реинкарнация13

            Р Е И Н К А Р Н А Ц И Я
                13

--Существует ли такая  вещь,  как реинкарнация?  Сколько у  меня было жизней в прошлом? Кем я тогда был? «Кармический долг» --это реальность?
-- Существует  ли  такая  вещь, как реинкарнация? Сколько у  меня  было жизней в прошлом? Кем я тогда был? «Кармический долг» -- это реальность? Трудно поверить в то, что по этому поводу все еще возникает вопрос, Я с трудом  могу себе это  представить. Было  так много сообщений  о вспоминании прошлых  жизней  из  исключительно  надежных   источников.   Некоторые  люди поразительным  образом воскресили в  памяти  подробные  описания событий,  и доказано, что при этом была исключена всякая возможность того, что они могли каким-то   образом   выдумать   или   изобрести   что-то,   чтобы   обмануть исследователей или своих близких.
--У тебя было  647 прошлых жизней, раз уж ты настаиваешь на точной цифре. Это  твоя  648-я. В  других ты был  всем. Королем, королевой, рабом.  Учителем, учеником, мастером.  Мужчиной, женщиной. Воином, пацифистом. Героем, трусом. Убийцей, спасителем. Мудрецом, глупцом. А сейчас детективом и будешь им долго, полка самому не надоест. Всем этим ты был!
--Я иногда  чувствую себя экстрасенситивом. Существует ли вообще такая вещь,  как «ясновидение»? Есть  ли  оно  у меня?  Находятся ли люди, которые называют себя экстрасенсами, «в сговоре с дьяволом»?
--Да, такая вещь, как ясновидение, существует. У тебя оно есть. Оно  есть у каждого. Нет человека, у которого не  было  бы  способностей,  которые  ты называешь экстрасенситивными, есть только люди, которые их не используют.  Применять ясновидение и другие подобные способности -- это не более чем пользоваться шестым чувством. Очевидно, что это не означает  «быть  в сговоре с дьяволом», иначе я бы не дал тебе это чувство.  И  конечно,  нет никакого дьявола, с которым можно было бы сговориться.
                Уолш. «Беседы с Богом»)



После такого расследования в самый раз обратиться к беседам с Богом. Может быть там я найду объяснение фантазиям человека, уповающего в своим преступных деяниях на Бога. Смешно, но этот преступник так уповал на помощь Бога и милосердие с Его строны, что читать буду с пристрастием. Да нет—пристрастие здесь ни причём. Просто с интересом!
 --Тебе когда-нибудь доводилось говорить  с  человеком, у которого  машина неожиданно свалилась с моста? Или он находился под прицелом наставленного нанего оружия?  Или едва не утонул? Очень часто такие люди расскажут тебе, что время  замедляло  ход,  их  охватывало странное спокойствие, совсем не  было страха. Вот что можно  поэтически сказать человеку,  который стоит  перед лицом беды. В самый мрачный твой час Я буду твоим светом. В самую тяжелую минуту Я буду твоим утешением. В  самые  тяжелые времена твоих испытаний Я буду твоей силой. Поэтому верь! Я твой пастырь, ты не попадешь в беду. Я приведу тебя в райские кущи. Я покажу тебе тихие воды.  Я верну твою  душу в прежнее состояние и поведу тебя путями праведности во Имя Мое. И  идя по Долине Смерти,  не  бойся зла, ибо Я с тобой. Мой жезл и  Мой посох поддержат тебя.
 Я готовлю тебе трапезу в присутствии врагов твоих. Я умаслю елеем  твоюголову и чаша твоя будет полной. Доброта и милосердие обязательно будут сопровождать тебя всю твою жизнь до единого дня, и ты останешься в доме Моем--и сердце Моем-- навсегда.
--Замечательно. То,  что Ты  сказал,--просто замечательно. Я бы хотел, чтобы мир это знал. Я бы хотел, чтобы мир это понял, поверил в это. Книга поможет  в этом.  И  ты  помогаешь. Ты играешь свою роль, делаешь свои вклад в развитие Коллективного Сознания. Этим должны заниматься все.  Да. Теперь мы  можем поговорить на  другую  тему? Я думаю,  что очень важно побеседовать  об одной позиции, которую некоторое время тому  назад Ты хотел беспристрастно представить. Я  имею в виду разделяемую многими людьми  идею о том, что  бедным было дано  предостаточно, что  мы  должны прекратить облагать  налогами  богатых, наказывая их, по  существу, за их упорный труд и «заставляя» тем  самым  еще больше обеспечивать бедных.
Эти люди считают, что бедные  бедны только  потому, что они хотят  быть такими. Многие даже не пытаются ничего сделать. Они лучше будут сосать грудь правительства, чем примут ответственность за самих себя. Есть  много людей,  которые думают,  что перераспределение богатств--совместное  пользова ние  ими -- это   зло   социализма.  Они   цитируют Коммунистический  Манифест—«от каждого по  способностям --  каждому  попотребностям»  --  как  свидетельство  сатанинского  происхождения  идеи   о
гарантии  необходимого человеческого  достоинства для  всех  за  счет усилий каждого.
 Эти люди  убеждены,  что «всяк сам по себе».  Если  им говорят, что это звучит   равнодушно  и  бездушно,  то  они  прикрываются  утверждением,  что
возможность  стучится  в  двери  каждого  одинаково.  Они   утверждают,  что неблагополучие не является чем-то врожденным и что если им удалось «добиться
этого», то  это  может  каждый. А  если у кого-то не  получается, -- то «сам заслужил такое дьявольское наказание». Ты  же чувствуешь,  что это высокомерное  мнение, которое  основано  на неблагодарности.
--Да.
--А что чувствуешь Ты?
-- Я не сужу. Это просто мысль. Есть только  один вопрос о том,  насколько та или иная мысль уместна. Тебе на пользу, если ты будешь ее придерживаться.
С позиций того, Кто Ты Есть и Кем Ты стремишься  Быть, на пользу ли тебе эта мысль? Глядя на мир, люди должны задавать себе этот  вопрос. На пользу ли нам, если мы будем придерживаться этой идеи? Я добавлю следующее: Есть люди -- на самом  деле целые группы людей,--которые родились неблагополучными, как вы это называете. Это очевидно. Правда    и   то,   что   на   высоком   метафизическом   уровне    нет «неблагополучных», потому что  каждая душа создает для  себя  нужных  людей, события  и обстоятельства,  которые необходимы, чтобы достичь того, чего Она хочет достичь.
 Ты  все выбираешь  сам.  Родителей.  Страну,  где  ты  рождаешься.  Все обстоятельства, связанные с твоим новым воплощением. Таким  же  образом  на протяжении  всех дней и периодов твоей  жизни ты продолжаешь создавать события, людей и  обстоятельства, предназначенные  для того,  чтобы предоставить тебе  необходимые, своевременные  и исключительные возможности, которые тебе нужны, чтобы узнать себя  таким, какой  ты есть на самом деле.
Другими словами, никто не может быть «неблагополучным»,  если учитывать то, чего душа  хочет  достичь. Например,  душа  может  захотеть  трудиться в физически неполноценном теле, или в  репрессивном  обществе, или  в условиях огромных политических и экономических ограничений, чтобы создать условия для максимального выполнения того, что она намерена сделать. Поэтому мы видим, что люди действительно сталкиваются  с «недостатками»
в физическом  смысле, но с  метафизической  точки  зрения  это действительно нужные и совершенные условия.
--Что  это  значит  для  нас  в  практическом  отношении?  Должны  ли  мы предлагать  «неблагополучным» свою помощь или воспринимать это так, что  они просто  находятся в  том положении,  в каком они хотят быть, и позволить  им «отработать свою карму?»
Идиотские вопросы и идиотские ответы,--подумал Чумак.—Странно, что так отвечает Бог. А может быть, ничего странного нет. Бога-то выдумал писатель и вкладывает ему в уста свои мысли. Продолжим.
--Хороший и очень важный вопрос. Во-первых,  помни, что все, что ты думаешь, говоришь и делаешь, --  это отражение того, что  ты решил в отношении себя. Это утверждение того, Кто Ты Есть. Это создание в процессе принятия  решений того, кем ты  хочешь быть. Я постоянно  говорю  об этом, ведь  это единственное, что вы здесь делаете,  и именно этим вы должны  заниматься. Ничего другого не происходит, ни для чего другого  душа не  предназначена.  Ты  стремишься  быть и  испытать,  Кто  Ты Действительно  Есть,--и  создать это.  Ты  заново создаешь себя  в каждый момент Сейчас.
     В контексте  сказанного:  когда ты встречаешься  с человеком,  который оказывается в вашем понимании неблагополучным, то первый вопрос,  который ты должен задать, таков: «Кто есть я и кем я выбираю быть в отношении этого?». Другими  словами,  когда  вы встречаете  другого  человека,  при  любых обстоятельствах первый вопрос должен быть таким: «Чего я хочу здесь?»
Ты слышал? Твой первый вопрос всегда должен быть: «Чего я здесь хочу?»--а не «Чего здесь хотят другие?».
--Подобное  понимание  того,  как  нужно поддерживать  взаимоотношения  с людьми,-- самое  необычное  из  всех,  с  которыми  мне  вообще доводилось сталкиваться. Оно идет вразрез со всем, чему меня когда-либо учили.
--Я  знаю. Но твои  взаимоотношения так  запутанны,  потому что ты всегда пытаешься понять, чего хочет  другой человек или  чего хотят другие люди,--вместо того,  чтобы  понять, чего  в действительности хочешь  ты. Затем тебе нужно  решить,  дашь  ли ты им  это.  Ты решаешь,  посмотрев, что  ты можешь получить от них. И если ты думаешь, что взять  с них нечего, то  твое первое желание  дать им  то, что они хотят,  исчезает,  и  потому вы даете в редких случаях.  С другой стороны, если ты  понимаешь, что тебе от них что-то нужно или  они  могут   как-то  тебе  пригодиться,   вмешивается   твой   инстинкт самосохранения и ты стараешься дать им то, что они хотят.
 Потом ты обижаешься,--особенно если другой  человек  в конечном счете не дает тебе того, что ты хочешь. В  этой игре  «Поторгуемся» вы устанав ливаете очень хрупкое равновесие. Ты -- мне, я -- тебе. Но цель всех человеческих взаимоотношений -- отношений между народами и отношений  между отдельными людьми-- ничего общего  с этим не имеет.
Цель твоих Святых Взаимоотношений с любым другим человеком, местом или вещью не в том, чтобы установить, что они  хотят и что им нужно, а что тебе нужно и что ты хочешь, чтобы расти, чтобы быть тем, Кем Ты хочешь Быть.  Вот почему Я создал Отношения с другими. Если бы этого не  было, то  ты бы  продолжал  жить  в вакууме, в пустоте, в  Вечной  Всеобщности, откуда ты пришел. В этой  Всеобщности  ты  просто есть,  но  ты  не  можешь  ощущать свою «осознанность» как что-то конкретное, потому  что во Всеобщности нет ничего, чем бы ты ни был.
 Я придумал для вас  способ, как творить заново, и Знать, Кто Ты Есть по собственному опыту. Я сделал это, обеспечив вас следующим:
1.Относительностью,--системой, внутри которой ты можешь существовать как субъект в отношении с чем-то другим.
2.Забвением, --процессом,  с  помощью  которого   ты  добровольно подчиняешься  полной амнезии,  чтобы не  знать,  что относительность--это просто хитрость и что ты -- Все Это.
3.Сознанием, -- состоянием Бытия,  в котором  ты растёшь  до тех пор, пока  ты  не  достигнешь полной осознанности и не станешь  потом Настоящим и Живым  Богом,  который создает  и  испытывает  свою  собственную реальность, расширяет и изучает эту реальность, изменяет и переделывает эту  реальность,
по  мере  того  как ты расширяешь  свое сознание до  новых пределов-- или, скажем, до безграничности. В этой парадигме Сознание--это все.
Сознание--то есть то, что ты  действительно осознаешь, -- это основа всей истины, а значит, и всей духовности.
--Но  в чем же смысл всего этого?  Сначала Ты заставил нас забыть, Кто Мы Есть, чтобы мы смогли вспомнить, Кто Мы Есть?
--Не совсем  так. Чтобы  ты мог создать себя таким, Как Ты Есть и  Кем Ты Хочешь Быть. Это акт Бога, который и есть Бог. Это Я, который и есть Я через тебя! В этом смысл всей жизни. Через тебя Я испытываю Кто и Что Я Есть. Без тебя Я мог бы знать, но не испытать этого. Знать  и  испытывать --это  две  разные  вещи.  Всякий  раз Я  выберу испытание. На самом деле Я так и делаю. Через тебя.
--Кажется, я уже забыл вопрос, с которого мы начали.
--Да,  Бога трудно  удержать в одной теме  беседы. Я склонен  к  широкому толкованию.
--Так, давай  постараемся  вспомнить. О,  да,-- что  делать с теми, кто менее удачлив.
--Сначала реши, Кто и Что Ты Есть во Взаимоотношениях с ними. Во-вторых, если ты решил,  что  хочешь  испытать себя  как  Помощь, как Любовь, Сострадание и Забота, то постарайся понять, каким образом тебе лучше всего проявить себя именно так. Обрати внимание, что твоя способность быть всем этим никак не связана с тем, кто эти другие и чем они занимаются. Иногда лучший способ проявить  свою любовь и лучше всего  помочь – это оставить их одних и дать им возможность самим помочь себе.
Все  как на  празднике.  Жизнь -- как  «шведский стол», и ты дашь  им большую порцию самих себя. Запомни, что самую большую помощь, которую ты  можешь оказать человеку,--это  пробудить его, напомнить  ему, Кто Он Есть На Самом Деле.  Для этого есть  много  способов. Иногда немного помочь  --  подтолкнуть,  расшевелить, натолкнуть на мысль... а  иногда дать  возможность идти  своим  путем,  идти
своим шагом, без каких-либо вмешательств и  вторжений  с твоей стороны. Твоя возможность сделать что-то для  менее удачливых -- это  напомнить.
Это значит побудить их быть Другого Мнения о самих себе.
 Ты  тоже  должен  быть  Другого  Мнения  о  них, потому  что,  если  ты воспринимаешь их как неудачников, то они такими и будут. Великий дар Иисуса был в том, что он всех  видел такими, какие они были на  самом  деле. он не принимал людей по внешности, он не воспринимал  людей такими, как они сами  себя воспринимали.  Его  представление  о людях всегда было выше, и он всегда побуждал людей делать то же самое. Но  он также  уважал  выбор других. Он не требовал, чтобы они принимали  его высокую идею, Он только приглашал их. Он также  с сочувствием относился  к другим, -- и если  другие относили себя к  тем,  кому была необходима помощь,
Он не отвергал их за их ошибочные суждения, а  позволял  им любить  свою  Реальность  и  с любовью помогал  им довести свой выбор до конца. Потому что  Иисус знал,  что для  некоторых  самый быстрый путь достичь того, Кто Они Есть, -- через познание себя такими, Какими Они Не Являются. Он не  считал этот  путь несовершенным и не отвергал его.  Наоборот, он
считал  его тоже «совершенным» и поэтому поддерживал всех  в их желании быть такими, какими они хотели быть.Поэтому любой, кто обращался к Иисусу за помощью, получал ее. Он никого не отвергал,  но  всегда  внимательно следил  за  тем,  чтобы помощь, которую он оказывал, сполна поддерживала искреннее желание человека.
Если  другие  глубоко  стремились  к  просветленности,  честно  выражая готовность перейти на следующий  уровень,  Иисус  давал им силы,  мужество и мудрость добиться этого. Он был настоящим примером, и, если люди оказывались беспомощными  в  какой-то  ситуации,  он воодушевлял  их  верить в  него. Он говорил, что ни за что не оставит их в беде. Многие действительно обращали свою  веру к нему, и до сегодняшних  дней
он помогает тем, кто взывает к его имени, потому что его душа посвятила себя пробуждению тех, кто хочет полностью пробудиться и жить во Мне.
Но Христос был милостив  и к тем, кто не верил.  Поэтому  он не  считал себя  единственно праведным --  как и его  Отец  на небесах -- и  никогда не судил. Он  никогда и никому не отказывал в помощи, и никогда  не  считал,  что если «сам заварил себе кашу -- тебе и расхлебывать». Иисус давал людям ту помощь,  о которой они  просили,  а не  ту помощь, которую он  хотел бы  им дать. Он позволял им  действовать на том уровне, на котором они готовы были воспринять возможность,
Это  путь  всех  Великих  Мастеров.  Тех,  кто  был на  вашей планете в прошлом, и тех, кто ходит по ней сейчас.
--Я  совсем запутался.  Когда же оказание  помощи не во  благо? Когда это мешает, а не помогает росту другого человека? Когда помощь  предлагается  так,  что  при  этом  возникает  постоянная зависимость, а не растущая быстрыми темпами самостоятельность.
--Когда ты из жалости  позволяешь другим надеяться на тебя, а не на самих себя. Это  не  сочувствие,--это  принуждение.   Ты   оказываешь   силовое воздействие,  ведь такая  помощь действительно лишает  человека  сил.  Здесь очень тонкая  грань, и  иногда ты и  сам не знаешь, что  принуждаешь кого-то силой. Ты можешь искренне верить,  что просто изо всех сил стараешься, чтобы помочь  другому.  Но  будь  осторожен  чтобы  не  оказалось,  что ты только стремишься тем самым подчеркнуть  свою значимость. Ведь в той мере,  в какой ты разрешаешь людям возлагать на тебя ответственность  за них, в той же мере ты  позволяешь  им  делать  тебя могущественным.  А от  этого,  конечно,  ты чувствуешь себя очень важным. Такая помощь -- это афродизиак, который прельщает слабых. Задача в том, чтобы помочь слабым стать  сильными,  а  не  в том, чтобы слабые стали еще более слабыми.
 --В этом  проблема  многих государственных  программ по  оказанию помощи, потому  что  они  часто придерживаются как раз последнего. Правительственные программы  могут длиться до  бесконечности. Их существование оправдано ровно настолько, насколько они помогают тем, кому они предназначены помогать. Если бы всякая помощь со стороны правительства была ограничена, то люди могли бы получать ее только тогда, когда они действительно  нуждаются в ней, чтобы привычка обращаться за помощью не  переросла в  потребность и  люди не перестали надеяться на самих себя.
Правительства понимают, что помощь--это власть. Поэтому правительства оказывают  помощь кому  угодно,  ведь  чем больше людей получают  помощь  от
правительства, тем больше их помогают правительства. Те, кого поддерживает правительство, поддерживают правительство.
--Значит,  не должно быть перераспределения богатств? И Коммунистический Манифест есть сатанизм.
--Конечно, никакого Сатаны нет. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Идея, которая лежит в основе утверждения «От каждого по способностям --каждому по потребностям», без злого умысла, -- она прекрасна. Это просто еще один способ сказать, что вы хранители идеи братства. Ужасным может быть лишь претворение этой идеи в жизнь. И я бы не согласился с тем, что  люди сообща, через свои политические системы выбрали такой путь, потому что люди по опыту знают,  и история  это показала, что «имущие»  не делятся своим богатством с «неимущими».
 Привычка  делиться с  другими должна  быть образом  жизни, а не указом, навязанным   правитель ством.  Привычка  делиться   с  другими   должна  быть добровольной, а не принудительной. Но вот мы и добрались до  сути: правительство  -- это тоже  люди, и его программы --  это просто механизмы,  с  помощью  которых  определенные  люди делятся с другими людьми, и это их «образ жизни».
 Русский крестьянин мог  бы  ждать, когда русское  дворянство  поделится своими богатствами, до  тех пор, пока костры ада не вымерзнут совсем. А  это богатство  приобреталось   и   приумножалось  непосильным  трудом  крестьян. Крестьянам  давалось  ровно столько, сколько  нужно было  для  выживания,  в качестве  «стимула», чтобы они были  в состоянии обрабатывать землю и делать землевладельцев  еще богаче. Вот пример взаимозависимых  отношений!
Этот тип отношений  -- «я  помогу  тебе,  если  ты  мне поможешь»  --  был еще более эксплуататорским  и  отвратительным,  чем  что-либо, придуманное  когда-либо правительством! Русские  крестьяне восставали против такого бесстыдства. Правительство, которое  заверяло, что ко всем людям  должно быть равное отношение, родилось из людского возмущения тем,  что  «имущие»  ничего не отдадут  «неимущим» по доброй воле.
Мария  Антуанетта  сказала  о  толпах  голодающих  в лохмотьях, которые возмущенно  кричали  под  ее  окном,  когда  она  праздно   сидела  в  своей позолоченной ванне  на основании  из драгоценных  камней и  ела  привезенный из-за границы виноград: «Пусть они едят пироги!». Люди с попранным достоинством возмущались таким отношением. Из-за этого устраивались революции и создавались правительства так называемой тирании.
Правительства, которые отбирают у богатых и  отдают бедным,  называются тираниями, а правительства, которые не делают ничего, в то время как богаты эксплуатируют бедных,--это репрессивные правительства. Спросите у мексиканских  крестьян даже  сегодня.  Говорят, что двадцать или  тридцать семей--богатая и могущественная элита-- в буквальном смысле управляют страной (главным образом  потому, что это их собственность.), в то время как двадцать или тридцать миллионов живут за  чертой бедности.
Поэтому в 1993--94  году  крестьяне устроили бунт,  стараясь заставить правительство элиты признать свой долг помогать людям в обеспечении средствами хотя бы для поддержания  самого   скудного  жизненного  уровня.   Есть   разница   между
правительствами элиты и правительствами, которые защищают интересы «людей, с помощью людей и для людей».
--Разве правительства не были созданы разгневанными людьми,  чувствующими свое  бессилие   перед  природным   эгоизмом   человеческой  натуры?   Разве правительственные  программы  создаются не  как лекарство  против  нежелания человека самому обеспечить себя лекарством? Разве не по этой  причине  возникли законы о  жилье,  об  использовании детей в качестве наемной рабочей силы, программы поддержки матерей с детьми? Разве  система  социального обеспечения не была попыткой  правительства обеспечить  пожилых  людей  тем, чем их семьи  не  хотели  или не  могли  их обеспечить? Как  примирить нашу ненависть  к  правительственному  контролю  с нашим нежеланием делать то, что нужно, когда такого контроля нет? Говорят, что шахтеры на  некоторых шахтах работали в  ужасных условиях, прежде  чем  правительство  потребовало,  чтобы  сказочно  богатые владельцы привели в порядок свои шахты с несметными богатствами. Почему бы им самим не сделать этого?
--Да потому, что это урезало бы их  доходы!  А богачам было все равно, сколько бедняков погибнет  на опасных шахтах ради того, чтобы прибыль текла рекой и приумножалась. Хозяева  выплачивали рабскую подачку  начинающим  рабочим,  прежде  чем
правительство установило минимальную зарплату. Те, кто  поддерживают «старые добрые времена», говорят: «Что здесь такого? Они обеспечивали работой, разве не так?  И кто при  этом рискует.  Рабочий? Нет! Тот, кто вкладывает деньги, владелец рискует всем! Поэтому он должен получать наибольшую награду!»
Того,  кто считает, что  нужно  уважать  достоинство рабочих,  от труда которых зависит благополучие собственников, называют коммунистом. Того, кто считает,  что  человека  нельзя  лишать права  на жилье  называют социалистом. Того, кто считает, что  женщину нельзя  притеснять в  трудоустройстве и
продвижении по служебной лестнице лишь по той причине, что она принадлежит к другому полу, называют радикальным феминистом. А когда правительства через  своих  избранных  представи телей  начинают решать проблемы, которые те,  кто у власти в обществе,  упорно  отказываются решать сами,  то такие правительства называют репрессив ными!
Нигде  это  так  не  очевидно,  как  в  здравоохранении.  В  1992  году американский президент и его жена решили, что это нечестно  и что не  должно быть такого,  чтобы миллионы  американцев были  лишены  возможности получать профилактическое лечение. Начались дебаты, которые втянули в эту борьбу даже медиков и страховые службы.  Вопрос  не   в   том,  чье   решение  лучше, -- план,   предложенный Администрацией, или план, предложенный частным  бизнесом. Вопрос вот  в чем: почему частный капитал не предлагал своего собственного решения раньше?
--Я  скажу  Тебе  почему.  Потому,  что  этого  не  требовали.  Никто  не жаловался. А промышленность была движима прибылью. Доходы, доходы, доходы.Поэтому у меня  такая  точка  зрения.  Мы  можем плакаться,  кричать  и жаловаться,  сколько  хотим.  Все  дело  в  том, что правительства принимают
решения тогда, когда частный капитал не в состоянии сделать это. Мы также можем утверждать, что правительства делают то, что они делают, против воли людей. Но пока люди контролируют правительство-- правительство  будет продолжать  принимать решения  по  социальным  проблемам и  требовать  их исполнения,  потому  что большинство  людей  не  богаты и у них нет таких возможностей, поэтому они с помощью законов помогают себе в том, что общество не отдаст им добровольно.
Только  в  тех   странах,  где  большинство   людей   не   контролируют деятельность правительства, правительство мало решает  или не  решает  вовсе проблемы, связанные с несправед ливостью. В связи с этим  возникает вопрос: насколько  много делает правительство как правительство? Или насколько мало? И где и как нарушается равновесие?
--Ух! Ты еще  никогда  так много не распространялся! Ни в  одной из  двух книг.
--Ну,  Ты ведь говорил, что  в этой  книге  будут затронуты некоторые  из крупных, глобальных вопросов, с которыми  столкнулось человечество. Я думаю, что я изложил один из них.
--Бесспорно,  да.  Все--от Тойнби до Джеф ферсона и Маркса  -- пытались решить эту проблему на протяжении столетий.
--Хорошо, -- а какое решение у Тебя?
--Здесь мы немного вернемся назад, нам нужно кое-что повторить еще раз.
--Ладно. Мне не помешает услышать это еще раз
-- Тогда начнем с того, что у Меня  нет «решения».  И все  потому, что для Меня нет  ничего неправильного. Все  есть--как есть, и Я ничему  не отдаю предпочтения.  Просто описываю  то,  что очевидно и  что каждый  может легко увидеть.
--Хорошо. У Тебя  нет решения и у Тебя нет предпочтений. Тогда скажи мне, что Ты видишь?
--Я вижу,  что мир должен найти  выход  из  положения  с помощью  системы управления, которая обеспечивает решение  всей проблемы, и  в этом отношении правительство  Соединенных  Штатов  очень  близко подошло  к  решению  этого вопроса. Трудность в том, что доброта и честность имеют отношение к морали, а не к политике. Правительство-- это попытка людей узаконить  доброту  и гарантировать честность. Но  есть  только  одно  место,  где  рождается  доброта,  --  это человеческое сердце. Есть только одно место, где честность осмысливается как честность, -- это человеческий разум. И есть только одно место, где возможно по-настоящему испытать  любовь,--это человеческая душа. Ибо  человеческая душа и есть любовь.
Нельзя установить  мораль  с помощью  законов. Нельзя  издать  закон  и приказать: «любите друг друга». Мы сейчас повторяем то, о  чем уже говорили. Но это нормально для нашей беседы, и повторить  дважды или трижды одну и ту же мысль--не лишнее.  Мы стараемся уловить суть. Посмотрим, насколько ты понял.
--Тогда я задам тот же вопрос, который  уже задавал.  Разве все законы --это  не   просто   попытка  людей   систематизировать   идеи  морали?  Разве «законодательство»--это не всеобщее соглашение о том,  что «правильно» и «неправильно»?
--Да. И определенные гражданские законы-- правила и нормативы--в вашем примитивном  обществе  просто  необходимы. Надеюсь,  ты  понимаешь,  что  в
непримитивных обществах в таких законах нет необходимости. В вашем обществе вам все еще приходится  сталкиваться  с  некоторыми элементар ными вопросами. Нужно ли  посмотреть  по сторонам,  прежде  чем  переходить улицу? Нужно  ли покупать  или продавать по определенным правилам? Есть ли какие-то запреты в том, как вы ведете себя с другими?
На  самом  деле даже  основные законы,  запрещающие убийства, нанесение ущерба,  мошенничество или проезд на красный свет, были бы  не  нужны  и  не требовались бы, если бы люди везде просто следовали Законам Любви. То есть Божьему Закону.  Нужен рост сознания, а не рост правительства.
--Ты  хочешь сказать, что  если  бы мы соблюдали Десять Заповедей, то все было бы нормально!
-- Нет никаких Десяти Заповедей. Божий Закон --  это Отсутствие Закона.  Именно  это  тебе  трудно понять. Я ничего не требую.
--Многие люди не поверят Твоему последнему заявлению.
--Пусть они прочитают Книгу 1. Там все подробно объясняется.
--Так вот что ты предлагаешь -- полную анархию?
--Я ничего не предлагаю. Я просто наблюдаю за тем, как все происходит.  Я говорю  тебе  о том,  что  очевидно. Нет, Мне  не кажется,  что  анархия-- отсутствие руководства, правил  и  нормативов или  каких-либо ограничений--была бы  действенной.  Такая  мера применима только в отношении  продвинутых существ, к которым я пока не отношу людей.
Поэтому в определенной степени управление необходимо, пока ваша раса не достигнет такого уровня  развития, когда  вы  естественно  делаете  то,  что естественно правильно. Между тем у  вас  достаточно мудрости,  чтобы  самим  управлять  собой.
Мысли, которые  ты высказывал,  яркие, неопровержимые. Люди часто  делают не то, что «правильно», когда они предоставлены сами себе. Истинный  вопрос  не в  том, зачем правительства навязывают  людям  так много законов и нормативов, а почему они вынуждены это делать? Ответ надо искать в вашем Сознании Разобщенности. В том, что мы воспринимаем себя отдельно друг от друга.
--Да.
-- Но если мы не разделены,  это значит мы суть Одно. Получается, что мы в ответе друг за друга?
--Да.
--Разве это не лишает каждого из нас возможности достичь  своего величия? Если я в ответе за всех, то  Коммунистический Манифест  был прав «От каждого по способностям--каждому по потребностям».
--Как  Я  уже  говорил,  это  замечательная идея.  Но она лишается своего благородства, когда ее насаждают силой. В этом была проблема коммунизма.  Не само понятие, а его воплощение в жизнь. Некоторые  говорят, что эту идею и надо было внедрять силой, потому что она противна истинной природе человека.
--Ты попал в самую точку. Нужно  менять именно природу  человека. Вот где надо потрудиться. Произвести сдвиг в сознании, о котором Ты говорил.
--Да.
--Но  мы  снова  идем  по  кругу. Разве групповое  сознание  не  помешает индивидуальным возмож ностям каждого?
--Давай  потолкуем  об  этом.  Если  бы  у  каждого  человека  на планете реализовались все  его потребности-- если бы массы  людей  могли сохранить
свое достоинство  и  избежать борьбы за элемен тарное выживание,--разве для человечества не открылся бы путь к более благороднымустремлениям? Разве величие  каждого пострадало бы,  если бы каждому  была обеспечена выживаемость? 
--Должно ли всеобщее достоинство быть принесено в жертву славе  отдельной личности? И что эта за слава, если она достигается за счет других?
--Я  разместил  на вашей  планете  ресурсов  более чем  достаточно, чтобы обязательно хватило  на  всех.  Почему  же  тысячи  людей  ежегодно  умирают
голодной   смертью?   Сотни   становятся  бездом ными?  Миллионы  взывают  об элементарном достоинстве? Помощь, которая могла бы покончить со всем  этим,--это не та помощь, которая лишает возможностей. Если те,  кто у вас  преуспевает,  заявляют, что они не  хотят помогать голодным  и бездомным, потому  что  не хотят лишить их возможностей, то ваши преуспевающие  --  лицемеры.   Потому  что  никто  не  может   по-настоящему «преуспевать»,  если преуспевает тогда, когда умирают другие.
 Развитость общества  измеряется тем,  насколько хорошо оно относится  к самым  «низам».  Как Я уже сказал,  проблема в том, чтобы найти  грань между тем, когда людям оказывают помощь, и тем, когда им причиняют боль.
--И Ты можешь что-то предложить?
--Общий принцип может быть таким: Если есть сомнения, то принимай решение с позиции сострадания. Вот тест, по которому ты можешь  определить, помогаешь ты или обижаешь: Прибавилось или убавилось возможностей у твоих  собратьев в результате твоей помощи? Ты сделал их больше или меньше? Они научились или разучились? Уже  говорилось, что если отдельным  людям  давать  все,  то все меньше захочется зарабатывать на жизнь своим трудом.
--Но  почему  они  должны   трудиться  ради  элементарного  человеческого достоинства?   Разве  на  всех   не   хватит?  С  какой   стати  это   нужно «зарабатывать»? Разве элементарное  человеческое достоинство не  является  неотъемлемым правом человека? Разве не так должно быть? Если  кому-то хочется иметь больше  минимального  уровня -- больше еды, просторнее жилье,  более красивую одежду, -- пусть он  сам добивается этого. Но разве человек  должен бороться за то, чтобы просто выжить на планете, где на каждого ресурсов более чем достаточно?
--Вот главный вопрос, с которым столкнулось человечество. Проблема  не  в  том, чтобы уравнять всех, а  в том, чтобы предоставить каждому гарантию на их  по  крайней мере элементарное  право жить  достойно, чтобы каждый мог потом иметь шанс выбирать, что еще ему нужно, кроме этого.
--Говорят,  что  некоторые  не используют  этот  шанс,  даже когда  он им дается.
--Верно подмечено. Тогда возникает другой вопрос: даете ли вы тем, кто не воспользовался возможностью, еще шанс, а потом еще и еще? Нет. Если бы Я так поступал, то вы бы навсегда затерялись в аду. Я  говорю тебе:  Сострадание  никогда  не кончается, любовь  никогда не прекращается,  терпение  никогда  не  иссякает  в   Божьем  Мире.  Только  в человеческом мире доброты недостаточно.
В Моем Мире доброта бесконечна.
--Даже если мы этого не заслуживаем.
--Вы всегда этого заслуживаете!
--Даже если мы швыряем Твою доброту Тебе же в лицо?
--Особенно  когда вы так делаете. Когда  вы швыряете  Мою  доброту  Мне в  лицо, что,  между  прочим, род человеческий делал  тысячелетиями, Я понимаю, что вы  просто заблуждаетесь. Вы просто не знаете, что  вам во  благо. Я милостив, ибо ваше заблуждение не со зла, а от невежества.
--Но некоторые люди злы по природе. Они внутренне порочны.
--Кто тебе такое сказал?
--Это мои собственные наблюдения.
--Значит, ты не можешь видеть ясно. Я уже говорил  тебе  раньше: Никто не совершает ничего греховного, если учесть его представления о жизни. Другими словами,  в каждый конкретный  момент  всякий человек совершает лучшее, на что он способен. Все поступки любого  человека  зависят от  исходных данных, которыми он располагает. Я  уже говорил раньше, сознание--это все. Что  ты осознаешь? Что  ты знаешь?
--Но когда люди нападают на нас, обижают, наносят нам ущерб, даже убивают нас, преследуя собственные цели, разве это не зло?
--Я уже говорил тебе раньше: любое нападение -- это призыв о помощи.  На самом деле никто не желает обидеть другого. Те, кто так поступают --включая  и  ваши   правительства,  между  прочим,--совершают  это  из-за искаженного представления о том, что  это единственный  путь добиться  того, чего они хотят. Я уже в общих  чертах говорил  здесь о  решении этой  проблемы на более высоком уровне. Просто не стоит  ничего хотеть. Пусть будут предпочтения, но не потребности. Но это очень высокий уровень бытия -- уровень Мастеров. Что  касается геополитики, -- почему  бы не  поработать  вместе во  имя того, чтобы обеспечить каждому исполнение самых основных потребностей?
--Мы так и делаем -- или пытаемся.
--По прошествии  тысячелетий человеческой истории это  все, что вы можете сказать? Фактически, вы  едва  ли  достигли какого-нибудь  прогресса. Вы все еще продолжаете действовать, исходя из примитивного менталитета, что «каждый сам по себе». Вы опустошаете  Землю,  истощаете ее  ресурсы,  эксплуатируете  людей и систематически лишаете прав и  привилегий  тех, кто  не  согласен  с  вами в отношении всех этих дел, называя их «радикалами».
Вы  творите  все это ради собственных эгоистических  целей, потому  что создали стиль жизни, который вы и не могли построить по-другому.  Ежегодно  вы  должны  вырубать миллионы  гектаров  леса,  иначе  вы  не получите  свою  газету  по  воскресеньям.  Вы  должны   разрушать  километры защитного озонового слоя над вашей планетой,  иначе  у вас не будет лака для волос.  Вы  должны загрязнять малые и  большие реки донельзя,  иначе  вы  не получите  от  своей  промышленности  больше,   лучше   и  чаще.   
Вы  должны эксплуатировать тех, кто  гораздо ниже  вас по  общественному положению,--менее обеспеченных,  менее  образованных,  менее  знающих,-- иначе  вы  не сможете  удержаться  наверху  по  человеческим  меркам  при  неслыханных  и ненужных богатствах. Наконец, отрицать, что вы все это делаете, иначе вы не сможете ужиться друг с другом. В вашем сердце нет места словам «живи просто, чтобы другие могли просто жить».  Эта  прописная истина  слишком наивна для вас. Требует непосильного. Лишает слишком многого. В конце концов ты так упорно трудился, чтобы все это заполучить! Ты не намерен со всем этим расставаться! А если  остальная часть человеческой расы--не говоря уж о ваших собственных внуках—вынуждена из-за этого  страдать, то это  их  дело,--так получается?
 Ты же вкалывал, чтобы  выжить, чтобы «сделать»  себе состояние,--пусть  и  они потрудятся! Ведь каждый сам по себе, -- разве не так?
--Есть ли из этого какой-то выход?
--Да. Повторить еще раз? Сдвиг в сознании. Вы не можете  решить проблемы, которые мучают человечество,  действиями правительства  или  политическими  мерами.  Вы  тысячелетиями пытались  это сделать. Перемены, которые  надлежит  совершить,  могут произойти только в душах людей.
--Ты можешь одной фразой сказать, какие перемены должны произойти?
--Я уже не раз говорил об этом. Вы  должны  перестать  воспринимать Бога  отдельно  от вас,  и себя --отдельно друг от друга. Единственное решение -- это Элементарная  Истина -- во Вселенной ничто не  существует отдельно  от чего-то другого. По существу, все взаимосвязано, неизбежно взаимозависимо, взаимодействует, вплетено в ткань всей жизни.
 Любое  правительство,  любая  политика  должны  быть основаны  на  этой истине. Все законы должны основываться на этом. Это будущая надежда вашей расы, единственная надежда для вашей планеты.
--Как действует Закон Любви, о котором Ты говорил раньше?
--Любовь дает все и не требует ничего.
--Как мы можем ничего не требовать.
--Если каждый  в вашей расе все  отдает, что же тебе остается  требовать? Единственная причина, по которой ты что-либо требуешь, -- та, что кто-то это удерживает. Перестаньте удерживать!
--Это не подействует, пока мы все не будем так поступать.
-- Да, нужно  глобальное  сознание. А  иначе как  же все  может произойти?
--Кто-то должен начать.
--У тебя есть возможность.Ты  можешь  быть   источником   Нового   Сознания.   Ты   можешь   быть
вдохновителем. На самом деле ты должен им быть.
--Я должен.
--А кто же еще?
--С чего мне начать?
--Будь светом в этом мире и не причиняй ему вреда. Стремись строить, а не разрушать. Приведи людей Моих домой.
--Как?
--Своим ярким  примером. Стремись  только  к Божественному. Говори только правду. Действуй только по любви. Живи по Закону Любви сейчас и навсегда. Отдавай все, не требуй ничего. Избегай мирских помыслов. Не принимай неприемлемого. Учи всех, кто к этому стремится, знать правду обо Мне. Пусть каждый момент твоей жизни будет проявлением любви. Используй  каждый момент  для  высших помыслов, для  самых  благородных слов, для  самых достойных  поступков. Славь  всем этим свою Святость  и тем самым славь и Меня тоже.
--Привноси мир на Землю, принося покой всем тем, с кем  ты соприкасаешься в жизни. Будь миром. Чувствуй  и выражай в каждый момент твою Божественную Связь со Всем и с каждым человеком, местом, вещью. Принимай любое обстоятельство,  бери на  себя вину за все, делись всеми радостями,  размышляй обо всем  таинственном, ставь  себя  на  место  любого человека,  прощай любую  обиду  (включая  свою собственную),  исцеляй  любое сердце,  почитай  правду любого  человека, люби всех  богов, которым человек поклоняется.  Защищай   права  каждого  человека,   поддерживай  достоинство
каждого,  поддерживай  интересы  каждого,  обеспечи вай потребности  каждого, полагайся  на святость каждого человека, раскрывай  великие таланты  каждого человека,  содействуй  счастью  каждого  человека  и  утверждай  безмятежное будущее каждого человека во имя преданной любви Бога.
Чумак прервался. Интересно получается, подумал он, как мог Всевышний сказать—любите всех богов. Это же призыв к язычеству. Может быть я н6е понял смысла слов? Посмотрим дальше.
--Будь живым дышащим примером Высочайшей Правды, которая живет в тебе. Говори о себе скромно, чтобы кто-то не принял по ошибке твою Высочайшую
Правду за хвастовство. Говори тихо, чтобы никто не  подумал, что ты просто стараешься привлечь внимание. Говори спокойно, чтобы всякий мог почувствовать Любовь. Говори открыто, чтобы никто не подумал, что ты что-то скрываешь. Говори искренне -- и ты не ошибешься.  Говори часто, чтобы  слово  твое дошло. Говори с любовью, чтобы каждый звук исцелял. Говори обо Мне в каждом своем высказывании. Преврати свою жизнь в дар. Помни всегда, что ты -- дар! Будь даром для каждого, кто  входит  в твою жизнь, и для каждого, в чью жизнь входишь ты. Будь осторожен и не входи в  жизнь другого  человека, если ты не можешь быть даром.
Когда кто-то входит в твою жизнь  неожиданно,  отыщи дар, ради которого этот человек пришел к тебе.
Много слов, но нет ответа на мой вопрос: Бог призывает к язычеству?
--Какая необычная формулировка.
--Для чего же еще человек пришел к тебе? Я говорю  тебе:  Каждый  человек, который когда-либо пришел к  тебе  --пришел,  чтобы получить  от тебя дар. Поступая  таким  образом, он одаривает тебя --ты получаешь дар пережить и исполниться тем, Кто Ты Есть. Когда ты видишь эту простую истину, когда ты  понимаешь ее, ты познаешь самую величайшую истину из всех:
Я НЕ ПОСЛАЛ ТЕБЕ НИКОГО, КРОМЕ АНГЕЛОВ.
--Я в замешательстве.  Мы  можем немного вернуться назад? Кажется,  здесь есть некоторые  противоречия. Мне казалось,  Ты говорил,  что  иногда  самая лучшая  помощь,  которую мы  можем  оказать  человеку,--это оставить его одного. А потом, мне показалось, Ты говорил, что никогда не стоит отказывать кому-либо в помощи, если видишь, что он в ней нуждается. Эти два утверждения противоречат друг другу.
--Я разъясню. Никогда  не  предлагай  помощь,  которая  лишает  человека  собственных возмож ностей. Никогда не  настаивай на оказании помощи,  которая, по-твоему, необходима.  Пусть  человек  или люди, которым нужна  помощь, знают, что  ты должен  им дать.  Затем выслушай,  что они  хотят, и  пойми, что  они готовы принять. Окажи ту помощь,  которая нужна. Часто человек или люди скажут ---  или это проявится  в  их поведении, -- что они  хотят, чтобы их  оставили одних. Несмотря  на  то,  что ты  мог бы им дать, оставить их одних было  бы  самым Величайшим Даром с твоей стороны.
Впоследствии,  когда ты  увидишь, что нужно что то еще,  ты  уже будешь знать, твое ли это дело -- оказать помощь. Если да -- оказывай.  Но  старайся   не  оказывать  такую  помощь,  которая  лишает  человека собственных   возможностей.   То,  что   лишает  собственных   возможностей, способствует зависимости или ставит в зависимость. На  самом  деле  всегда  есть  способ  помочь  другим  так,  чтобы  они почувствовали в себе больше сил.
Полностью игнорировать трудное положение другого человека, который ждет от тебя помощи, -- это не выход, как и оказать слишком малую помощь, которая не  дает  человеку  больше  возможностей. То  же  касается и слишком большой помощи. Обладая высшим сознанием, нельзя  не обращать  внимания на трудности братьев и сестер, заявляя, что позволить им «вариться в собственном соку» --это величайший дар, который ты можешь им преподнести. Такое отношение – это высокомерие и надменность в высшей степени. Оно свидетельствует лишь о твоем равнодушии. Я снова напоминаю тебе о жизни Христа и о его учениях.
 Именно Иисус говорил  вам,  что Я скажу тем, кто  по  правую сторону от Меня: Придите,  благословенные дети Мои, и наследуйте царство, которое Я вам уготовил. Ибо  алкал  Я,  и вы  дали  Мне  есть; жаждал, и  вы  напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня. Я был наг, и вы одели Меня; был болен,  и  вы посетили Меня;  в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда  они  скажут Мне:  Господи!  когда  мы  видели  Тебя  алчущим,  и накормили? Или  жаждущим, и напоили?  Когда  мы видели  Тебя  странником,  и приняли? Или  нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Я скажу им в ответ:
Истинно,  истинно говорю вам: так  как  вы сделали это  одному  из  сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Вот истина Моя, и она -- навеки.
--Я  люблю Тебя, Ты это знаешь?
--Знаю. И Я тебя люблю.
--Если уж мы беседуем  о важных  вопросах жизни на  планетарном  уровне  и возвращаемся к  некоторым аспектам жизни каждого человека в  отдельности,  о которых  мы  уже  говорили  в Книге  1,  я  бы  хотел задать тебе вопрос  об окружающей среде.
--Что тебя интересует?
--Она    действительно    разрушается,     как    утверждают    некоторые активисты-экологи,  или  эти люди -- просто  ошалевшие радикалы и  «розовые» либералы-коммунисты, которые все учились в у Маркса и курят наркотики?
--Да на оба вопроса.
--Что-о-о-о?
--Я шучу. Да-- на первый вопрос, нет на второй. Озоновый слой разрушается? Тропические леса вырубаются? Да. Но дело не только  в этом. Есть менее очевидные вещи, которые  тоже должны вас беспокоить.
-- Здесь мне нужна твоя помощь.
--Хорошо. Например, на  вашей планете быстрыми  темпами растет  истощение почвы.  То есть вам все  больше и  больше  недостает  почвы для  выращивания
продуктов  питания.  Это  происходит  потому,  что  почве  нужно  время  для восстановления, а у ваших фермеров-владельцев земли нет времени.  Поэтому от
практики, когда полям позволяли время от времени отдыхать, отказались  вовсе или сократили. Чтобы как-то  наверстать урожайность, в землю стали добавлять химикаты, чтобы восстановить ее плодородные свойства быстрее. Но в этом, как и во всем остальном, невозможно создать искусственную замену Матери-Природе.
 В результате  в некоторых местах уменьшается  питательный верхний  слой почвы до глубины нескольких сантиметров. Другими словами, вы выращиваете все больше и  больше  продуктов питания в почве, в которой все  меньше  и меньше питательных  веществ.  Нет   железа.  Нет  минералов.   Нет  того,  что   вы рассчитываете  получить  из  почвы.  И  что еще  хуже,  вы  едите  продукты, наполненные  химикатами, которыми вы обильно  снабжали почву  в  безнадежной попытке восстановить ее. Хотя  за короткое  время  никакого заметного ущерба для тела нет, со  временем вы  с грустью обнаружите, что остатки химикатов в организме совсем не на пользу вашему здоровью.
Возможно,  некоторые  люди  не  осознают  проблему  эрозии  почвы из-за чрезмерного  использования  полей.  И  постоянно увеличиваю щееся  истощение плодородных  ресурсов  почвы  --  не  очередная фантазия  резвых  защитников окружающей  среды, которые ищут новой  славы. Спросите ученых, и они  многое вам  расскажут. Эта проблема сродни  эпидемии. Она  захватила весь  мир. Это очень опасно.
Это лишь один из примеров того, как вы, проявляя свое полное равнодушие к   нуждам   и  естественным  процессам  природы,  разрушаете  и   истощаете Мать-Землю, которая дает вам жизнь. Вас  почти ничего не беспокоит на  вашей  планете, кроме удовлетворения собственных страстей, выполнения собственных прихотей  и  потакания бесконечному человеческому желанию  иметь больше, лучше и чаще. Когда же вы задумаетесь, что хорошенького понемножку?
--Почему же мы не слушаем защитников окружающей среды? Почему не обращаем внимания на их предупреждения?
--Здесь,  как и  в  остальных  важных  вопросах,  оказывающих  влияние на качество и стиль жизни на вашей планете,  легко найти привычный образец.  Вы
придумали фразу, в которой содержится весь ответ: «Иди по следу денег».
--Как  вообще  подступиться к решению  таких крупномасштабных и  коварных проблем?
--Очень просто. Откажитесь от денег.
-- Отказаться от денег.
--Да. Или, в самом крайнем случае, искорените невидимость денег.
-- Я нe понимаю.
--Многие люди прячут  вещи, которых  они стыдятся,  или не хотят, чтобы о них знали другие. Поэтому большинство  из вас  скрывают свою сексуальность и поэтому  почти все  прячут  свои  деньги.  То  есть вы  не  говорите  о  них откровенно. Вы считаете,  что деньги  -- это  сугубо личное  дело. В  этом и  лежит вся проблема. Если бы  каждый  знал все о денежных делах  любого другого  человека, в вашей стране  и  на всей планете был бы такой подъем, аналогов которого  вам еще никогда не приходилось видеть. Следствием этого была бы справедливость и беспристрастность, честность  и истинный  приоритет благополучия для всех  в ведении дел.
Сейчас  невозможно   привнести   справед ливость   и  беспристрастность, честность и всеобщее благо  в рыночные  отношения,  потому что  деньги легко спрятать. Вы действительно можете в  физическом смысле взять  -- и  спрятать их.  Кроме  того,  есть  много  способов,   как  изобретательные  финансовые работники могут сделать так, чтобы деньги были «скрыты» или «исчезли».  Раз  уж деньги можно скрывать,  то никто не может знать, сколько именно денег  есть  у другого и  как  он  их  тратит.  Поэтому  возможно  появление неравенства  и лицемерия. Корпорации могут, например, двум людям выплачивать абсолютно  разную зарплату за  выполнение одинаковой работы. Одному человеку они могут заплатить 57 000, а другому -- 42 000  долларов в год за одни и те же функции, давая одному работнику больше, чем другому, только потому, что у первого есть что-то, чего нет у другого.
Какая-то несустветная чушь. Я думаю Бог не смог бы додуматься до такой «чуши». Автор не подумал и вложил в уста Бога свою концепцию невозможного, до которой не смог додумакться даже Иисус.
-- Что именно?
--Пенис.
--О-о.
--Да. Именно этого.
--Но Ты не понимаешь.  Если у человека есть пенис, значит,  этот работник больше ценится, чем второй,--он более сообразительный, наполовину  умнее и явно более толковый.
--Я не припомню,  чтобы Я мог  создать вас таким  образом.  Я хочу сказать -- такими неравноправными в смысле способностей.
--Ты  создал  нас такими, и я удивлен, что Ты этого не знаешь. Любому  на этой планете это понятно.
--Давай лучше прекратим, а то люди подумают, что мы на самом деле говорим об этом всерьез.
--Ты хочешь  сказать, что Ты-- нет? Но  мы к этому относимся  серьезно. Люди  на  этой  планете  так  и  думают.  Поэтому  женщины  не   могут  быть священниками  в  римско-католической  или  мормонской  церкви, появиться  по другую сторону  Стены плача в  Иерусалиме, добраться до  верхних  этажей  по служебной лестнице, управлять воздушными лайнерами или...
--Да, смысл понятен. И Я считаю, что от дискриминации в оплате избавиться было бы гораздо сложнее, если  бы все денежные сделки совершались открыто, а не тайно.
--Ты можешь представить, что произошло  бы на каждом производстве по всему земному шару,  если заставить все  компании обнародовать зарплаты всех своих  сотрудников?  Не  тарифные  сетки по  определенным  классификациям по профессиям, а  реальные  денежные  вознаграждения,  которые получает  каждый работник.
--Людей «сталкивают лбами», и не надо далеко ходить за примерами.
--Да.
--Думают, «чем меньше знаешь -- тем лучше спишь».
--Да.
--Рассуждают так: «Эй, если мы можем  заполучить ее, выплачивая  на треть меньше, то с какой стати платить больше?»
--Ага.
--Процветает  подхалимаж  и   выслуживание  перед  начальством,  «местные разборки» и интриги внутри компании, и...
--Это и гораздо, гораздо  больше всего такого  исчезнет на предприятиях и из жизни  только лишь за счет простого средства -- обнародования перемещения
денег.
--Задумайся. Если бы вы знали, сколько у каждого  из вас денег и реальные доходы ваших отраслей  промышленности, корпораций и  их руководства, а также каким  образом каждый  человек и каждая  корпорация  тратит имеющиеся у  них деньги, -- ты не думаешь, что положение дел могло бы измениться? Подумай об этом. Какие изменения могли бы произойти?
     Банальный  факт: люди ни за что не смирились  бы с 90 процентами  того, что творится в мире, если бы  они знали, что происходит, общество никогда б не одобрило исключительно несоразмерное распреде ление богатств, и еще меньше--  средства,  с помощью  которых  кто-то наживается,  или  способ,  который используют для  получения  еще  больших прибылей, если бы люди повсюду вдруг узнали конкретные факты.
--Ничто  не  способствует  адекватному  поведению  больше, чем когда  оно становится   достоянием  пристального   ока   общественности.   Поэтому  так называемые  «открытые  слушания»  оказались  полезными в  устранении ужасной неразберихи в политической и правительственной системе. Публичные слушания и подотчетность  очень многое  сделали для ликвидации  всякого рода закулисных проделок,   которые  совершались   в  двадцатые,   тридцатые,  сороковые   и пятидесятые  годы в  ратушах и школьных отделах  местного  самоуправления, в избирательных округах и национальных правительствах. Настала пора пролить немного света на то, как вы относитесь к имуществу
и заслугам на вашей планете.
--Что Ты предлагаешь?
--Это не предложение -- это  вызов. Попробуйте  избавиться от всех  ваших денег -- всех этих купюр  и  монет,  валют  всех  стран  -- и начать заново. Организуйте международную денежную систему -- открытую, полностью обозримую, прослеживаемую в  любой  момент,  целиком подотчетную. Установите  Всемирную Систему Компенсаций, за счет  которой  людям будут предоставлять  кредиты за оказываемые услуги  и производимые товары и  дебеты за потребляемые услуги и расходуемые товары.
Все будет  по  системе дебетов  и кредитов. Прибыли на  инвестированный капитал,  наследства,  выигрыши  по  ставкам,  заработная  плата  рабочих  и
служащих,  чаевые и  денежные  вознаграждения  --  все. Ничего  нельзя будет приобрести  без  кредитов.  Никакой  другой  валюты  не будет.  Любой  может познакомиться с документацией каждого человека. Говорят:  покажи мне банковский счет человека --  и я  скажу, кто он. В этой  системе похожий  сценарий.  Люди узнают  о  себе  гораздо больше,  чем сейчас,  -- по крайней мере, они смогут это сделать. Но вы узнаете больше не только  друг о друге, --  вы будете  знать  больше обо  всем. Больше о  том, сколько корпорации платят и какие у них затраты.
Какова себестоимость вещи и ее  цена. Снизились  бы от этого  цены  или это привело бы  еще к чему-нибудь? К росту конкуренции или  подъему  торговли на  основе  взаимности?  Вам трудно  даже
представить последствия всего этого. В  условиях Всемирной  Системы  Компенсаций (ВСК) перемещения дебетов и кредитов будет незамедлительным и обозримым. Это значит,  что любой и каждый сможет проверить  банковский  счет  любого человека или  организации в любое время. Не будет никаких тайн, и не будет ничего «частного». ВСК будет ежегодно удерживать 10 процентов всех доходов с тех,  кто  по доброй  воле просит об  этом. Подоходного налога  не будет, никаких хранимых отчетных документов, не  надо будет считать удерживаемые суммы,  придумывать какие-то «лазейки» и ломать голову! Если весь учет будет доступным, то любой человек в обществе сможет пронаблюдать, кто  выбрал  делать десятипроцентный
взнос на всеобщее  благо, а  кто нет. Это добровольное отчисление  пойдет на поддержание  всех программ  и работу  правительства,  за  которое  голосов народ. Вся система будет очень простой, очень обозримой.
--Мир никогда не пойдет на такое.
--Конечно, нет. А знаешь  почему? Потому что при подобной системе кому-то было бы невозможно делать то, что они хотели бы делать без ведома других. Но почему  вам  приходится это делать? Потому что  сейчас  вы живете в  системе социальных  взаимоотношений, основанной  на  том,  чтобы  «извлечь  выгоду», «добиться преимуществ», «урвать побольше»,  в системе, где «выживет тот, кто приспособится».
Когда  главной целью  и задачей  вашего общества, как это происходит во всех по-настоящему просветленных обществах, будет выживание всех,  благо для всех  в  равной  степени,  обеспечение  благополучной жизни для  всех, тогда необходимость  скрывать,  совершать  тайные  сделки,  заниматься подпольными операциями и делать деньги, которые можно укрывать, исчезнет. Ты понимаешь,  сколько  старомодной  нынешней коррупции, не говоря уж о менее  значимых  нечестностях и  несправедливостях, исчезло  бы  с введением такой системы? И секрет здесь, ключ -- открытость.
--Здорово.  Вот  это концепция.  Вот  это  идея.  Абсолютная  обозримость ведения всех  денежных дел. Я все  пытаюсь найти причину, почему это было бы «неверно», что здесь «не так», но не могу.
--Ну  конечно,  потому  что  тебе  нечего  скрывать. Но  ты  можешь  себе представить, что  сделали бы те, у кого деньги и власть, как они кричали бы, если  бы знали, что  любой  человек  мог  бы  проверить  каждый шаг,  каждую покупку, каждую продажу, каждую сделку, каждое корпоративное действие, выбор цены,  переговоры об оплате и любое решение  по поводу чего бы  то ни  было, просто заглянув в документ?
 Я говорю тебе: ничто не порождает честность быстрее, чем открытость. Открытость -- это просто другое название правды.  Знай правду, и правда сделает тебя свободным.  Правительства,  корпорации, те, кто  у  власти, знают это,  поэтому они никогда  не допустят, чтобы правда -- обыкновенная правда -- была  в  основе любой  политической,  социальной  или  экономической  системы,  которую  они изобретают.В просветленных  обществах  нет  секретов. Каждый  знает,  что  есть  у другого, сколько он зарабатывает, сколько он платит и  каковы  его  налоги и доходы,  какими  средствами  располагает  любая другая корпорация,  что  она покупает и продает, за сколько и с какой выгодой, -- знает все. ВСЕ.
Знаешь, почему такое возможно  только в просветленных обществах? Потому что в  просветленных обществах никто  не желает получить  что-то  или  иметь что-то за чей-либо счет.
--Это радикальный подход к жизни.
--Да,  в примитивных обществах  он  выглядит радикальным. В просветленных обществах он воспринимается как полностью адекватный.
--Меня заинтриговало понятие «открытость». Можно ли  его  применить шире, чем  в денежных вопросах? Может ли  оно быть также и ключом  к нашим  личным взаимоотношениям? Стоит на это надеяться. На самом деле этого не происходит.
--Как  правило,  нет. Во всяком случае, на вашей планете. У  многих людей есть еще слишком много того, что им приходится прятать.
-- Почему? В чем здесь дело?
--В  личных  взаимоотношениях  (в  действительности--и во  всех  других взаимоотношениях) все  дело в  потере.  Человек боится, что  он может что-то потерять  или  ему  не  удастся  что-то получить.  Но  самые  лучшие  личные
взаимоотношения,   и,  конечно   же,   самые   романтичные,--это  такие взаимоотношения,  в которых  каждый знает все. В которых «открытость» -- это не только ключевое слово, но и главное слово. В которых просто нет секретов. В таких  взаимоотношениях  ничего  не  утаивается, ничего  не скрывается, не приукрашивается, не прячется и не маскируется. Ничто не упускается из виду и не замалчивается. Нет нужды  догадываться, играть в  какие-то игры. Никто не заставляет «плясать  под свою  дудку», не стремиться »солировать» и «затмить тебя».
-- Но если бы все знали все, о чем мы думаем...
-- Не спеши с выводами. Дело  не  в  том, что нельзя уединиться в душевном отношении,  и не  в том,  что  не  должно быть безопасного пространства, где
 можно было бы осуществлять свой личностный рост. Я говорю здесь не об этом. Просто  нужно быть честным  и открытым  во  взаимоотношениях с  другими людьми. Просто надо говорить правду и не таить правду, когда ты  знаешь, что ее  надо  сказать. Не надо  больше  лгать,  камуфлировать, играть  словами  и что-то  придумывать,  искажать  свою  правду  в  сто  первый  раз,  что  так свойственно человеческим взаимоотношениям.
Нужно говорить начистоту, все как есть, прямо.
--Есть  гарантия, что все люди располагают всеми данными и знают все,  что им нужно  по этому вопросу.
--Все дело в честности, искренности и... открытости. Но  это  не  значит,  что  каждая  отдельная  мысль,   каждое  чувство, собственный страх, каждое тайное воспоминание, каждое  мимолетное  суждение, мнение иди ответное действие надо выносить на обсуждение и расследовать. Это не открытость -- это безумие, и ты сойдешь с ума. Мы говорим  здесь о  простом, прямом, откровенном,  открытом,  честном, полноценном  общении.   И  хотя  все  это  поразительная  концепция,  но  ее используют редко.
--Скажи это еще раз.
--Это поразительная концепция, но ее используют редко. Ты, должно быть, побывал на водевиле.
--Шутишь? Я и сейчас там. Но если  серьезно, то идея замечательная.  Только  представить--все общество  построено  на  Принципе  Открытости.  Ты   уверен,  что  он  будет действовать?
--Я  скажу  тебе  кое-что.  Половина  болезней  в мире  исчезнет  завтра. Половина  мирских  тревог,  половина  мировых  конфликтов,  половина  гнева, половина отчаяния... Да, но сначала -- и в этом не может быть никакой ошибки -- будут именно гнев  и  разочарование.  Когда  наконец  обнаружится,  как  долго играли  на чувствах  среднего  человека,  использовали  его   как  нечто   одноразовое, манипулировали, лгали и обманывали, как только  возможно, будет море гнева и разочарований. Но «открытость» сделает свое дело за 60 дней, напрочь очистит Землю от всего этого. Я снова приглашаю тебя -- задумайся.
Как ты думаешь, можешь ли  ты  жить такой жизнью? Никаких тайн?  Полная открытость? Если нет, то почему? Что ты скрываешь от других и не хочешь, чтобы они об этом знали? Что ты говоришь кому-то, что не есть правда? Что ты не говоришь кому-то так, как есть? Привела  ли  ложь от действия  или  бездействия ваш мир туда,  куда  вы действительно  хотели?  Пошло  ли  манипулирование  (в  рыночной  экономике, конкретной ситуации или просто отдельным человеком) с помощью замалчивания и утаивания вам на пользу? Действительно ли «открытость» -- это то, что движет правительством, корпорациями, жизнью каждого человека?
--Что бы произошло, если бы каждый мог видеть все?
--Здесь есть  ирония.  Разве  ты не видишь, что это  именно то,  чего  вы боитесь, думая  о  первой  встрече с Богом?  Разве ты  не понимаешь, что  вы боялись  именно того, что кураж закончится и кончится игра,  чечетка отбита, борьба теней  позади и длинный-длинный  шлейф обманов -- больших и маленьких-- в буквальном смысле подошел к мертвому концу?
Но  хорошая новость в том,  что  нет  причины для страха, нет оснований бояться. Никто не собирается судить тебя, никто не собирается винить тебя за «неправоту», никто не собирается бросать тебя в вечные костры ада. И вы, католики, -- нет, вы даже не попадете в чистилище. И  вы, мормоны, не  застрянете в  преднебесье, не в силах подняться  в «самую высь», и не назовут вас вечными  мучениками, и не сгинете вы в дебрях неизвестности.
И вы христиане..
 В  общем,  картина тебе  ясна.  Каждый  из вассоздал  в  рамках  своей собственной конкретной  теологии какую-то идею,  некоторое  представление  о
самом тяжком Божьем наказании. Я ненавижу говорить тебе все это, потому  что Я вижу, как вас забавляет вся эта драма, но... такого просто не бывает. Возможно,  когда  исчезнет  страх,  что  жизнь  ваша  станет  полностью открытой в момент смерти,  ты преодолеешь  страх, что жизнь станет полностью открытой, пока ты ею живешь.
--Да, это будет нечто...
--Да, и что в этом такого? Вот формула, чтобы помочь тебе начать. Вернись к  самому  началу  книги  и снова  повтори Пять Правил о Том,  Как  Говорить Правду. Настройся на то, чтобы выучить эту модель,  и  применяй ее в  жизни. Ищи правду, говори правду,  живи правдой каждый  день. Проделывай  все это с собой и со всеми, с кем ты соприкасаешься по жизни.
Потом будь готов обнажить себя. Будь готов к открытости.
--Страшно. Действительно страшно.
--Посмотри и пойми, чего ты боишься.
-- Я боюсь, что все выйдут из комнаты. Я боюсь, что никто больше не  будет любить меня.
-- Понимаю.  Ты чувствуешь, что  тебе  надо  лгать,  чтобы заставить людей любить тебя?
--Не то чтобы лгать. Просто не говорить им всего.
--Вспомни,  что  Я  говорил раньше. Дело не в  том, что  надо выкладывать начистоту  каждое  отдельное  чувство,  мысль,  идею,  страх,  воспоминание, признание  или  что  бы то  ни  было. Просто  всегда  надо  говорить правду, раскрывать  себя полностью.  С теми, кого  ты  любишь, ты  ведь  можешь быть обнаженным телесно, разве не так?
--Так.
--Так почему бы тебе не обнажиться еще и эмоционально?
--Второе гораздо сложнее сделать, чем первое.
--Понимаю. Но тем не менее от этого  рекомендация  не теряет силу, потому что награды велики.
--Да,  ты  действительно выдвинул несколько интересных  идей.  Упраздните тайные повестки дня, постройте общество на открытости, постоянно всем  и обо всем говорите правду. Вот это да!
--На   этих   нескольких   понятиях   были  построены   целые   общества. Просветленные общества.
-- Я таких не встречал.
--Я говорю не о вашей планете.
--О-о!
--И даже не о вашей Солнечной системе.
--О!
--Но тебе  не надо покидать эту планету и  даже  выходить  из дому, чтобы начать  испытывать,  какой будет эта новая система  мышления. Начни со своей собственной  семьи, со своего дома.  Если у тебя  свое собственное дело,  то начни  со  своей  компании. Расскажи  всем на  своей  фирме, чем  именно  ты занимаешься,  что  делает  компания и сколько на  это  уходит  денег  и  чем занимается каждый работник.  Если бы каждый, кто владеет своим предприятием, поступил  так,  то многими  людьми  работа больше не  воспринималась бы  как что-то адское -- благодаря большему ощущению справедливости, честной игры. И
тогда работа автоматически стала бы оплачиваться адекватно.
Скажи своим клиентам,  сколько  на самом  деле  стоит товар или услуга, которую  вы  им  предлагаете.  Поставьте  на  ценнике  две  цифры:  реальную стоимость и вашу цену. Ты  все  еще гордишься тем, сколько  ты запрашиваешь? Возникает  ли у тебя  хоть какое-то чувство страха оттого, что  если  кто-то узнает  соотношение стоимости и цены, то подумают, что ты  «обдираешь их как липку»? Если это так, то посмотри  и подумай,  как можно урегулировать  ваше ценообразование, чтобы вернуть его в русло элементарной справедливости, а не «урвать побольше, пока все в масть». Сделай это. Попробуй.
--Для этого  потребуется полностью изменить  свое мышление.
--Тебе придется заботиться о своих покупателях или клиентах так же, как о себе. Да,  вы можете начать строить новое общество прямо сейчас, прямо здесь, сегодня.  Вы  можете  продолжать  поддерживать  старую систему,  сегодняшнюю парадигму -- или можете стать новаторами и показать вашему миру новый путь. Ты можешь  быть этим новым  путем.  Во  всем.  Не только в  бизнесе, не только в личных взаимоотношениях, не только в отношении политики, экономики, религии или того или другого аспекта жизненного опыта -- а во всем. Будь  этим новым путем. Будь высшим  путем.  Будь самым  великим путем. Тогда ты воистину сможешь сказать: «Я есть путь и жизнь. Следуйте за мной».
Если бы  весь мир шел за тобой, то  ты был бы доволен тем, куда ты  его привел? Пусть это будет вопросом на злобу дня.
--Я слышу  Твой вызов.  Я слышу. Пожалуйста, расскажи  мне еще о жизни на этой планете  в более  широком масштабе. Расскажи,  как нации  должны ладить друг с другом, чтобы не было войн.
--Между нациями всегда будут разногласия,  потому что разногласие --  это всего  лишь  признак  (и  это  нормально)  индивидуальности.  Но  разрешение
противоречий с применением силы -- это признак крайней незрелости. В  мире  нет  причины,  по  которой  силового  решения нельзя  было  бы избежать, учитывая желание наций избежать его. Кто-то  может подумать,  что  огромных  потерь  и  покалеченных  жизней достаточно, чтобы такое  желание возникло. Но в таких примитивных культурах,
как ваша, это не так. Пока вы думаете, что  можно выиграть спор, это будет продолжаться. Пока вы думаете, что можно победить в войне, вы будете за это бороться.
-- И каков же здесь ответ?
--У Меня нет ответа, у Меня есть только...
-- Знаю, знаю! Наблюдение.
--Да. Я наблюдаю сейчас то, что наблюдал раньше. Кратким ответом могло бы быть --установить единое мировое правительство, как его  некоторые называют, с   всемирным  судом   для   разрешения  споров   (чтобы  его   решения   не игнорировались,  как это происходит с существующим ныне Всемирным  Судом)  и войска по поддержанию мира, чтобы гарантировать, что ни одна нация, какой бы сильной и влиятельной она ни была, никогда не смогла бы впредь проявить свою агрессию по отношению к другой.
Но  Я  понимаю,  что  на  Земле  все еще может  быть насилие. Возможно, войскам по поддержанию мира придется применять силу, чтобы заставить кого-топрекратить насилие. Как Я уже говорил в Книге 1, если деспота не остановить, то он натворит еще  больше бед. Иногда единственный способ избежать войны--это иметь войну. Иногда тебе приходится  делать  то, что  тебе  не  хочется, чтобы гарантировать,  что  больше тебе  уже не  придется  делать  этого! Это
наглядное  противоречие  является частью Божественной  Дихотомии,  согласно которой  иногда  единственным   способом  Быть   кем-то  (в   данном  случае «миролюбивым») -- это сначала, возможно, не быть им!
Другими словами, иногда единственный способ узнать себя таким, Какой Ты Есть, -- это испытать себя таким, Какой Ты Не Есть. Станет очевидной истина, что власть в вашем мире  не должна быть больше
сосредоточена  в  руках какой-либо отдельной нации.  Она должна быть в руках всей  группы наций, существующих  на планете.  Только таким образом  в  мире наконец наступит мир, основанный на непоколебимом  знании, что ни один тиран-- какой бы большой и сильной ни была  отдельная нация -- никогда впредь  не захочет  и не  сможет  посягнуть  на  территории другого государства,  как и угрожать его свободе.
Малым  странам  не  придется  больше зависеть  от  доброй  воли крупных государств, отдавать за бесценок собственные ресурсы и предоставлять  лучшие земли для размещения иностранных военных баз. При новой системе безопасность малых стран будет гарантирована  не теми, кому  они лижут пятки, а теми, кто их поддерживает. А если  на какую-то страну нападут,  то  160  государств  поднимутся на защиту.  И  все  160  государств  выскажут  «Нет!»,  если  какая-то   страна подвергнется какому-либо насилию или угрозам.
 Аналогичным  образом, государства не будут больше испытывать  угрозы  в экономическом плане,  и  более  крупные торговые  партнеры не  будут  больше шантажировать их на  совершение определенных действий и требовать, чтобы они следовали  конкретным  «указаниям»,  чтобы  получить  за  это  экономическую помощь,  и  предписывать определенную линию поведения, чтобы рассчитывать на элементарную гуманитарную помощь.
Среди   вас  найдутся  те,  кто  станет  спорить,  что   такая  система глобального  управления  подорвет независимость и  величие  отдельно  взятых
стран. Правда в  том,  что она усилит  это.  Именно  этого и боятся  крупные государства, независимость которых обеспечена силой, а не справедливостью  и
законом.  Поскольку   не  только  крупные государства  будут  автоматически пробивать  себе путь, но и будут в равной степени учтены мнения всех  стран. Крупные  государства не смогут больше  контролировать  и припрятывать запасы мировых  ресурсов, но  им  все больше  придется  делиться ими  на равных,   с большей готовностью считать их общедоступными, обеспечивать всех людей  мира благами. Мировое  правительство уравняет возможности  всех (эта идея  -- анафема для  «имущих»  в  мире,  которые  хотят,  чтобы  «неимущие» сами  стремились обеспечивать  себе состояние  и  при  этом,  разумеется,  не  замечали,  что «имущие» контролируют все, чего другие хотят добиться).
--Такое чувство, будто мы говорим здесь о перераспределении богатств. Как мы можем поддержать намерения тех, кто Действительно хочет большего и желает работать,  чтобы  достичь  этого, и  если  при этом они  знают,  что  должны делиться с теми, кто не собирается утруждать себя?
--Во-первых, это вопрос не только о тех, кто  хочет «усердно работать» и тех, кто не хочет. Это упрощенный способ наспех выдвинуть аргумент  (в таком виде  его обычно преподносят «имущие»). Чаще всего здесь речь  идет скорее о возможности,  чем о  желании. Поэтому  в  переустройстве общества задача  --первая задача -- состоит  в том, чтобы обеспечить  каждому человеку и каждой нации действительно равные возможности.
--Это не возожно пока те, кто владеют всем и  контролируют все мировое богатство и ресурсы,  будут  прочно держать этот контроль в своих руках.
--Да. Я упомянул Мексику. Без всякого намерения «разложить по косточкам», Я  скажу,  что эта  страна является  наглядным  примером.  Кучка  богатых  и влиятельных семей держит под контролем богатство и ресурсы всей  нации, -- и это продолжается уже  40 лет. «Выборы» в этой стране так называемой западной демократии-- просто  фарс, потому  что одни  и те  же семьи десятилетиями контролировали одну и ту же политическую  партию, и ни о какой по настоящему серьезной оппозиции не было и речи.  И каков результат? «Богатые  еще больше богатеют, а бедные становятся все беднее».
Если  зарплата подскакивает  от 1,75 доллара  до 3,15 долларов  в  час, богатые утверждают, как много они сделали для  бедных, обеспечив их работой, и  сколько   улучшений   в   экономическом  плане  они  предприняли.   Но  в действительности   добиваются   ощутимых   преимуществ   лишь   богатые -- промышленники и  владельцы  предприятий,  которые  продают  свои  товары  на мировом  и  национальном  рынке  с  огромной  выгодой,  если  учесть  низкую стоимость труда.
Американские  богачи  знают,  что  это  так. Поэтому  многие  богатые и влиятельные люди Америки размещают свои заводы и фабрики в Мексике  и других зарубежных странах,  где рабская оплата труда считается хорошей возможностью для крестьян. К тому же эти рабочие трудятся в поте лица в условиях, которые вредны для здоровья и совсем небезопасны. Но местное  правительство, которое контролируется  кучкой отдельных  людей, получающих  огромные доходы с  этих предприятий,  мало  что  делает  по  этому  поводу. На  таких  производствах фактически  не существует  норм  здоровья и  безопасности, защиты окружающей среды.
О людях  не заботятся, как не заботятся и о Земле, на которой они живут в своих лачугах возле небольших рек, в которых они стирают и куда сбрасывают свои  фекалии, потому что уборные внутри помещения  -- чаще всего «не про их честь», как и многое другое. Полное пренебрежение нуждами масс порождает население, которое не может себе  позволить  даже  те  продукты,  которые  оно  производит.  Но  богатым промышленникам наплевать  на  это. Они могут отправить свои товары  в другие
страны, где покупатели найдутся.
 Но Я  верю,  что рано  иди поздно эта  спираль  раскрутится с  ужасными последствиями.  И  не только  в Мексике, но  и  везде,  где  эксплуатируется людской труд. Революции и гражданские войны неизбежны, как и войны между странами, до тех  пор,   пока   «имущие»  будут  стремиться  продолжать эксплуатировать «неимущих», делая вид, что предоставляют возможности. Удерживание богатств и ресурсов  настолько  узаконено, что даже  вполне порядочные люди уже  допускают такое  положение  дел,  воспринимая  это  как открытую рыночную экономику. Но  только  отметь,  удерживаемая богатыми личностями и нациями, делает возможной эту  иллюзию  справедливости. Правда в том,  что это несправедливо для большей части людей и  стран мира, и даже их попытки добиться того, чего добились те, кто у власти, подавляются.
Описанная здесь система власти  коренным образом сдвинет  баланс сил от тех, кто  богат ресурсами, к тем,  кто ими обделен,  побуждая  к тому, чтобы ресурсы были распределены справедливо.
--Те, кто у власти, боятся именно этого.
--Да. Поэтому  краткосрочным решением создавшихся в мире проблем могло бы стать   создание   новой   социальной   структуры--нового   всемирного правительства. У  вас  были  достаточно  храбрые  и  достаточно проницательные лидеры, которые предлагали  основать новый порядок в мире.    Таким  был  советский  президент Михаил  Горбачев --  первый глава коммунистического  государства,   получивший  Нобелевскую   премию  мира,  и человек,  который  предложил огромные преобразования в политике,  фактически покончив с тем, что вы называете  «холодной войной».
Таким был ваш президент Картер,  приведший  господина  Бегина  и   господина  Садата   к  заключению соглашения, о котором никто раньше и не мечтал, и спустя долгое время  после президентства удержавший мир  от то  и дело возникающей силовой конфронтации простым утверждением простой правды: ни одна точка  зрения не менее достойна быть услышанной, чем другая; нет  человека,  кто  был бы менее  достоин, чем другой
 Примечательно, что они были мужественными лидерами, каждый из которых в свое  время увел мир  от непосредственной  угрозы войны  и каждый из которых вынашивал  идею  и  предполагал   широкие   движения  против   преобладающей политической системы,  каждый  был лишь  один срок у власти и  был смещен  с должности,  поскольку они были  рядом  с  народом,  который  они  стремились возвысить.  Они  были  необычайно  популярны по  всему  миру,  но  их громко отвергали  в своей стране.  Говорят,  нет  пророка  в своем  отечестве.  Что касается  этих  людей, все произошло потому,  что они видели гораздо дальше, чем их народ,  который был в  состоянии думать лишь об ограниченных  мирских делах и считал, что ничего, кроме потерь, эти нововведения не несут.
Каждый  лидер,  который имел  смелость  отступить  от  общепринятого  и призвать  к  прекращению давления  со стороны влиятельных сил, был сломлен и запятнан. Так будет всегда, до  тех пор, пока долгосрочное решение, не являющееся политическим,   не  вступит  в  действие.  Это  долгосрочное  и  единственно настоящее решение -- Новое Осознание  и Новое Сознание. Осознание Единения и Сознание Любви.
Побудительной причиной к  успеху,  к наибольшим достижениям в  жизни не должно  быть   экономическое  или  материальное  вознаграждение.  Здесь  все перепутано. Именно  смещенные приоритеты создали  все проблемы,  которые  мы здесь обсуждали. Когда  стимул  к  величию  не  экономический -- когда  экономическая безопасность   и    удовлетворение    основных   материальных   потребностей гарантированы для  всех, -- то  стимул не исчезнет. Это будет стимул другого рода,  и он будет возрастать в силе и степени  значимости, порождая истинное величие, а не шаткое преходящее «величие» которое создают нынешние стимулы.
 --А разве более благополучная жизнь, создание лучшей жизни нашим детям --не хороший стимул?
--«Более благополучная жизнь»-- стоящий стимул. Создание «лучшей жизни» собственным  детям -- достойное намерение.  Вопрос  вот в чем:  отчего жизнь становится «лучше»? Что в вашем понимании «лучше»? Что вы вкладываете в понятие «жизнь». Если  по  вашему  определению  «лучше»-- это больше, выгоднее,  больше денег, власти, секса и материальных вещей (домов, машин, одежды --  чего  бы то ни  было) ...и если вы  определяете  «жизнь»  как  период  времени между рождением и  смертью  при  нынешнем вашем  существовании,  то  вы  ничего не делаете,  чтобы выбраться из  капкана, который втянул вашу планету в трудное положение.
Но если  «лучше»  для вас  означает более  широкий опыт  и  все большее проявление  самого величественного состояния бытия, а «жизнь» -- это вечный, продолжающийся и никогда не прекращающийся процесс бытия, то вы  еще  можете
найти свой путь. «Лучшая жизнь» создается не накоплением вещей. Многие из вас это знают, все  вы говорите, что понимаете  это, тем  не менее ваша жизнь -- как и ваши решения, которые движут  вашу жизнь,--чаще всего связана  с приобретением «вещей».
 Вы стремитесь к вещам,  вы работаете ради вещей,  а  когда приобретаете какие-то вещи, то не хотите с ними расставаться. Побудительный   стимул   для  большинства  человечества--добиться, приобрести, достать вещи. Те, кого не заботят вещи, легко с ними расстаются. Поскольку  существующий  ныне стимул  для достижения величия  связан  с накопительством  ценностей, предлагаемых  миром, все вы постоянно находитесь на разных стадиях  борьбы. Огромная часть человечества до сих пор борется за элементарное  физическое  выживание.  Каждый  день  наполнен  беспокойством, отчаянными  попытками  чего-то  добиться. Ум  озабочен  основными  вопросами жизни.  Хватит ли  еды? Есть  ли  крыша над  головой?  Будет  ли нам  тепло? Огромное количество людей все еще ежедневно продолжают беспокоиться об этом. Каждый месяц лишь по причине недоедания умирают тысячи людей.

