Ольга Сергеевна, вытирая под носом влагу после утренней пробежки до рабочего места, отперла непослушным ключом дверь, ввалилась, вдохнула, зажгла свет и с укоризной оглядела многочисленные горшки с разномастными растениями.
- Э-эх... ну что, зелёные лёгкие планеты? – обратилась она сердито к ближайшим твёрдым палкам «щучьего хвоста» и густому кусту китайской розы. – Слопали весь кислород? Я-то всю жизнь думала, вы его делаете... А что, Вера Аркадьевна говорит, оказывается? Лицемеры... При свете вы у нас все пай-девочки, а как свет погасили, так втихую лопаете, что днём сами навыделяли, и даже больше? Ничего, ничегошеньки людям не оставили... не продохнуть! У-у, бессовестные... какой от вас тогда толк?
Она пошла открывать оконные рамы. Из тёмной осенней бездны в комнату рванулись с лёгким завыванием упругие ветры; кружевные плети папоротников возмущённо заволновались, сплетаясь и шурша, слабые болотные листья безымянного жильца широкой плошки перепуганно затрепетали, в отчаянии всплёскивая тонкими ладошками.
- А... – мстительно позлорадствовала Ольга Сергеевна, – «то-то жа»! растопырились тут, раскушались... ничего, терпите. Морозов ещё нет.
Ольга Сергеевна, не глядя, точно перебросила сумку на своё место, сдёрнула с коротко стриженой головы берет, приставила к распахнутой двери тяжёлый стул, дабы уберечь устроенный сквозняк, и, привычно нащупывая в кармане пальто пачку сигарет, вышла на сырую улицу. Первая затяжка в излюбленном, закрытом от ветра уголке за выступом стены принесла успокоение и ввела в знакомую колею. Суетливая транспортная толчея покидала тело и сознание, отступала и таяла, благополучно преодолённая.
- Курить вредно! – веско уронил мужской голос прямо в ухо.
Ольга Сергеевна едва не выронила сигарету и подобралась. В серых сумерках проплыли мимо три тёмные тени, вооружённые вёдрами и щетинистыми колючими мётлами. Ольга Сергеевна негодующе впилась глазами в крайнюю необъятную спину в сером ватнике. «Хам», – уже готовилась сказать, но передумала, сцепила зубы, и независимо вздёрнула подбородок повыше, отворачиваясь лицом в самую стену. Дворницкий патруль, не сбавляя хода, удалялся. Испортил, всё испортил с самого утра! Она с досадой швырнула окурок в урну и пошла к себе.
- Оленька, доброе утро, – Вера Аркадьевна хлопотала, переставляя любовно горшки и закрывая окна, – вы устроили такой вихрь! Сциндапсус чуть не обломился...
- Сцы! Сцы... – Ольга Сергеевна, скинув пальто, пробралась до своего места и упала на стул. – Что там «сцы», Вера Аркадьевна... Меня саму сейчас так обломали!.. прямо обломали, извините за выражение! Мерзавец! Ну что ему надо?
- Опять этот дворник? – понимающе спросила Вера Аркадьевна.
- Он просто преследует меня! Устроил охоту. Травит!
- Снова прочёл лекцию о вреде курения? – улыбнулась Вера Аркадьевна, поправляя перед зеркалом свои седоватые локоны.
- Лекция! Если бы лекция... я бы ему много чего сказала! Бывают такие, упёртые борцы за здоровый образ жизни, идейные якобы... один в доме у нас крутится, плешивый. Обожает, своим долгом считает, подойти на улице к незнакомым людям и читать морали, «вежливо» так, монотонно, про «грубые слова», курение и прочее, с аргументами и фактами. Удивляюсь, как он ещё цел. Плешивый хочет себя показать, выше окружающих поставить, как образец и идеал... Больше, видно, похвастаться нечем. Но этот! труженик метлы... Гаркнуть в ухо, мимо проходя. Будто видеть меня не может, как бык красную тряпку.
- Н-ну-у... может быть, он заботится о вашем здоровье? – рассеянно предположила Вера Аркадьевна, исследуя недра своей сумочки.
- С какой стати! Что ему до моего здоровья. Смеётесь, Вера Аркадьевна...А я вот скоро заикаться начну от его появлений. На каждый перекур выходить как на конспиративную акцию... пугливо озираясь!
