Подмёрзший за ночь мартовский снег покалывал лапы, бежать было трудно. Снег отчего-то утратил свою былую чистоту, стал серым, ненадёжным. Впрочем, сейчас для Айки всё было серым и ненадёжным. Лис проиграл великую битву – за право продолжения рода. Проиграл, утратил рыжую подругу с янтарными глазами, а с нею и надежду на целый выводок солнечных лисят.
Лис бежал, прихрамывая, из-за исколотых лап и незаживших ещё ран последнего боя, и серый лес неодобрительно смотрел на него, отвергнутого и побеждённого. Под облысевшим на зиму тополем Айки остановился – похватать снега, там он ещё не подтаял и ночной заморозок не сковал его. Но и этот зернистый, шуршащий стеклянно снег уже не был прежним, зимним, мягким. Да и роскошная огненная шкура Айки как-то поблекла, потускнела перед линькой. Лис потянул носом, взял, было, свежий заячий след, но потом раздумал. После драки болело всё тело, да и бежать по колючему весеннему снегу не хотелось.
Он пошёл, осторожно переставляя лапы, в глубь леса, в укромное логово – зализывать раны, отдыхать. Айки очень нуждался в отдыхе. Ибо закон леса суров, больные и слабые гибнут в нём в первую очередь. Айки впервые за свою недолгую жизнь был больным и слабым, и это удручало лиса. На ходу лизнув раненое плечо, лис свернул на знакомую тропку. С раскоряченной ивы, под корнями которой Айки вырыл себе нору, хрипло каркнула неопрятная весенняя ворона. Ещё год назад лис облаял бы некстати подвернувшуюся птицу, сейчас он просто проигнорировал её.
В норе было тепло и сухо, пахло землёй. Свернувшись клубком, лис уткнул ушибленный в драке нос в густой мех и задремал…
Айки не выходил из норы несколько дней. Организму требовался отдых, сон для восстановления. А когда раны перестали болеть так сильно, а исколотые лапы поджили, голод выгнал лиса из его логова. Покружив по небольшой полянке, помышковал немного, но двумя-тремя зазевавшимися мышами голод не утолить. В сугробах на опушке леса можно было найти куропаток, Айки знал это место. Но неуклюжие на вид птицы на самом деле очень проворны, удастся ли поймать хоть одну? Лис постоял на полянке, прислушался к звукам леса, принюхался чутким носом и потрусил по подтаявшему снегу – куда глаза глядят. Не может быть, чтобы лес не нашёл для проголодавшегося лиса хоть какую-то добычу.
Вспоминал ли Айки свою прежнюю подругу, доставшуюся победителю? Наверное, да. Скорей всего да, хоть животным и отказывают в такой способности. Теперь сделать уже ничего нельзя, но жизнь-то продолжается. И лис занял себя более важным и вечным делом – поиском пищи.
В кустах за обрывистым ложком тявкнула лисица, но Айки не обратил на это внимания. Ему сейчас было не до территориальных драк и не до ухаживаний. Внюхиваясь в путаницу заячьих следов, лис искал тот, что посвежей. Еда не любит сидеть на месте, её придётся догонять. Но голодный желудок настойчиво требовал пищи, и лис, взяв след, бодро пошёл по нему.
Толстый заяц пытался отбиться излюбленным приёмом – упав на спину, ударить когтистыми задними лапами в живот. Но Айки жил на свете не первую зиму, и фокус этот не прошёл. Позже, насытившись, направляясь к своему логову, он опять услышал лай лисицы. Это была его территория. И на ней лаяла самка. Жадно втянув носом отдалённый запах самки, Айки примерился к расстоянию. Оббегать лог кругом – займёт слишком много времени. Самка может уйти. И лис рванул прямо с обрыва.
Он упал на дно лога, прокатившись по крутому склону, перекувыркнувшись несколько раз, снова заныли затянувшиеся, было раны. Но лис вскочил на ноги и потряс ушибленной головой. Другой берег был не столь крут, лис легко вскарабкался по нему. От возбуждения шерсть на загривке встала дыбом. Пряный запах самки бил в нос, посылая в кровь гормоны, повелевая лисом и его инстинктами. Здесь было много лисьих следов. Её следов. Она никуда не собиралась уходить, она здесь жила. Ещё не видя самки, Айки уже знал, что она ему нужна. И упорно шёл по её следам, чувствуя её близость.
Лисица может не подпустить лиса близко. Она даже может напасть на него. Такое бывает. Но, забыв об осторожности, Айки ринулся в голый кустарник, густо сплётшийся ветвями. Там запах лисицы был особенно силён. И тропа, натоптанная её лапами, говорила о близости логова.
Насмешливый лай позади заставил лиса обернуться. Она стояла сзади, крупная, матёрая, с такой же, как у Айки огненной шкурой и янтарными глазами. Наклонив к снегу седеющую морду, лисица внимательно наблюдала за Айки, и её светлые глаза не выражали абсолютно ничего. С минуту они играли в гляделки, выжидая. Потом лисица припала грудью к снегу и немыслимым кульбитом перепрыгнула через лиса. Айки взвился, но лисица уже была позади него. Стояла, широко расставив лапы, готовая к прыжку. Если бы хотела укусить – вполне могла бы. Но она этого не сделала. Айки шагнул к самке. Осторожно, чтобы не испугать. Но столь матёрую лисицу вряд ли можно было испугать, хоть чем-то. Она издала что-то, вроде сдержанного рычания и снова прыгнула, стукнув по носу Айки мягким от толстого меха хвостом. Это не было ударом, это было, скорей, заигрыванием. И лис принял игру, в свою очередь, припав на грудь и задорно взлаяв…
Что может быть печальней зрелища ночного неба, луны в рваных клочьях облаков, просматривающейся сквозь переплетение голых по-зимнему ветвей деревьев? Однако печаль была там, наверху. Внизу было тёплое земляное логово, в котором, уткнувшись друг в друга, забылись лис и лисица. Их лапы подрагивали во сне, подёргивались уши. Они даже во сне бежали. Или за добычей, или друг за другом. Ибо таков закон природы, не терпящей пустоты…