Последняя охота

Весна в этом году пришла рано. Средина апреля, а снег оставался только на северных склонах сопок. И это в краю, где снег лежит до начала июня. Накинув на плечи, видавшею виды фуфайку, Петрович вышел на крыльцо. Лёгкий весенний ветер, тянул из тайги запахи прелой хвои, и прошлогодних листьев.  Любил он в такие утренние часы, вдохнуть струю свежего, чистого воздуха, как бы прозапас набирая его в лёгкие. Вчера вечером, сосед и коллега по работе Борис, как бы мимоходом намекнул: - Слышал, глухари запели, стараясь растревожить душу Петровича.

-- Где ты мог слышать, дома на печке что ли? Зная, что Борис не охотник, и вообще далёк от этого понятия.
-- Обижаешь, дорогой товарищ. На днях Генка на трелёвщике, возвращался позимнику через Еловую Падь и слышал их песню.

-- Какую песню мог слышать твой Генка, на этом тракторе, на нём сам себя не слышишь. Глухари у него запели, -- бурчал Петрович. Придя вечером с работы, домой, Петрович невольно потянулся к ружью. Все-таки зацепили его слова Бориса. « А вдруг на самом деле, затоковали глухари, -- подумал он,-- надо бы на выходные сбегать, проверить».

Петрович жил вдвоём с женой Верой. Дети окончили школу в посёлке и разъехались по городам продолжать учёбу. А он всё своё свободное от работы время, проводил в тайге, занимаясь рыбалкой и охотой. Других развлечений в маленьком посёлке не было, если не считать пьянку, как массовый вид спорта. Петрович вышел на кухню, где жена, что-то готовила на ужин, нежно поглаживая свою старенькую « Тулку».

-- Ты, что на охоту собираешься, так вроде бы утки ещё не прилетели?
-- Да нет, говорят, что глухарь запел, так хочу размяться немного, а то залежался уже. Всё знает, когда прилетели, когда улетели, -- подумал он нежно о жене. Жёны охотников, это женщины особого характера. Они провожают мужа на охоту, как на подвиг, и встречают, как победителя. Особенно если муж вернулся с добычей.

--Вера, ты собери-ка мне рюкзачок, думаю в субботу сбегать до Еловой Пади, посмотреть, послушать глухарей. Это место у него было любимым. Сколько дней и ночей провёл он там, на весеннем току, и осенью за выводками. Богато оно глухариным семейством.

 С одной стороны сопка, поросшая древними соснами и листвинецой, с другой не большое озеро, с кочковатым берегом. А за ними заморенная долина, покрытая мхом, хилой порослью лиственниц. На поверхности мха, кровавыми капельками, рассыпана клюква. После зимы, она сохраняет свой осенний вид, и является основным кормом глухарей.

Раздвигая кусты сланника, который ещё не успел подняться, Петрович вышел на вершину сопки. Устало опустился на валун. Что-то тяжело ему дался сегодня подъём на эту сопку. Сколько раз он поднимался на эти сопки, не зря же ему друзья-охотники, дали кличку «Сохатый». А вот сегодня, он почувствовал, какую-то тяжесть в груди, и ему не хватало воздуха. Петрович медленно сполз с валуна на землю.

 Свежий ветерок обдувал лицо, проникая под рубашку, унося усталость. «Что же происходит со мной? – подумал он, -- в свои сорок шесть лет, исколесив всю местную тайгу, он не разу не чувствовал такой усталости. А впереди ещё один перевал.
Размышляя о прожитой жизни, он задремал. Проснулся от свиста. Этот высокий двойной свист знаком ему с детства. В десяти метрах от него, склёвывая прошлогоднею бруснику, бегал краснобровый рябчик. Он свистел, вытягивая шею, призывая самку. Петрович, какое-то время полюбовался им, потом хлопнул  ладошками, как бы опладируя ему, и поднялся. Рябчик тут же скрылся в хвое.

Почувствовав лёгкость во всём теле, Петрович поправил рюкзак, закинул ружьё на плечё, и, поднимая пыль с прошлогодней травы, продолжил путь. В след ему неслось пересвистывание рябчиков.
Выйдя на звериную тропу, которая вывела его к озеру, он обошёл его с правой стороны. Вот и заветная сосна. Это могучее дерево стояло на берегу реки состоящею из камней так называемою «курумоч». Оно создавало большую тень для отдыха в жаркую погоду, а «курумоч» тепло. Петрович повесил на сучок ружьё, снял рюкзак и прилёг на хвою под деревом.