- Может быть, не следует молча терпеть? – сочувственно предложила Вера Аркадьевна. – Заговорите с ним.
- Он не вступает в разговоры... Я и физиономию-то его ни разу не видела! Поначалу я же пыталась сделать вид, что это шутка такая, сыронизировать: неужели вредно? – говорю. Я, мол, учту эту «сенсационную информацию!» – этак в спину его толстую!.. Не бежать же за ним, со своими объяснениями, про «невмешательство в личную жизнь»! Теперь просто молчу... «Шутка» повторяется так долго и однообразно, что ни на какую шутку не походит. Заклинило человека. Словно ему противно меня видеть, невыносимо. Словно сплёвывает при виде меня. Разве что перекреститься ещё осталось, как при встрече с нечистой силой. Я его боюсь! Сходить, что ли, в хозчасть, спросить, что это за баран? и почему себе позволяет?..
- Примите пустырника, Оленька, – Вера Аркадьевна извлекла из ящика стола пузырёк, – нельзя так начинать рабочий день, с такой взвинченности. По пустякам!
- Давайте, – Ольга Сергеевна приняла в ладонь зеленоватые таблетки. – Пустяки, конечно... извините! Но когда это уже в десятый раз...
Загадочный дворник сменил «заевшую пластинку» только к первому зимнему снегу. Вместо суровых напоминаний о неполезности привычек Ольги Сергеевны посыпались столь же краткие указания: «Бычки в урну!» Молчаливое презрение Ольги Сергеевны сразу перешло в нервозное негодование: почему именно ей, никогда в жизни не бросившей на землю ни единого окурка?!
- Ну что делать – оправдываться, что ли, перед ним? – жаловалась она коллегам. – Уверять, что это напраслина? Что окурки, которые ему приходится сметать, – не мои? Как я ему докажу-то?! Он хоть раз видел, поймал меня? застукал? Никогда! потому что никогда ничего подобного я не делаю! Тушу, и в урну, отработанным движением!
- А он ещё кому-нибудь делает замечания? – задумалась Вера Аркадьевна. – Там же многие курят, вся дирекция…
- Вот-вот! – вскинулась Ольга Сергеевна. – СлабО ему к директору сунуться? Не посмеет! А я что? Тётка невзрачная, затурканная, а мы ей добавим! Меня можно шпынять, изо дня в день! Увольняться мне, что ли?!
- Может, лучше бросить курить? – лукаво заулыбалась Вера Аркадьевна.
- А вот это теперь – ни за что! – решительно возразила Ольга Сергеевна. – Я себя уважать перестану! Спасовать перед каким-то тупым фанатиком... Нет, я прямо сейчас должна пойти на перекур!
Ольга Сергеевна накинула свой куцый тулупчик и в одних туфлях, осторожно ступая по утоптанному вокруг входа снегу, вышла зализывать раны в свой привычный уголок, предварительно оглядевшись по сторонам. Врага не было видно. Солнце мирно светило, поигрывая на блестящей поверхности новенькой водосточной трубы и понуждая её ронять капли с острых сосулек. «Вот каплей и потушу окурок», – только подумала Ольга Сергеевна, как сзади раздалось шарканье метлы по ледяной корке, и всё тот же, лёгок на помине, голос пробурчал:
- Бычки в урну надо кидать.
Ольга Сергеевна вздрогнула и задеревенела. Проглядела! Ишь, как подкатился неслышно! «Бычки»! Сам ты бычок! Какие ещё «бычки»?!
- В городе Петербурге, – голосом, дрожащим от нарочитого усилия остаться приличным, проговорила она, чуть повернув голову, – окурки называют «хабариками», а «бычки» в Москве и во всей остальной России.
- Не знаю, я питерский! – небрежно бросил здоровяк, подхватывая метлу и направляясь к следующей урне.
- Не похоже! – беспомощно крикнула Ольга Сергеевна вслед ненавистной спине. Мучитель снова не удостоил её разговором.
Она вернулась к коллегам в полном отчаянии. Четыре женщины бросили свои дела и уставились на её расстроенное, чуть не плачущее лицо.
- Опять подловил? – хихикнула бойкая Ксения. – Ну, вам и везёт!
