к древним мотивам начали примешиваться странные отдалённые голоса и звуки современного «техно». Непонятно откуда вокруг обелиска вдруг оказались жрицы-танцовщицы, облачённые в лёгкие полупрозрачные туники. Они задвигались в ритм музыке. Можно было чувствовать, как одна за другой по залу начинают прокатываться волны страсти, волны таинственных и страшных ожиданий. На полу вокруг обелиска танцевало около пятидесяти жриц. Они исполняли танец, напоминающий одновременно и пляску шаманов Южной Америки, и эротический танец пленниц гарема, и воинственный ритуал индейского племени, собирающегося на войну. Движения молодых тел были настолько чётки и синхронны, музыка так глубоко проникала в сознание, а короткие туники так подчёркивали наготу, что зал, похоже, входил в настоящий транс. Краем глаза Анна заметила, что некоторые люди доставали какие-то таблетки и клали их под язык.
Ритм музыки замедлился, и танцовщицы-сирены запели песню на незнакомом Анне языке. Судя по всему, это был язык древний — даже сами носящиеся в воздухе таинственные звуки показались ей ни на что не похожими. Они зачаровывали, уносили в неведомую даль, в незапамятные времена… Внезапно музыка и пение оборвались. В воздухе зависло напряжённое ожидание.
— Она идёт! — торжественно объявил Мастер. — Жизнь и смерть!
При звуке его голоса жрицы бросились к огромной бронзовой двери на противоположной от платформы стороне обелиска. Дверь украшало, или скорее устрашало, изображение семиглавого чудовища-дракона, все семь пастей которого были угрожающе разверсты.
Внимание всего зала было теперь приковано к этой двери — казалось, оттуда действительно должна была выйти сама Смерть. Анна тоже напряглась, стремясь понять, представить, что там, за этой страшной дверью. Неужели есть что-то страшнее того дракона, который несколько минут назад грозил поглотить их? В воцарившейся тишине ей показалось, что она слышит звуки приближающихся шагов. Шаги прекратились, и все напряжённо замерли, затаили дыхание.
Дверь распахнулась, и из неё в подземный храм хлынули такие потоки света, что Анна невольно зажмурилась. Когда же она открыла глаза, то не могла поверить увиденному: прямо перед ними, всего в нескольких метрах, стояла удивительной красоты женщина, которая, как и прочие жрицы, была облачена в полупрозрачную тунику, через которую просвечивали драгоценные украшения, прикрывающие её интимные места. На её прекрасной головке к плотно уложенным чёрным волосам была прикреплена небольшая диадема — венец из золота и бриллиантов. Ноги жрицы были обуты в золотые туфли. Глаза её блестели странным блеском. Высоковольтные волны чувственности расходились от её чистой, красивой кожи. Инстинктивно Анна прониклась чувством восхищения, почти преклонения перед красотой этой женщины. Те же самые чувства, по всей видимости, испытывал сейчас и Адриан.
Жрицы снова запели на непонятном языке, и их пение сопровождалось будоражащей нервы музыкой, льющейся из невидимых динамиков.
— Великая Мать Богиня! — раздался громкий голос Мастера. — Прими от нас жертву. Жизнь и смерть — неразрывны. Если есть жизнь, значит, должна быть и смерть. Богиня Небес, великая вселенская Женщина! Ты дала нам жизнь, и жизнь мы приносим тебе в жертву. Ты сильна над жизнью и смертью, бытием и забвением. В твоих руках ключи ада и рая, жизни и смерти.
— Мне кажется, — тихо сказал Адриан, — это и есть перевод таинственной песни.
— А жертва — это мы? — прошептала Анна.
Коронованная жрица задвигалась в танце, который рассказывал древнюю историю. Если бы Анна не была так взволнованна, она могла бы многое в этом танце прочитать — целую сагу, которая Адриану была понятна. Песня и танец восхваляли Семирамиду — богиню ночи, Луну, Венеру — и повествовали о её прежней, земной жизни.
