Глава седьмая
Семейство Кадрецких казалось всем соседям прочным и удачливым.. Хорошо одеты, улыбчивы, в дворовых скандалах не замечены, у сыночка, Владьки, имеется импортная «тачка», хотя сколько ему там лет? Вот молодежь нынче как рано в люди выбивается!
И эта вертихвостка, Машка, за которой все мальчишки на улице и во дворе ухлестывали, так независимо вышагивает на своих высоченных каблуках... Пупок сверху, а в нем что-то поблескивает... Правда, не замужем, раз сама к мамочке приезжает, и детей пока нет.
Ирина тоже держит марку – вроде бы не стареет, одевается по-молодому, в джинсах бегает... Из-за короткой стрижки и пышных волос издали похожа на девчонку.
Павел ... ну, тот вообще выглядит как профессор – еле губы разжимает, когда здоровается. Солидный такой, с животиком, седой наполовину. Ирка рядом с ним дочкой выглядит в своих джинсах и кроссовках.
Поэтому, когда слух прошел, что Кадрецкие вроде бы развелись, обескураженные соседи превратились поголовно в разведчиков. Внешне Ирина и Павел – и точно – ходят врозь, но живут вместе! Значит, брешут люди.
Прочие – родственники, приятели и знакомые Ирины и Павла – изменения в обоих находили без труда. Особенно это касалось Ирочки, в детстве и ранней юности такой импульсивной, легкой, какой-то светлой, даже вроде бы легкомысленной. Она по-прежнему хорошо улыбалась, и лукавый взгляд ее серых глаз молодил. Но так было вне дома и общества супруга. Когда тот был рядом, Ирина напрягалась внутренне, словно находилась в состоянии защиты от неожиданного врага. И это бросалось в глаза посторонним.
– С тобой все в порядке? – спрашивали у нее.
– Не понимаю, – уклонялась Ирина от ответа.
Хорошо, что родители Ирины не дожили до этого позднего развода. Дочь скрывала от них истинное положение вещей. Это удавалось, потому что Павел в полной солидарности с женой поддерживал миф о том, что все у них в семье замечательно. Ему так хотелось в глазах тестя оставаться «настоящим мужиком», что Павел изо всех сил сдерживал свои обычные порывы насмешничать в адрес жены. Зато он с удовольствием критиковал детей, и это походило на отцовское внимание.
– Молодец твой Пашка, – говорил потом дочери Владимир Николаевич одно и то же, – хозяйственный парень, еще и отец замечательный. За оценками следит. Правильно, тебе же некогда.
– Бедной Танечке вот не повезло с мужем, а тебе… Сейчас это такая редкость – дружная семья. И дети любят папу, я же вижу, – вторила мама, Елена Тимофеевна.
Ирина подавляла вздох, улыбаясь в ответ, но не комментируя эти дифирамбы.
– Твои предки, - как-то раз не выдержала Татьяна после общего застолья, где Ирин папа разразился в честь любимого зятя витиеватым тостом, – потрясающе наивны. Чтобы не сказать иначе.
– По себе судят. Язык не поворачивается сказать им правду.
– Ты что, ни разу с матерью не была откровенной? А я думала – она у тебя более…прозорливая.
Родители Ирины так и ушли на тот свет в счастливом неведенье. Сначала умер от рака предстательной железы отец, через два года от обширного инфаркта прямо на работе, во время урока, Елена Тимофеевна. Смерть мужа она перенесла так, словно рухнула единственная жизненная опора.
Это было странно и даже немного обидно для Ирины. Ведь оставалась она, дочь, и тоже единственная, а также любимые внуки. Обычно бабушки в таких случаях свои заботы переносят на семью, ею утешаются. А Елена Тимофеевна после первой же семейной потери повела себя так, словно она брошенная всеми сирота. Ирина пыталась втянуть мать в свои проблемы. Бесполезно. Мать отключилась от внешнего мира, и даже просто вытащить ее к себе в гости Ирина не могла. Началась гипертоническая болезнь, которая без всякого сопротивления организма приняла злокачественную форму и закончилась смертью. Но два года до нее Елену Тимофеевну старательно выводили из депрессии. Не получилось.