Чумак откинулся в кресле, закрыл глаза и почувствовал толчок от соприкосновения шасси с землёй. Открыл глаза и выглянул в иллюминатор только тогда, когда самолёт отстановился у терминала. Он знал, что аэропогрт Кеннеди огромен, но не боялся заблудиться. Американские коллеги обещали встретить у самого трапа. А вот и они. Пойдём знакомиться.


















        Г Л А В А  1

Чумак так и не понял, для чего был организован семинар. Наверное его просто хотели убрать на время из страны. Для чего? Этого он не знал, а разбираться не хотел. Спокойно отбыл время, упросил отправить его на пароходе, чтобы иметь время для анализа и приехал в порт, сопровождаемый американскими коллегами.

Серый, как линкор, корабль стоял у причала, за которым начиналась Северная пятнадцатая улица. Это был двадцатисемитысячетонный лайнер «Эврика» компании «Гудвин ЛТД», отплывающий во второй половине дня в «порт Роттердам». Дома на фоне зимнего нью-йоркского неба блестели, как лезвия коньков. Хотя было только час дня, в некоторых окнах уже горел свет. Неспокойная грязная вода в гавани выглядела так, словно, упав в нее, можно было замер-
знуть через несколько секунд. Ветер, со свистом проносящийся сквозь открытый пункт таможенного контроля, был немногим лучше.
Длинная и в то же время широкая «Эврика» казалась крепким и надежным судном. Его борта изгибались, как дуга лука. Из таможни он виделся вымершим, если не считать тонкой струи коричневатого дыма, поднимающейся из
единственной короткой трубы. Это были машинные вы-
хлопы, тут же относимые в сторону ветром. Все казалось серым--палубы, мачты, вентиляторы, даже наглухо затемненные иллюминаторы.
Портовые полицейские ежились у грязной воды. Курить запрещалось и в промозглом зале ожидания. Хотя погрузка давно закончилась, охранники никому
не позволяли приближаться к судну. Наконец хриплый голос  в громкоговорителе объявил посадку, и несколько человек вышли из зала ожидания, топая ногами и дыша на пальцы рук под аккомпанемент гудка буксира. Провожающие на борт не допускались, ибо «Эврика», хоть и числившийся пассажирским кораблем, вез в Англию, через Нидерланды, военный груз. Его груз состоял из фугасных бомб  и четырех бомбардировщиков, припаркованных на верхней палубе. Пассажиров было только девять.
Для одного из них, стоящего в носовой части палубы «A», положив на перила большие руки, явилось величайшим облегчением, когда «Эврика» наконец тронулся с места. Пассажир сам не понимал, почему с таким нетерпением ждал отплытия. Для этого не было никаких причин. Он покидал Америку ради сомнительной работы и сомнительного будущего в своей родной стране. Из-за частичной хромоты его никогда не взяли бы в армию. Следующие восемь
дней, а может быть, девять, десять или одиннадцать, в зависимости от январской погоды, ему предстояло провести внутри плавучего порохового склада, который одно удачное попадание торпеды раз-
несло бы на куски вместе со всеми живыми существами на борту.
Порыв ветра ударил ему в лицо, пробрав до костей, и он крепче ухватился за перила. «Эврика», которую тянули и подталкивали буксиры, покачнулась на развороте, но вновь спокойно заскользила, оживленная тарахтением собственных машин. Водное пространство между ним и портом становилось все шире. Они поплыли вперед--в темноту и одиночество, под небом, казавшимся еще более пустым, чем с суши. На прощальный гудок корабля отозвались траурные свистки буксиров.
--Холодно,--заметил голос неподалеку.
Роб Вегман огляделся вокруг. У перил, глядя на носовые люки и полубак, в обычных рейсах служащие местопребыванием пассажиров третьего класса, стоял мужчина в легком пальто. Ветер прижимал к его глазам поля мягкой шляпы.
--Холодно,--повторил он.
Незнакомец и Роб признавали морской разговорный этикет. За пробным началом могло ничего не последовать. Если бы Роб всего лишь ответил: «Дa, верно?»--и снова отвернулся, это означало бы, что он не в настроении для  бесед. Но если бы он добавил какое-нибудь свое замеча-
ние, это свидетельствовало бы о желании продолжить разговор. К своему удивлению, Роб внезапно обнаружил, что не прочь поболтать.
--Да, верно?--сказал он.--Думаю, потом станет еще холоднее.
--Или жарче, чем нам бы хотелось,--добродушно, но загадочно отозвался незнакомец и полез в карман пальто.
--Сигарету?
--Спасибо.--Это было окончательным знаком согласия на беседу. Ветер свистел даже с подветренной стороны, когда они отошли под частичное прикрытие палубного трапа, и
после вежливых попыток подержать спичку друг для друга они зажгли сигареты самостоятельно. Незнакомец, хорошо видимый в пламени спички, был
высоким, крупным мужчиной с крепкими белыми зубами, сверкающими при улыбке. На вид ему было лет шестьдесят, и, хотя видневшиеся из-под шляпы волосы поседели, движения оставались упругими и энергичными. Карие глаза на массивном лице с резкими чертами блестели, как у молодого человека. Роба озадачивало, что он выглядел, говорил и был одет словно американец, хотя американские
заграничные паспорта, как дали понять Робу, в эти дни
было трудно раздобыть и американцам категорически запрещалось плавать на судах, где имелись матросы азиатского происхождения.
--Мне сказали, нас здесь всего девять,-- продолжал незнакомец, взмахнув уже погасшей спичкой.
--Пассажиров?
--Да. Никого в туристическом или третьем классе. Только девять в первом, включая двух женщин.
--Двух женщин?--удивленно переспросил Роб.
--Да,--кивнул незнакомец.--Хотите сказать, что им
здесь не место? Тем не менее капитан говорит ...--Он развел руками.
--Вы видели капитана?
--Только мельком,--быстро отозвалсянезнакомец.--Перекинулся с ним несколькими словами утром. А что? Вы его знаете?
--Вообще-то он мой брат,--смущенно сказал Роб.--Если вы говорили с ним, вам повезло больше, чем мне. Вряд ли мы часто будем видеть его во время плавания.
--Ваш брат, вот как? Очевидно, потому вы и путешествуете на этом корыте?
--Это одна из причин.
--Меня зовут Чарльстон.--Незнакомец неожиданно протянул большую руку.—Джек Чарльстон.
--А меня Роб,--ответил Вегман, пожимая ему руку.
 Робу казалось, что знакомство прогрессирует слишком быстро, но дружелюбие и вежливость Чарльстона ему нравились. Оба зажмурились при очередном порыве ветра, спасая глаза от искр, летящих во все стороны от кончиков сигарет.
«Эврика» быстро набирала скорость. Её винты вспенивали воду, создавая вибрацию, ощутимую на всех палубах. На горизонте исчезали небоскребы  Манхэттена. На фоне почти черного неба они казались белыми, а среди бескрайнего моря-- карликовыми.
--Я тут подумал ...--внезапно начал Чаврльстон.
--Да?
--Мы вдевятером болтаемся в этом корыте, как горошины в бочке. Должно быть, большинство пассажиров--чертовски решительные люди.
--Почему?

Чарльстон облокотился на перила, выбросив сигарету. Ветер обжигал им глаза солеными брызгами.
--Очевидно, у них есть причины желать поскорее оказаться в Нидерландах и Англии. Если они предпочли сесть в этот ящик с динамитом, у них должны быть на то веские основания. Думаю, среди них немало интересных личностей.
--По-видимому.
Чарльстон открыл один глаз.
--Вы имеете в виду, что вам на это наплевать?
--Нет, не совсем. Но я провалялся в больнице одиннадцать месяцев вот с этим.--Роб коснулся тростью больной ноги.--Все, что мне нужно теперь,-- это морской воздух и непереполпенный корабль.
--Простите,--с достоинством произнес Чарльстон. --Я не хотел навязываться.
--Нет-нет, вы не поняли. Я имел в виду хорошее плавание с хорошей пищей и хорошим вином, но без шумной компании. По-моему, этот рейс мне подойдет.
Чарльстон засмеялся, откинув голову.
--Тут вы правы,--согласился он.--Значит, вот причина вашего путешествия?
--Если это можно назвать причиной.
--Я не пытаюсь выведывать обстоятельства вашей личной жизни,--продолжал Чарльстон, внимательно глядя на него.--Что касается меня, моя история более простая и одновременно более странная. Я преследую убийцу.
Последовало молчание, которое нарушил хриплый гудок лайнера. Даже в гавани море было неспокойным. Глядя на сигарету в своей руке, Роб внезапно осознал, что курит на корабле с боеприпасами. Усомнившись, что на палубе во-
обще разрешено курить, он бросил сигарету и придавил ее ногой.
--Время идет. Лучше спуститься и распаковать вещи. Кажется, мы должны заполнить какую-то бумагу для судового эконома ...
--Думаете, я вас разыгрываю?--осведомился Чарльстон.--Насчет убийцы?
--А разве нет?
--Ни в коей мере.--Проницательные карие глаза снова блеснули.--Расскажу вам позже. Где вы сидите в столовой?
--Думаю, за столом брата. Почему бы вам не присоединиться к нам?
--За капитанским столом? С удовольствием! Тогда увидимся позже ... Вот это да-а!--Последняя фраза была произнесена вполголоса и адресована самому себе. Обернувшись, Роб увидел вызвавшую ее причину.
По деревянному настилу палубы  между темно-серыми переборками с одной стороны и рядом спасательных  шлюпок--с другой, к ним приближалась женщина в собольей шубе. Ее глаза были полузакрыты из-за ветра, но походка оставалась твердой. Разноцветная косынка с развева-
ющимися кончиками прикрывала светлые волосы. Лицо было полным и смуглым, а кожа под глазами лоснилась, словно смазанная вазелином. Глаза-- вернее, та часть их, которая оставалась видна,--были голубыми, а губы полными. Хотя она, несомненно, перешагнула сорокалетний рубеж, это можно было заметить только вблизи. Под распахнутой шубой женщина была одета в шелковую блузку с
бриллиантовой застежкой на груди и темную юбку. Ветер демонстрировал отсутствие бюстгальтера, а также округлые бедра и великолепные ноги в туфлях на высоком каблуке.
Все трое—Роб, Чарльстон и женщина-- старательно игнорировали присутствие друг друга. Женщина проплыла мимо с все еще полузакрытыми глазами, держа под мышкой сумочку из змеиной кожи. Чарльстон посматривал ей вслед, а Роб направился вниз. Его раздражало, что образ женщины стоял у него перед глазами. Мужчина, полностью восстановивший здоровье после одиннадцати невыносимых месяцев монашеской жизни в больнице, становится слишком восприимчивым и не-
критичным. Конечно, женщина была привлекательной, но в ее лице ощущалось нечто неприятное--возможно, из-за маленьких морщинок в уголках рта, придававших ему недовольное выражение.
Роб открыл одну из дверей на палубе «A», с трудом прыгнул внутрь и позволил сквозняку захлопнуть за ним дверь. Коридоры были душными и пахнущими резиной--в них царила тишина, нарушаемая лишь слабым поскрипыванием переборок. Этот скрип словно следовал за Робом. Спустившись по ступенькам, которые покачивались
под ним, повторяя движения корабля, Роб оказался на палубе «Б», где было еще более душно. Согласно приказу, иллюминаторы всех спален были постоянно закрыты шторками и задраены. Даже наверху, в общественных помещениях, и в дневное время иллюминатор можно было открыть только с разрешения стюарда.
Роб еще никогда не ощущал та-
кого одиночества. Его каюта--просторная и с отдельной ванной-- находилась по правому борту палубы «Б». Пройдя по узкому коридору, он свернул в короткий проход и открыл дверь слева. Все лампы были включены--их отсвет поблескивал на белых стенах. Электрический вентилятор урчал в каю-
те, слегка уменьшая духоту. Чемодан Роба стоял у одной из коек--каюта была двухместной, хотя Роб ни с кем ее не делил. На покрывавшем пол зеленом ковре стояли два плетеных стула. В ванной, чью открытую дверь придерживал крючок, на полке над умывальником вибрировало зеркало и фыркал кран. Все казалось спокойным и мирным. Но ...
В дверь негромко постучали, и в щели появилось серьезное лицо стюарда.
--У вас есть все, что вам нужно, сэр?
--Да, спасибо.
--Я принес ваш чемодан.
--Вижу.
--Когда через несколько минут прозвучит гонг, сэр, все пассажиры должны собраться в салоне наверху.
--Зачем?
--Для инструкций. Пожалуйста, захватите спасательный жилет. Вы умеете с ним управляться?
--Да.
--Вы уверены, сэр?--настаивал стюард, ловко проскальзывая в каюту. Улыбка держалась у него на лице как приклеенная, отражаясь в зеркале гардероба, на верху которого лежали два спасательных жилета. Роб поднял руку и стащил один из них вниз. Жилет состоял из двух больших про-
долговатых пробковых блоков, обшитых брезентом, с брезентовыми плечевыми и шейными лямками. В последние требовалось просунуть голову, чтобы пробковые блоки оказались по обеим сторонам шеи, а затем продеть руки в плечевые лямки и завязать сзади брезентовые шнурки, наподобие фартука. Роб быстро надел жилет.
--Великолепно, сэр,--одобрил стюард.--А теперь, пожалуйста, заполните этот бланк,--он кивнул в сторону полки, где рядом со списком пассажиров лежал длинный розовый лист бумаги,--и принесите его вместе с вашим паспортом в офис эконома, как только сможете.
--Ладно.--Роб не заметил ухода стюарда. Похожий на Голиафа в своем спасательном жилете, он разглядывал разноцветный буклет, содержащий перечень пассажиров «Эврики». Ему никак не удавалось выбросить из головы образ блон-
динки отнюдь не первой молодости, проходящей мимо, полузакрыв глаза и подставив лицо ветру. Черт возьми, ведь он наконец свободен и хотел только покоя и одиночества, согласившись ради них переплывать океан даже с грузом взрыв-
чатки! Тем не менее его интересовало имя блондинки, и он раскрыл буклет с более чем скудным списком имен:
Джонсон Мартин
Пьер Дюма, капитан
Анжелла Торгай
Джек Чарльстон
Роб Вегман
Купер Алекс
Мисс Олбрайт Вероника.
Стоп! Здесь было только восемь имен, а Чарльстон говорил, что на корабле девять пассажиров. Вероятно, он ошибся. Но внимание Роба привлекло третье имя в перечне. Если какое-нибудь имя подходило виденной им женщине, так это
«миссис Анжелла Торгай».
--Но разве она турчанка?--обратился Роб к жужжа-
щему вентилятору.--Если я когда-нибудь видел американку, так это она.
Голос эхом отозвался в замкнутом пространстве. Палуба «Эврики» под его ногами начала медленно подниматься, потом угрожающе накренилась с резким скрипом переборок, так что ему пришлось ухватиться за край койки, чтобы не упасть. Испытывая неприятное ощущение в желудке, Роб Вегман внезапно понял причину возбуждения, не покидавшего его с момента отплытия. Все дело было исключительно в нервозности. Расстегнув жилет, Роб снял его и повесил на руку. Теперь он слышал звуки гонга, постепенно приближающиеся к его двери.
«Все пассажиры должны собраться в салоне ... « Тяжко вздохнув, Роб снял пальто--теперь ему стало жарко--и снова подобрал жилет. Открыв дверь и прикрепив ее крючком к стене, чтобы в каюту проникало больше воздуха, он шагнул в маленький проход-нишу и столкнулся с блондинкой лицом к лицу. Должно быть, ее каюта находилась прямо
напротив. Вытянув руку вперед, Роб мог коснуться белой двери с номером Б-37. Женщина свернула в проход, быстро идя по нему, и они буквально налетели друг на друга.
--Прошу прощения,--извинился Вегман.
--Не за что,--после короткой паузы отозвалась блондинка.--Это моя вина.--Ее голос звучал хрипловато, как у курильщицы. Когда Роб остановился, пропуская ее, она нащупала ручку и открыла дверь. В ее каюте горел свет. Помещение с отдельной ванной ничем не отличалось от каюты Роба,
если не считать обоев, но было уже захламлено содержимым двух больших чемоданов с инициалами «А.Т.».
Все это Роб успел заметить, прежде чем женщина повернулась, чтобы закрыть дверь, бросив на него взгляд через плечо. Сумочка из змеиной кожи все еще торчала у нее под мышкой. Вегман снова обратил внимание на морщинки в уголках слегка отвисшей нижней губы, придающие лицу раздра-
женное выражение. Но его интересовало не это, а то, как женщина посмотрела ему прямо в глаза, прежде чем дверь закрылась.

