Читая произведения Валентина Распутина, невольно проводишь параллель с другим писателем-сибиряком Виктором Астафьевым, который показал всю красоту, богатство и величие русского языка. В его рассказах и повестях на каждом шагу алмазные россыпи самобытных просторечных слов, от которых веет домашним теплом. Эти слова маленький Витя сотни раз слышал от своей бабушки, от родственников и соседей, с детства воспринимал их, как данность, как часть души, как что-то спущенное свыше, поэтому они без труда легли на бумагу и остаются в памяти внимательного читателя.
Язык писателя живой, естественный. Как сказал один критик: честный язык. В нем нет слов ложных, обманных, имитационных, маскировочных. У него радость, юмор и грусть идут бок о бок.
Без смеха, улыбки и слез читать невозможно. «..Стрелок я плохой, на три метра с подбегом..» Сопливую, выстроившуюся вдоль дороги мелочь, он называет одним словом: «разностроевой карапуз».
…И сапоги-то на нем «огармошенные» - того и гляди в пляс пустится, опять «выкамуриваться» будет. Перед читателем образ этакого хахаля-ухореза, любителя под гармошку поплясать да девкам подмигнуть. А девки-то тут как тут «разных возрастов и калибров»
О людях, их житейских «премудростях» Астафьев пишет, находя, как нельзя точные слова: «Пахорукая в делах горожанка», - называет он неумелую, неприспособленную к деревенской жизни бабенку, а человек «небарахольных наклонностей» – это уже тот, кто не склонен к накопительству.
Хахаль вертолетчик у него "вертун-ухорез", любители выпить - "друзья-ханурики". Писатель может одним словом дать полную характеристику тому или иному герою.
"Дыроротый" – полоротый, невнимательный, "худоухий" – глухой к чужой речи, "хитромудрый", "хитрован" – себе на уме, "востротолый" – остроглазый, любопытный…
Слова эти просторечные, немного грубоватые, экспрессивные, но близкие по духу, родные, они придают речи естественность, простоту, живость. Они умело вплетаются в язык, создавая живую динамичную речь.
Не всем нравится просторечный, деревенский говор героев Астафьева. Они, мол, отстают от нашей жизни, говорят как-то не так, несовременно. А писатель часто пользовался областными словарями народных говоров, чтобы «воспрепятствовать мякинной бесцветности проникающей в деревню «среднегородской» речи. Его народная речь мускулиста и здорова, весела и упруга – не наслушаешься», - писал лет двадцать тому назад литературный критик В.Я Курбатов.
Частенько в произведениях можно встретить такие слова, о которых мы даже не догадывались. Писатель «изобретал» свои, идущие от самого сердца.
Не могу не привести ряд примеров из произведений мастера русского слова.
Зимой лёд на реке – «матёрый», а весной «пластушины льда» идут по реке, наползая друг на друга. Не льдины, а именно «пластушины льда». И сало резали не кусками, а «пластушинами».
Лёг первый снег – наступило «свежезимье». А до него долго стояло «предзимье», тянулась «расхлябистая» осень со «стеклянистыми» утренниками. И вдруг снова сырая «непогодь», «мокромозготник» со снегом. Воздух в морозный день «что карамелька».
Осенью «густеет яркий листобой», невдалеке виднеется «мелкоствольный тыкучий лесишко» да «оподолье кустов», но охотника манит «глушина» тайги, «хмуролесье».
На реке сплошь «пороги и унырки» да «кружливые пенистые омутки», зато там «гимзит рыбы»
Собираясь «гамузом», бабы в лесу «одаивали» голубику, а осенью их манила красная «брызганка-брусника». «Ухайдакаются» они бедные, «упехтаются», «до пыху намыкаются» по лесу, а сами рады-радёшеньки: ягод-то полны набирки-короба.
Это каким же запасом «деревенских» слов надо было обладать писателю, чтобы создать такое произведение, как «Ода русскому огороду»!
«Ода» - своеобразный поэтический гимн крестьянскому труду, в котором всегда сочетались целесообразность и красота. «Ода» – мое и не только мое радостное детище, похожее на новогоднюю елку, которую чем больше наряжаешь, тем она красивее выглядит. Потянуло меня написать что-то для услады души, легкое, радостное, и я решил набросать этюд об огороде, поэтичном, что райские кущи. Да и жизнь деревенская вокруг огорода «пляшет», – писал автор.
Читатель снова в море народных слов и выражений. Читая произведение, он, как наяву, видит и "желтоухие солновороты", которые случайно заводились в картошке и не успевали вызревать до твердого семечка; и пупыристые ребристые "огурчишки" с торчащими в носу "шушулинами", которым тоже не всегда доводилось дозревать на гряде. А вызреет, уцелеет на свое счастье "белопупый огурец-молодец", так его тут же и в окрошку. Первенький!
И огороды один другому рознь. У одной хозяйки огород, что светлица: грядка к грядке нарядными половиками расстелены, все к месту посажено. А у другой бабенки на огород глянь и сразу определишь: растяпа, "межедомка", может, и пьяница.
Произведения Астафьева насыщены пословицами и поговорками. И они не затертые, не избитые, а почти неизвестные читателю. Возможно, автор придумал их сам. Они, как из рога изобилия сыплются из уст астафьевских героев:
“Не тереби лихо, пока оно тихо” (“Царь-рыба”), “Видит кошка молоко, да рыльце коротко”, “Ловко в чаю плавает веревка”, “Чем хуже дела в приходе, тем больше работы звонарю”, “Раз занесло незваных гостей в дверь, вынесет в трубу” (“Последний поклон”). “Тайга – наша кормилица, хлипких не любит”, – вспомнил он слова отца и дедушки, то есть дед – отцу, отец – сыну и т.д. Уже готовая пословица (“Васюткино озеро”).
А эти: нужда намучит, нужда научит; все мы задним умом богаты; перекати поле: лег – свернулся, встал – стряхнулся; нужда – наука проста, но верна: любого недотепу, филона наверх овчиной вывернет; садись хлебать уху, вспоминать бабушку глуху; любимая весть – как позовут есть; хоть ложка узка – цепляет по два куска; никто не ведает, где бедный обедает; пей перед ухой, за ухой, после ухи, уху вспоминаючи; я, не смотри, что не по-банному скроен, зато по-амбарному шит…
Какое наслаждение получаешь, читая подобное! Читаешь, перечитываешь и всякий раз открываешь для себя что-то новое.
Продолжение следует