Пятьдесят лет спустя

Борис Арлюк
50 лет спустя

Моего школьного друга звали Дима. Вернее, так звала его мама. В школе не было принято называть друг друга по имени. Учителя вызывали по фамилиям и , конечно, обращались на «ты».
 
Эй ты, Кулбасов, опять не приготовил урок по истории? Встань в угол, дубина.
Посмотрите на него. Ведь он потом будет говорить своим детям, как хорошо он учился.

Класс дружно ржал. Кулбасов то же « лыбился», вероятно представляя своих шустрых наследников.

Даже учитель физики при нашем переходе в  8-ой класс – а это уже была неполная средняя школа, говорил : вы уже взрослые и , конечно, знаете, как детей делают.
Этим он заслужил большое уважение, как демократ и человек близкий простому школьному народу.
Когда говорили, что он «зажимал» учительницу немецкого языка в коридоре, то это только поднимало его престиж.
Классный весельчак Бобров сидел на первой парте и на уроке лазал под нее за упавшей ручкой. Потом он рассказывал, какого цвета трусики у немки и импровизировал другие интимные подробности.

Обращение друг к другу по имени свидетельствовало о высоком уровне общающихся сторон. Моего друга Димку на самом деле, как я узнал позже, звали Давид. Потом он получил дружеское прозвище Тим, с которым и остался. С течением времени он превратился в Давида Марковича, а потом уже в Дэвида.
Трудно сказать, почему мама называла его Димой. Может это была своеобразная защита от прошедших давно  погромов  в Киеве. Или от ожидавшейся осенью  репатриации как следствие «дела врачей».

Мы близко подружились с Димкой в начале 8-го класса. Наверное, он спросил меня, читал ли я Купера… А так как я читал много, то это было достаточным основанием для близкого общения.
Жил он в удобном месте для начала прогулок и имел две комнаты, что было довольно роскошно по тем временам. В задней комнате обитали мама и старшая сестра, а в первой стояла плетеная качалка, в которую Димка тренировался бросать складной нож. Это был не легкий труд, требовавший прилежания и умения. Но очень полезный в жизни.
Он предлагал и мне покидать нож, но я как- то не очень часто это делал. Трудно сказать почему. Может потому он и предлагал, демонстрируя свою щедрость.
Если, конечно, иметь финку со свинцом в ручке, то она сама летит при броске острием вперед. А простой нож втыкался не очень-то часто.
Потом меня угощали булкой с шоколадным маслом. Это был деликатес, не принятый в моем доме. К тому же я, как « дитя блокады» всегда хотел есть.
Наверное, я бы мог съесть быка. То есть непрерывно есть и периодически какать. Желудок работал быстро. Потом уже в возрасте  « молодого специалиста» в командировке я как-то съел  5 полных порций бифштекса с гарниром и яйцом. Это было в ресторане, а не в столовой и порции были весьма достойные в стиле Гаргантюа и Пантагрюэля. Не помню, кто из них любил пожрать, а кто, как писал Рабле, любил изображать борьбу двух жуков, выставивших спины в разные стороны.
 Вообщем, оказавшись с двумя дамами –тоже командировочными  за ранним ужином после трудового дня,  после откушивания порции рубленого бифштекса я сказал, что неплохо было бы съесть еще один. Не сможешь, сказала более молодая и , видимо, менее опытная особа.
 Смогу.
А два?
И два смогу.
А если три.
Ну и три смогу.
Лопнешь.
Нет, смогу и четыре.
На этом и порешили.
Для облегчения пищеварения я потребовал бутылку лимонада.
Условием было то, что при неполном съедании я сам плачу за все.
При полном – они.

Я знал, что есть надо быстро, так как  потом приходит сытость и кусок в горло не лезет.
Все было кончено за пол часа. Я все же несколько осоловел и не помню их вполне очевидного удивления и восторга. Наверное, если бы я вечером попросился к любой из них в постель, то не получил бы отказа. Из уважения к мужским достоинствам и из чувства женского сострадания. Все же заманчива солдатская неутомимость.

На следующий день я был освобожден от работы, но был весел и жизнерадостен. Стал легендой. Кое- кто не верил. На следующий год уже в Ленинграде, в присутствии моей жены при очередном визите в шашлычную компания выразила сомнения. Ей это стоило 14 шашлыков. Несколько кусочков жира я оставил с их санкции не съеденными. Не люблю жир. Они потом жалели, что согласились на счет жира, хотя это входило в оговоренные условия.

