Я буду приходить к тебе на рассвете...

Людмила Дейнега
      В тридцатых годах прошлого века в живописные места Кубани приехала молодая, но уже многочисленная семья Степана Наливайко. Сам он был родом с Украины, где под Миргородом, воспетым ещё Гоголем, недалеко от Полтавы  остались его родные. А вот жену себе отыскал Стёпка в Баку, где проходил  срочную военную службу. Чернявая, статная дивчина, работавшая тогда в детском саду рядом с воинской частью, забрала сердце украинского паренька с первой мимолётной встречи. От роду угрюмый, замкнутый и неразговорчивый Стёпка больше всего на свете любил животных.  Он-то и познакомился с бакинской красавицей тогда, когда принёс ребятам в детский сад маленького чёрного кролика. Как он попал ему  на улице под ноги в увольнении, он и сам не знал…   Но, когда чуть не наступил сапогом, стало до слёз жалко бедное беззащитное животное. Не в часть же нести?! Вот он и решил отдать кролика в живой уголок ребятишкам. Длинноволосая симпатичная воспитательница только раз взглянула ему в глаза, и он понял, что влюбился раз и навсегда… Окончательно и бесповоротно. Она сама отыскала его через неделю  и  передала через знакомого майора - родителя целую корзину горячих пирожков. Это был запрещенный удар. Отступать было некуда. Тем более, что пирожки были на редкость вкусные, а он их очень любил…
        Когда Стёпка привёз  на Украину  жену – красавицу Лидию Герасимовну с двумя крошками на руках, родители не поверили, что сын женился, потому что он от роду с девчатами не гулял. Как получилось, что  семья попала на Кубань, тоже никто не знал в этих краях…
    Явилась тогда  семья Наливайко прямо в колхозное правление рано поутру, где за столом председатель хватался за голову из-за отсутствия заведующего колхозным новым детским садом и обыкновенного пастуха для стада коров... Не раздумывая, он, несказанно обрадованный такой  молодой паре, отдал ключи от колхозного домика, стоящего на отшибе: » Живите! Чем надо, поможем!» А когда узнал, что в семье, не считая Степана и Лидии, ещё пять малых детей, опешил: «Вот это да! Ничего, в саду прокормим! Нашей власти дети нужны всегда!»
    На  новую заведующую все колхозницы  чуть  ли не молились, на пастуха тоже. Лидия любила детей, Степан - коров. И он, и она отдавали своим подопечным всю душу. Работы в многолюдном доме было всегда полно, но заботливая и внимательная Лидия, как  ни старалась, управляться со всеми делами сама не могла. Надеяться было не на кого. Дети были «мал мала меньше», а Стёпка уходил затемно и приходил тоже затемно. Питались в основном тем, что давали в руки. Но, слава Богу, хоть молока было вдоволь…  И это в голодные  годы!
       Первые неурядицы в семье Наливайко начались в начале сорокового, когда от ремонта уйти было невозможно. Руки Лидии, привычные ко всему, от ремонтных работ превратились в кровавое месиво, часто поднималась температура и давление. «Ты пойми, - кричала Лида молчуну – мужу.- У меня с детства неправильный обмен веществ, я поэтому в педагогический пошла, а не в строительный. В доме хозяин нужен. Где я найду мужика, чтоб на нас тут гробился?! Приходи засветло, в доме что-либо делай…»
    Ситуация усугублялась ещё и тем, что второго пастуха в колхозе не было… Стёпка работал без выходных…
  Как раз перед самой войной нервы Лидии Герасимовны не выдержали. Как – то в летний полдень она собрала в старый чемодан нехитрые пожитки Степана и, поставив в угол возле печки, отправилась прямо к лесу, где Степан обычно пас колхозное стадо.
    «Всё,- еле выдохнула вспотевшая, непривычная к таким марш – броскам, Лидия. - Развод! Я не нанималась ишачить, как проклятая. Давно хотела тебе напомнить, что у нас  с  тобою пятеро детей. Старшему  из них всего восемь. Они мне пока не помощники. У Степаниды муж хоть и пьёт, и её гоняет, но хата, как игрушка. А ты после града крышу до сих пор не починил. Всё склянки подставляю!  Да и я молодая ещё, жить хочу, а не существовать! Не то, что от людей, от себя порою стыдно!»
    Степан виновато посмотрел на Лидию, хотел что - то сказать, но махнул рукою  и медленно пошёл к ручью, скомкав в руках какую-то бумажку. Лидия разрыдалась и, обиженная,  побрела в другую сторону через покосы, по прямой, к дому.
