На улице Дети Комсомола, в третьем подъезде, на пятом этаже, в квартире номер тринадцать, жила себе так дружно и крепко семья Темненьких. Сыну Юрию было тридцать лет, он работал на спутнике земли главным инженером, но теперь остался без работы, а Светлане было двадцать шесть и она нигде не работала. Любила Светлана сидеть дома и смотреть с балкона на людей, что бродили себе без всякого смысла по двору. Она смотрела на солнце, что проносилось себе по небу так быстро, что девушка не могла понять, что за время суток сейчас.
Она с тайной дрожью в глубине тела выходила во двор, она легко общалась с птицами и деревьями, а прохожие сторонились ее, они не понимали ее, они думали, что она опасная, ведь она почти не думала о жизни, она говорила людям о том, что светит солнышко, что все время загадочно улыбается месяцу и звездам, что ночами светят себе без устали.
Светлана видела, как по улице шел грустный мальчик с бородой до пояса: он шел по двору и смотрел себе под ноги, он о чем-то думал. Он вдруг подошел к дереву, залез на дерево и стал оттуда взирать на двор, по которому бегала детвора, а на скамейках сидели мужики и бранились, ибо им было скучно просто молча сидеть и глядеть на костяшки домино.
- В твоих словах лишь одна бесконечная и бездонная похоть, можешь идти торговать бессмертием дальше. Мне оно не нужно! – басом говорил Шлыков в кожаном пальто и в домашних тапочках.
- Твое сверходиночество поглотит все твои игрушки, - кричал навзрыд Юрий Петрович, - пустой стал, пустой и глупый, ибо надменности и устойчивости нет во мне. Существо я странное, в общем, простое и неприхотливое, но с болезненно-хрустальной, построенной из воображения душой.
Юрий так увлекся, что не замечал, что притоптывая ножками, отбивая ритм своей внутренней жизни, все это он прокричал.
- Ощупываю своими мыслями каждый предмет, - Карл Иванович признался дружкам, - и почему это воображение так на меня воздействует, что я и сам, от собственного воображения, меняюсь. Есть только мои ощущения – огненные, сладкие, - только мои ощущения, а их всех нет. Толпы нет, подо мной пустота, пропасть, бездна. Я падаю. А-а-а, я лучик света. Я лечу. Действительно, их всех нет! Одна пустота вокруг, а в нее входят: шкаф, стол, гитара, книги и Даша, плачущая на диване. А сексуальный бред во снах лишь оживает. А может быть, я укушу Дашу в живот так сильно, что она перестанет плакать.
- А ведь одинаково кошмарна и вечность и ничто. Мы заперты в клетку. Но света-то нет! Нет света! Вот в чем дело! Одна тьма, одна абсолютная тьма. Тьма! Мир – это чудовищная экспериментальная мастерская для Крысы, для зла – страдальческим голосом, дико выкрикивал слова в воздух Андрей.
Мальчишка, что сидел на дереве, слушал их разговор, а Светлана мило общалась с кошками и муравьями. Светлана мечтала стать солнышком, чтобы светить – светить, ведь ничего больше ей не нужно в жизни. Она была так озадачена тем, чтобы стать им, что тут же пошла домой.
Дома же она залезла в бабушкин черный шкаф: она сидела часов пять в нем, а родители были на работе. Светлана вылезла из шкафа, взяла в кухне на столе спички и подожгла газету, а потом подожгла занавески. Пламя живо перешло на стены на ковре, двери, окна, мебель. Вся комната горела так ярко, а Светлана стояла посреди комнаты и хохотала на чем свет стоит, ей было весело от того, что она теперь будет, мол, словно солнышко, станет дарить людям радость и тепло.
Когда же ее тело стало задыхаться, тогда-то и приехали пожарные, то они вытащили ее из квартиры, потом стали тушить пожар, но не быстро, а лениво так, а потому-то и сгорели три комнаты. Чад стоял неимоверный во подъезде. Пожарники матерились про себя, они думали о том, чтобы лучше Светлана ходила на какие–то курсы, училась себе где-то, но не пыталась стать солнышком, ведь быть солнышком трудно - проще всю жизнь работать за кусок хлеба, быть как все строить планы, мечтать о всякой ерунде, покорять природу, убивать атомными бомбами людей, создавать ядовитые вещества для того, чтобы люди убивали самих себя, чтобы было хорошо, ведь так говорят все, кто не хочет быть солнышком.
А в это время во дворе мужики за столом играл в домино, слушали крики котов, ведь им было чудно в этом дворе, ибо сидя под дубом, им было снова шестнадцать лет и они считали, что дальше есть все, что дальше и надо жить, а от всех людских мечтаний им было жарко. «Зачем? Зачем? Зачем?» - думали они синхронно. Птички весело чирикали на веточках, а мужики уж отложили домино, ибо все думали, глядя на пожарных, что тушат квартиру, они думали о том же, что и пожарные: «Зачем это все? Абсурда-то какой, мама родная».