Лёгкий нрав, крепкое тело... его возраст выдавал разве, что глубокий грустный взгляд брошенного…
Знаете, у тех, кого предали всегда один и тот же взгляд: взгляд невыносимой боли, независимо от того, человек это или собака.
Когда именно он появился на нашей старенькой извилистой улочке, на окраине городка, никто точно не помнил. В конце августа, может в начале сентября?.. Погода этой осенью выдалась необычайно хорошей и радовала нас своим теплом практически до декабря, время от времени чередую прекрасные солнечные дни с ненавязчивым осенним дождём.
Старушки рассказывали, будто подъехал к нашей улице дорогущий джип, остановился на углу, вышла из него женщина в лёгком летнем платье, с собакой на поводке, спустила пса с поводка, дала поесть, погладила, села в машину и... уехала.
Кто была эта женщина, почему так бесчеловечно поступила? – никто не знал.
За породистое происхождение (пёс был немецкой овчаркой) и прекрасные манеры местная детвора прозвала его Бароном.
Он так и остался стоять на углу улицы, не дожевав огромный кусок дорогой колбасы, доверчиво глядя вслед уезжающей машине, радостно виляя ухоженным хвостом.
Прошло некоторое время, летнее солнце начало палить немилосердно, и пёс послушно улёгся в тени старенькой вишни под ржавым, ободранным забором. Так он пролежал до вечера, а утром с радостным лаем принялся бросаться под все проезжающие мимо иномарки. С каждым днём его лай становился всё менее и менее радостным, потом в нём появились яркие отчаянные нотки, ещё через некоторое время лай стал утихать, пока не стих совсем…. Так прошёл месяц.
Барон больше не бросался под машины, только резко подрывался каждый раз при звуке приближающегося авто, выжидающе вытягивался в весь свой собачий рост и напряжённо вглядывался на дорогу…. Разочарованно проводив взглядом очередную пролетающую мимо машину, пёс возвращался на место. Вскоре он реагировал на шум пролетающих мимо машин только грустным взглядом и ленивым, едва уловимым движение уха. Барон понял: его предали. Именно в этот период в его глазах появилась то характерное выражение глубокой боли, присущее всем брошенным.
Барон больше не выглядел ухоженной породистой собакой: припавшая пылью шерсть больше не отливала на солнце шёлковым блеском, взгляд пса заметно постарел, бока впали от постоянного недоедания, а на хвосте то и дело красовался противный репейник. С репейником была настоящая беда…. Дело в том, что место, где бросили Барона, было сплошь усеяно этом крайне неприятным растением, и, как и не боролся пёс с досадными колючками на своём хвосте, как не выгрызал их, всё бесполезно. Стоило только неосторожно повернуться, прилечь и пожалуйста: весь бок или хвост в колючих шариках.
Люди жалели Барона. То и дело приносили что-нибудь поесть, но Барон первые дни даже не смотрел на их скромные угощения.
«Экий балованный!» - качали головой старушки. Если бы Барон мог говорить, то наверняка сказал бы им, что никакой он не балованный, не до еды ему сейчас. Разве в еде счастье?..
Но Барон не умел говорить на человеческом языке, и только тоскливо глядел на глупых людей, у которых, как ему тогда казалось, вся радость жизни сводилась к еде.
Люди тоже глядели на Барона: кто с удивлением, кто с сочувствием, были и такие, кто с нескрываемой неприязнью. К их числу относилась Катерина Васильевна, под чьим ветхим забором угораздило поселиться несчастную собаку.
- Пошёл вон! Вон! – Я сказала! А нууу… Щас, как дам! – верещала старуха, размахивая повидавшей виды палкой.
Барон смотрел на неё равнодушно, совсем без злости, и только уши прижимал, когда палка свистела совсем близко над головой.
-Ишь, тварь! Нашёл место – негодовала баба, но тронуть собаку боялась: - Ты только посмотри, какой кабелина вымахал! Такого тронь, - загрызёт! - и, сплюнув от досады себе под ноги, ворча возвращалась во двор.
Большинство же людей Барона жалели. Находились даже те, кто был бы не против забрать породистую собаку к себе во двор, но пёс оставался равнодушен к их ласковым зазываниям и продолжал мирно лежать в придорожной пыли под поржавевшим забором.
- Верный! – восхищались люди и ещё больше жалели Барона.
Детвора Барона любила, баловала мелкими вкусностями, гладила, таскала за бархатные уши и некогда плотные, а нынче изрядно исхудавшие лапы.
Барон тоже любил детей. С их рук, вконец изголодавшись, он принял первую еду, которую съел всю, под чистую, им же позволял таскать и тискать себя, как заблагорассудится. Иногда Барон так сильно заигрывался с детьми, что даже забывал про своё горе, в такие моменты ему даже казалось, что никакой он не брошенный, а снова маленький обласканный щенок, и так будет всегда, но так не было.
Поиграв немного с собакой, дети разбегались, каждый по свои делам, и Барон снова оставался один. В такие моменты ему отчаянно хотелось выть, но благородное воспитание не позволяло подобных выходок, и устало положив грустную морду на пыльные лапы, Барон тихонько лежал при пыльной дороге, с безразличием рассматривая колёса проезжающих мимо авто.
Потом пошли дожди…
Кто-то принёс Барону коробку и тряпки, но от непрерывного дождя бумажная коробка быстро раскисла, а тряпки намокли. Стало сыро и неуютно, а ещё невыносимо тоскливо…
Дожди теперь шли частенько, досаждая своей промозглой сыростью. Смывали с жёсткой собачей шерсти надоевшую пыль, смывали усталость, но легче от этого не становилось… Всё больше и больше Барону хотелась выть, и короткие собачьи сны стали совсем холодными.
Местный бизнесмен расщедрился и заказал Барону новую собачью будку, но не успел бедный пёс порадоваться нежданному собачьему счастью, как утром вся улица с удивлением и негодованием обнаружила: будки нет, а грустный Барон терпеливо сидит на раскисшей от грязи картонке…
- Да, что ж это у Вас, совсем сердца, что ли нет?! – возмущённо кричала Тася, местная продавщица, на открывшую дверь, Катерину Васильевну – Где будка?!
- А мне почём знать? – ехидно прошамкала старуха – Я за Ваши будки не в ответе. Пришла в чужой двор, орррёть… Поди прочь! Милицию вызову!
Прибежала соседка, заступилась за собаку, а заодно и за Тасю.
Народ возмущался, и только Барону, тихонько сидевшему в сторонке под старой вишней, казалось, не было до всего происходящего никакого дела…
Во всей этой кутерьме никто даже не заметил, как малая правнучка Катерины Васильевны – двухлетняя Алинка, милое дитя с ангельским личиком, выскользнула в одних комнатных тапочках и пижаме за ворота и неуклюже зашлёпала через дорогу в сторону магазина, прижимая к себе белого мягкого мишку.
Потом был визг тормозов, удар… грязный окровавленный мишка, рыдающая, испуганная Алинка… и перепачканный грязью Барон под колёсами серого форда…
- Не было её! Клянусь не было! Словно из-за угла выросла… А потом вдруг собака! Умная, зараза! - вытирал платком вспотевшее, с нездоровым румянцем лицо, плотный мужчина, лет сорока, водитель злосчастного форда– Слава Богу, что не ребёнок! … А хозяин, хозяин то кто?.. Расстроится, небось…