Память о войне.
Я со своей матерью жили в городе Фрунзе, Киргизия. Она преподавала русский язык киргизским детям. Вдруг пришло распоряжение в ГОРОНО отправить в Подмосковье учителя для работы в детском доме, где собрали детей из блокадного Ленинграда. Мы отправились в дальный путь.
Было это в 1944 году около Сталинграда, где мы сели на пароход до Горького.
Пароход “ Александр Пушкин” был еще дореволюционной постройки. Он медленно шлёпал по воде плицами двух огромных колёс, расположеных по его бокам. Пароход шел против течения реки и натруженно стонал: бороться с Волжским течением на старости лет было нелегко. Запах машинного масла, смешанный с паром, неприятно щекотал нос, мерный стук паровой машины сотрясал палубу. Я облазил все закоулки парохода и решил, что самое интересное место это корма, где виден длиный шлейф расходящейся от парохода волны. Инвалиды войны, ехавшие этим рейсом домой из госпиталей, грелись здесь в лучах летнего солнца.
-Сынок, всунь мне вилку,- услышал я чью-то просьбу. Молодой безусый паренёк протягивал мне розоватую культю. Он смущенно, просяще смотрел на малыша. Вилка и банка с тушенкой лежали на салфетке около него, но взять вилку инвалид не смог. Я вздрогнул от неожиданости, но чувство жалости к несчастному помогло мне преодолить брезгливость, и я вставил вилку в разрез культи. Инвалид подцепил кусок свиной тушенки из открытой банки, но до рта не донёс: вилка с куском мяса со звоном вылетела из культи. Инвалид беспомощно посмотрел на окружающих.
-Давай покормлю,- предложил одноногий пожилой инвалид.
-Эх-ма! Вожди нас в бой ведут, а расплачиваемся мы, молодые, -грустно заметил инвалид с культёй.
- Да, заваривает кашу один, а хлебать её приходится народу.
-На войне была нам воля, и хоть несладка окопная доля, да дело было, нужны мы были, нас кормили, одевали. А дома кому нужен такой получеловек? Милостыню просить под забором? -ответил инвалид с культёй.
-Не хнычь! Спор у нас вышел с немцем по земельному вопросу: немец хотел нас в землю вогнать, а хвать сам навозом стал. И тот, кто ставил на орла со свастикой в когтях, безбожно проиграл. Теперь наши муки ему тысячи лет помнить будем!
- Успокоил, объяснил! Лучше бы бутылочку водки где-нибудь добыл. Боюсь я, понимаешь, боюсь домой ехать. Чучело я теперь огородное!
- Посмотри на моряка, что на стуле сидит. Его похуже тебя отделали, а он нюни не распускает.
Около поручней кормовой части палубы, куда указывал одноногий инвалид, я увидел сидящего на стуле матроса атлетического сложения. Человек вдруг странно наклонился и упал со стула на палубу. Он сразу же сделался беспомощным маленьким. “ У него нет ног”, -понял я.
Неуклюже отталкиваясь обруками рук, человек пытался подползти к борту судна, но это у него не получалось.
- Эй! Возьми мою шинель и постели её около меня, - крикнул он мне. Я выполнил его просьбу и расстелил шинель. Человек, как кукла-неваляшка, раскачиваясь, упал на шинель и вцепился зубами в пуговицу хлястика.
- Подтащи меня за шинель к борту парохода, -приказал он мне. Я попытался тащить шинель, но это мне было не под силу.
- Дядя, дядя, помогите! -попросил я одноногого инвалида. Инвалид внимательно посмотрел на матроса, уловил его решительный взгляд и, смутившись, ответил отказом:-“Нет, не возьму греха на душу”, - и быстро, не оборачиваясь, ушел. Я всё-таки подтянул шинель, на которой лежал матрос к борту судна.
- Ну, малыш, беги к маме! Чтобы я тебя здесь больше не видел! Живо!
Я обиделся на чёрную неблагодарность и со слезами убежал.
- Человек за бортом! Человек за бортом! Стоп! Задний ход! Спустить шлюпку!-кричал кто-то с капитанского мостика. Услыхав команды, я вернулся на корму. Шинель, на которой только что лежал моряк, была пуста. Сюда же пришел теперь инвалид, который отказался помочь мне тянуть шинель. Он подошел к борту парохода, медленно снял пилотку с головы и сказал:
- Капитан, едем дальше, его не спасёшь, да и спасать, наверное, не надо. Это тонет “самоварчик” -инвалид без рук и ног. Зачем жить обузой?
По мутной волжской воде медленно плыла, удаляясь от парохода, безкозырка.