- Известил... что в урну... – Ольга Сергеевна всхлипнула, махнула рукой и пошла вешать тулупчик за шкаф. Женщины переглянулись.
- Странно... – протянула Полина Захаровна, подняв клочковатые брови высоко вверх и сложив бледные губы в колечко. – Что-то мне думается, что этот человек просто нездоров. Оленька, вы говорите, он рослый? Не пожилой? Хм-хм... разве станет полноценный здоровый мужчина размахивать метлой в нашем, вполне нищенском учреждении? Тут явно какая-то психическая аномалия. Врождённая неполноценность. Причина совершенно очевидно чисто медицинская. Оленька, вы напрасно принимаете так близко к сердцу – выходки больного человека, вот и всё.
- Полина Захаровна, вы всегда и всему найдёте медицинские причины, – блестя щедро накрашенными круглыми глазками, заметила Ксения. – А может, Ольга Сергеевна ему просто понравилась? Влюбился и заигрывает!
Женщины оживились.
- Действительно, почему бы и нет? – засмеялась игриво Валентина Романовна, пенсионерка за шестьдесят, позвякивая браслетами на сухих руках. – Подбивает клинья под нашу Олечку, и не знает, как обратить на себя её внимание!
Ольге Сергеевне такой оборот дела совсем не понравился.
- Глупости говорите, Ксения, – сердито отрезала она. – Извините за резкость, но не могу не обратиться к фольклору: кто о чём, а вшивый о бане. Это у вас, по младости лет, одна «любофф» на уме. А я в эти игры давно не играю, мне за сорок, у меня семья. Я выпала из обоймы, мне неинтересно, увольте! Думаю, что Полина Захаровна ближе к истине.
- Олечка, вы говорите чудовищные вещи, – с мягкой укоризной вмешалась Вера Аркадьевна. – Вы ещё молоды и весьма привлекательны. Что это вы себя в старухи какие-то записываете? А кто тогда мы с Валентиной Романовной?
- Ой, мне тут старый анекдот рассказали, про Брежнева! – пуще развеселилась Ксения. – Выступает и шамкает: «Говорят, я стар. Да. Я стар. Я очень стар. Я суперстар!»
Старшее поколение с ностальгическими улыбками закивало головами: знаем, помним...
- Вера Аркадьна, Валентина Романна, вы у нас суперстар, вот! – восторженно подвела итог Ксения. – В смысле звёзды и истинные женщины...
Ольга Сергеевна громко отодвинула стул и вышла. «Подхалимка юная... дурища размалёванная», – бормотала она, идя по коридору. И эти две, как не стыдно на старости лет. «Бывшие красивые женщины». Как говорится, с остатками былой красоты. Всё не могут забыть, как производили впечатление на мужской пол. Эти их ужимки состарившихся, безнадёжно пересохших красавиц – просто смешны и нелепы. Авансы природы давно растрачены, а они и не заметили. Нет уж, лучше смолоду не ходить в «красавицах», стареть легче... И что есть эта пресловутая красота? Один скажет – очаровательная и привлекательная! Другой – равнодушно пройдёт мимо. Всё субъективно. А они, «красавицы», пыжатся, и держатся так, словно родились с неразменным рублём в кармане, богатые прочно и навечно, и милостиво снисходят к неудачникам... свысока пошучивают! У них что-то вроде секты «красивых»...
Она чувствовала себя униженной хуже, чем настырным дворником. Идиотки, они желают втянуть её в обсуждение мифической симпатии к ней слабоумного человека. Очень лестно... Это их веселит. Не допущщщу, – заскрипели стиснутые челюсти. Ни слова больше!
Коллектив почуял настрой Ольги Сергеевны и к теме больше не возвращался. В начале следующей недели наступила пора отчётов и лихорадочной работы. Все нервничали, тем более что соседний сектор вздумал «катить бочку». Одним «визитом с претензиями» представителей «недружественной державы» дело не обошлось, к согласию не пришли, и «холодная война» обернулась перепалками по телефону второй день подряд.