Татьяна однажды высказала крамольную мысль, успокаивая Ирину:
– Ты не переживай за свою маму. Не ищи, чем бы ее занять. Ей это просто не нужно. Она у тебя…эгоистка. Ей хватило любви на мужа и тебя… в детстве твоем. Дефицит любви.
– Неправда, она любила детей! Она была хорошей учительницей.
– Так бывает. Чужих любить легче.
Многолетняя борьба Ирины с мужем за право иметь собственный вкус, мнение и поступки не прошла даром. Она разучилась смеяться, петь во время уборки, болтать по телефону с подружками, была сосредоточенна, не реагировала на шутки и показывала домашним властный характер. Давать ей советы и критиковать поступки имела право лишь Татьяна, заменившая всех приятелей и родню, как только сама развелась со своим Алешкой и обрела свободу.
В общем, Ирина стала жестче, но и увереннее в себе. Но было одно качество в ее личности, которое жизнь не облегчало ни ей самой, ни близким, – ответственность, чувство долга. Не только здоровье близких волновало ее, не давая расслабиться, но и все, что происходило в душах детей, внучки, мужа, приятелей, подруги. Она спешила всем помочь, переложив на собственные плечи чужие проблемы.
– Слушай, Мать Тереза, ты скоро загнешься от своей ретивости, – справедливо возмущался Павел. – У Владьки есть жена и теща! Почему ты его спрашиваешь по телефону, не голоден ли он? Это маразм! Учись у своей подруги любимой – жить легче, не суетиться!
Сама Ирина все чаще ловила себя на мысли, что завидует легкости, с какой Танька шагает по судьбе – своей и чужой.
Да, Татьяна своему Алеше после семи лет замужества успела изменить дважды. Первый – когда влюбилась в молодого артиста, только пришедшего в труппу. Мальчик клюнул на ее юную внешность, она – на его красоту. Флирт плавно перетек в любовную связь под носом у Лешки, помешанному на науке. Пока тот кропал диссертацию, вторую по счету, но оказавшуюся не нужной никому Татьяна жила полной жизнью ведущей артистки и свежеиспеченной любовницы. Ирина не одобряла ее, но и не собиралась из-за этого прерывать многолетнюю дружбу.
– Лешку не жалко? – иногда говорила она. – Ты же вся цветешь! Глазам смотреть больно!
– А чего его жалеть? – смеялась Танька. – Если бы он знал и мучался, вот тогда бы я жалела. А пока всем хорошо. Актеру нужны свежие впечатления. Ты много встречала в нашей среде верных мужей или жен?
– Я, кроме тебя, вообще никого не встречала.
Мальчик оказался глуповатым, и Татьяна заскучала. Вторая измена проходила тоже под носом у супруга: любовником стал сосед по квартире. Сто лет знали друг друга, каждый день на ходу болтали, шуточками обменивались, и вдруг увидели друг друга словно впервые. Сосед, обладатель красивого баритона, а также имени на французский манер – Жан – никому не изменял, так как был в разводе. С почти чистой совестью он смотрел в рассеянные глаза Алешки, если сталкивались на лестничной площадке, а в свободную минуту впускал соседку на свою территорию и...
Об этой связи Татьяна даже Ире не призналась – боялась осуждения. Но когда Алексей их застукал в недвусмысленной позе Роденовского «Поцелуя», пришлось бежать за помощью именно к Ирине. И признаваться. И строить планы по восстановлению отношений, хотя бы дипломатических – с собственным мужем. Алеша Ирину уважал, но ей показалось странным, что обманутый муж так легко простил изменницу. Не пришлось Ирине даже добраться до пункта номер три договора о примирении, как Алексей благородно заявил:
– Прощаю. Я же понимаю – мир театра полон соблазнов, а моя Танюша такая эмоциональная!