Роб поднялся по главной лестнице в салон на палубе «A». Впоследствии он признавал, что если бы в течение первых суток уделил больше внимания другим пассажирам, то можно было бы избежать изрядного количества крови и насилия. Но в начале путешествия никто, как правило, почти не замечает своих спутников, чувствуя себя слишком усталым и по-глощенным собственными заботами. Лица пассажиров кажутся пустыми, и даже спустя несколько дней их бывает нелегко отличить друг от друга. Конечно, на «Эврике» было так мало людей, что они могли сойти за призраков, бродящих по причудливо декорированному дому с привидениями, и это должно было значительно облегчить наблюдение за ними.
Ответ заключался в грузе взрывчатых веществ, способном отвлечь любого детектива от слежки за поведением убийцы. Собрав пассажиров в салоне, третий помощник капитана ясно дал понять, что плавание не окажется пикником. Салон представлял собой просторное помещение с мозаичным потолком из цветного стекла, поддерживаемым колоннами из красного дерева. Столики с зелеными скатертями и мягкие, обитые парчой стулья стояли вокруг пространства для танцев, сейчас прикрытого ковром. Электрический свет был тусклым и призрачным, да и собравшиеся походили на людей, ожидающих услышать историю о привидениях.
Но третий помощник говорил быстро и уверенно.
--Леди и джентльмены,--начал он, присев на край стола, уставленного квадратными картонными коробками,--никому из нас не нравится принимать эти меры предосторожности и беспокоить ими вас. Но нужда диктует, когда дьявол этого хочет.--Он изрек это со зловещей интонацией.--Прежде всего, я хочу, чтобы вы подошли сюда и надели противогазы. Стюард!
«Противогазы? Зачем противогазы в море?»--мелькнуло в голове у каждого. Но никто ничего не сказал.
--Если они не понадобятся вам здесь,--сухо добавил третий помощник,--то наверняка пригодятся, когда вы высадитесь в Нидерландах и в  Англии. Поэтому вам придется взять их. Напишите на
коробке ваше имя и номер каюты. Прошу вас.
Пассажиры покорно подошли. Стюарды надели на них противогазы, превратившие лица в подобия свиных рыл. Дыхание в них сопровождалось длинным фырканьем, которое ударяло в уши при каждом выдохе. Как выяснилось, мисс Олбрайт Вероника и мистер Едвин Ненкелс в салон не явились. Стюард доложил, что у них морская болезнь.
Третий помощник выглядел раздосадованным, но потом решил, что позже заглянет к ним в каюты.
--Завтра,--продолжал он,--вам дадут подробные инструкции.  В одиннадцать состоится учебная тревога. Услышав колокол, идите в столовую на палубе «Б» и ждите указаний. Захватите спасательные жилеты, противогазы и одеяла. По-
мните: если что-то произойдёт, вы должны идти в столовую. Пока это все.--Третий помощник улыб-
нулся.--И давайте не будем беспокоиться.
Пассажиры гуськом выходили из салона. Не слышалось ни комментариев, ни шуток, ни смеха. «Эврику» сильно качало, и пустые лица указывали на растревоженные желудки. Первым вечером обедать пришли только четверо пассажиров и ни одного офицера, за исключением эконома. В столовой, сверкающей зеркалами и красным лаком, слышались
лишь похоронный шепот и доносившееся из кухни звяканье посуды. Стюарды казались еще более подавленными, чем пассажиры. За круглым капитанским столом, рассчитанным на шесть персон, сидели Роб, вежливый мистер Джек Чарльстон и
невысокий толстый мужчина средних лет, представившийся как мистер Алекс Купер из Бристоля. На некотором расстоянии от них, за столиком на двоих, в одиночестве поместился жилистый смуглый мужчина в военной форме. Лицо его было лишено всякого выражения, и он не от-
рывал глаз от тарелки. Роб решил, что это и есть Пьер Дюма.
Под аккомпанемент плеска волн за иллюминаторами столовая медленно поднималась, как воздушный шар, и быстро падала, как скоростной лифт. Посуда со звяканьем съезжала к центру стола.
--Крабовый коктейль,--отважно читал меню Чарльстон.
--Жареная камбала под голландским соусом, бифштекс с жареным картофелем по-французски ... хм... что там еще?. --Мне бифштекс с картофелем,-- сказал мистер Алекс Купер с уютным западноанглийским акцентом.--Господи! Посмотрите на царицу Савскую!
Эти слова относились к появлению Анжеллы Торгай. Она совершила оплошность, нарядившись к обеду в первый же вечер, но, несомненно, сделала это намеренно. В шепоте мистера Купера звучало благоговение. На миссис Анжелле Торгай  было вечернее платье с серебряными блестками и низким вырезом, заставившим стыдливого мистера Купера что-то пробормотать себе под нос. Платье демонстрировало роскошные плечи тако-
го же золотисто-коричневатого оттенка, как лицо женщины, на котором сейчас не было заметно никаких морщинок. На поясе болталась черная сумочка.
Корабль резко накренился, и менее устойчивая женщина налетела бы на колонну, вце-
пившись в юбку. Но миссис Торгай только засмеялась, когда стюард подбежал помочь ей. Она шутливо толкнула его в грудь, подобрала длинную юбку и села за свободный столик на двоих. Они услышали ее резковатый голос, делающий
заказ. Трое мужчин виновато зашептались.
--Это необходимо пресечь,--пробормотал мистер Купер, уставясь в тарелку.--Просто скандал!
--Ну, не знаю,--с терпеливым жестом отозвался мистер Чарльстон, по-отечески блеснув молодыми карими глазами.--Она красивая женщина. Ее зовут миссис Торгай. Она разведена или разводится. По рождению она американка, но ее первый муж был англичанин, а второй,с которым она разводится, работает в турецком посольстве в Лондоне.
--Вы говорили с ней?--спросил Роб.
--Только мимоходом. Думаю, она хотела, чтобы я угостил ее выпивкой, но у меня при себе ничего не было.--Чарльстон усмехнулся.--Такие дамочки попадаются на каждом корабле, но я стараюсь не иметь с ними дела. Миссис Чарльстон это бы не понравилось.
Роб ел молча. Он снова заверил себя, что не собирается связываться с этой сомнительной особой--не станет заводить с ней знакомство и приглашать ее выпить. Но в глубине души он понимал, что все уже предопределено и ему не удастся этого избежать. Хуже всего было то, что ему даже не нравилась ее внешность. Но когда человек устает от жизни,
он говорит себе: «Почему бы и нет?»
Стюард в униформе пересекал помещение, ловко пробираясь между покачивающимися столами.
--Мистер Вегман?
--Да?
--Капитан спрашивает, сэр, не могли бы вы выпить с ним кофе в его каюте после обеда.
Роб мог и был рад предлогу, чтобы удалиться. На пути у него находился столик миссис Торгай. Он мог бы избежать контакта, избрав кружной маршрут, но подумал, что это бросилось бы в глаза. Когда он проходил мимо столика женщины, она подняла голову и снова посмотрела ему прямо в глаза. Темно-красные мягкие губы слегка кривились, словно их обладательница собиралась улыбнуться. Роб за-
хромал дальше.
Стюард поднял его в лифте на палубу «A» и повел дальше. Наружные двери были
сконструированы по принципу водонепроницаемых отсеков. Открывая панель затемнения, выходящий попадал в вестибюль, а закрыв ее за собой и открыв другую панель, выходил в свистящий мрак. Приготовления были как во время войны и Роб не понимал для чего такие предосторожности
--Осторожно, сэр!--крикнул стюард. Роб никогда даже вообразить не мог подобную темноту. Мокрая палуба приподнялась под ним, наконечник трости
скользнул по влажному металлу, и он едва не растянулся во всю длину. Роб слышал свист ветра, колыхавшего брезентовые защитные полосы, привязанные наподобие экранов вдоль открытой палубы. Но ветер прорывался сквозь них,
трепал волосы. Роб поднял руку и пошевелил пальцами перед лицом, но не увидел ничего.
Нигде не было ни звезды, ни огонька--только сплошная чернота, которая словно оглушала и придавливала к настилу. Стюард, что-то крикнув
ему в ухо, повел его к трапу, ведущему вверх, на шлюпочную палубу. По крайней мере, Роб понял, что это трап, ударившись об него голенями. Пробравшись ощупью мимо смутных очертаний зачехленных бомбардировщиков, стоящих на верхней палубе, они вскоре шагнули в ярко освещенную капитанскую каюту.
--Какого черта ты сел на этот корабль?--осведомился капитан Ерик Вегман, окинув взглядом брата. Он мало изменился за два или три года, прошедшие с тех пор, как Роб видел его в прошлый раз. Ему было сорок пять лет, цвет его лица напоминал сырую говядину, а поведение было
спокойным, если только речь не шла о семейных делах.
Капитан Вегман сидел на вращающемся стуле за полированным столом в помещении, скорее напоминавшем кабинет на загородной вилле, чем корабельную каюту, не сводя прищуренных глаз с лица брата. Четыре золотые нашивки на рукавах придавали его облику особую внушительность.
--Разве ты не знаешь, что это небезопасно? Садись.
Роб засмеялся, и капитан после паузы усмехнулся в ответ.
--Ты же плаваешь на этом корабле,--указал Роб.
--Это другое дело. Здесь место моей работы. – Капитан Вегман снова стал суровым.--Что с тобой произошло? Я слышал, ты серьезно пострадал. Прости, что не смог тебя навестить. Эта чертова работа ...
--Знаю.
--Ну так что случилось?
--Я делал репортаж о пожаре. Мы с фотографом стояли на лесах, они рухнули, и мы оказались прямо посреди огня. Я не обгорел --меня успели вытащить,--но повредил ногу и бедро, и если бы не нашел лучшего врача в мире, то остался бы парадизованным до конца дней. А фотограф погиб.
Последовала очередная пауза. Капитан Вегман втянул воздух через нос.
--Хм. У тебя был нервный срыв?
--Нет. По крайней мере, я на это надеюсь.
--Ну и как ты себя чувствуешь теперь?
--Сытым по горло.
Капитан кивнул.
--Почему ты возвращаешься в Нидерланды?
--Невозможно сохранить работу в американской газете после одиннадцати месяцев на больничной койке. Впрочем, начальство поступило достойно, оплатив расходы до последнего цента...--Думаю, я смо-
гу найти работу в Амстердаме.
--Хм. А как насчет денег?
--У меня все в порядке, спасибо.
--Я спросил про деньги,--уточнил капитан Вегман.
--А я ответил, что с ними все в порядке. Я ни в чем не нуждаюсь.
Его брат выглядел слегка озадаченным. Разговор перешел на его личные дела. Один раз корабль так качнуло, что у Роба сердце подпрыгнуло к горлу, а голова пошла кругом. Стул капитана заскользил, едва не опрокинув столик с кофейным сервизом. Капитан быстро поднялся, словно радуясь возможности переключить внимание.
--Кофе?
--Спасибо.
--Бренди?
--Спасибо. Ерик, что у тебя на уме? Что тебя беспокоит?
Капитан отвернулся, но Роб успел увидеть,
как кровь бросилась ему в лицо, а на лбу вздулись синеватые вены. Налив кофе, капитан открыл настенный шкафчик и достал бутылку и два стакана. Бросив взгляд на переговорную трубу, связывающую его с мостиком, он налил две маленькие порции бренди.
--Полагаю, ты не знаешь,--заговорил капитан, глядя на бутылку,--что перед отплытием мы обнаружили в трюме две бомбы с часовым механизмом. Если сболтнешь кому-нибудь, я с тебя шкуру спущу! Но это факт. Они должны были
взорваться часов через шесть после выхода из Нью- Йорка. Если бы третий помошник не нашел их, мы все бы сейчас играли на арфах.--Он со стуком поставил бутылку.
--А меры предосторожности ...--начал Роб.
--Ты же видел толпу полицейских в порту. Мы предприняли все возможные меры. После находки мы обследовали каждый дюйм корабля под микроскопом-- ни бомб, ни зайцев, ничего. Не волнуйся,--добавил он беспечным тоном.--Мы доберемся благополучно.
--Надеюсь.
--Но на мне большая ответственность.
--Это еще мягко сказано.
Капитан колебался, нахмурив брови.
--Поскольку ты на борту, буду тебе признателен, если ты... станешь держать глаза открытыми. Я уверен в экипаже, но далеко не так уверен в своих пассажирах.
Роб выпрямился.
--Ты хочешь сказать, что кто-то мог подложить бомбу и остаться на корабле?
--Откровенно говоря, я не знаю, на что способны эти ублюдки-пацифисты, если им предоставляется шанс уничтожить груз вроде этого. А что будут жертвы их не беспокоит и что груз предназначен для мирных целей, впрочем меня это беспокоит в меньшей степени. Мне дан приказ и я его выполню.--Капитан улыбнулся официальной и весьма неубедительной улыбкой.--Я не могу ничего тебе рассказать, Роб, так как нахожусь под подпиской адмиралтейству. Но у меня девять пассажиров ...
--Восемь.
--Да, восемь,--быстро поправился капитан.--Кстати, ты уже познакомился с кем-нибудь из них?
--С очень немногими. В частности, с верзилой по фамилии Чарльстон, обладающим крайне примитивным чувством юмора. Он отпускает шуточки насчет преследования убийцы, но держится весьма таинственно.
--Это не шуточки, а истинная правда.
--Что ты имеешь в виду?
--Я всегда имею в виду то, что говорю,-- огрызнулся капитан Вегман. На его лбу опять вздулись вены.--Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Марчело Монти? Он ... как это называется ... рэкетир. Сидит в английской кутузке, а в Штатах разыскивается за шесть убийств. Монти собираются экстрадировать, но, если его повезут из Англии через Францию или Италию, ловкие адвокаты смогут
задержать его там до Второго пришествия. Чарльстон каким-то образом связан с нью-йоркской полицией. Он предложил отправиться в Англию и доставить Монти на моём корабле. По крайней мере, так он говорит. С ним вроде бы все в порядке.
Залпом выпив бренди, капитан открыл спи-
сок пассажиров. Его красный указательный палец скользнул вниз, задержавшись у имени «Едвин Хенкелс».
--Этого я знаю достаточно хорошо.
--Кого?
--Молодого Хенкелса. Он сын нашего парламентария и плавал со мной раньше. У него слишком много денег. Первую половину путешествия он всегда мается от морской болезни, а вторую--
пьет. С ним тоже все в порядке. Но с остальными ...
Роб выглядел все более озадаченным.
--Среди пассажиров есть бизнесмен с запада Англии по фамилии Купер и офицер французской армии,--сказал он.
--Есть также некие доктор Джонсон Мартин и мисс Вероника Олбрайт, которых я еще не видел, как и твоего Хенкелса. И наконец ...
--Миссис Анжелла Торгай?--осведомился капитан, подняв брови.
--Да. Ты ведь не отводишь ей роль зловещего элемента?
--Она ...--начал капитан, но сдержался и пожал плечами.--Я знаю не столько ее, сколько о ней.--Он
внимательно посмотрел на брата.--Послушай моего совета, парень. Держись от нее подальше. У нее странные вкусы.
--В каком смысле?
--В самом прямом.
--Звучит интригующе.
Капитан нахлобучил фуражку. Золотые листья на околыше придавали ему еще более официальный вид.
--Ты бы так не думал, если бы знал ее. А теперь пей и уходи--мне надо работать. Просто смотри в оба. Если увидишь что-то необычное--больше я ничего не могу тебе сообщить,--сразу беги ко мне. Понял?
Спустя пять минут Роб нетвердым шагом вернулся на палубу «A». Эврику» качало меньше, и стук судовых механизмов превратился в ровную пульсацию, еще сильнее подчеркивающую почти церковную тишину. Роб зашел в салон с его
рядами колонн и мозаичным потолком. Здесь не было ни души.
Он сел на стул, но тут же поднялся. Рядом с роялем стояли ударные инструменты. Сбросив чехол, Роб постучал по тарелкам, которые отозвались так громко, что он быстро вернул чехол на прежнее место. Его терзало беспокойство, но он не желал признать, что все дело в нервах. «Мои нервы,--уве-
рял себя Роб,--такие же крепкие, какими были до того, как подо мной обрушились леса во время пожара на химзаводе, когда бедняга фотограф сломал себе шею».
Из салона Роб вышел на длинную галерею с ее мягкими коврами, глубокими плюшевыми креслами, книжными шкафами и светильниками в виде бронзовых фигурок. Здесь тоже никого не было, поэтому он направился в курительную.
Она также была пуста--если не считать Анжеллы Торгай.

Атмосфера курительной более, чем в други- общественных помещениях на «Эврике», способствовала тишине. Здесь господствовал темно-красный цвет. Тусклые лампы с плафонами из дымчатого стекла отбрасывали свет на стулья
с красной кожаной обивкой, на маленькие столики с зеленым фетровым верхом и полированными пепельницами, на красное резиновое покрытие пола, на красный кирпичный камин с громко тикающими часами над ним и черной фарфоровой кошкой на красной подушке перед ним, служащей
источником фантазии или эстетических мук для пьяных.
В дальнем углу, у дверей, ведущих на кормовую палубу, находился маленький бар. За стойкой дремал бармен в белой куртке. Перед ним сидела на табурете миссис Торгай, потягивая джин с шампанским через соломинку. Подойдя, Роб увидел в зеркале отражение ее лица. Она выглядела сонной--соболья шуба прикрывала сгорбленные плечи.
--Добрый вечер,--поздоровался Роб.
--Привет,--отозвалась миссис Торгай, не выпуская изо рта соломинку и приоткрыв светло-голубые глаза. После паузы она похлопала по табурету рядом с собой.--Присаживайтесь.
Роб присел.





          Г Л А В А  2


В первую ночь на корабле, Роб спал плохо. Несмотря на ветер снаружи, духота в каюте вы-
зывала головную боль. Урчание электровентилятора, наложившееся на плеск волн, и небольшая качка успокаивали Роба, но в голове у него роились неприятные мысли. Ближе к утру--или так ему казалось--его разбудили топот ног и суета. Он сразу понял, что это. Спасательные лодки болтались на шлюп-балках, готовые в любой момент к спуску на воду. Вегман снова задремал и проснулся от упорного звона колокола.
--Учебная тревога, сэр,--послышался рядом голос стюарда.--Лучше поторопитесь. Уже одиннадцать.
Не беспокоясь о бритье, Роб плеснул в лицо водой и быстро оделся, потом взял спасательный жилет, противогаз, одеяло и поспешил в салон, где все еще звенел колокол. Если вчера вечером здесь была мрачная атмосфера, то сегодня сре-
ди пассажиров царило веселье. Мистер Джек Чарльстон перебрасывался шутками с мистером  Купером, чье лицо Роб никак не мог запомнить. Капитан Пьер Дюма, добросовестно надев противогаз, а сверху фуражку с красно-золотым верхом, выглядел фантастически. Появилась Анжелла Торгай, приветливо улыбнувшись Робу. Этим утром к ним присоединился новый пассажир, к которому третий помощник капитана обращался «доктор»--полный вежливый джентльмен с аккуратно причесанными гладкими светлыми волосами.
--Леди и джентльмены!--воззвал третий помощник. Колокольный звон внезапно прекратился, поэтому его голос обрел некоторую силу.--Как я говорил вам вчера,--быстро продолжал он,--если на нас нападут пацифисты(я не знаю как, когда и где) вы услышите этот колокол и должны немедленно подняться сюда. Это не обязательно будет означать, что нам придется покинуть корабль и сесть в шлюпки.
--Ха!--скептически заметил мистер Купер.
--Речь идет всего лишь о мере предосторожности. Но если такое случится, вы последуете за мной на палубу... вот так. Пошли!
Все вышли следом за ним на свежий воздух. Утро было пасмурным--в бурном море белели барашки, и дул ледяной ветер. Когда они вышли на палубу «Б», где спасательные шлюпки уже были расчехлены, Роб увидел нечто, заставившее его устыдиться их недавнего веселья. Весь экипаж
«Эврики» неподвижно выстроился в два ряда--синие
кители салонных и палубных стюардов, белые кители каютных стюардов, шапочки стюардесс... а далее-- клерки, буфетчики, повара, работники прачечной, матросы, кочегары и грузчики. Каждый надел спасательный жилет. Они стояли так, несмотря на заливающую их при качке ледяную воду, пока последний пассажир не сел в шлюпку.
Роб с недоумением смотрел на этот парад. Для чего брать в рейс такую ораву людей? И это всего лишь для восьми пассажиров? Что-то здесь не так! Или это учебное мероприятие или настоящая опасность. Но от кого? Война кончилась, а новой вроде бы не предвидиться. Всё-таки это учебная проверка решил Роб и успокоился.
--Стоп!--крикнул третий помощник, пересчитав пассажиров.--Мисс Вероника Олбрайт! Мистер Едвин Хенкельс!--Ответа не последовало, и третий помощник сложил руки рупором.--Мисс Вероника Олбрайт! Мистер Едвин Хенкельс! Будьте любезны ...
Ассистировавший ему стюард что-то прошептал.
--Меня не волнует, что у них морская болезнь!-- отозвался третий помощник.--Они должны быть здесь. Приведите их немедленно. Это может стать вопросом жизни и смерти. Они должны знать, куда идти... Господи, теперь француз ушел!
--Вы же сказали «пошли»,--рассудительно заметил Чарльстон.--«Капитан Дюма» знает по-английски всего около шести слов. Мне это известно, так как я говорил с ним. Он из Прованса--пытается читать «Унесенные ветром» с помощью англо-француэского словаря и не может одолеть
даже первую главу. Он ...
--Тише, пожалуйста!
--Ну-ну, сын мой!--успокаивающе произнес мистер Алекс Купер.
--Сожалею, леди и джентльмены, но должен задержать вас еще на несколько минут и сообщить дополнительную инструкцию. С этого времени мы вынуждены просить вас иметь при себе спасательные жилеты, куда бы вы ни ходили.
--Носить их?--испуганно отозвалась миссис Торгай.
--Нет, не носить, а просто иметь под рукой. Но нигде их не оставляйте.
--И противогазы тоже?
--Нет, противогазы не нужны.
--А одеяла?
--Нет, одеяла тоже не нужны.
--Нас что, будут конвоировать?
--Насчет этого я не получал указаний, мадам. Возможно, теперь вам лучше спуститься.
Пока что Роб так и не видел ни мисс Олбрайт, ни якобы буйного мистера Хенкельса. Но он думал не о них, а об Анжелле Торгай. Роб никак не мог решить, привлекает она его или отталкивает. Ее привычка громко хохотать, откидывая голову и широко раскрывая рот, действовала бы на нервы любому. Каждые четверть часа она поглощала порцию
джина с шампанским и не пьянела, если не считать слегка заплетающегося языка и непристойных словечек. Но у нее были красивые, говорящие глаза и настолько сексапильная фигура, что рядом с ней начинала кружиться голова.
Их вчерашний вечерний разговор в баре походил на перестрелку между аванпостами, когда каждый старается с помощью маневрирования разведать силы противника. Казалось, оба думали: «Я никак не могу принять решение насчет тебя». Расстались они почти враждебно, но сегодня во время учебной тревоги она приветливо ему улыбалась, как будто между ними установилась по меньшей мере интимная дружба.
Весь корабль словно начал пробуждаться от тяжелого сна. Когда Роб пригласил леди в бар на коктейль перед ленчем, там уже был Чарльстон. Он сидел перед кирпичным камином, расставив ноги. С ним был полный светловолосый мужчина--очевидно, доктор Мартин Джонсон. Чарльстон подозвал
Роба и миссис Торгай, настояв на том, что закажет мартини для всех.
--Нам нужно побольше учебных тревог,--заявил он.--Эта прошла превосходно. Интересно, им удалось поднять с коек этих двух лентяев?
--Думаю, да,--улыбнулся доктор Джонсон.--Фактически я специально задержался, чтобы посмотреть. Ваше здоровье.
Доктор Джонсон был в высшей степени светским человеком. С его лица не исчезала терпеливая улыбка пребывающего в мире с действительностью. Он никогда не говорил первым и откликался на слова других тоном выносящего суждение. Должно быть, он был старше, чем казался. Они сидели на красном кожаном диване у камина с горящими позади лампами, так как даже в общественных помещениях
почти все иллюминаторы были закрыты. Доктор Джонсон откинулся на спинку дивана--желтый свет падал на его аккуратно причесанные волосы, намечающийся двойной подбородок и сеть морщинок вокруг глаз.
--Надеюсь,--продолжал он, подняв стакан,--это мне поможет. Я провел довольно скверную ночь.
--Морская болезнь?--с сочувствием осведомился Чарльстон.
Доктор Джонсон улыбнулся. Его глаза казались желтоватыми и слегка запавшими, но, возможно, это было следствием изъянов электрического освещения.
--Частично,--ответил он.
--Частично?
Доктор улыбнулся снова.
--Да. Хотел бы я знать, кто практикуется в метании ножей в коридорах в два часа ночи.
Как опытный рассказчик анекдотов, он ожидал эффекта, который не замедлил последовать.
--В метании ножей?--воскликнул Чарльстон так громко, что бармен, мывший стакан, выронил и разбил его.
--По-моему, да.
--Но что произошло?
--Увлекательное приключение.—Однако добродушное лицо доктора стало серьезным.
--Ну? Продолжайте!
--Как я говорил, это произошло около двух часов ночи. Я лежал на своей койке, чувствуя тошноту. Корабль болтался из стороны в сторону и скрипел, как старое кресло-качалка. Помимо этого, царила почти мертвая, неприятная тишина. Должен объяснить, что рядом со мной нет других пассажиров. Моя каюта расположена на палубе «В» в середине
корабля. Снаружи находится узкий проход длиной в двенадцать-четырнадцать метров, оканчивающийся стеной с иллюминатором.--Он иллюстрировал повествование жестами холеных рук.--С другой стороны прохода пустая каюта.
Первое, что я услышал, походило на стук. Как будто что-то крепкое ударилось о дерево. Потом кто-то проследовал мимо моей двери к концу прохода и вернулся назад. Шаги были тихими и легкими, словно человек шел на цыпочках. Через несколько секунд опять раздался стук, а затем шаги в обоих направлениях. И снова стук. Должен признаться, я
немного испугался.
Доктор Джонсон склонил голову набок и виновато усмехнулся.
--Я позвонил, чтобы вызвать стюарда, но не получил ответа. Поэтому я встал, чувствуя себя больным, и поплелся к двери. Пока я пытался ее нащупать, раздались еще два стука. Мне очень не нравились эти ночные звуки и шаги украдкой,
как будто кто-то подбирался ко мне.
Наконец я открыл дверь, и что-то быстро увернул ось--только так я могу это описать. Впрочем, я чувствовал себя неважно, и меня могло подвести зрение. В любом случае проход был пуст, но в главном коридоре горел свет, и я увидел,
что кто-то использовал этот проход в качестве тира. Кто-то бросал довольно тяжелый нож в лист бумаги, приколотый к стене под иллюминатором. На листе было грубо намалевано человеческое лицо. Нож каждый раз попадал в него--обычно в глаза или шею. Вот почему я сказал, что провел довольно скверную ночь.
Подняв стакан, доктор допил коктейль. Во время рассказа выражение его лица словно говорило: «Может быть, я шучу, а может быть, и нет». Потом он отряхнул брюки.
 Выпьете со мной еще по одному мартини? Нет? Тогда я должен привести себя в порядок перед ленчем.
--Это действительно произошло?--с явным недоверием спросил Чарльстон.
--Конечно, старина. Если не верите мне, спуститесь и взгляните на вмятины в стене от ножа.
--А сам нож вы видели?
--Увы, нет. Его успели забрать.
--Не обижайтесь, но я этому не верю. Не верю--и все тут!
Доктор Джонсон  пожал плечами и улыбнулся, потом встал, подтянул жилет и пригладил безукоризненный пиджак. Чарльстон, очевидно, привык рассказывать истории сам, и ему не
нравилось, когда с ним такое проделывают другие. Он в свою очередь скептически улыбнулся и укоризненно покачал головой, но Роб видел, что рассказ произвел на него впечатление.
--Может быть, на корабле завелись привидения-- предположил Роб. 
--Может быть,--согласился Чарльстон и усмехнулся.--А может быть, этот француз--призрак. Его видишь только во время еды. Или старый Купер ... Я рассказывал вам о Купере?--осведомился Чарльстон, снова взяв в свои руки вожжи повествования.--Он производит резиновые печати.
Его сын ...
--Прошу прощения,--прервал Роб.--Доктор, вы не
сообщили об этом событии?
--Сообщил? Кому?
Роб не знал. Он не мог ответить: «Капитану», так как все могло оказаться грубой шуткой или, что более вероятно, выдумкой доктора Мартина Джонсона. Что-то говорило Робу, что доктор привержен своеобразному чувству юмора, побуждающему рассказывать дикую ложь с серьезным видом
только из-за того, что, по его мнению, кто-то первым пытался морочить ему голову. Какое-то время он говорил с Чарльстоном и, по-видимому, вообразил, что тот потчевал его одной выдумкой за другой. К несчастью, Чарльстон производил именно такое впечатление.
--А как насчет бумаги, на которой было нарисовано лицо?--спросил Роб.--Вы сохранили её?
--Она у стюарда или была у него,--ответил доктор. --Бумагу прикрепили к стене булавкой. Можете спро-
сить стюарда. Я говорю правду--честное слово.
--Я вам верю!--неожиданно заявил Чарльстон.
--В таком случае,--сказал Роб,--мы должны предъ- явить все улики нашему криминологическому эксперту.
Доктор приподнял почти невидимые светлые брови.
--Криминологическому эксперту?
--Мистеру Чарльстону. В конце концов, он представляет нью- йоркский департамент полиции и пересекает океан, чтобы доставить назад Марчелло Монти.
Вторая сенсация.
--Это не совсем точно,--заметил Чарльстон и глазом не моргнув.--Полагаю, вам сообщил ваш брат?
--Да.
--Его сведения не вполне верны. Я действительно еду за Марчелло Монти. Но я не связан с полицейским департаментом в том смысле, какой вы имеете в виду. Я ассистент окружного прокурора. Моя работа-- проследить, чтобы Марчелло не ускользнул с помощью очередного юридического трюка. В этом отношении он настоящий Гудини.
--Вы имеете в виду рэкетира Марчелло Монти?--осведомился доктор Джонсон.
--Да.--Чарльстон сделал жест, как будто отмахиваясь от какой-то чепухи. Он казался возбужденным чем-то еще. Расхаживая у камина с заложенными за спину руками и сосредоточенно наморщенным лбом, Чарльстон озорно усмехнулся.--
Что касается метания ножей, то я, повторяю, юрист, а не детектив. Хотя благодарю за лестное мнение. А вот изучение отпечатков пальцев когда-то было моим хобби. Но в истории доктора есть еще один интересный аспект. Кто-то бросал нож в лицо, нарисованное на бумаге. Возникает вопрос, нет ли тут
личного момента. Было ли это чье-то конкретное лицо? Вы можете опознать его?
Доктор Джонсон щелкнул пальцами.
--Как глупо с моей стороны,--сказал он, словно какая-то мелочь ускользнула у него из памяти.--Мне следовало упомянуть об этом. Нет, рисунок не напоминал никого конкретно--это был всего лишь грубый набросок. Но одно выглядело несомненным.
--Что именно?
--Это было женское лицо,--ответил доктор Джонсон.

--Роб,--сказала миссис Торгай.
--Да?
--у меня ужасная жажда. Вы не собираетесь принести мне чего-нибудь выпить?
--Слушайте, Анжелла, я бы охотно принес вам все бренди, какое только есть на борту. Но вы уже пьяны вдрызг. Неужели вы в состоянии пить еще?
--Роб, не будьте скверным.
--Ну ладно. Стюард!
Все снова шло не так. К девяти вечера «Эврика», идя против ветра милях в шестистах от маяка, угодила
в настоящую бурю. То же самое происходило и с Робом Вегманом. Он сидел в просторной длинной галерее, где кресла были слишком тяжелыми, чтобы скользить. Миссис Торгай стояла на коленях на сиденье соседнего кресла, недовольно надув губы. Роб пришел сюда после обеда выпить кофе в тишине и покое. Его больная нога начала ныть к перемене погоды, а комбинация килевой и бортовой качки вызывала не слишком приятные ощущения в жи-
воте.
Анжелла Торгай присоединилась к нему через полчаса. Как только Роб увидел ее идущей с другого конца галереи по плотному ковру, поддерживающей развевающуюся юбку вечернего платья и размахивающей объемистой белой сумкой, он сразу ощутил дурные предчувствия. Миссис Торгай с ходу начала жаловаться. Чарльстон и Алекс Купер якобы пребывали за обедом в игривом настроении. Проходя к выходу мимо ее столика, они сели и
предложили ей выпить, а Купер вроде бы приставал к ней.
Роб считал это крайне маловероятным, но, когда у этой женщины разыгрывалось воображение, она была способна сказать что угодно. Миссис Торгай поведала свою историю со смесью оскорбленного достоинства и кокетства. Одной рукой Роб подал ей знак умолкнуть, а другой подозвал стюарда.
--Два бренди, пожалуйста.
--Двойных бренди, Роб.
--Двойных бренди. Ради бога, сядьте в кресло, а не стойте на нем.
--В чем дело, Роб? Вам не нравится малютка Анжелла?
--Конечно, нравится. Но вы хотите сломать себе шею?
--Мне плевать.
--Чепуха. Где ваш спасательный жилет?
--Не знаю. Я где-то его оставила.
Посмотрев на женщину снова, Роб увидел, что ее настроение изменилось. Покрасневшие глаза сверкали, нижняя губа выпятилась, отчего морщинки вокруг рта стали еще заметнее. Она взмахнула сумкой, словно собираясь ее выбросить.
--Вы просто олух!
--Может быть. Но ...
--Незачем строить из себя важную шишку!-- взвизгнула миссис Торгай.--Я знаю многих поважнее вас и собираюсь повидать одного из них--в адми... Убирайтесь к черту! Я не нуждаюсь в том, чтобы вы покупали мне выпивкуl У меня есть информация! У меня есть доказательства! У меня есть ...
--Успокойтесь. Вот ваше бренди.
Но женщина взвинтила себя до предела и выглядела полубезумной. Правда, ее вопли были едва слышны из-за шума разбушевавшегося моря, сотрясавшего мебель и, казалось, заставлявшего стучать ее зубы. Внезапно у нее, очевидно, за-
кружилась голова.
--Сядьте--я подержу ваш стакан.
--Роб!--слезливым тоном произнесла Анжелла и села к нему на колени, положив голову на плечо. В этот момент на длинную галерею вышла мисс Вероника Олбрайт.
Быть застигнутым в общественном помещении океанского лайнера со стаканами бренди в двух вытянутых руках, дабы их содержимое не расплескалось, и с пьяной женщиной на коленях--это могло смутить кого угодно. Но Роб был не смущен, а взбешен. И причиной был взгляд, которым
удостоила его Вероника Олбрайт.
Девушка вышла из салона в другом конце галереи. Роб не знал, кто она, и едва ли заметил какие-либо детали ее внешности, кроме брошенного на него взгляда. У нее было одно из тех холодных, бледных и высокомерных лиц, которые
обычно именуют патрицианскими. Она шла по галерее так, словно весь корабль принадлежал ей. Даже в спокойном состоянии такие лица часто пробуждают гнев. Кажется, будто слышишь голоса их обладателей.
«B самом деле? Как это скучно!».
Именно таким скучающим взглядом, лишенным
всякого подобия интереса, девушка наградила Роба и отошла, опираясь на книжный шкаф, чтобы не потерять равновесие. У него осталось смутное впечатление о белом меховом манто и каштановых локонах. И он осознал, каким, в сущности, приятным и дружелюбным созданием является Анжелла Торгай.
--Роб!
--Да?
--Где мое бренди?
--Здесь. Возьмите его.--Роб постарался приспособиться к отнюдь не легкому весу на коленях. --Слушайте, дайте мне немного времени, и я тоже напьюсь в стельку. Тогда мы оба будем чувствовать себя одинаково.
--Роб, как любезно с вашей стороны! 
--А пока не хотите подышать воздухом на палубе? Сможете туда добраться?
--Не будьте скверным, Роб. Конечно, смогу!
--Тогда пошли.
Женщина казалась подавленной и слегка ошеломленной. Теперь Роб испытывал к ней покровительственные чувства. Она была славной бабенкой, только нуждалась в присмотре. Пройдя через салон мимо качающейся мебели, они
вышли в холл рядом с главной лестницей.
--Последняя порция пошла мне на пользу,--хриплым голосом сказала Анжелла.--Я только спущусь в свою каюту, припудрю нос, накину что-нибудь и сразу же вернусь.
--А вы справитесъ сами? Или мне спуститься с вами?
--Конечно, справлюсь. Подождите здесь--я вернусь через минуту.
Роб наблюдал, как она спускается по ступенькам, одной рукой держась за перила, а другой прижимая к груди сумку. На стене напротив лестницы, над двумя дверями лифтов, висели часы, чьи стрелки показывали без четверти десять. Сквозь шум моря слышались щелчки, когда стрелки пере-
двигались к следующей минуте. Ожидая, Роб ощущал все более теплые чувства к Анжелле Торгай. Хотя она была всего лишь пьяной, но казалась жалкой и одинокой, спотыкаясь на лестнице. Конечно, одиночество в свою очередь, пробуждало в Робе сентиментальность. Но Анжелла выглядела самым человечным существом на корабле--достаточно было сравнить ее с девушкой с замороженным лицом, которая проплыла мимо них в длинной галерее.
Он пытался вспомнить, что Анжелла рассказывала ему о себе. Она выдавала информацию урывками. Ее ум напоминал сортировочную станцию с множеством путей и стрелок Анжелла утверждала, что ей тридцать пять лет. Она хорошо отзывалась о втором муже, с которым развелась около полугода назад. У нее было двое детей, обучающихся в швейцар-
ской школе--суд обеспечил мужу опеку над ними. Стрелки часов щелкали уже пять минут.
Робу становилось все труднее стоять с переброшенным через плечо спасательным жилетом, опираясь на трость. Палуба скользила под ногами, словно ледяная горка, ныряя вниз и тут же взмывая кверху, прежде чем он успевал обрести равновесие. Дерево скрипело, как в агонии. Роб отлетел
к колонне и опустился на сиденье под ней. Ощущался сильный сквозняк, и где-то постоянно хлопала дверь. Море словно ожило, молотя кулаками по обшивке «Эврики». Возможно, в такую ночь лучше не выходить на палубу. В любом случае нужно взять пальто. Где же остальные пассажиры? В соседнем салоне что-то тяжелое, вроде пальмы в горшке, с грохотом упало и покатилось по полу. Стюарду следовало бы
позаботиться об этом. Прошло уже десять минут. Что же задерживает женщину?
Наверное, Анжелла попросту отключилась. Она спустилась в каюту с наилучшими намерениями, но в результате свалилась на койку и заснула. Очевидно, Чарльстон и Купер здорово ее напоили, хотя она еще перед обедом выпила три или четыре коктейля. Подождав еще несколько минут, Роб начал
тревожиться по-настоящему. Что, если Анжелла упала и повредила голову? В этих каютах такое легко может произойти. Запах резины в коридоре пролез в ноздри Роба и не желал их покидать. Не поплатился ли он морской болезнью за свое хвастовство? Лучше спуститься и посмотреть, что произошло.
Ступеньки представляли серьезную опасность. Обитые медью, они проделывали самостоятельные змеиные движения. Но казалось глупым вызывать лифт только для того, чтобы спуститься на один пролет до палубы «Б». Преодолев лестницу, Роб тяжело дышал. Длинный коридор палубы
«Б», сверкая белизной, тянулся мимо кают по правому борту, круто наклоняясь и подталкивая его вперед. Свернув в нишу между своей каютой и каютой Анжеллы, Роб постучал к ней в дверь. Ответа не последовало, и он постучал снова.
--Чего-нибудь нужно, сэр?--спросил стюард его спальни, тут же появившись из-за угла коридора.
--Нет, спасибо. Можете идти.
Постучав третий раз, Роб открыл дверь. В каюте было темно, но тусклый свет горел в маленькой ванной справа, чья дверь была открыта и придерживалась крючком. Можно было разглядеть очертания предметов, движущихся при
качке словно тени. В левом краю стены напротив входной двери находилось изголовье койки. Потом Роб смог рассмотреть ночной столик, фарфоровый умывальник, туалетный стол с зеркалом, еще один ночной столик у изголовья другой койки. Все это выстраивалось в ряд у противоположной стены.
Анжелла Торгай сидела на табурете у туалетного столика спиной к Робу, уронив голову на стол, и не шевелилась, если не считать движений вместе с кораблем. Казалось, она потеряла сознание, крася губы. В душной каюте ощущался едкий сладковатый запах. Роб включил свет. Прежде всего он увидел кровавые пятна на стене, потом увидел кровь
повсюду. Запах, конечно, исходил от нее.
--Стюард!--крикнул Роб, выйдя из каюты и закрыв
дверь. Его желудок словно открывался и закрывался внутри. Он зажмурил глаза, борясь с тошнотой, а когда открыл их, перед ним стоял стюард.--Я хочу, чтобы вы привели капитана.
Чудовищность этого требования явно ошеломила стюарда. В полумраке Роб видел его выпученные глаза и снисходительную усмешку.
--Капитана, сэр?
--Да.
--Но я не могу этого сделать, сэр. И вам известно, что капитана нельзя беспокоить.
Оба с трудом удерживались на ногах.
--Я брат капитана, понятно? И выполняю его распоряжение. Вы передадите сообщение ему лично, иначе он свернет вам шею. Скажите, что я должен немедленно встретиться с ним в каюте Б-37, и добавьте, что он знает почему.
Поколебавшись, стюард побежал выполнять распоряжение. Роб вернулся в каюту Анжеллы и закрыл за собой дверь.

         Г Л А В А 3

У миссис Торгай было перерезано горло. Это одно из самых безобразных зрелищ в царстве насильственной смерти, и его незачем здесь описывать. Но Робу пришлось на него смотреть, так как лампа на потолке освещала все с без-
жалостной четкостью. К счастью, лица Анжеллы не было видно, а согнутые в локтях руки лежали на столе. Белое шелковое платье с открытой спиной позволило Робу видеть позвоночник под натянутой смуглой кожей. Волосы также прикрывали лицо. Кровь залила стол, и с первого взгляда было нелегко разглядеть туалетные принадлежности. Из
перерезанной артерии она брызнула на зеркало, промочила перед и бока платья. Вибрация в каюте, создаваемая корабельными винтами, заставляла тело вздрагивать, словно от рыданий. Оно скользнуло в бок и упало бы, если бы Роб его не поддержал.
Все это не могло быть реальным, но тем не менее было таковым. Дверца гардероба позади медленно открывалась и закрывалась с доводящими до безумия монотонными щелчками,  раздававшимися примерно каждые двадцать секунд, вынуждая Роба вздрагивать. Толкнув дверцу локтем, он заставил
себя обойти каюту и взглянуть на тело со всех сторон.

