Мы вернулись с похорон. Поминальное застолье. Тягостное молчание, изредка прерываемое «Царствие ему Небесное». Друзья, прибитые вестью, каждый примерил на себя смерть ребенка и ужаснулся, нет, такое пережить невозможно. Мне кажется, я слышу мысли каждого сидящего за столом. Но жду и не говорю ничего, какая-то странная уверенность, что я должна каждому позволить окунуться в эту черную мглу небытия. Моё лицо спокойно, застывшая на нём маска непроницаемости смущает сидящих за столом. Что-то говорю, но фразы коротки и бесстрастны. «Мне Шура сказала, - шепчет подружка, - «Не обращай внимания на то, что и как она говорит, она не в себе. Это только потом приходит. Ужас происшедшего». Ты поплачь, тебе легче станет. Не держи эти слезы в себе, ты же с ума сойдешь». Подаю ей хлеб, какое-то кушанье. «Не переживай за меня, я осознаю, что происходит. Но плакать не буду. Пока могу не плакать, буду носить в себе. Со мной всё в порядке».
Покойно, но не безучастно сижу за общим столом. Всё также почти слышу мысли окружающих. И когда насыщенность воздуха ужасом достигает предела, я это поняла по тому, как кто-то, не выдерживая напряженности тягостной тишины, поднялся, чтобы уйти совсем, решаю – пора – и прошу собраться всех за столом для последнего слова. Из всех комнат стали сходиться люди, охваченные грустным оцепенением. Наверное, меня спасало то, что я не погружалась в свои чувства, а витала среди их дум. Вслушиваться в то, что творилось во мне, мешала громким колоколом звучавшая единственная на многие-многие дни фраза: «Его больше нет, он умер». Отвернулась от себя и ушла в мир других жизней, оставив себе лишь: «верую в жизнь вечную». Мне очень надо было научить себя верить в это. Но одна я бы не справилась. И, прекрасно осознавая это, я хотела заручиться поддержкой тех, кто пришел к нам в этот страшный час, чтобы разделить с нами нашу скорбь.
Нет, я не хотела вызывать жалость к нам, сочувствие или совершенно невозможное соболезнование – нелепость, придуманная скорей для некролога, чем для действенной поддержки близких усопшего. Мне нужна была надежда на все оставшиеся годы. Жить в одиночестве с этой надеждой невозможно, она должна опираться на людей, на их веру. Вера одного – это былинка, подвластная всем ветрам, вера двоих – уже сила, могущая противостоять бурям. Бросить зерно в их души, чтобы когда-нибудь в них проклюнулась и расцвела вера, о рождении которой в себе я сегодня только мечтаю. Но вдруг свершится чудо. Вдруг они поверят мне сегодня, а завтра, пошатнувшись, я смогу опереться на них, уверовавших благодаря моим сегодняшним словам…
Я встала из-за стола и, превозмогая слёзы, которыми исполнилась моя душа, скорбящая о сыне, начала свою речь…
«Все ждали представления, - с грустной иронией проговорит позже батюшка, - вот-вот Ира расплачется, а Ира так и не расплакалась. Да, мать…» - "Меня как какая-то сила держала над всем этим, не давая погрузиться в ужас происшедшего. Может, это и есть Бог?» - «Это были по-настоящему христианские похороны. Ты сильная баба. Так и держи своих дальше. Распуститесь, дадите волю слезам, потом друг друга не соберете».
- Здесь нет случайных людей за столом. Вы все знаете нас не первый год. Знаете нашу семью. Знаете, что не всё и не всегда у нас с Геной получается. Я хочу рассказать вам о нашем сыне так, как я увидела это сегодня, когда он ушел от нас. Двенадцать лет назад наши с мужем отношения зашли в тупик. Мы были в состоянии войны, и тогда впервые мысль о разводе показалась нам спасительной для обоих. И тогда же я почувствовала в себе биение новой жизни. Это было какой-то нелепостью, но это повернуло наши мысли вспять, и мы решили ещё раз попробовать примириться друг с другом хотя бы ради этой новой жизни во мне. Родился сын, и всё изменилось. Он стал спасением для нашей семьи. Словно ангел пришёл в нашу жизнь, чтобы мы опять смогли жить друг с другом в мире и согласии. Так продолжалось много лет… пока… пока опять мы не перестали понимать друг друга. Три года мучительных противоречий, попыток смирить себя, но всё тщетно. Мы расходились всё дальше и дальше, пока не поняли, что развод неизбежен… Всё это наш сын чувствовал и понимал. Он как никто другой мучился оттого, что два очень дорогих для него человека не могут жить вместе… Наверное, мы подтолкнули его к такому шагу. Исход операции был предрешен. Он ушёл, потому что жить среди наших несогласий стало ему в тягость… Я не желаю никому пережить той боли, что приходится испытывать нам с Геной теперь. Но не могу не поделиться тем, какое чудо происходит в нашей душе сегодня. Это чувство любви и жалости ко всем, кто пока ещё не почувствовал, какое это счастье жить для другого человека. Серёжа жил для нас. И умер, чтобы его смерть примирила нас друг с другом. Он ушёл и одарил нас своей любовью, которая всегда жила в его маленьком сердечке. Теперь с нами его любовь. И я надеюсь, что это поможет нам разрешиться от всех нажитых за последние годы противоречий в наших отношениях. Надо просто делать друг другу добро. Так жил он. С нами жил Ангел, а мы, раздираемые собственными чувствами, этого не осознавали. Теперь его с нами нет, и мы это поняли. И как ни велика скорбь, переживаемая нами как родителями, потерявшими своего любимого ребенка, мне хочется сказать спасибо Богу за то, что мне была оказана честь целых одиннадцать лет быть матерью Ангела, хотя я и не знала этого. Конечно, мы ещё в полной мере не осознали меру этой утраты, и ещё много времени должно пройти, чтобы эта боль притупилась, но сегодня мне хочется, чтобы и все вы увидели эту смерть так, как стараемся принять её мы своей семьёй. С нами жил Ангел, пришел его срок, и он покинул нас, чтобы дожидаться нас на том свете. И как мы отпускаем его от себя на время этой земной жизни, так просим и вас всех – отпустите его с легким сердцем. Пусть он со спокойной душой уйдет туда, где теперь его место. Не плачьте, не скорбите, думайте о нём легко и радостно. Он жил, никому не доставляя ни хлопот, ни огорчений. Вспоминайте о нём светло. Говорите о нём легко. Каждому свой срок. Никто не думал, что он станет первым среди нас. Но, может, в этом величайшее утешение для нас, оставшихся, что первым туда ушел лучший среди нас… Царствие Небесное тебе, Серёженька…
Замолчала и в наступившей тишине села на место. Кажется, тяжёлое недоумение снято с душ. Подходят и прощаются те, кому пора возвращаться к семьям. Оставшиеся оживились взором, заговорили об усопшем как о живом человечке. Столько приятных воспоминаний у каждого. Вслушиваюсь в речи, и сердце радуется. Была права, решившись сказать последнее слово. Сняла груз неоправданной ответственности за чьё-то - не их - несчастье. Если будут знать и видеть, что мы стойко переносим потерю, им не придется прятать от нас свои радости и печали. Чтобы не стыдиться в наших глазах первых и не усугублять вторыми наше горе. Мы заявили о своем праве продолжать жить и тем разрешили им всем не прятать свои жизни от нас.
Мы остались среди живущих….