Эмоциональная Танюша временно притихла. Великодушие супруга ее так потрясло, что она месяца два преданно глядела в глаза своему ученому и деятельно расспрашивала об институтских делах. Большей радости она ему не могла доставить. О своей кафедре муж готов был рассказывать сутками, но прошли те времена, когда Таня вникала во все сложности кафедральных отношений, соглашаясь, что шеф – еще та штучка, а декан смотрит сквозь пальцы на все безобразия. Татьяна так и не вникла до конца во все тонкости «безобразий», про себя думая, что все это детские игры в сравнении с их театром. Вот где плелись интриги покруче, чем у Шекспира.
Детей у Тани не было. Врачи обвиняли во всем ее недоразвитую матку, «детскую», как они говорили. Ирина старалась эту тему обходить, понимая, какой бы могла стать матерью ее подруга, – легкой, жизнерадостной, энергичной и нежной. Казалось, что и Алексей не делает трагедии из этого факта – бесплодия. Он вообще казался человеком без особых требований. Даже нежелание супруги возиться на кухне не считал большим грехом, перебивался бутербродами, пельменями покупными и беляшами. Татьяна берегла фигуру – не пекла пирогов, как это делала, например, Ирина, свято соблюдавшая роль хозяйки в доме и стряпухи.
– Удивляюсь тебе, – говорила Таня в гостях у подруги, – как твоего терпения хватает на кухню, стирку, уборку. Разбаловала ты своего Павлика.
– Милая моя, это входит в обязанности любой женщины, решившей завести семью. Думаю, что твой Алешка не отказался бы от домашней стряпни.
– Перебьется, – отмахивалась Танька легкомысленно. – Лучше я книжку почитаю.
Беда пришла неожиданно. Однажды Алексей не пришел ночевать. Татьяна висела на телефоне – совещалась с Ириной, что делать и куда звонить еще, кроме милиции.
Алексей вернулся в семь утра, когда его жена, уставшая от бессонницы и немного успокоенная Ириной, все-таки заснула.
– Надо поговорить, – сказал Алексей, устраиваясь в ногах Татьяны. Глаза он отводил, как нашкодивший кот.
– Ты хочешь сказать – отомстил мне за измену?
– Как ты догадалась?
– Живи спокойно, мы квиты, – вздохнула Татьяна, даже почувствовав облегчение.– И кто она?
– Верочка.
В рассказах мужа мелькало имя какой-то Верочки, но Татьяна большую часть информации пропускала мимо ушей, и кто эта дамочка, так и не выяснила.
– А подробнее?
– Таня, я не шучу. Я пришел сказать, что ухожу к ней.
– Ну и катись, – охрипшим от внезапного волнения голосом сказала Татьяна.
Внезапный крах их маленькой семьи принес другие неожиданности.
Во-первых, Алексей подтвердил банальную поговорку, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. О лаборантке Вере Таня узнала от Алешиных коллег-женщин. Все хором отметили главный талант молодой женщины – она была замечательной поварихой.
– Обыкновенная украинская баба, простая, как сапог, – сказала одна из «доброжелательниц», уязвленная тем, что без пяти минут доктор технических наук выбрал из многочисленного войска незамужних работниц института самую неяркую, приземленную клушу, от которой всегда попахивало борщом и пампушками с чесноком.
После того, как снесли дома, где прошла молодость обеих подруг, и всех расселили по окраинам города, одна Танька оказалась в центре, на главном проспекте. Правда, в коммуналке. Затем и коммуналку расселили. А Вероника Валерьевна, жившая с мужем отдельно, провернула замечательный обмен Таниной комнаты и своей квартиры, на две отдельные однокомнатные, но в микрорайоне.
Все эти обменные процедуры тянулись больше года. И вот осталась Таня одна. Без мужа, но зато с новеньким гарнитуром, купленным с ним накануне.
Второй неожиданностью был мерзкий поступок бывшего мужа, вроде бы не способного на такую низость: Алеша вывез из Танькиной квартиры новый гарнитур, оставив ей диван.
– Вот гад, вывез даже стулья, – сказала Таня, усевшись на диван. – Это ведь он купил гарнитур на свою премию. Правда – в рассрочку. Да-а...
– А давай закажем машину и отвезем эту штуковину, диван, твоему жлобу. Пусть подавится, – предложила Ирина.
– Нет, оставлю себе на память. Вот как захочу выскочить замуж за другого, так и сяду – вспомню, каким может оказаться очередной... Ведь не ожидала именно такого поворота.
