Я очень любила свою бабушку. Она была добра, тиха, покладиста, с узловатыми натруженными руками и старушечьим сморщенным лицом, которое казалось мне красивым. Иногда она пела печальные песни, когда мы оставались дома одни. Я помню бабушку с раннего детства, она всегда была со мной, рядом со «своей внученькой». Она топила печку, готовила обед, стирала, гладила, кормила, утешала. Теперь она уже не та… Ей под восемьдесят. Болеть стала, о смерти стала говорить. В один из летних дней попросила папу свозить ее перед смертью на родину - деда повидать, с родными могилами проститься.
Решили ехать втроем: папа, бабушка и я. Стали собираться в дорогу. Я взяла пару ситцевых платьев, смену белья, книжку Ефремова «Лезвие бритвы», чтобы читать в поезде. Когда папа упаковывал наши вещи в небольшой чемодан, он никак не мог поместить туда свою солдатскую плащ-палатку – замок не застегивался.
- Папа, сейчас лето, - сказала я, - жара ужасная. Зачем тебе плащ-палатка?
-Отправляясь в дальний путь, аккредитив взять не забудь,- улыбнулся он. Слышала такую фразу? А я, отправляясь в путь, возьму с собой плащ-палатку. Пригодится.
Мама дала нам в дорогу какой-то еды, к подъезду подъехала старая легковушка папиного приятеля, мы вывели бабушку, сели в машину и отправились в путь. Не подумайте, что мы на легковушке будем ехать до самой бабушкиной деревни. Папа договорился с приятелем, что тот довезет нас до железнодорожного вокзала. Там мы сядем в поезд и доедем до Орла, оттуда на автобусе до Шахово, а дальше на попутке до бабушкиного дома, который стоял в самом конце большой деревни далеко от трассы – так сказал папа.
Сначала все шло по плану: доехали до Орла. А дальше папин план дал сбой: последний автобус на Шахово уже ушел, никаких попуток не было и не предвиделось, поскольку было воскресенье, и незнакомые нам шоферы выпивали и закусывали у себя дома, пока мы с тоской и надеждой смотрели на дорогу.
День клонился к вечеру, небо нахмурилось. Бабушка была едва жива от усталости, сидела на чемодане под столетним ясенем и повторяла:
- Господи, дай силы добраться до места, а там и помирать можно.
- Бабуль, ну, прекрати, - просила я. Мне было пятнадцать лет, и смерть для меня не существовала.
- Прекрати не прекрати, а время пришло, - отвечала бабушка. – Ты еще дитя, не понимаешь.
Я поднялась и пошла к отцу, стоявшему у дороги – мы все же выехали за город. Папа курил, задумчиво глядя вдаль. К нашему счастью, вскоре из-за поворота появилась машина, которая, как выяснилось, ехала в Шахово. Мы посадили бабушку в кабину, сами сели в кузов и поехали. За машиной, как хвост, клубилась дорожная пыль, а вокруг расстилались бескрайние колхозные поля.
- Смотри, доченька, как красива наша Россия, - сказал папа, и голос его предательски дрогнул. – Я здесь вырос, здесь прошло мое детство. Когда мне исполнилось пятнадцать, я уехал из дома и, приписав себе год, устроился работать на рудник – добывать железную руду.
Я никогда не видела папу таким. Я спросила:
- Значит, через год я тоже смогу устроиться на работу?
- Нет, теперь другие времена. Детям нет необходимости работать. Учись, грызи гранит науки. Войны нет, живем хорошо, не голодаем.
Для людей папиного поколения главным критерием жизни было то, что «войны нет, и не голодаем». По правде сказать, я тоже была вполне довольна своей жизнью.
Неожиданно налетел ветер, упали первые тяжелые капли дождя. Папа нагнулся, быстро достал из чемодана плащ-палатку, накрыл меня и себя. Дождь часто забарабанил по нашему укрытию.
- Ну, что, доченька, пригодилась плащ-палатка? - спросил папа.
- Да уж конечно, - ответила я и прижалась к нему. – Папочка, я так тебя люблю.
- Ну, ладно, ладно, - остановил меня папа, не любивший сантиментов. – Скажешь это деду, когда приедем.