Глава 4
В уютном, залитом светом фойе театра, словно живая скульптура высокому чувству любви, стояли не отрывая взгляда друг от друга и тихо беседовали Калерия и Поль. Они не замечали никого вокруг себя, и тем самым привлекали внимание окружающих. Но, не только поэтому. Просто они были потрясающей парой. Калерия в платье ручной вязки сочного изумрудного цвета, которое ажурными лепестками ниспадало к тёмно-зелёным туфелькам на высоких шпильках. Изящная талия скромно хранила тепло от руки Поля. Волосы были убраны в высокую причёску и приоткрывали мочки ушей, в которых сверкали золотые капли. Единственное кольцо на среднем пальце ухоженных рук откликалось зелёным игривым всплеском, Маленькая сумочка дополняла совершенство облика. Поль не мог отвести взгляда от Калерии, так она была хороша. Да и сам он в светлом бежевом костюме и тёмно-коричневой рубашке казался голливудским актёром. Артур, которого задёргали бесконечные телефонные звонки, тоже откровенно любовался спутницей своего приятеля. «Ну, если и подруга под стать этой красавице, закручу с нею роман, - радостно думал он, - а то всё работа и работа, бесконечная, как лента ночного шоссе».
- А вот и Тата пришла…
Через фойе прямиком к ним в добротных зимних сапогах на толстой подошве широким солдатским шагом, приближалась Татьяна, на ходу засовывая в хозяйственную сумку клетчатый плащ. Накрашенная как скоморох на ярмарке, она улыбалась во всю ширь своего немаленького рта. Длинное чёрное платье, чересчур открытое, обнажало грудь, спину и плечи, которые были усыпаны мелким чёрным блеском. К потному лбу, щекам и носу тоже прилипло несколько чёрных точек. У Калерии перехватило дыхание, Поль растерялся.
Артур, увидев, как изменились и напряглись их лица, повернулся и посмотрел в ту же сторону, что и они, и… замолчал на полуслове. Причёска странной тётки основательно примятая справа, слева топорщилась, как давно нестриженные кусты. Крупные пластмассовые бусы были похожи на ошейник вырвавшейся из неволи собаки. Незнакомка прошла мимо Артура, обдав его ароматом, не заслуживающим комплиментов.
- Татка, ты с ума что ли сошла? – Калерия всплеснула руками.
- Чуть не проспала, пришлось бегом бежать. И туфли забыла, очень боялась опоздать.
- Поль, возьми в гардеробе мой шарф, - попросила Калерия, - мы скоро вернёмся. Татка, за мной!
Артур недоумённо развёл руками и преувеличенно закатил глаза:
- Дружище, что за Чучелина прошла пехотой мимо меня? Это и есть подруга твоей красотки? О, ужас! Что за испытание ты мне приготовил, Поль? Я не желаю с ней знакомиться! Ты хочешь, чтобы меня закидали сырыми яйцами? Извини! Я умываю руки.
- Артур, у вас, у русских есть такая поговорка: «Любишь меня, - люби мою собаку».
- Люби, Поль, на здоровье и собаку, и кошку, и лошадь Пржевальского, а я смываюсь, даю дёру и сматываю удочки, у нас по-русски это значит убегаю, покинув поле боя. Ты можешь считать меня трусом, дезертиром, кем угодно, но прости, даже стоять рядом с этой барышней - выше моих сил. До завтра.
***
В дамской комнате Калерия пыталась исправить незавидное положение подруги, заставив её умыться, причесаться и отряхнуться.
- Татка, у тебя что, дома нет дезодоранта?
- Ну забыла я, торопилась очень.
- Давай аккуратненько платком, намочи его.
- Ой, да знаю я, хватит меня учить, как маленькую. Подумаешь, может я натуралка, природой пахну. Сейчас это модно.
- И кудри в подмышках, когда нет рукавов тоже модно, да Тань? И солдатские сапоги с декольтированным платьем и боевой раскрас…
- Ну, завела свою шарманку. Хочешь, чтобы я ушла, чтобы не мешала тебе с твоим хахалем обжиматься? Скажи прямо.
- Хватит. Пошли. А то, действительно опоздаем.
- Да, пошли, так твою перетак, кто бы возражал. А в антракте, Калюш, сходим в буфетик, ладно? А то я не успела дома поесть. Договорились?
***
Сидя в третьем ряду партера слева от Поля, Татьяна упивалась его близким присутствием. Она, широко раздувая ноздри, жадно вдыхала удивительный запах, который исходил от него, млела и пьянела без вина. Какой там спектакль, головокружение путало мысли, слова со сцены не доходили до её сознания. Татьяна закрыла глаза и теснее прижалась плечом к объекту своей внезапной ошеломляющей любви. Представляя, как он будет её целовать, она невольно застонала, будто от зубной боли.