Танцевали тонкие руки жрицы, её стройные сильные ноги, её кисти и пальцы, живот и ягодицы, голова и шея — танцевала, казалось, каждая клеточка её совершенного тела. «Это, должно быть, тот самый древний танец, который танцевала перед Иродом дочь Иродиады», — думал Адриан, зачарованно глядя на жрицу. Он знал о ней, читал, догадывался, что она есть — самая красивая, самая чарующая женщина на земле и под землёй. Поклонники древнего культа полагали, что Семирамида постоянно реинкарнируется, как Будда, в самых красивых девушек. Если бы в разгар его депрессии Адриану предложили увидеть жрицу и её танец с тем, чтобы потом умереть, он бы с радостью согласился. Но сейчас он не хотел умирать.
Сага в танце приближалась к тому моменту, когда Семирамиду взял Нимрод — этот человек-бык с неисчерпаемой половой страстью. Всё в облике жрицы переменилось. Её тело как-то неестественно напряглось, покрылось потом, в то время как её ноги, стёртые золотыми туфлями, начали чертить на мраморном полу тонкий красный рисунок. Но она, казалось, не чувствовала боли — или же боль действовала на неё как-то иначе. Анне показалось, что её движения перешли в хорошо скоординированные, если такое только возможно, эпилептические схватки. Она упала на пол, и крупные судороги стали пробегать через её тело, грозясь разбить его о холодный камень. Голоса жриц при этом повторяли одни и те же таинственные звуки, о значении которых, впрочем, несложно было догадаться, — это был крик женщины в её агонии, экстазе. Голоса жриц поднимались всё выше и выше и должны были давно уже оборваться, но почему-то не обрывались. Но вот последняя, страшная в своей силе судорога сотрясла тело жрицы, и голоса оборвались. А вместе с ними оборвалось, вылетело дыхание из коронованной танцовщицы, и безжизненные члены её распластались по полу. Кто-то вскрикнул от страха. Потом воцарилась мёртвая тишина.
Но прошло какое-то время, и тело жрицы вздрогнуло, будто кто-то толкнул её невидимой рукой. Под восторженные крики множества людей она поднялась и встала на свои запачканные кровью ноги. Она смотрела вокруг себя мутным взглядом, будто не понимая, где она и что тут делает.
— Семирамида — Царица Неба, Богиня ночи, — раздался голос Мастера. — Диана-Артемида, богиня ведьм, Великая богиня амазонок. Подобно луне блуждаешь ты по ночи, податель восторга и смерти. Готова ли ты принять от нас жертву?
Внезапно взгляд жрицы остановился на Анне и Адриане. Она повернулась, начала медленно двигаться в их сторону. Чем ближе подходила к ним, тем меньше тумана оставалось в её глазах, тем напряжённее становилась тишина на балконах. В этот момент она действительно была Царицей небесной!
Она остановилась метрах в четырёх от пленников. С такого близкого расстояния было видно, что на щеках величественной красавицы играл румянец, а тело было покрыто потом. Адриан мог чувствовать щемящий запах её секреции. Она не была фантомом, фантастической голограммой, проекцией, но живым человеком, из плоти и крови. Её красота, танец даровали ей власть превыше слов и действий, превыше харизмы Гитлера и Наполеона, гения Эйнштейна и Ньютона. Этой властью была снята голова с плеч Иоанна Крестителя. Этой же властью простая танцовщица Феодора приобрела корону Византийской империи. Красота жрицы сияла теперь перед ними светом яркой утренней звезды и проникала глубже сексуальных инстинктов человеческого рода, глубже разума, эстетики, ибо было что-то божественное в этой красоте, глядя на которую начинает казаться, что люди действительно произошли не от обезьян, а от какого-то несказанно Вышнего Начала — Бога. И вот теперь это красивейшее создание, призванное дарить жизнь, явилось сюда для того, чтобы жизнь отнять. Этот контраст, это нарочитое противоречие, очевидно, возбуждало извращённый инстинкт собравшихся здесь людей.
— Среди нас находятся те, — сказала жрица неожиданно чётким, но мелодичным голосом, — которым сегодня суждено умереть.
Толпа поддержала её приветственным гулом. Жрица подняла руку, и мгновенно наступила тишина. Её глаза были чёрною бездной, в которой тонули сейчас Анна и Адриан, и все эти странно одетые люди, и древние фрески, и огни факелов.