- Ах, вы смотрели инструкции? – горячилась Ольга Сергеевна. – Ах, вы там этого не нашли?.. не надо... не надо! Я прекрасно знаю все свои инструкции... Послушайте, да если мы всегда и всё будем делать точно по инструкции, вся наша работа благополучно встанет, и всю нашу контору можно будет просто прикрыть! Вы сами что, всегда и во всём дотошно следуете инструкциям?!. А вот позвольте вам не поверить!.. да... что? Да пожалуйста! Ах, вот так? Ваше право! пожалуйста!
Она обрушила трубку на аппарат и забарабанила пальцами по столу.
- Ну что? – с беспокойством вопросила Валентина Романовна. – Не получилось разговора?
- Таких упёртых долдонов в жизни не встречала! Он мне по сути, а не по форме, – ничего! Его форма заботит раньше и прежде всего! Этак ядовито стал вдруг мерсикать, раз пять подряд, и заявляет: мне, мол, ваша позиция понятна! Я, дескать, не с вами буду говорить! «Я пойду в дирекцию!»
- Этого ещё не хватало, – побледнела Полина Захаровна. – Олечка, может, вы слишком резко?..
- Ну вот ещё! – возмутилась Ксения. – Сколько можно их уламывать? Они первые сами прокололись, а теперь нас подставляют! Это просто подлость! Хотят себя обелить за наш счёт.
- Так, дело принимает весьма неприятный оборот, – подвела итог Валентина Романовна. – Следует принять свои меры, иначе нас заклюют, ни за что, ни про что. Выкатить тяжёлую артиллерию. Что сидеть, ждать расправы? Вера Аркадьевна, ваш выход! Олечка, выпейте капель, вы сделали, что могли...
- Спасибо, я лучше выйду перекурить, – Ольга Сергеевна уже накидывала тулупчик, прыгающими пальцами подхватывая зажигалку, а Вера Аркадьевна отправилась «в верха» отстаивать честь сектора.
Именно в такой злосчастный момент, когда Ольга Сергеевна нервно дымила, уставившись в стену невидящим взором, а в голове её подыскивались убийственные аргументы против низкой интриги, за спиной послышался знакомый голос:
- А вот и моя пепельница... В урну...
Не дослушав, Ольга Сергеевна яростно обернулась:
- Кто пепельница?!
Прямо к её ногам склонился с метлой и совком известный серый ватник.
- Да кто вы такой, в конце концов?! – закричала Ольга Сергеевна.
Дворник изумлённо поднял толстое круглое лицо.
- Что вам надо?!!! – Ольга Сергеевна была готова броситься на него с кулаками.
Ватник отпрянул и хмуро сказал, разворачиваясь спиной:
- Да не нужны вы мне...
- И вы мне – не нужны!!! – не осталась в долгу взбешённая Ольга Сергеевна.
Успокоилась, нечего сказать! Гневно отправив окурок в урну, она ринулась к себе. Следом за ней вошла Вера Аркадьевна, взбудораженная вылазкой в дирекцию, но довольная результатами. Сектор загудел пчелиным роем, хватило обсуждений до конца дня, и Ольга Сергеевна мгновенно забыла свою атаку на давнего врага...
Через пару дней Ольга Сергеевна, после весёлого чаепития с коллегами, отправилась на привычный перекур. Держа в руках сигарету-зажигалку и уже предвкушая первую затяжку, она беззаботно распахнула пудовую створку уличной двери и – словно споткнулась. Сердце её упало.
У самого порога, возле урны, возилась согбенная знакомая ватничная спина. Ольга Сергеевна вмиг вспомнила всё. Лёгкая уютная трескотня благожелательных сослуживцев разлетелась ничтожным мусором под тяжестью монолитной плиты – многомесячного бесполезного противостояния дворнику. Вот сейчас он распрямится, узнав безошибочно её остроносые туфли, и... мало не покажется! Её позавчерашний отчаянный наскок отольётся ей... чем? Уж он постарается ударить побольнее. Припишет ей весь курительный и не-курительный мусор вокруг всего учреждения... Станет, демонстративно возя своей бабской шваброй... нет, метлой – по самым её ногам, злобно зыркать исподлобья, следя: куда стряхивает пепел, куда выдыхает вредный дым, не в лицо ли прохожим, обо что гасит окурок, куда его денет... Возникнет мелочное препирательство – можно ли гасить об стену, смоют ли след дожди... или потребует, тыча черенком своего орудия, гасить о стены урны, наклоняясь туда так же, как он...