- Тата, тебе плохо? – забеспокоился Поль.
- Нет, мне хорошо, - прошептала она, - мне так хорошо, как никогда.
«Как же там Ральф де Брикассар любил свою Мегги греховной любовью? – явственно представляла Татка, совершенно раскисшая от невольно пришедших на ум подробностей. - Нет, лучше Скарлет и Рет Батлер, они-то давали жару в постели, он был ею опьянён. А как готовил к любви Анжелику Жофрей? Так медленно и долго, что она сама в конце концов набросилась на него и…»
- Татка, проснись! Ты чего сюда спать пришла? Во даёт.
- Не сплю я, отстань, Калюш, не мешай смотреть спектакль.
- Антракт уже давно.
- Калерия, по-моему у Таты температура, от неё такой жар идёт, сквозь пиджак прожигает.
- Сейчас мы её газировочкой охладим.
- Нет, друзья мои, охладите меня шампанским или на крайняк виски со льдом.
- Мы тебе компоту купим, трёхлитровую банку, договорились, Татусь?
Спустившись по широкой лестнице на первый этаж, они увидели переполненный буфет, где не было ни одного свободного места. Татьяна загрустила. Заметив удручённое состояние подруги, Калерия предложила поехать к себе домой и поужинать.
Пока Поль помогал Калерии облачиться в короткую норковую шубку, и прижав к себе, торопился прошептать на ушко ласковые слова, Татка вытащила из своей большой сумки изрядно помявшийся плащ и посмотрев на него с отвращением, словно это была чужая лягушечья шкурка, со вздохом натянула на себя. Взглянув в огромное зеркало, она скривила рот и прошептала:
- Анжелика хренова отдыхает, блин!
***
В доме Калерии всё кричало о любви: недопитое шампанское, оставленный в кресле пеньюар, слабый запах духов и одеколона, соединённые воедино. Проходя мимо распахнутой двери в спальню, Татьяна невольно задержала взгляд на смятых простынях. Стиснув зубы, она прошла в гостиную и плюхнулась в кресло. Затем, подтянув подол длинного платья повыше и преднамеренно обнажив полные колени, она демонстративно закинула ногу на ногу. Щёки её горели и некому было загасить этот пожар. Поль протянул ей бокал вина и отошёл к счастливой сопернице. Залпом осушив солидную порцию янтарного напитка и не почувствовав вкуса, Татьяна встала и сама наполнила бокал до краёв. Выхлебав его до половины словно компот, она окосела и расслабилась. Посмотрев изумлённому Полю прямо в глаза, она процитировала:
- «Спадает шум дневной; идёт
На землю ночь с протяжной дрёмой, -
В её руках тебя ни плут
Не потревожит, ни знакомый».
- О, Тата, ты знаешь Гейне? – спросил Поль.
- «Мы снабдим её закуской.
Пусть живёт в покое праздном, -
Лишь бы только бес французский
Не смутил её соблазном», - язвительно закончила своё выступление Татьяна и громко икнула. Затем она подошла к Полю и ударив бокалом о бокал, опустошила его до самого донышка и буквально загрызла подвернувшееся под руку яблоко своими крупными острыми зубами.
Растерянный Поль, повернувшись к Калерии, спросил её шёпотом:
- Дурствует, да?
Калерия лишь кивнула в ответ.
Именно так вела себя Татка, когда застала её, Калерию, в объятьях своего отца и узнала о её беременности, которую Калерия тщательно скрывала. Схватив со стола кувшин с молоком и опустошив его на одном дыхании, ошеломлённая Татьяна несла какую-то чушь на полном серьёзе, юродствовала. Потом успокоилась, поздравила, как она выразилась, «молодых» и ушла, пожелав им счастья. Сергей тогда только развёл руками:
- Если бы я знал, что она совсем не расстроится, я не стал бы скрывать от неё нашу с тобой любовь целых три года.
- Ну вот теперь и не будем прятаться больше, - радовалась Калерия, - только придётся тебе выбирать между женой и мною.
- Я уже давно выбрал.
Поль не отводил взгляда от Татьяны, которая расплылась лицом, вся размякла и горестно скривилась от непонятных ему причин и снова плюхнувшись на диван, театрально вскинула руки к потолку и заблажила на весь дом истошным голосом:
- «Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!
Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной -
Съедать по сердцу в день - таков девиз твой гнусный».