Два чемодана Анжеллы давно убрали, поэтому каюта выглядела относительно свободной. Открытая белая сумка лежала на постели. Рядом валялась соболья шуба. Несколько пятен крови попало даже на стеганое покрывало. Умерла, будучи пьяной ... Обои на стенах украшал рисунок в голубых и оранжевых
тонах. В каюте было невыносимо душно, а переборки скрипели постоянно. Но прошло едва ли пять минут, прежде чем дверь открылась и капитан Вегман, бросив взгляд внутрь, быстро вошел и закрыл дверь. Некоторое время он молчал, и Роб слышал его астматическое дыхание.
--Покончила с собой?
--Нет,--ответил Роб.--Во всяком случае, я так не думаю.
--Почему?
--У нее перерезано горло, а я не нашел ничего, чем она могла бы это сделать. Разве только пилкой для ногтей.
--Неужели убийство?
--Похоже на то.
Капитан Вегман окинул взглядом каюту.
--Надеюсь, ты не ...
--Конечно нет!
--Закрой дверь на задвижку.--Когда Роб сделал это, капитан сел на постель. Сообщение застало его во время бритья, и от него все еще исходил запах лосьона. Роб почувствовал его, так как тошнота обостряет обоняние. Капитан Вегман все еще тяжело дышал. Золотые дубовые листья на околыше фуражки выглядели внушительно.
--Что произошло?
Роб рассказал ему.
--Значит, она спустилась сюда без четверти десять,--подытожил капитан,--а ты последовал за ней ровно в десять?
--Да.
--Я ожидал чего-то, но не этого. Выглядит так, словно ...
Корабль резко качнуло, и мертвая женщина скользнула в сторону, прежде чем ее успели подхватить. Она упала на спину, но снова перевернулась лицом вниз, опрокинув табурет из ванной, на котором сидела. Мелкие туалетные при-
надлежности--щипчики для бровей, померанцевая палочка и пузырек с лаком для ногтей--свалились со стола и упали на залитый кровью голубой ковер. В правой руке женщина все еще держала золотой тюбик губной помады. Капитан Вегман встал и подошел к ней.
--Обычно умирают не сразу,--заметил он.--Она кричала или сопротивлялась?
--Не знаю. Нужно спросить стюарда, не слышал ли он что-нибудь.
--Ее ударили по затылку,--сказал капитан, ощупывая растрепанные желтые волосы.--Вероятно, сзади. Оглушили, а потом подняли голову и ...--Он сделал режущее движени е слева направо.
--Ты изображаешь это очень выразительно.
Капитан Вегман поднял голову.
--Я видел такое раньше,--неожиданно сказал он.-- На старом «Геркулесе». Это сделал стюард из прачечной.
--Что сделал?
--Убил женщину подобным образом. Сексуальный маньяк. Только в данном случае нет никаких признаков того, что кто-то пытался ...
--В самом деле.
--Конечно, он мог испугаться и убежать.
Роб покачал головой.
--У меня чувство, что здесь кроется нечто большее.
--У меня тоже. Хотя все может быть.--Капитан сделал паузу. В его грубом голосе впервые слышались нотки возбуждения. Он обследовал тело более внимательно, затем быстро огляделся.--Господи, Роб, он у нас в руках! Смотри. Здесь и здесь.
--Где? О чем ты?
--Об отпечатках пальцев.--На правой бретельке белого платья Анжеллы виднелось пятно крови, выглядевшее как четкий отпечаток пальца. Еще один, более смазанный, находился с левой стороны талии.
Капитан Вегман выпрямился, тяжело дыша носом, и выдвинул два узких ящика туалетного стола красного дерева. Вынув из кармана брюк спичечный коробок, он чиркнул спичкой и поднес ее к крышке стола. Под краем стеклянного верха--в месте, которое ранее скрывало мертвое тело,-- они увидели пятно, похожее на узкий отпечаток пальца.
Обернувшись, капитан посмотрел на умывальник слева от туалетного стола, также снабженный зеркалом. У маленькой полочки сбоку должны были висеть два полотенца, но теперь там находилось только одно. Второе полотенце, скомканное и испачканное кровью, капитан Вегман нашел в
мусорной корзине под туалетным столом. Он бросил его назад в корзину.
--Все ясно,--спокойно сказал капитан.--Он прикончил ее, потом потерял голову, вытер руки и сбежал. Обычный глупый псих.--В его голосе слышалось явное облегчение.
--Похоже,--согласился Роб.
--Тогда почему у тебя на лице такое странное выражение?
--Вероятно, ты прав, только ...
--Только--что?
--Только это звучит уж слишком просто. Нам все преподнесли на блюдечке. Отпечатки в тех
местах, где их нельзя не заметить.
Последовало молчание, нарушаемое гулом машин внизу. Затем капитан Вегман кисло улыбнулся.
--Не вбивай себе в голову странные идеи, парень, --предупредил он.--Ты всегда этим отличался. Вероятно, убийца сейчас дрожит и потеет под одеялом в своей каюте, спрашивая себя, почему он это сделал и не оставил ли он каких-нибудь улик.--Капитанское лицо омрачилось.--Это достаточно скверно, но я беспокоился о...о других вещах. Дело ясное. У нас на борту маньяк.
--Согласен.
--Я не хочу, чтобы об этом знали,--продолжал капитан.--Незачем никого тревожить. Мы возьмем отпечатки пальцев у всех на борту корабля. Найти предлог не составит труда. А потом мы посадим убийцу под замок до прибытия в Нидерланды.
--Звучит разумно. Но ты знаешь что-нибудь об отпечатках пальцев? Как их идентифицировать и все прочее?
Капитан заколебался.
--Нет, но думаю, об этом знает Еген Кассел--наш эконом. Погоди!--Он задумался.--Разве этот тип ... как его ... Чарльстон не говорил мне, что был кем-то вроде эксперта по отпечаткам?
--Кажется, да. Нам он, во всяком случае, это говорил.
--Хорошая мысль.--Капитан кивнул.--Мы привлечем его. Он полицейский и умеет держать язык за зубами.
--Он юрист. Но для твоих целей, вероятно, подходит и это.
Капитан Вегман его не слушал.
--Сам-то ты, надеюсь, умеешь помалкивать?
--Да. Сколько людей ты собираешься посвятить в тайну?
Капитан задумался снова.
--Как можно меньше. Разумеется, эконома, фотографа, так как нам понадобятся снимки отпечатков. И доктора...
--Ты имеешь в виду доктора Джонсона?
--Нет, судового врача. Зачем посвящать в это доктора Джонсона?
--Потому что,--ответил Роб,--прошлой ночью кто-то
практиковался в метании ножей в рисунок женского лица снаружи его каюты.--И он повторил рассказ доктора Джонсона.--Я не пытаюсь досадить тебе,--продолжал Роб, покуда капитан стоял, упершись кулаками в бока и мрачно изогнув уголки рта.--Я знаю, что у тебя и так забот хватает ...
--Чепуха. Это моя работа.
--... но теория о сексуальном маньяке не звучит убедительно. И тебя самого это беспокоит. На какую тайну ты намекал мне вчера вечером? В чем ты подозреваешь одного из пассажиров? Более того, кто девятый пассажир? Я готов поклясться, что на борту их девять, что ты это знаешь и по какой-то причине прячешь одного из них.
Капитан Вегман ограничился презрительным жестом.
--Понимаешь, Ерик, то, что убийство произошло именно в это время, не может быть всего лишь совпадением. И наконец, мне внушают подозрение эти отпечатки пальцев.
--Но, черт возьми, они же вполне реальны. Что в них подозрительного?
--Не знаю.
--Чушь,--кратко произнес его брат.
--Может быть.
--Ты ведь увивался за этой женщиной, несмотря на мой совет. Как ты думаешь, почему ее убили?
--Тоже не знаю.
--Тогда давай займемся делом и прищучим убийцу. Теперь слушай. Я хочу, чтобы ты нашел мистера Чарльстона и попросил его немедленно прийти сюда. Чем скорее мы начнем,
тем лучше. А тем временем я переговорю с каютным стюардом. Он мог что-то видеть. Было бы неплохо также побеседовать со стюардессой, которая обслуживала миссис Торгай.
Не то чтобы это имело какое-то значение, поскольку у нас имеются отпечатки. Но меня интересует...--Его взгляд устремился на постель жертвы. На покрывале лежали открытая белая сумка Анжеллы и ее меховая шуба. Роб снова заметил
два пятнышка крови на свисающей с полки части покрывала. Расстояние казалось слищком далеким, чтобы кровь могла брызнуть туда.--Меня интересует, была ли она ограблена,--задумчиво промолвил капитан Вегман.
--Меня тоже,--отозвался Роб.
--Почему?
--Она весь вечер нянчила эту сумку, как младенца ... 
Роб умолк. Перед его мысленным взором мелькали другие рельефные образы.
--Если подумать, я вообще ни разу не
видел ее без сумки--белой, черной или из змеиной кожи. Она никогда не выпускала ее из рук--только когда клала на колени. И каждый раз сумка выглядела так, словно в ней лежал какой-то объемистый предмет.
Оба подошли к полке. Капитан Вегман подобрал открытую сумку, встряхнул ее и перевернул вверх дном. На покрывало посыпался водопад мелочей-- еще одна губная помада, пудреница, маленькая связка ключей, банкноты и монеты, гребень и альбом с марками. Но их внимание привлек предмет большего размера, упавший на покрывало сре-
ди других. Роб уставился на брата, который издал возглас человека, получившего удар в живот. Теперь они видели, что распирало сумку Анжеллы.
Это была бутылка чернил.

Роб отправился на поиски Чарльстона. Он задержался в каюте Б-37 с целью убедиться, что в бутылке чернил нет никакой тайны. Это была обычная бутылка с синими чернилами хорошо знакомой американской марки, которые можно купить где угодно за десять-пятнадцать центов. Бутылка
была полной и выглядела так, словно ее еще не открывали. Роб и капитан Вегман вылили немного чернил в умывальник, чтобы взглянуть на них.
Было двадцать пять минут одиннадцатого. Ветер и море понемногу успокаивались, и, хотя «Эврика» еще качало, движения корабля стали медленными, ритмичными и почти бесшумными. Впрочем, тишина угнетала не менее, чем шум полчаса назад, но она позволила Робу быстро найти Чарльстона, который напевал что-то в салоне в полном одиночестве, аккомпанируя на рояле самому себе.
За роялем он выглядел великим позером, делая размашистые жесты, во время которых манжеты рубашки высовывались из рукавов смокинга. Чарльстон прервал песню и обратился к Максу.
--Присаживайтесь и разрешите недавний спор между Купером и мною. Французские офицеры всегда носят головные уборы в помещениях? Я знаю, что так делают детективы и иногда евреи. Но почему французские офицеры? У меня есть теория насчет этого парня Дюма. Он в самом деле призрак...
Зычный голос Чарльстона и бренчание рояля проникали в самые дальние уголки салона. Учитывая ситуацию, они звучали почти непристойно. Но Роб нашел способ это прекратить.
--Не могли бы вы сразу же спуститься в каюту Б-37? Кто-то убил миссис Торгай.
Последовало гробовое молчание. Руки Чарльстона застыли на клавиатуре. Потом он обернулся. На его шее четко обозначились морщины, а лицо выглядело теперь таким же старым, как аккуратно причесанные седые волосы.
--Значит, в этой истории с метанием ножа что-то было,--сказал он.
--Очевидно.
--Убита? Господи! Как?
--Ей перерезали горло. Пока что мы не нашли никакого оружия.
--Я не желаю в этом участвовать,--заявил Чарльстон, ударив мизинцем по клавише.
--Но капитан хочет, чтобы вы пришли. Он ждет вас в каюте.
--Меня? Но почему? Что я могу сделать? Боже мой, неужели мне не достаточно забот?
--Правда ли то, что вы сказали нам утром? Насчет того, что знаете все об отпечатках пальцев?
--Да, правда.--Чарльстон присвистнул.--Вы имеете в виду, что нашли отпечатки? В этом я согласен вам помочь.
--Мистер Чарльстон, я бы хотел, чтобы вы ответили мне на один вопрос. Вам он может показаться глупым. Вероятно, это всего лишь моя нелепая идея. Скажите, можно ли подделать отпечатки пальцев?
--Нет,--ответил Чарльстон после небольшой паузы.
--Вы в этом уверены? В детективных историях всегда так поступают, чтобы навлечь подозрение на невиновных.
--Знаю. Но ведь вас интересует правда. Конечно, возможно довольно хорошо репродуцировать отпечаток Но подделка не обманет эксперта, не говоря уже о том, что не выдержит химического анализа. Если не верите мне, загляните в книгу первопроходца. Она является высшей инстанцией. Если мне не изменяет память, автор утверждает, что неизвестен ни один случай использования поддельных отпечатков.--Чарльстон сделал паузу.--А теперь, молодой человек, я хочу знать, почему вы просите меня об этом.
Роб коротко обрисовал ему факты.
--Только помалкивайте,--предупредил он.--Чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше. Впоследствии ...
--Ш-ш!--зашипел Чарльстон.
Булькающие звуки и сменившее их бормотание, как если бы кто-то пробуждался от дремоты, заставили Роба обернуться. Мистер Купер спал на высоком парчовом стуле. Свет тусклой лампы едва касался его. Короткое толстое тело прижималось к спинке стула, возвышавшейся над его головой, а подбородок опустился на грудь. Коротко
стриженные волосы серо-стального цвета были темнее закрученных усов, вздрагивающих при каждом движении губ. Щеки порозовели от послеобеденного бренди. Опущенные веки придавали лицу почти детское выражение, а руки были
сложены на животе.
--Говорите тише,--сказал Чарльстон.--Старик неважно себя чувствует. Его сын очень болен, поэтому он и спешит домой. И все же ...
--Все же--что?
--Кто-то убил эту женщину.
Роб впервые осознал, что они приближаются к зоне ужаса, подобно тому как корабль приближался к зоне субмарин. Но он попытался отогнать это ощущение.
--Ну? Вы пойдете в каюту Б-З7?
--Естественно. Сделаю все, что смогу. Вы тоже пойдете туда?
--Не сейчас. Я должен найти эконома, а он-- отыскать фотографа. Вы спускайтесь первым. Но, строго между нами, что вы думаете о ситуации с отпечатками пальцев?
Чарльстон поднялся из-за рояля. Он выглядел обеспокоенным.
--Я склонен согласиться с вашим братом. Какой-то псих ... ну, вы понимаете. Мы должны добраться до него. Но полагаю, теперь будут допрашивать каждого. «Где вы были в такое-то время?»
--Едва ли всех, учитывая наличие отпечатков.
--Лично я не могу подтвердить свое алиби,--усмехнулся Чарльстон.--Большую часть времени я провел на палубе, несмотря на погоду. Единственным человеком, с которым я говорил, и то в начале вечера, была кудрявая девушка, которая утром лежала с морской болезнью. Стюард сказал мне,
что ее фамилия Олбрайт.
--Особа с рыбьей физиономией в белом меховом манто?
Чарльстон уставился на него.
--То есть как это с рыбьей физиономией? Она очень красивая и хорошо воспитанная. Правда, я говорил с ней недолго, но она показалась мне приятной девушкой.
--От таких только боль в затылке.
Чарльстон снова недоуменно уставился на него, но Роб сам удивлялся своему тону. Словно давая выход чувствам, он вложил в эти слова всю злость, проистекавшую из coвсем других причин.
--Ладно, ладно,--усмехнулся Чарльстон.--Хотя не понимаю, почему вы так взъелись на бедняжку. Сейчас я спущусь к вашему брату.
Роб мрачно кивнул. Когда он подъезжал в лифте к офису эконома на палубе «В», в его голове эхом звучало слово «бедняжка». Кабинет оказался закрытым, но клерк эконома, сидящий рядом пе-
ред кучей паспортов и формуляров, дал ему указания.
--Здесь его нет. Если он не в салоне и не в курительной, вы, вероятно, найдете его в каюте мистера Едвина Хенкелса--Б-70 по левому борту.
Именно в этом месте Роб и нашел эконома Касселя. Его громкий хохот, сменяемый куда более тихим сардоническим смехом собеседника, был слышен за закрытой дверью каюты. На
стук Роба отозвался собеседник.
--Если это стюард, то убирайтесь. Я не могу выно-
сить даже вида яичницы-болтуньи. Если вы мне еще раз ее принесете, я вымажу ею вашу физиономию.
Роб открыл дверь. Мистер Кассель--судовой эконом--был толстым добродушным на вид мужчиной в больших очках и с улыбкой от одного уха до другого. Он удобно расположился в кресле возле койки больного и курил сигару.
--Входите,--пригласил эконом.--Не обращайте внимания на мистера Хенкелса. Он немного расстроен.
--Расстроен?--отозвался достопочтенный Едвин Хенкелс.--Черт бы вас побрал, я умираю, и это никого не заботит.--Он повернулся к Робу.--Прошу прощения. Я думал, это стюард, который страдает иллюзией,
будто постоянная диета из яичницы-болтуньи, даваемой в случае необходимости насильно, способна исцелить любой недуг--от простого несварения до бубонной чумы. Не оставляйте дверь открытой. Входите и будьте свидетелем того, как я испускаю дух.
Позднее Роб узнал от эконома, что его любимым развлечением было доставать Едвина Хенкелса. Но молодой человек был болен по-настоящему. В течение суток он не мог принимать никакой пищи и выглядел соответственно. Достопочтенный Хенкелс, один занимающий просторную трехместную каюту, лежал, откинувшись на мятые подушки и устало глядя на дверь. Это был тощий долговязый парень, чьи преждевременные морщины и бледность были лишь частично обязаны болезни. Прядь волос падала ему на один глаз, а восьмиугольные очки без оправы придавали обманчиво серьезный вид. Но глаза и рот свидетельствовали о чувстве юмора, даже если сейчас оно оказалось на заднем плане.
Эконом пускал дым в его сторону.
--Я не шучу, Кассель,--сказал молодой человек.-- Я не могу это выносить.
Улыбка исчезла с лица эконома.
--Что именно?
--Говорю вам, я умираю,--с серьезным видом прошептал Хенкелс.--Недавно я попробовал встать и тут же шлепнулся. Это произошло, когда вы пытались сыграть со мной одну из ваших идиотских шуток.
--Чепуха. Я не играл с вами никаких шуток.
Едвин плюхнулся на спину и закрыл глаза.
--Кассель,--обратился он к потолку,--я признаю, что вы имеете права расквитаться со мной за то плавание в августе. Но не сейчас. Подождите, пока я смогу дать сдачи. Это в десять раз хуже самого жуткого похмелья, какое у меня когда-либо было.-- Внезапно вспомнив о присутствии Роба, Хенкелс повернулся на бок и открыл один глаз.--Прошу
прощения. Чем могу вам помочь?
--Простите за вторжение,--в свою очередь извинился Роб.--Я искал эконома. Его зовет капитан.
Кассель выпрямился.
--Чего ради я вдруг понадобился старику?-- недоверчиво осведомился он.
--Не знаю, но дело, кажется, серьезное. Можете пойти к нему сразу?
--Должно быть, кто-то перерезал ему горло,--беспечным тоном заметил эконом.—Я к вашим услугам.—Поднявшись, он повернулся к Хенкелсу.—Не хочу, чтобы кто-нибудь думал, будто я мешаю пассажирам принимать пищу. И, честное слово, я не знаю, о чем вы говорите. Повторяю: я не играл с
вами никаких шуток.
Хенкелс снова закрыл глаза.
--Убирайтесь,--злобно огрызнулся он.--Я вышколил стюарда и проделаю то же самое с вами. Убирайтесь и больше не приходите. Мы не шутим.
--Да, но что такого я сделал?
Хенкелс опять открыл один глаз.
--Некоторым кажется забавным надеть противогаз, внезапно открыть дверь и уставиться на меня, и именно в тот момент, когда эту старую калошу мотало из стороны в сторону, а я отдавал концы.
Эконом недоуменно заморгал.
--Противогаз?
--Вот именно. Не видел ничего подобного с тех пор, когда у меня была белая горячка в Майами. Это свиное рыло глазело на меня и не шевельнулось, когда я с ним заговорил.
-- Вы серьезно?
--Еще как. Убирайтесь.
--Старина, даю вам честное слово, что я никогда ...
--Слушайте,--прервал Хенкелс.--Я специально вы-
брал каюту напротив уборных. Ровно через минуту я схвачу халат и помчусь туда со скоростью триста восемьдесят пять миль в час, так что не попадайтесь на моем пути. Иными словами, если вы не понимаете намек, сжальтесь над страданиями сильного мужчины и идите по своим делам.
--Но ...
--Вон!
--Простите, старина. Я пришлю к вам доктора.
--Только попробуйте, и я запущу в него яичницей. Я хочу побыть один.
Толкая перед собой Роба, эконом выключил свет, вышел в коридор и закрыл дверь.
--С этим парнем всегда одно и то же,--виновато произнес он, когда они шли по коридору.--Мы с капитаном обожаем его поддразнивать.
--Вы имеете в виду, что он постоянно видит людей в противогазах, открывающих дверь и смотрящих на него?
Эконом усмехнулся.
--Вероятно, он пытается свести со мной счеты. Вы читаете детективы?
--Очень часто.
--Во время прошлого плавания я сказал Хенкелсу: «Если вы хотите кого-то отравить, это лучше всего сделать на лайнере. Подождите, пока у жертвы начнется морская болезнь, и дайте ей яд. Она будет чувствовать себя все хуже и хуже, а врач станет только улыбаться и предписывать побольше
сухого печенья. В результате жертва умрет, прежде чем кто-нибудь успеет что-то заподозрить». Мистер Хенкелс позеленел, услышав это ...--Кассель осекся, вероятно осознав, что говорит с братом капитана «Эврики». Его смех перешел в кашель.--Но я не хочу, чтобы вы думали ...--быстро начал он.
--Нет-нет.
--Так что хочет от меня старик? И где он?
Беспечное выражение исчезло с лица эконома, когда Роб объяснил, в чем дело.
--Хорошо,--кивнул он.--У меня в офисе есть чернильный валик для снятия отпечатков пальцев. Мы можем расположить их на карточках, указывающих места в столовой. У фотографа тоже имеется подходящий аппарат. Скажите старику, что мы придем через пять минут. Прошу прощения.--
И эконом начал спускаться к своему офису.
Роб остался на площадке перед лестницей. Стеклянные витрины сувенирной лавки напротив были освещены, хотя лавка уже давно закрылась. Рядом находилась парикмахерская, тоже уже закрытая. Роб уставился на ряды сувенирных зажигалок, кукол, ножей для бумаги и орнаментов, демонстрируемых в витринах. Как и Хенкелс, ему не показалось забавным, когда кто-то неожиданно коснулся его плеча сзади.
--Добрый вечер,--поздоровался доктор Мартин Джонсон.--Интересуетесь сувенирами? Наверняка думаете о какой-то леди?
--Да.
--Надеюсь, я вас не напугал?
--Нет.
Доктор Джонсон, очевидно, поднялся по лестнице. Он кутался в плотный белый махровый халат и вытирал полотенцем редкие мокрые волосы. На его босых ногах были шлепанцы. При этом он добросовестно нес спасательный жилет.
--Поплавал в бассейне на палубе «Д»,--объяснил доктор.--Господи, уже без четверти одиннадцать! Я пробыл там больше часа.
--Хорошо поплавали?
--Великолепно!--Лицо доктора лучилось добродушием.--Сначала мешала качка, но потом она успокоилась. Я чувствую себя другим человеком. Нет ничего лучше физических упражнений--и душа, чтобы ощущать себя по-настоящему чистым. Этой ночью я буду спать крепко.
«Мне это вряд ли удастся после зрелища перерезанного горла»,--подумал Роб».
--Больше не будет метания ножей?
--Что-что? А! Надеюсь, что нет.--Доктор Джонсон огляделся вокруг.--Это палуба «Б», не так ли?
--Да.
--Значит, я поднялся слишком высоко. Моя каюта на палубе «В». Иногда я бываю рассеянным.--Он зевнул и извинился.--Пора ложиться. Неплохой день. У видимся завтра. Доброй ночи.
--Доброй ночи.
«Эврикой» постепенно завладевали негромкие ночные звуки. Корабль качался сонно, как колыбель. Море тихо шелестело. Повернувшись, Роб зашагал по коридору правого борта к своей каюте. Из-за двери каюты Б-37 доносились спорящие голоса. Околачивающиеся снаружи испуганный стюард и еще более испуганная стюардесса делали вид, что не подслушивают.
«Как же я устал,--думал Роб.--Эко-
ном и фотограф скоро придут, так что я сделал все, что мог. Сейчас я пойду в свою каюту, сяду и закрою глаза. Ерик несколько минут сможет обойтись без меня».
Он открыл дверь. Несмотря на его неаккуратность, все вещи были разложены по порядку призраком стюарда, которого никогда не видели за работой. Постель была разобрана. Над умывальником горела тусклая лампочка. Роб присел
на край койки, снял с плеча спасательный жилет, прислонил трость к гардеробу и прижал ладони к раскалывающейся от боли голове. Подушка манила к себе. Не будет никакого вреда, если он полежит пару минут, чтобы расслабиться. Роб растянулся на постели. Через полминуты он заснул.
 
               Г Л А В А  4

Роб проснулся оттого, что чья-то рука трясла его за плечо. Он сел на постели, чувствуя себя посвежевшим и отдохнувшим. В каюте горел свет, но при наличии затемнения это могло происходить в любое время суток. Возле полки стоял
Чарльстон, сердито глядя на него.
--Для проформы напишите ваше имя наверху этой карточки,--сказал Чарльстон.--Потом мы воспользуемся чернильным валиком и поставим на нее отпечатки ваших правого и левого больших пальцев. Ваш брат хотел дать вам выспаться, но если уж я должен лишиться сна, то постараюсь обеспечить это кое-кому еще.
--Сколько сейчас времени?
--Два часа ночи.
--Два часа? Это уже лучше. Я боялся, что проспал ...
--Лучше, вот как?--осведомился Чарльстон, чье недовольство не было лишено оснований.--Мы только что закончили спорить. Вы должны радоваться, что пропустили это. Не хочу никого обижать, но из всех упрямцев, каких я когда-либо видел, вашему брату и его судовому врачу по праву принадлежит первое место.
--Вы взяли отпечатки пальцев?
--Не знаю. Эконом и третий помощник ушли три часа назад с другим валиком--получше этого. С тех пор мы их не видели. Вероятно, они уже давно спят. Им было приказано взять отпечатки у тех пассажиров, которые еще не легли, а спящих не тревожить до утра. Труднее всего придется
с экипажем. В качестве предлога решено объявить, что капитан получил указание адмиралтейства взять отпечатки пальцев у всех перед высадкой в Нидерландах. Думаю, учитывая повальную канцелярщину, они легко это проглотят.
Роб сбросил ноги с полки. Голова перестала болеть, как будто он пришел в себя после наркоза или жара.
--Капитан, доктор и я,--продолжал Чарльстон, проворно нанося на карточку отпечатки больших пальцев Роба, который уже поставил свою подпись,-- обсуждали, спорили, расследовали, измеряли и брали отпечатки друг у друга. Это заняло часы.
--Я должен извиниться.
--За что?
--За то, что заснул или отключился--называйте как хотите. Не знаю, почему это произошло, и не хотел бы слышать, что скажут об этом психиатры.
Чарльстон бросил на него проницательный взгляд из-под темных бровей, контрастирующих с белыми волосами. Пронумеровав карточку, убрал в конверт и спрятал в карман, потом привинтил колпачок к авторучке, положил чернильный
валик на поднос и сел в плетеное кресло.
--Что с вами не так?--спокойно спросил он.
--В свое время мне пришлось выполнить несколько весьма крутых поручений,--ответил Роб.--Я испытывал считавшийся дефектным аппарат для спасения подводников на глубине в двести метров.  Теперь это кажется забавным. Но после того пожара ...
--Чего именно вы боитесь?--прервал Чарльстон.
--Огня. И вещей, которые взрываются. Пожар был на химзаводе.
--Огня и вещей, которые взрываются,--повторил Чарлстон, глядя на ковер.--Забудьте об этом!--добавил он, хлопнув по подлокотникам кресла и поднявшись.-- Все, что вам нужно, молодой человек,--это хороший ночной сон. Утром меня ожидает приятная работа-- изучить семьсот или восемьсот серий отпечатков пальцев. Но я бы не хотел оказаться в шкуре того типа, который оставил труп в каюте напротив. Могу себе представить, что ему сейчас снится! Лад-
но, увидимся позже.
«Эврика» ритмично покачивалась. Каюта Б-37 была пуста--тело уже убрали. Роб бросил взгляд на залитое кровью помещение, прежде чем закрыть свою дверь за Чарльстоном. Зевнув, он медленно разделся и надел халат. Ему хотелось принять перед сном теплый душ, поэтому он открыл
дверь ванной--и столкнулся лицом к лицу с мисс Вероникой Олбрайт.
Роб застыл как вкопанный, и они уставились друг на друга. Девушка сидела на ободке ванны. Сейчас она не казалась высокомерной, возможно, благодаря изможденному виду. Вероника с трудом поднялась, как будто ее ноги сводила судорога. На ней было серое вечернее платье с ниткой
жемчуга на шее. Белое меховое манто и спасательный жилет валялись на полу. Серые глаза, того же оттенка, что и платье, но мерцающие как жемчуг, с вызовом смотрели на Роба.
--И давно вы здесь находитесь?--услышал он собственный голос, словно доносящийся издалека.
--С десяти вечера.
--С десяти?
--А как еще я могла незаметно выбраться?--сердито осведомилась девушка, массируя запястья.-- У двери вашей каюты все время кто-то торчал.
--Вы сидели в моей ванной четыре часа?
--Да. А теперь, пожалуйста, отойдите в сторону и выпустите меня из этого ужасного места.
Роб разразился невежливым хохотом. На лице девушки было написано такое презрение, что он не смог сдержаться. Он подобрал ее манто и жилет, когда она проходила мимо, вздернув подбородок.
--Но что вам понадобилось в моей ванной? Разве вы не могли выйти в любое время?
--Нет.
--Прошу прощения, вы выглядите усталой. Могу я предложить вам... э-э ... более комфортабельное сиденье?
--Спасибо. Если можно, я ненадолго задержусь.
Роба восхищало хладнокровие, с которым девушка приняла его предложение. Глядя на нее вблизи, он признал, что ее лицо было скорее молочно-белым, чем просто бледным. Короткие каштановые локоны, зачесанные назад со лба, де-
лали Веронику еще моложе ее двадцати двух или двадцати трех лет. Она, безусловно, была хорошенькой, а не которая оживленность придала бы ей даже привлекательность.
--Капитан корабля в море всемогущ, не так ли?-- неожиданно заговорила мисс Олбрайт.
--Прошу прощения?
--Капитан может делать, что хочет? Я имею в виду, его приказ выполнят, даже если он распорядится протянуть кого-нибудь под килем?
--Думаю, вы путаете капитана Вегмана с «Эврики» с капитаном Блеком с пиратского судна. Но продолжайте.
--И мне сказали, что вы брат капитана,-- добавила девушка.
--Очевидно, вы хотите что-то из меня вытя-
нуть. Приятно сознавать, что вам это не удастся. Кроме того, мысль о старине Ерике, протягивающем кого-то под килем, не настраивала на серьезный лад. 
--Но кто вам это сказал?
--Кажется, мистер Чарльстон--человек, который говорил с вами несколько минут назад. Должно быть, вы имеете какое-то влияние на него?
--На Чарльстона?
--На вашего брата.
--Примерно такое же, как на канцлера своей страны.
--Не увиливайте,--сказала мисс Олбрайт.--Я знаю, что миссис Анжелла  была убита в каюте напротив. Я знаю, что вы обнаружили ее тело. Я знаю, что вы послали за капитаном, что он пришел и что вы нашли бутылку чернил в ее сумке.
--Откуда вы это знаете?
Мисс Олбрай заколебалась.
--Я наблюдала и слушала. Дело в том, что я сама пришла сюда повидать миссис  Торгай приблизительно без десяти десять. Но я услышала, что она разговаривает в своей каюте с каким-то мужчиной, и проскользнула сюда подождать,
пока он не уйдет. Вскоре он так и сделал.
--Вы видели, как уходил убийца?
--Нет, я закрыла дверь. Но я слышала, как он ушел. Через минуту я выглянула в коридор, и тут появились вы, открыли ее дверь и заглянули внутрь, и я увидела то же, что и вы. Я попыталась ускользнуть, когда вы послали стюарда за капитаном, но по коридору шла стюардесса, и мне пришлось
вернуться сюда. А потом снаружи постоянно кто-то находился. Я была вынуждена оставаться в ванной, когда вы спали, чтобы меня не обнаружили.
--Вы знали миссис Торгай?--спросил Роб.
--Нет. Я ни разу в жизни с ней не говорила.
--Тогда почему вы хотели повидать ее? Есть ли у вас идея насчет того, кто ее убил? И почему она носила в сумке бутылку чернил?
--Она ее не носила,--отозвалась Вероника Олбрайт после небольшой паузы.
--Носила, раз мы нашли ее.
--Я имею в виду, не носила сначала. Бока сумки оттопыривались, так как в ней лежал большой конверт, набитый письмами, бумагами или чем-то еще. Убийца забрал конверт и положил вместо него в сумку бутылку чернил.
--С какой целью?
--Не знаю. Но я уверена, что произошло именно это. И хочу, чтобы вы мне помогли.
--Помог?
--Да. Понимаете, в сумке наверняка было не все. Она оставила еще один конверт у эконома. Если у вас при себе какие-то ценности, вы кладете их в конверт, который дает вам эконом, запечатываете его, пишете на нем свое имя, а он прячет его в сейф до конца плавания. Я уверена, что она в первый же день оставила у эконома конверт.
--Ну и что?
--Если капитан прикажет--слово капитана закон, не так ли?--вы можете забрать конверт у эконома и передать его мне.
Последовала пауза. Дерзость этого требования была настолько ошеломляющей, что невольно вызывала восхищение. Некоторое время Роб молча разглядывал девушку.
-- И, разумеется,--предположил он,--ничего не сказав о вашей роли в деле?
--Да.
--И не упомянув о том, что вы шпионили здесь этой ночью?
--Совершенно верно.
--И даже не требуя у вас никаких объяснений?
--Я не могу ничего объяснить! Но вы ведь верите мне?
--Откровенно говоря, нет,--сказал Роб.--Я стал- кивался с подобным в книгах и фильмах, но никогда не думал, что это может произойти в реальной жизни. Вы серьезно полагаете, что вам это удастся? Что вы можете говорить то, что хотите, умалчивать о том, о чем хотите, и какой-нибудь жалкий олух обязательно вам поверит? Но со мной этот номер не пройдет. Сейчас слишком поздно, чтобы кого-то будить. Но завтра утром я сообщу обо всем Ерику, и тогда вы сможете поговорить с ним. Это не моя епархия.
Волны сонно плескались о борт корабля. Их звуки казались четкими в тишине раннего утра. Тени длинных ресниц Вероники Олбрайт падали ей на щеки; грудь под серым платьем быстро поднималась и опускалась.
--Значит, вы собираетесь рассказать капитану?--заговорила она, как обычно едва открывая рот.
--Естественно.
--Если вы это сделаете, я буду все отрицать.
--Попробуйте.
--Я скажу, что никогда не была здесь.
--Говорите что угодно.
--Почему вы так настроены против меня? Когда я увидела вас вечером, сидящего в длинной галерее полупьяным с этой шлюхой на коленях ...
--Почему вы так о ней говорите, мисс Олбрайт? Миссис Торгай мне очень нравилась. Она стоила десяти таких, как ...
--Как я?
--Как любой другой на борту этого корабля.
--Не сомневаюсь, что вы действительно так думаете. Я заметила, что вы галантны только с теми женщинами, с которыми, по-вашему, незачем быть галантным.--Поднявшись, Вероника накинула манто и завязала на руке шнурки спасательного жилета.-- Будь я взрослым мужчиной,--добавила она, подойдя к двери,--я бы стыдилась признаться, что боюсь огня. Я слышала, как вы говорили с мистером
Чарльстоном. Доброй ночи, мистер Роб Вегман.-- Пустив эту отравленную стрелу, девушка спокойно шагнула через порог, но испортила эффект, хлопнув дверью так сильно, что звук, наверное, был слышен на палубе «A». Когда Роб лег на полку, он даже во сне отпускал по ее адресу сердитые замечания.
Утром в воскресенье 21 января он позавтракал и прогулялся по палубе. Гнев на Веронику Олбрайт смешивался с мыслями о проверке отпечатков пальцев, вероятно происходящей сейчас на корабле. В столовой никого не было, кроме доктора Джонсона, который, выходя, приветливо кивнул, но не остановился, чтобы поговорить.
На палубе также царила воскресная тишина. Мишень для дартса и оборудование для настольного тенниса всегда прятали до окончания ленча. Дул холодный ветер; бледное солнце светило над свинцовым морем. Судя по пенистому кильватеру, тянущемуся далеко за кормой, «Эврика» теперь двигался зигзагами. У перил шлюпочной палубы и на
«вороньем гнезде» мачты выставили дозорных.  Учения начались, но незаметно для окружающих. Описав полдюжины кругов по палубе «Б», Роб не встретил никого, кроме Алекса Купера, дремлющего под пледом в шезлонге. Брата он не видел до религиозной службы в салоне в одиннадцать.

Службу проводил сам капитан Вегман, выглядевший как пуританский пастор и неуклюже державший Библию. Он читал 33-й псалом и, как показалось Робу, весьма недурно для старины Ерика. Присутствовали также доктор Джонсон, Купер и Вероника Олбрайт, которая ни разу не взглянула
на Роба. По окончании службы Роб отвел капитана в сторону.
--Ну как? Взяли отпечатки?
--Ш -ш!--прошипел капитан, быстро оглядевшись. Этим утром он казался задумчивым.--Я видел эконома всего несколько минут. Ночью они взяли отпечатки у Купера, француза, само собой, у Чарльстона и тебя, сейчас занимаются доктором Джонсоном, мисс Олбрайт и молодым Едвиным Хенкелсом, а потом
перейдут к экипажу.
--И когда же мы узнаем ...
--Не будь таким нетерпеливым,--прервал капитан, который был терпелив от природы.--Мы пойма-
ем эту свинью. Ему от нас не уйти.
--Да, но как долго это продлится?
--По словам Чарлстона, процедура может занять весь день. Так что остынь и не дергайся. Я дам тебе знать, как только что-то станет известно.
Только через полчаса Роб вспомнил, что ничего не сказал о Веронике Олбрайт. Ладно, это может подождать. Если отпечатки пальцев помогут разоблачить убийцу, информация, которой располагает девушка, если только это не ложь,
как подозревал Роб, может содержать лишь дополнительные детали.
На ленче присутствовали только доктор Джонсон, капитан Дюма, Купер и Роб. Разговор в основном касался новостей, приходящих по радио и вывешенных на доске объявлений, перспектив веро-
ятного порта прибытия.
К чаю тоже не поступило никаких известий. Изнывающий от нетерпения Роб обошел корабль, не найдя ни Чарльстона, ни эконома. Чарльстон занимал каюту В-42, но его на месте не оказалось. Кабинет эконома был закрыт, а на стук в дверь никто не отозвался. К закату ветер посвежел. Обшаривая салон, длинную галерею и курительную, Роб обнаружил в углу последней книгу «Унесенные ветром» с внушительным именем—Пьер Мартин Дюма», проштампованным на форзаце. Ему не удалось найти библиотечного стюарда и взять какую-
нибудь книгу из длинной галереи, поэтому он сел и попытался читать «Унесенных ветром», но сюжет утратил для него свое очарование. В отчаянии Роб вернулся на палубу, где его нашел эконом.
--Я искал вас,--сказал мистер Кассель, откашлявшись.  Пойдемте в мой офис.
--Вы проверили отпечатки?
--Да.
Несмотря на холодный ветер, Роба бросило в жар.
--Ну? Кто убил ее?
--Пойдемте,--повторил эконом.
Офис на палубе «В», чью дверь отпер Кассель, был полон электрического света и сигаретного дыма. Чарльстон, потеющий в удушливой атмосфере, сидел без пиджака за письменным столом у стены. Перед ним лежали увеличенные снимки отпечатков больших пальцев--черных и испещренных множеством линий. Помимо этого, на столе были увеличительное стекло размером с блюдце и пачка исписанной бумаги. Позади него клерк эконома ставил
импровизированную картотеку в картонных коробках на крышку сейфа.
--Входите, капитан,--пригласил Чарльстон, повернувшись на скрипучем вращающемся стуле, когда дверь открылась снова и капитан прошел мимо Роба.
--Помошник эконома говорит ...
--Да,--отозвался Чарльстон, протирая глаза и потягиваясь.--Вы хотите знать, кому принадлежат отпечатки. Могу ответить коротко и ясно: не знаю. Они не принадлежат никому из присутствующих на борту этого корабля.
После этого заявления четыре голоса заговорили одновременно. Каптан Вегман заставил остальных умолкнуть.
--Это что, шутка?
--Нет, нет, нетl--простонал Чарльстон.--Я не для того наполовину ослеп, чтобы шутки шутить.--Он снова прижал руки к глазам.--И Кассель тоже.--Чарльстон поднял увеличенные снимки.--Здесь у нас отпечатки правого и левого больших пальцев, найденные на теле. А здесь,--он указал на импровизированную картотеку,--отпечатки тех же пальцев каждого человека на борту. Оба оригинала не принадлежат никому из них.
--Это правда, сэр,--мрачно подтвердил эконом.
--Но это невозможно!
--И тем не менее ...
--Тут какая-то ошибка.
--Никакой ошибки, сэр,--сказал эконом.--Мистер Чарльстон и я дважды все проверили. Ошибки быть не может.
Капитан Вегман подошел к сейфу, прислонился к
нему спиной и скрестил руки на груди.
--Это надо обдумать,--произнес он таким властным тоном, что никто не говорил ни слова, пока он размышлял.--Отпечатки,--вскоре добавил капитан, глядя из-под мохнатых бровей и козырька фуражки,-- вероятно, подделали.
--Нет,--покачал головой Чарльстон.
--Нет, сэр,--присоединился к нему эконом.
--Почему нет? С помощью печати или ...--Капитан оборвал фразу.--Погодите! Разве у нас нет пасса-
жира, чей бизнес--производство печатей?
--Как ни странно, ваш брат,--Чарльстон указал на Роба,--спрашивал меня о поддельных отпечатках только прошлой ночью. Поэтому мы с Касселем это обсудили и были готовы поклясться, что отпечатки не поддельные.--Он постучал по увеличенным снимкам.-- Но для пущей уверенности мы попросили ассистента судового врача --он дипломированный химик--сделать химический анализ.
--Что вы имеете в виду?--осведомился капитан.-- Нельзя сделать химический анализ фотографии на
листе бумаги.
--Нет. Но можно проанализировать следы крови на платье женщины,--отозвался Чарльстон.--Это окончательный тест, капитан. Выделения потовых желез в человеческих пальцах подделать невозможно. Мы получили отчет часа два назад. Оба отпечатка оставлены подлинными пальцами. Можете считать это установленным.
Какое-то время все молчали. Табачный дым проникал в легкие, но никто не шевельнулся, чтобы включить вентилятор.
--Это надо обдумать,--повторил капитан, качая головой из стороны в сторону.
--Вы уверены, капитан, что у вас на борту нет зайца?--Чарльстон поспешно добавил.--Я не имею в виду зайца, о котором вы знаете,--девятого пассажира, которого вы держите в каюте на шлюпочной палубе. Мы взяли отпечатки и у него. Они тоже не соответствуют отпечаткам убийцы.
Роб повернулся и посмотрел на брата. Выходит, он все-таки был прав! На корабле есть девятый пассажир, которого Ерик тщательно скрывает от остальных. Но почему? И кто он?
--Может быть, на корабле прячется человек, о котором никто ничего не знает?--настаивал Чарльстон. --Это единственно возможное объяснение. Вы уверены, что зайца на борту нет?
--Абсолютно уверен,--ответил капитан.
--В таком случае, сэр, это просто не могло произойти,--заявил эконом.
Капитан Вегман держался с подчиненными строго официально.
--Что толку говорить об этом, мистер Кассель? Это произошло и, следовательно, должно иметь объяснение. Я могу предположить только одно. Вы или кто-то еще перепутали карточки или допустили другую оплошность. Сожалею, мистер Кассель, но боюсь, вам придется повторить всю процедуру заново.
Чарльстон издал вопль отчаяния, но эконом кивнул. Он совсем не походил на шутника с двойным подбородком и сонными глазами, сидевшего вчера вечером у постели Хенкелса.
--Хорошо, сэр. Но я так же уверен в отсутствии ошибок, как вы--в отсутствии зайца. А кто-нибудь другой не мог перепутать отпечатки или под сунуть вам не те?
-- Нет.
-- Вы уверены?
--Мой помощник и я,--ответил эконом,--сами брали отпечатки у всех, за исключением вас, сэр, мистера Чарльстона, судового врача и мистера Роба Вегмана. Мы с моим  помощником  можем поклясться, что в нашей группе никакой подмены произойти не могло. Думаю, мистер Чарльстон может сказать то же о своей группе.
-- Безусловно,--заявил Чарльстон.--А вы можете сказать, Кассель, что я взял отпечатки у вас и вашего помощника, а вы у меня для повторной проверки,
--Правильно, сэр.
Последовала долгая пауза. Эконом отошел и нажал кнопку вентилятора. Он начал вращаться, сдувая пепел с пепельниц, но никто не обращал на это внимания.
--Могу также сообщить, сэр,--не без злорадства добавил Кассель,--что отпечатки не принадлежат и мертвой женщине. Хотя она едва ли могла оставить их в таких местах, но мы, на всякий случай, проверили.
--Итак,--медленно заговорил капитан Вегман,--
насколько я понимаю, перед нами три факта. Первый: отпечатки пальцев на месте преступления не были поддельными--их оставили руки живого человека. Второй: на корабле нет ни зайца, ни кого-либо еще, чьими отпечатками мы бы не располагали. Третий: не было никакого мошенничества и никакой ошибки при взятии или про верке отпечатков--каждый человек на борту оставил свои отпечатки пальцев на соответствующей карточке, и каждую карточку сравнили с фотоснимками оригинальных отпечатков. Это верно?
--Верно,--согласился Чарльстон.
Капитан выпрямился, снял фуражку, оставившую красноватую полосу на лбу, достал носовой платок, вытер им лоб и провел по черным вьющимся волосам.
--Но, черт возьми,--рявкнул он,--кто-то же оставил эти отпечатки!
--Очевидно, нет.
--Но вы ведь не думаете, что эту женщину убил призрак?
--Не знаю,--пробормотал Чарльстон.
Капитан снова надел фуражку.
--Это дело об убийстве, так что нам приходится быть детективами,--промолвил он.--Забавно. Ну, давайте бросим отпечатки и попытаемся поискать другие улики.
--Прошлой ночью произошла одна странная вещь с этим французом, сэр,--сказал эконом.
Все сразу посмотрели на него.
-- С капитаном Дюма?
--Да, сэр. Мы с помощником приступили к обходу в начале двенадцатого. Как вы помните, нам приказали взять отпечатки у пассажиров, которые еще не спят. Француз занимает каюту Б-71 по правому борту. Заглянув туда, я сразу подумал: «Мы нашли убийцу!». В жизни не видел человека, который выглядел бы более виноватым. Он сидел перед сво-
ей койкой, используя ее как стол. На койке лежали четыре или пять печатей и штемпельная подушечка.
--Снова печати!--простонал Чарльстон.
--Француз отпечатывал свой адрес на больших листах бумаги. По-английски он знает не больше пары слов, а я не говорю по-французски. Правда, помощник уверяет, будто умеет болтать по-французски, но в основном это заключается в фразах вроде «Ah, ош«, поэтому я не слишком на него полагался. В ответ тот выпалил фраз пятьдесят, а помощник только
твердил: « Аh, ош». Когда француз наконец понял, что мы от него хотим, он начал потеть, теребить усы и выглядел краше в гроб кладут. Но мы настаивали, и он протянул руку, собираясь прижать большой палец к своей штемпельной подушечке, чтобы оставить отпечаток.
Вроде бы не было причин, по которым он не мог воспользоваться своей подушечкой. Чернила есть чернила, как бы на это ни смотреть. Но мы настолько его подозревали, что не позволили ему это. Помощник схватил его за запястье Потом мы взяли у него четкие отпечатки с помощью нашего валика. Все это время француз не умолкал, а мой помощник
повторял: «Ah, ош», как заведенный. Когда мы уходили, француз очень странно смотрел на нас--не знаю, как это описать ...
--Виновато?--предположил Чарльстон. Эконом почесал затылок.
--Н-нет, не сказал бы. Я спросил помощника, что говорил француз, но он толком не понял. Мы поспеши-
ли к фотографу. Я попросил  его, чтобы он сделал снимки поскорее, так как, думал, мы нашли того, кто нам нужен. Но, выходит, чертовы отпечатки не принадлежат Дюма.
В офисе снова воцарилось тяжелое молчание.
--Это ничем нам не поможет, мистер Кассель,-- сердито проворчал капитан.
--Знаю, сэр. Но почему вел он себя так странно?
--Возможно, в этом стоит разобраться. Роб, ты вроде бы хорошо говоришь по-французски?
--Сносно.
--Тогда мы поручаем его тебе,--сказал капитан.-- Больше не было никаких странных инцидентов, ми-
стер Кассель?
--Нет, сэр. Все остальные вели себя покорно, как ягнята.--Эконом снова заколебался.--Но, если не возражаете, я хотел бы кое о чем спросить. Что говорят об убийстве? Есть ли какие-нибудь свидетели? Видели что-нибудь стюард или стюардесса?
Капитан покачал головой.
--Ничего--по крайней мере, так они заявляют.--Он
посмотрел на Чарльстона.--Но кое-что удалось выяснить. По словам стюардессы, миссис Торгай носила в своей сумке не бутылку чернил, а конверт, набитый письмами или бумагами,--стюардесса говорит, что видела его, когда миссис Торгай одевалась. И среди ее вещей не было бутылки чернил. Стюардесса клянется в этом, так как помогала
ей распаковывать чемодан.
--Чернила...--задумчиво промолвил эконом.-- Выходит, сэр, убийца специально принес бутылку чернил в ее каюту?
--Похоже на то.
--И подменил ею конверт?
--Очевидно.
--Но почему именно чернилами?
--Лично я хочу только есть,--проворчал Чарльстон, поправляя галстук и протягивая руку за пиджаком.-- Но, если вам нужно мое мнение, все это дело похоже на одну из историй Пинкертона. Сначала кровавые отпечатки большого пальца, а теперь конверт е бумагами. Осталось только найти шприц с неизвестным индейским ядом для стрел ... Это кое-
что мне напомнило. Лучше бы вы попросили вашего хирурга сделать вскрытие. Да, я знаю, что женщина умерла из- за того, что ей перерезали горло! Но такие факты часто ставят все с ног на голову в суде, если не принять меры предосторожности, о чем я вас предупреждаю, как юрист. Есть у вас еще какая-нибудь информация?
--Да,--отозвался Роб и поведал о приключении с мисс Вероникой Олбрайт.
--Ну и ну!--Чарльстон присвистнул.--Вам везет с женщинами, верно?
--Только не с этой, о чем рад сообщить.
Лицо капитана Вегмана выражало сомнение и нерешительность.
--Вы же не думаете, что она могла ...--Он сделал жест, словно перерезая горло.
--Не знаю,--вздохнул Роб.--Может быть, да, а может быть, и нет. Следов крови на ней не было --я бы заметил их. Впрочем, убийца не обязательно должен быть окровавленным.
--Надеюсь, это не окажется одним из дел, в котором предполагают, что убийца бегал голым и потому не имел пятен крови на одежде.--Заверил Чарльстон.--В каждом случае выдвигалось такое предположение. Но оно не находило подтверждений. Выяснялось, что убийца не приближался к жертве так близко, чтобы перепачкаться кровью.
--Мистер Вегман ничего не говорил насчет того, что мисс Олбрайт бегала голой,--указал эконом.--Хотя это было бы недурное зрелище, верно?
--Мистер Кассель!
--Прошу прощения, сэр. Хотя,--продолжал эконом, игнорируя замечание капитана,--вы помните, как французская графиня вошла в салон в чем мать родила, когда католический священник служил шестичасовую мессу. Конечно, мисс Олбрайт едва ли так бы поступила ...
--Довольно, мистер Кассель!--В голосе капитана слышались приглушенные раскаты грома.--Вопрос не в том, что носил или не носил убийца, а в том, каким образом два отпечатка большого пальца были оставлены на месте преступления призраком--кем-то, кого нет на борту!--Он беспомощно развел руками.--Я этому не верю! Это невозможно! И еще один вопрос: что нам делать?
--Я знаю, что сделал бы я на вашем месте,-- сказал Чарльстон.
--Ну?
--Обратился бы к господину Боугарту. Я никогда его не встречал, но слышал, что он в состоянии распутать самое невероятное дело.
Роб уставился на спокойное лицо Чарльстона.
--Винцент Боугарт?--воскликнул он, чувствуя,
что мир положительно сходит с ума.--Я знал его лет семь- восемь назад, когда работал в газете. Но ведь он за две тысячи миль отсюда!
--Нет,--практичным тоном возразил Чарльстон.-- Он в каюте рядом с капитанской, на шлюпочной палубе.
--Винцент Боугарт на борту этого корабля?
Чарльстон выглядел удивленным.
--Разве ваш брат не рассказывал вам? Вижу, что нет. Он девятый пассажир. Не знаю, почему они делают из этого тайну. Но капитану пришлось его предъявить, когда возник вопрос о взятии отпечатков у всех на борту.
--Господи! Боугарткак раз тот человек, который нам нужен! Где он сейчас?—Роб посмотрел на капитана с укоризной.
Капитан Вегман посмотрел на часы.
--Скоро обед. Думаю, он бреется в парикмахерской. Я сказал ему, что сейчас там никого не будет.--Капитан позволил себе кислую усмешку.-- Ты хорошо его знаешь, Роб?
--Он вышвыривал меня из своего кабинета примерно дважды в неделю.
--Тогда отправляйся к нему. Меня он не станет слушать. Это самый странный тип, с каким я когда-либо сталкивался.--Капитан Вегман покачал головой.-- Расскажи ему, что произошло, и посмотрим, что он на это скажет.