Когда на горизонте вырисовывалась новая фигура претендента на квартиру с приятной обитательницей, Татьяна проводила тестирование, как сказали бы в наше время. В прежние годы это называлось просто – экзаменом. Желающих согреть одинокую душу было несколько, но только один согласился питаться борщом не пять раз в неделю, а один, а также исключить в будни из своего меню блинчики с начинкой и прочие мучные жирные изделия, а по выходным довольствоваться яблочным пирогом.
Этим единственным, у которого путь к сердцу почему-то желудок с кишечником обходил стороной, стал славный парень с хорошим русским именем Ваня, терпеливо ожидающий (больше десяти лет), когда его позовут осесть здесь навсегда – с печатью в паспорте. Свои борщи он ел у мамы, мучные изделия пекла она же, а Ваня научился жарить мясо, делать плов и баловать свою любимую лентяйку разной вкуснятиной.
Результаты тут же сказались на внешности Танюши: она сначала просто округлилась во всех местах, потом пересела из сорок восьмого размера одежды в пятьдесят четвертый. В диване появилась удобная вмятина. Таня теоретически боролась с излишками веса, то бишь читала журналы, готовясь к победному рывку, а на практику времени не хватало.
– Понимаешь, некогда! – объясняла она стройной своей подружке главную причину неудачи в борьбе за бывшую талию.
Но оставалась Татьяна такой же подвижной оптимисткой, готовой к любым неожиданностям.
– Если Ванька мой вернется к мамаше, она же не вечная, я никого больше сюда не пущу.
Ванька был приходящим. То есть он уходил и появлялся только по зову подруги.
–Хорошо же ты устроилась, – беззлобно удивлялась Ирина безмерному терпению Ванечки и жестокосердию своей подружки. – А не жалко его?
– Не-а! Хватит с меня экспериментов. Лучше остаться совсем одной. Но ты же есть! И мама... Учись. А представь себе, что это твой Пашка в роли гостя. Посмеет он давать тебе ценные указания по ведению хозяйства?
Ирина представляла. Картина была такой заманчивой, что хотелось плакать от собственного бессилия.
Крушение Союза, почти одновременное с разводом, стало очередным испытанием для Таниного жизнелюбия. Люди, озабоченные поисками новой работы, где давали бы зарплату, в театры ходить перестали. Актеры развлекали публику в количестве двух десятков зрителей. Труппа тоже понесла потери: одни, из наивных, ринулись в Москву да Киев, мечтая хотя бы об антрепризах. Другие вообще сменили профессию. Оставались третьи, эдакие служители Мельпомены, голодранцы. Татьяну роль ожидающего манны небесной не устраивала.
После неудачной попытки уговорить подругу открыть собственное издательство Таня остановилась на еще более безумной идее – открыть молодежный театр в пустующем зале бывшего клуба при ЖЭКе.
Меценаты возникли неожиданно – словно из воздуха. Это были бизнесмены, когда-то игравшие в КВН или студенческих драмкружках. То ли ностальгия по молодости их замучила, то ли желание уклониться от налогов за счет благородной миссии – поддержания угасающего искусства. Но, благодаря им, Татьяна стала режиссером задрипанного театрика на задворках родного микрорайона, под носом у собственного дома, а еще точнее – подъезда.
Будто бы провальная затея даже принесла вначале какие-то деньги. Во всяком случае – трем постоянным актерам и себе Таня платила живыми деньгами.
«Вот у кого харизма!» – с гордостью за подругу думала Ирина, наблюдая, как самозабвенно трудятся безработные актеры, приводя в порядок бывший подвал, куда жильцы много лет сносили мебельный хлам.
Публика из пенсионеров, студентов да школьников встречала спектакли горячо и даже вносила свой вклад в благородное дело. Кто тащил из дому стул, кто залежавшиеся тряпки для пошива занавеса. Такого бескорыстного энтузиазма Ирина не наблюдала давно. Вот когда, кстати, по-настоящему пригодились рабочие руки Ванечки!
Продолжение http://www.proza.ru/2013/01/24/1504