Два известных профессора - орнитолога возвращались с утренней экскурсии. Полуденная жара уже закралась под пышные кроны деревьев негустого леса, пение уморенных духотой птах смолкло, полыхающее солнце слепило глаза. Однако оба старика выглядели весьма свежо, живо вели малопонятную нам беседу, часто употребляя жуткие термины, латынь и смачные словечки, укоренившиеся в их лексиконе коллег еще со студенческих лет.
Ежики незатейливых причесок, отливающиеся почтенной сединой, остренькие редкие бороды, высокие лбы, изрезанные мелкими поперечными морщинками, худые шеи с навешанными на них биноклями и фотоаппаратами и шныряющие во все стороны выразительные глаза делали старичков почти неотличимыми друг от друга.
Ловко вскарабкавшись по склону песчаного холма, Александр Викторович Облаков первым обнаружил оказию.
- Коллега! - вскричал он восторженно, - Смотрите, Владимир Ильич, вы видите?
- Да, Александр Викторович, я ее еще чуть раньше заметил, почти у самого подножья холма,- спокойно произнес профессор Бараев.
- Кого её? - недоуменно спросил Облаков.
- Ну, как же. В ста метрах на северо-восток на сухом одиноком тополе я вижу молодую самку ушастой совы.
Профессор Облаков на мгновение опешил. В ста метрах на северо-восток на сухом одиноком тополе он отчетливо видел обыкновенного сыча.
- Коллега, - напевно протянул Облаков, - это же самец обыкновенного сыча. Обратите внимание на его характерную посадку, на то, как он головой крутит, наконец.
- Мой друг, вы несколько ошиблись, - с едва заметной укоризной сказал Владимир Ильич, поднимая бинокль к глазам. - Вы посмотрите на ушки, ушки-то как явно торчат. А когти? Где вы видели такие когти у сыча?
- Коллега, - нервно заикаясь от нахлынувшего волнения, спросил Облаков, также разглядывая предмет спора в бинокль. - Какое у вас увеличение?
- Двенадцать крат, - гордо ответил Бараев.
- То-то, Владимир Ильич, то-то. С вашим то, увеличением, - и он сочувственно махнул рукой. - Не то, что в лесу, в женском общежитии делать нечего. Вы на клюв посмотрите. Вы обратили внимание на клюв?
- Да что клюв? Что клюв! Вы что не видите, дорогой Александр Викторович, что у этой птицы глаза светло-желтые? Вы в каком университете учились?
- Ну, знаете, Владимир Ильич, - преднамеренно растягивая слова, съязвил Облаков, я вижу, разбираетесь вы в ночных хищниках, как моя вторая теща в эволюции грызунов.
- Что?! - вспылил Бараев. - Это я-то не разбираюсь? А кто, по-вашему, написал монографию по полярной сове? Кто защитил докторскую диссертацию по орнитофауне Нижнего Поволжья? И кто читал лекции по зоологии позвоночных в нашем университете до недавнего времени?... Хм, я не разбираюсь... Подумаешь, специалист выискался!
- Что вы в меня пальцем тычете? - обижено воскликнул Облаков. - Я автор семнадцати статей и двадцати одного тезиса по хищным птицам!... И печатаюсь, между прочим, в авторитетных журналах.
- Что? Журнал «Биология и домоводство» вы считаете авторитетным журналом? Боже мой, какая наивность! Вы бы еще в «Мурзилке» напечатались.
- «Биология и домоводство»? А что, нет? Да его главный редактор академик Бурев ученый с мировым именем, один из известнейших специалистов по экологии домашних птиц!
- Кто! Бу-рев? - ядовито усмехнулся Бараев. - Этот прыщ знаменитейший орнитолог? Этот законченный маразматик – светило? Да он даже не знает, как ворону по латыни назвать! Это он-то специалист? Ну, знаете, коллега!
- А кто-же, ваш прелюбезнейший Шламов - специалист? Тоже мне - деятель науки. И вы перед ним как собачка, ти-ти-ти, ти-ти-ти, на задних лапках. Уважаемый Савелий Петрович. Уважаемый Савелий Петрович! Как ваше бесценное здоровье? Ти-ти-ти, ти-ти-ти. Авторитетный ученый! Да над ним же весь мир хохочет. И как это такие бредовые мысли так обильно лезут в голову, посещают его могучий мозг? Вот уж действительно, дурные мысли могут прийти только в абсолютно дурную голову, примером которой и является то утолщение шеи, к которому вы с таким вниманием прислушиваетесь!
- Ах, вам, милейший мой, не по нутру гипотеза Савелия Петровича? Ни вы, ни этот ваш сморчок из зоологического института ни черта в ней ничего не смыслите. Да что вы, собственно говоря, можете предложить взамен? Вы и вся ваша шайка-лейка?
- Что? Это моя-то кафедра - шайка-лейка?! Стыдитесь, Владимир Ильич. Эта ваш аспирант Кругликов сдал кандидатский экзамен по специальности лишь с третьего захода, а соискатели защищаются по пятнадцать лет. Это ваш доцент Груздев вместо «млекопитающие» сказал «млекопитающиеся». Да где? На международном симпозиуме!
- Причем здесь Груздев? - резко перебил Бараев своего коллегу. - Он уже второй год как на пенсии. Кстати, это вы были его официальным оппонентом по кандидатской диссертации. Что же не критиковали, а молчали в салфеточку?.. А то я смотрю, аспирантка Градова берет уже второй академический по факту очередной беременности.
- А что Градова? - затараторил Облаков. - Причем тут Градова? Я сам по себе, она сама по себе.
- Ладно, ладно, Александр Викторович, весь факультет знает о ваших шашнях. Стыдитесь хотя бы студентов. Уж я не знаю, право!
- А у вас, между прочим, дорогой Владимир Ильич …
Так увлечено перебраниваясь, профессора неожиданно для себя уперлись в тот самый злосчастный тополь.
Первым очнулся профессор Облаков. Он резко вскинул взгляд на верхушку дерева и оторопел.
Его волнение пополам с жутким ужасом передалось Бараеву, тот победно ухмыльнулся и уверенно глянул вверх. Его улыбка мгновенно сошла с лица, которое тут же передернулось от налетевшего обольщения.
На сухом тополе сидела не ушастая сова и не обыкновенный сыч.
Это по весне юннаты прибили новый скворечник.
1986 год.