         Г Л А В А  5

Роб заглянул в дверь парикмахерской. Зрелище было впечатляющим. Боугарт откинулся в кресле под таким опасным углом, что рисковал соскользнуть назад при малейшей качке. Белая ткань прикрывала
его до подбородка, почти целиком покрывая и кресло. Видна была только голова. Лицо, уставившееся на потолок, выражало крайнюю степень злости. Парикмахер--маленький аккуратный человечек в белом пиджаке--правил бритву размашистыми движениями, как серийный убийца.
--Уверяю вас, сэр, у него было растительности ещё меньше, чем у вас. В конце концов, у вас имеется немного растительности вот здесь,--продолжал парикмахер, оттянув вниз ухо Боугарта и заглядывая
за него.--Пол,--сказал он мне,--где ты взял эту чудес-
ную штуку? Это потрясающе!». «Рад это слышать,-- ответил я.--Значит, препарат оказался эффек-
тивным?». «Эффективным? Клянусь тебе, Пол, через
двадцать четыре часа после того, как я им воспользовался, волосы у меня выросли, как в научно-популярных фильмах, где показывают цветы, вырастающие за ночь! И притом черные волосы, хотя мне уже шестьдесят три!». Позвольте узнать, сэр, каков ваш возраст?
--Слушайте, парень, мне не нужен никакой восстановитель! Я хочу ...
--Как вам будет угодно, сэр. Решать вам.-- Положив бритву, парикмахер надавил ногой на рычаг, наклонив кресло назад еще сильнее, что вызвало испуганное ворчанье сидящего в нем.--Может быть, вас заинтересует фальшивый нос?
--Мне не нужен фальшивый нос!--загремел Боугарт.--Вы что, собираетесь отрезать тот, который у меня уже имеется? И поосторожнее с горячим полотенцем. У меня чувствительная кожа.
--Не бойтесь, сэр, я не причиню вам боли,--заверил парикмахер.--Однажды я брил четырнадцать клиентов во время бури и даже не поцарапал ни одного из них. Я имел в виду маскарадный костюм. Не знаю, будет ли маскарад теперь, при таком малом количестве пассажиров, но я мог бы превратить вас в настоящего разбойника, сэр. Или можете выпятить подбородок, надеть маленькую шляпу и сойти за
Муссолини.
--Ради бога, осторожнее с полотенцем!
--Сидите спокойно, сэр.--Парикмахер проворно сорвал с Боугарта. очки и закутал ему лицо полотенцем, от которого шел пар. Потом он увидел Роба.--Входите и садитесь, сэр! Вы следующий.
--Нет, спасибо,--отозвался Роб.--Я хочу поговорить
с этим джентльменом.
Фигуру в кресле словно ударило током. Белое покрывало сотрясла судорога. Потом из-под него выскользнула рука и сорвала полотенце. Багрово-красное лицо Боугарта повернулось и злобно уставилось на Роба.
--И здесь репортеры!--рявкнул он--Только я подумал, что хоть ненадолго обрел мир и покой, как место снова кишит репортерами. Дайте мои очки.
--Но, сэр ...--начал парикмахер.
--Дайте мои очки!--настаивал Боугарт.--Я передумал. Я не хочу бриться. Я намерен отрастить бороду вот досюда.--Длина проектируемой бороды казалась невероятной. Скатившись с кресла, Боугарт сунул деньги парикмахеру и надел очки. Его живот, занимал лидирующее место по отношению к остальным частям тела, подобно фигурной голове на носу военного корабля, помимо золотой цепочки от часов теперь украшал огромный зуб лося, очевидно подаренный кем-то в Нью-Йорке. Проковыляв к вешалке, он снял с нее плащ и большую твидовую шапку, которую надвинул на уши--зрелище, которое необходимо видеть, чтобы в негоповерить.
--Но послушайте ...--запротестовал Роб.
Боугарт с невероятным достоинством вышел из парикмахерской. Роб последовал за ним. Дойдя до сувенирной лавки, Боугарт немного оттаял.
--Теперь говорите, что хотели сказать,-- проворчал он.
--Если бы вы сказали это в парикмахерской, через десять минут об этом стало бы известно всему кораблю.
Роба обдало волной облегчения.
--Рад видеть вас снова после стольких лет, Винцент Боугарт. Вы не выглядите постаревшим ни на день. Но что вы делаете на борту этого корабля? И к чему такая таинственность?
--Тем не менее я старею,--мрачно отозвался Боугарт.--И у меня несварение желудка. Видите?-- Он извлек из кармана плаща внушительных размеров флакон с белыми таблетками.--Вероятно, я недолго задержусь в этом мире, но, покуда я здесь, буду делать все, от меня зависящее. Когда меня не станет ...--он бросил на Роба зловещий пророческий взгляд, предвещающий худшее,-- может быть, обо мне будут думать лучше, чем думают теперь. А что я здесь делаю--не имеет значения. У меня есть свои причины.
--Сколько вы пробыли в Америке?
--Пять дней.
Роб воздержался от дальнейших расспросов. Он не знал, какое положение занимает Боугарт в Мини стерстве внутренних дел теперь, но не сомневался, что Боугарт вдвое умнее любого, кто хотел бы сменить его на посту. Обеденный час уже миновал, но Роб впервые за время плавания не ощущал голода.
--Вам известно, что произошло на борту? осведомился он.
Поскольку Боугарт ограничился невнятным бормотанием, Роб дал ему краткий отчет о случившемся. Маленькие глазки Боугарта расширились под стеклами очков.
--О.--воскликнул он, взмахнув кулаками.-- Неужели очередное невозможное преступление?
--Боюсь, что да. И еще хуже тех, с которыми вам приходилось сталкиваться. Если я правильно помню некоторые из ваших дел, все, что вы должны были объяснить,--это как убийца выбрался из запертой комнаты или прошел по снегу, не оставляя следов. А здесь нужно объяснить появление отпечатков пальцев --причем вполне реальных,--оставленных убийцей, которого не существует. Вы бы очень помогли, если бы смогли этим заняться. Ерику и без того хватает ответственности.
--По-вашему, мне ее не хватает?
--Хватает, но вы преуспеваете благодаря ей, а Ерик - нет.
Какой-то момент Роб думал, что перегнул палку. Боугарт устремил на него такой жуткий взгляд, прищурив один глаз и широко открыв другой, что он начал спешно придумывать комплимент, дабы отвести удар молнии. Но Боугарт с мрачным достоинством опустил уголки рта.
--Мне нужен воздух,--заявил он.--Много воздуха. Пойдемте на палубу, и расскажите мне всю историю.
Они ощупью пробирались через затемненные на ночь помещения. Третья ночь в море, возможно, была чуть светлее первых двух, позволяя разглядеть собственную руку, поднесенную к лицу, но не более того. Они вышли на не защищенную брезентовыми экранами подветренную сторону палубы «Б1». На небе мерцало несколько звезд. Воздух, примерно на
градус выше нуля, пробирался под рубашку Роба, сковывая грудь, покалывая руки и затылок, но ему нравилась его холодная чистота.
Стоя у перил, они смотрели на воду, белесую и фосфоресцирующую у борта. Но это был мертвый свет, не дававший отражения. Он извивался маленькими жилками, словно расплетающееся кружево, сопровождаясь бурлящим звуком, на-
вевавшим дремоту.
--Ну, парень?--произнес голос в темноте.
Не отрывая глаз от воды, Роб поведал о происшедшем во всех подробностях, не упуская ничего. Как выяснилось впоследствии, это пошло на пользу. Когда он закончил, молчание Боугарта выглядело слегка зловещим. Роб потерял чувство времени. Ему казалось, что они находятся в холодной
пустоте, не являющейся ни морем, ни сушей, ни небом.
--Так!--пробормотал голос.--Не слишком приятная
история,а?
--Да.
--И вы считаете,--продолжал в темноте голос Боугарта,--что убийца тот тип, который метал ножи в изображение женщины--предположительно, миссис Торгай--снаружи двери доктора Джонсона в пятницу ночью?
--По-моему, да.
--А также тот, кто надел противогаз и либо случайно, либо намеренно просунул голову в каюту молодого Хенкелса?
Роб поколебался.
--Не обязательно. Хенкелс, похоже, мишень для подобного рода выходок. Это могла быть шутка эконома.
--Угу. Вполне возможно. Этот эконом кажется мне ... Ладно, не имеет значения. Но вы все же думаете, что инцидент с противогазом связан с убийством?
--Может быть, да, а может быть, нет. Могу лишь сказать, что он показался мне особенно безобразным. Сам не знаю почему.
--Я могу вам объяснить,--проворчал голос тоном знающего обо всем больше всех.--Потому что это проделка инфантильного ума. Инфантильный ум замыслил это убийство со всеми его деталями. Вы имеете дело, парень, с взрослым человеком, чье развитие заторможено. Хуже всего то, что за-
торможенность не коснулась ума и осторожности, а это чертовски скверная комбинация. Вы провели какое-нибудь расследование? Например, попытались выяснить, где были все пассажиры между без четверти десять и десятью вчерашнего вечера?
--Вы думаете, убийца--пассажир?
--Нет, парень. Он может быть пассажиром, судовым офицером и кем угодно вплоть до кота кока. Но мы должны с чего-то начать. Вы опросили пассажиров? Или узнали, где они находились?
--Нет.--Роб задумался.--Могу сообщить вам, что го-
ворят некоторые из них. Вероника Олбрайт была в моёй каюте. Доктор Джонсон плавал в бассейне внизу. Чарльстон прогуливался по палубе. Об остальных мне ничего не известно.
--А француз?
--Никакой информации. В начале двенадцатого он был в своей каюте, но это ничего не значит.
--Кроме того, французский офицер не должен был носить...--Боугарт оборвал фразу, и тишину заполнил плеск волн.
Когда он заговорил снова, в его голосе звучали недоверчивые нотки.
--Господи, неужели в этом что-то есть? Я как раз думал о субботнем утре ...
-- По-вашему, француз как-то в это замешан?
--По-моему, парень, ему что-то известно,-- серьезно отозвался Боугарт.--А я очень хотел бы знать, что он пытался сказать двум охотникам за отпечатками пальцев, когда они застали его в каюте прошлой ночью. Я также думаю ...
--Да?
Ответа не последовало. Боугарт молчал так долго, что Роб подумал, не заснул ли он, положив локти на поручень. Но, напрягая зрение, Роб мог различить только тусклое поблескивание стекол очков и закутанную в плащ фигуру. напоминающую толстую горгулью на крыше собора.
--Я не могу этим заниматься!--сердито буркнул Боугарт.--Это означало, что он наткнулся на препятствие, но не желал этого признавать.--Черт возьми, неужели мне не достаточно хлопот? Неужели каждое замысловатое преступление в мире нужно взваливать на мои плечи?
--Это может оказаться связанным с нашим Министерством внутренних дел или с военным ведомством,--спокойно сказал Роб.
--Что вы имеете в виду?
--Шпионаж.
Боугарт снова замолчал. Едва ли стоит напоминать, что Роб не мог читать его мысли по выражению лица. Во-первых, было слишком темно, чтобы вообще разглядеть чье-либо лицо. Во-вторых, игроки в покер  находили это занятие бесперспективным даже при ярком свете. «Эврика» медленно покачивалась, и казалось, буд-то маленькие звездочки на черном небе тоже раскачиваются над бортом.
--Возможно,--согласился наконец Боугарт. Его голос звучал не слишком уверенно.--Шпионаж в эти дни далеко не шутка. Он широк, глубок, как этот океан, и в нем легко можно утонуть. Он стал куда глубже, чем был двадцать пять лет тому назад. Шпионаж вовсе не так увлекателен, как его расписывают, и в нем участвуют отнюдь не ко-
лоритные личности. Обычно вражеский агент--весьма незначительная персона. Клерк, стряпчий, девушка, пожилая женщина ... Их объединяет не жажда наживы или изощренное коварство, а фанатичный идеализм.
Можно расстрелять многих из них, не причинив особого беспокойства Генеральному штабу. Но каждый из этих маленьких клещей является потенциальной угрозой для жизни. Взять, к примеру,
этот корабль. Предположим, в освещенной каюте кто-то оставит открытым на всю ночь иллюминатор. Для этого не требуется особого ума. Но, учитывая то, что свет виден в море на расстоянии пяти миль, результат может оказаться катастрофическим для нас.
--По-вашему, кто-то способен сделать это, рискуя взлететь на воздух вместе с остальными?
Боугарт тяжко вздохнул.
--Если бы вы были фанатичным идеалистом, то
не сомневались бы, что капитан субмарины, как истинный джентльмен, не откроет огонь, прежде чем все не сядут в шлюпки.
--А вы в этом сомневаетесь?
--Уверен, что и вы тоже.
--Но вдоль шлюпочной палубы выставлены дозорные. Разве они не заметят свет?
--Вероятно, заметят,--признал Боугарт.--Тем не менее попытка не пыткa. Перед отплытием из Нью- Йорка я получил информацию, что одна из женщин на борту этого корабля--вражеский агент. Не знаю, надежна эта информация или нет. И я ничего не разглашаю. Напротив, я бы хотел передать эту новость по радио или повесить на доске объявлений, как предупреждение о карточных шулерах. Но ваш брат сказал «нет». Он капитан, а я всего лишь пассажир.-- В голосе Боугарта послышалась горечь.
Роб уставился на фосфоресцирующий туман, клубящийся и мерцающий двадцатью метрами ниже.
--Женщина... Вы не имеете в виду Анжеллу Торгай?—спросил он.
--Я не знаю, кто имелся в виду, и капитан тоже не знает--это он получил анонимное письмо. По-моему, скорее речь идет о ком-то из стюардесс. Какая-нибудь мечтательная особа, которая искренне полагает, что служит великой цели, и которую скорее следовало бы хорошенько отшлепать, чем расстрелять.
--И поэтому вы на борту «Эврики»?
--Хо-хо!--усмехнулся Боугарт.--Нет, парень. Рад сообщить, что собираюсь поджарить другую рыбу. Кем бы ни была эта гипотетическая шпионка, она  просто дура. Но плюс к этому здесь произошло убийство, что является, мягко выражаясь, странным совпадением.-- Он играл идеями, как кот клубком шерсти.--Убийство спланировано с большим опытом, и это меня беспокоит. Возможно, скрывающийся за ним ум ин-
фантилен, но достаточно эффективен и быстр, чтобы добиваться результатов. Надеюсь, нас не ожидают новые забавы и игры.
--О чем вы?
--Ну, предположим, я сейчас переброшу вас через перила. Вы мигом пойдете ко дну.
Роб невольно поежился. В такой темноте нелегко определить, кто друг, кто враг. Можно обернуться и увидеть совсем не то выражение лица, которое ожидаешь.
--Лучше не пытайтесь,--предупредил он.--Со мной нелегко справиться, и я хорошо плаваю.
--Сомневаюсь, что это вам поможет. Вас попросту не смогут отыскать. Посмотрите вниз. Там черно, как в Тартаре! Вы утонете или замерзнете до смерти, а шестьсот человек будут слышать ваши крики, но не смогут вас спасти, так как не осмелятся включить прожектор. Таковы условия учения. Это затемнение словно создано для удобства убийцы.
Роб снова поежился.
--По-вашему, они не включат прожектор, даже зная, где и когда я упал за борт?
--Не осмелятся. Это приказ, которому ваш соб-
ственный брат не сможет не подчиниться. Спасая одну жизнь, нельзя подвергать опасности многие. Это аксиома--Боугарт невесело усмехнулся.--Веревка не будет видна, а шлюпку спустить они не решатся. Так что приходится учитывать такую возможность. И ...
--Слушайте!--прервал Роб.
Хотя их уши наполняли мириады мелких звуков, составляющих шум моря, Роб услышал какую-то возню наверху, в носовой части палубы «Б». Потом он увидел вспышку и услышал револьверный выстрел. За ним последовал негромкий хриплый вопль, сменившийся топотом ног дозорных на
шлюпочной палубе. Больше различимых звуков не было--все заглушил плеск волн.

Незадолго до этих событий Вероника Олбрайт поднималась по главной лестнице в салон. По дороге она разглядывала свое отражение в большом зеркале на каждой площадке. Ее мучила проблема, каким образом заставить два вечерних платья выглядеть как полдюжины в течение восьми (или более) дней плавания, а также как продолжать работу, которую
она должна была выполнить. В первый вечер ее мучила морская болезнь, которая давала о себе знать и спустя сутки, поэтому ей пришлось надеть маску высокомерия, удивлявшую даже ее саму. Но это здорово помогло, когда она увидела мертвое тело в каюте Б-37.
Этим вечером на ее щеках появился легкий румянец. Вероника вертела головой направо и налево, вскидывая подбородок, дабы тщательно обследовать лицо и густые вьющиеся волосы. Ее улыбка удивила бы Роба Вегмана, ибо она сразу оживляла черты, словно включенная лампа. На ней было
розовое платье. Вероника ощущала решимость и возбуждение. Прошлой ночью она едва все не испортила и не хотела повторить оплошность снова, поскольку это бы не понравилось тем, кто дал ей поручение. Они едва ли стали бы гордиться ею так,
как она того хотела. Но как подобраться к этому человеку? Вот в чем заключалась трудность.
Согласно объявлению на доске, корабельный оркестр начал играть в девять. Его звуки плыли вниз по лестнице с вызывающей легкостью. Войдя в салон, Вероника села в одно из глубоких кресел и тут же увидела свой шанс. Случай--или то, что Винцент Боугарт именовал чудовищной извращенностью всего в целом,--парил над «Эврикой» со свойственным ему злорадством. По его велению именно в этот момент достопочтенный Эдвин Хенкельс впервые выполз на палубу в подобающей одежде. Корабль не качало почти сутки, и этого оказалось достаточно. Хенкелс направлялся в бар в курительной, но, услышав звуки оркестра и подумав, что целительную влагу мож-
но приобрести и здесь, плюхнулся в кресло салона.
Вероника увидела молодого блондина со складкой озабоченности поперек высокого лба и несколькими похожими на запятые морщинками в уголках рта. Продолговатое лицо украшали восьмиугольные очки с золотыми дужками. Смо-
кинг болтался на его худощавой фигуре. Открывая и закрывая рот, как рыба, он сделал заказ стюарду, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Вероника окинула взглядом салон. Если не считать оркестра и Хенкелса, он был пуст. Она уже давно обдумала будущий образ действий с этим молодым человеком. Хотя Вероника видела блондина впервые, его характер был ей подробно
описан. Выглядел он довольно приятно, что облегчало дело. Тем не менее сердце Вероники колотилось от возбуждения. Подождав несколько минут, она подобрала розовую атласную юбку с кружевом, скользнула к столику красного дерева с фетровым верхом, за которым сидел молодой человек,
опустилась на стул против него и положила на стол локти.
--Не беспокойтесь,--сказала Вероника, глядя ему в глаза.--Я спасу вас, кузен.
Эдвин Хенкелс, подносивший ко рту первую порцию виски с содовой за три дня, недоуменно уставился на нее.
--Премного благодарен, мадам,--отозвался он.--Но с кем имею честь разговаривать?
--Все в порядке,--заверила она. Я--Вероника.
Хенкелс порылся в памяти.
--Насколько мне известно,--искренне сказал он,-- я никогда не видел вас раньше. Вероника кто?
--Вероника Олбрайт. Но это не важно. Вам незачем беспокоиться из-за того, что ей вчера вечером перерезали горло. Убийца забрал все письма. Я в этом абсолютно уверена.
Эдвин Хенкелс внимательно посмотрел на нее и осторожно поставил стакан на столик.
--Это что, еще одна хохма?--осведомился он.
Настала очередь Вероники удивляться.
--Хохма?
--Прошу прощения--я все еще под тлетворным влиянием янки. Это очередная шуточка  Касселя наподобие противогаза или взятия у меня отпечатков пальцев по неизвестной причине?
--Кто такой Кассель?
--Ха-ха-ха,--произнес Хенкелс.--Это напомнило мне кое-что. Одну секунду.--Он поднял стакан, осушил его залпом и поставил на прежнее место.--У меня сильное предчувствие, что мы с вами не понимаем друг друга. Прежде чем продолжить разговор, не скажете ли, за кого вы меня принимаете?
--Ведь вы Эдвин Хенкелс!--воскликнула девушка
сквозь звуки вальса, заполняющие тускло освещенный салон.--Ваш отец сейчас он в военном министерстве--не знаю, где именно ...
--Да. Пока все верно.
--А вы живете или жили в Лондоне. Я посещала вас там. Ваша мать--моя тетя. А моя мать - ваша тетя ...
На Эдвина Хенкелса снизошел свет. Он вспомнил маленькую девочку с косичками, игравшую лет двенадцать-пятнадцать тому назад на лужайках парка и качающуюся на качелях в голландском саду. Виски делало его сентиментальным. После трех дней мучений он с любовью вспоминал о парке о своём отце—этом старом зануде. Скоро он поселится там в качестве хозяина обширного поместья.
--Конечно, я вас помню,--сказал Хенкелс.—Вероника...Как ваша фамилия по мужу?
--Я не замужем.
--Я имел в виду фамилию тети Эллен по мужу ... Ах да, Олбрайт! Это стоит отметить. Хотите выпить со мной?
--С удовольствием. Можно коктейль?
Хенкельс сделал заказ.
--Где вы были все это время?
Широко расставленные серые глаза Вэлери были устремлены на крышку стола.
--О, всюду,--ответила она.--Мама, папа и я перебрались на Бермуды ... Вы это помните?
--Да, что-то припоминаю.
--А спустя год мы переехали на север штата Нью- Йорк. Но когда началась война, я подумала ... ну, я захотела внести свою долю помощи.--Девушка подняла взгляд и улыбнулась.--Я даже надеялась, что ваш отец найдет мне какое-нибудь занятие. Но мне не хотелось ему писать после его ужасной ссоры с моими родителями. Вы ведь знаете, что он за человек. 
Хенкельс радостно приветствовал вторую порцию виски.
--Знаю. Но это древняя история. Могу вас заверить, свет моих прежних дней, что старик обязательно найдет вам работу, даже несмотря на то, что война закончилась. Вы не сможете этого избежать при всем желании. С глубоким прискорбием сообщаю, что меня он уже захомутал.
Хенкельс сделал глоток. Вэлери ухватилась за край стола.
--И еще одно ...
--Продолжайте, звезда моей души. Прозит!
--Что вы сказали?
--Я сказал, прозит. Ваше здоровье!
--О! Мне ужасно повезло, Едвин.—Она взяла маленький стакан.—Не сочтите меня бесстыдной, но я с детства вами восхищаюсь. Тётя, ваша мать, присылала нам ваш школьный журнал. Я знаю о всех призах, которые вы выиграли, знаю, что вас прочили в дипломаты, но... Ладно, оставим это.
--Да,--кивнул Хекелс. Его лицо залила краска.
--Я даже знала, что вы в Нью-Йорке. Сначала прочитала об этом в светской хронике, а потом пару раз в колонках сплетен. А когда я услышала, что вы связались с этой ужасной женщиной ...
--С какой именно?
Вероника склонилась вперед и пониаила голос.
--Об этом я и хотела с вами поговорить. Эту женщину вчера вечером убили в каюте Б-37, но пассажирам не собирались об этом сообщать. Ей перерезали горло. Это было ужасно! Я видела ее ...
--Но как ее звали?
--Ш-ш! Говорите тише! Анжелла Торгай. В ее сумке была толстая пачка компрометирующих писем. Должно быть, там были и другие письма, но меня интересовали ваши.
Хенкелс задумался.
--Послушайте, Вероника. Хотите--верьте, хотите-- нет, но я не знаю женщину по имени Анжелла Торгай!
--Пожалуйста, Эдвин ...
--Это истинная правда.
Вероника этого не ожидала. Кое-что следует уяснить сразу. Девушка, именующая
себя Вероника Обрайт, отнюдь не считала себя нечестной. Она поступала определенным образом, так как верила, что это ее долг. В ее сложном характере сочетались проницательность, наивность,преданность, усердие, страсть, буйное воображение и даже некоторая слабость. До сих пор все было в порядке. Но его отрицание озадачило ее.
Вероника знала, что Эдвин Хенкелс не был убийцей. Ибо--если уж нам приходится говорить правду --она видела убийцу за работой. Этим знанием она собиралась вскоре воспользоваться как частью своего плана. До сих пор вся ее информация о Хенкелсе, полученная из вторых рук, оказывалась правильной.
--Н-но этого не может б-быть!--запинаясь, сказала Вероника.--Вы ведь знаете итальянский бар, не так ли?
--Отлично знаю. Мои мудрые друзья с этого корабля советовали мне отправиться туда, как только я поставлю ногу на американскую землю.
--Эта женщина постоянно ... забыла это ужасное слово ... ошивалась там во второй половине дня.
--Если она ошивалась у итальянского бара, я не мог ее не знать. Мое знакомство с женщинами, посещавшими это заведение, было более чем обширным. Может, она использовала другое
имя? Но я уверяю вас, что никогда в жизни не писал компрометирующих меня писем. Наш семейный адвокат вразумил меня на этот счет в пятнадцатилетнем возрасте, и с тех пор я был крайне осторожным корреспондентом. Так что я не мог ...--Он оборвал фразу.--Послушайте, а вы откуда
знаете о итальянском баре?
Вероника отвела взгляд.
--Простите,--тихо сказала она.--Я только хотела по-
мочь вам.
--Да, но ...
--Возможно, с моей стороны было глупо пытаться поговорить с ней. Я вела себя как школьница, защищающая любимого старшего брата. И боюсь, попала в жуткую передрягу.
--Передрягу?
--у меня есть друзья, которые бывают в итальянском баре. Они рассказывали мне о вас. И мама всегда говорила, что вас можно спасти. Я думала, что если я смогу убедить миссис Торгай отдать письма ... или даже украсть их ...
--Черт возьми, я же сказал, что не писал никаких писем!
--Если бы мне это удалось, вы бы отнеслись ко мне лучше, а может быть, и ваш отец подыскал бы мне военную работу. Пожалуйста, забудьте об этом. Теперь я понимаю, что это была глупая романтическая идея, как и большинство моих идей.
Хенкелс сразу же стал воплощенным раскаянием. Одна половина ума Вероники радовалась ее способности быть такой крутой и хладнокровной, но другая осуждала за то, что она морочит голову вполне достойному парню. Веронике очень
хотелось, чтобы на месте Эдвина Хенкелса оказался этот смуглолицый прихрамывающий молодой человек, который говорил односложно и боялся огня.
--Сядьте, Вероника, и позвольте заказать для вас еще одну порцию,--сказал Хенкелс.--А если вы хотите помочь вашей стране ...
--Не думаю, что я так уж заинтересована ...
--... помочь этому державному острову, именуемому Англией,--продолжал Хенкелс, в пустом желудке которого пело виски,--позвольте рассказать вам о работе, которую поручили мне.
--Вот как?
--Но прежде чем перейти к этому, позвольте информировать вас, что я чувствую себя виноватым, как сам дьявол. В какую передрягу вы попали?
--Право, Эдвин, это не важно.
--И тем не менее?
--Я бы предпочла не говорить.
--Не выпячивайте передо мной ваш гордый подбородок, милая моя. Насколько я понимаю, здесь творятся в высшей степени грязные делишки.--Глаза Хенкелса прищурились под восьмиугольными очками, а похожие на запятые морщинки в уголках рта обозначились четче.--Убийство! Неужели я действительно встречал когда-то эту женщину? Та-
кой слух мог распустить Кассель, черт бы его побрал. У вас есть какая-нибудь идея насчет того, кто это сделал?
--Не думаю.
--А какова ваша роль в этом?
--Я... я пряталась в каюте напротив. А грязная свинья по имени Роб Вегман--брат капитана-- рассказал ему об этом.--Чуть не плача, она поведала ему историю, которую рассказала Робу Вегману--не более того.
Хенкелс был потрясен.
--И все это вы сделали ради меня? Будь я проклят!
--Ничего особенного, Эдвин. Это была глупая романтическая выходка, но, если капитан начнет меня о ней расспрашивать, у меня могут быть жуткие неприятности. Что же мне делать?
--Делать?
--Да. Понимаете, это не все. Миссис Торгай оставила запечатанный конверт в офисе эконома. Я думала, что в нем тоже могут быть ваши письма. Поэтому я просила этого типа, Вегмана, забрать для меня конверт, но он не согласился. Теперь капитан, вероятно, все об этом знает.
Хенкелс быстро заморгал.
--Моя дорогая Вероника, вы можете сделать только одно. Кассель--судовой эконом--мой большой друг. Он все поймет. Скажите правду ему и капитану.
--Конечно, я подумала об этом в первую очередь. Но не создаст ли это трудностей для вас?
--Повторяю, Вероника, никаких писем не существует. Даю вам честное слово.
Она глубоко вздохнула. Ясные серые глаза, косившиеся на колонну, вновь устремились на лицо собеседника.
--Да, Эдвин. Но предположим, они подумают, что письма там были?
--Не понимаю.
--Мне придется рассказать им о письмах и объяснить, почему я пошла в каюту миссис Торгай. В итальянском баре ходили слухи, что вы за ней волочились и писали ей. Если бар
посоветовали вам судовые офицеры, они, вероятно, об этом слышали. В любом случае вас будут расспрашивать, Эдвин, и втянут в эту историю ...--Ее брови сдвинулись над коротким прямым носом, а голос перешел почти в стон.--Я беспокоюсь о вас. Подумайте об огласке, когда мы прибу-
дем в Англию! И о вашем отце!
Во время последней части разговора, когда оба его участника испытывали различного рода сильные эмоции, оркестр завершал попурри. Этот музыкальный взрыв под стеклянным потолком сменила мертвая тишина. Ее нарушили громкие аплодисменты, издаваемые парой ладоней. Вероника и Хенкелс вздрогнули. Аплодисменты исходили от Джека Чарльстона, который незаметно просколь-
знул в салон и сидел на некотором расстоянии от них, покуривая сигару. Он подмигнул Веронике. К его энтузиазму присоединились более светские и сдержанные рукоплескания доктора Джонсона, сидевшего еще дальше в тускло освещенном помещении.
Вероника и Хенкелс тоже стали аплодировать. Дирижер торжественно поклонился, как будто салон был полон народу, после чего музыканты начали собирать свои инструменты. Вскоре аплодисменты стихли. Казалось, музыка никогда не звучала. Пол салона начал со скрипом вздрагивать. Было тридцать семь минут десятого.
--Начинаю чувствовать,--пожаловался Хенкелс,-- что я все глубже погружаюсь сам не знаю во что. Если вы не намерены сообщить капитану и эконому правду, то что же вы собираетесь им сказать?
Вероника пожала плечами.
--Я буду отрицать то, что говорит Вегман. Прошлой ночью я предупредила его об этом.
--А потом?
--Я скажу, что была с вами.
Он уставился на нее.
--Но вы не можете так поступить! Когда происходила эта кавалькада грязной работы? От без четверти десять до десяти. В таком случае вам придется сказать, что вы были в моей каюте и держали мою голову над умывальником. А это
не пойдет.
--Почему? Кто знает, где вы были?
--Эконом.--Хенкелс посмотрел вверх.--А теперь внимание, миледи. Сюда идет Кассель.
Эконом попытался проскользнуть незаметно. Но все, кто видел, как он вошел через дверь в главный холл, почувствовали изменение в атмосфере. Проходя мимо доктора Джонсона, Кассель кивнул, потом направился к Веронике и Хенкелсу. Даже на расстоянии они видели, что его массивное лицо напряглось и покраснело и что он тяжело дышит
через нос. Вероника почти догадывалась о том, какие новости он принес.
 
        Г Л А В А  6

Вероника, всегда чувствительная к малейшим изменениям в окружающей обстановке, ощутила, как напряглись ее мускулы. На нее нахлынула волна паники. Она старалась не утратить влияния на Хенкелса и не возбуждать при этом подозрений.
--Эконом был в вашей каюте между девятью сорока пятью и десятью?
Хенкелс задумался.
--Не знаю, сколько тогда было времени. Хотя думаю, он пришел позже десяти. Если только он не был тем парнем в противогазе, который заглянул раньше. Главное, знает ли он, что я был не в состоянии принимать визитеров женского пола, какими бы очарова ...
--Ш-ш! Пожалуйста, тише!
--Добрый вечер, мисс Олбрайт,--поздоровался эконом, нависая над их столиком. Он говорил дружелюбно, но выражение его лица пугало Веронику. --Добрый вечер, мистер Хенкелс. Рад видеть, что вы пришли в себя.
--Спасибо. Хотите выпить?
--Не сейчас. Если можно, я бы хотел поговорить с глазу на глаз с мисс Олбрайт.
Они слышали его шумное дыхание. Краем глаза Вероника видела, как Чарльстон встал и направился к роялю. В ее ушах громыхал шум, доносящийся из машинного отделения.
--Но, мистер Кассель,--запротестовала она,--все, что вы собираетесь сказать, вы можете сказать в присутствии моего кузена.
--Вашего ... кого?
--Кузена. Мистер Хенкелс мой кузен.
--Сейчас не время для шуток,--после паузы заявил эконом.
--Но это правда!--воскликнул Хенкелс, искренне этому веря.--Я с детства знаю Веронику Олбрайт. У нее были косички, и она каталась верхом на овчарке.
Эконом сел.
--Вы никогда не говорили мне, что у вас есть кузина,--с упреком заметил он.
--Но и я не слышал, чтобы вы зачитывали мне список ваших родственников наподобие перечня кораблей у Гомера,--указал Хенкелс.--Не будьте ослом, Кассель.
--Я имею в виду,--объяснил эконом,--что вчера вечером долго с вами беседовал, и вы ни разу не упомянули, что кто-то из ваших родственников находится на борту – тем более такая привлекательная молодая леди. Это не похоже на вас, приятель.
Хенкелс начал отвечать, но эконом оборвал его.
--Одну минуту. Не знаю, что у вас на уме, но должен предупредить откровенно, что сейчас неподходящее время для ваших выходок. Мы еще к этому вернемся.--Он хлопнул себя по колену.--Мисс Олбрайт я представляю капитана. По его приказу я должен задать вам несколько вопросов. Мы
решили, что больше нет смысла утаивать от пассажиров то, что вчера вечером произошло убийство. Стюардесса все равно разболтала это всему кораблю. Полагаю, вы об этом слышали?
--Да, слышала,--поежившись, ответила Вероника.
Эконом достал из кармана туго набитый темно-желтый
конверт. Верх был разрезан, а на все еще запечатанном клапане виднелось имя: «Анжелла  Торгай».
--Сегодня вечером,--продолжал он,--мистер Роб Вегман многое нам рассказал. Среди прочего он упомянул этот конверт, о котором ему говорили вы, мисс Олбрайт. Конверт был оставлен в моем офисе. По приказу капитана я вскрыл его. Можете взглянуть на ценное содержимое.
Повернув конверт вверх дном, эконом вытряхнул на стол полосы газетной бумаги, очевидно вырезанные большими ножницами.
--Кукла,--сказал он.--А теперь, мисс Олбрайт, капитан хотел бы знать, зачем вам был нужен этот конверт и почему вы просили мистера Роба Вегмана раздобыть его для вас.
Вероника слышала, как кровь стучит у нее в ушах. Вскоре придет время сделать то, что она планировала,--признать определенные факты,--но не сейчас, думала девушка.
--Не понимаю, о чем вы говорите.
--Капитан хотел бы знать,-- продолжал Кассель,-- откуда вы взяли идею, что миссис Торгай прятала в этом конверте письма и что убийца украл их.
-- Я все еще не понимаю.
--Капитан хотел бы знать, что вы делали в каюте мистера Вегмана прошлой ночью.
--Но я не была в его каюте!
--Нет? А где вы были?
--С моим кузеном, мистером Хенкелсом.
Все трое говорили шепотом, доверительно склонившись друг к другу. Эконом выпрямился, приподняв черные мохнатые брови и наморщив лоб. Но он излучал удовлетворение, словно говоря:
«Я так и знал!».
Вы были с мистером Хенкелсом?
--Да.
--Капитан хотел бы знать, в котором часу.
--Думаю, я пришла в его каюту около половины десятого, а ушла около десяти.
--Вы в этом уверены?
--Более или менее.
Выражение лица эконома говорило: «Бросьте эти глупости!». Но он воздержался от комментариев и посмотрел на Хенкелса:
--А вы что на это скажете?
--Стоп!--произнес Хенкелс так громко, что бренчавший на рояле Чарльстон обернулся.--Прежде чем подвергнуться допросу третьей степени, я хочу получить от вас кое-какую информацию, Кассель. Я не собираюсь увиливать от ваших вопросов и сделаю то, что считаю правильным. Скажите, мог бы я взглянуть на тело миссис Торгай?
Брови эконома снова полезли вверх.
--Конечно. Только не говорите, что она была вашей приятельницей.
--Нет. Во всяком случае, не под этим именем. Но я хочу знать следующее. Готов поклясться, что вам известен итальянский  бар в Нью- Йорке, не так ли?
Эконом выглядел озадаченным.
--Да, хотя я давно там не бывал. Это нечто вроде  клуба. Туда заходит много британских моряков.--Он
коротко усмехнулся.--И я слышал, что бар кишит шпионами. А в чем дело?
--Вы знали миссис Торгай?
Кассель пожал плечами.
--Я слышал о ней, как и многие другие. Она изрядно опустилась, но была неплохой женщиной.
--Где вы о ней слышали? В баре?
--Не помню. А что?
--А вы когда-нибудь слышали сплетню о миссис Торгай и ...
--Едвин!--вскрикнула Вероника.
--... и каком-нибудь мужчине?--закончил Кассель. Ни один мускул не дрогнул на его худощавом лице.
--Едва ли о ней можно было слышать какие-то другие сплетни.--Кассель нахмурился.--Нет, не припоминаю. Кажется, я однажды слышал, что она появляется в обществе модного архитектора или врача. Снова спрашиваю: в чем дело?
--В том, что ... – Кассель оборвал фразу и поднял руку.
--Что это был за звук?
Легкая, но резкая качка усиливала тарахтение и скрип в салоне.
--Похоже на женский крик,--сказала Вероника.
--Это он и был,--согласился Хенкелс.--Надеюсь, это не призрак миссис Торгай.
--Не говорите так,--отозвался эконом. Его лоб, куда падал свет, поблескивал, словно намазанный маслом. --Слушайте, я пришел сюда задавать вопросы и намерен это делать. Вы сказали, что это походило на женский крик?
--Да,--кивнула Вероника.--Где-то внизу.
--Мисс Олбрайт, с какого времени вы находитесь в салоне?
--Я ... я не помню.
--Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.
--Ну, я пришла сюда и села спустя примерно минуту после того, как оркестр начал играть. Это был их первый номер.
--Где вы были до того?
--В моей каюте--приводила себя в порядок после обеда.
--Как насчет вас, мистер Хенкелс?
Молодой человек потер подбородок.
--Я тоже точно не помню. Я оделся и направился выпить в бар, но зашел сюда. Оркестр уже играл.
--Оркестр начал в девять,--сказал эконом.--Выхо-
дит, вы пришли сюда в начале десятого. Хорошо.--Он посмотрел на часы.--Вы говорите, что только что слышали чей-то крик. А когда вы поднимались к салону, вы слышали крик или какую-то возню?
--Нет,--ответили оба.
--Вы в этом уверены? Никакого шума с палубы «Б»?
--Нет.
Над спинкой стула Вероники появился высокий силуэт, а над ее головой--две руки, одна из которых держала сигару. Обернувшись, она увидела усмехающееся лицо Чарльстона. Хотя девушке нравился Чарльстон, она питала к нему некоторое презрение, так как он казался ей школьником в облике взрослого и седого мужчины. Возможно, Вероника была слишком серьезной. Нескладная фигура Чарльстона нависала над стулом. Сигарный дым сносило девушке в лицо, и Чарльстон разогнал его, наклонившись и помахав узловатой ручищей
перед ее носом.
--Что за разговоры насчет крика и возни?—осведомился он.
--Ничего, сэр,--ответил эконом.
--Рад это слышать. Надеюсь, ничего не случилось с бедным стариной Купером?
--С Купером?--резко переспросил эконом.
--Да. Он обещал встретиться со мной здесь и послушать оркестр, но так и не появился. Надеюсь, он не свалился за борт. Купер обещал научить меня игре под названием «Наполеон». Если он силен в ней так же, как в метании дротиков, я практически разорен. Он уже нагрел меня на доллар шестьдесят пять центов. Желаю всем доброй ночи.
--Мистер Чарльстон!--резко окликнул его эконом. Эмоциональная температура в помещении сразу подскочила на несколько градусов. Чарльстон не успел отойти далеко. Он медленно повернулся.
--Да?
--Для проформы, сэр, капитан хотел бы знать, что вы делали около девяти вечера.
--Около девяти?--переспросил Чарльстон.--Был в своей каюте.
--И вы тоже?
--И я тоже, что бы под этим ни подразумевалось. Сюда я поднялся минут в десять десятого, чтобы послушать музыку. Очевидно, произошло что-то еще?
--Да.--Эконом поднялся.--Доктор Джонсон!--окликнул он. В дальнем конце салона возле пальм зашевелилась фигура. Держа палец между страницами книги, доктор зашагал по серой ковровой дорожке. Его походка была бойкой, но губы
казались пересохшими. Впрочем, он все еще выглядел вежливым и любезным врачом, готовым слушать пациента. Доктор улыбнулся Веронике и кивнул остальным, но костяшки его пальцев, сжимающих книгу, побелели от напряжения.
--Да?--отозвался он.
--Приказ капитана, доктор,--виновато произнес Кассель.--Мы проводим проверку. Вы, случайно, не помните, где находились около девяти вечера?
--Помню.
--Ну?
--В своей каюте. Что вы на меня так смотрите? Я сказал что-то необычное? Большинство пассажиров идут в свои каюты сразу после обеда взять пальто или книгу.--Он продемонстрировал свою книгу.--Около четверти десятого я пошел в курительную, выпил там, а потом забрел сюда послушать оркестр. Простите, но на борту этого корабля не так много развлечений.--Не меняя тон, доктор добавил.--Ну, говорите. Что теперь произошло? Все на борту уже знают,
что случилось вчера вечером. Так что выкладывайте.
Эконом тяжко вздохнул.
--Да,--признал он.--Произошел еще один... неприятный инцидент. Тревожиться не из-за чего! Уверяю вас, вы можете положиться на капитана. А он считает, что вам следует знать обо всем.
--Еще одно убийство?--резко осведомился доктор.
--Боюсь, что да. Но волноваться не о чем.
--Вы имеете в виду,--неуверенно начал Чарльстон, -- что то, что я в шутку сказал о бедном старом Купере ...
Эконом повернулся к нему.
--При чем тут Купер? С ним все в порядке. Это француз--капитан Дюма. Ему выстрелили в затылок на палубе «Б» три четверти часа тому назад.--Лицо Касселя залила краска.--Если бы мы знали, о чем он говорил прошлой ночью, то, может быть, спасли бы ему жизнь.

