Федор Слэнинэ
В два часа ночи выхожу на лестницу покурить.
Черный соседский кот, как кошмарик, кидается к двери в тамбур. Включаю свет и впускаю, там он мяукает и царапается, чтобы его впустили в квартиру.
Хозяин встает, матюкаясь по восходящей, потом по нисходящей и, наконец, впускает. Соседка напротив говорит во сне с сыном-дебилом. Потом затихает, не ругается. Сын, наверное, спит.
Я курю, вслушиваюсь. За окном нудный осенний дождь. На дворе еврейская Пасха. Город зацвел цветом желтка и неясности.
А я курю. Говорят, советские врачи были лучше. Может… По совету одного из них я после инфаркта курю, если вот так ночью хочется. Сейчас такого совета никто не даст. Говорят, лучшие из них улетели. Перешкуренные голданусы! Взяли и улетели, испарились. А я тут, со своей сигаретой в ночи, с полуживыми соседями. Собака снизу не подает голоса. Наверное, на службе с хозяйкой.
Ночь живет, я курю, значит, я еще живой как-то. Другой сосед молчит, он, скорее, еще под капельницами у своих родителей. Советских нет, они бы его быстро… Советы-не советы, - все равно все спят.
А я курю, вслушиваюсь. А кошмары бывали и при Александре Армагеддонском.
Вот такая жизнь, когда дурка не работает, а голданусы улетели. А ведь были времена, не то что кот проскочит – мышка не шевельнется!
Демократия… Домовых расстреляли. А как без них и без дурки? Вот и не спится.
Курю. А кошмары всегда были. И так далее…