— Они посылают вас в Лабиринт, — сказала она тихо, обращаясь на этот раз только к Анне и Адриану. — Это страшное место. Они хотят, чтобы вы умирали медленно и мучительно, лишаясь рассудка и корчась от боли.
Жрица перевела взгляд на Адриана, который по-прежнему зажимал в ладони рукоятку клинка.
— Но после Танца вы будете свободны — я освобождаю вас. Вы будете свободны в выборе вашей смерти — это и сделает вас властелинами своих жизней. — Она перевела взгляд на Анну, и та должна была признать, что находится в плену чар этой необычной женщины.
— Я объясню вам правила Танца, — жрица посмотрела ей в глаза. — Они очень просты. Лабиринт представляет собой путь жизни и смерти. Вам танцевать не придётся — просто идите за мной, не сворачивая, не оступаясь с пути. Достигнув центра, вы достигнете своей полной свободы от жизни. Это — всё.
Она подняла вверх свою величественную голову в алмазной диадеме и громко сказала, почти крикнула:
— Танец Лабиринта!
— Танец Лабиринта! — тут же откликнулась толпа.
В этот момент откуда-то сверху вырвалась новая волна завораживающей музыки. Жрица подала Адриану и Анне знак, и они пошли за нею, по ступенькам с платформы, в сторону обелиска, туда, где начиналась тропа лабиринта. Жрица шла, танцуя.
Они вплотную приблизились к началу лабиринта, и музыка стихла, а потом заиграла снова, но уже другую мелодию — гибкую и извивающуюся, как лабиринт. Жрица ступила на белую тропу, истёртую за столетия, или, может, тысячелетия своего существования, стопами прекрасных жриц и тех, кто за ними следовал, и поманила за собою Адриана и Анну. Танец Лабиринта начался.
Тело жрицы двигалось с грацией молодой сильной змеи. Она шла впереди, пробиралась по тропе, ни шагу не делая без того, чтобы не пробиться к этому шагу, не заслужить его своими движениями. Наблюдая за нею, Анна чувствовала, что сходным образом она сама когда-то проходила через лабиринты цифр и программ, вытанцовывая, полуинстинктивно, клавишами каждый свой шажок. Это было вдохновение, отточенное опытом.
— Один, — воскликнула жрица, закончив танец первой петли.
— Один! — вторила ей публика.
Жрица скинула с себя окровавленные туфли, которые остались лежать на той тропе, к которой Адриану и Анне было уже никогда не вернуться. У Анны защемило сердце.
Жрица снова ступила на тропу, и её босые ноги оставляли на камне слегка влажные и липкие красные следы. Музыка была иной, да и танец изменился — теперь это был не плавный изгиб змеи, но буйная пляска каких-то примитивных природных сил. Все присутствующие, казалось, были охвачены теперь лихорадкой жизни, которой знобило жрицу. Вслед за жрицей шёл Адриан с коротким мечом в правой руке, а позади двигалась Анна.
После завершения второго круга жрица скинула с себя тунику. Зал приветствовал это громким одобрением. Драгоценности на её теле заблистали ярче.
— Какой всё-таки цирк, — с сожалением сказал Адриан. — Люди всё умеют опошлить… Это просто самая радужная из всех мыслей, что приходят мне в голову.
Жрица тем временем начала движение по третьей петле. Ни Анна, ни Адриан не могли понять, о чём рассказывал её танец. Из всех присутствующих они думали о танце меньше всего. Наверное, потому, что только они могли сейчас думать о чём-то другом.
Вступая на четвёртую петлю, жрица сбросила с себя драгоценности, прикрывавшие её небольшую грудь. Драгоценные камни в связке с шипением упали на мраморный пол. Зал завыл.
— Бойтесь Минотавра! — сказала вдруг жрица, поворачиваясь к Анне и Адриану. Глаза у неё снова стали мутные, как будто она была пьяна. — Бойтесь, потому что он ужасен. Он поглотит всех нас!
После постоянно повторяющихся поворотов налево и направо, хождения взад и вперёд, странные вещи стали происходить в сознании Анны. Казалось, с каждым поворотом тропы стирается ещё один участок её готовящегося к грядущему небытию сознания. Она как будто уже начала умирать.