Когда Роб и Боугарт, стоя у перил по правому борту, услышали выстрел, было ровно без одной минуты девять--согласно большим, со светящимися цифрами, бронзовым часам Боугарта. Роб видел, как в эпической тьме эти часы возникли из-под пиджака и плаща и повисли в воздухе, словно по мановению руки фокусника. Когда оба побежали к месту, где раздался выстрел, часы исчезли, предположительно
в жилетном кармане.
--Дело плохо, парень,--хрипло сказал Боугарт.-- Ради бога, ступайте осторожнее.
Нащупывая дорогу с помощью трости и волоча больную левую ногу, Роб старался не отставать. Темнота казалась стеной, о которую можно было удариться лицом. Роб потерял Боугарта и не мог найти его снова. Он с трудом различал  очертания перил и колонн, поддерживающих палубу. Роб решил, что находится недалеко от кормы, когда увидел жел-
тое мерцание впереди. Это была всего лишь спичка, но она выглядела лучом света в темном царстве, словно бросая вызов ледяному ветру.
--Погасите свет!--крикнул чей-то голос почти в ухо
Робу. Он не сознавал, что находится в центре группы людей, покуда чья-то рука не толкнула его под левую лопатку. Колени Роба окоченели от холода, и трость выпала из руки. На мгновение его охватила паника, когда перила перед ним нырнули слишком глубоко, показав ему кипящую и фосфоресцирующую внизу воду.
Впереди него кто-то ударил руку, державшую спичку. Свет погас, но не раньше, чем Роб, отпрянувший от перил в результате очередного бортового крена, успел разглядеть все детали сцены. За мачту держался Алекс Купер, сгорбившись так сильно, что можно было видеть короткую серую щетину на его круглом скальпе и блеск выпученных
глаз. Стоя немного в стороне от перил, Купер уставился на них, а потом на палубу, как будто увидел у ног змею.
--Какого черта вы зажигаете спички на палубе?-- осведомился голос третьего помощника капитана. Вместо ответа, Купер чиркнул еще одной спичкой.
--Вы с ума сошли, сэр? Немедленно отдайте мне спички!
Послышались звуки возни. Спичку погасил либо ветер, либо третий помощник.
--Человек свалился за борт с пулей в затылке!-- жалобно и возбужденно протестовал Купер.--Ради бога, не стойте здесь и не суетитесь из-за спичек! Человек за бортомl
--Спокойно. Вы уверены?
--Это правда, сэр,--пропыхтел из темноты другой голос.--Я дозорный номер четыре. Мы видели, как он упал со шлюпочной палубы. Я крикнул и услышал, как зазвонил телеграф, но мы, кажется, едва замедлили ход?--Последняя фраза прозвучала как вопрос.
--Если вы дозорный номер четыре,--сказал третий помощник,--то какого черта вы делаете здесь? Возвращайтесь на ваш пост!
--Мне приказали узнать, откуда он упал. Номер три и старший помощник думают, что он застрелился, сэр. Покончил с собой. Можно было видеть его лицо в фосфоресцирующей воде, прежде чем он пошел ко дну. Револьвер упал вместе с ним.
--Он мертв?
--Конечно!--вмешался возбужденный Купер.-- Бедняга получил пулю прямо в затылок. Это был французский офицер в красивом мундире. Но он не покончил с собой. Я даже видел человека, который выстрелил в него, и готов съесть свои пуговицы, если он не свалился прямиком за борт ...
--Погодитеl-- резко прервал третий помощник.--Вы
уверены, что он был мертв?
--Получил пулю прямо в ...
--Передайте сообщение на мостик,--приказал третий помощник дозорному номер четыре. Робу послышались в его голосе нотки облегчения.--Нет, подождите, я сделаю это сам. Оставайтесь здесь, мистер Купер, только отдайте мне спички. А это еще кто?
Прозвучали чьи-то тяжелые шаги.
--Это Кассель,--отозвался хриплый голос эконома.--Что случилось?
--Наш друг Дюма получил пулю и упал за борт, Кассель. Мистер Купер где-то здесь. Позаботьтесь о нем. Я иду на мостик.
--Думаете, старик остановит корабль?
--Нет. Даже если француз жив, нет ни единого шанса его вытащить. И это слишком опасно.
--Хорошо, я останусь. А там кто стоит?
--Он получил пулю прямо в затылок,--с растущим возбуждением твердил Купер,--и я съем свои пуговицы, если он не свалился за борт, как мешок!
--Успокойтесь, сэр!--проворчал эконом.--И не падайте в обморок на меня!
--Это мое сердце,--заныл Купер.--Не могу переносить возбуждение.
--Тогда держитесь за мою руку. Хотите пойти внутрь?
--Да, только подождите, пока я найду спасательный жилет. Он где-то там, в шезлонге.
--Кто стоит позади меня?--снова спросил эконом.
Роб слушал вполуха, как и Купер. Он ощупью искал на
палубе свою трость и каким-то чудом нашел ее. При этом он случайно коснулся чьей-то ноги, которая дернулась, свидетельствуя о состоянии нервов ее обладателя.
--Это всего лишь я,--ответил эконому голос Боугарта.
--Мистер Боугарт?
--Угу. Приятная погода для этого времени года, верно?
--Вы не отведете мистера Купера внутрь? Вот его рука. Теперь повернитесь и нащупайте ногой железную пластину, тянущуюся вдоль палубы. Каждая из таких пластин ведет к двери. А теперь прошу меня извинить.
Роб схватился за чей-то пиджак--не то Боугарта, не то Купера--и оказался между ними. Они осторожно зашагали по палубе, нашли дверь и выбрались через еще один затемненный отсек на не слишком яркий свет, который тем не менее ослепил их. Это оказался узкий проход, ответвляющийся от главного коридора с каютами по правому борту. Красный резиновый пол выглядел куда надежнее настила открытой палубы. Справа от них находилась закрытая дверь каюты с
черным номером Б-71. Роб вспомнил, что это номер каюты капитана Дюма.
--Давайте остановимся,--предложил Боугарт.--Рас-
скажите, что там произошло и каким образом вы это увидели?—обратился он к Куперу.
Купер явно не возражал повторить свою историю. Но прошло некоторое время, прежде чем он заговорил. Прислонившись спиной к белой стене и выставив вперед ноги, он уставился в пол. Тяжелое дыхание сотрясало его маленькую фигурку. Правая рука поглаживала сердце под пиджаком. А левая держала спасательный жилет. На восковых щеках над усами стального цвета алели пятна.
Будет о чем рассказать дома,--выдохнул он, не отрывая руку от сердца.--Я, Алекс Купер, видел, как бедняга получил пулю и упал за борт. На нем была фуражка с красно-золотым верхом.
--Да, но что именно вы видели?
--Я вышел подышать свежим воздухом, сел в шезлонг снаружи той двери и накрылся пледом.
Роб вспомнил, что видел Купера дремлющим в шезлонге во время утренней прогулки по палубе «Б».
--Я просидел там минут десять-пятнадцать и уже хотел возвращаться, когда услышал, как дверь открылась и на палубу вышли люди.
--Сколько людей?
--Двое,--подумав, ответил Купер.--Были слышны их шаги. Они подошли к поручням--можно было с трудом разглядеть их головы и плечи.--Прирожденный рассказчик, он прижал друг к другу большой и указательный пальцы, драматически подняв их вверх. --Потом я услышал звуки борьбы, а после--вспышка и выстрел, как в ночь фейерверков. Тот, кто стоял позади бедняги, прицелился ему в затылок--как раз под фуражку--и выстрелил. Я буквально подпрыг-
нул в шезлонге.
При этом Купер подпрыгнул снова. В моменты возбуждения в его речи появлялся какой-то тягучий акцент.
--Я сказал: «Эй, приятель, что это ты делаешь?» Бедный парень едва успел вскрикнуть. Я подбежал к перилам и даже успел притронуться к его кожаному сапогу. Но он свалился за борт, а другой побежал прочь. Я перегнулся через поручень и увидел, как бедняга упал головой вниз прямо в пену,
потом опрокинулся на спину и заскользил назад, как жук в канаве. Через пару секунд его уже не было видно. Ужасная история. Просто стыд!
Купер снова прижал ладонь к сердцу и замедлил дыхание, призывая слушателей разделить его возмущение. При этом он все еще казался потрясенным тем, что лично удостоился лицезреть подобное. Во время монолога Боугарт хранил задумчивое молчание, опустив уголки рта и глядя на Купера поверх очков, сдвинутых на широкий нос. Шапку он снял, что придавало ему более человеческий вид.
--Так!--пробормотал он, уперев кулаки в бока.--Похоже, мы опять сели в лужу. Вы видели человека, который стрелял? Вы могли бы опознать его, если бы увидели снова?
--Не требуйте от меня чудес, молодой человек.
Подобное обращение было новым опытом для Боугарта, но он на него не прореагировал.
--Он был высоким или низкорослым? Толстым или худым?
--Не знаю.
--Вы сказали, что он убежал. В каком направлении? К носу или к корме? Или назад к этой двери?
--Будь я проклят, если знаю. Я думал о том бедолаге ... --Полотнища затемнения в конце коридора распахнулись и сошлись снова. Капитан Вегман, в светлом непромокаемом плаще, шагнул в коридор. Лицо его было лишено всякого выражения. Он кивнул им и посмотрел на дверь каюты Б-71.
--Итак, Дюма мертв.
--Еще один из нас,--отозвался Роб.
--Я хочу сказать вам кое-что,--продолжал капитан.--Дюма застрелился. Это очень печально.
Купер резко выпрямился, собираясь протестовать, но капитан остановил его.
--Для блага экипажа и пока мы не прибыли в первый порт назначения, будем считать, что Дюма застрелился, понятно? Два свидетеля на шлюпочной палубе видели, как револьвер упал в воду вместе с ним. Вероятно, парень помешался. Он убил миссис Торгай, а потом покончил с собой. Опасности больше нет.--Капитан сделал паузу и обернулся, когда
третий помощник прошел через полотнища затемнения.--Моя работа--привести корабль в порт целым и невредимым. Я позабочусь об этом и не допущу паники, ясно?
Купер медленно кивнул. Его светло-голубые глаза, неожиданно став проницательными, устремились в пол.
--Насколько я могу судить, вы поступаете правильно,--заметил Боугарт.--Но как насчет пассажиров?
--Пассажирам придется сообщить правду,-- сказал капитан.--Фактически вбить ее им в глотки. Конечно, они все знают о миссис Торгай, раз об этом знает экипаж. Но есть особая причина. С этого утра я распорядился об установлении особой системы наблюдения за всей командой. За пять
минут до того, как Дюма полетел за борт, я получил рапорты от дежурных офицеров. Каждый член команды был на своем посту или имеет алиби на время выстрела.
Капитан Вегман не повысил голос, но атмосфера в коридоре стала ледяной, как на палубе.
--Вы понимаете, что это означает? Если нет, я вам объясню. Этот маньяк-убийца должен быть кем-то из семи оставшихся пассажиров. Или же он один из моих офицеров, но я говорю вам откровенно, что полностью это исключаю.--Он с такой силой ударил правой ладонью по белой стене коридора, что дверь каюты Б-71 задребезжала в раме.--Убий-
це не удастся выйти сухим из воды. Мы будем допрашивать пассажиров, наблюдать за ними и не давать им покоя, пока не обнаружим того, кто нам нужен. Это все. Третий помощник!
--Сэр?
--Найдите эконома и пришлите его сюда. Господин Боугарт, я не детектив, и это дело не по моей части. Вы возьметесь за него?
Боугарт прислонился спиной к закрытой двери каюты. Достав из кармана черную трубку, настолько закопченную, что в чашечке едва ли было место для карандашного грифеля, он сунул ее в угол рта. С его лица исчезло обычное циничное выражение, свойственное человеку, почуявшему за завтраком тухлое яйцо. Глаза прищурились под стеклами боль-
ших очков.
--Почту за честь.--ответил он.
--Вы поймаете эту свинью, прежде чем мы прибудем в первый порт?
--Я ничего не обещаю,--неожиданно заявил Боугарт.--Я даю обещания, только когда теряю рассудок, а сейчас я в здравом уме. Могу лишь затянуть потуже пояс и поплевать на руки--
как вы.
--У вас есть какие-нибудь идеи? Кто мог это сделать и почему? И каким образом были оставлены чертовы отпечатки пальцев?
--Ну... я бы не назвал это идеей.--Боугарт задумчиво передвинул трубку из одного угла рта в другой.--Когда я слушал рассказ Роба, одна-две вещи показались мне сомнительными. И я бы очень хотел взглянуть на вещи капитана Дюма и на его каюту. Не могли бы мы пойти туда? Где она?
--Как раз за вами,--ответил капитан.--Можете рассчитывать на любую помощь.
Боугарт повернулся. Затылок его  головы поблескивал даже в тусклом свете, а над складками шеи у основания черепа виднелась серовато-черная бахрома волос, которую, казалось, не заметил парикмахер. Он что-то проворчал себе под нос и открыл дверь.
 

           Г Л А В А  7


На потолке каюты Б-71 горел свет. С истинно французской бережливостью капитан Люма выбрал самую маленькую одноместную каюту на корабле. По форме она представляла собой продолговатый прямоугольник с дверью на узкой стороне и напоминала побеленную тюремную камеру.
у левой стены располагалась койка, обращенная изголовьем к стене напротив двери, где помещались туалетный стол и умывальник. В правой стене находилась глубокая ниша с задраенным иллюминатором. Гардероб с зеркалом стоял справа от двери. Стул был только один.
Так как в маленьком помещении едва ли нашлось бы место для кого-нибудь вместе с Боугартом, все прочие остались снаружи. Чем дольше Боугарт шарил по каюте, тем менее удовлетворенным он казался. На крючке висел шерстяной халат, под
которым стояли шлепанцы. На стуле были аккуратно сложены спасательный жилет, противогаз и одеяло. Боугарт обследовал их и перенес внимание на туалетный стол.
На нем стояла придающая каюте покойного уютный домашний облик складная кожаная рамка с двумя фотографиями: французского военного с лихо закрученными усами и добродушной пожилой женщины--очевидно, родителей Дюма. Расческа, щетка для волос и ножницы лежали рядком. Помимо них, на столе находились банки с ваксой для
сапог и чистящим веществом для пуговиц мундира. Одежная и сапожная щетки висели на крючках возле умывальника, на полке которого лежали бритвенный прибор, зубная щетка и зубной порошок.
Боугарт открыл ящики туалетного стола, потом заглянул в нишу для иллюминатора. С трудом опустившись на колени, он достал из-под койки плоский дорожный сундук, в котором не было ничего, кроме чистого белья. Задвинув сундук назад, Боугарт открыл дверцу гардероба. Здесь он обнаружил запасной мундир с тремя капитанскими полосами на эполетах, два штатских костюма, несколько
галстуков, запасную пару сапог и две пары туфель. Поправив очки, Боугарт уставился на рукав мундира, затем пошарил на полке шкафа без каких-либо результатов. При этом он продолжал пожевывать мундштук пустой трубки, а выражение его лица становилось с каждой минутой все более недо-
вольным.
--Что вы ищете?--спросил Роб, стоя у двери.
Боугарт сел на край койки. Третий помощник вернулся с экономом. Капитан Вегман дал им вполголоса какие-то указания, после чего извинился и ушел по своим делам. В отсутствие капитана третий помощник достаточно громко шепнул
эконому:
--Этот тип похож на вареную сову.
--Я размышляю, черт бы вас побрал,--сердито произнес Боугарт, открыв один глаз.
Поднявшись, он снова атаковал туалетный стол. Достав из верхнего ящика маленькую картонную коробку, лежащую на аккуратной стопке рубашек и носков, он вытряхнул на койку ее содержимое--пять резиновых печатей с деревянными ручками и штемпельную подушечку в оловянном футляре.
--Насколько я понимаю,--проворчал Боугарт, сердито взмахнув одной из печатей в направлении третьего помощника и эконома,--вы, две ищейки, побывали здесь прошлой ночью. Вы приходили взять у капитана Дюма отпечатки пальцев?
--Да, сэр,--ответил третий помощник, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
--А капитан Люма, как мне сказали, сидел здесь, забавляясь с печатями и штемпельной подушечкой?
--Да, сэр.
--Это те самые печати?
Третий помощник ловко протиснулся в каюту, подобрал пару печатей и повертел их в руках.
--Выглядят похоже. Я их не обследовал.
--Когда вы наконец втолковали капитану Дюма, что вам нужны его отпечатки, он предложил вам взять образцы, прижав его большой палец к этой штемпельной подушечке. Но вы не дали ему это сделать и взяли отпечатки с помощью вашего чернильного валика. Это так?
--Да, сэр,--кивнул третий помощник.
--Прошу прощения,--послышался заинтересован ный голос Купера, о котором все успели забыть. Он держался на заднем плане, то погружаясь в воспоминания о пережитом приключении, то с любопытством заглядывая в каюту.
Резиновые печати его явно заинтриговали. Войдя в тесное помещение, Купер подобрал их одну за другой и изучил с авторитетным видом эксперта.
--Мое производство,--объяснил он.--«Куперс Брод-
Мид, Бристоль».
После этого благоприятного вердикта Купер открыл штемпельную подушечку, намереваясь прижать к ней одну из печатей, но остановился, трогая подушечку пальцем и поднеся ее к глазам. На его лице появилось удивленное выражение.
--Странно,--сказал он.--Должно быть, бедняга рехнулся! Среди его вещей не было бутылки чернил?
--Чернил?--встрепенулся Боугарт.
--Да. Примерно полбутылки,--отозвался Купер, разглядывая подушечку.--Держу пари, вы ничего в ней не заметили, не так ли?
--Нет. А что с ней такое?
Купер усмехнулся:
--Зато я заметил. Подушечка абсолютно новая. И что, вы думаете, сделал этот бедный парень? Вылил на нее около полбутылки обычных чернил для письма вдобавок к тем, которые уже были в подушечке! Конечно, он ее испортил. Она стала мокрой и липкой, как клей. Странные вещи вытворяют
некоторые люди.
С этим глубокомысленным замечанием Купер положил подушечку на полку. Третий помощник, эконом и Роб посмотрели друг на друга.
--Но зачем он это сделал?--осведомился третий помощник.
--Меня не спрашивайте.--Купер подул на пальцы и посмотрел на часы.--Ого! Почти половина десятого. Я наверняка пропустил концерт. Совсем забыл о нем. Но кто бы не забыл, увидев, как этот бедняга свалился за борт? Я вам еще нужен?
--Одну минутку,--сказал Боугарт. Выражение его
лица стало деревянным.--Вы получили какие-нибудь инструкции от капитана?--обратился он к эконому.
--Только выполнять ваши указания.
--Угу. Покойная миссис Торгай оставляла запечатанный конверт в вашем офисе?
Эконом щелкнул пальцами.
--Почти забыл об этом. Да, сэр, оставляла. И старик... прошу прощения, капитан приказал мне вскрыть его. Вот он.--Кассель достал из кармана темно-желтый конверт.--Как видите, в нем ничего нет, кроме газетной нарезки.
Боугарт взял конверт, обследовал содержимое, взвесил его в руке и вернул эконому.
--Ладно. Скажите, вы умеете пугать людей?
Эконом сдвинул брови и его лицо при-
обрело зловещее выражение.
--Отлично. Тогда у меня есть для вас поручение. Я не собираюсь фигурировать в этом деле больше, чем необходимо, поэтому хочу, чтобы вы нашли эту девицу Олбрайт. Покажите ей конверт и с помощью криков и угроз попытайтесь выяснить, что она в действительности делала в каюте Роба Вегмана прошлой ночью. Вам это не удастся, но вы начнете процесс деморализации, а я завершу его. Если увидите других пассажиров, можете расспросить их-- но более тактично,--что они делали сегодня около девяти вечеpa. Поняли?
--Да.
--Тогда это все. Действуйте. А вы,--Боугарт повернулся к третьему помощнику,--оставайтесь здесь. И вы тоже, мистер...
--Купер.
--Купер. Вы тоже оставайтесь здесь, если у вас нет неотложных дел. А теперь мы можем устроиться поудобнее.
Пожевав еще некоторое время пустую трубку, Боугарт начал набивать ее табаком из непромокаемого кисета. Приподняв полы плаща, он чиркнул большой американской спичкой о зад своих брюк и зажег трубку, потом, довольно попыхивая,
сел на полку и прислонился спиной к подушке, как выздоравливающий больной. Дым был на редкость зловонным, но Боугарт явно наслаждался запахом. Наконец он указал черенком трубки на третьего помощника.
--Вы и эконом говорили прошлой ночью с Дюма по-французски. Скажите честно, сколько вы поняли?
--Боюсь, что немного.
--Что, по-вашему, он пытался вам сказать?
Третий помощник заколебался.
--Зная, о чем идет речь, можно по нескольким словам понять остальное. Но в противном случае ... Мне показалось, он говорил о какой-то женщине.
--Вот как?
--Да. Несколько раз Дюма произнес слово «ellе».
--Она.--Задумчиво проговорил Боугарт.
--На какое-то мгновение я подумал, что он признается в убийстве. Я хотел расспросить его подробнее, но боялся обнаружить свое невежество перед Касселем. А если слово «тгаitге» означает то, что я думаю ...
Боугарт прищурился.
--Оно означает «предатель». Вы уверены, что Дюма его произнес? Ради бога, будьте внимательны. Может, он сказал «traite? Или «traiteur?»
-- Мне трудно судить, но я почти уверен, что он назвал кого-то «тгaitге». И еще одно, сэр, только не смейтесь надо мной. Кассель считает это предположение нелепым, но я так не думаю. Мне кажется, Дюма мог быть сотрудником французской разведки.
Боугарт не выказывал намерений смеяться. Он выпустил большое кольцо дыма и с озабоченным видом наблюдал, как оно поднимается к потолку.
--Я тоже об этом подумывал,--признался он.--Но давайте послушаем ваше мнение. Вам не кажется, что
сотрудник французской разведки должен был бы знать английский язык?
--Теперь я не так уверен, что он вовсе не понимал по-англиЙски.
Трубка выскользнула изо рта Боугарта.
--Почему вам так кажется?
--Понимаете, я вспомнил, как сказал Касселю: «Что этот парень делает с печатями?» Я всего лишь пробормотал это уголком рта ...
--Угу. Ну?
--Но я мог бы поклясться по выражению глаз Дюма, что он меня понял. Он протянул руку, словно собираясь подобрать печати, но передумал. Конечно, я ни в чем не уверен, но, если Дюма почти не говорил по-английски, что он делал в Америке? Мне бы не хотелось расхаживать по Бродвею, спрашивая дорогу по-французски.
--Окажите мне услугу. Достаньте из-под койки
этот сундук.
Третий помощник повиновался и, по указанию Боугарта, перевернул сундук. На его нижней стороне, помимо ярлыков «Эврики», были наклейки отеля «Пенсильвания» в Нью-Йорке и отеля «Уиллард» в Вашингтоне.
--Вашингтон ...--повторил Боугарт, когда третий помощник задвинул сундук назад.--У вас есть его паспорт, не так ли?
--Да, паспорта должны быть в офисе эконома--их вряд ли уже вернули пассажирам, так что ...--Третий помощник оборвал фразу.--А где мистер Купер?
Производитель резиновых печатей исчез. Даже Роб, стоящий у двери, не заметил, как он уходил. Боугарт встал с полки и выпрямился.
--Надеюсь, он понимает приказы капитана. И не станет трепаться о своем невероятнам приключении стюарду или стюардессе.
--Может, мне пойти за ним?--предложил третий помощник.
--Пожалуй. Вбейте ему в голову, что он должен помалкивать. Не дай бог, если на этом корыте начнется паника.
Когда третий помощник покинул каюту, Боугарт приближался к последней стадии уныния. Он бродил по тесному помещению, рассеянно подбирая расческу, сухую кисточку для бритья и другие предметы и кладя их на место. Заметив, что
Дюма был воспитан в спартанской традиции тех, кто пользуется бритвами с прямыми лезвиями, он поднял бритву и открыл ее. Лезвие зловеще блеснуло при свете.
Роб Вегман почувствовал тошноту.
--Вы думаете, что это было бы идеальным оружием для перерезания горла?--спросил он.
--Да.
--Но мы ведь знаем, что Дюма этого не делал.
--Безусловно,--согласился Боугарт, описав в воздухе медленную и многозначительную дугу бритвой.--Мы знаем, что Дюма этого не делал. Мы также знаем... У двери послышался испуганный возглас. От неожиданности Боугарт едва не отрезал себе левый большой палец. Втянув голову в плечи, он сердито уставился на каютного стюарда--тихого пожилого мужчину, напоминавшего удалившегося на покой пастора.
--Вы звонили,сэр?
--Нет!--огрызнулся Боугарт.
Во время последовавшей долгой паузы он снова взмахнул бритвой под аккомпанемент стука машин и скрипа переборок.
--Прошу прощения, сэр,--снова заговорил стюард. --Могу я задать вопрос?
--Валяйте.
--Правда ли то, что я слышал? Капитан Дюма застрелился?
--Боюсь, что да. А в чем дело?
Стюард облизнул губы.
--Очень сожалею, но я, должно быть, сжег его предсмертную записку.
В гробовом молчании Боугарт закрыл бритву и положил ее на полку над умывальником.
--Она была в мусорной корзине!--оправдывался стюард.--Я убирал в каюте и стелил постель во время обеда. Она лежала там.--Он указал на корзину у стола. --Она не была разорвана, но что еще я мог сделать, кроме того, как выбросить ее, раз она находилась в корзине?
--Минутку.--Боугарт вынул изо рта потухшую труб-
ку и спрятал ее в карман.--Что было в мусорной корзине?
--Записка, сэр. На судовом бланке, подписанная капитаном Дюма.
--Вы нашли ее?
--Да, сэр, но не мог прочитать. Она была написана по-французски. Могу лишь сказать, что записка была адресована капитану Вегману. Сверху было написано большими буквами: «Мусью ле капитан «Эврика»...
--И она лежала в мусорной кор ...--Лицо Боугарта сохраняло деревянное выражение, хотя грудь бурно вздымалась. Подойдя к двери, он нажал кнопку электрического вентилятора.
Послышалось жужжание, и вентилятор начал делать мерные движения из стороны в сторону. В коробке с печатями Дюма лежало несколько листов бумаги. Боугарт положил один из них на край стола. Сильный поток воздуха, создаваемый вентилятором, поднял бумагу в воздух. После минут-
ного порхания она скользнула вниз, задела ободок мусорной корзины и упала на ковер.
--Понятно,--пробормотал стюард. Все стояли неподвижно, как манекены, глядя на бумагу.--Если бы та бумага упала на пол, у вас была бы предсмертная записка бедного джентльмена.
--Предсмертная записка!--презрительно фыркнул Боугарт, но вовремя сдержался.--Где эта бумага сейчас?
--Боюсь, что в печке.
Где-то в коридоре послышался женский крик.
Выражение лица Боугарта нельзя было назвать приятным.
--Не знаю, что это было,--сказал он Робу,--но если
бы я решил облачиться в мантию пророка, то мог бы сделать интересное предположение. Наш приятель Купер рассказывает о своем приключении. Если он начал распространять панику среди экипажа... --Боугарт повернулся к стюарду.--Это все?  Вы не виноваты. И вам незачем об этом помалки-
вать. Француз оставил записку и застрелился, а записку случайно уничтожили. Тут нет никакого секрета. Можете идти.
Некоторое время Боугарт и Роб прислушивались, но крик не повторился. Море начало волноваться, и качка усилилась. Яркие занавески иллюминатора натягивались, как флаги на ветру, и расслаблялись вновь. Каюта словно стучала зубами.
--Правда...--проворчал Боугарт, указывая на мусорную корзину.--Может быть, вся правда, тщательно написанная предусмотрительным Дюма и выхваченная у нас из-под носа, когда ... Что за книгу читал Дюма?
--«Унесенные ветром»,--ответил Роб и засмеялся
впервые с тех пор, как сел на корабль.

Двумя ночами позже они вошли в зону действия учебных субмарин. В понедельник утром погода была жуткая. Шквалы постепенно перешли в постоянный северо-восточный ветер с дождем и снегом. Спасательные шлюпки пришлось дополнительно укрепить и плотно закрыть брезентом, иначе их бы
снесли или разбили огромные волны. Вращающий-
ся стул скрипел под Касселем, подсчитывающим ущерб в виде разбитой фаянсовой посуды. Пассажиров снова в той или иной степени поразила морская болезнь, поэтому в понедельник вечером только Чарльстон и Роб приплелись в ресторан. Во вторник вечером он был пуст.
К утру среды буря унялась, и стало возможным ходить по коридорам не теряя равновесия. Было пасмурно и холодно. Над свинцовым морем слышались пронзительные крики чаек. Около восьми их обогнал другой лайнер, следующий в
том же направлении и казавшийся серым и безликим, словно корабль-призрак. Мигающие сигналы с капитанского мостика сообщили азбукой Морзе, что это «Америка»--один из самых роскошных лайнеров компании «Америкен интернешл». Стюарды, стоящие у перил с биноклями, разглядели на корме шестидюймовое орудие. На «Эврике» не было оружия,
за исключением капитанского револьвера и винтовки 22-го калибра, принадлежащей второму механику.
В течение этих двух ужасных дней из головы Роба Вегмана вылетели все мысли--даже об убийстве. Он сомневался, что кто-либо еще думал об этом. Его размышления во время шторма были элементарными, как у больной собаки. Лежа на койке среди подушек, Роб то и дело потружался в дремоту. Он вспоминал каждую упущенную возможность, каждое неправильное суждение, даже каждую лишнюю пор- цию выпивки. Корабль-призрак с сотнями затемненных кают стал его вселенной. Лишь иногда он думал о Веронике Олбрайт.
Впоследствии Роб не мог вспомнить, когда впервые начал подозреватб её. Ему казалось, что это началось со случайного замечания  Едвина Хенкелса в понедельник утром, когда погода уже
портилась, и перед тем, как Хенкелс (подобно почти всем остальным) поспешил уединиться в своей каюте. Роб, Хенкелс, доктор Джонсон и Чврльстон пытались играть в карты на шлюпочной палубе. Хенкелс процитировал слова Вероники, что следует воздавать дьяволу должное--Гитлер обладал блестящим умом, поэтому трудно порицать немцев за то, что они обожали его.
Конечно, крошечный эпизод ровным счетом ничего не значил. Роб забыл о нем до первых приступов морской болезни в ночь с понеделъника на вторник С помощью недавних замечаний Боугарта его подсознание начало работать, и он живо представил себе Веронику Олбрайт  марширующей в толпе женщин с повязкой со свастикой на руке.
Проснулся Роб в жару, ибо в следующем сне ему при- виделись Вероника  без повязки и без чего бы то ни было и он сам, пытающийся обнять ее. Ум подсказывал Робу, что это эхо разговора в офисе эко-
нома, когда они обсуждали легенды о людях, совершающих убийства в голом виде. Но смутные проявления инстинктов говорили, что девушка сильно привлекает его, поэтому он старается внушить себе, будто она ему антипатична. Образ Вероники со свастикой преследовал его весь вторник.
В среду утром, когда море начало успокаиваться, Роб встал с койки, с удивлением обнаружив, что чувствует себя совсем недурно, если не считать ощущения пустоты и слабости. Он даже пел в ванной. После завтрака оптимизма убавилось, хотя он предусмотрительно ограничился тостом и кофе. Но теперь его мысли вернулись к убийству. Два дня «Эврика»  была мертвым кораблем, но теперь он ожил, и вместе с ним ожили подозрения Роба насчет Вероники Олбрайт--не обязательно в убийстве, но, безусловно, в каких-то сомнительных делах.
Конечно, нельзя заподозрить девушку толь-
ко потому, что она приснилась вам со свастикой на рукаве. Но имелись и несомненные факты. К примеру, ее заявление эконому, что она является кузиной Хенкелса и находилась с ним в его каюте от без четверти десять до десяти в среду вечером, было явной ложью, хотя сам Хенкелс это подтвердил.
Девушка была первой, кого Роб увидел, поднявшись на палубу незадолго до полудня. Он обнаружил ее на корме палубы «A», где на крышках люков были навалены мешки с
песком и стояло несколько шезлонгов. На ней было светло-коричневое пальто с поднятым воротником; ветер трепал ее вьющиеся волосы. Она стояла спиной к нему, глядя на белый зигзаг кильватера.
--Доброе утро,--поздоровался Роб и, повинуясь идиотскому импульсу, добавил: «Хайль Гитлер!».
Слова четко прозвучали в холодном утреннем воздухе. Пару секунд Вероника не шевелилась, потом повернулась.
--Доброе утро,--ответила она сквозь сжатые губы. --Это ваше представление о шутке?
Роб уже жалел о своих словах. Выглядело так, будто он сам вел изменнические речи.
--Похоже,--заметил Роб,--при каждой нашей встрече вы намерены спрашивать меня о том, как я понимаю шутки.
--Если бы мы не встретились...-- многозначительным тоном начала Вероника. Ее привлекательность было трудно отрицать, хотя ее здорово подпортила морская болезнь. Под
глазами темнели тени, а поза, несмотря на попытки казаться высокомерной, выдавала внутреннее напряжение.
--Вам не кажется, что теперь, когда вы обзавелись кузеном, вы можете позволить себе расслабиться?
--Вы намекаете, что Едвин не мой кузен?
--По крайней мере, вы не были в его каюте от без четверти десять до десяти вечера в среду.
--Откуда вы знаете, где я тогда была, мистер Вегман? Вы не видели меня до двух часов ночи.
Роб осознал, что это чистая правда.
--Вы сказали мне ...
--О нет, мистер Вегман! Я не могла ничего вам сказать, так как тогда вас не видела. И вы не опровергли мое заявление капитану и эконому.
Как и всякий мужчина, Роб иногда испытывал желание перекинуть слишком бойкую на язык особу женского пола через колено и отхлестать ее ремнем. Но еще никогда это чувство не было таким сильным, как теперь. Больше всего его бесила мысль, что Вероника, возможно, делает тайну из ничего. Она одерживала победу, но испортила впечатление, спросив:
--Почему вы произнесли «Хайль Гитлер»?!
--Вы, кажется, считаете, что он достоин приветствий.
--Я не думаю ничего подобного, мистер Вегман. Но мне кажется глупым недооценивать противника и считать его всего лишь забавным маленьким человечком с усами.
--Согласен. Но сомневаюсь, что кто-нибудь во Франции или в Англии его недооценивает.
--И,--покраснев, добавила Вероника,--если немцы  воевали по-настоящему, мы быстро почувствовали бы, что это не так.
Роб оставался невозмутимым.
--Как вам будет угодно. Мы, так сказать, на ничейной территории, и вы можете говорить что хотите и когда хотите. Почему бы вам не кричать «Хайль Гитлер!»? Или не влезть на мачту и не запеть «Хорста Весселя»? На борту судна с бое-
припасами это вызвало бы большой энтузиазм.
Вероника сердито уставилась на него.
--Сейчас я скажу то, что хочу!--крикнула она.--Я скажу, что вы ...
Их прервал спокойный, тягучий голос Чарльстона. Двери и два иллюминатора курительной, выходящие на корму, были открыты. Голова Чарльстона появилась в одном из иллюмина-
торов.
--Ш-а! Ради бога, не забывайте, где вы находитесь!--Голова исчезла, а ее обладатель вышел на палубу.--Только что выпил полпинты шампанского, -- продолжал он, сунув руки в карманы пальто, полы которого вместе с его седыми волосами развевал ветер.--То, что мы сорок лет назад назы-
вали «мальчиком». Нет ничего лучшего для набитого камнями желудка.--Чарльстон подмигнул Веронике.--Мой вам профессиональный совет: не кричите здесь «Хайль Гитлер!», иначе, несмотря на свободу слова, вас выпорют линем. И я скажу вам, в чем ваша беда, молодая леди. Вы слишком серьезны.
--Все самое лучшее в жизни серьезно,--отозвалась Вероника.
--Зависит от того, как на это смотреть. Очевидно, вы имеете в виду, что все самое серьезное в жизни-- лучшее. Но это тоже неверно, молодая леди. Вам нужно расслабиться. Давайте поднимемся на шлюпочную палубу и сыграем в теннис или карточную игру.
--Я не желаю играть в карты с ... с этой гремучей
змеей!
--Вы имеете в виду этого парня?--без особого удивления осведомился Чарльстон, ткнув большим пальцем в сторону Роба.--С ним все в порядке, хотя у него нет алиби. Ладно, пошли.
--Полагаю, вы скажете, что выпивка не является серьезной вещью,--усмехнулась Вероника.
--Очевидно, мисс Олбрайт собирается прочитать нам проповедь об умеренности,--заметил Роб.--И, говоря об алиби ...
--Я собираюсь помирить вас двоих, даже если это станет последним поступком в моей жизни.--Он схватил обоих за руки.--Вам нужны физические упражнения. Не спорьте! Пошли со мной.
На шлюпочной палубе ветер дул в полную силу, брызгая в глаза соленой влагой и заставляя сильнее ощущать качку. На обширном свободном пространстве кормы в сторону от закамуфлированных бомбар дировщиков находились две сетки для палубного тенниса и участок для игры в карты. Вдоль правого и левого борта тянулись скамейки. На краю одной из них в одиночестве сидел Боугарт. Его ноги в огромных башмаках были широко расставлены, а твидовая шляпа сдвинута за уши. В шести метрах от
него на деревянной подставке торчал колышек, на который он пытался набросить метательные кольца.
Полностью поглощенный этим занятием, Боугарт что-то злобно бормотал, попутно комментируя каждый бросок и не обращая ни на кого внимания, словно находился на другой планете.
--Если парень понимает по-английски, то почему скрывает это? Взял слишком вправо ... Потом ремень для правки бритв ... Слишком высоко ... И эти чертовы чернила ... Опять промазал ...
--Винцент Боугарт!
--И зачем так много печатей? Проклятое корыто все еще качается ... Если бы только была хорошая причина ...
Подойдя ближе, Роб пронзительно свистнул. Пробудившись от грез, Боугарт сердито уставился на него.
--Так это вы? Наконец поднялись с койки и ходите.
--Полагаю, вы не страдали от морской болезни?
--Я? – Боугарт презрительно фыркнул.--В жизни ею не страдал. Это все ваше воображение. Возьмем, к примеру, меня. Когда я огибал мыс ...
--Вы едва ли знакомы с мисс Олбрайт и мистером Чарльстоном. Или уже успели познакомиться?
Чарльстон с нескрываемым почтением пожал руку Боугарта, что явно порадовало его. Вероника оставалась холодной и колючей. Поднявшись и отвесив ей поклон, Боугарт собрал с палу-
бы кольца и вернулся к скамейке.
--Я много о вас слышал, когда был  в Америке, господин Боугарт--сказал Чарльстон.--Жаль, я не знал, что вы  находились неподалёку от нас. Ребята в
мэрии оказали бы вам восторженный прием.
--Не сомневаюсь,--виновато произнес Боугарт-- Это одна из причин, по которой я старался не показываться в публичных местах. Я люблю Америку-- это самая гостеприимная страна в мире. Настолько гостеприимная, что, когда я провожу там две недели, меня приходится вносить на корабль, отравленного алкоголем. А я  не могу пить много.
--Кроме того,--продолжал Чарльстон,--едва ли можно было ожидать встретить вас так далеко от дома в такое время.
--Хмф,--буркнул Боугарт и метнул кольцо.
--А потом, если я правильно помню, газеты писали, что вас собираются ввести в парламент.
--Это ложь!--рявкнул Боугарт.--Не верьте ни единому слову! Они уже пытались это сделать и все еще выжидают момента, чтобы схватить меня и запихнуть в парламент. Но я одурачил их дважды и могу одурачить снова.--Он бросил еще одно кольцо, которое приземлилось в нескольких метрах
от колышка.--Полагаю, эконом сообщил вам, что мы решили собраться здесь и обсудить убийство?
Боугарт кивнул в сторону трапа, по которому поднимались еще бледные Купер и доктор Джонсон, за ними следовали третий помощник и эконом. Хотя еще ни слова не было сказано, Роб сразу ощутил изменение атмосферы. Эконом пребывал явно не в своей тарелке, несмотря на лихо сдвинутую
набок шапку.
--Доброе утро,--поздоровался Кассель.--Все здесь?
--Не совсем,--отозвался Боугарт.--Где капитан?
Последовала небольшая пауза.
--Капитан не сможет быть с нами сегодня утром,-- осторожно ответил Кассель.--Э-э ... возможно, весь день.
Боугарт застыл с поднятым кольцом, сверля маленькими проницательными глазками лицо эконома. Его скамейка качалась вместе с кораблем на фоне свинцового моря, усеянного белыми барашками. Ветер нещадно продувал палубу. Боугарт метнул очередное кольцо и вновь промазал. Он не стал развивать тему, но все понимали, что это означает. Окинув палубу взглядом, Роб понял, почему она выглядит по-другому. Количество дозорных у поручней было удвоено. Они вошли в опасную зону.
--Так вы хотели поиграть в покер?--осведоми-
лась Вероника, повернувшись к Чарльстону.--Вы знали, что здесь состоится еще одно заседание инквизиции!
Боугарт знаком остановил ее и обратился к эконому.
--Вы поместили восемь карточек с отпечатками пальцев в надежное место?
--Они заперты в моем сейфе. Сам Гудини не смог бы до них добраться. Остальные карточки я не запер, так как у всего экипажа есть алиби на субботний вечер. Так что нам от них мало толку.
Боугарт тщательно при целился перед очередным броском; уголки его рта были опущены.
--Скажите-ка,--обратился он к третьему помощ-
нику, закрыв один глаз и измеряя другим расстояние до колышка, покуда палуба поднималась и опускалась у них под ногами.--Предположим, мы схватим убийцу или кого-то, кто замешан в преступлении. Что вы с ним сделаете? Запрете в арестантской?
Третий помощник невесело усмехнулся.
--Нет, сэр. Такое бывает только в книгах. Меня уже спрашивали об этом. Арестантскую используют, только если кто-нибудь из команды напьется в порту. Она не для пассажиров.
--Ну так что вы сделаете с подозреваемым в убийстве?--настаивал Боугарт.
Третий помощник пожал плечами.
--Вероятно, капитан поместит его в свою каюту до передачи властям в порту.
--Поместит под охраной?
-- Скорее всего, запрет. В конце концов, бежать ему некуда. С этого корабля только один выход, когда нельзя раздобыть шлюпку,--прямо за борт.
--Угу. Как произошло с Дюма,--согласился Боугарт.
Он снова прицелился. На сей раз кольцо приземлилось в метре от цели. Лицо Боугарта разгладилось, став абсолютно спокойным, но Робу это нравилось еще меньше. Глубоко вздохнув, Боугарт посмотрел на Веронику Олбрайт.
--Тогда заприте там эту девушку,--сказал он.--Я отвечаю за передачу ее властям по прибытии.


                Г Л А В А  8


Последовало молчание. Вероника попятилась, не без изящества двигаясь по качающейся палубе. Ветер задувал ее локоны за уши, вынуждая прищуривать глаза. На ее лице застыл ужас.
--Не понимаю, о чем вы говорите!--воскликнула она пронзительным голосом.--Запереть меня?
--Вас,--кивнул Боугарт.--Капитан, старший механик, офицеры на мостике и эти ребята здесь ...-- он указал на третьего помощника и Касселя,--не могут допустить никаких глупостей. Плавание с боеприпасами в бурю вроде той, которая бушевала последние два дня, не похоже на пикник. У них за-
бот более чем достаточно, и они не могут позволить вам бросать гаечные ключи в машины просто для забавы.--Спокойствие, звучащее в его голосе, заставило ее отступить еще дальше.--Конечно, на борту нет «серого порошка» для проявления отпечатков пальцев,--продолжал Боугарт,--но тол-
ченый мел, нанесенный мягкой щеткой, успешно его заменяет. Ваши отпечатки найдены на выключателе в каюте миссис Торгай и на ее туалетном столе. Третий помощник обнаружил их прошлой ночью, а эконом сравнил с вашими отпечатками на карточке. Верно?
Третий помощник мрачно кивнул. Эконом уставился на палубу. Никто из остальных не издавал ни звука, кроме Купера, который со стуком уронил свой спасательный жилет и плюхнулся на скамейку рядом с Боугартом. Доктор Джонсон ухва-
тился одной рукой за спинку скамейки.
--Я хочу, чтобы вы прекратили притворяться дурочкой,--снова заговорил Боугарт, прицеливаясь перед очередным броском,--и отказались от всех выдумок, которыми пудрили нам мозги. Предупреждаю, это ваш последний шанс.
--Вы отрицаете, что я...--начала Вероника.
Боугарт. снова остановил ее.
--Я не отрицаю, что ваше имя, возможно, Вероника Олбрайт и что вы, возможно, кузина Хенкелса. Его фамилия показалась мне знакомой. Он сын старика Хенкелса, которого я знал, не  лично конечно,  когда он был контр-адмиралом. Сегодня утром мы с ним связались.
--Связались?--переспросил Чарльстон.--Как вам это удалось? Вам бы не позволили послать радиограмму. Мы отрезаны от всех.
--Я подумал, что это может считаться официальным делом, и мы воспользовались радиотелефоном.--Боугарт снова посмотрел на Веронику.--У адмирала есть сестра, Эллен Хенкелс. Ее первым мужем был Джон Макмилан из министер-
ства иностранных дел, и у них родилась дочь Вероника, прежде чем Джон умер лет восемнадцать назад. Позднее Эллен вышла за школьного учителя по фамилии Олбрайт. Старый Хенкелс категорически возражал против этого брака, во-первых, потому, что Олбрайт был не совсем с верхнего этажа, а во-
вторых, потому, что говорили, будто он сожительствует со своей экономкой--некой Франц. Но Эллен вышла за него, затем они вместе с девочкой уехали на Бермуды. Адмирал отказался общаться с сестрой. Правильно?
Бросая кольцо, он вытянул шею и обернулся. Едвин Хенкелс, словно бродящий призрак, закутанный до ушей в твидовое пальто, карабкался по трапу, волоча за собой спасательный жилет. Подойдя к скамейке, он отодвинул Купера и сел.
--Этот молодой парень,--продолжал Боугарт,-- говорил со своим отцом по радиотелефону и заявил, что девушка подлинная. Пока что мы этому поверим. Но мы не можем поверить откровенной лжи, будто она пробыла с молодым Хенкелсом пятнадцать минут в субботу вечером. Ну, девочка, вы собираетесь признаться, что были в каюте миссис Торгай,
или нет?
Челюсть Вероники напряглась. Она была испугана и к тому же казалась ошеломленной. Ее лицо выражало еще одну эмоцию, которую Роб не вполне мог описать словами. Неуверенность? Подозрение?
--Свет моих очей,--пробормотал Хенкелс, созерцая свои ботинки,--вам лучше откровенно признаться. Этим утром они поджаривали меня как камбалу, и ничто бы не удовлетворило меня больше убедительного алиби. Но это не сработало. В данный момент меня не заботит, что случится. Мне наплевать, даже если корабль пойдет ко дну. Неужели мы должны сидеть здесь на таком ветру? Не мог-
ли бы мы спуститься в бар и спокойно умереть?
--Предположим, я сказала вам ... не всю правду,-- заговорила Вероника.--Почему вы так из-за этого суетитесь?
Боугарт был искренне потрясен. Он застыл с кольцом в руке как парализованный, с открытым ртом и в съехавшей на глаза шляпе.
--Будь я трижды проклят!--воскликнул он.--Два убийства за пять дней! Почти паника в зоне субмарин! Полусумасшедший разгуливает с бритвой и револьвером! А эта девушка хочет знать, из-за чего мы суетимся!
--Чепуха!--отрезала Вероника. К ее страху примешивалось раздражение--во всяком случае, так казалось Робу.--Вы отлично знаете, кто убийца.
--Вот как?
--Конечно знаете. Это капитан Дюма.
--Капитан Дюма?
--Естественно. Вы знали это с субботнего вечера.
--Но, девочка моя ...
--Меня не интересует, какие истории вы распространяете,--прервала Вероника.--Капитан Дюма убил миссис Торгай, но потом не смог вынести тяжести своей вины и застрелился. Кузен моей стюардессы--один из дозорных. Она говорит, что он фактически видел, как это произошло--как
капитан Дюма поднес револьвер к голове и нажал на спуск. По-моему, это было преступление из-за страсти -- такое типично для французов. Он писал ей письма, а потом убил ее и забрал письма назад.--Купер вскочил и энергично замотал головой, но Вероника не дала себя перебить.--Все это я давно могла бы вам рассказать. Я видела его в субботу вечером.
--Одну минуту,--произнес Боугарт так резко, что это остановило явный приступ истерии Вероники.--Вы видели, как капитан Дюма убил миссис Торгай?
--Ну, не совсем. Это было бы слишком ужасно. Такого я бы не вынесла. Но я видела, как он выходил из ее каюты, когда она уже наверняка была мертва.
Боугарт, все еще держащий кольцо, уставился на него так, словно видел впервые в жизни.
--Дюма на месте преступления,--пробормотал он.-- Дюма пытается сказать им что-то и удивляется, когда они говорят: «Ah, ош». Дюма оставляет записку. Дюма устранен... Человек, который знал слишком много, получает пулю в затылок. ..--Он снова повысил голос.-- Когда вы видели его выходящим из каюты миссис Торгай?
--Примерно без пяти десять. Он нес большую пачку компрометирующих его писем--толщиной в четыре или пять сантимнтров!
--Вы снова нам лжете?--загремел Боугарт.
--Позвольте мне выразить свое мнение...--с улыбкой вмешался доктор Джонсон.--Видимо, у этой молодой леди развилась навязчивая идея на почве компрометирующих писем. Пачка писем шириной в четыре или пять сантиметров-- уже не пачка, а целый архив.
--Люди иногда совершают странные поступки,--задумчиво промолвил Купер.--Это совсем как в кино.
--Пожалуй,--мрачно согласился Чарльстон.-- Теперь, когда кота выпустили из мешка, я хотел бы кое-что понять. Молодой Вегман пересказывал нам вашу историю о таинственных письмах. Прежде всего, откуда вы знали, что у этой женщины полный чемодан писем?
Все начали говорить одновременно, но могучие легкие Боугарта заставили их умолкнуть.
--Спокойно! Девочка моя, расскажите нам, что с вами произошло между девятью сорока пятью и десятью вечера в субботу. Только на этот раз мы хотим услышать всю правду.
Вероника с трудом взяла себя в руки.
--Я пошла в каюту миссис Торгай умолять ее отдать письма бедного Едвина ...
--Черт побери мою душу, я же говорил вам, что никогда не писал никаких пи ...
--Ш-ш! Продолжайте, девочка.
--Тогда чтобы оказать кое-кому услугу.--В глазах Вероники (не без помощи положения лицом к ветру) блеснули слезы.--Когда я подошла к двери, то услышала, как она разговаривает в каюте с каким-то мужчиной.
--С каким мужчиной?--спросил Боугарт.--Вы могли бы опознать его голос?
--Боюсь, что нет. Помню, что голос был довольно низкий, но человек говорил тихо, и я не могла разобрать слов. Я вошла в каюту мистера Вегмана напротив (не зная, что это его каюта, иначе я бы никогда этого не сделала) и стала ждать, когда этот человек уйдет. Вскоре я услышала, как
дверь каюты Б-37 открыл ась и закрылась. Я рискнула выглянуть и увидела капитана Дюма, сворачивающего в главный коридор спиной ко мне. В руке у него был продолговатый конверт, полный писем.
--Откуда вы знаете, что там были письма?
--Ну, какие-то бумаги--естественно, я подумала, что это письма.
--Угу. А потом.
Девушка судорожно глотнула.
--Я постучала в дверь каюты миссис Торгай. Ответа не последовало, поэтому я открыла дверь. В каюте горел свет. Я увидела ее лежащей лицом вниз на туалетном столике, всю в крови ... Брр! Я едва не потеряла сознание. Чтобы убедиться, что она мертва, я подошла ближе и, должно быть, оставила на столе отпечатки пальцев. Выходя из каюты, я выключила свет. Не знаю, зачем я это сделала,--
я чувствовала себя ужасно. Смутно помню, как я скользнула назад в каюту мистера Вегмана и стала думать, что делать дальше. Я простояла там минут пять за закрытой дверью ...
--Вы сознаете, мисс Олбрайт,--прервал ее эконом, --что настоящий убийца, должно быть, находился в каюте Б-37--вероятно, прятался в ванной,--когда вы вошли взглянуть на тело миссис Торгай?
--К-как это?
--Если только миссис Торгай не убил Дюма, а его не убил кто-то другой, что выглядит не слишком правдоподобным. Продолжайте.
--Я простояла в каюте мистера Вегмана минут пять...
--Стоп!--На сей раз ее перебил Боугарт.--В течение этого времени кто-нибудь выходил из каюты Б-37-- после того, как ее покинул капитан Дюма? Вы слышали кого-нибудь?
Вероника покачала головой:
--К сожалению, я была слишком расстроена, чтобы обращать на это внимание. Если бы кто-то выходил, я бы все равно не услышала. Но убийцей должен быть Дюма! Мне и в голову не приходило, что это может быть кто-то другой. Он застрелился--значит, все сходится. Вы просто пытаетесь меня запугать! .. Минут через пять я услышала, как кто-то подошел
к каюте Б-37 и постучал в дверь. Я выглянула снова и увидела мистера Вегмана. Вскоре он открыл дверь. Когда он послал стюарда за капитаном, я попыталась улизнуть, но едва не налетела на стюардессу и снова скрылась в каюте. Все остальное, что я вам рассказала,--чистая правда. Я оставалась в каюте мистера Вегмана, а потом в его ванной несколько
часов. А когда он вернулся, то осыпал меня оскорблениями.
Боугарт казался слегка озадаченным.
--Все это время вы думали, что Дюма--убийца. Тогда почему вы об этом не сообщили?
--Чтобы спасти Едвина!--трагическим тоном воскликнула девушка.--Я даже рассчитывала на благодарность.
Должно быть, Вероника инстинктивно чувствовала, что переигрывает, но продолжала переигрывать еще сильнее, повторив слушателям историю о письмах, которую рассказывала Хенкелсу. Маленький демон эмоциональной игры проник в ее арийскую душу, взывая к сентиментальной драме. Роб знал это. И Хенкелс, имевший несколько дней на
размышление, очевидно, понимал это тоже.
--Значит, вы защищали доброе имя этого парня?-- осведомился Боугарт, бросая последнее кольцо.
--Да.
Боугарт посмотрел на Хенкелса:
--Эти письма существовали в природе?
--В последний раз говорю, что нет! Неужели я похож на олуха, который изливает душу на бумаге? Устно--да. В ночном клубе--несомненно. Но не для глаз адвоката. Не думайте, Вероника, что я не испытываю к вам благодарности. Я ценю то, что вы пытались сделать, и мой старик оценит это тоже. Но не сочтите меня неучтивым, если я скажу, что все ваши
усилия помочь мне только посадили меня в лужу.
--Вы видели тело убитой женщины?
--Видел.--Длинное лицо молодого человека слегка позеленело.--В холодильной комнате, или как это называется.
--И вы узнали ее?
--Нет. Разве только ...--Он слегка сдвинул брови.--  У меня сложилось смутное впечатление, что я однажды видел ее раньше при обстоятельствах, которые показались мне очень комичными, и с кем-то, чье лицо я тоже видел на борту этого корабля.
--Но где? Когда? И с кем?
--Не помню!--простонал Хенкелс.--Если бы чертово море немного угомонилось и позволило моим кишкам не давить мне на мозги, я мог бы расшевелить свое подсознание.
--Вам может представиться шанс, если мы попадем в туман,--усмехнулся третий помощник.--Что весьма вероятно.
--Премного благодарен за маленькое утешение.-- Хенкелс повернулся к Боугарту.--Может, и вы, сэр, сумеете меня утешить? Разве так уж невозможно, что Дюма убил эту женщину, а потом покончил с собой? Моим размягченным мозгам это кажется самым разумным объяснением.
--Именно этот вопрос я хотел задать!--вмешался доктор Джонсон, постукивая наманикюренными пальцами по спинке скамейки.--Почему вы так уверены, что это не самоубийство?
--Потому что ...
--Одну минуту!--Доктор Джонсон поднял руку.-- Если верить истории мисс Олбрайт, я не могу видеть иного объяснения. Мог ли кто-то еще выскользнуть из каюты миссис Торгай после ухода капитана Дюма, чтобы это не услышала мисс Олбрайт? Ведь она слышала, как дверь открылась и закрылась раньше. Уверен, что она бы услышала это снова. Не придумываете ли вы воображаемого убийцу ради удо-
вольствия создать себе проблему? Поверьте, леди и джентльмены, у меня есть опыт в подобных делах.
Боугарт вскинул голову:
--Опыт? Какой опыт?
Доктор усмехнулся:
--Несколько лет я работал полицейским врачом в отделе «A» столичной полиции. По поводу этого дела я помалкивал, так как хотел, чтобы гора пришла к Магомету.--Он щелкнул пальцами, словно стряхивая хлебную крошку.--Имя старшего инспектора Мак-Грегори вам что-нибудь говорит, господин Боугарт? Или сержанта, а ныне инспектора Престона? Но оставим мою репутацию. В понедельник утром я,
по просьбе судового врача, никогда не делавшего подобных операций, произвел вскрытие тела миссис Торгай.
Чумак поразился внезапному напоминанию его английской эпопеи. Но ещё больше удивился тому, что он получил предложение от Скотл-Ярда расследовать одно запутанное дело и направлялся в Англию на этом судне. Впрочем, сейчас нужно расспутать это дело и необходимо отвлечья от всех посторонних мыслей. Лицо его вновь стало непроницаемым.
--Отлично,--кивнул Чарльстон.--Я на этом настаивал. Согласно закону ...
Доктор Джонсон остановил его.
--Настойчивость мистера Чарльстона привела к результатам, которые могли бы вас удивить.
Боугарт уставился на него:
--Вы не собираетесь сообщить нам,  что эту жен-
щину отравили или утопили?
Доктор рассмеялся. Роб подумал, что его постоянные смешки и шуточки могли бы действовать им на нервы, если бы не были искренне веселыми и не помогали бы разрядить обстановку.
--Я только сказал, что результаты могли бы вас удивить,--напомнил доктор Джонсон.--Но сейчас я спрашиваю вас как юрист-медик: какие есть доказательства, что капитан Дюма не застрелился сам?
Джек Купер поднялся и повторил свой рассказ.
--Вы действительно все это видели?--допытывался
доктор.
--Я видел убийство своими глазами!--Купер указал на них, дабы усилить впечатление.
--Но как вы могли быть уверены в кромешной тьме, что рядом с капитаном был кто-то еще? Или что ему выстрелили в затылок?
--Я видел это во время выстрела,--просто ответил Купер.
--При вспышке?
--Да.
--Мой дорогой сэр, это невозможно.
Купер изменился в лице.
--Вы называете меня лжецом?--осведомился он после паузы.
--Вовсе нет. Я только говорю ...
--Если это не значит назвать лжецом...--Купер внезапно подпрыгнул, словно каучуковый мяч.
--Ну, ну!--успокаивающе произнес Чарльстон, покуда Боугарт, собрав кольца, возобновил их метание.--Все это дело выглядит невозможным. Когда несуществующие люди оставляют отпечатки пальцев, это невозможно. Когда два плюс два не
равняется четырем, это невозможно. Говорю вам, господин Боугарт, вы должны в этом разобраться, иначе мы все спятим. Так больше не может продолжаться. Или может?
Этой ночью убийца нанес новый удар.