 « Что-то тяжело дался мне сегодня переход», -- подумал он. Не хотелось вставать, ни двигаться. Но он знал, тайга не позволяет расслабляться. Наломав сухих веток, Петрович, на камнях разжег костёр. Он отлично знал таёжный приём, как можно согреется под открытым небом, в холодное время года. Вытряхнул содержимое рюкзака, что ему туда положила жена, и стал готовить ужин.

Запасы еды в рюкзаке были скромными: две банки тушёнки, пачка чая грузинский №2, коробка сахара и буханка хлеба. Этот набор еды у него был постоянным, если он уходил на охоту на сутки. Вода из озера была прозрачна, и отдавала запахом талого снега. Повесив котелок с водой над костром, Петрович, не теряя времени, углубился в заросли стланика.

 Лёгким топориком, он нарубил веток и принёс их к костру. Вечерело. Солнце садилось за вершины деревьев и их тени сгущали  сумрак леса. Поужинав, он подкинул сухих веток в костёр, чтобы сильнее нагреть камни.

На темнеющем небе промелькнула тень какой-то птицы, и с шумом опустилась на верхние ветки сосны, под которой сидел охотник. «Не ужели глухарь прилетел, что он прилетел на токовище, или на огонь костра?» -- размышлял Петрович. Он и раньше замечал, что птицы, как и бабочки, любят слетаться на свет костра. По-видимому, огонь в темноте завораживает не только человека.

 Через мгновение глухарь с шумом сорвался с веток, и исчез в темноте. Петрович поднялся, нужно было готовить ночлег. Он затушил костер, а на разогретые камни положил нарубленные ветки стланика.  Достал из рюкзака старенькое байковое одеяло, лёг на ветки, и накрылся им с головой. Жар, исходящий от нагретых камней, проходил сквозь хвою, задерживался одеялом, и согревал тело в течении всей ночи.

 Получалось что-то вроде русской печи. Разомлевший от тепла, и от запаха хвои, Петрович заснул. Под утро он почувствовал, как какая-то тяжесть давила на всё его тело. С усилием он откинул одеяло. Вокруг ровным слоем лежал снег. От него намокло одеяло, и вся эта масса составляла приличный вес. Избавившись от тяжести, свалившейся с неба, Петрович разжёг маленький костёр и сварил чай.

Вдруг в предрассветной тьме раздался, хорошо знакомый ему звук тк-тк-тк. За тем, дробь в спичечном коробке и тишина. После паузы точение, как ножом по бруску, охотники называют этот звук скирканьем. Волнение охватило Петровича.

 «Прав был Генка,--подумал он,-- поёт глухарь».  Второпях допил чай, закинул на сук мокрое одеяло, и тенью мелькнул в зарослях стланика. Медлить было нельзя. Приблизится к глухарю, можно только в темноте, и то под короткое скрежетание его песни. Быстро светает. Тёмные стволы деревьев всё отчетливее виднеются на фоне светлеющего неба.
Тк-тк-тк уже неслось с разных сторон.

 Петрович взял направление на ближнею лиственницу, на которой заметил силуэт глухаря. Один не удачный прыжок, и глухарь камнем срывается с дерева. -–« Нужно скорее скрадывать другого,-- подумал он, -- рассветает, вообще не подойти». Вдруг рядом, метрах в десяти, в кустах защёлкал глухарь. Петрович резко опустился на землю. От неожиданности даже перехватило дыхание. А глухарь набирал обороты, удлиняя своё тк-тк-тк.


Петрович медленно прополз ещё несколько метров и раздвинул кусты. Не большая поляна заросшая брусничником и посреди её стоял он, -- древний житель семейства тетеревиных. Вот он пошёл по поляне, как бы плывя над ней. Гордо подняв голову, раздвинув хвост веером, и распустив крылья.

 Резко выделялись на иссиня чёрном оперении его рубиновые брови. Дойдя до края поляны, он поворачивался и шёл в обратную сторону, широко раскрыв клюв, издавая гортанные звуки.
 Наблюдая эту картину, охотник забыл, где он, забыл про ружьё. Да и зачем оно ему. Разве можно убить эту красоту, эту лесную сказку.

 Петрович впервые наблюдал токующего глухаря так близко, это извечное торжество природы. На какое-то мгновение глухарь остановился, присел, и резкий взмах крыльев, разорвал тишину этого утра. Вслед за ним из кустов с клохтаньем, взлетела глухарка. Петрович смотрел в след птицам, помахивая прощально рукой. Что-то тяжёлое вновь здавило груть. Пронизывающея боль рвала тело на части. Судорожно сжимая руками ветки багульника, Петрович плавно погружался, в плывущие над ним облака.