Мелькнула трусливая мысль – шмыгнуть, не отпуская ручку двери, назад, и никуда не выходить... пойти в курилку на первом этаже... пока не узнал, не поднял глаза... Нет, не стоит на это надеяться. Принять бой! Ольга Сергеевна перевела дух, вскинула голову и отважно шагнула через его метлу. Зловеще хрустнул под ногой блестящий наст, ступня поехала вбок. Вот только не хватало сейчас неуклюже завалиться, к его радости... Она взмахнула руками, едва удержавшись от падения, поспешила завернуть за угол и встала потвёрже на своём привычном, «законном» месте, готовая к схватке. Все органы чувств переместились в спину, улавливая малейший шорох и ожидая грубого тычка – хоть словесного, хоть даже физического...
Боевая готовность не находила применения минуту, другую... Слышно было, как мёртвые прутья метлы слабо царапают лёд. Разбег всё короче... и молчание, ни слова... впервые за целых полгода. Хм, неужели он не узнал её? Не может быть. Скорее наоборот – увидел её первым, ещё сквозь стекло двери, и... они буквально столкнулись на пороге, мешая друг другу. Тут бы инстинктивно вскинуть голову, взглянуть на внезапное препятствие, это было бы естественно... Но он, похоже, только ниже пригнулся к земле и головы не поднял... видел только её туфли, а уж их-то он узнал наверняка... Но не вскинул лицо, как два дня назад...
Ольгу Сергеевну вдруг словно ударила позавчерашняя эта картинка – его вскинутое лицо. Она ведь видела его тогда впервые так близко... В запале служебных страстей, ослеплённая готовым предубеждением, она и не вгляделась в него, и не смогла понять это лицо. А оно было испуганным, недоумевающим, в нём была... в нём была боль! Внезапная и сильная боль... Детское беспомощное лицо, приоткрытый мягкий рот губошлёпа, белёсые жалобно изогнутые бровки, круглые изумлённые глаза... За что? – говорило, кричало в муке это лицо... За что вы обижаете меня? – спрашивал гоголевский Башмачкин... что я вам сделал?
В Ольге Сергеевне взметнулись вихри и потоки, борясь друг с другом и накрывая друг друга волной, сливаясь и разбиваясь веерными брызгами – стыд, горячая жалость, раскаяние и сознание непоправимости содеянного. Боже мой, неужели Ксения и Валентина Романовна были правы? Неуклюжий, выросший телом, но не душой мальчишка пытался привлечь к себе её внимание? Так нелепо, так упорно... так по-школьному... А она, словно закаменевшая в своей скудодушной «взрослости» учительница, ничего не разглядела, не поняла? Не удосужилась вглядеться... лелеяла свою «оскорблённость»... приняв за грозную опасность своему «взрослому достоинству» робкую симпатию...
Если это так, то какой жестокий удар получил бедняга, внезапный и незаслуженный... Ей стало жарко и страшно. Вот он стоит тут, в пяти шагах, за углом, не смея поднять глаза от своей кучки окурков-бумажек, побитый, униженный, смятый, раздавленный, окончательно расставаясь со своей полугодовой приятной тайной-игрой, щекочущей надеждой на тепло... И это всё натворила она – одним своим спешащим эгоизмом и равнодушием... ведь не злая же она женщина? не стерва же она?! А обошлась с несчастным, как последняя стерва, ведьма, злыдня... Развернуться, обогнуть угол, подойти к нему, поглядеть в лицо, спросить успокоительно: «Как вас зовут? Я брошу окурок в урну, честное слово...»
Ольга Сергеевна круто обернулась и торопливо шагнула за угол, преодолев упругое сопротивление сырого ветра. Часовым у порога высилась скучная серая урна, пустая и чисто обметённая. Она постояла невдалеке от неё с ощущением горькой утраты, потом бросила окурок в урну баскетбольным «навесом» и попала в бортик. Помедлив немного, покатавшись по его ребру, окурок свалился на асфальт. Ольга Сергеевна наклонилась, подняла его, подержала над мусорной бездной, уронила точно в центр урны и медленно пошла к себе с тоскливым чувством свершённого злодейства.