Вечер среды. Свежий северо-восточный ветер, стрелка барометра падает. Долгота и широта опущены по требованию цензора. Напряжение в атмосфере растет, как будто эхо приглушенного щелканья радиоключа проникало в пассажирские помещения. Офицеры, как обычно, занимались своими делами, но их можно было увидеть только на расстоянии. Они появлялись и исчезали. Лайнер в море не менее чувствителен к эмоциональной атмосфере, чем театр, что ощущали на себе пассажиры. Было объявлено, что в салоне после обеда покажут фильм, но бар закроется в десять.
Роб, убивая время до переодевания к обеду, направился в свою каюту незадолго до семи. Он не прошел дальше двери рядом с сувенирной лавкой на палубе «Б», когда его задержал знакомый сердитый голос:
--Слушайте, это начинает действовать мне на нервы. Повторяю: мне не нужен восстановитель волос. Я хочу только побриться, понимаете? По-брить-ся! Пять дней я брился сам, чтобы не попадаться вам на глаза. Ради бога, прекратите болтать о восстановителе и переходите к делу!
--Волосы как трава,--сказал парикмахер.--Трава растет, не так ли, сэр? Ни один мыслящий человек не может в этом сомневаться. А почему она растет?
--Понятия не имею.
--Потому что ее поливает дождь!--с триумфом заявил парикмахер.--Как видите, даже трава, которая является даром Божьим и природным феноменом, требует орошения.
Роб отодвинул занавес и просунул голову в парикмахерскую. Комната с белыми плитками и сверкающими зеркалами выглядела бы чистой и аккуратной, если бы не Боугарт, который злобно уставился на белое покрывало поверх съе-
хавших на нос очков. Парикмахер, открыв стеклянную дверцу и обследовав кипятящиеся полотенца, с удовлетворением закрыл ее и продолжил взбивать мыльную пену в керамичеческой кружке.
--Как видите, даже госпожа Природа нуждается в подобном уходе ... Входите, сэр, вы следующий!
Узнав Роба, парикмахер прекратил взбивать пену и поставил кружку. Казалось, в голове у него мелькнуло зловещее подозрение. Но так как Роб всего лишь кивнул, подумав, что ему не мешает подстричься, подошел к стулу и взял журнал, парикмахер возобновил работу, время от времени поглядывая на Роба уголком глаза.
--Скажу вам еще кое-что, сэр,--громко продолжал он.--Вчера я чувствовал себя слегка обиженным... Позвольте взять ваши очки, сэр. Вот так.
--Вы помните, что я говорил вам насчет полотенца? Оно не должно быть слишком горячим. У меня чувствительная ...
--как и у всякого человека, у меня имеется своя гордость,--оскорбленным тоном заявил парикмахер.--К тому же вы были моим первым клиентом ... Давайте попробуем полотенце. Надеюсь, оно не слишком горячее?
--Угу!
--Да или нет, сэр?
--Угу! Угу! Угу!
--Тогда все в порядке. Сидите спокойно, сэр, Пока я не оберну его вокруг вашей головы, оставив снаружи нос. Кстати, о носах ... но я еще к этому вернусь. Я говорил, что у меня, как у любого человека, имеется гордость. Хотя вы заплатили мне втрое больше положенного, но джентльмен крайне редко встает с моего кресла, когда у меня на кисточке еще остается пена... Ладно, оставим этого. Сегодня вечером показывают фильм с  Элизабет Тейлор, и я уверен, что вы ... Что-нибудь не так, сэр?
Последовала такая долгая пауза, что Роб, в задумчивости перелистывавший страницы журнала не глядя на них, наконец почувствовал ее. Он испытывал глубокое отвращение к творящейся на корабле неразберихе. Роб знал, что Вероника Олбрайт-- мошенница, и подозревал, что неприятности еще не закончились. Эффект молчания был подобен
взрыву. Он поднял взгляд и увидел отражение лица Боугарта в большом зеркале на стене.
Держа в руке полотенце, Боугарт пытался выпрямиться в кресле парикмахера. Выражение его раскрасневшегося лица и выпученных немигающих глаз не могло бы выглядеть более странным, даже если бы парикмахер огрел его по затылку бутылкой знаменитого восстановителя волос.
--Дайте мне мои очки!--внезапно потребовал он.
--Сэр?
--Дайте мои очки!--рявкнул Боугарт, соскальзывая с кресла и возясь с обмотанным вокруг шеи покрывалом.--К сожалению, сейчас у меня нет времени для бритья.
Это явилось пределом того, что могла вынести профессиональная гордость парикмахера. Какое-то мгновение казалось, что сейчас он швырнет кружку с пеной на пол и запляшет на осколках.
--Избавьте меня от этого чертова облачения Аппия Клавдия!--взвыл Боугарт, но, когда покрывало убрали, он неожиданно пожал парикмахеру руку.--Вы сами не знаете, какую услугу мне оказали. Когда я думаю, что избегал этого места, хотя оно все время служило источником вдохновения, то готов пнуть самого себя так, чтобы я отлетел к самому носу
этого корыта. Я обязательно вернусь и даже куплю бутылку вашего восстановителя! А пока вот вам фунт в качестве аванса. Пошли, Роб. У нас есть дело.
Двое клиентов так быстро вылетели из комнаты, что парикмахеру пришлось бежать за ними с их спасательными жилетами. Когда они спускались по ступенькам, Боугарт поделился информацией.
--Нам нужно найти эконома. Я не уверен и ненавижу делать предсказания, но думаю, что нашел разгадку.
Хотя офис эконома был открыт, самого Касселя там не оказалось. Его клерк, симпатичный веснушчатый молодой человек с серьезными манерами, выразил сожаление.
--Я хочу только взглянуть на карточки с отпечатками пальцев пассажиров,--настаивал Боугарт. --И мне нужно увеличительное стекло.
--Простите, сэр, но карточки в сейфе, и я не знаю, как его открыть.
--Где эконом?
Молодой человек заколебался.
--Думаю, на совещании в капитанской каюте. Я не могу беспокоить его даже ради вас.
Лицо Боугарта помрачнело.
--Вот как? Поблизости субмарины?
--Не знаю, сэр. На вашем месте я бы вернулся позже.
--Насколько позже?
--Вероятно, намного. В любом случае после обеда.
--Ничего не поделаешь,--проворчал Боугарт.
--А вы не можете зайти в капитанскую каюту?
--Нет, если они заняты серьезным делом. А вы не можете немного потерпеть?--огрызнулся Боугарт, хотя был самым нетерпеливым из людей.--Время еще есть, а немного жратвы нам не повредит.
«Немного жратвы» заставило остальных пассажиров явиться в ресторан. Боугарт с заткнутой за воротник салфеткой ел спокойно, не произнося ни слова. Никто не упоминал о субмаринах. Купер и Чарльстон затеяли долгий библейский спор об израильтянах, пересекших Иордан, ширину которого они обсуждали некоторое время, покуда кто-то не осведомился, не имеют ли они в виду Красное море.
Купер, упрямый как целый сомерсетширский полк, настаивал, что это был Иордан. Чарльстон, более податливый, рассказал мрачный анекдот о наводнении в Пенсильвании. Доктор Джонсон присоединился к разговору с еще более мрачным
анекдотом о войне в Испании. По какой-то причине истории казались забавными, вызвав дружный смех.
Снова ожидание... Роб внезапно осознал, что война состоит из сплошного ожидания и потому так действует на нервы. Эконом так и не появился. После обеда все собрались в салоне, где показывали
фильм. Пассажиры серьезно наблюдали, как Элизабет Тейлор доводит до слез злых богачей и объединяет любящие сердца--зрелище хотя и бросавшее вызов здравому смыслу, но
помогавшее коротать время. Посреди фильма Боугарт куда-то исчез и больше не возвращался.
Качка началась снова, и Хенкелс быстро удалился. Доктор Джонсон предложил поплавать в бассейне, и Роб обещал к нему присоединиться. Затем он последовал за Вероникой Олбрайт в
курительную. Девушка села на диван подальше от света.
--Привет,--поздоровался Роб.--Не хотите выпить со мной?
--Нет, спасибо.
--Простите. Я забыл, что вы не одобряете выпивку.
--Если вы так ставите вопрос,--отозвалась Вероника,--я выпью бренди.
Часы над пустым камином громко тикали. Роб не намеревался уязвить девушку своим замечанием. Kогдa Вероника выходила из салона, она показалась ему усталой, одинокой и подавленной. На ней снова было серое вечернее платье, которое выглядело поношенным.
--Понравился фильм?
--Так себе.
--Неважно себя чувствуете?
--Со мной все в порядке, благодарю вас. Откуда это внезапное дружелюбие, мистер Вегман?
«О боже!»--подумал Роб, чувствуя на себе ее взгляд. Молочно-белые обнаженные плечи девушки создавали более яркое впечатление юности, чем ее лицо. Она нервно щелкала замком сумочки.
--Мне не следовало это говорить,--сказала Вероника.--Я ничем не лучше вас. то невозможно.
--Еще как возможно. Вы ведь думаете, что я не лучшим образом выглядела утром на шлюпочной палубе, не так ли? Но для меня это облегчение. Я вам не нравлюсь и поэтому больше не буду перед вами притворяться. Я не хуже вас знаю, кем себя выставила.--Внезапно она ударила себя сумочкой
по бедру, и ее голос дрогнул.--Во всем мире нет более жалкого создания, чем я!
Снова игра? Роб в этом сомневался. В голосе девушки звучала искренность, которую он редко слышал в нем раньше.
--Успокойтесь,--сказал Роб.--Я вовсе не думаю, что
вы кем-то себя выставили. Просто вы могли бы с самого начала рассказать им то, что знали, и не делать из этого тайну.
--Вы имеете в виду историю о компрометирующих письмах в сумке той женщины?
В этот момент сумочка самой Вероники, чьим замком она постоянно щелкала, распахнулась. Стюард, принесший им бренди, склонился над ними в полумраке и поставил бренди на низкий кофейный столик у дивана. И он, и Роб видели то, что лежало в сумочке Вероники,--большой никелированный электрический фонарь.
--Прошу прощения, мисс,--поколебавшись, заговорил стюард,--но ...
--Да?
--Этот фонарь...--Стюард виновато улыбнулся.--Вы ведь не берете его с собой на палубу? Я просто подумал, что должен предупредить вас ...
--Конечно нет!--ответила Вероника.--Я взяла его на случай ... ну, если электричество погаснет и нам придется садиться в спасательную шлюпку в темноте и холоде.
--Все в порядке, мисс,--заверил ее стюард. У него были манеры дипломата--он мог говорить о погоде тоном человека, делящегося конфиденциальной информацией.--Только,--добавил он, понизив голос,--я слышал, что прошлой ночью что-то случилось. Кто-то оставил открытым иллюминатор, или, может быть, один из дозорных курил на палубе. Как бы
то ни было, нужно соблюдать осторожность.
--Но...--Вероника выдержала паузу.--Они не станут стрелять, пока мы не сядем в шлюпки?
--Конечно нет.--Стюард снова улыбнулся.--Беспо-
коиться не о чем, мисс.--Он бросил многозначительный взгляд на Роба.--Бар закрывается в десять, сэр. Мне придется выключить свет. Хотите сделать последний заказ?
Роб покачал головой, и стюард отошел, оставив их вдвоем.
--Сигарету?
--Нет, спасибо.
Он зажег сигарету для себя и залпом допил свое бренди.
--Простите,--внезапно заговорила Вероника,--но не допьете ли вы и мое бренди?--Она встала и подобрала спасательный жилет.--У меня ужасно болит голова, и я хочу лечь. Вы не возражаете?
--Вовсе нет.--Роб поднялся, опираясь на трость и чувствуя боль в ноге.--Примите пару таблеток аспирина и ложитесь. Доброй ночи.
--Доброй ночи.
Море успокаивалось, и стук машин становился громче. Часы начали бить десять. Роб курил, пока не выключили свет и пока стюард укоризненно не склонился в его сторону. Допив бренди Вероники, он направился через длинную галерею где прихватил пару книг, в салон и уселся в углу, откуда мог наблюдать за главной лестницей. Еще до одиннадца-
ти, направляясь в свою каюту, мимо прошел Купер, немного позже--Чарльстон.
--Я слышал,--заметил Чарльстон,--что сегодня десятью милями позади нас потопили нефтяной танкер.
--На этих кораблях можно услышать что угодно.
--Ха! Вы кажетесь необычайно хладнокровным.
--Просто обычным,--отозвался Роб.--Вы, случайно, не знаете номер каюты мисс Олбрайт?
Чарльстон воздержался от шутливых замечаний.
--Кажется, знаю!--воскликнул он после паузы. В-20. Помню, она смеялась и говорила, что это формула какого- то газа.
--Спасибо.
--Будьте осторожны,--предупредил Чарльстон и удалился.
Машины продолжали стучать. Боугарт все еще не появлялся. В половине двенадцатого Роб больше не мог игнорировать предупреждение стюарда салона о выключении света. Он направился к офису эконома, но на стук никто не ответил. Потом Роб намеревался подойти к каюте В-20 и убедиться, что Вероника легла спать, но в последнюю минуту решил, что его мотив может быть неверно истолкован. Вернувшись в главный холл на палубе «А», который оставался более-менее освещенным, Роб сел и начал чи-
тать.
Часы на стене щелкали при каждом движении стрелок. Тяжелый воздух на борту герметически закупоренного корабля снова сделал свое дело, и Роб задремал на стуле. Внезапно он проснулся, не зная, сколько прошло времени, но с острым ощущением, что ему грозит опасность и что за ним наблюдают.
Роб настороженно огляделся. Тусклая лампа горела только над лестницей--кто-то, очевидно, погасил остальной свет. На борту «Эврики» не слышалось ни звука, за исключением поскрипывания переборок и стука машин. Посмотрев на часы над лифтом--те самые, которые отмечали время после ухода Анжеллы Торгай,--он с испугом увидел,
что уже без десяти три.
Его единственным желанием было как можно скорее найти Боугарта. Роб не мог лечь спать, не узнав разгадки. Нужно отыскать каюту Боугарта на шлюпочной палубе, несмотря на опасность--реальную или воображаемую. Чувствуя головокружение от духоты воздуха и стараясь двигаться бес шумно, насколько позволяла хромота, Роб направился к дверям затемнения и выбрался наружу.

Найти сходный трап было нетрудно. Роб поднялся на шлюпочную палубу. Ветер прекратился, и холодное зимнее небо усеивали звезды. Тусклый голубоватый свет позволял различить отдельные предметы на расстоянии нескольких метров. Было так тихо, что Роб слышал перешептывание
дозорных. Но ощущение опасности не исчезало--он чуял ее почти физически. Что-то метнулось впереди него.
Белое меховое манто выдало его обладательницу. Роб понял, что это Вероника Олбрайт, прежде чем схватил ее за запястье. В ее руке поблескивал электрический фонарь. Собственный хриплый шепот показался Робу призрачным звуком, исходившим скорее из мозга, чем изо рта.
--Отдайте мне этот фонарь.
Ответа не последовало.
--Отдайте мне фонарь,--повторил Роб.--Если вы по-
пытаетесь нажать кнопку, мне придется вас ударить. Неужели вы еще недостаточно натворили?
--Вы с ума сошли!--прошептала в ответ Вероника.-- Вы же не думаете, что я собиралась ...
--Отдайте фонарь!
Море монотонно шипело и плескалось в такт движениям огромной серо-черной трубы и фок-мачты на фоне звездного неба. Это был час самоубийств и дурных снов. Скоро начнется рассвет. Роб попытался вырвать фонарь.
--Слушайте!--внезапно сказала Вероника.

Оба резко повернулись. Послышался топот ног по палубе и голос--негромкий, но четкий в ночном безмолвии.
--По правому борту со стороны носа субмарина! Выпустила торпеду!—Даже брат капитана не знал, что это всего лишь учебная торпеда.
Спустя двадцать секунд колокола начали звонить в каждом углу корабля, подавая сигнал тревоги.























         Г Л А В А  9


«Что дальше?»--думал Роб, не ощущая никаких эмоций, которые мог бы припомнить впоследствии. В течение двадцати минут перед началом колокольного звона сотня мыслей промелькнула у него в голове. Его интересовало, взлетит ли корабль на воздух, как заводная игрушка, которая была у него в детстве, куда бы ни попал снаряд, или в корпусе есть места, где он мог бы взорваться без детонации груза.
Колокола звенели под палубой, словно на пожаре.
--Бегите в вашу каюту,--скомандовал Роб,-- возьмите одеяло и все, что может понадобиться, и идите в столовую. Спасательный жилет при вас?
--Вы же не думаете, что я пыталась подать сигнал ...--начала Вероника.
--Не важно, что я думаю. Вы можете двигаться быстрее меня. Торопитесь!
--Разве мы не пойдем к спасательным шлюпкам?
--Черт бы вас побрал!--выругался Роб.--Вы же слышали, что говорил нам третий помощник. Выполняйте инструкции!
Кто-то рассказывал ему, что движущаяся в воде торпеда издает щелкающий звук, похожий на смешки, и что, если заметить ее на достаточно далеком расстоянии, корабль, двигаясь зигзагами, может от нее увернуться. Вероника убежала. Колокола продолжали звонить. Роб поспешил вниз. Дважды он падал, не чувствуя боли.
Нижние палубы пришли в движение. Мимо быстро прошел матрос, свертывая канат. Застегнув спасательный жилет, Роб вошел в свою каюту, показавшуюся ему невыносимо жаркой. Достав из ящика туалетного стола бумажник и паспорт, который утром забрал у эконома, он огляделся в поисках других предметов, которые могут пригодиться. Перчатки. Запасные сигареты и спички. Противогаз и
одеяло. Одна часть его мозга продолжала напряженно прислушиваться, словно микрофон. Роб ожидал взрыва торпеды, но его не было. Неужели она уже взорвалась? Это казалось невероятным. Выйдя из каюты, Роб добрался до коридора, но вспомнил, что забыл пальто, и вернулся за ним.
Его удивляло, что он больше не боится. «Убирайся отсюда--говорил себе Роб.--Чего ты ждешь? Не глазей по сторонам! Торпеда вот-вот взорвется!»
Выйдя во второй раз, Роб встретил своего каютного стюарда, который спросил, есть ли у него все необходимое, и получил утвердительный ответ. Из-за колокольного звона все еще приходилось кричать. Когда Роб добрался до столовой,
там уже были некоторые пассажиры. Третий помощник, стоявший у двери, пересчитывая входящих, кивнул и усмехнулся, когда Роб прошел мимо.
Маленькие мозаичные зеркала колонн сверкали при ярком свете, отражая происходящее. На столах были скатерти. Купер, в спасательном жилете, одеяле и зеленой тирольской шляпе с пером, спокойно стоял у стола, барабаня по нему пальцами. У другого стола сидел Чарльстон в противогазе. Вскоре вошли доктор Джонсон и Хенкелс, курящий сигарету. Оба, подумав, сели. Никто ни с кем не разговаривал. Последней появилась Вероника.
Звон внезапно прекратился, но все по-прежнему молчали. Сняв спасательный жилет, Роб надел пальто и нацепил жилет поверх него. Вероника за соседним столиком возилась со шнурками, и он помог ей. Она первая нарушила молчание.
--Я боюсь ...--начала девушка, но Роб стиснул ее плечо, и она умолкла.
Одна из дверей кухни скрипнула. Вода в графинах на столиках наклонялась взад-вперед в соответствии с движениями корабля. Роб не ощущал изменения скорости. Чарльстон поднял с лица противогаз и громко произнес:
--Должно быть, они промазали.
--Похоже на то,--кивнул Купер.--Сын мой,--оклик-
нул он третьего помощника,--я забыл подарок для малышки. Могу я вернуться за ним наверх?
--Нет. Пожалуйста, оставайтесь на месте.
--Но какого черта они ждут?--осведомился Чарльстон.
--Сохраняйте спокойствие.
Хенкелс, посмотрев по очереди на каждого пассажира, продолжал с высокомерной улыбкой курить сигарету. Доктор Джонсон задумчиво проверял содержимое своих карманов: фонарь, портсигар, фляжку, зажигалку и две плитки шоколада. Один раз его рука дрогнула, и он быстро огляделся, боясь, не заметил ли кто-нибудь это. Купер вздохнул со
скучающим видом. Во время недавней войны их приучили к опасности, подумал Роб.
--Сын мой, могу ли я...--снова обратился Купер к третьему помощнику.
Роб сидел неподвижно. Где же Боугарт?
Весь корабль словно ожил, наполнившись движениями и звуками снаружи. Чарльстон потирал руки в перчатках. Доктор Джонсон налил в стакан немного воды и выпил ее.
--Мистер третий помощник!--резко окликнул Роб, и все вздрогнули.--Одного из нас не хватает. Мы ...
--Пожалуйста, тише.
По наружному трапу застучали шаги, и третий помощник вытянулся по стойке–«смирно». Стеклянные двери открылись, и Роб увидел последнего человека, которого ожидал увидеть,--капитана Вегмана. Войдя в комнату, капитан  окинул всех взглядом и спокойно заговорил:
--Не тревожьтесь, леди и джентльмены. Опасности нет.--Он расправил широкие плечи.--Нет никакой субмарины. Можете возвращаться в ваши каюты. Мы стали жертвами ложной тревоги.
Понадобилось около полуминуты, чтобы смысл этих слов дошел до людей, приготовившихся к смерти. Воцарилось гробовое молчание, нарушаемое лишь топотом ног наверху--экипаж возвращался в свои спальные помещения. Красный лак столовой, множество зеркал, отражающих капитана Вегмана с поднятой рукой,--ни один эпизод плавания
не запечатлелся в памяти Роба так ярко, как этот.
Доктор Джонсон поднялся со стула, но у него онемели ноги, и он, улыбнувшись, снова сел. Хенкелс зевнул.
--Одну минуту!--сказал капитан Вегман.-- Закройте двери.
Третий помощник повернулся, закрыл двойные двери и запер их на задвижки, потом заглянул в кухню убедиться, что она пуста. Капитан Вегман, держа руки в карманах, шагнул ближе к пассажирам.
--Я сказал, что вы можете возвращаться в ваши каюты,--продолжал он,--но выразился фигурально, чтобы успокоить вас. Предпочитаю, чтобы вы какое-то время оставались здесь. Дело в том, что ложная тревога была неслучайной.
Подойдя к столу, капитан оперся на него.
--Не знаю, известно ли это вам, но каждый из вас находился под наблюдением с воскресного вечера. Нет ни одного вашего движения, о котором бы я не знал. Мне незачем говорить вам, что среди нас убийца. Я позаботился, чтобы он не совершил новое преступление, но, к сожалению, я кое-чего не предвидел. Убийца придумал новую уловку. Он притво-
рился дозорным и поднял тревогу, якобы увидев субмарину.
Мы не могли рисковать и попались на удочку, оставаясь в таком состоянии почти десять минут. Все на борту были заняты собственными обязанностями на случай атаки--никто больше ни на что не обращал внимания. Под таким прикрытием у убийцы было достаточно времени сделать то, что он
хотел. Была совершена попытка ограбить офис эконома.
Капитан Вегман сделал паузу. Теперь он стоял так близко, что Роб слышал его тяжелое дыхание.
--Во время этой попытки,--продолжал он,-- Винцент Боугарт был ранен--мы опасаемся, что серьезно. Грабитель ударил его сзади. Помощник эконома,...--капитан помедлил и облизнул губы,--убит. Он умер, исполняя свой долг. Ему раздробили череп каким-то тяжелым орудием--мы думаем, что каминной кочергой из курительной. Как бы то ни было, он мертв. Я подумал, что вы все должны это знать.
Молчание. Слушатели застыли, как парализованные. То, чего не удалось добиться ложной тревоге, смогла сделать страшная новость.
--Буду признателен,--закончил капитан,--если вы все останетесь здесь на некоторое время. Кроме моего брата. Пошли со мной, Роб. Если кто-нибудь хочет есть или пить, обратитесь к третьему помощнику.
На полпути к двери он остановился, повернулся и добавил, с трудом подбирая слова:
--Вам пришлось нелегко. Вы не заслужили такого обращения. Во время того, что вы считали реальной опасностью, вы вели себя как ветераны. Спасибо! Идем, Роб.--Подойдя к дверям, капитан отодвинул засов и открыл их, пропуская вперед брата.
Роб оставил все свои вещи в столовой. Выходя, он видел, как Вероника Олбрайт уронила на стол голову, стиснув ее руками. Капитан ждал его в дальнем углу палубы «В», около закрытого офиса эконома.
--Ну?--спросил Роб.--Что произошло?
--Аккуратнейший трюк, о каком я когда-либо слышал,--почти с восхищением отозвался капитан Вегман.--Ложная тревога--и сразу же убийство.
--Но ведь убить бедного Боугарта не удалось?
--Нет. Мы не знаем, насколько серьезно он ранен. Сейчас с ним доктор.--Капитан Вегман посмотрел на брата.--Ты слегка позеленел, парень. Но я тебя не упрекаю.--Он невесело усмехнулся.--Ладно, как-нибудь пробьемся. Хочешь выпить?
--Не сейчас. Что именно случилось?
--Один Бог знает. Кассель чудом не пострадал. Мы все спим одетыми. Каюта эконома рядом с его офисом. Когда началась тревога, он встал, открыл сейф, отпер кассовый ящик и позвонил своему помощнику, чтобы тот пришел за деньгами и бумагами, пока он будет помогать с пассажирами. Но третий помощник сказал, что помощь ему не нужна, и Кассель вернулся. Его не было всего пять минут,
но вред успели причинить. Можешь сам поговорить с Касселем.
Роб пытался привести в порядок мысли. Сквозь путаницу начал четко просматриваться извилистый путь убийцы, похожий на змеиный след. Боугарт разгадал его игру. Доказательства содержались в карточках с отпечатками пальцев, которые эконом запер в сейфе. Боугарт хотел добраться до этих карточек, но того же хотел и убийца. Однако Кассель не стал бы даже показывать их и тем более
отдавать не имеющему никаких полномочий пассажиру, а взлом судового сейфа--не очень практичный метод для любителя.
Ложная тревога послужила двойной цели. Она заставила эконома открыть сейф, что он, естественно, должен был сделать в случае атаки субмарины, и создала ширму для вора, позволив ему взять то, что он хотел, покуда все на борту были заняты другими делами. Для наскоро сымпровизированного план выглядел гениальным. Роб спрашивал себя, почему он
не смог предвидеть подобное.
Капитан Вегман открыл дверь офиса эконома.
--Входите и посмотрите на катастрофу,--мрачно произнес эконом.--Бедняга Тутсер!
В офисе царил беспорядок. Картонные коробки, куда помощник эконома поместил карточки с отпечатками, были разбросаны на полу, казавшемуся испещренным черными отпечатками пальцев на белых карточках и паукообразными подписями. Ящики стола были выдвинуты, как и кассовый ящик. Стальная коробка с деньгами и бумагами стояла
на столе с поднятой Крышкой. Сейф был открыт. Кассель сидел на отремонтированном вращающемся стуле в углу, стиснув руками голову.
--Пять минут!--повторял он.--Пять минут!--Когда
вошел капитан, эконом поднялся.
Сквозь полуоткрытую дверь Роб заглянул в каюту эконома. На койке под покрывалом лежало тело Тутсера с согнутыми коленями. Голова тоже была прикрыта. Очевидно, кровотечение было небольшим--в офисе виднелось всего несколько кровавых пятен, в том числе на карточках. На пару секунд непроизвольно зажмурившись, Роб повернулся к эконому.
--Итак,--сказал он,--наш убийца забрался в сейф и украл карточки с отпечатками.
--Нет,--ответил эконом.--Он даже не прикоснулся к сейфу.
--То есть как?
--Понимаете, сэр Боугарт ... Как он, сэр?
--Не знаю,--отозвался капитан Вегман.--Можете
пройти к нему и посмотреть. С ним сейчас наш доктор.
--Сэр Боугарт,--возобновил рассказ Кассель, вы-
терев лоб тыльной стороной ладони,--предупреждал меня, что кто-то может попытаться взломать сейф, но я только посмеялся и сказал, что подобное невозможно. Теперь я понимаю, что произошло. Он заподозрил что-то неладное с этой тревогой и поспешил сюда проверить, все ли в порядке.
Должно быть, убийца незаметно подкрался к нему и Тутсеру--обоих ударили сзади. Потом убийца забрал то, что хотел. Но я готов поклясться, что сейф он не трогал. Смотрите.
Эконом широко распахнул дверцу сейфа. Внутри находилось несколько отделений--некоторые из них были снабжены маленькими дверцами и замками. Кассель достал из кармана связку ключей на цепочке -- его волосатые руки дрожали, поэтому он с трудом выбрал маленький ключ и открыл им одно из отделений.
--Все карточки остались внутри,--сказал эконом.-- Завернутые в носовой платок, как я их оставил. По-видимому, убийца просмотрел другие карточки и не стал беспокоиться из-за этих.
--Может быть, он не смог до них добраться,-- предположил Роб.--Вы ведь заперли отделение.
--Да, но я запер его только после убийства Тутсера. Как говорится, запер хлев, когда корову увели. И еще одно. Убийца забрал все паспорта, которые не потребовали их владельцы. Но зачем они ему понадобились, как вы думаете?
Роб присвистнул.
--Это создаст затруднение для пассажиров при высадке, не так ли?
--Безусловно,--согласился эконом.—Если мы только когда-нибудь доберемся до пункта назначения.
--Мистер Кассель!--резко одернул его капитан.
--Прошу прощения, сэр. Я имел в виду ...
--Чьи паспорта исчезли?
--Мистера Чарльстона, мисс Олбрайт, капитана Дюма и миссис Торгай. Двоих последних это не потревожит, но остальных может поставить в весьма неприятное положение. И в довершение всего единственный человек, у которого была идея
насчет того, что за этим кроется,--сэр Боугарт--сейчас полумертв. А идея у него имелась--он сам сказал мне об этом, хотя не сообщил, какая именно. И если он не придет в себя ...
Зазвонил телефон, и Кассель поднял трубку. Роб увидел, что часы показывают двадцать пять минут пятого. В офисе было так тихо, что они слышали голос судового врача, на другом конце провода.
--Умер?--проскрипел голос.--Конечно нет.
--Он поправится?
--Безусловно. Нет даже сотрясения. Ему придется полежать пару дней, а потом его какое-то время могут беспокоить головные боли, которые сделают его еще сварливее,--вот и все.
--Когда мы сможем поговорить с ним?
--Завтра или послезавтра--не раньше. Это вас устраивает?
Кассель положил трубку. На лицах присутствующих отразились облегчение и надежда, как будто колдовские чары внезапно рассеялись.
--Теперь мы поймаем этого ублюдка!--воскликнул капитан Вегман, потирая руки.--Мистер Кассель, я дол-
жен идти. Роб, поручаю тебе вести дело. Можешь допрашивать пассажиров, если хочешь. Но теперь это лишь вопрос времени.
Остаток ночи тянулся медленно. Робу казалось, что часы остановились. Кассель приводил в офис одного пассажира за другим, но опрос ничего не дал. Все же чувство надежды не исчезало. В двадцать минут восьмого Роб и Кассель были испуганы диким воплем со стороны столовой. Когда они прибежали туда, оказавшись среди все еще заключенных в комнате пассажиров, то осознали, что это был
крик радости. Один из иллюминаторов был открыт, и серый утренний свет пробивался в помещение, касаясь лиц столпившихся рядом пассажиров. Третий помощник с улыбкой подозвал Роб к иллюминатору.
Когда Роб выглянул наружу, ему в лицо подул холодный ветер, несущий едкие соленые брызги. На горизонте виднелись смутные очертания. Приглядевшись, Роб рассмотрел трубы, из которых поднимался черный дым, и длинные корпуса под передними орудийными башнями. Быстрые, как терьеры, эсминцы конвоировали «Эврику».
Купер снял спасательный жилет, бросил его на стул и похлопал Роба по плечу.
--Мы пробились, парень,--просто сказал он.--Всё закончилось. Флот здесь.

--Меня здорово огрели по башке,--не без гордости заметил Боугарт.--Вероятно, это навсегда испор-
тило контуры моего шекспировского черепа ... Да, со мной такого не случалось с тех пор, как я играл в регби за университет в Ляйдене.--Он натянул одеяло на грудь и откинулся на подушки, стараясь не шевелить головой. Однако выражение его лица было почти благодушным.
Собеседник уставился на него.
--С вами что-то не так?--недоуменно осведомился Роб.
--Не так? Разумеется! Я--инвалид! Но я не из тех, кто жалуется.
--Вы уверены, что это не повредило вашу психику? Я ожидал застать вас беснующимся и проклинающим все на свете. В чем дело?
Боугарт выглядел удивленным.
--Ни в чем. Это почетный шрам. Первый, который
я получил за пятнадцать пять лет работы. К тому же теперь на корабле мне позволено все, любая просьба выполняется по первому моему слову. Куриный бульон? Пожалуйста. Вина, которые не подают пассажирам? Сколько угодно. Бьюсь об заклад, что, если я попрошу сфотографировать меня на мостике в кителе с медными пуговицами и фуражке с золотым
галуном, капитан не станет возражать. Только одного я не могу запретить--вот этого!
Корабль протяжно загудел, подавая сигнал в тумане. Боугарт поморщился и поднес руки к голове, злобно уставясь на потолок. В его каюте на шлюпочной палубе сирена звучала оглушительно. «Эврика» двигалась так медленно, что
вода едва плескалась, словно в озере.
--Слушайте, Винцент,--снова заговорил Роб.-- Остальные ворвутся к вам с минуты на минуту, и я решил их опередить. Знаете, какой сегодня день?
--Вероятно,четверг?
--Пятница. Вы вышли из строя рано утром в четверг, и доктор до сих пор не пускал нас. Пассажиры волнуются из-за того, куда и когда мы прибудем. Некоторые говорят, что мы высадимся на берег завтра, хотя мне кажется более веро-
ятным воскресенье.
--Я слышал, у нас теперь есть конвой?
--Да, нас эскортируют. Думаю, что учения кончились. Хотя об этом знали только посвящённые люди. Опасность миновала, но  люди  беспокояться не только из-за  субмарин, но и из-за трех убийств.
--Ну?
--Увидев эсминцы в четверг утром, мы были вне себя от радости. Потом мы вспомнили об убийце и стали опасаться столкнуться с кем-то в коридоре. Вы должны что-то предпринять. Вы помните, что с вами произошло во время ложной тревоги?
Боугарт поправил очки и сложил руки на животе.
--Да, помню.
--Вы видели, кто вас ударил и кто убил помощника эконома?
--Нет. Но если это вас утешит,--добавил Боугарт, когда лицо Роба вытянулось,--то мне было незачем что-либо видеть. Я и без того могу сказать вам, кто совершил убийства, как и почему. Могу сказать, откуда взялись призрачные отпечатки пальцев, с какой целью их там поместили и в
чем заключалась игра. Положитесь на меня, и по-
звольте мне прикидываться больным. Я знаю, что делаю.
Сирена завыла опять, и Боугарт снова поморщился.
--Убийства совершены одним человеком?
--Одним, и только одним.
--Но вы можете объяснить мне, что произошло ночью, когда ограбили офис эконома?
--Думаю, вы в состоянии догадаться сами. Я предупреждал Касселя, что кое-кто может попытаться это сделать. Я хотел, чтобы он вечером достал для меня из сейфа отпечатки пальцев, но он был слишком занят. Когда я услышал сигнал тревоги, то подумал, что это может быть уловкой, и
направился в офис эконома. Там был этот достойный молодой парень. Мы стояли у сейфа спиной к двери, когда на меня словно обрушился потолок Последнее, что я помню,--это выражение лица молодого Тутсера, когда он повернулся и увидел, кто стоит позади меня.
Челюсти Боугарта сжались, и он еще плотнее завернулся в одеяло.
--Я не видел лица убийцы, но молодой Тутсер видел. Поэтому от него нужно было избавиться. Работа получилась грязной, так как у убийцы было мало времени.
--Но, черт возьми, что убийце там понадобилось? Ведь он пришел не за карточками с отпечатками пальцев пассажиров!
--Вот как?
--Он даже не при коснулся к ним.
Сирена вновь загудела, сотрясая воздух и давя на барабанные перепонки. Иллюминатор каюты Боугарта был частично открыт--белые струйки тумана, похожие на пряди сырой шерсти, просачивались сквозь отверстие и исчезали, как пар изо рта при холодном воздухе. На потолке горела тусклая лампа, чей свет уменьшал полог у койки. Боугарт попросил
Роба закрыть иллюминатор и отодвинуть полог.
--Я был с вами не вполне откровенен,--виновато продолжил он.--Вы не первый мой посетитель. Здесь уже побывали капитан и эконом. От капитана я получил это.--Потянувшись к столику возле койки, Боугарт открыл ящик и достал армейский револьвер 45-го калибра.--А от эконома, наконец, вот это.--Он подобрал карточки с отпечатками пассажиров и развернул их веером.--Думаю, мне понадобится то
и другое, прежде чем я состарюсь на несколько часов.
Роб посмотрел на револьвер. В каюту вползало напряжение, осязаемое, как туман.
--Что именно вы намерены делать?
Боугарт посмотрел па часы.
--Как только капитан освободится, он придет сюда. Я собираюсь объяснить ему, в чем состояла игра и как она сработала. Тогда он сможет действовать двумя способами--либо
немедленно арестовать убийцу, как он, вероятно, и поступит, либо ... но это уже моя идея. В любом случае эта свинья у нас в руках. Мы располагаем неопровержимыми доказательствами, и сейчас убийца наверняка в полном отчаянии.
Сирена опять завыла, сотрясая туман, пока ее эхо не замерло вдали.
--Теперь выметайтесь,--велел Боугарт.--И позвольте мне заткнуть уши ватой.
--Но ...
--Я сказал, выметайтесь. Ваш брат все равно выставит вас, когда придет.
Роб пожал плечами и подчинился. Последнее, что он видел, выходя в узкий проход, тянущийся поперек шлюпочной палубы, был Боугарт, читающий комикс. Подойдя к двери, ведущей на палубу, Роб открыл ее и вдохнул туман. Он заползал в ноздри и легкие, вызывая кашель. Его приходилось буквально стряхивать с лица, после чего оставались влаж-
ные полосы. Хотя предметы становились невидимыми на расстоянии пятнадцати-двадцати метров, их контуры время от времени появлялись и исчезали в белесой мгле. С передней части палубы (предназначенной для команды) Роб ощупью двинулся в сторону кормы и прошел сквозь малень-
кие железные ворота на пассажирскую территорию.
Несмотря на туман, атмосфера заметно разрядилась. Они возвращались домой. В воздухе можно было почти физически чуять землю. Об их местопребывании знали только офицеры, которые хранили молчание. Последние два дня Роб
разговаривал с Вероникой Олбрайт, играл с ней в настольный теннис, плавал в бассейне и ломал из-за нее голову ...