С Димкой мы гуляли по бульвару Профсоюзов (ныне Конногвардейский) от площади Труда до часов у Сената. Там разворачивались и шли обратно. Потом стали ходить через мост Лейтенанта Шмидта на ту сторону, около Университета, через Дворцовый мост, Александровский сад и обратно.
Разговоры носили явно диссидентский характер. Это как- то витало в воздухе. Уж больно явная была разница между пропагандой и реальностью – интернационализм и антисемитизм, например.
Димка спросил меня, не буду ли я возражать, если к нам присоединится его друг по кличке Забега. Это был деликатный вопрос. Но не вызвало проблем. У меня не было отношения к друзьям, как к любовницам, которые должны хранить нерушимую верность и преданность. Только потом я понял, что для Димки вопросы собственности представляются существенными и этот вопрос был естественным. Часто мы гуляли втроем и , вероятно, слушали только сами себя. Забега, по дружеской кличке Майк, был с нашей точки зрения не очень полноценным человеком и это возвышало нас в собственных глазах. Дело в том, что бабушка заставляла его приходить домой к 9 вечера.
И он, как соглашатель и домашний раб, этому добровольно подчинялся.
Мы же, как вольные люди, могли приходить домой к 11 вечера.

Для подъема собственного достоинства Димка курил Беломор. Я тоже иногда потягивал и учился пускать дым из носа и колечками изо рта.
Как то мы шли по мосту и нас остановил мильтон. Молодой человек, обратился он к Димке, одетому в морской бушлат и кепку, с папиросой в углу рта.  Димка гордился своим бушлатом и часто говорил : « ссы мне на грудь, я по морю тоскую». Теперь бы милиционер поостерегся приставать к таким явным уркам. Тогда времена были другие – люди смертельно  боялись любых властей.
Вы курите на мосту, а вот висит надпись, что на мосту курить запрещено. С Вас штраф 3 рубля. А это была не малая сумма, эквивалентная 5 эскимо, которые стоили по 60 копеек.
Димка все же струсил и выложил 3 рубля. Он мог бы сказать, что денег нет и это было бы вполне естественно. Но врожденный  страх сидел в его душе. Потом в институте он занимался боксом, чтобы преодолеть его. Я больше не напоминал ему об этом случае.
А когда недавно напомнил, то он сказал, что забыл об этом. Это защита -  забывать неприятное.

Проходя по бульвару, мы иногда нагибались и завязывали шнурки у ботинок. Это был верный прием, чтобы выяснить, нет ли слежки.
После смерти старого Джо мы как то гуляли по Неве и Димка спросил, -  что же теперь будет ?
Борьба за власть, не задумываясь сказал я и , как в воду глядел. Димка очень меня зауважал после этого, а может быть и до сих пор считает большим провидцем и тонким интуистом.

У Димки окна комнат выходили в переулок . На противоположной стороне были окна, где, как говорил Димка, жили мать с дочерью. К ним, вероятно,  приходили гости. Димка часто торчал у окон и говорил, что наблюдал разные интимные сцены с участием моряков. Что  то подробности он не рассказывал. Вероятно, трудно описать словами симфонию женского переодевания или подмывания под горящим взглядом юного сатира.
Я до сих пор помню свое необыкновенно  острое впечатление в Александровском саду.
Мы гуляли с Димкой и напротив довольно далеко увидели девушку, сидящую на скамейке. У нее были видны трусики и полные ляжки. Это было божественно, как удар молнии.  Так же когда-то был сражен Саша Пушкин.

В переулке кипела жизнь и борьба. КГБ не дремало. Димку с мамой и сестрой переселили на несколько дней в гостиницу. Из их квартиры вели наблюдение или прослушку. Вероятно, их интересовали не мама с дочкой. Вы комсомолец, сказали Димке, и должны выполнить свой комсомольский долг. Подробности он опасался говорить. Тем не менее мы решили, что это подслушка за соседями внизу. Кого-то там освободили из зоны. Мы подумывали, не бросить ли им записку с предупреждением, но поостереглись.

Мой ранний пинкертонский опыт был не очень удачный и не располагал к продолжению. Как- то в возрасте порядка 10 лет я гулял у себя около дома и ко мне подошла женщина.
 Мальчик, видишь того мужчину?
Если ты проследишь, куда он пойдет, ты получишь 1 руб ( эквивалент 10 мороженых ).
Мужчина пошел на площадь Труда, я следом. Он сел в трамвай, я тоже. Он спрыгнул на углу у Театральной, а я побоялся – трамвай уже ускорил ход. Я только с тоской наблюдал, как он скрылся за углом.
За такую информацию  денег не платят, это было ясно.
Я пошел обратно. Женщина меня ждала.
 Проспект Майорова,  дом 25, кв. 16, сказал я бодро и протянул руку. Но награды за старания не было
Хорошо, мальчик, пойдем вместе, ты мне покажешь, где это. Мы пошли неведомо куда.
Нашли дом 25, стали искать парадную и квартиру. Как ни странно, она оказалась во дворе.
Я остался внизу, а женщина поднялась на второй этаж и позвонила. Ей открыли.  Оказалось, что это черный ход в баню. Диалог я не запомнил. Женщина требовала выдать ее Васю, а банщики уверяли, что его здесь нет. Что- то я все же получил, но хорошего впечатления от такой профессии не осталось.

Тогда мы верно сделали. Соседи бы передали записку в органы, думая, что это провокация, а мы с Димкой получили бы по черному билету, службу в армии и поворот «налево кругом марш». Этого не произошло.

 И жизнь пошла по своему предназначенному пути.