А жрица всё плясала свой Танец торжествующей смерти. Ещё через круг на ней не осталось ничего, кроме диадемы. Она выглядела теперь худой и слабой, почти беззащитной. Но от того её страшная красота блистала ещё мучительнее и ярче.
— Остался один круг, — сказал Адриан, будто Анна сама этого не видела. — Что бы ни случилось — не бойся! У нас ещё есть шанс выбраться отсюда! — шепнул он ей на ухо.
Анна знала, что никаких шансов у них быть не могло, но всё же была благодарна ему. В этот момент нагая жрица тоже повернула к Адриану своё лицо. Оно было бледно как смерть.
— Смерть — наше последнее и наивысшее назначение, — сказала она откуда-то издалека. — В смерти лишь свобода. Смерть откроет ваши глаза.
Анна повернулась и посмотрела в глаза Адриана. И он, оторвавшись от чёрной бездны впереди них, заглянул в живые зелёные глаза Анны. Увидят ли они когда-нибудь глаза друг друга — это невероятное чудо, этот свет разума, жизни, любви? Как могла смерть открыть кому-то глаза?
Они были уже совсем близко от центра лабиринта, и зловещий обелиск с чёрным пятном вокруг него то приближались, то удалялись от них, но снова и снова притягивали к себе с каждым шагом, как притягивает чёрная дыра, которая выдёргивает планеты с их привычных орбит и разбивает об себя, увлекает в пустоту, где нет ни времени, ни пространства, откуда даже свет не может вырваться.
Где-то на середине последнего круга, словно метеоритный дождь, на Анну посыпались яркие, щемящие осколки её воспоминаний. Перед ней пролетали кусочки из забытых давно разговоров и снов, лица каких-то людей, запахи, звуки, чувства… Все окна её сознания отворились, с пыльного стола её памяти полетели куда-то ввысь бумаги и фотокарточки, и она уже не была властна над ними — она могла только быстро, ещё раз, последний, глянуть одним глазком на пролетающую мимо страничку жизни, чтобы навсегда уже потерять её. Навсегда!
Анна ухватила на миг один опавший листочек с дерева своей памяти. Где это? Ах да, это её первый день в детском саду! Вот почему так пахнет свежей краской. А потом — старым деревом. Это она спускается с мамой по старой лестнице и направляется к большой, просто огромной для маленькой девочки двери. Что там, за той дверью? Почему-то Анне было очень важно теперь знать, что за нею. «Ах да!» — вспомнила она с какой-то радостью. Когда мама открыла ту дверь, на лестничную клетку ворвался ослепительный белый свет, чудесный морозный воздух и весёлый звук московской улицы!
Жрица остановилась.
— Цветок, — сказала она дрожащим голосом, слышным только её спутникам. — Конец последнего круга — сладчайший цветок смерти, раскрывающий перед вами свои лепестки. Смерть — это кульминация любви, красота забвения. Оставьте свою жизнь и войдите!
Она ступила в чёрный круг вокруг обелиска. Жрица сама, казалось, была теперь полумертва.
— Войдите, — повторила она своё приглашение.
Они ступили в чёрную неизбежность, и время порвалось, словно серебряная цепочка, разорвалось, как золотая повязка, разбилось, как кувшин у источника. Больше некуда было идти — они могли теперь дотянуться и достать до обелиска рукой. Звуки и образы поплыли перед глазами Анны и стали тонуть в каком-то тумане, увязая всё глубже и глубже в бездне небытия.
Внезапно собор наполнился ослепительным светом. Некоторые люди вскрикнули, большинство закрыли или зажмурили глаза. Свет бил прямо в глаза Анне, и она уже не могла ничего видеть, ни на чём задержать взгляд. Она схватила Адриана за локоть и прижалась к нему, и он плотно обхватил её рукой.
— Спаси нас Бог! Спаси нас… Спаси, спаси… — шептала она, дрожа от страха. Адриан крепче прижал её к себе.
В этот миг земля под их ногами разверзлась, и подземный вакуум стремительно потянул их вниз, унося прочь от ослепительного света и от шума собора, от блестящей публики, от человека в чёрном и от усталой Семирамиды — в царство вечного мрака и темноты. А затем последовал удар, падение, и остатки сознания вместе с искрами выскочили из глаз Анны и тут же потонули во тьме.