   У  их ворот стоял растерянный колхозный сторож: » Всем мужикам нашим пришли  повестки. Война - подлюка! Твоему Стёпке первому принесли прямо в поле. Председателю тоже.  Ни одного мужика теперь в колхозе не останется. Вот твоему уже сорок пять, а берут. Кто коров будет пасти? А ежели волки?  Моих хлопцев тоже берут. Я  заявление добровольно написал, хоть по годам не подхожу. Куда  мои сыны, туда и я. А куда я без них? Я без них никуда! Мария, когда помирала, наказывала, чтоб  без пригляда не оставлял…»   Увидев, как  побелела Лидия, вспомнив в руках Стёпки бумагу, он, присев на лавочку, чертыхнулся: «Мы ещё повоюем! Не видать фрицу наших краёв! А ты, Лидия, пеки пироги! Провожай Стёпку достойно! Он – отличный парень! Правда, куда ему , горемычному на фронт, он же  мухи не обидит… В Армии, говорят, в хозчасти был. Стрелять и убивать там вряд ли учили… Вот с коровами у него - другое дело. Они его любят, заразы, до умопомрачения. Молока от этого больше дают. Я тебе точно, Лидка, говорю!"
      Колхозная полуторка отвезла всех призывников в район  следующим ранним  утром. За рулём износившейся машины  сидела Любка Гайворончиха, с детства любившая ездить вместо пьяного брата Петра за рулём. Степан с вечера головы не поднимал, боялся даже взглянуть на жену. Ночью он всё стучал молотком, забивая в покосившуюся калитку гвозди…
   Ровно через неделю позвонили из соседней станицы: «Ваших  мужиков послезавтра после подготовки направляют прямо на передовую. Если хотите, приезжайте завтра на проводы. Встретим, разместим, как родных…»
         Отпустив из садика с утра  всех нянь и двух воспитательниц стряпать по домам, Лидия Герасимовна до вечера занималась колхозными ребятишками. Становилось неуютно  от воспоминаний. Не такой жизни она хотела в своей бабьей доле…  «Было ли счастье в моих  руках? Наверно, да. Тогда почему не удержала?»- сама себе задавала она вопросы.
    Домой  Лидия добралась, когда хмурая бледная луна высоко висела над горизонтом. Села у  старой русской печки, сняла стоптанные туфли, не раз ремонтированные Степаном. Взгляд упал на собранные в углу вещи мужа. Она вздрогнула. На полу, обнявшись, спала ватага  их ребятишек. В глазах Лидии заблестели слёзы: «Вот и развели нас со Стёпкой дни проклятой войны…» На минуту задумалась, глядя на свадебное фото в красивой рамке, потом вдруг вскочила, засуетилась…
        К утру были готовы румяные пирожки с капустой и творогом, как те, что передавала когда-то  высокому и красивому Степану в мирную воинскую  часть…
    Тарахтевшую зелёную полуторку с  приехавшими женами станичные мужики вышли встречать полным составом. Вышел и угрюмый неразговорчивый Стёпка, втайне надеясь на встречу. Лидия Герасимовна медленно  шла за девчатами последней. Заглянув на минуту в голубые бездонные глаза мужа, как будто очнувшись  от глубокого сна, она, не обращая ни на кого внимания,  упала перед ним на колени: «Стёпушка, родненький, да я  тебя, как первый раз увидела, так и полюбила. И никого мне кроме тебя, ненаглядного, не надо. Прости меня, дуру. Разве ж дело в ремонте? Мне тебя, сокол мой, не хватало целыми днями. Запаха твоего не хватало родного. Всё одна, да одна. Ревновала тебя к каждой бурёнке. Мне казалось, что и гладишь ты их нежнее, и шепчешь ласковее. Не хочу тебя от себя отпускать. Люблю! Люблю!  Люблю тебя, хороший мой! Я ведь без тебя и жить- то не смогу!» Собравшиеся вокруг станичники все   плакали, даже новобранцы… А некоторые бабы рыдали в голос, крепче обнимая своих  мужей.
   Тихая августовская ночь в чистом поле, пахнувшем мятой и чабрецом, была их последней ночью. Счастливый, добрый и задумчивый Степан, улыбаясь, гладил густые, тёмные волосы жены и всё шептал и шептал в жаркой летней душной ночи слова признаний. »Если мне суждено погибнуть за тебя, за детей, за отца и мать, за  милую землицу родную, знай, хорошая моя воспитательница: я буду приходить к тебе на рассвете с лучами восходящего солнца и целовать твои чудесные волосы. А каплями дождя я буду умывать тебя, любимая, и дарить тебе утренние росы… А из спелых вишен - серёжки. Из  первых цветущих яблоневых веток я весною лишь тебе  одной  принесу букеты моей нежной любви…»- тихо сказал Степан напоследок, пылко обнимая плачущую и верившую только ему одному в этот суровый час Лидию, крепко прижимая её к своей мужской груди.
     Степан Наливайко, как и все его станичники - пехотинцы, пал смертью храбрых в первом неравном  жестоком бою, защищая одну из высот около небольшой кубанской станицы, откуда были видны неубранные золотые хлеба в страшные дни лихолетий Родины…


                23.01.2013