В одном из вестернов, которые по пятницам всю ночь крутят по телевизору, белые переселенцы скакали на фургонах пять миль наперегонки, чтобы выиграть приз – ранчо в 15 тысяч акров пастбищ с водопоем. И напомнила мне эта лихая кутерьма и грохот в пыльной, бесконечной прерии другие гонки, в столь же бескрайней Кулундинской степи, осенью 1950 года.
У председателей колхозов в наших краях было заведено, поздней осенью, собравшись в условленном месте, на семи-восьми упряжках объезжать поля и бригадные станы. Выбирали подходящий маршрут. Председатель «подконтрольного» хозяйства ехал впереди. Проверяли вспаханные поля, скирды соломы и сена, инвентарь, сложенный на зиму у полевых станов, крытые тока. Все хозяйства за день не объехать, и поэтому их выбирали по жребию. Завершался трудовой день в затишке у скирды, возле лесопосадки или на поляне берёзового леска. Отпускали чересседельник и чембур, разнуздывали лошадей, задавали овёс. На разостланные кошмы и брезентовые дождевики выставляли закуски: хлеб, старое сало, варёные яйца, лук, солёные огурцы, соль в спичечном коробке. И, ясное дело, у каждого четвертинка припасена. Выпивали, закусывали и судачили о делах своих председательских. Но перед этим пикником происходил ритуал, который зародился ещё до войны.
Каждый председатель являлся на эти смотры на лучшей лошади, в нарядной сбруе, впряжённой в рессорную кошеву, а то и в тачанку. Каждому хотелось похвастать статью, выносливостью и резвостью своих питомцев, да и свою удаль и мастерство показать. Места в степи хватит, хоть весь день скачи.
Мой отец, председатель колхоза, мягкостью нрава не отличался, был строг и немногословен. Однажды перед сном сказал мне: «Завтра в семь отъезжаем. Оденься потеплее». С нами поехал мой дядя, брат отца. Тоже председатель колхоза, тихий, робкий, хромой от рождения человек.
Едем вереницей. Остановятся, глубину зяби померят, помнут и пощупают солому в стогах – чисто ли вымолочено, ходят по стерне – есть ли потери. И дальше. Часа в три у посадки начали ставить упряжки в шеренгу лицом в степь. Что они затевают? Дядя шипит отцу: «Her uf, August! (Перестань, Август!) Как маленькие. В районе узнают – не сносить головы! Я сойду». «Сиди!» – коротко бросил отец.
Лошади встревожены, ушами прядут, рвутся с места. Наша пара Лётчик и Ветер храпят, фыркают, удилами хрустят. Отец опустил ремешок фуражки под подбородок, глаза блестят.
Вдруг протяжный крик: «Па-а–а-шёл!» Отец вскочил чёртом: «Эйя-а-а-а! Зве-е-ри-и-и!» Вопли, грохот, хлопки бичей! Я вцепился в боковину кошёвки и от страха и неожиданности разинул рот и глаза вытаращил. Слёзы от встречного ветра за уши текут. Дядя выпустил портфель из рук, хватает отца за полы развевающейся фуфайки и кричит: «Август! Ради Бога! Колесо слетит! Дурак!» От резкого толчка крик оборвался, и он схватил меня правой рукой за плечо, а левой вцепился за борт кошёвки.
Мы были крайние слева. Хорошо всех видно. День яркий, холодный. Рядом с нами держится заметный рыжий жеребец в белых чулках и лыской. За ним – большая гнедая лошадь. Остальные понемногу отстают. Крики и кнуты не помогают, отстают.
Отец ездит без кнута. Он стоит в ходке, широко расставив ноги, держа вожжи в высоко поднятых руках, и орёт время от времени: «Эйя-а-а! Лётчи-и-и-и-ик!» Он тянет это «и» долго и тонко. Папка мой – крестьянский сын, лошадей знает с детства, да и служил в конной артиллерии на Дальнем Востоке в 77-ом Немецком полку. Ездить умеет!
Мой испуг сменился восторгом. Я летел над степью под ослепительным солнцем рядом с оскаленной мордой красавца-жеребца! Его фиолетовый глаз был зол, он непременно хотел обогнать нас. Осенние паутинки блестели в его чёлке и гриве, пена летела с удил. Громадные ноздри с рокотом выталкивали воздух: «Хур! Хур! Хур!» Но тень свою синюю обогнать не смог. Она, трепеща, летела впереди, чуть слева, по золотой от солнца осенней степи. Медленно и неотвратимо жеребец отставал. Гнедая тоже ещё пыталась бороться, а остальные скакали лениво, лишь наблюдая за исходом борьбы.
Шуметь отец перестал. Фуражку с него сдуло, дядя выронил свой портфель, но всё это было теперь не важно. Все, в том числе наша пара, Лётчик и Ветер, поняли – игра сделана. Гордо и спокойно продолжают они свой бег по степи, стеля ровными волнами гривы по ветру...
Я уже не вижу суматоху на экране телевизора. Перед глазами та яростная скачка председателей в далёком детстве. Вижу рыжего коня, его злой глаз и паутинки яркого бабьего лета, искрящиеся рождественскими огоньками в его всклокоченной гриве и чёлке.
Октябрь 2002 года.