- Тата, ты и Бодлера читаешь наизусть? О, мой Бог! Калерия, я ничего не понимаю. Это истерика. Надо что-то делать… надо вызвать врача или капель дать… Я не понимаю.
- А чего тут понимать, замуж ей надо. А капель она уже достаточно приняла. Да, Татка?
Татьяна обиженно дёрнула оголёнными плечами, вскочила и понеслась в прихожую, сшибая на пути всё, что смогла зацепить своим крупным корпусом. Хлопнула входная дверь.
- Поль, я тебя умоляю, - выдохнула Калерия, - догони её, у меня нет больше сил.
***
Танька сидела у подъезда на лавке взъерошенная, как воробей, пьяная и несчастная и ревела в три ручья. Поль присел рядом и погладил её по голове, как маленькую. Ему было искренне жаль эту несуразную и нелепую женщину, которая вела себя, как взбесившийся подросток. В его памяти тукало четверостишие Бёрнса, только перефразированное им самим здесь и сейчас:
- «Господь во всём, конечно, прав,
Но кажется непостижимым,
Зачем он создал крепкий шкаф
С неадекватным содержимым?»
Татьяна притихшая под его ласковой рукой, вдруг очнулась и набросилась на него с поцелуями, как дикая кошка. Отшатнувшись, Поль едва не слетел со скамьи. Но упрямая женщина неотвратимо напирала на него, словно танк, подбираясь всё ближе и ближе к губам. «Это не дама, - думал ошеломлённый Поль, - это опасная русская баба». Было невыносимо противно от её мокрых губ и резкого запаха пота. Он вскочил и изо всех сил с отвращением оттолкнул её, совершенно не представляя, что делать дальше: уйти и оставить её одну или терпеть безумную вспышку любви этой непредсказуемой и странной женщины.
Но выбирать не пришлось. Татьяна вскочила и понеслась в ночь. Потом неожиданно вернулась и схватив совершенно растерявшегося Поля за распахнутое пальто и с неизвестно откуда взявшейся силой стала его трясти.
- Ты хоть понимаешь своей французской башкой, как я тебя люблю? Да я жить теперь без тебя не могу. Ты всё равно будешь моим и никуда уже не денешься.
- Тата, опомнись.
- Я-то опомнюсь. А вот ты куда лезешь? Зачем тебе Лерка? Да у неё мужиков куча, ты сто первый. Она и без тебя не пропадёт!
- Она - твоя подруга, как ты можешь плохо о ней говорить?
- Дурак ты! От тебя что, убудет что ли. Ведь вам, мужикам, всё равно – одна баба, две или восемь. Зачем отказываешься?
- Тебе не понять. Иди домой, Тата, и проспись.
- Сволочь! Я тебя ненавижу! И эту гадину ненавижу! – крикнула Татьяна и замахнулась, чтобы ударить Поля по лицу, но он поймал её руку и завернул за спину.
- Иди домой, Тата, утро вечера мудренее. Ты меня разочаровала и я не изменю своего мнения о тебе теперь.
- Приползёшь ещё ко мне, да поздно будет! Я тебе дверь не открою!
Поль стоял, словно громом поражённый. «Что это было? – думал он, - какой вольный нрав у этой девушки, застрелит, глазом не моргнёт. Пожалуй она опасна и может причинить вред Калерии. Что же теперь делать? Эта фурия так непредсказуема».
***
Вернувшись к покинутой возлюбленной, Поль сначала зашёл в ванную и долго смывал с рук и лица отвратительные невидимые следы, которые остались от прикосновения, как он теперь считал, этой городской сумасшедшей. Настроение было испорчено.
- Калерия расскажи мне о Тате, я её совсем не понимаю.
- О Тате? Она хорошая, немного дикая, как необъезженный мустанг, но я всё равно её люблю. Мы дружим с ней почти двадцать лет, считай, что родные. Когда-то её отец спас меня от насильника и привёл в свой дом, познакомил со своей дочерью. Молодые мы тогда были, наивные, я – в свои восемнадцать лет, а Татка - в шестнадцать.
- И что, никогда не ссорились?
- Не-а… никогда. Потом я влюбилась в Сергея и не было у меня человека ближе и дороже. Он изменил для меня весь мир, который я не понимала до встречи с ним. Только вот Татке мы ничего не сказали о наших отношениях, предполагая, что это ранит её и таились целых три года. Она узнала случайно, когда заявившись внезапно, увидела меня в Серёжиных объятьях. Я, честно говоря очень тогда испугалась, но Татка вела она себя как-то странно, слишком тихо. С таким взрывным характером, как у неё, это выглядело противоестественно. Она несла какую-то чушь, читала стихи. Была сама не своя. А на следующий день кто-то позвонил Сергею на работу и сообщил, что меня сбила машина. Как мне потом рассказали, он сильно побледнел, сорвался с места и побежал по коридору, по этой нескончаемой лестнице, выбежал на улицу и упал замертво. У него просто остановилось сердце.