--Входите,--проворчал Боугарт, вынув трубку изо рта.--Принесли валик и подушечку?
--Да,--ответил эконом.
--Тогда садитесь,--мрачно пригласил Боугарт.--У нас много дел. Черт бы побрал эту сирену!
--Без нее никак не обойтись,--вздохнул капитан Вегман.--Ну? Что там у вас?
Некоторое время Боугарт молча смотрел в потолок, лениво пуская облака дыма.
--Только что я сидел и думал,--заговорил он наконец.--Это самая забавная штука, с какой я сталкивался за долгое время.
--Что именно?
--То,--усмехнулся Боугарт,--как убийца обманывал нас.
Капитан переменился в лице.
--Может, вам это кажется забавным, но я бы использовал другое слово. Черт возьми, это не забавно, а ...--Он оборвал фразу.--И как же он нас обманывал?
--Во-первых, с этими фальсифицированными отпечатками. Но это самое меньшее ...
--Сэр,--горячо прервал его эконом.--Я готов к критике. Но тем не менее я могу поклясться чем угодно, что кровавые отпечатки большого пальца в каюте миссис Торгай не были фальшивыми!
--Согласен, сэр.
--Но только что вы сказали обратное!
--Не совсем. Я сказал, что они фальсифицированные, а не фальшивые.
Капитан Вегман, Кассель и Роб уставились друг на друга.
--Ну и в чем тут разница?--осведомился капитан.
Боугарт задумчиво почесал лоб:
--Вероятно, различие очень тонкое. Но оно способно свести с ума решающего проблему. Легчайший способ разобраться в этом--не спор из-за терминов, а демонстрация того, как был проделан трюк.--Он кивнул в сторону столика возле полки.--В ящике этого столика лежат карточки
с отпечатками пальцев пассажиров. Пожалуйста, достаньте карточку с моими отпечатками правого и левого большого пальца.
--Но, сэр ...
--Делайте, что он просит, мистер Кассель,-- сказал капитан Вегман.
Все еще качая головой, эконом открыл ящик, порылся в маленькоЙ стопке карточек и выбрал ту, на которой стояла размашистая подпись Боугарта.
--Отлично! Вы готовы поклясться, что это отпе-
чатки моих больших пальцев, взятые в присутствии вас и третьего помощника и заверенные моей подписью?--Поскольку лицо Касселя выражало крайнюю степень подозрения, Боугарт поднял руку.-- Даю честное слово, что тут нет никакого трюка. Это действительно мои отпечатки. Вы удовлетворены?
--Если вы так говорите ...
--Угу. Вы принесли ваше увеличительное стекло?
--Оно у меня в кармане.
--Превосходно. Я намерен попросить вас снова взять мои отпечатки. У вас остались карточки?
--Боюсь, что нет.
--Это не имеет значения. Мы можем воспользоваться вот этим листом белой бумаги. Не сомневайтесь, это самый обычный лист. Если хотите, можете принести свой.
Капитан, Роб и Кассель вновь обменялись взглядами. Положив трубку на пепельницу, Боугарт вновь поместил лист бумаги в центр чертежной доски у него на коленях.
--Где ваш чернильный валик?
--Здесь, сэр.
--Тогда приступим ... Господи, какая пачкунская штуковина! Дайте мне этот носовой платок... Теперь придвиньте ко мне бумагу. Я ставлю на нее отпечатки-- вот правый большой палец, а вот левый. А сейчас возьмите бумагу, достаньте лупу и сравните отпечатки на бумаге с отпечатками на карточке.
Наступило молчание. Кассель, по-прежнему с сомнением на лице, снял доску с колен Боугврта, сел в изножье койки и положил карточку и лист бумаги рядом друг с другом. Яркий свет на потолке, слегка затемненный табачным дымом, был устремлен прямо на доску. Достав из кармана большую лупу, эконом начал изучать отпечатки, двигая увеличитель-
ное стекло из стороны в сторону. Минуты казались нескончаемыми. Один раз Кассель прервал изучение, посмотрел на Боугарта и собрался заговорить, но передумал. Потом он попросил у Боугарта карандаш и начал делать примечания, касающиеся дужек, завитков, петель и прочих деталей строения обеих пар отпечатков. На лбу у него выступил пот, и капля
упала на бумагу.
--Ну?--не выдержал капитан.--Что скажете? Они одинаковы, не так ли?
Кассель поднял голову.
-- Нет, сэр, не одинаковы.
--Не оди ...--Капитан Вегман оборвал себя на полу- слове, уронил сигару, бросил ее в пепельницу и поднялся.
--Что вы сказали?
--Я готов поклясться,--ответил Кассель,--что эти две серии отпечатков пальцев не принадлежат одному и тому же человеку.
Снова последовала пауза. Эконом, ища что-нибудь, чем можно вытереть лоб, подобрал испачканный чернилами носовой платок, который бросил Боугарт. На лбу у него осталось
чернильное пятно, на что он не обратил внимания. Все смотрели на Боугарта.
--Вы в этом уверены?--спросил последний.
--Абсолютно.
--И тем не менее,--сказал Боугарт, подобрав трубку и выбивая ее на краю пепельницы,--я оставил обе пары отпечатков собственными большими пальцами.



         Г Л А В А  10

Впервые Роб не ощутил воя сирены, словно сотрясавшего каюту.
--Надеюсь, у нас не коллективное помешательство?--осведомился капитан Вегман, сдвинув фуражку на затылок.
--Нет,--ответил Боугарт.--Но не посыпайте голову пеплом. Однажды такой же трюк едва не одурачил полицейскую лабораторию в Лионе, так что вам нечего стыдиться. Правда, тогда это произошло вследствие случайности, а сейчас отнюдь нет!  Позвольте показать вам, в чем заключается этот трюк.
Представьте, что вы собираетесь взять отпечаток моего большого пальца. Вы прижимаете его к поверхности, покрытой чернилами. Поверхность любого человеческого пальца состоит из серий микроскопических выступов в форме дужек,
петелек, завитков и так далее, с впадинками между ними. На фотоснимке отпечатка пальца черные линии представляют смазанные чернилами выступы, а белые--промежуточные впадинки. Понятно?
--Ну?--отозвался капитан.
Боугарт снова разжег трубку.
--Теперь предположим, что ваш чернильный валик, штемпельная подушечка или другое приспособление дефектно --что на нем слишком много чернил или что человек, у которого берут отпечатки, перед процедурой испачкал палец чернилами (что сделал я минуту назад). Палец промок, и отпечаток может получиться смазанным. Как по-
ступит добросовестный человек в таком случае? Возьмет носовой платок и вытрет чернила (как опять же сделал я). Он очистит палец от избытка чернил, но чернила останутся и вполне способны обеспечить хороший отпечаток. Что же происходит потом?
Боугарт сделал паузу и окинул взглядом слушателей. С безмолвным стоном Роб Вегман увидел ключ к разгадке.
--Неужели вы не понимаете?--настаивал Боугарт.--Стирая чернила с микроскопических выступов, человек втирает их в промежуточные впадины. В результате выступы на отпечатке оставляют белые линии, а впадины--черные. Как позитив и негатив на фотопластинке. Разумеется, отпечаток будет резко отличаться от взятого с помощью нормальной чернильной поверхности. В особенности это касается «кармашков» в центре завитков—они будут выглядеть настолько по-разному, что даже любитель сочтет отпечатки оставленными разными людьми, а
эксперт будет в этом уверен. Во Франции много лет назад это едва не стоило одной женщине кучи денег, так как власти не верили, что она--это она. Годами я ждал, что какой-нибудь умник применит ту же уловку, совершая преступление, и теперь это произошло.
Убивая миссис Торгай, преступник заранее намеревался оставить фальсифицированные отпечатки пальцев. Он принес с собой бутылку чернил, намереваясь расплескать их как бы случайно или во время борьбы и оставить четкие отпечатки, тщательно вытерев пальцы. Но убийца передумал и воспользовался кровью, подходящей для этой
цели куда лучше чернил. Поэтому нашим глазам предстали кровавые отпечатки больших пальцев, как в бульварном романе. Вот вам объяснение ваших призрачных пальцев.
Аудитория слушала с различной степенью эмоций. Эконом снова вытер лоб грязным платком. Капитан сидел как громом пораженный, потом снял фуражку и начал ею обмахиваться.
--Неужели это так легко проделать?--спросил он.
--Конечно легко.
--И все так просто,--пробормотал капитан Вегман,-- когда знаешь секрет.
--Вот именно!--Боугарт взмахнул трубкой.-- Конечно, это просто--после того, как я вам объяснил. Я вечно слышу такое. Но не важно. У кого-нибудь есть какие-то замечания?--В его голосе зазвучали новые нотки. Роб видел, что он наблюдает за ними, словно стараясь стимулировать их воображение.
Глаза самого Роба были устремлены на портативный радиоприемник. Он чувствовал, что его что-то беспокоит. Освещенная шкала свидетельствовала, что радио включено,
но из него не доносилось ни звука--даже обычных в море атмосферных разрядов. Однако Роба заботило не это--ведь он едва слышал даже сирену.
--Тут все не так, Боугарт,--сказал он.
--Что именно?--осведомился Боугарт.
--Вы говорите, что убийца намеренно оставил фальшивые или фальсифицированные отпечатки, когда убил миссис Торгай.
--Да.
--Он был безумен?
-- Отнюдь нет. А что?
Будь его ногти длиннее, Роб начал бы их грызть.
--Это трудно объяснить. Если бы убийство совершили не на корабле, я бы признал его делом рук гения. Убить жертву, оставить собственные фальсифицированные отпечатки и наблюдать, как полиция ищет несуществующего человека
среди миллионов возможных кандидатов ... Рано или поздно им, вероятно, пришлось бы признать свое поражение. Но на борту корабля ...--Поколебавшись, он повернулся к Касселю.--Скажите, каждый судовой эконом должен обладать знаниями об отпечатках пальцев?
--Должен.--Кассель нахмурился.--И большинство
ими обладает. А в чем дело?
Роб нахмурился в ответ:
--Убийца, разумеется, понимает, что у всех на борту возьмут отпечатки и сравнят с оставленными им. Но они не будут соответствовать, поскольку его отпечатки фальсифицированы. Так?
--Так,--согласился Боугарт.
--Но ведь не будут соответствовать не только его отпечатки, но и всех остальных! Выходит, он совершил призрачное убийство. Таким образом, убийца расстроил собственные планы, привлекая внимание к факту, что тут есть что-то сомнительное. Где же преимущество? Зачем вообще было оставлять отпечатки? Ведь если кто-то разгадает трюк преступника, его песенка спета. Не слишком ли это
рискованно?
Капитан Вегман махнул рукой и устало
фыркнул.
--Заткнись.
--Но,  ...
--Я сказал, заткнись.--Капитан повернулся к Боугарту.
--Я недавно говорил Робу, что он единственный в нашей семье, кому в голову лезут забавные идеи. у него слишком буйное воображение. Лично я хочу знать ...
Он оборвал фразу, так как Боугарт начал потирать руки с явными признакам и злорадства.
--Ага!--ухмыльнулся он, глядя на Роба.--Теперь вы
начинаете использовать ваши мозги. Тем не менее я повторяю, что убийца намеренно оставил фальсифицированные отпечатки на месте преступления. Но почему же он это сделал?
Вот что заставляло меня сидеть и думать. Узнайте почему--и вы сорвете обертку с одного из самых ловких преступлений, с какими я когда-либо имел удовольствие сталкиваться. А теперь думайте!
--Стоп!--сказал Роб так резко, что даже его брат
вздрогнул.
--Ну?
--Каким образом Дюма вписывается в картину? После убийства миссис Торгай, Кассель и третий помощник отправились в его каюту взять отпечатки пальцев. Дюма сидел с заранее подготовленной грязной штемпельной подушечкой,
которой хотел воспользоваться, чтобы оставить свои отпечатки, но ему не позволили это сделать. Выходит, он хотел именно тогда выдать серию сфальсифицированных отпечатков. С какой целью?
Пауза.
--Но Дюма мертв!--запротестовал эконом.
--Конечно мертв,--согласился Боугарт.--Тем не менее, ребята, его характер, привычки, поведение-- ключ ко всей проблеме. Неужели вы этого не понимаете?
--Нет,--ответили три голоса.
--Тогда постараюсь объяснить.--Боугарт уставился одним сонным глазом в потолок, попыхивая трубкой в углу рта.--В субботу вечером, перед убийством Дюма, Роб Вегман дал мне подробный отчет обо всем случившемся. Тогда я впервые осознал определенные странности происходящего. Молодой Вегман рассказал мне о таинственном персонаже в противогазе, который ходит по коридорам, заглядывая в каюты. Речь шла об одном из свино-
рылых гражданских противогазов, которые раздали всем нам. Я спрашивал, кем из пассажиров мог быть человек в противогазе, пока не дошел до Дюма. Тогда я сказал: «французский офицер не должен был носить...».  И тут я вспомнил, что сам видел француза в таком противогазе! Я наблюдал за ним на расстоянии, но это застряло у меня в голове. Разве вы не помните учебную тревогу в субботу
утром? Не помните, как Дюма появился именно в таком противогазе?
Роб помнил это.
--В таком случае возникает вопрос,--сказал Боугарт,-- где был армейский респиратор Дюма?
--Что-что?--ошеломлен но переспросил Роб.
--Его армейский противогаз,--объяснил ему капитан.
--Вот именно,--кивнул Боугарт.--Я не мог поверить своим глазам. Каждый военный в действующей армии экипирован армейским респиратором, который больше по размеру и сложнее для использования, чем гражданский противогаз, и его носят в брезентовом футляре на шее. Каждый солдат в
униформе должен постоянно носить свой респиратор. Тем не менее Дюма расхаживал в обычном гражданском противогазе. Это было так странно, что я решил заглянуть в его каюту. Армейского респиратора там не оказалось. Зато маленький гражданский противогаз аккуратно лежал на стуле вместе со
спасательным жилетом и одеялом.
Но это было не все. Как вы помните, я открыл гардероб и испытал настоящий шок. В нем висел запасной мундир Дюма, и знаки отличия на нем были неправильными.
--Погодите!--запротестовал Роб.--Что в них было неправильного? Во французской армии три шеврона носит капитан--я в этом уверен. И у Дюма они были.
--Были, но не в том месте,--ухмыльнулся Боугарт. --На плечевых эполетах. Французский офицер носит шевроны только в двух местах--на фуражке и на рукаве, но никак не на плече. Загляните в военный словарь. До того я не видел вблизи одежду Дюма и не замечал шевронов на плечах. Я поднял
рукав мундира и посмотрел на него, так как не мог поверить своим глазам.
Вкупе с противогазом это наводило на размышления. Дюма явно не был французским офицером--он ничего не знал о французской армии и, вероятно, чертовски мало знал об армии вообще. Но даже когда шесть ключей смотрели мне прямо в лицо, я еще не понимал, в чем дело. Однако потом третий помощник предположил, что Дюма мог быть сотрудником французской разведки ...
Боугарт сделал паузу. Роб, частичкой ума ожидая воя сирены, вздрогнул, когда внезапно к ним обратилось портативное радио.
--Капитан! Господин Богугарт!--зашептало оно, и Робу показалось, что он узнает голос третьего помощника.--Будьте готовы. Думаю, ваш человек уже поднимается.
Боугарт спокойно открыл ящик стола, достал револьвер и взвесил его на ладони. Капитан Вегман с угрожающим видом поднялся и прочистил горло.
--Что, черт возьми, это значит?--осведомился он.
--Это убийца,--виновато объяснил Боугарт, указав на маленькую стопку карточек с отпечатками.--Он должен заполучить одну из этих карточек, иначе его вздернут как пить дать. Он загнан в угол и в полном отчаянии. Я думал, что он сделает попытку, когда все, по его мнению, находятся в столовой или на мостике, а я все еще лежу беспомощный. Если хотите увидеть кое-что интересное, спрячьтесь в ванную, выключите свет и приоткройте дверь на дюйм. Чтобы она не распахнулась настежь.
Все трое повиновались. Роб пребывал в состоянии такого поистине маниакального любопытства, что боялся даже дышать, а тем более
скрипнуть ботинками по плиточному полу ванной. Втиснувшись туда вместе с Ериком и экономом, он погасил свет. Через щель в дверном проеме они могли видеть часть каюты с полкой Боугарта. Громко завыла сирена.
Только слабые подергивания и очень тихий стук машин свидетельствовали о том, что корабль хоть как-то движется. Боугарт, спрятав револьвер под одеяло, вытянулся на койке, сложил руки на животе и закрыл глаза. В течение трех минут царила тишина, нарушаемая только легким плеском воды, сиреной и воображаемыми звуками в голове Роба. Живот Боугарта ритмично поднимался и опускался, как во сне. В дверь негромко постучали. Боугарт
не шевельнулся. Стук повторился. После очередной паузы Роб услышал скрип петель, когда дверь в коридор открылась и закрылась. Ноздри Боугарта расширялись и сжимались, как у спящего. Это продолжалось еще полминуты.
--Достаточно,--заговорил Боугарт, открыв глаза. Его рука выскользнула из-под одеяла с капитанским револьвером.--Лучше поднимите руки. Черт возьми, не будьте ослом!
Кем бы ни был вновь пришедший, он действовал быстро, как гремучая змея. Деревянный стул с красным плюшевым сиденьем полетел в сторону Боугарта. Наблюдатели видели, как он промчался через их поле зрения и даже как в плюшевом
сиденье появилась дырка, когда Боугарт выстрелил. Стул угодил в портативное радио и вместе с ним упал на пол. Когда капитан Вегман, Кассель и Роб выбежали из ванной, Боугарт выстрелил снова.
Дверь в проход прикрылась, заслонив удаляющуюся фигуру. Капитан распахнул ее, и все увидели, что ловушка захлопнулась. Человек стоял, согнувшись и прижав руку к плечу, в длинном узком коридоре, тянущемся поперек корабля
к двери на палубу в каждом конце. Он посмотрел сначала налево, потом направо. В каждом конце коридора у двери молча и неподвижно стоял крепкий широкоплечий матрос.
Человек громко вскрикнул, сделал шаг в сторону и остановился. Изрядно побледневший Боугарт вылез из постели в своей старомодной ночной рубашке, всунул ноги в шлепанцы и вышел в коридор.
--Мне следовало стрелять на поражение,--сказал он.--Но в последнюю минуту я не смог убить его.
Роб не обратил на него внимания. Ему хотелось протереть глаза при виде человека, который стоял, раскачиваясь и прижимая правую руку к левому плечу. Пальцы и рука стали темно-красными--куда темнее верха его армейской фуражки с золотым галуном. На нем были мундир цвета хаки и отполированные до блеска коричневые сапоги. На смуглом
лице виднелись темные усы.
--Ведь это капитан Дюма!--воскликнул Роб.
--О нет,--спокойно отозвался Боугарт.
--Говорю вам, это он! Спросите у брата! Спросите кого угодно! Но вы ведь сами сказали, что его нет в живых!
--Это действительно так,--печально произнес
Боугарт.--В том-то все и дело. Его никогда не было в живых. Ваш друг Чарльстон сказал одну вещь в шутку, но это была чистая правда. Дюма был призраком--он никогда не существовал. Иными словами, один человек на борту играл роль двоих, пока Дюма не «погиб» в субботу и ... Держите его, ребята!
Матросы схватили пленника за руки. Подойдя к извивающейся фигуре, Боугарт сорвал с нее фуражку с красно-золотым верхом, продемонстрировав не темные, а растрепанные светлые волосы. Проведя пальцами по химическому загару на лице, он не без труда отделил от верхней губы усы. Другие
детали маскировки исчезали одна за другой, обнажая новое лицо--злобное, сморщившееся и лишенное восьмиугольных очков лицо Едвина Хенкелса.

Объявление на доске извещало: «В 11.00 состоится краткая религиозная служба. Высадка ожидается около 14.00. Пассажиров просят взять документы в офисе эконома».
--Вы должны все рассказать нам до прибытия в порт, Боугарт,--потребовал Роб Вегман.--Иначе эти люди ...--он указал на заинтересованную аудиторию,--разорвут вас на куски. Ведь вы покидаете корабль в Роттердаме? Вы это понимаете?
--Хм-хм,--скромно отозвался Боугарт.—Во-первых, я не покидаю корабль, а отправляюсь с ним в Англию. Меня пригласили расследовать одно дело и я согласился. Во-вторых, я с охотой расскажу вам всё.
Солнечным, но холодным воскресным утром Боугарт сидел у камина в курительной, где были открыты иллюминаторы, и потягивая любимый пунш с виски. Вокруг него разместились Роб, Виктория, Купер, Чарльстон, доктор Джонсон, эконом и
третий помощник капитана.
--Я все еще не могу этого понять,--покачал головой Кассель.--Молодой Хенкелс! Не понимаю, какую игру он вел. Но со мной обошлись хуже некуда.
--С вами?--воскликнула Вероника.--Что тогда говорить мне? Я ведь сказала вам истинную правду о письмах, которые он писал миссис Торгай, и никто мне не верил! Я действи:тельно видела его одетым как Дюма и покидающим место преступления, но мне снова не поверили. По простоте душевной я старалась обеспечить ему алиби, а вы все думали, что я законченная лгунья!
--Но меня этот парень одурачил посильнее, чем вас,--вмешался Купер.--Я клялся, что видел двоих на темной палубе в субботу ночью, хотя на самом деле он под стрелил и столкнул за борт наряженный манекен!
--Меня он провел хуже, чем любого из вас, - возразил Чарльстон.--Ведь я, сам того не зная, практически разгадал загадку. Я все время твердил вам, что Дюма--призрак. Я говорил, что мы видели его только в столовой, где он всегда сидел один, и то при искусственном свете. Я выражал удивление, что французский офицер постоянно носит головной убор в помещении.
Третий помощник наморщил лоб.
--Нет, главная жертва--я. Только в двух случаях должны были присутствовать все пассажиры--во время раздачи противогазов и на учебной тревоге в субботу утром. Только тогда обман можно было заметить. В первый раз еще куда ни шло--хотя мисс Олбрайт и Хенкелс не появились, я позднее пришел в их каюты и вручил им противогазы. Естественно, я не обратил внимания, что Дюма исчез, когда мы вернулись в салон. Но во время учебной тревоги, как только я потребовал, чтобы мистера Хенкелса привели на палубу, несмотря на морскую болезнь, фран-
цуз тут же удалился, и я его не остановил. Разумеется, он был в противогазе, так как это был единственный раз, когда ему пришлось показагься при дневном, а не при искусственном свете.
Эконом властно поднял руку и сдвинул брови.
--В конце концов, я ведь знал этого парня-- познакомился с ним во время плавания несколько месяцев назад. И тем не менее я говорил с ним, замаскированным под Дюма--точнее, говорил третий помощник, когда мы брали у него отпечатки,--
и не понял, кто он в действительности. Знаете почему?
--Ну?--с вызовом осведомился третий помощник.
--Потому что он говорил по-французски,--ответил эконом.--Это самый надежный способ маскировки собственного голоса. Когда вы слышите чужой язык, все голоса кажутся похожими. Притворяться, будто он не знает английского, было для парня двойной страховкой, так как давало ему предлог ни с кем не разговаривать. Он ...
--Тихо!--рявкнул Боугарт. Наступило гробовое молчание. Боугарт глотнул пунш с виски.--Вы хотите услышать об этом или нет?--осведомился он тоном оскорбленного величества.
--Прошу прощения, сэр,--быстро извинился эконом.
--Конечно, хотим. Вчера вечером вы сказали капитану и мне, что у вас появились подозрения, когда
вы заглянули в каюту Дюма и обнаружили, что у него нет армейского респиратора и что он носит неправильное обмундирование. Начните отсюда. Вы поняли, что «французский капитан»--вовсе не тот, за кого себя выдает, это подделка. Но что привело вас к выводу, что он призрак?
--Главным образом его кисточка для бритья,-- ответил Боугарт. Он сделал паузу, недовольно разглядывая фарфоровую кошку.--Но это случилось позже. В воскресенье ночью, когда Дюма якобы убили и я обследовал его каюту, я этого еще не понял. Но, помимо мундира и противогаза, меня беспоко-
или мелочи, о которых вы упомянули.
Наш друг третий помощник предположил, что Дюма мог быть сотрудником французской разведки, под влиянием длинного монолога Дюма, где он именовал «предателем» какую-то женщину. Но очевидно, это было сплошным очковтиратель-
ством. В разведку набирают людей, служивших или служащих офицерами в регулярной армии. Любой, кто был французским офицером, не стал бы носить «липовую» униформу.
Но это приводило к другому вопросу: стал бы любой настоящий француз носить такую униформу? Не забывайте, что каждый француз должен был в молодости отслужить в армии. Мог бы парень, прослужив девять месяцев, забыть количество звездочек, которым он был обязан салютовать? Если он заказал капитанский мундир у пор-
тного, то разве велел бы ему нашивать шевроны на плечи, а не на рукава? Вот когда я начал ощущать жжение в затылке.
Похоже, Дюма вовсе не был французом. Третий помощник думал, что он говорил по-английски, но Дюма не желал этого делать. Почему? Почему он боялся показываться на людях и говорить с ними? Почему он никогда не снимал головной убор? Все указывало на то, что парень готовился к грязной ра- ботенке. Он разыграл спектакль с промоченной чернилами штемпельной подушечкой перед третим помощником. Кстати, как ваша фамилия, сэр?
--Стемпсон. Якоб Стемпсон.
--Так вот он разыграл спектакль перед Стемпсоном и Касселем. Он выглядел «виновным», когда они вошли в каюту, и разинул рот, как рыба, словно его планы не осуществились, когда они уходили. А потом, когда я сидел и думал,
метая кольца на шлюпочной палубе, Вероника Олбрайт заявила, что видела, как Дюма выходил из каюты миссис Торгай сразу же после убийства ...
Я уже понял, что кто-то сфальсифицировал отпечатки пальцев на месте преступления по принципу «позитв-негатив». Кто же это был? Дюма? Если так, почему он пытался взять собственные отпечатки на явно грязной штемпельной подушечке в присутствии эконома и третьего помощника, словно хотел предъявить еще одну серию сфальсифицированных отпечатков? Почему, спрашиваю я вас? Оставив
первые подложные отпечатки в каюте миссис Торгай, он готовился подделать их снова, однако его вовремя остановили и взяли отпечатки как полагается.
И тогда я вспомнил о бритвенном приборе. К сожалению, я оказался катастрофически туп. В субботу ночью в каюте Дюма я вертел в руках и бритву, и кисточку, но был полон других идей, хотя мне показалось странным, что парень
пользовался прямой бритвой без ремня для правки или хотя бы точильного камня.
Во второй половине дня в среду я пошел в парикмахерскую. До того я был там в субботу незадолго до «убийства» Дюма, но прервал бритье. Парикмахер оскорбленным тоном информировал меня, что в субботу вечером я был его первым клиентом, и добавил что-то насчет пены на кисточке. И
тогда я вспомнил с ужасающей четкостью, что кисточка для бритья в каюте Дюма была абсолютно сухой!
Боугарт сделал паузу. Роб живо припоминал его, рассеянно трогающим сухую кисточку в каюте Дюма. План убийцы становился для него все яснее.
--У большинства из нас только одна кисточка,-- снова заговорил Боугарт.--Бывает ли она когда-нибудь абсолютно сухой? Разве она не остается день за днем наполовину влажной? Очевидно, кисточкой Дюма не пользовались около недели, как и его бритвой. Он не ходил в парикмахерскую, однако этот лощеный офицер, гладко выбритый, за исключением усов, ходил со второй половины пятницы до субботнего вечера без единого признака щетины на лице. Вот когда я проснулся по-настоящему! Все фрагменты этого странного дела стали собираться на кончике кисточки для бритья.
Капитан Дюма был кем-то другим. Он говорил только по-французски, чтобы скрыть свой голос. Он всегда носил фуражку, так как никакой парик не выдержал бы внимательного рассмотрения вблизи. Вот почему он старался никому не попадаться на глаза и появлялся только при достаточно тус-
клом искусственном свете. Но мог ли он долго продолжать этот обман? Нет! Только до тех пор, пока он смог убить миссис Торгай, оставить улики против призрачного капитана Дюма, столкнуться с этими уликами в роли Дюма, застрелиться и свалиться за борт, оставив записку с признанием вины. Персонаж создан и уничтожен. Дело закрыто. А на сле-
дующий день реальный убийца появляется в собственном обличье, ничего не опасаясь. Во всем должны были обвинить призрак.
Роль Дюма была подготовлена целиком и полностью--с фальшивой одеждой, фальшивыми семейными фотографиями, фальшивым паспортом, тщательно заученным фальшивым почерком, даже фальшивыми ярлыками на сундуке. Стюард страшно беспокоился из-за того, что Хенкелс несколько дней якобы ничего не ел. Но он ел! Вспомните, что капитан Дюма появлялся во время приема пищи,
хотя и не всегда. Возвращаясь, он делал себя больным, глотая таблетку или что-то еще. Его болезнь была непритворной, создавая великолепное алиби. Едва ли можно ожидать, что человек, полумертвый от морской болезни, станет перерезать кому-то горло. Но морской болезнью Хенкелс никогда не страдал. Тощие поджарые парни, привыкшие пьянствовать целыми днями, крайне редко бывают ей подвержены.
--Но, сэр ...--начал эконом.
--Погодите. Во время кратких появлений на публике в качестве Дюма он запирал дверь своей каюты--каюты Хенкелса--и оставлял ключ при себе. Это еще одна часть его алиби. Никто не станет досаждать человеку, страдающему морской болезнью. Если бы кто-то постучал в дверь во время его
отсутствия, Хенкелс потом мог сказать, что не захотел отзываться. И еще одно ...--Боугарт указал пальцем на Роба.--Какой номер каюты Хенкелса?
--Б-70.
--Угу. А каюты Дюма?
--Б-71.
--Одну секунду!--вмешался Чарльстон.--Тогда почему они не были рядом? Если я правильно помню, каюта Дюма находилась по правому борту, а каюта Хенкелса--по левому.
Боугарт развернул план «Эврики».
--Верно. В том-то все и дело. Этот корабль постро-
ен по тому же плану, что и большинство лайнеров. Каюты с четными номерами расположены по левому борту, а каюты с нечетными--по правому. Каюты с соседними номерами находятся не рядом, а напротив друг друга, но их разделяет вся ширина корабля. А что составляет ширину корабля в этом месте? Что тя-
нется от одного борта к другому с одним входом возле двери каюты Хенкелса и другим возле двери каюты Дюма в противoпoлoжном конце? Подумайтеl
--Уборные,--ответил Роб.
--Верно, уборные. Поэтому, если Хенкелс хотел быстро добраться к каюте Дюма или Дюма--к каюте Хенкелса, он мог пройти через уборные, не попадаясь никому на глаза. К тому же в этом месте любой из них мог появляться, не вызывая подозрений. Каждый шаг Хенкелса был спланирован  хитроумно. У него было только два по-настоящему трудных момента, как я вскоре продемонстрирую. Думаю, уже давно, в Нью-
Йорке, Хенкелс решил убить Анжеллу Торгай ...
--Почему, сэр Боугарт?--спросил доктор Джонсон. --У меня есть особая причина этим интересоваться.
Усталое выражение лица Боугарта свидетельствовало, что он вновь столкнулся с тем, что любил именовать дьявольской извращенностью всего мира в целом.
--По имеющимся у нас доказательствам мы в состоянии об этом догадаться,--ответил он.--Но думаю, эта девушка может все вам объяснить.
Вероника чуть не плакала от досады.
--Я постоянно твердила об этом, но никто из вас мне не верил! Вы думали, что Едвин был рыцарем на белом коне, а я--форменной гнидой. Но я знала, что мои сведения верны. Миссис Торгай поведала двум-трем девушкам в баре, что у нее есть целая пачка писем от Едвина с какими-то компрометирующими признаниями... Я не знала, с какими именно ...
--Не будет ли чрезмерной дерзостью,-- осведомился Боугарт, глядя на нее поверх очков,-- спросить, кто вы на самом деле? И что за игру вы вели?
--Хорошо, я расскажу вам все.--Вероника с трудом держала себя в руках.--Так или иначе, эта скотина украла мой паспорт, и теперь я не смогу даже высадиться в Англии. Не то чтобы это меня огорчало, поскольку у меня уже нет особого желания иметь дело с семейством Хенкелсов... Мое имя не
Вероника Олбрайт, хотя я всю жизнь прожила в доме мистера Олбрайта сначала, когда он был холостяком, а потом, когда он женился на Эллен Хенкелс. Я училась в школе вместе с Вероникой--она умерла год назад. Но я ей не родственница. Мое настоящее имя ... --она помедлила, собираясь с духом,--
Берта Ватсон.
--Ватсон!--Боугарт прищурился и свистнул.--А вы, часом, не родственница миссис Ватсон, которая была экономкой Олбрайт и явилась причиной скандала, когда Олбрайт женился на Эллен Хенкелс? Старый лорд Хенкелс--отец Едвина Хенкелса--был шокирован до глубины своей пуританской души и отрекся от сестры. Какое отношение вы имеете к миссис Ватсон?
--Я ее дочь,--ответила Вероника.--Она уже мертва, так что вы ничего не можете сказать против нее.--Боугарт снова негромко присвистнул.--Вероника тоже умерла. А мистер Олбрайт, мой любезный дядюшка,-- так мне велели его называть,--пил так, что на него было страшно смотреть. Моя тетя Эллен превратилась в сварливую старуху. Оба просили меня сделать что-нибудь для них в благодарность за то, что
они сделали для меня. Они говорили, что брат тети Эллен, лорд Хенкелс, богат, как Крез, в то время как у них нет ни гроша, что этот чопорный сукин сын отрекся от нее и никогда не примет назад. Тетя Эллен все время плакала ...
Девушка глубоко вздохнула.
--Потом им пришла в голову великая идея. Почему бы мне не выдать себя за Веронику Олбрайт? В конце концов, лорд Хенкелс мог бы привязаться к дочери Эллен, так как сам хотел иметь дочь. А еще лучше, если бы я смогла оказать старику или его сыну какую-нибудь большую услугу ...
Ее лицо покраснело, она нервно сплетала пальцы.
--Вы знаете, как паршиво я играла свою роль. В действительности я пыталась не помочь Едвину Хенкелсу, а только заставить его думать, что стараюсь это сделать, и заслужить его благодарность.--Девушка повернулась к Робу.
--Вот почему в ночь убийства миссис Тогай я рассказала вам о письмах и наивно попросила вас забрать конверт из офиса эконома. Я знала, что вы этого не сделаете и все передадите капитану. Это поставило бы меня в самый центр событий. Тогда я смогла бы вскоре признаться, что пыта-
лась помочь Едвину. Я не видела в этом никакого вреда! Ведь я была уверена, что он не совершал убийства, так как видела «француэа» ... Но это все-таки оказался Едвин. Что за мир!
Боугарт усмехнулся и тут же замаскировал это кашлем.
--Ватсон...--пробормотал он.--Это английская фамилия.
--Да,--кивнула Берта.--Мой отец родился в Герма-
нии и был  хорошим гражданином. Но я не могу не испытывать сочувствия к родине отца.--Она снова посмотрела на Роба.--А когда мне стали говорить «Хайль Гитлер», я вообще не знала, что
обо мне думают. Ведь намекали, что я подавала сигнал субмарине в ночь ложной тревоги. Хотя я так боялась субмарин, что поднялась на шлюпочную палубу, так как не могла заснуть от страха. Я бы и за миллион не поплыла на корабле, если бы тетя Эллен  не сказала, что я должна следовать за Едвином и познакомиться с ним ...
--Ну, ну,--успокаивающе произнес Боугарт.
--Но я только все испортила. Вы даже не поверили мне, когда я говорила о письмах, хотя это была чистая правда.
Боугарт открыл глаза.
--Думаю, девочка моя, вы недооцениваете меня .
--Но разве вы ей поверили?--удивился Роб.--Мне
казалось ...
--Разве вы забыли о независимых показаниях?-- устало отозвался Боугарт.--О том, что сообщил ваш собственный брат? Что стюардесса каюты миссис Торгай подтвердила, что в ее сумочке лежала пачка писем?
--В самом деле,--пробормотал эконом.
Доктор Джонсон вмешался снова.
--Меня все еще интересует мотив, побуждавший мистера Хенкелса убить эту леди. Компрометирующие письма? Не является ли это--прошу прощения за термин--несколько викторианской, другими словами-- морально устаревшей угрозой в наши дни?
--Конечно,--согласился Боугарт.--Но лорд Хенкелс, отец Едвина и единственный источник его доходов, весьма викторианский тип. Вы согласитесь с этим, если услышите то, что нам известно о его характере.
Доктор проигнорировал это замечание.
--Тут я, вероятно, в состоянии вам помочь,-- улыбнулся он.--В дискуссию внесли вклад все, кроме меня. Теперь моя очередь. Как я говорил вам в среду на шлюпочной палубе, я произвел вскрытие, результаты которого могут удивить.-- Он сделал паузу.--Леди не была отравлена или утоплена, но она ждала ребенка.
Боугарт щелкнул пальцами.
--«Письма с какими-то компрометирующими признаниями»,--процитировал он Берту.--Держу пари, ребенок был от Едвина Хенкелса. И Анжелла Торгай собиралась отправиться прямиком к старику Хенкелсу. -- Он повернулся к Робу.--Разве она не сказала вам, когда была пьяна, что собирается повидать кое-кого «в адми...», что наверняка означало адмиралтейство? Не сказала, что у нее есть доказательства? Вот вам и мотив, леди и джентльмены.
Теперь мы можем реконструировать события. Когда миссис Торгай вознамерилась пересечь океан и излить свои жалобы Хенкелсу, Едвин спокойно решил ее прикончить. Думаю, он убедил ее воспользоваться этим кораблем, сказав, что сам поплывет на нем, и попросил помалкивать об их отношениях, пока он окончательно не решит, что делать.
--А если бы она проболталась кому-нибудь на борту?--спросил Чарльстон.
--Ну и что из того? Думаю, вы заметили, что Анжелла Торгай, несмотря на всю ее болтливость, помалкивала о личных делах даже в пьяном виде. К тому же она не доверяла Едвину. Леди притворялась, что запечатала письма в конверт и оставила его у эконома, о чем, вероятно, сообщила Едвину, хотя в действительности держала их в сумке. К сожалению, он об этом догадался. Но предположим, она бы проболталась об их дружбе. Не забывайте, что преступление должно было выглядеть делом рук капитана Дюма из французских тиральеров. Его бы разоблачили, благодаря кровавым отпечаткам пальцев, и он покончил бы с собой, оставив записку с
признанием. Каким образом это могло касаться ни в чем не повинного сына лорда Хенкелса?
Едвин тщательно все подготовил. Мундиром и другими аксессуарами для роли Дюма он, несомненно, обзавелся в Нью-Йорке. Он забронировал безошибочно выбранные каюты на две фамилии. Дорожный сундук Дюма был отправ-
лен на борт, но сам Дюма на корабль никогда не входил--он появился уже после отплытия. Едвин просто положил билет и паспорт Дюма на койку в каюте Б-71, где стюард мог забрать их. Как вы помните, вам не понадобилось предъявлять
билеты у входа--их забрал стюард после выхода из порта.
Не стану утомлять вас подробностями его двойной жизни на борту--вы сами можете представить ее себе, благодаря тому, что я уже рассказал. Едвин не мог долго продолжать это, да и нужды не было. Ему пришлось только оставить смутное впечатление в умах озабоченных и ненаблюдательных пассажиров, что один из них--смуглый мужчина во французском мундире. В первую ночь он также создал легкую тревогу с помощью метания ножей с целью внушить нам мысль о полоумном парне, испытывающем фанатичную злобу к какой-то женщине. И его едва не поймали во время учебной тревоги.
Ко второй ночи Едвин был готов действовать. Сомневаюсь, что он намеревался убить миссис Торгай так рано. Думая, что она пьет с Робом, Едвин в облике Дюма проскользнул к ней в каюту, чтобы обыскать ее, и она застигла его врасплох, спустившись за пальто. Но она не закричала, так как не узнала в нем Едвина, а лицезрение незнакомого мужчины, явившегося к ней в каюту с неведомой целью, едва ли могло ее напугать или даже расстроить. Когда она поняла,
в чем дело, было слишком поздно. Он оглушил ее и перерезал ей горло, возможно той самой бритвой. Едвин принес с собой бутылку чернил, еще не решив окончательно, что использовать--их или кровь. Но он заменил чернилами пачку писем в ее сумке, вытер свои отпечатки пальцев и аккуратно оставил фальсифицированные для сыщиков, после чего спокойно удалился.
Уверяю вас, его даже не заботило, осталась ли на нем кровь, или видели его рядом с местом преступления. Все это пришлось бы только кстати после установления вины Дюма. Но теперь наступала очередь самой трудной части плана. Вопрос был в том, когда обнаружат тело. Когда ищейки начнут лаять? Когда они начнут охоту за отпечатками пальцев?
Естественно, он не предполагал, что это про изойдет так скоро, поэтому вернулся в свою каюту, сбросил свой маскарадный костюм, проглотил еще одну дозу гадости, которая делала его больным на два дня, и со стонами улегся на койку. Но тут ...
--Вошел я,--мрачно закончил Кассель.
Боугарт кивнул.
-- Да, как вы сказали, это был ваш первый визит в его каюту. Чтобы подсластить воображаемую ситуацию, Хенкелс рассказал страшную историю о человеке в противогазе, бродящем по кораблю. После этого явился Роб Вегман. По тому, что он говорил эконому, Хенкелсу стало ясно, что произошло. Тело обнаружили! Капитан уже приступил к действиям! Должно быть, у Хенкелса внутри все похолодело.--
Боугарт посмотрел на эконома и Роба.--Помните, как спешно он выставил вас из каюты? Помните, как у него едва не началась истерика, когда эконом предложил послать за доктором? Помните, как он требовал, чтобы его той ночью больше не беспокоили, что бы ни произошло?
Снова приняв облик Дюма, Хенкелс вышел из каюты, запер дверь и проскользнул через уборные в каюту Б-71, где начал возиться с печатями, держа наготове штемпельную подушечку. Вот как он собирался действовать. Кто-то--может быть,
сам капитан--должен был прийти за отпечатками пальцев. Отлично! Дюма тут же согласился бы и прижал большие пальцы к собственной грязной подушечке. Потом он выразил бы досаду, вытер пальцы носовым платком и в присутствии свидетелей оставил бы такие же сфальсифицированные отпечатки, как в каюте Б-37. При этом он выглядел бы и говорил как виновный.
На сей раз вмешался третий помощник.
--Прошу прощения, но вся его болтовня об «этой женщине» и «предателе» ...
--Фальшивый мотив,--усмехнулся Боугарт.-- Хенкелс хотел внушить вам, что Анжелла Торгай была нацистской шпионкой и поэтому он ее убил. Я уверен, что именно Хенкелс написал капитану анонимку, предупреждая, что одна из женщин на борту-- вражеский агент.
С фальсифицированными отпечатками, взятыми в каюте Дюма, план мог считаться удавшимся. Едва ли отпечатки стали бы сравнивать прямо в каюте. Сначала их бы собрали, а потом унесли для сравнения. В первую же ночь после сбора отпечатков преступник написал бы записку с признанием Дюма, инсценировал его самоубийство с помощью манекена. Никто бы не увидел «французского ка-
питана» после того, как эконом и третий помощник по-
кинули его каюту. Отпечатки пальцев Дюма совпали бы с кровавыми отпечатками. И наконец, никакие другие отпечатки, взятые на корабле, не совпали бы с отпечатками Дюма, так как у Хенкелса взяли бы их должным образом. Вся процедура завершилась бы за двое суток.—Боугарт понюхал пустой стакан. Его сигара потухла, но он не стал зажигать ее снова.-- Только, мрачно добавил он,--все пошло не так.
--Потому что,--сказал эконом,--нам со Стемпсоном
не понравилась его болтовня, мы не дали ему использовать свою подушечку и взяли у него отпечатки как следует.
--Неудивительно, что, когда вы уходили, на его лице было странное выражение, которое вы не могли описать,--добавил Боугарт.--Весь его план сгорел дотла в один момент.
Перейдем к событиям следующей ночи, когда капитан Дюма с каждой минутой становился все более серьезной угрозой и от него следовало как можно скорее избавиться. Едвин нарядил манекен выстрелил в него и столкнул «тело» за борт, отлично зная, что это увидят дозорные. «Тело» неминуемо рассыпалось бы в воде, но никто
бы этого не узнал. Он все еще пытался спасти свой план. Капитан Дюма оставил записку с признанием в убийстве, но ее выбросили. А мистер Купер поклялся, что видел двоих людей на палубе «Б».
Должно быть, Хенкелс испытал страшный шок, когда, избавившись от манекена и впервые выбравшись из каюты в обычной одежде, чтобы выпить и привести в порядок желудок, столкнулся с девушкой, которая заявила, что она его кузина Вероника Олбрайт и хочет спасти его от компромети-
рующих его писем. Но неужели вы не видите убийственного доказательства в связи с отпечатками пальцев, которое наверняка затянет петлю у него на шее?
Берта выглядела озадаченной.
--Лично я не вижу,--отозвалась она.--В конце концов, ничьи отпечатки не совпадали с кровавыми следами на месте преступления.
Боугарт протянул руки, словно умоляя.
--Ради бога, подумайте, девочка моя! В сейфе эконома находились восемь белых карточек с отпечатками правого и левого больших пальцев пассажиров. Но отпечатки капитана Дюма и Хенкелса были взяты нормальным способом. Следовательно, на двух карточках отпечатки пальцев были
одинаковыми. До сих пор никому не пришло в голову сравнить друг с другом разные серии отпечатков. Если бы вы это сделали, то поняли бы, что Дюма и Хенкелс --одно и то же лицо. Но по прибытии в порт официальная полиция тут же это бы обнаружила. Хенкелс должен был срочно украсть карточку с
отпечатками Дюма. Поэтому он организовал ложную тревогу с субмариной, атаковал офис эконома и ...
--И не прикоснулся к карточкам в сейфе,--подхватил Чарльстон.--Почему? Если ему нужна была одна из этих карточек, почему он не тронул сейф?
--Если нам нужна последняя решающая улика против Едвина Хенкелса, то вот она. Он не искал карточки в сейфе, так как не знал, что они там находятся. И он был единственным пассажиром, который этого не знал. Вспомните утро среды. Все вы, кроме Хенкелса, были на шлюпочной
палубе, когда эконом сообщил нам, что сделал с карточками пассажиров. Только Хенкелс появился позже. Он думал, что карточки в картонных коробках, которые оставались снаружи. Поэтому он обыскал коробки, не прикасаясь к сейфу, и украл несколько паспортов с целью скрыть кражу поддельного паспорта Дюма. Но нужную карточку он не запо-
лучил.
Я понял, что Хенкелс сделает еще одну попытку, поэтому позволил распространить слух, что получил куда худший удар по башке, чем на самом деле, и что карточки находятся у меня. Придя в отчаяние, парень снова загримировался и напялил французскую форму. За ним наблюдали, поэтому ему пришлось организовать ложную тревогу для рейда на
офис эконома. Если бы кто-нибудь увидел его туманной ночью в запасном мундире Дюма, все решили бы, что у свидетеля разыгрались нервы и он увидел призрак, что в лучших морских традициях. Хенкелс сделал последнюю попытку.--Лицо Боугарта стало бледным и утомленным.--Но я ему
помешал.
Последовала пауза. Снаружи ярко светило зимнее солнце. Блики на воде, благодаря открытым иллюминаторам, скользили по гладкой поверхности потолка. Корабль плыл по Ла-Маншу. Когда пассажиры увидели Семь Сестер на английском берегу, они поняли, что пункт назначения—Лондон, близок. «Эврика» направлялась в доки Тилбери.
--Осталась только одна вещь, которую я не понимаю,--пробормотал эконом, качая головой.-- Морская болезнь Хенкелса во время предыдущего плавания с нами.
Боугарт снова уставился на него поверх очков.
--Интересуетесь деталями, а? Могу лишь предположить, что его морская болезнь в первые дни прошлого плавания была последствием чудовищного похмелья. Мне говорили, что симптомы примерно одинаковы. Хотя могу сказать с уверенностью, что он эффективно воспользовался своей репутацией. Все, что Хенкелс знал об этом корабле,--распо-
ложение кают, ваше знакомство с дактилоскопией-- фигурировало в его плане. Он умный парень. Именно так о нем думали в дипломатических кругах.
--Умный?--отозвался эконом.--Да он настоящий
гений!
--И все же,--промолвила Берта,--он казался таким
приятным.
--Как и многие убийцы,--кивнул Боугарт,--что не парадокс и не образчик всеобщей извращенности, хотя это всегда удивляет людей, а причина и следствие. В особенности женщины считают их приятными, поэтому они частенько попадают в передряги из-за женщин, из которых им прихо-
дится невероятными способами выбираться. Вы слышали такое раньше и не раз услышите снова.
К ним подошел стюард.
--Мимо проходит эсминец,--сообщил он.--Хотите посмотреть?
Все устремились к дверям, оставив в курительной Берту, Роба и Боугарта.
--Вот вам благодарность,--проворчал Боугарт.
--Мы все благодарны вам,--сказала Берта.-- Особенно я. Более ужасных девяти дней мне еще не приходилось проводить. А ведь я должна буду вернуться на этом корабле. Мне не позволят высадиться в Англии без паспорта.
--Кто сказал, что вы не можете высадиться?-- сердито осведомился Боугарт.--Мне потребуется день
или два, чтобы все устроить. Черт возьми, если Чарльстон попросил меня сделать то же самое для него, поскольку Хенкелс украл и уничтожил его паспорт вместе с остальными--выбросил их за борт, как и свое оружие,--то я могу помочь и
вам, не так ли?--Он посмотрел на Роба.--Вы хотите, что-
бы она высадилась ?
--Если ей это не удастся,--ответил Роб,--я тоже вернусь на этом корабле. В Роттердамё
--Я считала вас гремучей змеей,--сказала Берта.--
А вы--меня. Может быть, мы до сих пор так считаем. Но
если мне не позволят высадиться, а вы сойдете на берег, я прыгну за борт и поплыву за вами.--И она протянула ему руки.
Они вошли в салон, услышав, что корабельный оркестр настраивает инструменты. На «Эврике» царило воскресное спокойствие. Капитан Вегман, неуклюже держа Библию, стоял на импровизированной кафедре и наблюдал
за входящими пассажирами. Он снова читал 23-й псалом, и, по мнению Роба, весьма недурно для старины Ерика. Молитвы не было. Но когда по знаку капитана заиграл оркестр, все с воодушевлением запели «Боже, храни короля». И никогда еще эти слова не звучали так искренне, как теперь, ког-
да большой серый корабль, устоявший среди бурь, опасностей и смерти в темных безбрежных водах, не спеша плыл по Ла-Маншу, возвращаясь домой.