- Не плачь, дорогая, прости, я не хотел тебя огорчать.
- Он был очень хороший человек, я любила его так сильно, что до сих пор не могу забыть. В тот день мне позвонили тоже и сказали, что Сергей умер. Только, как потом выяснилось, мне сообщили о его смерти, когда он ещё был жив. Кто-то сделал это специально. Вскоре у меня родился мёртвый ребёнок, хотя проблем с беременностью не было никаких. Мы ждали сына. Я не знаю, как я всё это пережила.
- Ты думаешь, что звонила Тата?
- Я не стала это выяснять, она - его дочь. И если бы это оказалось правдой, как бы я потом жила? А так, не знаю и ладно. Тем более, что Сергей с самого начала просил меня «если что…», позаботиться о своей дочери, абсолютно неприспособленной к жизни. Как будто предчувствовал. Я ему обещала.
- Значит, Тата - твоя обуза, неприятная обязанность?
- Вовсе нет, Поль, я привязалась по дружески к Татке ещё тогда, в молодости и уже потом полюбила её, наверное больше материнской любовью. А она, как неразумная и капризная дочь, скучать мне не даёт по сей день, сам видел.
- А как же её родная мать?
- Растение. Очень капризное и эгоистичное.
- Калерия, прости мне мой вопрос, это важно, что бы кое-что понять. У тебя был ещё кто-то после Сергея? Извини…
- Претенденты были. Но после него они казались мне мелкими и ничтожными. И стоило только кому-то из них немного приблизиться, меня охватывало такое отвращение, что я даже говорить с ними не могла, не то что…
- А я?
- Между ним и тобой было четырнадцать лет одиночества. Всё переболело. И я снова влюбилась безвозвратно и наверное уже в последний раз.
- Ты моя хорошая! Как же я счастлив, что ты дождалась меня.
- Но, Поль, весь этот разговор, к чему он? И что Тата? Ты её проводил? Или отправил на такси? Я чего-то не знаю?
- Она отправилась сама, пешком. Хочу тебе заметить, что многие женщины бывают очень коварны и опасны.
- Кто угодно, только не Татка. Да она грубовата, развязна и лепит в лоб всё, что хочет сказать, но не предаст никогда, я в ней уверена, как в самой себе. Она моё несуразное детище, эгоистичное, расхлябанное, но проверенное годами.
- Что это мы всё о Тате твоей говорим, когда время крадёт у нас драгоценные секунды. И ведь к тому же работу ещё никто не отменял. Родная моя, мне надо уехать на два дня по очень важному делу, которое касается нас двоих. Когда я вернусь, мы всё обсудим с тобой без спешки. А пока меня не будет, ты, пожалуйста, береги себя. Обещаешь?
- Ну, конечно. У меня эта неделя очень тяжёлая, надеюсь, что не успею соскучиться по тебе за эти два дня. Хотя, если честно, я уже скучаю.
- Вот уж нет, скучать я тебе не дам, разгоню эту твою скуку в два счёта, чтоб ей неповадно было. Включай Моцарта, а я наполню бокалы нектаром.
- И не забудь добавить по капельке яда, для остроты!
***
Татьяна влетела домой, как зажжённая петарда, которая сыпала искры во все стороны и готова была взорваться в любую минуту. Швырнув сумку в глубину жилища, она попала точно в вазу, стоящую на старом комоде. Клубы пыли медленно оседали на разлетевшиеся по полу осколки и в тусклом свете люстры напоминали ленивых осенних мух. Потная и злая, вся в чёрных блёстках от нового вечернего платья, которые напоминали угревую сыпь, Татьяна свирепо озиралась в поисках жертвы и на глаза ей попались ножницы. Содрав с себя платье, которое не помогло сразить наповал заморского принца, и бросив ненавистный наряд на диван, она нанесла ему целую дюжину колото-режущих ударов, а заодно и ни в чём неповинному дивану. Затем взяв самое большое блюдо и накидав в него без разбора всё, что нашлось в холодильнике и в буфете, несчастная и безответно влюблённая бестия уселась на растерзанный диван и стала поглощать эту медвежью порцию с неуёмным аппетитом. Через пятнадцать минут она отяжелела и громко выхлебав компот из литровой банки, послала всех и всё в традиционную в таких случаях ж--у.